Текст книги "Огнепад: Ложная слепота. Зеро. Боги насекомых. Полковник. Эхопраксия"

Предшественник «расширенного фенотипа» Шпинделя и Каннингема уже существует в лице некоего Мэтью Нагеля [229]229
  BBC News. 2005. Brain chip reads man’s thoughts. March 31; статья доступна по адресу: http://news.bbc.co.uk/go/pr/fr/-/1/hi/health/4396387.stm.


[Закрыть]. Сращенные протезы, позволяющие им синестетически воспринимать сигналы лабораторного оборудования, пользуются поразительной пластичностью чувствительной коры мозга. Слуховые зоны можно превратить в зрительные, лишь подключив к слуховым нервам оптические (если сделать это на достаточно ранней стадии) [230]230
  Weng J. et al. 2001. Autonomous Mental Development by Robots and Animals. Science 291: 599–600.


[Закрыть],[231]231
  Von Melchner L. et al. 2000. Visual behaviour mediated by retinal projections directed to the auditory pathway. Nature 404: 871–876.


[Закрыть]. Карбоплатиновые наращения Бейтс уходят корнями в недавние разработки металлических мышц [232]232
  Baughman R. H. 2003. Muscles made from metal. Science 300: 268–269.


[Закрыть],[233]233
  Weissmxller J. et al. 2003. Change-induced reversible strain in a metal. Science 300: 312–315.


[Закрыть]. Язвительный наезд Саши на психиатрию XX века вырос не только из (ограниченного) личного опыта, но и из пары статей [234]234
  Piper A. and Merskey H. 2004. The Persistence of Folly: A Critical Examination of Dissociative Identity Disor der. Part I. The Excesses of an Improbable Concept. Can.J. Psychiatry 49: 592–600.


[Закрыть],[235]235
  Piper A. and Merskey H. 2004. The Persistence of Folly: A Critical Examination of Dissociative Identity Disor der. Part II. The Defence and Decline of Multiple Personality or Dissociative Identity Disorder. Can. J. Psychiatry 49: 678–683.


[Закрыть], срывающих налет таинственности с так называемого расстройства множественной личности. (Не то чтобы с идеей был непорядок, но с диагностикой – определенно.) Вариант фибродисплазии, убившей Челси, основан на симптомах, описанных Капланом и его сотрудниками [236]236
  Kaplan F. S. et al. 1998. The Molecules of Immobility: Searching for the Skeleton Key. Univ. Pennsylvania Orthopaedic J. 11: 59–66; статья доступна no адресу: http://www.upoj.org/site/files/v11/v11_12.pdf. Более свежую информацию можно найти в этой статье: http://www.uphs.upenn.edu/news/News_Releases/apr


[Закрыть]. И – хотите верьте, хотите нет – лица, которыми Сарасти пользовался ближе к концу книги, представляют собой реально существующую форму статистического анализа: лица Чернова [237]237
  Chernoff H. 1973. Using faces to represent points in k-dimensional space graphically. Journal of the Americal Statistical Association 68: 361–388.


[Закрыть], которые эффективнее обычных графиков и таблиц передают существенные характеристики набора данных [238]238
  Wilkinson L. 1982. An experimental evaluation of multivariate graphical point representations. Human Factors in Computer Systems: Proceedings. Gaithersberg. MD, 202–209.


[Закрыть].

Зеро

Моя глубокая благодарность Джордану Бланшу, Джейсону Ноултону, Леоне Ладдеродт и Стиву Перри за их терпение и опыт – ПУ

Асанте умирает, крича. Ад, словно эхокамера: крики, морская вода и лязг металла. Чудовищные тени извиваются на переборках; сетки зеленого света корчатся на каждой поверхности. Сахилиты появляются из спусковой шахты, как твари из лагуны, затянутой тиной, тут же открывают огонь; живот Рашиды взрывается темным туманом, а верхняя часть тела падает на палубу. Кито все еще пытается доползти до гарпуна, лежащего на сушилке – как будто древнее копье для рыб способно отразить монстров с ружьями, пневматикой и крохотными снарядами, которые зарываются глубоко в плоть, а потом наглядно демонстрируют, что произойдет с внутренностями, если выпустить на свободу пятьсот атмосфер.

У Асанте даже гарпуна нет. Только кулаки.

