Текст книги "Галльские ведьмы"

III

Четыре дня спустя Грациллоний был удостоен аудиенции у императора – как арестованный по подозрению в участии в заговоре.

Весть разлетелась по городу с быстротой молнии. Император, помиловавший Присциллиана, взялся за остальных участников скандального раздора. Епископ Итаций отказался от своих обвинений; поговаривали, что он испугался гнева столь могущественных противников, как Мартин и Амвросий.

Немногим раньше епископ Медиоланский прибыл в Августу Треверорум, официально – чтобы забрать тело Грациана и похоронить бывшего императора в Италии, на деле же – чтобы присутствовать на первом судебном заседании. Максим отказал ему в частной аудиенции, но принял вместе со всеми, и на глазах у собравшихся Амвросий отверг «поцелуй примирения» и обвинил Максима в узурпации власти. На заседании суда Максим заявил, что не признает Валентиниана своим соправителем; если уж на то пошло, всем известно, что мальчик и его мать – приверженцы арианства.

Несмотря на то, что Амвросий уже успел покинуть Треверорум, опасения Итация были вполне оправданны: человек, посмевший бросить вызов императору, не затруднился бы расправиться с каким-то епископом. На место Итация назначили Патрикия из казначейства. По всей видимости, император решил завладеть имуществом еретиков.

Грациллоний тем временем познакомился с неким военным трибуном, который располагал достоверными сведениями о происходящем. Внутрицерковные распри беспокоили его куда меньше, нежели перемена, случившаяся с Максимом. Как долго ему еще болтаться в этом треклятом городе? Он бродил по улицам, заговаривал со встречными, много общался с торговцами, путешествовавшими вверх и вниз по реке. Мало-помалу у него складывалось осмысленное представление о сегодняшней империи, о ее пределах и раздиравших ее противоречиях.

За ним пришли под вечер, когда он вернулся после дневной поездки по окрестностям. Слуга приветствовал его и предложил вина, хозяйская дочь приветливо улыбнулась статному центуриону. В ожидании ужина Грациллоний сел в общем зале, чувствуя себя умиротворенным и вспоминая с удовольствием дневную поездку. Дверь распахнулась, и в залу вошли четверо легионеров в полном снаряжении, с центурионом во главе.

– Мы ищем Гая Валерия Грациллония из Второго легиона Августа, – объявил командир отряда.

– Здесь, – Грациллоний вмиг оказался на ногах. Сердце бешено заколотилось.

– Именем императора следуй за нами.

– Я только переоденусь…

– Следуй за нами.

Грациллоний уставился на подобравшихся легионеров. По спине пробежали мурашки.

– Что-то случилось? – спросил он. Рука центуриона легла на меч.

– Молчать! Идем!

Слуги испуганно шарахнулись в сторону, пропуская постояльца под охраной четверых легионеров. На улице встречные, завидев процессию, замолкали и торопились отойти.

Улица вывела к базилике. Миновали охраняемые ворота, очутились на внутреннем дворе, где сгущались сумерки – солнце уже скрылось за высокими каменными стенами. Солнечные лучи достигали разве что верхних глыб песчаника, из которых было сложено здание, и окрашивали алым стекла в верхних окнах. Грациллоний, потрясенный до глубины души, покорно следовал за незнакомым центурионом. Совсем не так представлял он себе встречу с императором.

Оставив позади несколько постов, все шестеро вошли в зал для приемов.

Солдаты встали по стойке «смирно» и отсалютовали. Грациллоний поступил так же. Перед собой на троне он видел своего командующего, того самого Максима, с которым вместе сражался; правда, в ту пору у него не было ни пурпурной тоги, ни золотого венца на голове. Центурион смотрел только на императора, не замечая ни роскошной обстановки, ни нескольких советников поблизости от трона.

Дождавшись августейшего кивка, старший наряда доложил, что привел человека, за которым его посылали.

– Ах, Грациллоний, – тихо проговорил Максим, – иди-ка сюда. Дай нам разглядеть тебя.

Время текло невыносимо медленно. Наконец император продолжил:

– О тебе рассказывали такие гнусности, что мы сочли необходимым арестовать тебя. Что ты можешь сказать в свое оправдание?

Грациллонию показалось, будто его огрели дубинкой по голове.

– Оправдание? – недоверчиво переспросил он. К такому повороту событий он оказался совершенно не готов. Впрочем, центурион совладал с собой, выпрямился и взглянул в глаза Максиму. – Мой император, я служил тебе и Риму верой и правдой в меру своих сил. Чем я перед вами провинился?

