Текст книги "Пусть льет"

2

Дейзи де Вальверде сидела за туалетным столиком, лицо озаренное – на него под разными углами отбрасывали свои лучи шесть разных маленьких прожекторов. Если она удовлетворительно накрасится в безжалостном свете этих резких ламп, потом ей будет непринужденно при любом свете. Но требовались время и умение. Вилла «Геспериды» никогда не оставалась без электричества, даже если всему городу свет давали через вечер часа на два. Об этом позаботился Луис, когда они строили дом; перебои с питанием он предвидел. В этом среди прочего обаяние Международной зоны – можно получить все, что хочется, если за это заплатил. Да и делать, вообще-то, что угодно – неподкупных здесь нет. Вопрос только в цене.

Снаружи ревел ветер, а в кипарисах гремел водопадом. Грохот волн об утесы доносился далеко снизу. С отражениями огней в комнате мешались другие огоньки в черных листах оконного стекла, маленькие дальние точки: Испания за проливом, Тарифа и мыс Камариньяль.

Ей всегда нравилось принимать в доме американцев, потому что с ними она не чувствовала стеснения. Могла пить сколько влезет, и они пили с ней вместе, а вот ее английские гости растягивали виски на целый час – не говоря о французах, просивших мартини из вермута с капелькой джина, или испанцах с их единственным бокалом хереса.

– Американцы – нация будущего, – провозглашала она, как водится, энергично. – За них. Боже, благослови их устройства, великие и малые. Боже, благослови «Фриджидэр», «Тампэкс» и «Кока-Колу». Да, дорогуша, даже «Кока-Колу». – (Было общепризнано, что реклама кока-колы портит живописность Марокко.)

Маркиз ее восторгов насчет американцев не разделял, но не мешал ей приглашать их, когда ей хотелось; домом она правила, как ей угодно.

У нее были швейцарец-дворецкий и итальянец-лакей, но, если к ужину звали американцев, прислуживать за столом она позволяла старому Али – у него имелся роскошный мавританский костюм; хоть он и был не очень умел, она считала, что внешний вид его производит на них больше впечатления, чем великолепное обслуживание, которое могли предоставить два европейца.

Трудность заключалась в том, что и дворецкий, и лакей так рьяно не одобряли подобной договоренности, что, если она сама в последний момент не заходила в кухню и не повторяла свои распоряжения, они вечно отыскивали какой-нибудь предлог помешать бедному Али обслуживать стол, поэтому, подняв от тарелки голову и рассчитывая увидеть яркие парчи и золотой кушак из дворца султана Мулая Хафида,[3]3
  Амир-уль-Моминин Мулай Абд аль-Хафид ибн аль-Хасан Абд аль-Хафиз (1875–1937) – султан Марокко (Королевства Фес) с 1908 по 1912 г. из династии Алауитов.


[Закрыть] она утыкалась взглядом в пресный черный мундир Хуго или Марио. Лица их были бесстрастны; она никогда не знала, что там произошло. Есть вероятность, что и сегодня случится то же самое, если она сейчас же не спустится и не даст им ясно понять, что прислуживать за столом должен Али. Она встала, вдела левую руку в тяжелый браслет и вышла через крохотный коридор, соединявший ее комнату с остальным домом. Кто-то оставил открытым окно в конце верхнего вестибюля, и несколько свечей перед крупным гобеленом задуло. Она не терпела такого анахронизма – электричества в тех комнатах, где висят гобелены. Позвонив в колокольчик, подождала, когда возникнет запыхавшаяся горничная, после чего несгибаемым пальцем показала на окно и свечи.

– Mire,[4]4
  Глядите (исп.).


[Закрыть] – неодобрительно произнесла она и пошла вниз по лестнице.

Тут же снаружи донесся звук мотора. Она поспешила вниз, чуть не пробежала по вестибюлю, чтобы успеть юркнуть в кухню, а когда вышла снова, Хуго снимал с гостей плащи. К двум мужчинам она подошла царственно.

– Милый Джек. Как славно, что вы пришли. Да еще в такую мерзкую погоду.

