Текст книги "Увидеть Лондон и умереть (Похищение)"

Глава двадцать первая

Я находился в прерии, изумрудная трава пестрела алыми маками. У моих ног струилась глубокая река. Но отчего мое сердце сжималось в тревоге? Вдруг на том берегу я различил силуэт; это была женщина, она стояла ко мне спиной. Я позвал ее, но она не услышала. Я подбежал к самой воде, стал громко кричать, но мой голос не долетал до того берега. Тогда, охваченный безумной надеждой, я кинулся в реку. Вода заливала мне глаза, рот, ноги мои увязали в тинистом дне, но я шел и шел, протянув вперед руки. И несмотря на душившую меня тину, я кричал, я отчаянно звал: «Пат! Пат!» Но женщина не шевелилась. С величайшим трудом я добрался до противоположного берега и ухватился руками за камни, окаймлявшие реку; я вырвался из объятий вязкого дна, я был спасен! Но меня вдруг опутали тысячи цепких лиан. Они присасывались ко мне, оплетали и хватали меня, они ласкали меня, точно женские руки. Я уже готов был сдаться… Но Пат была рядом, она ждала меня, я должен был к ней прорваться. Нечеловеческим усилием я освободился из гибких объятий лиан, но, когда выбрался на простор прерии, Пат уже не было. Она исчезла, она растворилась, я ее звал, я шарил в траве, я вглядывался в горизонт… Ни души. Слезы отчаянья жгли мне глаза, я отказывался верить в свое поражение. И вдруг вдалеке я увидел распростертое женское тело. Наверно, устав меня ждать, она задремала? Я приблизился к ней, охваченный радостью и желанием, я наклонился над ней, чтобы стиснуть ее в объятиях, и с ужасом отшатнулся, потому что передо мной лежал растерзанный труп Кэтрин Вильсон. Меня пронзила страшная боль, и одновременно в ушах у меня оглушительно зазвенело…

Я открыл глаза и зажег лампу у изголовья. Было три часа ночи; кто мне может звонить в такое время? Это, несомненно, ошибка. Но телефон продолжал звонить настойчиво и безжалостно, раздирая мне барабанные перепонки. И я, еще как следует не очнувшись от сна, схватил трубку и хрипло пробурчал:

– Алло!

Молчание. Я уже собирался положить трубку, как вдруг откуда-то издалека, словно меня вызывала планета Марс, совершенно незнакомый голос прошептал:

– Тейлор?

У меня перехватило дыхание; теперь молчал уже я.

– Тейлор? – повторил марсианин.

– Да, это я, – ответил я машинально.

И тогда межпланетный голос сказал:

– Вы, кажется, любите свою жену? Как вы думаете, стоит она пяти тысяч фунтов? Тогда будьте с этой суммой завтра в одиннадцать часов вечера в «Золотой рыбке», в Мейднхеде. Закажите порцию рома и держите в руках рыболовную газету.

– Не понял, о чем вы! – завопил я отчаянно.

В трубке щелкнуло, нас разъединили.

– Что вы сказали? – тупо повторял я.

– Разговор закончили? – спросила дежурная телефонистка «Камберленда».

– Да… То есть нет… – забормотал я. Потом спросил: – Будьте любезны, я не мог бы узнать, откуда мне сейчас звонили?

Короткая пауза – и вежливый голос телефонистки:

– К сожалению, сэр, это невозможно: разговор был не междугородный, звонили из автомата.

– Но это неслыханно! – опять закричал я. – Гнусный шантаж, методы, достойные Аль Капоне, а британская полиция и в ус не дует! Я этого так не оставлю, я…

Но это был глас вопиющего в пустыне. Телефонистка, наверно, уже уткнулась в детективный роман или уснула.

