Текст книги "Бетагемот"

Портрет садиста на свободе

Технически это называлось «складной катастрофой». На графике она выглядела как цунами в разрезе: гладкая крыша наступающей волны выдается вперед, прогибается под гребнем и уходит плавной дугой к новому низкоэнергетическому состоянию равновесия, при котором камня на камне не остается.

С земли все представлялось намного грязнее: отказ энергосетей, судороги систем жизнеобеспечения и удаления отходов, забитые взбудораженными толпами дороги, до революции – один шаг. Полиция в экзоскелетах давно отступила с уровня улиц; только «оводы» роились над головами, поливая толпы газом и ультразвуком.

Для переднего края волны существовало отдельное название. Момент хаотического перегиба, в котором траектория прогибается внутрь перед тем, как обрушится волна, именовали «точкой перелома». Западная часть Н’АмПацифика миновала ее в последние тридцать четыре часа: все, что находилось к западу от Скалистых гор, можно было более или менее списывать со счетов. УЛН опускала все доступные барьеры – для людей, товаров, даже электроны замораживали на ходу. С какой стороны ни посмотри, на Кордильерах мир заканчивался. Теперь только правонарушители могли выходить за эту границу и пытаться что-нибудь сделать.

Что ни сделай, на этот раз всего будет мало.

Конечно, система деградировала не первое десятилетие. Даже не первый век. Своей работой Дежарден был обязан этой живой связи между энтропией и человеческой глупостью – без них борьба с кризисами не стала бы самой крупной отраслью на планете. Рано или поздно все начинает разваливаться, это известно каждому, у кого есть пара глаз, а IQ чуть повыше комнатной температуры. Но не было серьезных причин, чтобы все развалилось так быстро. Они могли бы выгадать еще десяток-другой лет, еще немного времени для того, чтобы верующие в человеческую изобретательность продолжали обманывать себя.

Но чем ближе вы к точке перелома, тем труднее заклеивать трещины. Даже равновесие в такой близости от края обрыва всегда неустойчиво. Что там бабочки – когда планета зависла на самом краю, даже взмах крылышка тли может его столкнуть.

Год был 2051-й, и долгом Ахилла Дежардена было раздавить Лени Кларк как букашку, будь то бабочка или тля.

Он видел, как дела рук ее распространяются по континенту, словно паутина трещин по льду озера. Он получал сводки данных из сотен источников за два месяца – подтвержденная и ориентировочная информация устарела для применения в поисках, но могла пригодиться для предсказания следующего прорыва Бетагемота. Мемы и легенды о Мадонне Разрушения, куда более многочисленные и метастатичные – стратегия воспроизводства роя виртуальных существ, которых Дежарден только что обнаружил и мог уже никогда не понять. Реальность невольно вступала в союз с мифами, и там, где они сливались, расцветал Бетагемот; из-за спины выскакивали пожары и отключения энергии, и в жертву общему благу приносились все новые невинные жизни.

Дежарден знал, что это ложь. Северная Америка, несмотря на все драконовские меры предосторожности, уже миновала точку перелома. Падать системе далеко, пройдет немало времени, пока она долетит с гребня до дна. Но Дежарден умел читать числа. По его расчетам оставалось две – может быть, три – недели, прежде чем весь континент рухнет в анархию следом за Н’АмПацификом.

Бегущая строка в уголке дисплея сообщала о новом бунте в Гонкувере. Сверхсовременные охранные системы гибли, защищая стеклянные шпили и богатые кварталы – проигрывая не умникам-хакерам и не превосходящей технологии, а напору живого мяса. Оружие захлебывалось, скрывалось под приливом живых тел, топчущих мертвые. У него на глазах толпа с торжествующими воплями проломила ворота. Тридцать тысяч голосов в нестройном хоре звучали как один голос, в котором уже не осталось ничего человеческого. Этот звук напоминал вой ветра. Дежарден отключил новости прежде, чем толпа узнала то, что было известно ему: район пуст, корпы, когда-то укрывавшиеся в нем, давно залегли на дно.

На дно моря.

Легкая рука погладила его по спине. Он в испуге обернулся – за плечом стояла Элис Джовелланос. Увидев, кто пришел с ней, Дежарден украдкой бросил взгляд на экран – на экране в десятке окон горел Рим. Он потянулся к выключателю.