– Как любезно с вашей стороны нас принять. Дейзи, это мистер Даер. Маркиза де Вальверде.

Даер посмотрел на нее и увидел хорошо сохранившуюся сорокалетнюю женщину с копной черных кудрей, фарфорово-голубыми глазами, в черном атласном платье с низким вырезом – втискиваться в него наверняка было довольно болезненно.

– Как приятно вас видеть, мистер Даер. Кажется, у нас в гостиной зажжен камин. Бог весть. Давайте зайдем и посмотрим. Вы промокли? – Она пощупала рукав Даера. – Нет? Хорошо. Пойдемте. Джек, вы бармен. Желаю крепчайшего питья, какое вы сумеете смешать.

Сели перед жарко пылающими поленьями. Дейзи хотела от Уилкокса «колясок».[5]5
  «Коляска» – классический коктейль, традиционно смешивается из коньяка, апельсинового ликера и лимонного сока. Считается, что он изобретен в Лондоне или Париже в конце Первой мировой войны, а назван в честь мотоциклетной коляски.


[Закрыть] После первого же глотка Даер осознал, до чего на самом деле проголодался; он глянул украдкой на часы. Без двадцати десять. Наблюдая за Дейзи, он думал, что бессмысленнее женщины он еще не встречал. Но дом производил впечатление. Вошел Хуго. «Вот и ужин», – подумал Даер. Но это звонили Madame la Marquise.

– Налейте мне еще, голубчик, и я возьму с собой в утешение, – сказала она Уилкоксу.

Когда она ушла, Уилкокс повернулся к Даеру.

– Роскошная она деваха, – сказал он, качая головой.

– Да, – ответил Даер без убежденности и прибавил: – А она для вас не слишком потертая?

Уилкокс напустил на себя негодование, понизил голос:

– Вы о чем это, мальчик мой? У нее супруг в доме. Я сказал только, что бывать с нею роскошно. Что вам за чертовня вообще в голову взбрела? – (Марио вошел подложить полено в камин, и то, что могло за этим последовать, прервалось.) – Послушайте только, что за ветер, – произнес Уилкокс, откидываясь на спинку с бокалом.

Даер понимал, что Уилкокс его раздражает; любопытно было почему. «Какой-то он стал обидчивый в старости», – сказал он себе, оглядывая громадную комнату. Марио вышел. Уилкокс снова подался вперед и, по-прежнему не повышая голоса, сказал:

– Дейзи и Луис практически мои лучшие друзья здесь. – (Из вестибюля донеслись голоса. Вошла Дейзи с аккуратным смуглым человечком – у него, судя по виду, была язва желудка.) – Луис! – воскликнул Уилкокс, вскакивая.

Представили Даера, и четверо уселись, Дейзи рядом с Даером. «Вряд ли это надолго, – подумал он. – Уже почти десять». Живот его совершенно впал.

Все выпили еще. Уилкокс принялся обсуждать с маркизом транзакции местного банкира, попавшего в неприятности и внезапно уехавшего в Лиссабон, он так и не вернулся. Даер недолго послушал их.

– Простите, не расслышал, – сказал он Дейзи; та с ним разговаривала.

– Я сказала: как вам нравится наша маленькая Международная зона?

– Ну, я же ее совсем не видел пока. Однако… – он оценивающе обвел комнату взглядом, – отсюда смотрится прекрасно. – Он робко улыбнулся.

В голосе ее зазвучали материнские нотки.

– Конечно. Вы же только сегодня приехали, верно? Дорогой мой, вам столько всего предстоит! У вас столько всего еще впереди! Откуда же вам знать. Но вам понравится, это я вам обещаю. Сумасшедший дом, конечно. Совершенный, несусветный сумасшедший дом. Молю Бога только, чтоб он таким и остался.

– Вам здесь очень нравится? – Даер начинал ощущать в себе напитки.

– Обожаю, – ответила она, подавшись к нему. – Совершенно преклоняюсь перед этим местом.

Он аккуратно поставил пустой бокал на стол рядом с шейкером.

Из дверей Хуго объявил ужин.