И конечно же, я «это так и оставил». Четыре часа бессонницы, последовавшие за звонком, убедили меня, что другого выхода нет. Мэрфи так плохо принял меня накануне, что я уже не надеялся на его помощь; он наверняка станет уверять, что все это мне приснилось. Возможно, я мог бы его упросить, чтобы он послал в Мейднхед кого-нибудь вместо меня; но те, кто похитил Пат, тоже не вчера на свет родились, их вокруг пальца не обведешь. Я знал про такие случаи – и в Чикаго, и у нас в Милуоки. Когда у моих друзей Паркинсов украли маленькую дочку, они имели глупость поднять на ноги полицию, но им пришлось дорого за это заплатить: полиция преступников не поймала, а тело Мэгги спустя полгода нашли на берегу Мичигана, куда его прибило волнами.

Если бы ты был здесь, Том, я бы обратился к тебе за помощью. Но тебе, как нарочно, понадобилось в это время уехать в Бирмингем. Ну как тут не видеть перст судьбы?… Мне предстояло действовать одному – раздобывать эти пять тысяч фунтов, выручать Пат… назло Скотланд-Ярду…

Возможно, мои рассуждения были отчасти продиктованы какой-то бравадой, желанием вас подразнить, доказать вам всем, что я в силах и сам, без вашей помощи выпутаться из беды. Но главное, конечно, было в другом: я смертельно устал и хотел одного – поскорей покончить с этой историей, покончить любым способом и любой ценой.

Да, если говорить насчет любой цены, это оказалось не так-то просто. Я потратил на это почти весь день. Даже для управляющего отделением американского банка пять тысяч фунтов – сумма весьма внушительная. Представитель Чейз-банка в Лондоне не решился ссудить мне ее просто под мою подпись, но он согласился позвонить за мой счет Сэму Гендерсону, с которым был немного знаком. Ради этого пришлось прождать до часу дня. Я сидел как на иголках: если дело с Чейз-банком сорвется, я пропал. К концу дня в субботу и сам Рокфеллер не раздобудет ни цента на лондонских тротуарах. К счастью, Сэм незамедлительно за меня поручился, обещал сразу же перевести эту сумму телеграфом Чейз-банку в Нью-Йорк, и представитель сдался. Он вытащил из своего личного сейфа пачку в пятьдесят купюр и протянул их мне с понимающей улыбкой, смысл которой был приблизительно таков: «Хе-хе, этот американский повеса очутился здесь на холостом положении и хочет малость поразвлечься!» Боюсь утверждать, но мне показалось, что на прощанье он мне даже подмигнул.

Я не был в Мейднхеде десять лет, со времени моей помолвки с Пат; в ту пору мы часто приезжали с ней поужинать на берегу Темзы. С того времени там мало что изменилось, все тот же славный укромный уголок с некоторым налетом кокетства; разница была лишь в том, что я привозил туда Пат летом и весь Мейднхед бывал заполнен гуляющими; теперь же сезон кончился, и городок дремал, спрятав под крыло свою птичью голову.

Я легко отыскал «Золотую рыбку», довольно изящный ресторан с застекленной террасой, выходившей на реку. Когда я вошел, было около половины одиннадцатого, две парочки заканчивали ужин, я сел за столик в углу и, как мне было предложено марсианином, заказал себе рому. В руке я держал номер газеты «Охота и рыболовство», который успел купить в последний момент на Паддингтонском вокзале. Ни охота, ни рыболовство меня никогда не интересовали, и я даже не стал делать вид, что читаю.

Последние клиенты ушли, я остался в ресторане один. Что меня ожидало? Я был готов ко всему; в одном из карманов у меня было пять тысяч фунтов, в другом револьвер. Но я не имел ни малейшего представления, как будут дальше развиваться события.

Официант погасил огни, оставил только лампу у меня на столе. Через запотевшее стекло я видел несколько освещенных окон на том берегу и небольшой кусочек Темзы. Ночь была светлее, чем предыдущие ночи, но порой все затягивалось легкой пеленой тумана.