Их он и пускает в дело. Прыгает на сахилитку, которая целится в Кито, замахивается, но тут палуба стонет, накренивается и заваливается набок. Морская вода переливается через край бассейна, каскадами бежит по листам обшивки. Падая, Асанте все-таки бьет захватчицу. Та стреляет куда-то мимо. На иллюминаторе тут же расцветает паутина трещин; тонкая струя воды вырывается из ее центра, пока стекло пытается залечиться по краям.

Последней Асанте видит эмблему с пустынным молотом на гидрокостюме сахилитки, а потом женщина его убивает.

Пять лет

Журчание воды. Скрежет металла о металл. Лязг, бульканье, приглушенные голоса, клаустрофобическое эхо от работающих машин неподалеку.

Асанте открывает глаза.

Он все еще в очистном шлюзе; перед глазами все расплывается, но потом приходит в фокус: видны листы обшивки, балки и глупое граффити Кито («Все тавтологии – это тавтологии»), выцарапанное на краске. Тусклый зеленый свет все еще извивается на биостали, но убийственная энергия из него уже вытекла.

Асанте пытается повернуть голову, но не может. Едва чувствует собственное тело – как будто оно сделано из эктоплазмы, а от нормальной плоти осталось лишь эхо, да и то уходит в небытие где-то ниже поясницы.

Над ним нависает голова насекомого на человеческом теле. Оно говорит на двух языках; на английский накладывается эхо тви:

– Спокойно, солдат. Расслабься.

Голос женщины и автоматики.

Это не сахилитка. Но она вооружена. И опасна.

«Я не солдат», – хочет сказать Асанте, хочет даже закричать. Если тебя приняли за солдата на западном побережье, все может кончиться плохо. Но он даже шептать не в силах. Не чувствует собственный язык. А потом понимает, что не дышит.

Женщина-насекомое (это гидрокостюм, теперь Асанте видит: мандибулы – прибор для электролиза, а фасеточные глаза – это пара дифракционных очков) вытаскивает оперативный «свиток» и разворачивает в полуметре от его лица. Потом бормочет заклинание, и гибкий экран, вспыхнув, оживает, открыв две клавиатуры, расположенные друг над другом: сверху английская, внизу тви.

– Не надо говорить, – объясняет женщина на обоих языках. – Просто смотри на буквы.

Асанте фокусируется на «Н»: та загорается. «Е». «С». Мембрана предсказывает слова, ускоряет переход от саккад к тексту:

НЕ СОЛДАТ РЫБНЫЙ ФЕРМЕР

– Извини, – женщина убирает переводчик; клавиши с тви, мерцая, исчезают. – Это всего лишь фигура речи. Как тебя зовут?

КОДЖО АСАНТЕ

Она поднимает дифракторы на лоб, отстегивает мандибулы. Те свисают набок. Кожа у женщины белая.

ГДЕ КИТО

– Извини, но все мертвы.

«Все остальные», – мысленно поправляет ее Асанте и представляет, как Кито посмеялся бы над его неизлечимым педантизмом.

– Так, нашел, – голос мужской, откуда-то с другой стороны отсека. – Коджо Асанте, Такоради. Двадцать девять лет, стандартное аква… хотя погоди, у него есть военный опыт. Два года в войсках Ганы.

Глаза Асанте начинают лихорадочно метаться по клавиатуре: всего лишь фермер нет.

– Не беспокойся ты так, – она успокаивающе кладет на него руку; Асанте может лишь предположить, что, наверное, та где-то прикасается к телу. – Тут у всех есть боевой опыт, так или иначе. Вы сидите на единственном надежном запасе белка в радиусе трехсот километров. Понятно, что время от времени приходится его защищать.

– И все-таки. – Женщина поворачивается на голос, и Асанте видит бирку на ее плече: Альянс ЗапПола. – Можно его включить в список.

– Если хочешь, только давай по-быстрому. Надводный контакт в двух тысячах метров и приближается.

Она снова возвращается к Асанте:

– Дело вот в чем. Мы опоздали. По идее, нас тут вообще быть не должно, но главный прослышал о планах сахлов и решил проявить небольшую гуманитарную инициативу. Мы успели их отпугнуть и пометить, но вы к тому времени уже все погибли.

Я НЕ

– Нет, Коджо. Ты тоже погиб.

ВЫ МЕНЯ ВОСКРЕ

– Нет.

НО

– Мы лишь активировали твой мозг. Ну, когда нога трясется, если дать по ней током? Коджо, ты такое слово «гальванический» знаешь?