– Не надо. – Лени Кларк сдвинула с лица визор и пустыми, как яичные скорлупки, глазами уставилась на картины разрушений. Лицо ее было неподвижно, но голос, когда она заговорила снова, дрогнул:

– Оставь.

Он познакомился с ней две недели назад. Выслеживал несколько месяцев, рылся в архивах, раскопал ее досье, сосредоточил все свои способности на расшифровке загадочной и непонятой головоломки по имени Лени Кларк. Но сложившиеся фрагменты открыли перед ним не просто «ходячий инкубатор конца света», как выразилась Роуэн. Они открыли портрет женщины, все детство которой было ложью, навязанной извне программой, которой она не осознавала и не могла управлять. Все это время Кларк пыталась вернуться домой, пересмотреть собственное прошлое. А Кен Лабин, порабощенный собственным вариантом Трипа Вины, пытался ее убить. Дежарден, в свою очередь, попытался его остановить – в тот момент это представлялось единственным достойным вариантом. Оглядываясь назад, оставалось только удивляться, что столь добрый поступок мог быть следствием пробуждающейся в нем психопатии.

Попытка спасения провалилась – Лабин перехватил его еще до того, как Кларк добралась до Су-Сент-Мари. Дальнейшее Дежарден наблюдал, будучи привязанным к креслу в темной комнате, с разбитым и изломанным лицом.

Как ни странно, так с ним обошелся не Кен Лабин. Как-то так вышло, что они оказались, в широком смысле, на одной стороне: он, Элис, Кенни и Лени вместе трудились под знаменем серости, неясной морали и праведной мести. Спартак освободил Лабина от Трипа – так же, как до этого и Дежардена. Правонарушитель вынужден был признаться, что и сейчас испытывает некоторое сочувствие к молчаливому убийце: он знал, каково вернуться к настоящей ответственности после того, как много лет все трудные решения за тебя принимали синтетические нейротрансмиттеры. Парализующая тревога. Вина.

По крайней мере, в первое время. Сейчас вина почти стерлась. Остался только страх.

Мир взывал к нему с тысяч сторон. Его обязанностью было прислушаться к каждому призыву: обеспечить спасение или, если не выйдет, вычерпывать воду ведрами, пока последний обломок не скроется под волнами. Еще недавно это была не просто обязанность – непреодолимая потребность, пристрастие, от которого он не мог отказаться. Вот сейчас ему полагалось высылать аварийные бригады, перенаправлять каналы снабжения, изыскивать подъемники и «оводы» для поддержки слабеющего карантина.

«На хрен!» – подумал он, отключая все каналы. И каким-то образом уловил, как вздрогнула Лени Кларк, когда экран потемнел.

– Выцепил? – спросила Джовелланос. Она могла бы и сама попробовать, но проработала старшим правонарушителем всего неделю – маловато, чтобы привыкнуть к новым возможностям, а тем более выработать седьмое чувство, которое Дежарден оттачивал шестой год. Ее наиболее точная оценка местоположения корпов сводилась к «где-то в Северной Атлантике».

Кивнув, Дежарден потянулся к главной панели. Ониксовое отражение Кларк шевельнулось у него за спиной в глубине темной поверхности. Дежарден подавил желание оглянуться. Она была прямо здесь, в его кабинете – обычная девушка вдвое меньше него. Тощая маленькая К-отборщица, которую одна половина человечества мечтает убить, а другая – отдать за нее жизнь.

Он еще не знал ее, когда пожертвовал всем, чтобы прийти ей на помощь. Когда же наконец встретился лицом к лицу, она показалась ему еще страшнее Лабина. Но с тех пор с Кларк что-то случилось. Повадка Снежной королевы ничуть не изменилась, но то, что стояло за ней, казалось… меньше, что ли. Почти хрупким. Элис, правда, ничего не замечала. Едва нащупав шанс поквитаться со «Зловещей Корпоративной Олигархией», или как там это называлось на нынешней неделе, она сама себя назначила талисманом рифтеров.

Дежарден развернул окно на экране: спутниковая съемка открытого океана, раскрашенного компьютером в цветные переливы множества оттенков.

