Текст книги "Коко"

13. Коко

Как только самолет взлетит, Коко тоже начнет свое путешествие.

Коко знал одно: все путешествия – это путешествие в вечности. Под крылом тридцать тысяч футов, часы крутят время назад, свет и тьма, день и ночь легко меняются местами.

«Когда стемнеет, – подумал Коко, – можно будет прильнуть к маленькому окошку и, если ты готов, если твоя душа уже наполовину окунулась в вечность, ты сможешь разглядеть, как из черноты к тебе склонился суровый клыкастый лик Бога».

Коко улыбнулся своим мыслям, и хорошенькая бортпроводница салона бизнес-класса улыбнулась ему в ответ. С подносом в руках она наклонилась к нему:

– Сэр, что бы вы предпочли сегодня утром – апельсиновый сок или шампанское?

Коко покачал головой.

Земля присосалась к брюху самолета, тянулась сквозь салон и пыталась вобрать Коко в себя, сосала, сосала, несчастная скудная земля обожала все вечное, и все вечное любило землю и сострадало ей.

– А кино покажут?

– «Никогда не говори „никогда“, – ответила бортпроводница ему через плечо. Новый фильм про Джеймса Бонда.

– Замечательно, – откликнулся Коко, внутренне возликовав. – Я сам, кстати, никогда не говорю «никогда».

Девушка с сознанием долга рассмеялась и проследовала дальше.

Вдоль проходов тянулись пассажиры, неся портпледы, пластиковые пакеты, плетеные корзинки, книги. Перед Коко заняли места два китайских бизнесмена – он услышал, как они торопливо распахнули свои «дипломаты», едва усевшись.

Светловолосая, средних лет бортпроводница в голубой униформе наклонилась к нему с дежурной улыбкой:

– Как нам вас называть, мм? – Она подняла планшет с планом рассадки так, чтобы ему было видно. Коко медленно опустил газету. – Вы у нас… – Она взглянула на него в ожидании ответа.

«А как нам вас называть, мм? Дахау, назовем тебя Леди Дахау».

– Почему бы вам не называть меня Бобби?

– Что ж, так я и поступлю: буду называть вас Бобби. – И женщина нацарапала «Бобби» в ячейке, обозначавшей на схеме место «4B».

Из карманов Роберто Ортиса он выгреб не только паспорта и кучу карточек и удостоверений личности, но также шестьсот долларов США и триста сингапурских. Нехило! А в кармане блейзера Коко нашел ключ от номера в отеле «Шангри-Ла» – где же еще мог остановиться молодой целеустремленный американец?

В сумочке мисс Баландран Коко обнаружил расческу-выпрямитель, противозачаточный колпачок, тюбик со спермицидным гелем, маленький пластиковый контейнер с зубной пастой «Дарки» и зубной щеткой, чистые трусики и новую пару колготок, флакончик блеска и кисточку для губ, трубочку туши для ресниц, кисть для румян, расческу с тонким черенком, трехдюймовый отрезок белой пластиковой соломинки, маленький кожаный футляр, заряженный поппер-ампулами с амилнитритом[62]62
  Амилнитрит – группа ненаркотических веществ сосудистого действия. Якобы улучшают качество полового акта, обогащая возникающие при этом ощущения. Первоначально использовались гомосексуалистами для расслабления анального сфинктера, со временем и благодаря рекламе их стали широко продавать под названием «лекарства для отдыха». Представляют собой летучие жидкости для вдыхания, продаются во флаконах. Вызывают сильную головную боль, как нитроглицерин. Когда производство для этих целей в США было запрещено списком, циклогексилнитрит в него не попал, поэтому он остается законным. Для медицинского использования амилнитрит выпускается в ампулах, издающих при открытии легкий хлопок, отсюда название – «Поппер» (англ. popper).


[Закрыть], потрепанную книгу Барбары Картленд в мягкой обложке, пудреницу, полдюжины рассыпанных таблеток «валиума», множество скомканных салфеток «Клинекс», несколько связок ключей и пухлую «котлету» купюр, в которой оказалось четыреста пятьдесят три сингапурских доллара.

Деньги Коко забрал себе, все остальное бросил в ванной на полу. Затем, сполоснув лицо и вымыв руки, взял такси до «Шангри-Ла».

В Нью-Йорке Роберто Ортис проживал на Вест-Энд-авеню.

