Текст книги "Коко"

Весь тот день, что они находились в воздухе, его не покидало ощущение курьезности полета на войну регулярным коммерческим авиарейсом. Почти три четверти пассажиров самолета были новобранцами, как и он сам, остальные же – кадровыми офицерами либо бизнесменами. Стюардессы разговаривали с ним, избегая встречаться глазами, и улыбки их казались неестественными, как случайные подергивания губ.

Майклу вспомнилось, как он тогда взглянул на свои руки и подумал, какими они будут, когда он вернется в Америку, – быть может, безжизненными и холодными? И почему он не уехал в Канаду? В Канаде в тебя не стреляли. Почему просто не остался в университете? Что за глупый фатализм правил его жизнью?

Конор Линклейтер испугал Майкла, резко выпрямившись в кресле. Он поморгал сонными глазами на Майкла и проговорил:

– Эй, ты пялишься в эту книгу, будто это Розеттский камень, – и тут же откинулся назад и заснул, казалось, раньше, чем сомкнулись его веки.

Нэт Бисли прохаживается по особняку судьи Харпера. Задумчиво созерцает содержимое холодильника. Заходит в судейскую гардеробную и примеряет костюмы судьи. Его жена возлежит на кровати судьи с пультом в руке и листает шестьдесят кабельных телеканалов.

Рядом с Майклом вдруг возник ангел – это Пун Инь, разведя в стороны руки с пледом, укрывает тело спящего Конора Линклейтера. В 1967 году белокурая стюардесса со стрижкой «паж» разбудила его, похлопав по руке, ослепительно улыбнулась и попросила готовиться к высадке. У Майкла все внутри сжалось. Когда стюардесса открыла дверь, в самолет хлынул горячий влажный воздух, и все тело Майкла тотчас покрылось пленкой пота.

Нэт Бисли достает тяжелый пластиковый коричневый пакет из багажника «Линкольн Таун кар» и сбрасывает его в глубокую впадину меж двух елей. Вынимает из багажника второй пакет, полегче, и бросает его поверх первого.

От такой жарищи, подумал Майкл, туфли развалятся прямо на ходу.

Пун Инь выключила светильник для чтения и закрыла его книгу.

3

В прошлом генерал, а ныне – уличный проповедник в Гарлеме, на минуту оставил Тину наедине с Мэгги в захламленной гостиной своей богатой квартиры на углу 125-й улицы и Бродвея. Генерал был другом отца Мэгги, тоже, по-видимому, генерала Тайваньской армии, который после убийства генерала Ла и его жены привез Мэгги в Америку, – значит, эта душная гарлемская квартира и была тем местом, откуда Мэгги когда-то сбежала! «Вот оно что», – разгадав этот пазл, Пумо испытывал и облегчение, и досаду одновременно.

С одной стороны, его девушка оказалась дочерью генерала. Этот факт объяснял многое в Мэгги – например, ее абсолютно естественную гордость; ее привычку добиваться своего; присущую ей манеру говорить так, словно она передает оперативную сводку; а еще она полагала, что знает о солдатах все.

– Тебе не приходило в голову, что я беспокоюсь о тебе?

– Да не беспокоишься ты, скажи честно – ревнуешь.

– А если и так, что в этом плохого?

– Тина, я не твоя собственность. А плохо потому, что проявляется это твое «беспокойство» только тогда, когда я ухожу, а ты не знаешь, где меня искать. Ты сам-то понимаешь, что ведешь себя как маленький мальчик?

Он оставил эти слова без внимания.

– И еще потому, что, когда я живу с тобой, Тина, ты в итоге начинаешь воспринимать меня как полусумасшедшего маленького панка, который на самом деле просто мешает тебе думать о бизнесе и тусоваться с дружками.

– Все это лишь говорит о том, что ревнуешь ты, Мэгги.

– Может, ты все-таки не безнадежно глупый, – Мэгги улыбнулась ему. – Но ты создаешь мне слишком много проблем.

Она сидела на шикарном, обитом цветистой парчой диване, поджав под себя ноги, завернувшись в свободно струящееся темное шерстяное нечто, – такое же цветасто-китайское, как и обивка дивана. Видя улыбку девушки, Тина безумно захотел обнять ее. Ее прическа была сегодня иной – менее воинственной, больше похожей на гладкую темную соломку. Пальцы Тины прекрасно помнили, как шелковиста тяжелая волна густых волос Мэгги, и сейчас ему очень хотелось взъерошить их.