– Я об этом думала, – пискнула Элис, – но даже если можно было бы выделить из помех тепловые отпечатки, там, внизу, такая медленная циркуляция…

– Не температура, – перебил ее Дежарден, – а степень помутнения.

– Все равно, циркуляция…

– Заткнись и учись, а? – зыркнул на нее Дежарден.

Элис замолчала. В ее глазах стояла нескрываемая боль. Она ступала по яичной скорлупе с тех пор, как призналась, что заразила его.

Дежарден обернулся к панели:

– Конечно, со временем многое изменяется. От барашков на волнах до кальмарьего пердежа… – Он стукнул по иконке; новые данные наложились поверх основной линии прозрачной глазурью. – По одному снимку след ни за что не взять, даже при самом точном разрешении. Придется оценивать данные за три месяца.

Слои смешались. Аморфная плазма исчезла, в тумане проступили четкие линии и пятна.

Пальцы Дежардена пробежали по панели.

– Теперь отсеем все, что есть в базе данных НУОАИ[13]13
  Национальное управление океанических и атмосферных исследований, ныне существующее в США научное ведомство.


[Закрыть]…– Мириады светящихся шрамов вылиняли до прозрачности. – …следы Гольфстрима… – Потемнела цепочка бусинок от Флориды до Англии. – …и все зарегистрированные участки строительства и точки подъема глубинных вод, которые не соотносятся с минимально допустимыми размерами объекта.

Пропали еще несколько десятков пятнышек. Северная Атлантика стала темна и безвидна, если не считать единственного яркого пятнышка, расположенного почти точно посередине.

– Так вот оно где, – пробормотала Кларк.

Дежарден покачал головой.

– Надо еще учесть боковое смещение при подъеме к поверхности. Течения на средних глубинах и тому подобное.

Он ввел алгоритмы – пятнышко дернулось к северо-востоку и застыло «39°20ʹ14" с. ш. 25°16ʹ03" з. д.», – сообщил дисплей.

– Точно на северо-восток от зоны Атлантического Разлома, – сказал Дежарден. – Самый низкий показатель завихренности во всем океане.

– Ты сказал – степень помутнения. – Отражение Кларк со светящимся кругом на груди покачало головой. – А если вода там не движется…

– Пузыри, – воскликнула, догадавшись, Элис.

Дежарден кивнул.

– Убежище для нескольких тысяч человек не построишь без сварки. Сварочные аппараты дают выброс использованного газа. Отсюда и помутнения.

Кларк все еще сомневалась.

– Мы варили на Чэннере. Давление сплющивает пузыри чуть не раньше, чем они образуются.

– При точечной сварке – конечно. Но они там должны скреплять целые секции – температуры выше, выход газа и термальная инерция тоже. – Он наконец обернулся к ней. – Мы же не о кипящем котле говорим. К тому времени, как газ добирается до поверхности, это просто мельчайшая газовая взвесь, невидимая простым глазом. Но ее достаточно, чтобы уменьшить прозрачность воды, что мы здесь и видим.

Он постучал по точке на экране.

Кларк несколько секунд рассматривала его ничего не выражающим взглядом.

– Кто-нибудь еще об этом знает? – спросила она наконец.

Дежарден покачал головой.

– Никто не знает даже, что я этим занимаюсь.

– Ты не против, если это так и останется?

– Лени, – фыркнул он, – я даже думать не хочу, что будет, если кто-то прознает, что я на такие вещи трачу время. И не то чтобы я вам не рад, но, болтаясь рядом, вы, ребятки, сильно рискуете. Вы не…

– Это уже не проблема, Кайфолом, – тихо сказала Элис. – Я быстро схватываю.

Она не хвасталась. Получив повышение после его дезертирства, она за несколько часов вычислила, что тысяча с небольшим корпов тихо исчезли с лица земли. И меньше двух дней ушло у нее на то, чтобы вернуть Дежардена в штат УЛН, прикрыть его таинственное исчезновение алиби и бюрократической болтовней. Конечно, она получила незаконную фору в начале игры – заражение Спартаком исключило влияние Трипа Вины. Она получила все возможности старшего правонарушителя без сопутствующих ограничений. Само собой, она приняла меры, прежде чем протащить Лени Кларк в святая святых УЛН.