Максим смерил его суровым взглядом.

– Твои собственные солдаты обвиняют тебя, центурион. Посмеешь ли ты назвать их лжецами? Будешь ли отрицать, что спознался с сатаной?

– Что? Господин мой, я не понимаю. Мои люди…

– Молчать! – Максим кивнул тонкогубому человечку в неброской тоге. – Кальвиний, прочти документ.

Тонкогубый принялся читать, заунывно, будто напевал грустную песню или молился своему богу. Не замедлило выясниться, что этот Кальвиний занимал высокий пост в императорской разведке, его агенты шныряли повсюду, проникали в самые глухие закоулки, прислушивались ко всему и сообщали обо всем сколько-нибудь подозрительном, а если необходимо, предпринимали полное расследование. Словно во сне, Грациллоний услышал, как его легионеры, которым он доверял как самому себе, бахвалились в казармах и в городских кабаках. Допрашивать кого-то из них попросту не было нужды: они сами рассказывали всякому встречному о своем командире и о чудесах легендарного Иса.

Грациллоний услышал из чужих уст, как он, римский префект, участвовал в языческой церемонии с выносом идолов и как женился на девяти женщинах, повсеместно признанных чародейками. Как принял и открыто носил символы морского демона и демона воздуха. Как посылал свой дух в облике птицы шпионить за врагами. Как воспользовался колдовством, чтобы вызвать бурю. Как ступил на остров, с незапамятных времен служивший обителью святотатственнейших обрядов…

Придворные поеживались и крестились, словно отгоняя злых духов. Их губы шевелились в молитвах. Легионеры, сопровождавшие Грациллония, стояли навытяжку, но на лицах проступил пот – им тоже было страшно.

Максим подался вперед.

– Ты выслушал обвинения. Они весьма серьезны, и необходимость дознаться истины очевидна. Колдовство – самое мерзкое из преступлений. Силы тьмы проникли даже в церковь, а ты – неверующий и святотатец, отмеченный печатью колдовства.

Какой печатью? Ключ от морских ворот он оставил в Исе, чтобы случайно не потерять в дороге. Да, он отпустил бороду, но коротко подстригал ее, на римский манер. Правда, прическа у него исанская: длинные волосы собраны на затылке в хвост… Грациллоний обуздал разброд в мыслях; должно быть, Максим подразумевает его приверженность Митре – ведь посвященным клеймят лоб. Но метка давно истаяла, ее почти не различить, и потом, митраисты – верные слуги империи.

– Можешь отвечать, – разрешил император. Грациллоний расправил плечи.

– Мой господин, я не пользовался колдовством. Я понятия не имею, как это делается. Команд… императору известно о моей вере и о том, что она возбраняет магию. Да, жители Иса не верят в Христа. Мое положение не позволяло мне пренебрегать местными обрядами. Я просил помощи у всех, кто мог мне эту помощь оказать, но помощь мне требовалась против варваров, угрожавших Риму. Что же касается Сена, острова Сена, я не должен был всходить на него, но моя жена – одна из моих жен – умирала… – к горлу подкатил комок, глаза защипало.

– Возможно, ты говоришь правду, – изрек Максим; в его тоне как будто звучало сочувствие. – Мы доверяли тебе и потому поручили ответственное задание. Но если даже ты честен, твоими устами говорит обольстивший тебя враг рода человеческого. Мы должны выяснить, насколько глубоко угнездилась в тебе скверна. Хвала Господу, что процесс Присциллиана подходит к концу и у нас нашлось время заняться тобой. Мы много думали о тебе, Грациллоний, доблестно служивший Риму, и о благополучии Рима. Мы будем молиться о твоем очищении от скверны и от том, чтобы ты узрел Божественный свет. – Внезапно голос императора обрел памятную по былым годам силу. – Если ты по-прежнему солдат, подчиняйся приказам!

Он отдал распоряжения, и легионеры повели Грациллония прочь.

IV

Рано утром его вывели из камеры, в которой он провел бессонную ночь. В полутемном коридоре ему встретился отряд стражников, конвоировавший истощенного седовласого мужчину, взор которого был устремлен в некое незримое пространство. За ним плелись четверо других мужчин, женщина средних лет и юноша со скованными руками, все в грязных, порванных одеждах, от которых разило, как из выгребной ямы. Судя по их виду, в тюрьме им пришлось несладко, однако они пытались хриплыми голосами петь какой-то гимн.