– У него степень по молекулярной морской экологии, – говорит ее невидимый коллега. – Полагаю, он в курсе.

– Ты же почти ничего не чувствуешь, так ведь? Тело как призрак? Мы перезагрузили тебя неполностью. Ты сейчас получаешь остаточные сигналы с нервов, которые еще не поняли, что им конец. Ты – мозг в коробочке, Коджо. И заряд кончается. Но вот в чем фокус. Ты можешь все изменить.

– Кэт, не тяни резину. У нас минут десять, максимум.

Она бросает взгляд через плечо, потом опять на Коджо.

– У нас на «Леви Моргане» есть установка, подлатаем тебя, положим на лед, пока не доберемся домой. А вот там уже стоит аппаратура, которая творит чудеса, будешь как новенький. Но это дело недешевое, Коджо. На каждой такой операции можно разориться.

НЕТ ДЕНЕГ

– А они нам не нужны. Мы хотим, чтобы ты на нас работал. Пятилетние гастроли, может, меньше, посмотрим, как техника себя покажет. Потом отправишься своей дорогой, с внушительной суммой на счете. Настоящий второй шанс. И все пройдет как по нотам, поверь мне. Когда припечет, ты будешь лишь пассажиром в собственном теле. Даже в тренировочном лагере все будет на автомате. Реальный ускоренный курс.

НЕ В ЗАППОЛЕ

– Ты не в том положении, больше нет. Сейчас ты – лишь кусок гниющего мяса с парой кабелей. А я предлагаю тебе спасение, парень. Перерождение.

– Так, все, Кэт, кончай канитель. Они уже почти тут.

– Ну, если тебе не интересно, я просто выдерну шнур. Оставлю, каким нашла.

НЕТ ПОЖАЛУЙСТА ДА

– Что «да», Коджо? Выдернуть шнур? Оставить тебя? Тут надо поконкретнее. Все-таки контракт обговариваем.

ДА ПЕРЕРОЖДЕНИЕ ПЯТИЛЕТНИЙ ТУР

Коджо не понимает, откуда вообще взялось это сомнение, почему где-то внутри странный голос шепчет: «может, мертвым и лучше». Наверное, дело в том, что он на самом деле мертв; отказывающие эндокринные железы просто не в состоянии залить мозг подходящим эликсиром страха, отчаяния и выживания любой ценой. Может, мертвецам действительно на все похер.

Но ему не похер. Он-то может и отдал концы, а вот железы еще сопротивляются. Пока. Он же не отказался. Интересно, а вообще хоть кто-то отказался бы?

– Ну слава тебе Господи! – восклицает Кэт и тянется куда-то за пределы зрения Коджо. А потом, перед тем как все чернеет, говорит:

– Добро пожаловать в корпус зомби.

Машина спасения

Правда, на самом деле их подразделение называли иначе.

– Уясните одно. Нет ни одной причины, по которой солдаты должны хотя бы нос показывать на поле боя.

Тут их все звали Зеро, причем «З» никакого отношения к «зомби» не имела.

– Более того, нет ни одной обоснованной причины, по которой в любой нормальной операции должно быть поле боя. В принципе. Ведь у нас для этого есть экономическая инженерия и Облачный контроль. И если они облажаются, в дело вступят дроны, боты и ТИИ.

Зеро, ноль, нулевая сумма. Ну или как выразился сержант Силано: «Каламбур, уловили? Когито эрго». Всяко лучше, чем «бригада ничтожеств», как предположил Гэрин.

Асанте слушает вводную лекцию по тактике: искусственного инструктора можно даже принять за настоящего, если бы только он не вещал с таким воодушевлением.

– Есть только одна причина, по которой могут вызвать вас, и заключается она вот в чем: все настолько капитально обделались, что теперь в зоне конфликта бушует настоящая буря дерьма.

А еще Асанте бежит вверх по склону горы. Маршрут прекрасный, двадцать километров скал, сосен да мшистого валежника. Тут больше живой зелени, чем во всей пустыне Северной Африки. Асанте даже жалеет, что так ничего и не разглядит.

– Само ваше присутствие говорит о том, что миссия накрылась: ваша работа спасти все, что можно выгрести из-под обломков.

Никакой зелени он не видит. Да и вообще ничего не видит, если уж на то пошло. Асанте ослеп с самой побудки.

– К счастью для вас, экономика, ИИ и Облачной контроль лажают постоянно.