Но Спартак и сейчас бурлил в голове у Дежардена, кислотой разъедая цепи, выкованные Трипом. Он уже освободил его совесть и скоро, что крайне пугало Ахилла, должен был уничтожить ее полностью.

Он взглянул на Элис. «Это ты со мной сделала», – подумал он и проанализировал вызванные этим обвинением чувства. Еще недавно это был гнев, ощущение, что его предали. И даже нечто граничащее с ненавистью.

Теперь появилось сомнение. Элис… Элис была осложнением, гибелью и спасением Дежардена в одном стройном теле. Пока что она его спасла. И владела информацией, которая может оказаться спасительной позже. Представлялось неглупым подыграть ей. По крайней мере, временно. Что до рифтеров, чем быстрее он выпроводит их отсюда, тем проще станет уравнение.

И еще какая-то острая заноза, засевшая в голове, напоминала о возможностях, которые скоро откроются перед человеком, спущенным с цепи.

Элис Джовелланос улыбнулась ему осторожно, а может, и с надеждой.

– Ты быстро схватываешь, – повторил он, – это точно.

Будем надеяться, что не слишком быстро.

Исповедь

Джеренис Седжер желает сделать заявление.

Не Кларк с Лабином – им она даже не говорит, о чем речь.

– Поймите меня правильно, – просит она. – Я хочу обратиться ко всему сообществу.

Ее разбитое на пиксели изображение смотрит с панели мрачно и виновато. На заднем плане – Патриция Роуэн, она, кажется, тоже не в восторге.

– Хорошо, – отвечает наконец Лабин и отрубает связь.

«Седжер, – размышляет Кларк. – Седжер выступает с заявлением. А не Роуэн».

– Новости от медиков, – говорит она вслух.

– Плохие новости, – отзывается Лабин, затягивая мембрану на перчатках.

Кларк настраивает панель на низкочастотное вещание.

– Пожалуй, стоит собрать войска.

Лабин направляется к трапу:

– Позвонишь в колокол, а?

– А ты куда? – Колокол привлекает внимание тех рифтеров, что держат вокодеры отключенными, но их Лабин обычно созывает сам.

– Хочу кое-что проверить, – отвечает он.

Люк шлюза с шипением закрывается за ним.

Конечно, даже с их нынешним количеством все сразу в головной узел не втиснутся.

Было бы проще, если б рифтеры строились по правилам. В конструкции модулей предусматривалась стыковка; каждая самодостаточная сфера топырилась шестью круглыми ртами по два метра в поперечнике. Каждая могла смыкаться губами с аналогичной или с промежуточными коридорами – так что вся конструкция разрасталась в бугорчатый беспорядочный скелет с длинными костями и пустыми черепами, распростершийся на морском дне. Во всяком случае, так было задумано. Несколько основных форм с бесконечными возможностями сочетать их.

Но нет. Модули-пузыри рассеялись по дну одиночными грибами. Рифтеры живут по одиночке, или парами, или такими компаниями, какие сложились на данный момент. Толпа рифтеров – практически оксюморон. Пузырь головного центра – один из самых больших во всем трейлерном парке, но и у него на главных палубах умещается не больше дюжины человек. Учитывая, насколько личное пространство расширяется у большинства рифтеров на глубине, им будет неуютно.

К тому времени как Кларк, запустив колокол, возвращается обратно, места почти не осталось. На входе в шлюз к ней на хвост садятся Чен с Крамером. На приемной палубе Абра Чун опережает ее и первой поднимается по лестнице. Кларк, взбираясь следом, слышит, как снова запускается шлюз – а пока ее не было, уже собралась кучка народу, человек восемь или девять.

Всем заправляет Грейс Нолан, обосновавшись за панелью связи. Сонары показывают, что на подходе еще дюжина людей. Кларк от нечего делать прикидывает, выдержат ли фильтры пузыря такую нагрузку. Может, и не будет никакого «заявления». Может, Седжер просто хочет, чтобы они надышались собственной углекислотой?

– Привет. – Рядом появляется Кевин Уолш, с надеждой зависнув на периметре ее личного пространства. Он, кажется, опять стал самим собой. Стоящий впереди Гомес оборачивается и замечает Кларк:

– О, Лен? У корпов новости, как я слышал.