– То есть ты хочешь сказать, что не любишь меня?

– Нельзя вот так взять и перестать любить человека, Тина, – ответила она. – Но если я опять перееду к тебе, пройдет совсем немного времени, и ты втайне станешь гадать, как бы отделаться от меня: ты настолько грешен, что никогда не позволишь себе жениться. Ты никогда не станешь мне ближе.

– Выходи за меня.

– Нет, – она пристально наблюдала за его настороженно-удивленной реакцией. – Я же сказала, ты создаешь мне слишком много проблем. Но дело даже не в этом. Дело в том, как ты поступаешь.

– Хорошо, я не идеален. Это ты хотела услышать от меня? Все, чего я хочу, это чтобы ты вернулась ко мне, и ты это знаешь. А еще я могу прямо сейчас повернуться и уйти – это ты тоже знаешь.

– Вспомни-ка вот что, Тина. Те рекламные объявления, что я публиковала для тебя в «Вилледж войс»…

Тина кивнул.

– Тебе было приятно их видеть?

Он снова кивнул.

– И ты каждую неделю искал их на странице?

Тина еще раз кивнул.

– Тем не менее, ты даже не подумал разместить в ответ свое, верно?

– Так в этом все дело?

– О, неплохо, Тина. Я было думала, ты ответишь, что староват для таких забав.

– Мэгги, у меня сейчас буквально куча неприятностей.

– Что, власти закрыли «Сайгон»?

– Его закрыл я. Понял, что одновременно и готовить пищу, и травить тараканов просто нереально. Решил сконцентрироваться на травле.

– Только не перепутай и не начни готовить тараканов.

В раздражении он покачал головой и проговорил:

– Я теряю на этом уйму денег. К тому же я продолжаю выплачивать зарплату персоналу.

– И очень жалеешь, что не полетел в Сингапур с маленькими мальчиками.

– Скажем так: мне было бы веселей, чем сейчас.

– Вот прямо сейчас?

– В смысле, вообще сейчас. – Он смотрел на нее с любовью и ожесточением. Ответный взгляд Мэгги был спокоен. – Никак не думал, что ты хотела, чтобы я отвечал тебе объявлениями в газете, иначе обязательно бы это сделал. Мне даже в голову не приходило…

Она вздохнула и подняла руку, затем медленно опустила ее на сложенные вместе колени.

– Забыли об этом. Просто помни, что я знаю тебя намного лучше, чем ты когда-либо сможешь знать меня, – она подарила ему еще один спокойный взгляд. – Беспокоишься о них, да?

– Беспокоюсь. Может, поэтому и жалею, что сейчас не с ними.

Она медленно покачала головой:

– У меня в голове не укладывается: вас там едва не убили, а ты готов снова пройти по тому же пути, будто ничего не случилось.

– Случилось много чего, и я не прочь признаться в этом.

– Да ты просто боишься, боишься, боишься!

– Хорошо – да, я боюсь, – он шумно выдохнул. – Я даже не люблю в одиночку выходить из дома в дневное время. А по ночам все чудятся какие-то шумы. Такая вот странная фигня: не выходит он из головы – Вьетнам.

– Не выходит только по ночам или постоянно?

– Знаешь, ловлю себя на том, что думаю об этой странной фигне в любое время – не только ночью, днем тоже, если ты об этом.

Мэгги выпростала ноги из-под себя:

– Хорошо, я поеду к тебе и останусь на некоторое время. Пока ты помнишь, что из нас двоих ты не единственный, кто может уйти.

– Черта с два я такое забуду!

Вот и все, никаких особых усилий не потребовалось. Ему даже не пришлось признаваться ей, что прямо перед тем, как приехать в центр города, он стоял в своей кухне с бутылкой пива и на жуткие несколько секунд вдруг понял, что он в Ба Муй Ба и что пуля с его именем, та самая, что тогда миновала его, все эти годы кружит над миром и ищет его.