– Джек, еще по капельке всем. – Она протянула бокал и получила в него то, что осталось. – Вы все мне вылили, чудовище. Я не хотела все выпивать. – Она встала и, неся бокал с собой, повела мужчин в столовую, где Марио стоял, откупоривая бутылку шампанского.

«Напьюсь», – подумал Даер, внезапно придя в ужас: вдруг какой-то недочет застольного этикета привлечет к нему внимание?

Медленно они приступали к трапезе, обещавшей быть нескончаемой.

Напротив него в стену был встроен зеленый прямоугольник – аквариум среди темных панелей; скрытые лампы освещали в нем камни, ракушки и сложные морские растения. Даер поймал себя на том, что за едой разглядывает его. Дейзи разговаривала не умолкая. В какой-то миг, едва она остановилась, он сказал:

– Я в нем не вижу никаких рыбок.

– Каракатицы, – пояснил маркиз. – Мы держим только каракатиц. – И, поскольку Даер, похоже, не понял: – Знаете – маленькие осьминоги. Видите? Вон одна, слева, прицепилась к камню. – Он показал; теперь Даер увидел ленточки бледной плоти, ее щупальца.

– Они гораздо симпатичнее золотых рыбок, – сказала Дейзи, но так, что Даер заподозрил: она их терпеть не может.

У него таких знакомых никогда не было; она производила впечатление незаинтересованности во всем, что бы ни говорила и ни делала. Будто бы играла в сложную игру, чьи правила придумывала сама.

Подали салат, и где-то в глубине дома поднялась суматоха: приглушенные женские голоса и торопливые шаги. Дейзи отложила вилку и оглядела трех мужчин за столом.

– Боже! Я знаю, что это. Просто уверена. Эта буря пригнала муравьев. – Она повернулась к Даеру. – Каждый год они приходят миллионами, крохотные. Когда видишь их на стене впервые, можно поклясться, что это огромная трещина. А подойдешь ближе – больше похоже на веревку. Так и кишат. Все они держатся вместе. Миллионы. Ужас просто. – Она встала. – Простите меня; нужно сходить посмотреть, что происходит.

Даер сказал:

– Я могу чем-то помочь? – и получил мимолетный неодобрительный взгляд от Уилкокса.

Она улыбнулась:

– Нет, дорогой мой. Ешьте салат.

Дейзи не было почти десять минут. Вернувшись, она смеялась.

– Ах, радости жизни в Марокко! – весело сказала она.

– Опять муравьи? – спросил маркиз.

– О да! На сей раз в швейной комнате горничных. В прошлом году было в кладовой. То было гораздо хуже. И трупы пришлось лопатой выгребать. – Она вновь принялась за салат, и лицо ее посерьезнело. – Луис, я опасаюсь, что бедный старый Тамбанг недолго на этом свете протянет. Я зашла на него взглянуть. Мне показалось, ему хуже.

Маркиз кивнул:

– Дай ему побольше пенициллину.

Дейзи провернулась к Даеру:

– Это старый сиамец, я стараюсь его спасти. Он ужасно болен. Проведаем его после ужина. Луис отказывается и близко к нему подходить. Терпеть не может котов. Я уверена, вы же к котам хорошо относитесь, правда, мистер Даер?

– О, мне всякие животные нравятся.

Он повернул голову и увидел осьминога. Тот не шевельнулся, но появился второй и вяло покачивался на дне аквариума. Как будто что-то плавало в банке с формальдегидом – желудок, быть может, или поджелудочная железа. От зрелища ему сделалось как-то нехорошо – или же от смеси «колясок» и шампанского.

– Тогда вы не будете против мне с ним помочь, да? – гнула свое Дейзи.

– Буду рад.

– Вы не знаете, на что напрашиваетесь, – произнес Уилкокс, неприятно хохотнув.

– Чепуха! – воскликнула Дейзи. – Наденет огромные толстые перчатки. Их даже Тамбанг когтями не продерет.

– Черта с два не продерет! Зубы у него тоже есть, правда?