– Ересиарх и его ученики, – прошептал один из конвоиров Грациллония. – Повели на казнь родимых. Гляди, приятель, как бы тебе не оказаться следующим.

В камере для допросов царил полумрак, в котором смутно угадывались фрески на стенах, изображавшие мучения грешников в христианском аду. Свет падал на стол с аккуратно разложенными пыточными инструментами. Ни дать ни взять товар ремесленника, выставленный на продажу… Все было каким-то неправдоподобным, кроме пронизывающего холода. Центуриона ожидали двое: первый – худощавый, в длинном, до пят облачении, второй мускулистый, в короткой тунике. Они безразлично поглядели на заключенного. Внезапно Грациллоний расслышал сквозь звон в ушах:

– …Повелением императора. Признайся, и этот допрос будет единственным. Иначе мы вынуждены будем применить к тебе самые суровые меры. Ты понимаешь? Нам противостоит сам сатана…

Пораженный слабостью в коленях (хорошо, что он один и этой слабости никто не заметит), Грациллоний медленно разделся. Нагота заставила его особенно остро ощутить собственную беззащитность. Палач заставил его расставить ноги и взял с полки свинцовый шар на длинной цепи. Тем временем человек в балахоне продолжал бубнить:

– …Твоя прямая обязанность – помочь нам в искоренении происков сатаны. Мы не хотим причинить тебе вред. Это всего лишь предостережение…

Направленный умелой рукой, шар врезался в локоть Грациллония. Боль была адской, но центурион подавил рвущийся с губ крик. Нет, он не закричит.

– …Теперь расскажи своими словами…

Всякий раз, когда он замолкал или отвечал уклончиво, не потому, что не хотел говорить, а потому, что не сразу мог подобрать нужные слова, – всякий раз он получал новый удар: по суставам, по животу, по спине. Вскоре Грациллоний превратился в огромный сгусток боли, хуже всего было сознавать, что следующий удар может прийтись между широко расставленных ног. Как ни удивительно, иногда пытка прерывалась, ему давали попить, вытирали с лица пот и даже заговаривали о каких-то повседневных делах…

Митра, ненавидящий лжецов, дай мне сил не исказить истину!

– Я этого не делал. Другие – может быть, но я тут ни при чем. Я солдат, я служу Риму. Все, что я делал, было для Рима.

– Может, крюк попробовать? – задумчиво проговорил палач.

– Давай, – согласился писарь. – Один раз.

Крюк вонзился в бедро, потом был извлечен. Грациллоний ощутил себя изнасилованным.

– Мне нечего больше сказать!

– Ты уже столько сказал, приятель…

– Все! Понимаете вы, все! – «И ни разу не вскрикнул, – со смутным удовлетворение подумалось центуриону. – Гордость не позволила. Но если меня вздернут вон на ту дыбу, если вывернут мне руки и ноги, если примутся бить между ног, – не знаю, поможет ли гордость…»

– Что ж, – с улыбкой проговорил писарь, – на сегодня, пожалуй, хватит. Пожалуйста, помни, что государству нужно твое сотрудничество, что ты солдат, и не забывай о спасении души, – он вынул откуда-то мазь и бинты и принялся перевязывать раны Грациллония. – До смерти заживет, не беспокойся. А смерть ходит рядом, дружок, – он погладил заключенного по волосам. – Я буду молиться за тебя.

Конвоиры отволокли Грациллония обратно в камеру.

V

Прошло два дня и две ночи. Пытать не пытали, но эти дни были наполнены ежеминутным ожиданием мучений и потому сами превратились в изощренную пытку. Наконец его вывели из камеры – какой-то напыщенный и не слишком разговорчивый чиновник. Грациллония ждет император! Но сперва ему следует принять ванну, причесаться, надлежащим образом одеться…

На сей раз Максим ждал его в маленьком зале, обставленном без намека на роскошь. Император, в повседневной одежде, восседал за столом, заваленным бумагами и табличками для письма. Не считая двух охранников у дверей и двух конвоиров Грациллония, больше в зале никого не было. Грациллоний отсалютовал, с сожалением отметив про себя, что движение получилось неуклюжим, лишенным прежней отточенности.

– Садись, – велел император. Грациллоний устало опустился на стул.

Максим пристально посмотрел на него, потом спросил:

– Ну, центурион, как ты себя чувствуешь? – Грациллоний мысленно скривил губы в улыбке.

– Все в порядке, господин мой.