Бывший генерал, а ныне проповедник, смерил его таким взглядом, будто он все еще чертов генерал, а затем пролаял несколько слов на китайском, обращаясь к Мэгги. Она ответила ему фразой с отчетливыми нотками, как показалось Пумо, упрямства и ребячливости. Генерал же своим ответом раз и навсегда доказал Тине, что тот никогда не поймет кантонский язык: лучезарно улыбнувшись Мэгги, он нежно обнял ее и поцеловал в макушку. А Тине даже пожал руку с такой же сияющей улыбкой.

– Сдается мне, он только рад избавиться от тебя, – заметил Тина, когда они дожидались едва ползавшего вонючего лифта.

– Папа христианин, он верит в любовь.

Ему не удалось распознать, что это было – сарказм или прямой смысл, как, впрочем, частенько бывало у него с Мэгги. Лифт брякнул на этаже генеральской квартиры, и распахнул пасть, и дохнул кислым зловонием мочи. Тина не мог позволить Мэгги догадаться, что боится лифтов. Она стояла уже внутри и пристально смотрела на него. Сглотнув, Тина шагнул в провонявшую кабину.

За спиной с грохотом сомкнулись двери.

Ему удалось улыбнуться Мэгги. Зайти в кабину было самым трудным.

– Что он тебе сказал перед нашим уходом?

Мэгги похлопала его по руке.

– Он сказал, что ты хороший старый солдат и я должна заботиться о тебе и не слишком пилить, – подняв голову, она озорно глянула на него. – Ну, а я сказала ему, что вообще-то ты та еще задница и я возвращаюсь к тебе лишь для того, чтобы подтянуть мой разговорный английский.

Внизу Мэгги настояла на том, чтобы ехать на метро, а затем продемонстрировала, что не оставила свои прежние забавы.

Они достигли верхних ступеней лестницы и двигались к кассе, чтобы купить жетоны. Порыв холодного ветра пронизал куртку и забросил капюшон Тине на затылок. Когда он оглянулся на Мэгги и не увидел ее рядом, его прошиб холодный пот – он запаниковал.

Шумная компания парней в черных куртках и вязаных шапочках, один из них с огромным магнитофоном на плече, с топотом приплясывала на платформе и нокаутировала воздух кулаками в такт песне Кертиса Блоу[58]58
  Курт Уокер, более известный как Кертис Блоу – американский рэпер, продюсер. Один из первых коммерчески успешных рэперов.


[Закрыть]. Темнокожие женщины в тяжелых пальто стояли, привалившись к перилам, и не обращали на молодежь никакого внимания. Далеко впереди на платформе ждали поезда несколько мужчин и женщин, бесцельно глядя вниз на рельсы. Тина внезапно с болью ощутил себя прыгуном – высоко над водой, на гибкой доске. Захотелось вцепиться руками в перила: чудилось, будто внезапный порыв ветра сметет его отсюда и швырнет на Бродвей.

Он автоматически влился в очередь за жетонами. Парни скучковались в начале платформы. Взбешенный исчезновением Мэгги и своей болезненной реакцией на это, Тина полез в карман.

Затем он услышал хихиканье Мэгги и, повернув голову, увидел, что она уже миновала турникет и, выйдя на платформу, стояла неподалеку от безучастных женщин в черных пальто. Глубоко засунув руки в карманы пуховика, Мэгги с усмешкой смотрела на него.

Тина получил жетон и прошел через турникет.

– Как ты это проделала? – спросил он.

– У тебя все равно не получится, зачем тогда мне рассказывать?

Когда к платформе с грохотом подлетел поезд, она взяла Пумо за руку и затащила в вагон.

– Ребята уже в Сингапуре? – спросила она.

– Да уже, наверное, дня три или четыре.

– Брат сказал, они и в Тайбэй собирались.

– Не исключено. Для того чтобы отыскать Андерхилла, они махнут куда угодно.

Мэгги странно посмотрела на него – язвительно и в то же время наполовину участливо.

– Бедный Тина, – проговорила она и положила его руку на свои мягкие, обтянутые пуховиком колени.

Пумо сидел рядом с ней в шумном вагоне метро, почти до конца обуздав свой страх. Никто не смотрел на него. Его рука уютно покоилась на коленях Мэгги меж ее теплых маленьких ладошек.