– Именно поэтому, – сказал маркиз, – надо убедить Джека сходить и помочь.

– Нет, – твердо сказала Дейзи. – Со мной пойдет мистер Даер. Кто-нибудь хочет фруктов? Предлагаю пойти и сразу пить кофе. А бренди потом, когда мы спустимся. – Она поднялась из-за стола.

– Вам понадобится, – сказал Уилкокс.

Из гостиной они теперь слышали, что буря громче прежнего. Дейзи проглотила кофе, не садясь, закурила и направилась к двери.

– Скажи Марио, чтобы огонь поддерживал, Луис, а то начнет дымить. Уже начало, вообще-то. Поднимаемся, мистер Даер?

Она пошла впереди к лестнице. У каждого подсвечника отблески на ее атласе вспыхивали.

Из небольшой гардеробной в голове лестницы она достала две пары толстых садовых перчаток и одну протянула Даеру.

– Вообще-то, они нам не нужны, – сказала она, – но лучше защититься.

Стены комнатки были увешаны старыми французскими литографиями тропических птиц. На антикварной кровати с драным пологом лежал крупный сиамский кот. К голове его придвинули эмалированную миску с комьями сырой печенки, но кот утомленно смотрел в другую сторону. В комнате пахло зверинцем.

– Боже, ну и духота! – воскликнула Дейзи. – Но окно открывать нельзя.

Снаружи бушевала буря. Дом время от времени содрогался. В окно часто билась ветка, словно кто-то просился внутрь. Кот не обращал внимания, пока Дейзи спиливала кончики ампул, наполняла шприц и ощупывала ему ляжки, куда лучше колоть.

– Ему нужно делать четыре разных укола, – сказала она, – но первые два можно вместе. Теперь встаньте над ним и будьте готовы держать ему шею, но не давите, если не нужно. Почешите ему шейку.

Шерсть у старого кота вся свалялась, глаза были огромны и пусты. Один раз, когда игла сверкнула над кошачьей головой, Даеру показалось, что на морде у животного мелькнула настороженность, даже страх, но он чесал сильнее, обеими руками, под ушами и вдоль челюстей. Даже когда игла робко вошла, затем углубилась, кот не шевельнулся.

– Теперь всего два еще, – сказала Дейзи.

Даер смотрел, до чего уверенны ее жесты. Ни один ветеринар не мог быть умелее. Он так и сказал. Она фыркнула:

– Только любители – хорошие ветеринары. Я к своему животному ни одного профессионала не подпущу.

Запах эфира был очень силен.

– Это эфир? – спросил Даер; ему становилось тревожно-нехорошо.

– Да, для стерилизации. – Она снова наполнила шприц. – Так, подержите его. – (Ветер ревел; казалось, ветка сейчас разобьет стекло.) – Может жечь. Он наверняка почувствует.

Даер поднял взгляд к окну; его собственная голова смутно отражалась в ночи за стеклом. Показалось, что его вырвет, если он еще раз увидит, как игла входит в шерсть. Лишь когда Дейзи отступила от кровати, он осмелился посмотреть вниз. Глаза кота были полузакрыты. Даер нагнулся: кот урчал.

– Бедный зверь, – сказала Дейзи. – Теперь последний. Этот будет легкий. Тамбанг, миленький мальчик, что такое?

– Он урчит, – сказал Даер, надеясь, что она не станет смотреть в лицо ему самому. Губы у него заледенели, и он знал, что наверняка очень побледнел.

– Видите, как я была права, что привела вас? Вы ему нравитесь. Джек бы его как-то против себя настроил.

Дейзи все-таки посмотрела на него, и ему показалось, что ее взгляд задержался на миг дольше, чем нужно. Но она ничего не сказала.

«Не говорите мне только, что он упадет в обморок, – подумала она. – Бедняга совершенно без связи с жизнью». Но Даер очень старался.

– Кот, похоже, ничего не чувствует, – сказал он.

– Да, боюсь, он не жилец.

– Но урчит.

– Подержите его, пожалуйста? Это последний.