– Хорошо, – Максим почесал бородатый подбородок, помолчал и продолжил: – Ты стойко перенес допрос. Мы больше не сомневаемся в твоей невиновности. И спасение епископа Аратория также говорит в твою пользу. Не будучи одной веры с нами, отвергая истинную веру, ты не в силах различить сатанинские козни. Подумай об этом. Ты хранил верность Риму – храни ее и впредь. Нам требовалось убедиться.

Грациллоний воздержался от ответа: сил ушло бы много, а чего ради?

– Теперь… – взгляд Максима, казалось, проник центуриону в сердце. – Расскажи нам о городе Ис.

Грациллоний несказанно изумился.

– Император… – пробормотал он… – Я посылал донесения…

– Если бы их было достаточно, я не стал бы тебя вызывать, – Максим хрипло рассмеялся. – Времени у нас немного, долгого разговора ты не выдержишь, так что давай поторопимся. Раз ты не решаешься, начну я. Слушай внимательно и отвечай честно.

Вопросы он задавал самые разные, но все без исключения каверзные. Наконец кивнул и негромко сказал:

– Не считая твоих ошибок – а мы верим, что ты усвоил преподанный тебе урок, – ты хорошо послужил Риму. Мы намеревались оставить тебя на прежней должности, однако… – Император поднял палец. – Мы налагаем на тебя ограничения. Ты больше не должен потворствовать колдовству, слышишь? Наоборот, как римский префект ты приложишь все усилия к его искоренению. – По губам Максима пробежала усмешка. – Язычники упрямы, кому, как не тебе, это знать. Не уверен, что христианину под силу справиться с ними, да и нет в моем распоряжении христианина с твоими способностями. – Он вздохнул. – Придется воспользоваться тем, что даровал Господь. – Тон его вновь стал суровым: – Ворожей не оставляй в живых, так сказано в Святом писании. Покончив с ересью Присциллиана – а мы скоро истребим ее даже в Испании, где она зародилась, – мы намерены прибыть в Ис и ознакомиться с твоей префектурой. Потому не ленись. Чтобы закрепить урок, на выходе отсюда тебе дадут пять плетей, по одной за каждую рану, полученную нашим Господом на кресте. Ровно пять, и без оттяжки, – мы не караем понапрасну.

Грациллоний нашел в себе силы выдавить:

– Благодарю императора.

– После этого можешь возвращаться к себе. Отдохни, поразмысли о своих ошибках, поищи совета, обратись к неизреченной мудрости Святого Духа. А когда почувствуешь, что готов к путешествию, можешь отправляться обратно.

Несмотря на боль и отупение, Грациллоний ухитрился поймать промелькнувшую мысль и пробормотал, не зная, разумно ли поступает:

– Император… – каким слабым показался ему собственный голос! – Ты велишь мне искать совета… Могу ли я искать его не здесь, а в других местах?

– Что? В каких других? – Максим нахмурился. – Нет, в Кесародунуме Туронум не задерживайся. Там ревностно служат нашему Богу, но тебя так легко сбить с толку.

– Я разумел иное, господин. Лугдун, Бурдигала… Там живут мудрые люди…

– Ты в уме не повредился? Не пристало в твои годы ездить по философам!

– Императору ведомо… нам в Исе нужен новый священник. Не всякий человек там справится, нужно поискать подходящего…

Максим задумался.

– Это не твоя забота, – сказал он наконец. – Но церковь, полагаю, прислушается к твоему мнению. Возможно, ты ошибаешься, но ум у тебя все-таки здравый. – Он помолчал. – Что же до твоей просьбы… В конце концов, почему бы нет? Повидаешь другие области империи, выберешься из своего северного захолустья – глядишь, и научишься христианскую веру уважать. Ладно. Дозволяю тебе путешествовать по всей Галлии, при условии, что ты будешь вести себя соответственно званию и вернешься к обязанностям не позднее чем, скажем, через шесть месяцев. Мой секретарь подготовит письменное разрешение. – Взгляд императора вдруг затуманился. – Мы же с тобой солдаты, центурион, мы вместе сражались с варварами. Ступай с Богом.

– Спасибо, господин мой, – Грациллоний кое-как поднялся.

Максим уже изучал документы на столе.

– Можешь идти, – сказал он, не поднимая головы.

Конвоиры отвели Грациллония в комнату, где он получил причитающиеся пять ударов плетью.