Грязный поезд мчал их под Манхэттеном на юг: Мэгги Ла с ее непостижимо загадочными чувствами и Тина Пумо – со своими, причудливым образом созвучными чувствам его друзей под терпеливым взглядом Пун Инь. «Я люблю Мэгги и боюсь этой любви, – думал Тина. – Она необыкновенный человек. Бросает меня, чтобы меня удержать, достаточно умна, чтобы уйти, прежде чем я ее прогоню, и доказывает это, возвращаясь всякий раз, когда мне без нее совсем невмоготу. И, может быть, Андерхилл псих, и, может быть, я тоже псих, но надеюсь, они найдут его и вернут сюда».

«Вот Тим Андерхилл, – продолжал размышлять Тина Пумо. – Вот Андерхилл в секторе базы Кэмп-Крэндалл, так же хорошо известном психам старого доброго „Слона, вставшего на дыбы“, как Озон-парк[59]59
  Озон-парк – район в юго-западной части Квинса, Нью-Йорк. Когда-то прозванный «Маленькой Италией Квинс» (из-за большой итало-американской общины в этом районе), Озон-парк также был рассадником преступного мира, одним из оплотов Коза Ностры. Согласно исследованию американского сообщества, за период 2010–2014 гг. 15,7 % населения идентифицировали себя как итальянцы-американцы (6,9 % по всему Нью-Йорку). В 2010 году в Озон-парке проживало 21 376 человек, в том числе 37,9 % латиноамериканцев, 30,5 % неиспаноязычных белых и 19,4 % азиатов.


[Закрыть]. Озон-парком они называли доступный всем ветрам, лишенный растительности участок земли размером в пару городских кварталов между задней стеной «клуба» Мэнли и проволокой забора военного лагеря. Из всех мыслимых удобств он предоставлял один унитаз, где можно было по-человечески облегчиться, и высоченное сооружение из пустых бочек, предлагавшее тень и всепроникающую вонь нефти. Официально Озон-парка не существует, поэтому он надежно защищен от вторжений Железного Дровосека, для которого, по истинно армейской традиции, «должно быть» означает то же, что и «есть». А вот Тим Андерхилл в компании нескольких сослуживцев просаживают деньги и здоровье на курево «Си Ван Во 100», а еще больше – на белый порошок, дозы которого достает Андерхилл из кармана. Вот Андерхилл в подробностях излагает нам всем – М. О. Денглеру, Спэнки Барреджу, Майклу Пулу, Норману Питерсу и Виктору Спитальны, который прячется за бочкой и время от времени бросает маленькие камушки в остальных, – излагает нам всем легенду о рядовом-дезертире. Юноша из хорошей семьи, рассказывает Андерхилл, сын федерального судьи, призван в армию и направлен в старый добрый Форт Силл, расположенный в прекрасном Лоутоне, что в штате Оклахома…

– Меня уже тошнит от твоего голоса, – глумливо усмехается Спитальны сбоку, из своей засады, бросает камушком в Андерхилла, и тот ударяет ему в середину груди. – Все равно ты мелкий пидор, и больше никто.

«А ты все равно задрот», – Пумо вспомнил, как он красноречиво назвал Спитальны, а тот в ответ бросился камушком уже в него. Много времени потребовалось, чтобы привыкнуть к «цветочкам», потому что много потребовалось времени, чтобы понять: Андерхилл никогда никого не развращал, он никого не мог развратить, поскольку сам не был развращен. Хотя многие знакомые Пумо солдаты утверждали, что брезгуют азиатскими женщинами, почти все они пользовались услугами проституток и девиц из бара. Исключение составляли Денглер, цеплявшийся за свою непорочность, считая ее именно тем талисманом, что хранит ему жизнь на войне, и Андерхилл, «снимавший» исключительно юношей. «Интересно, – думал Пумо, – знали ли остальные, что всем его „цветочкам“ перевалило за двадцать и что их было-то всего двое?» Пумо это знал, потому что был знаком с ними обоими. Первый, однорукий бывший солдат ВСРВ[60]60
  Вооруженные силы Республики Вьетнам – вооруженные силы государства Республика Вьетнам (также известного как Южный Вьетнам), созданные в 1955 году и прекратившие свое существование в 1975 году.