Там, на Вест-Энд-авеню, можно ли почувствовать, как владыки земли, как сам Господь алкали смертности? Ангелы летели по-над Вест-Энд-авеню, их плащи развевались на ветру.

Когда Коко покидал отель «Шангри-Ла», на нем были две пары брюк, две рубашки, хлопчатобумажный свитер и твидовый пиджак. В сумке для ручной клади, что он нес в левой руке, лежали скатанные в рулон два костюма, еще три рубашки и пара первоклассных черных туфель.

Подобрав Коко с зеленой Гроув-роуд, такси понесло его к Орчард-роуд, далее через опрятный и спокойный Сингапур к пустому зданию на кольцевой улице неподалеку от Бахру-роуд, и во время этой поездки ему представлялось, что он стоит в открытой машине, едущей по Пятой авеню. Ленты серпантина и тучи конфетти, словно струи и капли дождя, рушатся на него и всех других владык земли под оглушительный рев толпы, запрудившей тротуары.

И Биверс, и Пул, и Пумо, и Андерхилл, и Тату Тиано, и Питерс, и милый Спэнки Би, и все остальные, все повелители земли – кто сможет пережить день их пришествия? Ибо узрите – землю покроет тьма! И мальчик-юрист, Тед Банди, и Хуан Корона, который воевал, и тот, кто в Чикаго одевался как клоун, и Джон Уэйн Гэйси, и сын Сэма, и Уэйн Уильямс из Атланты, и убийца зебры, и те, кто оставил своих жертв на склонах холмов, и коротышка из фильма «Риллингтон Плейс, дом 10», и Лукас – а этот, пожалуй, был величайшим из них. Воители небесные, настал ваш день. Шагая со всеми, кого никогда не поймают, со всеми, кто явит миру достойные лица, живя в скромности, переезжая из города в город, оплачивая их счета, храня самые сокровенные тайны.

Огонь очищения.

Коко влез через окно подвала и увидел своего отца, неистового и раздражительного, cидящего на упаковочном ящике.

– Идиот проклятый, – сказал отец. – Ты чересчур самонадеян. Думаешь, они в честь кого-то навроде тебя когда-нибудь устроят парад? Ни одна часть животного не пропадает понапрасну.

Он разложил деньги прямо на грязном полу, и это сработало:

– Ничто не заменит доброго масла, – заулыбавшись, проговорил старик, и Коко закрыл глаза и увидел вереницу бредущих мимо слонов, кивающих ему с торжественным одобрением.

На раскатанный спальный мешок он бросил паспорта Роберто Ортиса и разложил пять карт со стоящим на задних ногах слоном так, чтобы были видны имена на них. Затем, порывшись в коробке с бумагами, отыскал номер американского журнала «Нью-Йорк», который прихватил из вестибюля отеля через два дня после парада в честь возвращения заложников. Под названием журнала полыхал огнем заголовок: «Десять новых „горячих точек“».

«Горячие точки» – это Я-Тук, Хюэ, Дананг. И еще «Сайгон». Вот она, новая «горячая точка» – «Сайгон». Журнал автоматически открылся на анонсируемой статье: фотография и несколько параграфов о новой «горячей точке». (Там ел мэр.)

В своем новом костюме Коко растянулся на полу и раздумчиво вглядывался в фотографию новой «горячей точки». На фоне белых стен покачивались пышные пальмовые ветви. Официанты-вьетнамцы в белых рубахах сновали меж занятыми сплошь столиками, двигаясь так быстро, что на снимке запечатлелись нечеткими светлыми мазками. Коко слышал громкие голоса, бряцанье вилок и ножей по фарфору. Хлопали пробки. На переднем плане снимка Тина Пумо стоял, прислонившись к стойке своего бара и состроив рожицу, и вдруг Пумо-Пума ожил, высунулся прямо из фотографии и заговорил с Коко голосом, отчетливо слышимым на фоне шума его ресторана, – так соло саксофона выделяется на фоне аккомпанемента джаз-оркестра.

Пумо сказал:

– Не осуждай меня, Коко.

Пумо был смертельно напуган.

Именно так все они говорят, когда стоят на пороге двери в вечность.

– Я все понимаю, Тина, – сказал Коко маленькому испуганному человеку на фотографии.

В статье рассказывалось о том, что в «Сайгоне» подают одни из самых разнообразных и аутентичных вьетнамских блюд в Нью-Йорке. Клиентура, как правило, молодая, тусовочная и шумная. Вкус подаваемой здесь утки «потусторонний», а супы все до одного «божественны».