Слепота не полная. Он по-прежнему видит свет, расплывчатые формы в постоянном движении. Как будто смотришь на мир сквозь навощенную бумагу. Когда ты – пассажир, глаза колеблются. Разумеется, они всегда колеблются, взгляд постоянно перескакивает с одного на другое – это называется «саккады» – но мозг все редактирует, выбрасывает движения и перескоки, клеит ясные куски воедино, создавая иллюзию непрерывности.

Но не сейчас. Тут темп саккад зашкаливает, не упускается ничего. Полный сбор данных. Асанте, конечно, ни черта не может разобрать, сплошное мельтешение, все в кашу, но это нормально. Что-то него внутри видит прекрасно: в конце концов, руки и ноги Асанте сейчас двигаются, а он тут вообще ни при чем.

Другие чувства работают по полной: он ощущает ладонями жесткость каната, по которому взбирается на скалу, вбирает запах земли и сосновых иголок, усеивающих тропу. Асанте все еще чувствует еле заметный привкус меди, оставшийся после того, как прикусил щеку пару километров назад. С невероятной четкостью слышит голос по связи. Зомби внутри тоже все впитывает, но у барабанных перепонок нет саккад. Осязательные нервы не прыгают под кожей. Только глаза: по ним сразу все понятно. А еще по тому факту, что тело одержимо синдромом чужой руки.

Асанте называет своего зомби Злым Близнецом. Прозвище придумал отец, когда восьмилетний Коджо в третий раз за неделю отправился на прогулку из-за приступа лунатизма. Как-то за завтраком Асанте рассказал эту историю остальным членам отряда, и только потом понял, какую ошибку совершил. Он до сих пор старается ее загладить.

Сейчас же смеха ради пытается хотя бы на секунду остановиться. Но ЗБ бежит, прыгает, ползет так же, как последние два часа, спокойный и автономный. Все дело в ретросплинальном канале, который вплавили Коджо в кору мозга с месяц назад, крохотном затворе, отделяющем разум от сознания. Этот мод Коджо втравили с помощью нейрокружева, сети нанотрубок и старого доброго метода «поджарь-подрежь». Еще подправили средний мозг, откорректировав древние подпрограммы, отвечающие за преследование жертв. В орбитофронтальную кору ввели гаситель, гарантирующий поведенческое согласие (как говорит Мэддокс, «нельзя, чтобы твоя лучшая половина оставила ключи себе, если ты решишь их вернуть»).

Свежие шрамы после операций чешутся. Голова двигается с нервирующей инерцией, словно в нее вогнали кило свинца, а не пару граммов арсенида и углерода. Коджо не понимает и десятой доли того, что с ним сделали. Но боже, как же хорошо быть таким сильным. Кажется, его тело сейчас может голыми руками разорвать целый взвод солдат.

Иногда он так радуется целых пять – десять минут, пока не вспоминает о других трупах, которым сделки не предложили.

Без всякого предупреждения ЗБ делает пируэт в сторону, поднимает руки вверх и тут Асанте начинает видеть. Буквально на миллисекунду, яркое и отчетливое чистое пятно в море тумана: локхидовский «Питбуль» взгромоздился на гранитный выступ слева, конечности расставил, пулеметы уже начали крутиться. В следующий момент Асанте снова слепнет, отдача идет вдоль руки, как маленькое землетрясение. А тело даже с ритма не сбивается.

– Так, это был захват цели, – замечает инструктор. – Наслаждайтесь видом.

Потом, воспользовавшись возможностью, повторяет основы – только во время захвата цели глаза фокусируются на одной точке достаточно долго, чтобы пассажир мог выглянуть наружу – и снова начинает хвастливо тараторить о системе связей прямой видимости.

Асанте даже не уверен, что остальные слушают то же самое. Тивана из новичков, так что, скорее всего, и она страдает от этих вводных лекций. Калмю точно перешла к курсу по ранениям на поле боя, Гэрин – к инженерному. По словам Мэддокса самому Асанте, наверное, со временем достанется биовооружение, чего образованию пропадать.

Чтобы подготовить готового к бою специалиста, нужно девятнадцать месяцев. Зеро справляются за семь.

Ноги Асанте прекращают двигаться. Со всех сторон доносятся тяжелые вздохи. Голос лейтенанта Метцингера щекочет пространство между ушами:

– Пассажиры, можете пройти в кокпит.