[Закрыть] с девичьим лицом, жил со своей матерью в Хюэ и зарабатывал на жизнь тем, что жарил мясо в продуктовой лавке, пока его не начал содержать Андерхилл. Второй «цветочек» в самом деле работал на цветочном рынке в Хюэ, и Пумо как-то обедал вместе с Андерхиллом, юношей и его сестрой и матерью. И увидев тогда, сколько нежности соединяло этих четверых людей, Пумо, будь такое возможным, с радостью породнился бы с ними. Эту семью Тим тоже содержал. А теперь, так случилось, ее поддерживал и Пумо, потому что, когда самый любимый «цветочек» Андерхилла Винь наконец отыскал его в Нью-Йорке в 1975 году, Пумо вспомнил превосходную еду, которую тот готовил, а также тепло и доброту в их маленьком доме, и взял его на работу шеф-поваром. Винь сильно изменился: он казался старше, жестче и уже не таким жизнерадостным. (К тому же он стал отцом ребенка, потерял жену и долгое время стажировался на кухне вьетнамского ресторана в Париже.) Никто из друзей Пумо не знал истории Виня. Гарри Биверс как будто видел его однажды с Андерхиллом, но вскоре забыл об этом: по каким-то ему одному известным причинам Биверс убедил себя, что Винь родом из Ан Лат – деревни близ Я-Тука, – и всякий раз, когда Биверс видел Виня или его дочь, он напрягался и обретал какой-то загнанный вид.

– Ты как будто повеселел, – заметила Мэгги.

– Коко – это не Андерхилл, – ответил Тина. – Сукин сын хоть и был шизиком, но шизиком самым здравомыслящим, какого только можно вообразить.

Мэгги ничего не сказала и не сделала – не выпустила его руку из своих, даже не моргнула, глядя на него, и он не понял, услышала ли она его. А может, почувствовала себя уязвленной. Поезд с грохотом влетел на станцию и, дернувшись, остановился. Зашипели, расходясь, двери, и в вагоне стало тихо. Пумо на мгновение замер. Мэгги потянула его и подняла на ноги. Когда Тина вышел из вагона, он склонился над Мэгги и крепко, как только мог, обнял ее.

– Я тоже тебя люблю, – отозвалась она. – Только не пойму, я самая здравомыслящая из сумасшедших или наоборот.

Когда они свернули на Гранд-стрит, Мэгги ахнула.

– Извини, что не предупредил, – сказал Пумо.

Стопки кирпичей, штабели досок, мешки со штукатуркой и распиленные обрезки демонтированных труб заполняли тротуар перед «Сайгоном». Рабочие в парках и толстых перчатках, пригибая головы от ветра, вывозили тачки со строительным мусором из парадной двери и старательно сваливали их в контейнер. Два грузовика стояли бок о бок у контейнера: один с надписью «Скапелли констракшн Ко», второй – с другой маркировкой: «Маклиндон – дезинсекция и дератизация». Между рестораном и грузовиками взад-вперед бродили люди в касках. Мэгги увидела Виня – тот разговаривал с женщиной, державшей в руках пачку развернутых чертежей: шеф-повар подмигнул ей, а затем помахал Пумо.

– Надо поговорить! – крикнул Винь.

– Представляю, каково внутри, – сказала Мэгги.

– Не так жутко, как снаружи. Кухню всю разворотили, большую часть обеденного зала – тоже. Винь помогает мне – шпыняет кого надо, когда меня нет. Пришлось разобрать всю заднюю стену, а затем перестроить часть подвала.

Он вставлял ключ в белую дверь рядом с дверью «Сайгона», но открыть не успел: пожав руку архитектору, торопливо подошел Винь.

– Рад снова видеть тебя, Мэгги, – поздоровался Винь и сразу же обратился к Пумо на вьетнамском. Тина ответил тоже на вьетнамском, застонал и повернулся к Мэгги с выражением растущего беспокойства на лице.

– Пол провалился?

– Сегодня утром кто-то сюда залез. Меня не было часов с восьми утра – я выходил позавтракать и связаться кое с кем из поставщиков. Поскольку мы все это затеяли, то расширяем кухню, и, как обычно, мне приходится носиться по всему ресторану, что я и делал до того момента, пока меня не остановила последняя страница «Вилледж войс».

– Как мог сюда кто-то забраться, когда здесь столько народу?