Ему хотелось поговорить, отвлечься от дурноты, от того, что происходило на кровати у него под самым носом. Что сказать, он придумать не мог, а потому молчал. Кот слегка шевельнулся. Дейзи выпрямилась, и в тот же миг откуда-то из тьмы снаружи донесся треск и тяжелый удар. Они посмотрели друг на друга. Дейзи положила шприц на стол.

– Я знаю, что это. Один из наших эвкалиптов. Боже, ну и ночь! – произнесла она восхищенно.

Они закрыли дверь и спустились. В гостиной никого не было.

– Предполагаю, они пошли посмотреть. Давайте зайдем в библиотеку. Там в камине тяга лучше. Этот дымит.

Библиотека была маленькой и приятной; потрескивал огонь. Дейзи нажала на кнопку в стене, и они сели на диван. Она посмотрела на него в раздумье:

– Джек мне говорил, что вы приезжаете, но я почему-то думала, что вы никогда не доберетесь.

– Отчего же? – Ему стало немного лучше.

– Ой, ну знаете. Такое обычно не удается. Ужасно хорошая мысль дает осечку. А еще, конечно, я не понимаю, вообще-то, зачем Джеку еще кто-то в этой его крохотной конторе.

– Хотите сказать, у него дела не ладятся? – Даер постарался, чтобы голос звучал ровно.

Она положила руку ему на плечо и рассмеялась. Словно поверяя довольно стыдный секрет, тихо произнесла:

– Дорогой мой, если вы считаете, что он там даже на обед себе зарабатывает, вы серьезно ошибаетесь.

Она всматривалась в Даера слишком уж пристально, стараясь разглядеть, как подействуют ее слова. Он откажется реагировать. Ему опять стало жарко, но он не заговорил. Вошел Хуго с подносом бутылок и бокалов. Они взяли себе по бренди, а дворецкий поставил поднос на столик у локтя Даера и вышел.

Дейзи по-прежнему смотрела на него.

– О, все идет не очень хорошо, – сказал Даер. Он не мог произнести того, чего, он был уверен, она от него ждала: как же Уилкокс справляется?

– Совсем нехорошо. И никогда не шло.

– Жаль это слышать, – сказал он.

– Не стоит жалеть. Если бы все шло хорошо, осмелюсь сказать, он бы за вами не посылал. У него было бы, считайте, все, с чем он и сам бы мог справиться. А так, мне кажется, вы ему нужны гораздо больше.

Даер скроил озадаченное лицо:

– Тут я не очень понимаю.

Дейзи, похоже, была довольна.

– Танжер, Танжер, – сказала она. – Скоро поймете, лапушка моя.

Из прихожей донеслись голоса.

– Уверена, вам захочется прочесть множество книг, – сказала она. – Не стесняйтесь, берите здесь все, что вас заинтересует. Есть, конечно, и библиотека с абонементом в американском представительстве, она гораздо лучше английской. Однако новые книги до них добираются веками.

– Я не очень много читаю, – сказал Даер.

– Но, бяша мой дорогой, что же вы собираетесь делать целыми днями? С ума сойдете от скуки.

– А, ну. Джек…

– Сомневаюсь, – сказала она. – Думаю, вы будете сидеть в одиночестве с утра до вечера, каждый день.

Голоса больше не доносились.

– В кухню ушли, – сказала она; Даер вытащил пачку сигарет, предложил ей. – Нет, спасибо. У меня остались. Но серьезно, даже представить себе не могу, чем вы станете заниматься целыми днями, понимаете. – Она порылась в сумочке и достала маленький золотой портсигар.

– Вероятно, меня будет занимать работа, – ответил он, поднося спичку к кончику ее сигареты, пока она не успела взять зажигалку.

Она коротко хохотнула, задула пламя и схватила его за руку – спичка так и осталась у него между пальцев.

– Дайте-ка посмотреть на руку, – сказала она, затягиваясь; Даер улыбнулся и чопорно протянул ей ладонь для осмотра. – Расслабьте, – сказала она, поднося его руку поближе к лицу. – Работа! – фыркнула она. – Я тут не вижу ни намека на нее, дорогой мой мистер Даер.