– Ты мне вот что скажи, Тина, – попросил Коко. – Что это за херню тут пишут – «божественны»? Ты всерьез полагаешь, что суп можно назвать «божественным»?

Тина промокнул бровь хрустким белым носовым платком и утянулся обратно в фотографию.

А вот и они – адрес да номер телефона новой «горячей точки», выведенные праздным и округлым шелестом курсива.

В кресло рядом с Коко в четвертом ряду салона первого класса сел мужчина, огляделся по сторонам и пристегнулся. Коко прикрыл глаза и увидел, как с бездонного холодного неба падает снег на панцирь древнего льда в сотни футов толщиной. В заштрихованной снегопадом дали маячат обломанные клыки ледников. И над скованной стужей пустыней парит невидимый Бог, страстно жаждущий утолить свой гнев.

Ты знаешь то, что знаешь. Лет сорока, может, чуть за сорок. Густые, мягкие белокурые волосы мажора, изящные очки с дымчато-коричневыми стеклами, грубое лицо. Крупные руки мясника держат вчерашний выпуск «Нью-Йорк таймс». Костюм за шесть сотен долларов.

Самолет вырулил на взлетную полосу, разбежался и мягко поднялся в воздух, завистливые присосавшиеся рты и пальцы унесло назад, нос самолета нацелился на запад, в сторону Сан-Франциско. Сосед Коко – преуспевающий делец с руками мясника.

Светлая крачка[63]63
  Светлая, или темнозатылочная, крачка – у этой птицы семейства чайковых на фоне белой головы и шеи выделяется черный затылок и черная полоса, проходящая через глаза.


[Закрыть] расправляет крылья на лицевой стороне сингапурской долларовой банкноты. Черная полоска окраса, словно маска налетчика, маскирует ее глаза, а позади птицы вихрь пересекающихся окружностей, точно изобары циклонов. Птица в ужасе взмахнула крыльями, и тьма накрыла землю.

Мистер Лукас? Мистер Банди?

Банковские операции, говорит сосед. Инвестиционно-банковская деятельность. В Сингапуре у нас работы по горло.

У меня тоже.

Чертовски приятное место этот Сингапур. Но если занимаешься денежными операциями, то горячее – в прямом смысле.

Ага, еще одна из новых «горячих точек».

– Бобби, чего бы вы хотели выпить? – спрашивает меня бортпроводница.

– Водку, очень холодную.

– Мистер Дикерсон?

Мистер Дикерсон возжелал пивка «Миллер хай лайф».

Во Вьетнаме мы так прикалывались: «Водка-мартини со льдом, поменьше вермута, поменьше оливок, поменьше льда».

О, вам не довелось бывать во Вьетнаме?

Возможно, прозвучит странно, однако вы упустили колоссальный опыт. Я это не к тому, что сам не прочь бы туда вернуться. Боже упаси! К тому же вы, наверное, были за противную сторону, а? Без обид, сейчас-то мы все по одну сторону: воля Божья так непредсказуема… Но я на все марши протеста выходил с М-16, ха-ха.

А зовут меня Бобби Ортис. Занимаюсь туристическим бизнесом.

Билл? Рад познакомиться, Билл. Да, перелет долгий, можем даже успеть подружиться.

Ясное дело. Принесите, пожалуйста, еще одну водку и одно пиво для моего доброго приятеля Билли.

Что? Да, я был в Первом корпусе, около демилитаризованной зоны, неподалеку от Хюэ.

Хочешь, покажу фокус, которому научился во Вьетнаме? Впрочем, приберегу-ка я пока его, покажу потом, тебе точно понравится.

Бобби и Билл Дикерсон расправились с принесенной пищей в дружеском молчании. Время стремительно крутилось назад – или вперед?

– В карты играешь? – спросил Коко.

Дикерсон глянул на него, остановив вилку на полпути ко рту.

– Бывает. Но не по-крупному.

– А хочешь небольшое пари?

– Зависит от ставки. – Дикерсон наконец донес до рта вилку с кусочком курицы.

– Хотя… нет, лучше не стоит, слишком уж оно мудреное. Забудь.

– Да ладно, «забудь», – уперся Дикерсон. – Сам же предложил, а теперь на попятную?