Я был на террасе совершенно один. Официант тоже исчез, словно не хотел мне мешать. Обстановка самая подходящая для подобного рода сделок… Мне оставалось только ждать.

Дверь тихо отворилась; но это был все тот же официант. Он огляделся и быстро подошел к моему столику. Это был совсем молодой парень, почти подросток, белокурый, розовощекий, похожий на девушку… Неужели это невинное создание тоже замешано в гнусной интриге?

Он посмотрел на меня с улыбкой:

– Кажется, у меня есть для вас кое-что, сэр.

– Возможно. Давайте сюда, – ответил я.

Он полез в карман брюк и вытащил обыкновенный конверт.

– Это? – спросил он.

– Наверно, это. Я сам толком не знаю.

– Письмо пришло с утренней почтой. Большой конверт, а на нем – «Джону Лорду». Джон Лорд – это я, сэр. Может, моя мать и не леди, а я все-таки лорд.

Он глупо захихикал.

Мне это подействовало на нервы, но и чуточку растрогало.

– Но я не вижу вашего имени на конверте.

– Сейчас я вам объясню, – сказал Джон. – В тот большой конверт, который пришел на мое имя, был вложен вот этот. А еще была записка: «Передайте это джентльмену, который придет сюда сегодня в одиннадцать вечера с рыболовной газетой в руках и закажет рому. Если он не придет, сожгите письмо, не читая».

– И вы послушались? Я бы на вашем месте прочитал.

– Ни за что в жизни. – Джон Лорд доверительно наклонился ко мне. – Там был фунтовый билет, зачем же я стану читать чужие письма?

Несмотря на обуревавшее меня беспокойство, я не мог удержаться от смеха.

– Хорошо. Вот вам еще один такой же билет, – сказал я, вынимая бумажник. – Спасибо, Джон.

Я распечатал конверт. Официант глядел на меня большими синими глазами и инквизиторски улыбался.

– Хорошие новости? – спросил он. – Любовное письмо?

– Да, конечно, – ответил я, сунул письмо в карман пиджака, приветственно помахал рукой любезному Джону и покинул «Золотую рыбку».

В сером конверте лежал неумело набросанный фиолетовыми чернилами план местности и печатными буквами было выведено: «В сарае в полночь».

Почти все огни уже погасли, дома скрылись в тумане, и мне стоило большого труда найти дорогу. Но план при всей своей корявости был довольно точным. Я свернул направо, потом налево, добрел до берега Темзы и пошел вдоль нее по узкой тропинке, которая, очевидно, вела прочь из деревни. Пройдя минут десять, я дошел до деревянного моста и ступил на него; мост был шатким и трухлявым, я чуть не свалился в воду. Но все же достиг наконец того берега – совсем как в моем сне, который и вправду оказался пророческим.

Передо мною в тумане чернел лодочный сарай. Потоптавшись немного возле него, я нащупал дверь. Входить ли мне сразу внутрь? В записке говорилось, чтобы я был здесь в полночь, а в деревне только что пробило половину двенадцатого. Пожалуй, лучше было подождать на воздухе. Не то чтобы я очень боялся, но было как-то неуютно забираться одному в эту хибару. Я нашел на берегу перевернутую лодку, сел на нее и стал ждать.

Неужели Пат была здесь? Или меня поведут еще куда-то? Эта мысль была неприятна. Я торопился поскорее все завершить; конечно, у меня не было уверенности в том, что все кончится хорошо; но если уж Рихтер – или кто-то из его приспешников – меня сюда вызвал, значит, что-то должно произойти. Была ли это ловушка? В этом я сомневался; должны же они понимать, что я приду с оружием, что я могу предупредить полицию. Боялся я одного – что дело сведется к новым проволочкам. Я твердо решил, что не уйду отсюда, пока не увижу Пат или по крайней мере не узнаю ее точного местопребывания. Если при этом произойдет драка – что ж, тем лучше!