VI

Двадцать четыре легионера выстроились в общей зале перед носилками, на которых лежал на боку Грациллоний. Свет отражался от мокрых доспехов – на улице шел дождь. Все разом, они отсалютовали и воскликнули:

– Привет тебе, центурион! – Он сел, отбросив одеяло.

– Что это значит?

– С разрешения командира, – проговорил Админий, – мы пришли с повинной.

– То есть?

Админий, запинаясь, пустился объяснять:

– Мы узнали, как все вышло, что это наша болтовня всему виной. Слухи-то расходятся… Командир, мы что угодно сделаем, чтобы искупить… Только прикажи.

Губы Будика дрожали, по лицу текли слезы.

– Я предал своего центуриона, – пролепетал он.

– Молчать! – рявкнул Админий. – Солдат ты или нет? Командир, мы ждем приказаний. Если ты не прикажешь никому нас выпороть, мы сами это сделаем. Все что угодно…

– Мы еще не нашли тех, кто тебя пытал, – тихо сказал Кинан, – но когда найдем, всю душу вынем.

Потрясенный, Грациллоний поднялся с носилок.

– Полно, да римляне ли вы? – воскликнул он. – Я этого не позволю! Они выполняли свой долг, действовали по приказу, как и вы, на благо Рима. Если вас и нужно наказывать, так только за эти мысли. Выкиньте их из головы.

Надо же, встал – и голова уже не кружится… Гнев – отличное средство встряхнуться. Да и раны заживают быстро. Грациллоний улыбнулся собственным ощущениям, потом оглядел своих понурых легионеров – и почувствовал вдруг, что к глазам подступили слезы.

– Ребята, не корите себя, – проговорил он. – Я не приказывал вам помалкивать, потому что сам не ждал беды. С чего мне было ее ожидать? А после ваших слов я даже рад, что все так вышло. Ну, шрамов у меня прибавилось, эка невидаль; за вашу верность цена невысокая. Дайте мне три-четыре дня, и я буду готов к дороге.

– Мы возвращаемся в Ис? – уточнил Админий.

Грациллоний покачал головой.

– Не сразу.

– Мы пойдем за центурионом, куда бы он нас ни повел. Верно, парни?

Легионеры одобрительно загудели.

– Я отправляюсь на юг, и там мне столько людей не понадобится, – охладил их пыл Грациллоний. – А что до Иса, дайте мне подумать. Вы наверняка тоскуете по дому – столько времени провести на чужбине. Теперь, когда в Арморике спокойно, я, наверное, смогу договориться, чтобы вас назначили в ваши легионы, расквартированные в Британии. Да, я так и сделаю, прежде чем уехать.

– Что, командир? – Нет! – Ни за что! – Только не я! – Пожалуйста, оставь меня. – Мы твои солдаты, командир.

– Вы – солдаты Рима, – сурово напомнил легионерам Грациллоний, скрывая за строгостью растерянность. У варваров в обычае клясться в верности не государству, а вождю. Неужели в империи появились собственные варвары? Он не стал ломать голову. В конце концов, за любовь не карают.

Вдобавок лишняя пара рук не помешает ни по дороге, ни в Исе, а тут таких пар целых две дюжины.

– Решайте быстро, – сказал он. – Я скоро уеду, и уеду надолго. – Втянул воздух сквозь зубы и прибавил: – Благодарю за верность. Разойтись!

– В казармы, ребята, – велел Админий. – Я вас догоню, только перекинусь словечком с центурионом.

Когда легионеры ушли, Грациллоний вновь опустился на носилки и вопросительно посмотрел на Админия. Тот казался смущенным.

– Ну, что скажешь? – спросил центурион.

– Командир, если позволишь, я… Нет, я помню, кто из нас кто… В общем, позволь говорить без обиняков.

Грациллоний улыбнулся.

– Позволяю. Если забудешься, я так тебе и скажу.

– Ну… – Админий опустил взгляд, принялся сжимать и разжимать пальцы. – Ну… Центурион, конечно, крепок, ох как крепок, но недавно он пострадал, а теперь собирается куда-то ехать, хотя лекаря бы такого не одобрили. Не мне судить, правильно оно или нет, но все ребята, командир, за тебя волнуются. Силы к тебе возвращаются, верно, но как насчет поразвлечься? Мужику без развлечений нельзя, иначе он мужиком быть перестанет. Это пускай святые от баб шарахаются. Мы бы с радостью центуриону помогли, если он разрешит.

– Ценю твою заботу, – сказал Грациллоний, – но еда и питье здесь вполне сносные, а насчет всего остального – я женатый человек, которому не пристало ходить на сторону. Хватит об этом.