О, Коко Билли Дикерсон понравился. Красивый голубой льняной костюм, красивые очки в тонкой оправе, красивый крупный «Ролекс» на руке. Билли Дикерсон играл в ракетбол, Билли Дикерсон носил на лбу спортивную повязку и обладал хлестким ударом закрытой стороной ракетки – отличный противник.

– Я, наверное, вспомнил об этом, потому что оказался в самолете. Мы проделывали такие штуки во Вьетнаме.

Взгляд старины Билли недвусмысленно отразил заинтересованность.

– Когда попали в зону высадки.

– Зону высадки?

– Именно. Видишь ли, зоны высадки сильно отличались. В одних было просто офигительно, в других же – скукотища, как в разгар церковного пикника в штате Небраска. В общем, мы коротали время, делая ставки на безвозвратные потери.

– То есть ставили на потери убитыми? В смысле, на тех, кто, как раньше выражались военные, «купил ферму»[64]64
  Купить ферму – умереть, сыграть в ящик. (buy the farm – букв. «купить ферму»). Существует две версии происхождения идиомы. Первая: со времен Второй мировой войны, когда государство возмещало фермерам убытки в случаях, если на их фермах совершали аварийную посадку военные самолеты, и тогда разрушенные территории выкупались у хозяев. Более правдоподобна вторая версия: многие солдаты после войны рассчитывали вернуться домой, купить ферму, зажить самостоятельной жизнью… И вот, купил ферму, что называется.


[Закрыть]?

«„Купил ферму“. Ишь ты, красавчик».

– Скорее на то, если кого-то из нас убьют. Вот скажи, сколько сейчас денег в твоем бумажнике?

– Больше, чем обычно, – ответил Билли.

– Сотен пять, шесть?

– Поменьше.

– Ну, пусть будет две сотни. Если в аэропорту Сан-Франциско кто-нибудь умрет, пока мы будем находиться внутри терминала, ты платишь мне две сотни. Если нет – я дам сотню тебе.

– Ты дашь мне два к одному в случае, если кто-то умрет в аэропорту, пока мы будем проходить таможню, получать багаж и все такое?

– Ну да.

– Ни разу не видел, чтобы кто-нибудь отправился к праотцам прямо из аэропорта, – Билли с улыбкой помотал головой, готовый согласиться на пари.

– Зато я видел, – сказал Коко. – По случаю…

– Ну, что ж, тогда по рукам, – согласился Билли, и они обменялись рукопожатием.

Через некоторое время Леди Дахау опустила киноэкран. Большая часть светильников над креслами погасла. Билли Дикерсон закрыл «Мегатрендс», откинул спинку сиденья и заснул.

Коко попросил Леди Дахау принести еще одну водку и тоже откинул спинку, приготовившись смотреть фильм.

Хороший парень Джеймс Бонд увидел Коко, едва появился на экране. (Плохой Джеймс Бонд был тормознутым англичанином, слегка похожим на их медика Питерса, что погиб в разбившемся вертолете. А хороший Джеймс Бонд внешне смахивал на Тину Пумо.) Он подошел прямо к камере и обратился к Коко с едва заметной улыбкой:

– Ты в полном порядке, беспокоиться тебе не о чем. Каждый делает то, что делать должен. Ты молодец, правильно повел себя со своим новым другом. А теперь вспомни…

Атака справа? Атака слева? Оружие к бою!

«Добрый день, джентльмены, добро пожаловать в Республику Южный Вьетнам. Сегодня третье ноября тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года, местное время пятнадцать двадцать. Сейчас вас доставят в Бинь Лонг, в центр подготовки пополнений, где каждый получит назначение в свое подразделение».

Вспомни темень в палатках. Вспомни железные шкафчики. Вспомни москитные сетки на т-образных балках. Вспомни заляпанные грязью полы. Вспомни, как были похожи на пещерные капающие своды палатки.

Джентльмены, отныне вы часть огромной машины смерти.

Вот ваше оружие. Оно может помочь вам сохранить жизнь.

Великодушие, милосердие, уравновешенность.

Коко увидел слона, шагающего по широкой улице цивилизованного европейского города. Слон, втиснутый в застегнутый на все пуговицы элегантный костюм зеленого цвета, снимал шляпу перед идущими ему навстречу очаровательными дамами. Коко улыбнулся Джеймсу Бонду, который выскочил из своей шикарной машины, взглянул Коко прямо в глаза и тихим и округлым курсивом произнес:

– Пришло время вновь встретиться со слоном, Коко.