Внезапно я вздрогнул: внутри сарая забрезжил свет – то ли зажгли свечу, то ли керосиновую лампу, не знаю, но какое-то мерцание появилось. Значит, они были там. Пора было действовать. Прежде чем войти, я все же решил сперва обойти сарай со всех сторон; оказалось, что он гораздо обширнее, чем я думал сначала. Собственно, это был даже не сарай, а множество примыкающих друг к другу лодочных ангаров. Из-за тумана я так и не смог определить, где же кончается все это сооружение.

Мое открытие еще больше меня встревожило. Кто мог поручиться, что это нагромождение построек не служит пристанищем для шайки негодяев, которые похитили Пат? Не забираюсь ли я в волчью пасть? Я не предвидел, что дело может принять такой оборот; я наивно представлял себе всю операцию как своего рода «джентльменское соглашение» в элегантном ресторане или в крайнем случае как бурные торговые переговоры под открытым небом… А теперь выяснялось, что мне предстоит лезть в эту берлогу! Но отступать было поздно.

Как раз в это мгновенье часы в Мейднхеде пробили полночь. Свет в слуховых окошках сарая погас. Я вытащил из кармана револьвер, снял его с предохранителя и храбро шагнул в сарай.

И мгновенно понял, что совершаю безумие. У меня не было с собой даже карманного фонаря! Я прошел несколько шагов, пытаясь как-то сориентироваться в темноте; единственным источником света была смутно белевшая щель в двери, которую я оставил приоткрытой. Я наткнулся на связку канатов, чуть не выронил револьвер, громко выругался, потом крикнул:

– Есть здесь кто-нибудь?

Никто не ответил, но в нескольких шагах от себя я услышал чье-то дыхание.

Тогда я ринулся вперед, но тут же стукнулся об острый нос лодки и, взвыв от боли, упал на колени.

В эту секунду мне в лицо ударила вонючая струя какого-то газа. Я успел почувствовать запах хлороформа и потерял сознание.

Глава двадцать вторая

Голова раскалывалась, все плыло вокруг. Был ли это я, Дэвид Тейлор? Был ли я еще жив? Может быть, это и есть смерть – мучительная тошнота и медленно кружащийся вокруг тебя мрак? Но что-то живое во мне все же шевелилось. Единственное чувство, единственная мысль: Патриция. Где Патриция? Следом пришли еще два чувства, вернее, два ощущения: холод и боль. Да, прежде всего холод: я ужасно замерз. Но если мне холодно, значит, я не умер – разве мертвецы чувствуют холод? И еще я ощутил боль, не ту смутную тяжесть в мозгу, с ощущением которой я очнулся, а резкую колющую боль во всем теле – в голове, в руках, в ногах. Я захотел пошевельнуться, но не смог. Меня будто парализовало. Но мне удалось открыть глаза. Постепенно чернота стала бледнеть, потом синеть, потом замерцала. Слух тоже ко мне возвратился, я услышал какой-то однообразный, непрерывный шум, словно… словно что? Словно плескалась вода. Да, это был шум воды. А смутное мерцанье, которым сменилась недавняя кромешная тьма, может быть, это мерцанье звезд? Я снова попытался пошевелиться, и на сей раз мне удалось приподнять голову. После этого я долго отдыхал, потом наконец сел. Но тут же вынужден был снова лечь на спину, потому что все закружилось перед глазами; но я уже твердо знал: я жив и, кажется, невредим.

Головная боль, ощущение холода и сырости стали невыносимы. Надо было что-то делать. С бесконечными предосторожностями я перевернулся на живот и встал на четвереньки. Головокружение усилилось, меня стошнило, после чего сразу стало легче. Ко мне возвращалось сознание.