Он разозлился:

– Ну, значит, она лжет. Я всегда только и работал.

– А, стояли в банке, быть может, но это так легко, что даже не показывается. – Она присмотрелась, разглаживая пальцами мякоть ладони. – Нет. Никаких признаков работы не вижу. Вообще никаких признаков чего-то, если совсем честно. Никогда не видела такой пустой руки. Ужас просто. – Она подняла на него взгляд.

Он рассмеялся:

– Озадачены, а?

– Отнюдь. Я довольно долго прожила в Америке, видела достаточно американских рук. Могу сказать только, что у вас хуже прочих.

Он напустил на себя сильное негодование, резко забрал у нее руку.

– Что значит – хуже прочих? – воскликнул он.

Она посмотрела на него с бесконечным участием.

– Я имела в виду, – сказала она, – что у вас пустая жизнь. Никакого узора. И в вас нет ничего такого, что давало бы какую-то цель. Большинство людей не могут не следовать какому-то замыслу. Они это делают машинально, потому что их натура такова. Это их и спасает, одергивает. Они с этим ничего не могут поделать. А вам спастись не грозит.

– Уникальный образчик. Так?

– В некотором роде. – Миг она вопросительно вглядывалась ему в лицо. – Как странно, – пробормотала наконец она.

Эта пустота в нем была ей по душе. Совсем как будто он голый – не вполне беззащитный, просто неодетый, готовый реагировать, и вот это она сочла привлекательным; такими и должны быть мужчины. Но ее поразило: странно, что она так думает.

– Как странно что? – поинтересовался он. – Что я должен быть уникален?

Он видел – она верит во все, что говорит, а поскольку уделяемое ему внимание льстило, он готов был с ней спорить, если нужно, только чтобы его продлить.

– Да.

– Мне никогда не удавалось поверить во всю эту астрологию и хиромантию, – сказал он. – Не выдерживает критики.

Она не ответила, поэтому он продолжал:

– Давайте ненадолго отвлечемся от рук и приступим к личностям. – Бренди его согревал; он уже отнюдь не чувствовал себя больным. – Вы то есть считаете, что жизнь каждого отдельного человека отличается от прочих и следует своему узору, как вы его называете?

– Да, конечно.

– Но это же невозможно! – воскликнул он. – Очевидно же. Только посмотрите вокруг. Никогда не существовало такого массового производства, которое бы сравнилось с тем, что производит людей, – все одной модели, год за годом, век за веком, все похожи, вечно один и тот же человек. – Он несколько воодушевился, слыша собственный голос. – Можно сказать, что на свете вообще живет только один человек и мы все – он.

Мгновенье она помолчала, затем сказала:

– Чепуха. – От того, что́ он говорил, она неясно разозлилась. Подумала, не оттого ли, что она вообще противится тому, что он выражает свои мысли, но ей все же казалось, что нет. – Послушайте, лапушка моя, – примирительно сказала она. – А чего вы хотите в жизни?

– Трудный вопрос, – медленно ответил он. Из-за нее все паруса у него обвисли. – Наверное, чувствовать, что я от жизни что-то получаю.

Она произнесла нетерпеливо:

– Это ничего не значит.

– Хочу себя чувствовать живым, видимо. Вот и все, наверное.

– Боже всемогущий. Налейте-ка мне еще бренди.

Они оставили эту тему, заговорили о буре и климате вообще. Даер думал, что нужно было ответить тем, что пришло в голову: денег, счастья, здоровья, – и не пытаться говорить то, что он на самом деле имел в виду. Аккомпанементом этим мыслям постоянно возникала картинка – его номер в «Отеле де ла Плая» с заляпанным покрывалом, с клокочущим умывальником.

«У него ничего нет, он ничего не хочет, он сам ничто», – подумала Дейзи. Надо бы его пожалеть, чувствовала она, но он почему-то не будил в ней жалости – скорее легкую злобу, которая отменяла ее прочие эмоции. Наконец она встала.

– Надо посмотреть, что случилось с Луисом и Джеком.