Спустя долгое-долгое время они с ручной кладью в руках стояли в проходе и ждали, когда Леди Дахау откроет дверь. Прямо перед Коко на уровне глаз маячил пиджак от синего льняного костюма Билли Дикерсона, весь в паутинке больших и маленьких складок, казавшихся такими уютными, легкими и непринужденными, что хотелось помяться самому – легко и непринужденно. Подняв взгляд повыше, Коко увидел растрепавшиеся светлые волосы Билли Дикерсона над идеальным воротником льняного пиджака. От старого доброго Билла приятно веяло мылом и средством после бритья: в это утро полчаса назад он уединился в туалете почти на полчаса, в то время как безвременье вдруг превратилось в местное время в Сан-Франциско.

– Бобби, – Дикерсон глянул через плечо на Коко, – если хочешь отменить наше пари, то я не против. Чумовое оно какое-то…

– Сделай одолжение, – отозвался Коко.

Леди Дахау дождалась сигнала и открыла дверь.

Они ступили в коридор холодного огня. Путь им указали ангелы, махнув пылающими мечами. Коко услышал отзвуки далекой перестрелки – знак того, что в принципе ничего серьезного не происходит: просто Железный Дровосек отправил нескольких парней израсходовать часть денег налогоплательщиков, выделенных на этот месяц. Холодный огонь, застывший узорно, как камень, колыхался под ногами. Здравствуй снова, Америка. Ангелы с пламенеющими мечами и калеными улыбками.

– А помнишь, я обещал тебе фокус?

Дикерсон кивнул, вопросительно выгнув бровь, и они с Коко зашагали к зоне выдачи багажа. Мало-помалу ангелы с пылающими мечами утрачивали свою божественность, превращаясь в бортпроводниц в форме, тянущих за выдвижные ручки сумки на колесиках. Под ногами завитки холодного пламени застыли ледяными узорами.

Коридор шел прямо ярдов двадцать и с уклоном заворачивал направо. Повернули направо и они.

– Ну наконец-то туалет! – воскликнул Дикерсон, прибавил шагу и толкнул плечом дверь.

Улыбаясь, Коко прогулочным шагом последовал за ним; воображение нарисовало ему пустое бело-кафельное помещение.

Мимо прошла женщина в ярко-желтом платье, и от нее повеяло таким знакомым ароматом вечности – горячим и кровавым. На мгновение в руке ее ослепительно сверкнул меч. Он толкнул дверь мужского туалета, и ему пришлось переложить свою сумку в другую руку, чтобы открыть вторую дверь, что была за первой.

У одной из раковин мыл руки лысый мужчина. Склонившись над соседней раковиной, мужчина без рубашки соскабливал пену с лица синим пластиковым станком. Коко весь подобрался. Старина Билли стоял в дальнем конце длинного ряда писсуаров, половина из которых были заняты.

Коко видел в зеркале его напряженное, обеспокоенное лицо.

Он подошел к первому писсуару и сделал вид, будто мочится, а на самом деле дожидаясь, пока все уйдут и оставят его с Дикерсоном наедине. Внутри него будто что-то освободилось, распрямилось, словно пружина, под ребрами завибрировало и затрепетало, голова закружилась, и он покачнулся.

На несколько мгновений он вдруг увидел себя в Гондурасе: его работа либо завершена, либо должен начаться новый ее этап. Под огромным безжалостным солнцем маленькие люди с кирпичного цвета кожей толпились вокруг комичного вида провинциального аэропорта: полуразвалившиеся лачуги, бездельничающие полицейские, разморенно дремлющие дворняги.

Дикерсон вжикнул молнией, быстро перешел к раковине, подставил руки под струю воды, а затем – воздуха из сушилки и вышел из туалета за мгновение до возвращения в туалет Коко.

Он заторопился к выходу. Освободившееся в груди нечто трепетало в груди, болезненно колотясь по ребрам.

Дикерсон быстрым шагом входил в просторное помещение, где багажные карусели, словно вулканы, кружили, толкая чемоданы по ребристым черным жерлам. У второй карусели собрались почти все пассажиры их рейса. Тварь в груди Коко скользнула вниз, в желудок, а оттуда разъяренной пчелой влетела в кишечник.