Я находился на узкой полоске берега у какой-то реки… может быть, это Темза? Да, пожалуй, Темза. Опасливо повернув голову, я стал всматриваться в горизонт. Вокруг было темно, но по освещенности неба я понял, что поблизости есть человеческое поселение…

И тогда я вспомнил. Темза… Мейднхед… Сарай! Да, конечно, сарай. Патриция, Рихтер, пять тысяч фунтов! Последняя мысль подстегнула меня, я встал на ноги. Пошатнулся, но не упал. Действие хлороформа понемногу ослабевало.

Мне было худо, я дрожал от холода, но я не был ни мертв, ни ранен. Значит, мерзавцы схватили меня, усыпили, но по какой-то необъяснимой причине сохранили мне жизнь. Я проверил карманы. Пакет с пятью тысячами фунтов, разумеется, исчез, как и все мои документы. Я с облегчением вспомнил, что паспорт остался в гостинице.

Но Пат? Что они сделали с Пат?…

Прежде всего следовало известить полицию. Я поступил как последний дурак, что ввязался в это дело один. Но чтобы позвонить в полицию, нужен дом, телефонный аппарат… В какую сторону мне идти? Я совершенно не понимал, где я. Приглядевшись к течению Темзы, я сообразил, в каком направлении Лондон, но я не знал, нахожусь ли я выше или ниже Мейднхеда. Я всматривался в темноту, но лодочного сарая, куда меня так ловко заманили, не увидел. Должно быть, меня оттащили довольно далеко от него.

Оставаться здесь дольше было нельзя; я дрожал от холода – чего доброго, схватишь воспаление легких. Любой ценой надо было добраться до какого-нибудь жилья. Я повернулся спиной к реке и, с трудом переставляя дрожащие ноги, побрел в ту сторону, где небо было немного светлее. Первые шаги давались особенно тяжело, я несколько раз валился в траву и с трудом переводил дух. Но понемногу чувство равновесия восстановилось, я пошел немного быстрее.

Я очутился на какой-то луговине, явно запущенной или вообще не возделанной, как это часто бывает по берегам рек. Было ли это частным владением? Не знаю. Пройдя около четверти часа, я уперся в ограду; пришлось свернуть влево. Метров через сто ограда кончилась. Я опять пошел прямо и скоро вышел на покрытую щебенкой дорогу.

Здесь я довольно долго простоял в нерешительности. Куда идти, направо или налево? Что это за дорога? Та, что идет из Лондона в Рединг и проходит через Итон? А может, это какой-то проселок? Уйдя от реки, я столько раз менял направление, что совсем потерял ориентировку. А ночь становилась все темней…

Но вскоре вдали послышался шум мотора, слева во тьме загорелись два ярких глаза. Машина! Я был спасен. Решительно шагнув в освещенный фарами участок, я стал размахивать руками. Машина остановилась метрах в двадцати от меня, из нее вышел рослый молодой человек в хорошем костюме и направился ко мне.

У меня не было времени обдумать, что я должен ему сказать; говорить в этой ситуации правду, наверно, не стоило, мне бы все равно не поверили…

– Я ужинал в Мейднхеде, – торопливо заговорил я, – потом решил пройтись вдоль берега, и внезапно мне стало плохо. Очевидно, я заблудился и теперь не имею понятия, где нахожусь…

Молодой человек смотрел на меня с удивлением; должно быть, вид у меня был весьма жалкий, и он, пожалуй, решил, что я немножко не в своем уме… Но видимо, это был воспитанный молодой человек, из хорошей семьи, и он не стал ни о чем меня расспрашивать.

– Вы довольно далеко от Мейднхеда, – сказал он. – Я могу вас, если хотите, куда-нибудь подвезти…

– Вы едете в Лондон?

– Да.

– В таком случае я буду вам весьма признателен, если вы отвезете меня прямо в Лондон. Меня зовут Дэвид Тейлор, я живу в «Камберленде».

– Прекрасно, – ответил он. – Мы будем там через сорок пять минут. Если не возражаете, садитесь сзади. Рядом со мной сидит моя жена.