Их они нашли в гостиной за беседой.

– Какой эвкалипт? – спросила Дейзи. – Я знаю, это один из них.

Маркиз нахмурился:

– Большой у ворот. Не все дерево. Только одна ветка, но крупная, что нависала над дорогой. Подъезд перекрыла.

– Почему они вечно умудряются падать на дорогу? – капризно спросила она.

– Не знаю, – ответил Уилкокс. – Но мне подгадило что надо. Как мне теперь отсюда выезжать?

Она весело рассмеялась.

– Вы с мистером Даером, – сказала она ясно и отчетливо, – останетесь ночевать, а утром вызовете такси. Все вот так просто.

– Не может быть и речи, – раздраженно ответил Уилкокс.

– Уверяю вас, сейчас ни одно такси не приедет, в такую-то погоду. Тут и говорить не о чем. А пешком идти – восемь километров.

На это у него ответа не нашлось.

– Как раз на такой крайний случай здесь вдоволь комнат. Ну, хватит уже волноваться, и сделайте мне виски с содовой. – Она повернулась к Даеру и широко улыбнулась.

Обслуживая ее, Уилкокс отрывисто произнес:

– А вам, Даер? Того же? – Даер быстро глянул на него, увидел, что он, похоже, недоволен.

– Пожалуйста. – Уилкокс протянул ему выпивку, не повернувшись.

«Все просто, – подумал Даер. – Он боится, что мы с нею уж очень хорошо ладим».

Поговорили о доме.

– Вам как-нибудь надо заехать днем и посмотреть розарий, – сказала Дейзи. – У нас розарий просто божественный.

– Но на самом деле нужно посмотреть ту стеклянную спальню, – произнес Уилкокс, откинувшись на спинку и зевнув в потолок. – Видели уже ее?

Маркиз стесненно хохотнул.

– Нет, не видел, – сказала Дейзи. Она встала, взялась за плечо Даера. – Пойдемте покажу. Идеальная возможность. Джек с Луисом пока обсудят банкротства этой недели.

Спальня Даеру напомнила большую круглую теплицу. Он пошаркал ногами по шкурам зебр, разбросанным по сияющему полу из черного мрамора. Кровать была очень широкой и низкой, тяжелое атласное покрывало частью стянуто, а простыни отвернуты. Все это было жестом вызова стихиям, буйствовавшим за стеклянными стенами; Даеру стало отчетливо не по себе.

– Заглянуть кто угодно может, я бы решил, – осмелился произнести он.

– Если только из Испании разглядят. – Она стояла и пристально смотрела вниз на невидимые волны, что разбивались о скалы. – Это моя самая любимая комната на свете, – провозгласила она. – Никогда не выносила быть вдалеке от моря. Я на самом деле – как моряк. Принимаю как данность, что соленая вода – естественный покров Земли. Значит, я должна ее видеть. Всегда. – Он глубоко вздохнула.

«А это еще что за спектакль?» – подумал он.

– Чудесная комната, – сказал он.

– Там в саду растут апельсины. Я все это место назвала «Гесперидами», потому что к этой вот горе Геракл должен был прийти украсть золотые яблоки.

– Неужели? – Он попытался задать вопрос с интересом и почтением.

Поскольку он уже принялся за виски, теперь ему было сонно. У него сложилось впечатление, что Уилкокс с маркизом поднимутся сюда в любую минуту; когда зайдут, чувствовал он, лучше им с Дейзи не стоять здесь в таких нерешительных, нелепых позах. Он заметил, как она подавила зевок; у нее вообще и не было желания показывать ему спальню. Это лишь досадить Уилкоксу, это их с ним общая игра. Ему пришло в голову, что немного позабавиться с нею, возможно, было бы весело – поглядеть, куда ветер дует. Он только не знал, с чего начать; она немного внушала робость. С чего-нибудь вроде: Большая кровать для одного маленького человека. Она, вероятно, ответит: Но здесь спим мы с Луисом, дорогой мой. Что бы он ни сказал и ни сделал, она, скорее всего, рассмеется.