Обливаясь потом, Коко пробирался через толпу ожидающих багажа пассажиров и отделявших его от Дикерсона. Легонько, едва ли не благоговейно, он провел пальцами по тонкому льняному рукаву, укрывавшему левую руку Дикерсона.

– Знаешь, Бобби, мне, честно говоря, даже неловко, – проговорил Дикерсон, наклонившись и подхватывая с ленты транспортера большой чемодан «Виттон».

Коко знал наверняка: такой чемодан выбирала для него женщина.

– Я про нашу сделку. Восемьдесят шесть, и по рукам, пойдет?

Коко с несчастным видом кивнул. Его собственный потрепанный чемодан на ленте пока не просматривался. Все вокруг как бы размылось по краям, словно в помещении висела легкая дымка. Высокая черноволосая женщина, которая на самом деле была живым мечом, подхватила крошечный чемоданчик с ленты и – Коко увидел сквозь струящуюся вниз дымку – улыбнулась Дикерсону.

– Счастливо! – попрощался Дикерсон.

К Дикерсону безошибочно подошел человек в форме и, задав лишь пару вопросов, пропустил через зону таможенного контроля, после чего Бобби проследовал к окошку проверки паспортов.

Слегка заторможенный, Коко увидел, как его собственный чемодан стукнулся о бортик карусели и заскользил мимо, прежде чем он догадался снять его с ленты. Он безучастно наблюдал, как удаляется и неуклонно съедается расстоянием тело Дикерсона, проходящего уже через дверь с надписью «Выход к транспорту».

На таможенном контроле инспектор назвал его «мистер Ортис» и проверил распоротую подкладку чемодана в поисках бриллиантов или героина.

В зоне иммиграционного контроля он увидел за плечами стоявшего за стойкой офицера проклевывающиеся ростки огненных крыльев. Чиновник проштамповал его паспорт и поприветствовал возвращение в страну. Коко поспешно схватил свой старенький чемодан и сумку и бегом припустил к ближайшему туалету. Очутившись за дверью, он бросил вещи, заскочил в открытую кабинку и едва успел усесться на стульчак, как кишечник опорожнился, затем еще раз. Огонь бил струей, истекал из него. На мгновение Коко показалось, будто его желудок пронзило длинной иглой. Почти сразу же он наклонился вперед, и его стошнило прямо под ноги. Забыв о брошенных чемодане и сумке, невидящим взглядом уставившись перед собой, он еще долго сидел в облаке собственной вони.

Наконец он вытерся, переместился к раковине, умыл лицо, вымыл руки и сунул голову под холодную струю.

Коко забрал свой багаж, вышел на улицу и стал поджидать автобус к терминалу, откуда должен вылететь его самолет в Нью-Йорк. Воздух благоухал какой-то химией и механизмами: все вокруг казалось двухмерным, бесцветным, выхолощенным.

Во втором терминале Коко отыскал бар и заказал пива. Время остановилось, чувствовал он, лишь затем, чтобы вновь пробудить его к жизни. Его дыхание сделалось неглубоким и слегка учащенным. В голове, в области лба, ощущалось светлое опустошение и легкость – словно донимала несильная боль и только что отпустила. Он очень мало помнил из того, что приключилось с ним за последние двадцать четыре часа.

Леди Дахау он помнил.

Джентльмены, отныне вы часть огромной машины смерти.

За десять минут до объявления о посадке Коко отправился к своему выходу и там стоял, глядя в окно, – скромный, малоприметный мужчина, увидевший слона в костюме и шляпе, поднимающегося на дыбы из широкой лужи темной крови. Пассажиров первого класса пригласили проследовать на посадку в самолет, и Коко прошел на борт и занял свое место. Бортпроводницу он попросил называть его Бобби.

А затем все как будто наладилось. Трепет и сладостное предвкушение вновь ожили в его груди, потому что низенький и пухлый мужчина лет тридцати с небольшим бросил дипломат на крайнее у прохода сиденье, движением плеч скинул рюкзачок и положил его рядом с дипломатом, снял пиджак, явив миру полосатую рубашку и темно-синие подтяжки, и щелчком пальцев дал знак бортпроводнице забрать у него пиджак. Мужчина сунул рюкзак на багажную полку и втиснулся в сиденье. Нахмурившись, он посмотрел на Коко и принялся рыться в содержимом дипломата.

– Полагаю, вы человек не азартный… – заговорил с ним Коко.