Кларк кивает.

– Ты водишь компанию с этими засранцами. В курсе, о чем речь?

Она качает головой.

– Новости от Седжер. Наверное, что-то медицинское.

– Да, пожалуй. – Гомес негромко втягивает воздух сквозь покрытые пятнами зубы. – Джулию никто не видел? Ей бы следовало это послушать.

Чун поджимает губы:

– После того, как она полторы недели провела с Джином? Если так хочется, вот сам и дыши с ней одним воздухом.

– Я недавно видел ее у одной из «поленниц», – влезает Хопкинсон.

– Как она?

– Ты же знаешь Джулию. Черная дыра с сиськами.

– Я имела в виду – внешне. Не выглядит больной?

– Откуда мне знать? Думаешь, она там была в трусиках и лифчике? – пожимает плечами Хопкинсон. – Да мы и не разговаривали.

Сквозь переборки и гул разговоров смутно прорываются крики терзаемого камня.

– Ну все, – говорит за панелью Нолан, – хватит балду пинать. Прицелился – стреляй. – Она касается иконки на панели. – Ты на связи, Седжер. Давай, дерзай.

– Все здесь? – звучит голос Седжер.

– Конечно, нет. Мы бы не уместились.

– Я бы предпочла…

– Тебя вывели на все каналы низкочастотника. В пределах пятисот метров тебя услышит каждый.

– Так… – Пауза, молчание человека, соображающего, как лучше пройти через минное поле. – Как вам известно, «Атлантида» уже несколько дней на карантине. С тех пор, как мы узнали о Бетагемоте. Все мы модифицированы, так что не было причин ожидать серьезных проблем. Карантин был банальной мерой предосторожности.

– Был… – отмечает Нолан. Внизу снова запускается шлюз.

Седжер рассказывает дальше:

– Мы провели анализ… образцов, которые доставили с Невозможного озера Кен и Лени, и все указывает на Бетагемот. Те же особенности РНК, та же стереоизомеризация…

– Давай к сути, – рявкает Нолан.

– Грейс? – окликает Кларк. Нолан оглядывается на нее.

– Заткнись и дай ей договорить, – просит Кларк. Нолан, фыркнув, отворачивается.

– В общем, так, – помолчав, продолжает Седжер. – Результаты были вполне однозначные, поэтому мы из предосторожности кремировали зараженные останки. Разумеется, после оцифровки.

– Оцифровки? – переспрашивает Чен.

– Разрушающее сканирование с высоким разрешением, позволяющее воссоздать копию образца вплоть до молекулярного уровня, – поясняет Седжер. – Смоделированные ткани дают те же реакции, что и реальные образцы, но без сопутствующего риска.

В поле зрения втискивается Чарли Гарсиа. С каждым новоприбывшим перегородки словно смыкаются чуть тесней. Кларк сглатывает. Воздух вокруг нее уплотняется.

Седжер кашляет.

– Я работала с одной из таких моделей и… ну, я обратила внимание на некую аномалию. Я думаю, что рыба, доставленная вами с Невозможного, была инфицирована Бетагемотом.

По всей комнате встречаются взгляды пустых глаз. Вдалеке колокол Лабина испускает последний слабый вопль и замолкает – газовый резервуар опустел.

– Ну естественно, – вступает после паузы Нолан. – Так что?..

– Я… гм… говорю «инфицирована» в смысле патологии, а не симбиоза. – Седжер снова откашливается. – Я хотела сказать…

– Рыба была больна, – подсказывает Кларк. – Больна Бетагемотом.

Минута мертвого молчания. Затем:

– Боюсь, что ты права. Если б ее не убил Кен, то прикончил бы Бетагемот.

– Ох ты, блин, – тихо вырывается у кого-то. Словечко повисает в полной тишине. Внизу булькает шлюз.

– Значит, больна, – нарушает молчание Дейл Кризи. – И что с того?

Гарсиа качает головой:

– Дейл, ты не забыл, как работает эта дрянь?

– Конечно. Разбирает энзимы на части, добывая из них серу или что-то в этом роде. Мы к ней иммунны.