Переключатель захоронен в зрительной коре и связан с силой воображения. Его называют «мандалой». Каждой рекрут выбирает свою и держит ее в секрете: у хитроумного противника не должно быть и малейшего шанса подбросить мастер-ключ на какой-нибудь плакат в разгар битвы. Паттерны не знают даже техники, имплантаты закодированы двойным слепым методом проб и ошибок. «Что-то личное, – говорили участникам программы. – Что-то уникальное, что легко вообразить».

Мандала Асанте – это последовательность четырех слов, набранных рубленым шрифтом. Их он сейчас и представляет:

ВСЕ ТАВТОЛОГИИ

ЭТО ТАВТОЛОГИИ

И мир вдруг со щелчком встает в фокус. Асанте даже запинается, хотя стоит на месте.

Как по команде, левая рука начинает дергаться.

Они где-то на середине склона, на пологом лугу, озаренном лучами солнца. Тут даже есть цветы. Насекомые. Все пахнет жизнью. Силано поднимает дрожащие руки вверх. Калмю с глухим стуком падает на траву, приходит в себя от напряжения, которое едва чувствовала, пока ей управляла лучшая половина, напряжения, которое истощило и ослабило ее, несмотря на двойное количество митохондрий сверх нормы, агонисты АМФ-зависимой киназы и с десяток других модов. Благодаря им весь отряд сейчас ходит в лучших из лучших. Акоста шлепается рядом с ней, улыбаясь солнцу. Гэрин бьет ногой гнилой ствол и оттуда уползает настоящая змея, черт ее подери, желто-черная лента с мелькающим языком. Тивана стоит рядом с Асанте, такая же лысая и с такими же шрамами.

– Красиво тут, да?

Правый глаз у нее слегка косит и дергается; Асанте с трудом заставляет себя смотреть ей прямо в переносицу.

– Недостаточно красиво, чтобы я два часа терпел, сидя с мешком на башке, – Сакс опять предается бессмысленному нытью. – У них что, руки отвалились бы дать нам хоть какой-то видеоканал?

– А еще мы могли бы просто спать, – ворчит Калмю. Оба знают, что все не так-то просто. Мозг – это путаница проводов, извивающаяся от подвала до чердака и обратно; отруби свет в гостиной и обогреватель потухнет. Даже платный просмотр – дело дохлое. В теории вроде бы можно вообще не заморачиваться с этими бегающими глазками – врезать видеоканал прямо в кору, и дело с концом – но мозг у Зеро уже настолько забит имплантатами, что недвижимости для такой чепухи осталось маловато.

Так по крайней мере говорит Мэддокс.

– А мне плевать, – отзывается Акоста. Из-за тика в уголке рта улыбка у него получается неприятная, дергающаяся. – Я бы и в два раза больше посидел в оффлайне, если бы в конце всегда были такие виды.

Акоста радуется любому огрызку природы, который может найти; его родная Гватемала потеряла почти все леса в огненных каруселях сорок второго.

– А ты тут почему? – спрашивает Тивана.

Асанте не сразу понимает, что вопрос адресован ему:

– Прости?

– Акоста у нас любитель природы. Калмю думает, что разбогатеет, когда технику рассекретят. А ты зачем подписался?

Для Асанте это новость. Он даже не знает, как ответить. По его собственному опыту в Зеро не записываются. Отряд сам тебя находит. Странный вопрос, слишком личный. Вызывает в памяти то, о чем как-то не хочется думать.

Вызывает в памяти то, о чем он и так слишком много думает.

– Ну…

К счастью, именно в этот момент по радио в беседу решает вмешаться Мэддокс:

– Так, слушайте все. Проверка симптомов. Силано.

Капрал смотрит на предплечья:

– Все в норме. Даже потряхивает меньше обычного.

– Калмю.

– У меня э… э… э… – она заикается, борется с собой, потом сплевывает от разочарования. – Вот же сука!

– Твою обычную афазию я только что убрал, – говорит Мэддокс. – Гэрин.

– Зрение мерцает каждые пять – десять минут.

– Это улучшение.

– Становится лучше, когда идет физнагрузка. Может, дело в улучшении кровотока.

– Интересно, – замечает Мэддокс. – Тиван…

– Боже, я тебя вижу, я вижу тебя!!!

Сакс валится на спину, его трясет. Закатываются глаза. Пальцы когтями впиваются в землю.

– Я вижу!!!! – кричит он, а потом начинает нести какую-то несуразицу. Головой бьется о землю. Слюни летят во все стороны.