– Нет, не хватит! Послушай, командир, я не предлагаю приводить сюда женщину. Но если ты выедешь из города, за тобой ведь следить не будут, верно?

– Я городские окрестности слишком плохо знаю, – фыркнул Грациллоний. – Сдается мне, ты их изучил куда лучше.

– Не в том дело, командир. Короче, я советую заглянуть в «Логово Льва» на Янусовой дороге. Заметный домина, не пропустишь. Место приличное, публика там что надо, наливают и играют по честному, девки чистые, а теперь они еще завели музыкантов – командир, ты таких в жизни не слыхал. Вот теперь и верно хватит. Если центурион ничего мне сказать не хочет, тогда я пойду. Выздоравливай, командир. – Админий отсалютовал и исчез.

Грациллоний рассмеялся – впервые со времени ареста. Ну что за прелесть! Не легионеры, а скопище сводников!

Впрочем, Админий, пожалуй, прав. Прежде чем отправляться в дальний путь, не мешало бы выбраться из этого опостылевшего дома, как следует оторваться и выкинуть из головы даже тени пережитых испытаний. Хозяин, конечно, радушен, а его дочка мила…

И наверняка еще девственница.

Внезапно он ощутил жжение в чреслах – тоже впервые со времени ареста. С того самого мгновения, когда он испугался, что треклятый шар лишит его мужского достоинства…

Во имя Геркулеса, он же мужик! Правильно сказал Админий. И сколько еще пройдет недель, прежде чем он увидит своих жен! Жены… Перед мысленным взором Грациллония возникла соблазнительная картина. Да, ему говорили, что какие-то чары позволяют королю Иса овладевать только галликенами. Но это в Исе, до которого нынче сотни лиг, в Исе, чьих богов он в своем сердце отвергал – да они и сами потихоньку превращались в миф. Какое властью ныне обладают эти Трое? Вспоминая тепло женских рук, чудесное ощущение гладкой кожи, женские самозабвение и страсть, Грациллоний вдруг понял, что его уд напрягся, как перед любовной схваткой.

Напряжение не прошло и когда он встал с носилок.

Отбросив последние сомнения, центурион взял плащ и вышел на улицу, под моросящий дождь. Не остудила бы небесная влага телесного жара…

Он выбрал пышнотелую блондинку, чей акцент придавал ей в глазах Грациллония особую привлекательность. Имени ее он не разобрал, понял только, что она откуда-то с востока. В те дни многие германцы пересекали Ренус в поисках пристанища, и женщины шли следом за мужчинами. Римляне не препятствовали – рабочих рук вечно не хватало. Продолжая рассказывать, держа в правой руке чашу с медом, левой девица принялась поглаживать своего клиента.

Он заплатил за два раза, после чего был допущен наверх. Если повезет, никто из его королев об этом не узнает – а если и узнают, он наверняка сумеет объяснить, что бывают ситуации, когда мужчине просто надо…

В каморке горела пара тонких свечей. Пахло как-то по особенному возбуждающе. Уд Грациллония завибрировал от напряжения. Девушка сбросила платье и с улыбкой поглядела на центуриона. Пышная грудь нависала над плоским белым животом и над заветным местечком у схождения бедер. Грациллоний неловко выкарабкался из своей одежды.

Тут он ощутил холод и сырость. Колени подогнулись, сердце заколотилось.

Девушка пробовала так и этак. Наконец она отодвинулась и сказала:

– Мне надо работать.

Он вздохнул и принялся одеваться. Потребовать деньги обратно ему и не пришло в голову…

Грациллоний шагал по ночному городу, коря себя за то, что не догадался взять фонарь. Дождь лил как из ведра, ветер задувал в лицо, с воем метался между стен. Холод проникал под плащ.

Итак, он обречен оставаться королем Иса. Куда бы он ни отправился, где бы ни нашел приюта, – до тех пор, пока жив он и пока стоит Ис.

Грациллоний невесело усмехнулся. Наверное, и другие слухи насчет Иса тоже верны. Быть может, душа Дахилис и вправду блуждает где-то, дожидаясь его… Он почти поверил, что некая частичка Дахилис незримо присутствует рядом с ним.

Что ж, он искал посвящения в высшие сферы таинств Митры. Максиму он лгал по необходимости, но эта ложь до сих пор горчила на языке. А теперь он, нравится ему это или нет, может не сомневаться – от скверны его уберегут.