– Ох, – вздохнул Пумо. – Забрались не в ресторан, а в мою квартиру. Винь услышал, как кто-то ходит наверху, и решил, что это я. Потом он поднялся ко мне спросить о чем-то и только тогда понял, что это был чужой.

Тина почти со страхом прошелся взглядом вверх по узкому пролету ступеней, ведущих к его квартире.

– Не думаю, что это твоя Дракула заглянула с визитом вежливости, – сказала Мэгги.

– Я тоже, – Тина не был так уж уверен в этом. – Похоже, та сучка вспомнила, что не все унесла в прошлый раз.

– Да ну, скорее всего, просто грабитель, – возразила Мэгги. – Слушай, давай уже уйдем с холода, – она поднялась на пару ступеней, обернулась, схватила Пумо обеими руками за локти и потянула к себе. – Знаешь ли ты, белый мальчик, в какое время совершается большинство краж со взломом? Около десяти утра, когда плохие парни уверены, что хозяева на работе.

– Я в курсе, – улыбнулся ей Тина. – Нет, правда, я знаю.

– А если маленькая Дракула вернется за твоим телом, я превращу ее в… хм-м… – Мэгги закатила глаза и подперла щеку указательным пальчиком. – Я превращу ее в даньхуатан[61]61
  Даньхуатан – китайский суп с клочками яиц, сваренных в курином бульоне. Представляет собой суп с яичными хлопьями, который готовят, выливая в кипящий бульон взбитое яйцо тонкой струйкой, в результате чего яичный белок сворачивается в тонкие плавающие хлопья.


[Закрыть]!

– Лучше в утку по-сайгонски. Не забывай, где ты сейчас находишься.

– Так пойдем наверх и посмотрим, как там и что.

– Так и я о том же.

Вслед за Мэгги он поднялся по лестнице к двери своей квартиры. В отличие от двери на улицу, эта была заперта.

– Похоже, некто похитрее Дракулы, – заметила Мэгги.

– Замок двери захлопывается сам, поэтому я пока не уверен, что это не она здесь побывала, – Пумо отпер дверь и переступил порог первым.

Его пальто и куртки висели на своих крючках, под ними ровным рядком выстроилась обувь.

– На первый взгляд все на месте.

– Прекрати трусить, – Мэгги подтолкнула его.

В паре шагов впереди была дверь в ванную – здесь все оставалось на своих местах, но на мгновение Пумо вдруг живо представил себе, как Дракула, чуть согнув в коленях ноги перед зеркалом для бритья, взбивает свой «ирокез».

Дальше располагалась спальня. Взгляду Пумо представились неубранная постель и пустая подставка для телевизора – это он оставил постель в таком виде и не успел пока найти замену 19-дюймовому «Сони», который украла Дракула. Дверцы стенного шкафа были распахнуты, и несколько его костюмов упали с вешалок поверх неопрятной кучи другой одежды.

– Вот черт, это все-таки была она. – Он почувствовал, что все тело покрылось пленкой пота.

Мэгги вопросительно взглянула на него.

– В первый раз она стащила мой любимый пиджак и любимые ковбойские сапоги. Гадина! Положила глаз на мой гардеробчик! – Пумо постучал кулаками себя по вискам.

Он метнулся через комнату, стал хватать одежду с пола шкафа, осматривать ее и водворять на вешалки.

– Винь вызвал полицию? Ты будешь им звонить?

Поверх охапки одежды Тина взглянул на Мэгги:

– А толку? Даже если ее найдут и чудесным образом упекут за решетку, она выйдет уже через день-другой. Так делаются дела у нас в стране. У вас в Тайбэе, наверное, совершенно иная система.

Мэгги прислонилась к дверному косяку, опустив руки – они висели параллельно друг дружке.

«Надо же, какие необычные у нее пальцы – миниатюрные, с крупными суставами…» – заметил Пумо, наверное, в тысячный раз.

Она ответила:

– У нас в Тайбэе таким вот скрепляют скобами язык и верхнюю губу и тупым ножом отрубают по три пальца на каждой руке.

– Вот это, я понимаю, правосудие, – сказал Пумо.

– В Тайбэе мы понимаем это как либерализм, – сказала Мэгги. – Пропало что-нибудь?

– Минуточку… – Пумо повесил последний костюм на плечики, а плечики – в шкаф на поручень. – Мы еще не смотрели в гостиной. И я даже не уверен, что мне этого хочется.