– Мы иммунны, – терпеливо объясняет Гарсиа, – потому что нам встроили особые гены, придающие энзимам прочность, с которой Бетагемот не справляется. А получили мы эти гены от глубоководных рыб, Дейл.

Кризи еще обдумывает услышанное, а кто-то срывающимся голосом уже шепчет:

– Черт, черт, черт!

Одинокий опоздавший поднимается по лестнице – и почему-то оступается на первой перекладине.

– Боюсь, что мистер Гарсиа прав, – говорит Седжер. – Если рыбы, обитающие здесь, оказались уязвимыми для вируса, то мы, возможно, тоже уязвимы.

Кларк качает головой.

– Но… ты хочешь сказать, что это все-таки не Бетагемот? Что-то другое?

У лестницы поднимается суета, собравшиеся рифтеры пятятся, словно к ней подключили ток. Над люком показывается шатающаяся Джулия Фридман, лицо у нее цвета базальта. Она выбирается на палубу, держась за перила вокруг люка и не решаясь их выпустить. Оглядывается, часто мигая поверх мертвых линз. Кожа у нее блестит.

– Это все еще Бетагемот – в общих чертах, – бубнит в отдалении Седжер. Из «Атлантиды». Из закупоренной, запаянной, герметически запечатанной карантином, безопасной как хрен знает что «Атлантиды». – Вот почему мы не сумели точно определить природу болезни мистера Эриксона: он дал положительную реакцию на Бетагемот, но, мы, конечно, не обратили на это внимания, поскольку не ожидали никаких проблем. Но это, по-видимому, новая мутация. Подобная вариабельность довольно распространена среди организмов, попадающих в новую среду. Это по сути…

«Злой брат-двойник Бетагемота», – вспоминает Кларк.

– …Бетагемот второй модели, – заканчивает Седжер.

Джулия Фридман падает на колени, ее рвет.

Вавилон на всех частотах. Смешение прерывающихся голосов:

– Конечно, не верю. А ты что, веришь?

– Чушь собачья. Если…

– Они честно признались. Могли промолчать.

– Да, в тот самый момент, когда у Джулии проявились симптомы, их обуяла честность. Какое совпадение!

– Откуда им было знать, что она…

– Им известен инкубационный период. Наверняка. Как еще объяснить такой точный расчет?

– Да, но что нам-то делать?

Узел опустел. Рифтеры, словно выброшенный из трюма балласт, рассыпались по дну, теперь довольно многолюдному даже по сухопутным стандартам. Пузырь нависает над ними чугунной планетой. Три фонаря, установленные у входного шлюза, бросают на дно яркие пересекающиеся круги. Черные тела плавают на периферии света – призраки беспокойного движения за немигающими глазами, похожими на ряды акульих зубов. Кларк приходит мысль о голодных зверях, сторонящихся лагерного костра. Вообще-то, ей следовало бы чувствовать себя одной из стаи.

Грейс Нолан больше не видно. Несколько минут назад она скрылась в темноте, поддерживая одной рукой Джулию, провожая ее к дому. Такое проявление альтруизма добавило ей сторонников – Чен с Хопкинсон при следующем противостоянии окажутся на ее стороне. Гарсиа сомневается, но настроение сейчас не такое, чтобы народу требовались безоговорочные доказательства.

– Эй, Дими, – жужжит Чен, – как там дела?

– Воняет как в лазарете, – воздушный голос Александра разительно выделяется на фоне подводных. – Но я почти закончил. Вырастил бы мне кто-нибудь новую кожу.

Он остался внутри: стерилизует все, что вошло в контакт с Фридман и ее выделениями. Грейс Нолан вызвала волонтеров.

Она начала приказывать. А люди начали ее слушаться.

– Говорю, надо просто пробуравиться к гадам, – жужжит где-то рядом Кризи.

Кларк вспоминает прожженные в биостали дыры.

– Давайте пока подождем с контратакой. Им будет трудновато найти лекарство, если мы их размажем по палубе.

– Как же, станут они искать лекарство!

Она пропускает этот выкрик мимо ушей.

– Им нужны образцы крови от каждого. Еще кто-то из нас может оказаться инфицирован. Проявляется это, очевидно, несразу.

– У Джина проявилось довольно быстро, – напоминает кто-то.