Тивана и Силано бросаются к нему, но по аудиосвязи гремит голос Бога:

– Назад! Всем назад, быстро!

И все подчиняются, так как у Бога голос лейтенанта Дэвида Метцингера, а никто не хочет иметь дело с ним. Дыхание Бога дует с небес, от пропеллеров медицинского вертолета, тот взбивает воздух невозможной тишиной, хотя его уже все видят, просто все, и в стелсе нет смысла, и никогда не было, ведь транспорт всегда рядом, просто на глаза не попадается, на всякий случай.

Сакс замолкает. Лицо – сплошная судорога, позвоночник как натянутый лук. Вертолет приземляется, вуп-вуп-вуп лопастей едва слышно даже с десяти метров. Машину рвет медиками и носилками, и сверкающе-черными пасхальными яйцами дронов с суставчатыми насекомьими ножками, поджатыми к брюшкам. Зеро отходят; медики окружают пострадавшего и загораживают тело.

Опять Метцингер:

– Ладно, мясотрясы. Всем отбой. Возвращаемся в Котэ.

Силано отворачивается, глаза уже забегали. Тивана и Калмю превращаются секундой позже. Гэрин шлепает Асанте по спине:

– Ладно, мужик, пора идти. Всякое случается, сам понимаешь, – и исчезает в собственной голове.

– Рядовой Асанте! Немедленно!

Коджо стоит на росчисти один, призывает мандалу и проваливается в слепоту. Тело поворачивается. Ноги двигаются. Что-то начинает бег вниз по склону. Искусственный инструктор, всегда чувствительный к контексту, заводит лекцию о том, как справиться с потерей в бою.

Это все к лучшему, Асанте знает. В такое время пассажирам удобнее. Все эти глюки… побочные эффекты: в зомби-режиме они не проявляются никогда.

Что совершенно логично. Ведь именно в это существо вложили все деньги.

От станции к станции

Иногда он все еще просыпается ночью, приходит в себя от шока, от понимания, что по-прежнему существует – словно знание о собственной смерти добралось до него не сразу, дошло лишь спустя дни или недели, и теперь у Асанте дрожат колени, и перехватывает дыхание. Он постоянно ловит себя на том, что вызывает мандалу, а это всего лишь рефлекс бей/бегис на уже давно выдохшийся стимул. Смотрит на потолок, с трудом унимает панику, чувствует умиротворение, прислушиваясь к дыханию сослуживцев. Старается не думать о Кито и Рашиде. Старается не думать в принципе. Иногда очухивается в кают-компании, один, если не считать обязательного дрона, парящего за углом; тот всегда готов поднять тревогу и ввести лекарство, если Асанте вдруг свалится из-за какой-нибудь запоздавшей и жесткой реакции на сотню новых модов. Коджо смотрит на мир через один из изувеченных терминалов Котэ, базы КВС, (серфить можно, посылать ничего нельзя). Скользит по проводам и оптоволокну, отражается от геосинхронных станций до самой Ганы: направляет спутниковые камеры на головокружительно-эшеровскую аркологию университетских комплексов, подсаживается в мозг к роботам, бредущим по восточной части Рынка Маколы, снова удивляется гигантским генномодифицированным улиткам – некоторые уже размером с центрифугу – именно из-за них в шестилетнем Асанте вспыхнула первая искорка страсти к биологии. Он призраком странствует по знакомым улицам, где кенке и рыба всегда были вкуснее, если их печатали китайцы, пусть все рецепты и копировали у местных. Прекрасный хаос уличных барабанщиков во время Адая.

Асанте никогда не ищет друзей или родственников. Он не знает, почему: может, все еще не готов, может, наоборот уже пошел дальше. Он понимает одно: не стоит будить то, что лишь недавно заснуло.

Нулевая сумма. Новая жизнь. А еще игра, которой, как правило, оправдывают вооруженные конфликты.

И нулевое существование. Если у вас есть склонность к латыни.

* * *

Они зависают над затонувшим комплексом, уже давно брошенным на поживу прибывающим водам Галвестонского залива: резервуары размером с собор, все в потеках ржавчины и гнили, башенные фильтры в двенадцать этажей высотой, переплетающиеся трубы, настолько массивные, что в них можно ходить.

Гэрин подсаживается рядом:

– Выглядит так, как будто краб изнасиловал осьминога.

