Текст книги "Вокруг света с десятью су в кармане"

Ночь прошла почти спокойно. Почти – потому что москиты очень беспокоили англичан.

Мисс Оретт переносила все храбро. На самом деле приключения лишь забавляли эту молодую девушку. Что касается Лавареда, то, по примеру Рамона, он расположился на самых высоких ветках миндального дерева, с которыми сплетались на высоте пятнадцати метров ветви соседнего кедра… Он расположился верхом, защищенный слева и справа, и, завернутый в покрывало от мула, заснул сном праведника.

Москиты летают обыкновенно низко. Тут ему нужно было только опасаться вампиров, этих тропических летучих мышей. Но Рамон, чтобы их отогнать, курил какое-то душистое растение.

Рано утром наши друзья взглянули друг на друга. У бедняжки мисс Оретт страшно распухло плечо, потому что во сне она немного откинула войлочное одеяло, в которое ее завернула Илоэ, и злые ночные насекомые искусали ее. У несчастного Мирлитона лицо было неузнаваемо. Нос распух, веки тоже, на щеках громадные волдыри придавали ему вид, возбуждающий сожаление.

Но индеец скоро пособил делу: из своей дорожной аптечки он вынул щелочь и фенол, которые быстро излечили раны Мирлитона.

Во время подобных путешествий надо еще бояться лихорадок. Но у Мирлитона было свое лекарство – хинин. А Рамон указал на еще более простое средство.

– К тебе не пристанет лихорадка, если будешь пить грог из рома, – заметил он Лавареду, – у меня есть с собою целая бутылка. Это антильский ром. Есть надо мало и часто брать холодные ванны!

В Коста-Рике

В течение недели Лаваред имел случай убедиться в суетности презрения к богатству, потому что он один из всей компании шел пешком.

Сэр Мирлитон устал идти, купил мула у проходившего индейца и, сев на него без седла, сопровождал экипаж, в котором сидели мисс Оретт и жена Рамона.

Арман, хотя и не совсем довольный, благосклонно отнесся к своей судьбе, и, вероятно, Бог, покровительствовавший ему, был доволен его хорошим настроением, потому что в девятый день он пришел ему на помощь.

Они расположились ночевать в хижине тулэ – это настоящее имя тех, кого испанцы неправильно называют индейцами. Они проходили большие саванны по направлению к Чирики, одному из многочисленных местных постоянно действующих вулканов, когда журналист увидел близ потока Папайлито погонщиков мулов.

Около них паслось два мула. Упряжь блестела на солнце, и их вид не соответствовал жалкому виду двух мужчин, стороживших их, лежа под деревом.

– Это arrieros? – спросил Лаваред.

– Нет, – ответил Рамон, – у них не тот костюм. Один из них замбо, а другой индеец племени до; его племя далеко сзади нас к югу от работ.

– Из чего ты заключаешь…

– Что они воры…

И, подойдя к ним, он сказал резко:

– Благодарю вас, что вы опередили нас с нашими мулами. Они должны были ждать нас недалеко от Чирики.

Сказав это, он вскочил на мула, и Лаваред последовал его примеру.

Индейцы удивленно посмотрели друг на друга, а Рамон продолжал:

– Его светлость даст по пиастру каждому из вас в знак благодарности за ваши труды.

Оба протянули тотчас же руки. Лаваред, у которого не было денег, замахнулся палкой и закричал с гневом:

– Канальи, вы хотели украсть моих мулов!

– Нет… нет… Ваша светлость… Это Иеронимо, погонщик мулов из Коста-Рики, послал нас, обещая хорошую плату…

– Довольно… потрудитесь за этим обратиться к судье в Гальдере.

Пришпорив мула, он поехал за Рамоном. На этот раз серьезность индейца сменилась веселостью. Смеясь, он вывел нравоучение:

– Обворовать мошенника вдвойне приятно!

Они одно только знали – что мулы принадлежали Иеро-нимо. Судя по упряжи, этот arrieros, должно быть, служит у важного лица.