– Когда тебя потрошат заживо, сопротивляемость малость снижается. А у Джулии ничего не проявлялось… сколько, две недели?

– Я им ни капли крови не дам. – Голос Кризи – как скрежет по металлу. – А если попробуют взять силой, я на их кровь полюбуюсь!

Кларк устало качает головой.

– Дейл, они никого не могут заставить и прекрасно об этом знают. Они просят. Хочешь, чтобы молили – можно устроить. В чем дело? Ты и сам брал образцы.

– Если вы на минутку отвлечетесь от вылизывания клитора Патриции Роуэн, у меня тут весточка от Джина.

Грейс Нолан вплывает в круг света, словно черный зверь, утверждающий власть в стае. Уж ее-то костер не пугает.

– Грейс, – жужжит Чен, – как там Джулия?

– А ты как думаешь? Она больна. Но я ее уложила и диагностер подключила – хоть какая-то польза будет.

– А Джин? – спрашивает Кларк.

– Он ненадолго приходил в себя. И сказал, цитирую: «Я говорил им, эти людоеды со мной что-то сделали. Может, поверят, когда умрет моя жена».

– Ну, – пищит Уолш, – он, как видно, пошел на поправ…

– Корпы никогда бы не рискнули распространять подобную заразу, не будь у них лекарства, – перебивает Нолан. – Слишком просто было самим подцепить.

– Верно… – это опять Кризи. – Говорю вам, давайте сверлить переборку за переборкой, пока не отдадут.

В темноте сомнения и согласие сливаются воедино.

– Знаете, попробую разыграть адвоката дьявола. Я к тому, что есть ведь некоторая вероятность, что они правду сказали.

Это Чарли Гарсиа подплывает сбоку.

– Я к тому, что микробы ведь мутируют, да? – продолжает он. – Особенно когда люди обстреливают их всякими веществами – а когда эта дрянь объявилась, в нее наверняка палили всей фармацевтикой сразу. Так кто скажет, что он сам не мог мутировать из первого Бетагемота в Бета-макс?

– Охрененная натяжка, я бы сказал, – жужжит Кризи.

Вокодер Гарсиа щелкает – звуковой символ для пожатия плечами.

– Просто напомнил.

– А если они собирались развязать биологическую войну, с чего бы им тянуть до сих пор? – хватается за соломинку Кларк. – Почему было не начать четыре года назад?

– Четыре года назад у них Бетагемота не было, – говорит Нолан. И Уолш:

– Они могли захватить с собой культуру вируса.

– Что, на память? Ностальгии ради, что ли? Ни хрена у них не было, пока Джин не преподнес им Бетагемот тепленьким на блюдечке.

– Это ты зря, Грейс, – жужжит Гарсиа. – Мы уже пятьдесят лет собираем вирусы из обрывков. Зная последовательность генов, корпы могли в любое время собрать Бетагемот с нуля.

– И, если на то пошло, вообще что угодно, – добавляет Хопкинсон. – С какой стати использовать штуку, которая так медленно работает? Сколько из наших заболело-то? Суперхолера свалила бы нас за несколько дней.

– Джина бы свалила сразу, – жужжит Нолан, – и он не успел бы заразить остальных. У быстродействующего организма здесь нет шансов – мы рассеяны, мы изолированы, мы большей частью и не дышим. И даже внутри не снимаем кожи. Для эпидемии нужен медленно действующий агент. Эти подонки знали, что делают.

– К тому же, начнись на дне океана эпидемия суперхолеры, мы бы наверняка смекнули, в чем дело. Они бы сразу попались.

– И они это понимали.

– А Бетагемот их оправдывает, – говорит Чен. – Разве не так?

«Черт бы тебя побрал, Джелейн! – Кларк как раз подумала о том же. – Обязательно было об этом напоминать?»

Нолан тут же подхватывает тему:

– Так. Именно так. Бетагемот аж с самого Невозможного озера, никого ведь не обвинишь, что его туда подкинули – они просто чуточку поработали с ним в «Атлантиде», передали нам, а мы, конечно, не заметили разницы.

– Тем более, что они якобы уничтожили образцы, – добавляет Кризи.

Кларк мотает головой.