– Давай я посмотрю. Мы же будем сюда периодически наведываться, раздеваться и заниматься тем, чем изначально собирались заняться.

Он взглянул на нее с нескрываемым изумлением.

– Пойду-ка я удостоверюсь, что враг из гостиной отступил, – сказала Мэгги спокойным ясным голосом и скрылась в гостиной.

– А, черт! Да будь я проклят! – взорвался Пумо через несколько секунд. – Так и знал!

Мэгги, испуганная и слегка задыхающаяся, вновь заглянула в спальню:

– Ты звал меня?

– Глазам своим не верю, – Пумо смотрел на пустую прикроватную тумбочку и поднял ошеломленный взгляд на Мэгги. – А как в гостиной?

– Ну, за ту пару секунд, что у меня были до того, как я отвлеклась на вопли сумасшедшего, гостиная показалась мне слегка в беспорядке, но в остальном как будто все нормально.

– Это точно была Дракула, – Пумо не понравилось, как прозвучало из ее уст «слегка в беспорядке». – Так и знал, черт. Эта дрянь вернулась и опять унесла то же самое, – он указал на тумбочку: – Мне тогда пришлось купить новые радиочасы, и теперь их нет. Купил новый вокмен, а эта гадина и его увела.

Пумо смотрел, как маленькая красивая Мэгги в свободном как бы струящемся китайском одеянии вплывает в его спальню, и перед его мысленным взором предстала разгромленная гостиная. Он увидел вспоротые диванные подушки, сброшенные с полок книги, опрокинутый стол; пропали телевизор, автоответчик, чековые книжки, красивая декоративная ширма, что он привез из Вьетнама, видеомагнитофон и почти весь запас дорогого алкоголя. Пумо не считал себя так уж привязанным к своему имуществу, однако ему пришлось собраться с духом перед потерей этих вещей. Больше всего жаль было дивана, который Винь изготовил и обил своими руками.

Мэгги ногой подцепила свесившийся угол одеяла – под ним обнаружились радиочасы и вокмен, очевидно, свалившиеся с тумбочки утром.

Ни слова не говоря, она повела Пумо в гостиную, и он признался себе, что комната выглядела почти так же, как и тогда, когда он ее оставил.

Гладкая, толстая, голубая в крапинку ткань обивки дивана Виня осталась нетронутой; книги – в привычном беспорядке на полках и стопками на журнальных столиках; телевизор, глупый как идол, торчал на своей полке под видеомагнитофоном и роскошной стерео-установкой. Пумо взглянул на пластинки на полке ниже и понял, что кто-то их листал.

У дальней стены гостиной две ступени вели к невысокой платформе, сооруженной из дерева, – тоже дело рук Виня. Здесь располагались полки, уставленные бутылками, пара полочек с кулинарными книгами, также раковина, встроенный ящичек со льдом. Мягкое кресло, настольная лампа. В самом углу платформы, где примостился письменный стол Пумо, кожаное рабочее кресло было выдвинуто в сторону, как будто злоумышленник намеревался провести какое-то время за столом.

– Выглядит не так уж плохо, – согласился он с Мэгги. – Она вошла сюда, осмотрелась, но, как вижу, гадостей не наделала никаких.

Двигаясь уже более уверенно, он вошел в гостиную и внимательно осмотрел журнальный столик, книги, пластинки и журналы. Дракула задержалась тут – почти все предметы она сдвинула с привычных мест.

– «Батальонный вестник», – наконец сказал он.

– Что, прости?

– Она взяла девятый номер «Батальонного вестника». Он выходит два раза в год. Честно говоря, я крайне редко заглядываю в них, но никогда не выбрасываю предыдущий номер, пока не получу свежий.

– Она западает на солдат.

Пожав плечами, Пумо поднялся по ступенькам на возвышение. Чековые книжки – его личная и «Сайгона» – лежали на столе, но чуть сдвинутые. А рядом с ними – «пропавший» «Вестник», раскрытый на фотографии в полстраницы полковника Эмиля Элленбогена, уходящего в отставку с какого-то второстепенного поста в Арканзасе, куда Железного Дровосека отправили после его неудачной службы во Вьетнаме.