Только тут я заметил в машине молодую женщину в меховой шубке. Муж объяснил ей, в чем дело, она приветливо улыбнулась, я сел на заднее сиденье. Часы на приборном щитке показывали половину второго. Значит, я пролежал без сознания около часа.

До Марбл-Арч мы не проронили ни слова. Я поблагодарил моих спасителей, настоял, чтобы они дали мне свой адрес, и, пожав друг другу руки скорее на американский, чем на британский манер, мы расстались.

Я поднялся к себе в номер и стал наполнять ванну горячей водой.

Глава двадцать третья

И вот я сижу здесь, в своей комнате в «Камберленде», и размышляю.

Теперь только половина четвертого, но мне совсем не хочется спать. Ванна подействовала на меня прекрасно; правда, голова еще побаливает, но я готов, если потребуется, идти до конца.

Я позвонил тебе, но никто не ответил; очевидно, ты заночевал в Бирмингеме.

Тогда я опять сел за эту тетрадь, чтобы продолжить свой рассказ, большую часть которого я записал вчера, перед поездкой в Мейднхед. Сейчас я его дополнил, прочел от начала до конца, потом перечитал еще раз. И я начинаю понимать.

Я вдруг обратил внимание на одну пустяковую деталь, которой раньше не придавал никакого значения. А тут меня словно осенило. Рассказывая о том, как мы с Бейли ездили в минувшую среду в гостиницу «Кипр», я, если ты помнишь, отметил, что имя Памелы Томсон было вписано в книгу Велецоса фиолетовыми чернилами. Почему мне все же запомнилась эта подробность? Сам не знаю, может быть, потому, что чернила этого цвета встречаются сейчас довольно редко?

Так вот, я мог бы поклясться, что план, который вручил мне официант в «Золотой рыбке», в Мейднхеде, нарисован теми же самыми чернилами. Теперь я не могу это доказать; мерзавец, который напал на меня в сарае, аккуратнейшим образом очистил мои карманы, и план вместе с пятью тысячами фунтов и всеми моими документами исчез. Но этот клочок бумаги так и стоит у меня перед глазами; чертеж и подпись под ним сделаны фиолетовыми чернилами, и не вообще фиолетовыми, а точно такими же.

О чем это говорит? Очевидно, о том, что письмо, адресованное Джону Лорду, официанту «Золотой рыбки», и план местности, вложенный для меня в это письмо, написаны в кабинете хозяина гостиницы «Кипр» – самим Велецосом или кем-то из его сообщников, которые, вероятно, имеют обыкновение собираться у него в кабинете.

И что из этого следует? А то, что мы совершенно зря не заинтересовались личностью мистера Велецоса. Скотланд-Ярд, мне кажется, окончательно пренебрег этой версией – и только на том основании, что моей жены не оказалось (или ее не смогли обнаружить) в гостинице «Кипр» в тот момент, когда Бейли допрашивал Велецоса.

Тогда рассуждения Бейли показались мне убедительными; Велецос рассказал, что Пат увезена неким хромым мужчиной, и описал Хромого в точности так, как нам изобразил его водитель аэропортовского автобуса. Водитель и Велецос сговориться между собой никак не могли, следовательно, Велецос про Хромого не придумал, значит, он сказал правду.

Все как будто логично. Логично, но при одном условии.

При условии, что Хромой – это не сам Велецос.