– Ребята у вас какие-то дерганые, – говорит шериф. (Асанте тут же сжимает кулак, чтобы унять дрожь.) – Они под чем-то?

Метцингер не обращает внимания на вопрос.

– Захватчики выдвинули какие-нибудь требования?

– Как обычно. Прекратить нормирование, иначе они тут все взорвут. – Шериф качает головой, хочет вытереть пот со лба и чуть не бьет себя в лицо, когда ветхий экзоскелет «Бомбардир» глючит и чрезмерно компенсирует движение. – Тут все пошло псу под хвост, когда Эдуардс [239]239
  Имеется в виду плато Эдуардс, известняковые водонасыщенные породы которого являются главным водоносным горизонтом для всего штата Техас.


[Закрыть] пересохло.

– Они хотят разобраться с нехваткой воды, взорвав опреснители?

– А что, в ваших краях народ всегда действует разумно, лейтенант?

По пути сюда отряд проанализировал заводские спецификации до последней заклепки. По крайней мере, зомби проанализировали, совершенно безмолвно, одолженные взаймы глаза бегали по видеозаписям и фонам, вбирая то, что Асанте не смог бы воспринять, даже если бы увидел все сам. Ему известно лишь то, – Метцингер расщедрился на краткий брифинг для тех, кто путешествует туристическим классом, – что установку купили у Катара еще в те времена, когда краска могла облупиться, а металл – заржаветь, когда ты зарабатывал столько, что мог купить всю планету, просто выкачивая из-под земли вязкие ископаемые. А теперь здесь все рушится, теперь, когда все это перестало быть правдой.

«Да, похоже на Текзит [240]240
  В реальности цикла Техас вышел из состава США, процесс шел по образцу Брекзита, выхода Великобритании из Евросоюза.


[Закрыть] в миниатюре», – думает Асанте.

– Они все спланировали, – признает шериф. – Взяли херову тучу конденсаторов, подрубили их к генераторам и расставили в правильных местах. Если отправим туда дроны, ЭМП их тут же вырубит, – шериф бросает взгляд через плечо, где – если прищуриться посильнее – в знойном мареве, подымающемся от асфальта, едва проступает силуэт «Чинука». – Туда и в экзах соваться, скорее всего, рискованно, если только они не укреплены.

– Мы не будем пользоваться экзами.

– Насколько мы можем сказать, некоторые окопались у опреснителей, другие – у теплообменников. Шлепнем их микроволновыми, все трубы разорвет. С таким же успехом можем тут все сами пустить на воздух.

– Что по вооружению?

– Да что хотите. «Сиг Сауэры», «Хеклер-Кохи», «Мэсуси». Думаю, у одного даже «Скорп» есть. Насколько нам известно, все кинетическое. Не поджарить.

– На ногах есть что?

– У них там «Волкодав». 46-G.

– Я имею в виду у вас, – уточняет Метцингер.

Шериф морщится:

– Часах в трех отсюда. Конечность повреждена. – Под взглядом Метцингера он продолжает: – «Бостон Дайнэмикс» отсюда свалили пару лет назад. У нас проблемы с запчастями.

– Что насчет местных сил правопорядка? Вы же не можете тут сидеть в оди…

– Да там половина парней из местных сил правопорядка. Откуда, по-вашему, у них «Волкодав»? – Шериф начинает говорить тише, хотя вокруг вроде бы нет техасских патриотов. – Сынок, ты что, думаешь, мы бы вас вызвали, будь у нас выбор? Мы тут правопорядок-то с трудом поддерживаем. Если пойдут слухи, что нам пришлась прибегнуть к внешней помощи, чтобы разрулить семейную ссору…

– Не беспокойтесь. У нас бирок с именами нет, – Метцингер поворачивается к Силано. – Все, сержант, выдвигаемся!

Силано обращается к войскам, когда лейтенант исчезает в замаскированном «Чинуке»:

– Так, прощаемся. Автопилот через тридцать секунд.

Асанте вздыхает про себя. У этих бедолаг нет ни единого шанса. Даже винить их не получается: причина в голоде, отчаянии и отсутствии выбора. Как и в случае с сахилитами, которые убили его самого, в конце той, другой жизни: они были прокляты тем, что родились в пустыне, которая больше не могла их прокормить.

Силано поднимает руку:

– Пошли!

Асанте вызывает мандалу. Мир становится серым. Дрожащая рука успокаивается на рукоятке оружия.

Будет грязно.

Хорошо, что он ничего не увидит.