– Я знаю, о чем вы думаете, – сказала она. Он чуть вздрогнул. – Вам спать уже хочется, бедняжка. Вам бы хотелось в постель.

– А, – ответил он. – Ну…

В комнату торопливо вошла моложавая женщина, крикнув:

– On peut entrer?[6]6
  Можно войти? (фр.)


[Закрыть]

Одежда у нее была вся мокрая, лицо блестело от дождя. Они с Дейзи принялись живо болтать по-французски, время от времени бросая Даеру обрывки фраз. Женщина была секретаршей Дейзи, только что вернулась с танцев, такси пришлось остановиться под упавшим деревом, но водитель был любезен проводить ее до дома и теперь пил внизу коньяк, она вымокла насквозь, а такси тут никому не нужно?

– Еще как нужно! – воскликнул Даер с большей живостью, чем было бы учтиво. И тут же смутился и принялся, заикаясь, бормотать благодарности и извинения.

– Тогда скорее вниз, дорогуша. Не заходите прощаться. Быстрей! Я позвоню вам завтра в контору. Мне с вами нужно кое о чем поговорить.

Он пожелал спокойной ночи, сбежал по лестнице, по пути встретив маркиза.

– Джек вас ждет снаружи. Спокойной ночи, старина, – сказал маркиз, поднимаясь.

Когда он дошел до верхней площадки, Дейзи задувала свечи вдоль стены.

– Estamos salvados, – произнесла она, не поднимая головы.

– Quégentuza más aburrida,[7]7
  – Спасены.
  – Что за скучный сброд (исп.).


[Закрыть] – вздохнул маркиз.

Она методично продолжала свое дело, тщательно заводя руку за пламя каждой свечи и дуя на него. У нее было ощущение, что вечер прошел как-то совсем не так, но в какой именно момент он начал это делать, определить она не могла.

Злобный ветер хлестал их, пока они пробирались к такси. Они проползли под одним концом огромной ветви, наискось лежавшей на дороге. Таксист с некоторым трудом разворачивал машину; в какой-то миг задним ходом въехал в стену и выругался. Когда все тронулись, медленно по темной горной дороге, Уилкокс сказал:

– Ну, посмотрели спальню?

– Да.

– Видели все. Можно возвращаться в Нью-Йорк. В Танжере для вас больше секретов нет.

Даер натянуто рассмеялся. Помолчав, он сказал:

– А что завтра? Мне прийти в агентство?

Уилкокс закуривал.

– Можете заглянуть где-нибудь под вечер, да.

Сердце у Даера упало. Затем он рассердился. «Он чертовски хорошо знает, что я хочу начать работу. В кошки-мышки играет». Он ничего не сказал.

Когда въехали в город, Уилкокс объявил:

– «Атлантида». – (Такси свернуло вправо, взобралось по извилистой улочке и остановилось у крупного парадного.) – Вот пятьдесят песет, – сказал Уилкокс, сунув ему в руку несколько купюр. – Моя доля.

– Отлично, – сказал Даер. – Спасибо.

– Доброй ночи.

– Доброй ночи.

Таксист выжидательно обернулся.

– Одну минуточку, – сказал Даер, поведя рукой. Он еще видел Уилкокса в вестибюле.

Когда тот скрылся из виду, Даер уплатил таксисту, вышел и двинулся вниз по склону, спиной к дождю. Улица была пустынна. Он чувствовал себя приятно пьяным, а спать не хотелось вовсе. Бредя вперед, он бормотал:

– Под вечер. Заглядывайте, не стесняйтесь. Приятно познакомиться. Славная погодка.

Он вышел на площадь, где ждала шеренга такси. Даже в бурю, в такой час, его заметили.

– Эй, пойдем! Такси, Джонни?

Он отмахнулся от них и свернул в узкий проход. Идти было как по руслу быстрого ручья; вода почти заливала верх его ботинок, иногда перехлестывала. Он нагнулся и закатал брюки, пошел дальше. Мысли его свернули на другой курс. Вскоре он уже хмыкал про себя, а однажды сказал вслух:

– Золотые яблоки, хрен там!