Если же Велецос и Хромой – одно и то же лицо, все становится на свои места. Велецос приезжает на аэродром, говорит с Патрицией, угрожает ей, запугивает и принуждает отправиться в «Кипр». Там он запирает ее на замок и ждет, когда я примчусь из-за океана (если понадобится, он готов дать мне в Милуоки телеграмму). Я приезжаю в Лондон (в этом он убеждается благодаря сообщению, которое Мэрфи передает по радио и телевидению, а также через газеты), он выжидает для верности еще несколько дней, справедливо полагая, что не стоит устанавливать со мной контакт в первые же дни, пока еще не улеглось рвение Скотланд-Ярда…

Наш с Бейли визит в «Кипр» его совершенно не волнует; он все это предвидел заранее, он знает, что легко обведет нас вокруг пальца своими россказнями про то, как в гостиницу явился Хромой и увез мою жену. Когда Бейли говорит, что хочет осмотреть все комнаты, это его поначалу немного пугает, но ему удается отвлечь наше внимание несессером. Поверхностный осмотр гостиницы, проведенный сержантом, недостаточен для того, чтобы обнаружить тайник, в котором Велецос держит взаперти мою жену.

После этого он ждет еще два дня, потом звонит мне и назначает свидание в Мейднхеде.

Конечно, и в этой версии имеются некоторые неясности. Как решился Велецос пойти на такую игру, после того как Скотланд-Ярд пригрозил ему вторичным обыском? Каким образом ухитрилась Пат сунуть записку в несессер? Почему в этой записке говорится про Боба Резерфорда? Почему Велецос, заманив меня в Мейднхед, усыпив хлороформом и обобрав до нитки, не бросил меня в воду, а оставил живым на берегу?

Надеется вытянуть из меня еще кое-что сверх этих пяти тысяч фунтов?…

Но самым тревожным и непонятным оставалось одно: каким образом этому жалкому типу удалось запугать Пат, затащить ее в свое логово и держать там в качестве пленницы или заложницы?

На это могло быть лишь два ответа: Велецос или послушный исполнитель всех замыслов Рихтера или он сам и есть этот Рихтер.

В этом не было ничего невозможного. Чем больше я думал об этом, тем больше верил, и мне уже стало казаться, что Велецос немного приволакивает одну ногу, я пытался вспомнить, слышал ли я характерный звук неровных шагов Хромого, когда мы поднимались вслед за Велецосом в комнату, где якобы жила Пат, или когда мы спускались обратно вниз; я не мог бы, пожалуй, дать клятву в том, что я это слышал, но и в том, что не слышал, я тоже бы не поклялся…

Да и в самом деле, разве так трудно себе представить, что Рихтер, вынужденный бежать из Англии, решает во что бы то ни стало сюда вернуться, достает фальшивые документы, приезжает в Лондон, открывает под вывеской гостиницы воровской притон и терпеливо ждет своего часа… Он узнает, что Пат вышла замуж за богатого человека и уехала в Соединенные Штаты; он располагает некими компрометирующими сведениями о ее прошлом, к тому же он делает ставку на ее чрезвычайную ранимость, на ее любовь ко мне, на ее привязанность к матери… Он наводит справки относительно миссис Стивенс и, выбрав момент, когда та уезжает из Лондона, дает телеграмму…

Моя бедная Пат, угодившая, как птичка, в силки!..

Теперь я убежден, что Пат до сих пор сидит у Велецоса в «Кипре», ему нужно, чтобы она все время была у него под рукой, он держит ее как приманку, чтобы схватить и меня; он не хочет рисковать, он опасается передавать ее еще в чьи-то руки.

Я должен туда пойти и освободить ее.

Момент самый подходящий: Велецос (или, вернее, Рихтер) наверняка считает, что я до сих пор лежу без сознания на берегу Темзы; ему и в голову не может прийти, что я уже в Лондоне. Он уверен, что в ночь с субботы на воскресенье полиция к нему не пожалует. Может, он даже не вернулся еще из Мейднхеда…

Мне нужно действовать быстро, нужно воспользоваться своим преимуществом: я уже знаю всю правду, а он об этом и не подозревает. Стоит ли ждать, пока рассветет? Тем более что это будет воскресенье и я никакими силами не доберусь ни до Мэрфи, ни до Бейли. Я сейчас отправляюсь туда, я еще могу ее спасти.