– А нет, эта сучка просто перетащила его сюда, на стол, – сообщил он Мэгги, которая стояла посередине гостиной, обхватив себя руками.

– И на столе все как было, ничего не пропало?

– Не знаю. Как-будто чего-то не хватает, не могу понять, чего именно.

Он вновь прошелся по захламленному столу внимательным взглядом. Чековые книжки. Телефон. Автоответчик с мигающим индикатором нового сообщения. Пумо нажал клавишу перемотки, затем – воспроизведения. Прослушал тишину. Быть может, она звонила проверить, дома ли он? Чем дольше Тина смотрел на столешницу, тем больше убеждался, что чего-то не хватает, и это «что-то» никак не привязывалось к конкретному предмету. Рядом с автоответчиком лежала книга под названием «Вьетнам», которая совершенно точно уже много месяцев покоилась на одном из журнальных столиков: читать ее он бросил на середине, но держал там, из суеверия: признаться себе в том, что никогда не закончит ее, означало пустить на порог неудачу.

Дракула взяла «Вестник» и «Вьетнам», положила их на стол, просмотрев между делом его чековые книжки. «Ее длинные сильные пальцы касались каждого предмета на столе», – подумал Пумо. Его снова прошиб пот и на секунду замутило.

Посреди ночи Тина проснулся с колотящимся сердцем. Безумно страшный сон таял, отступая в темноту спальни.

Он повернул голову и увидел, что Мэгги спит: голова на подушке, в темноте он с трудом различал ее лицо. О, как он любил смотреть на спящую Мэгги Ла. Без мимики черты лица девушки казались безличными и очень-очень китайскими.

Он вновь вытянулся рядом с Мэгги и легонько коснулся ее руки. Что сейчас поделывают они, его друзья? Мысленно он представил их шагающими по широкому тротуару, держащими друг друга под руки. Тим Андерхилл не может быть Коко, и они поймут это сразу, как только отыщут его. Следом как-то само собой подоспело понимание: если Коко не Андерхилл, значит, это кто-то другой – тот, кто хищно кружит над ними, сужая круги, как та пуля с его именем все кружит и кружит над миром, не падая и не теряя силы.

Утром он заявил Мэгги, что непременно обязан что-то сделать, чтобы помочь парням, – например, постараться добыть больше информации о жертвах Коко.

– Вот это дело! – откликнулась Мэгги.

4

К чему все эти вопросы и ответы?

К тому, что они следуют один за другим, ровненько, по прямой. Они есть верное направление и выход. И помогают мне думать.

А о чем тут думать?

Как всегда – о крахе надежд. О бегущей девушке.

Ты вообразил, что она существовала на самом деле?

Именно. Я воображаю, что она была реальной.

Ну, а о чем еще есть смысл подумать?

О самом близком мне – Коко. И сейчас больше, чем когда-либо.

Почему же именно сейчас?

Потому что он вернулся. Потому что я, кажется, видел его. Нет, я точно видел его.

Ты вообразил, что видел его?

Это одно и то же.

Как он выглядел?

Он был похож на танцующую тень. Он был похож на смерть.

Он явился тебе во сне?

Он явился мне – если это верное слово – прямо на улице. Смерть явилась мне на улице, как явилась и девушка. Оглушительный шум сопровождал появление девушки, обычный шум улицы, мирской шум окружал тень. Он был с ног до головы покрыт, хотя и невидимо, кровью других людей. Девушка, которую видел лишь я один, была покрыта собственной кровью. Оба буквально источали одно и то же всеохватывающее чувство.

Что же за чувство такое?

Такое чувство, будто мы лишь в малейшей степени имеем возможность влиять на важнейшие сюжеты наших судеб. Хэл Эстергаз из «Расчлененного». Девушка бежит поговорить со мной, она охвачена ужасом и отчаянием, она бежит ко мне из пропасти и тьмы, она выбрала меня. Потому что я выбрал Хэла Эстергаза и потому что я выбрал Нэта Бисли. Не сейчас, говорит она, не сейчас. История еще не закончилась.

Почему Хэл Эстергаз покончил с собой?

Потому что не осилил бремя того, что лишь начал познавать.

Это туда уносит тебя твое воображение?

Если его ничто не сдерживает.

Ты очень испугался, когда увидел девушку?

Я благословил ее.