– Ты – водопроводчик с жабрами, Дейл. Пусть бы Седжер даже отдала тебе эти образцы в запечатанном пакетике – разве ты знал бы, что с ними делать? Это относится и к школьным опытам Грейс с образцами крови.

– Вот и вся твоя помощь. – Нолан изворачивается всем телом и оказывается нос к носу с Кларк. – Мы, тупицы рыбоголовые, ни в чем не разбираемся, доказать ничего не можем и должны доверять ученым умникам, которые нас и нагрели когда-то.

– Не все, – жужжит в ответ Кларк. – Рама Бхандери.

Внезапно все умолкают. Кларк и сама не верит, что заговорила об этом.

Вокодер Чен постукивает, выдавая ее нерешительность.

– Э… Лен, Рама же отуземился.

– Пока еще нет. Не совсем. Самое большее, на грани.

– Бхандери? – От механической злобы в голосе Нолан вибрирует вода. – Он уже рыба!

– Он все еще соображает, – настаивает Кларк. – Я только вчера с ним говорила. Мы могли бы его вернуть.

– Бхандери в этом дерьме разбирается, – вставляет Гарсиа. – Или разбирался.

– Ага, именно что в дерьме, – добавляет Кризи. – Я слыхал, он переделал кишечную палочку, чтобы она выделяла психоактивные вещества. Человек ходит с этим дерьмом в кишках и сам себе обеспечивает страну чудес. – Грейс Нолан, обернувшись, пристально смотрит на него, но Кризи не улавливает намека. – Кое-кто из его клиентов жрал собственные какашки. Чтобы сильней пронимало.

– Потрясающе, – жужжит Нолан, – слюнявый идиот и химик-говнарь. Наши проблемы решены.

– Я только говорю, что нам не обязательно самим себе перерезать глотки, – настаивает Кларк. – Если корпы нам не лгут, то в них наша главная надежда справиться с этим.

– Скажешь, мы должны им верить? – вставляет Чун.

– Я говорю, может, нам и не придется ничего принимать на веру. Дайте мне шанс поговорить с Рамой, узнать, сумеет ли он помочь. Если нет, взорвать «Атлантиду» можно и на следующей неделе.

Нолан рубит воду рукой:

– Да у него ум за разум зашел!

– У него осталось достаточно мозгов, чтобы рассказать, что произошло у «поленницы», – тихо жужжит Кларк.

Нолан отвечает долгим взглядом, чуть заметно напрягается всем телом.

– В самом деле, – встревает Гарсиа, – я, пожалуй, поддерживаю Лени.

– А я – нет, – тотчас огрызается Кризи.

– Проверить не повредит, – голос Хопкинсон вибрирует где-то с задних рядов. – Лени права. Убить их никогда не поздно.

Не то чтобы импульс выигрышный, но Кларк все равно его использует.

– А что им остается, задержать дыхание и рвануть к поверхности? Мы можем позволить себе ждать.

– А Джин может? А Джулия? – Нолан обводит глазами круг. – Сколько у нас времени – у каждого?

– А если ты ошибаешься, вы перебьете всех засранцев до последнего, а потом выясните, что они все же пытались нам помочь… – Кларк качает головой. – Нет, я этого не допущу.

– Ты не до…

Кларк чуть увеличивает звук и заглушает ее.

– Вот мой план, народ. Все, кто еще не сдал, сдают кровь. Я ищу Раму и выясняю, способен ли он помочь. А к корпам пока никто не лезет.

«Вот оно, – думает она. – Поднимай ставку или пасуй».

Минута растягивается. Нолан оглядывает собрание. И, похоже, увиденное ей не нравится.

– Вы все, счастливые маленькие эрочки и кашечки, делайте что хотите. А я знаю, что мне делать.

– Тебе, – говорит ей Кларк, – надо сдать назад, заткнуться и ни хрена не делать, пока мы не получим надежную информацию. А до тех пор, Грейс, если я застану тебя в пятидесяти метрах от «Атлантиды» или Рамы Бхандери, то собственными руками вырву тебе трубки из груди.

Внезапно они оказываются линзы к линзам.

– Больно много на себя берешь, твой ручной психопат пока еще тебя не поддержал. – Вокодер Нолан стоит на минимальной громкости, ее слова – механический шепот, слышный только Кларк. – Где твой телохранитель, корповская подстилка?