Несколько дней спустя Рамон объявил, что он прибыл к месту его назначения.

– Вот здесь живет мое племя. Иди прямо по дороге. Сегодня ты покинул территорию Колумбии и вступил в республику Коста-Рика. Оставь себе мулов, которых нам послал Бог; ты и твоя спутница могут ими воспользоваться. У твоего друга тоже есть мул, и ваше путешествие обеспечено. А я с Илоэ отправимся к своим родителям, братьям. Я счастлив, что мог проводить тебя и быть полезным; сделай мне честь пожать мою руку!

В этих простых словах звучало достоинство, и Лаваред с некоторым волнением расстался со своим кратковременным другом, оказавшим ему такую большую услугу.

– Рамон, – сказал он, – мы, может быть, никогда больше не увидимся.

– Кто знает, – прошептал индеец.

– Но ни я, ни мои спутники не забудут тебя. Если буду нужен тебе, позови меня, и я явлюсь, хотя бы с конца света.

– Я тоже, – закончил Рамон. После этого они расстались.

Дорога не была слишком удобной, но наши три друга ехали на прекрасных мулах.

Наступал вечер. Вдали сквозь густой туман виднелись скалы. Наши путешественники ели маисовые лепешки, оставленные им Илоэ. Необходимо было подкрепить себя, потому что путники не знали, где придется ночевать.

На границе нашли небольшой пост, но он был недостаточным убежищем даже для солдат. Путники, не останавливаясь, поклонились трем плохо одетым солдатам, представлявшим там армию Соединенных Штатов Колумбии. Тут они вступили в пределы Коста-Рики. В ста метрах дорога делала резкий поворот направо. Вдруг Арман, шедший впереди, увидел за скалой род лагеря: это были arrieros, погонщики мулов, и с ними несколько солдат. Он остановился и сделал англичанину знак приблизиться.

Мгновенно раздались крики:

– Вот они!

– Это наши мулы!

– Я узнаю упряжь!

– Воры сами пришли к нам.

– Иеронимо! Где же ты?

– Поищите его!

– А этих пока сведем к капитану Моралесу!

В одну минуту Лаваред, Мирлитон и мисс Оретт были окружены; несколько сильных рук грубо стащили их с мулов и привели к капитану, который стоял, облокотившись на пень, с сигарой во рту.

Рядом с офицером сидел мужчина, закутанный в плащ, высокий воротник которого закрывал лицо. Он наклонился к своему соседу, быстро сказал ему несколько слов шепотом, и офицер тотчас же встал.

– Тише, – сказал он властно. – Оставьте в покое эту молодую особу и ее почтенного отца и старайтесь на будущее время лучше узнавать людей!

Погонщики расступились.

– Сеньорита, – прибавил капитан, – и вы, сеньор, мы находимся здесь по приказанию нового губернатора дона Хозе Куррамазас-де-Мирафлора, чтобы сопровождать вас и оказать вам должные почести. Эти мулы и были предназначены вашим светлостям… Но мы ждали двух путешественников, а вас трое… Кто же третий?

– Арман Лаваред, свободный гражданин Французской республики, путешествующий для своего удовольствия.

В это время подошел Иеронимо.

– Сеньор француз, – заметил он, – сидел на одном из моих мулов, пропавших три дня тому назад. Я обвиняю его в воровстве!

– Ошибаетесь, три дня тому назад меня здесь не было; что касается до твоего мула, или, правильнее сказать, до твоих мулов, то мы их не украли, а отняли у воров. У меня есть свидетели, барышня и ее отец могут доказать, что я говорю правду.

В то время как он рассказывал о происшествии на дороге, благодаря которому Рамон захватил животных, человек в плаще снова шепнул что-то офицеру.

– Все это, пожалуй, так, – заключил капитан Моралес, – но я не судья, а лишь начальник конвоя. Мы проводим гостей сеньора губернатора со всеми подобающими им почестями… Что касается вас, синьор француз, то я вас арестую за воровство двух мулов; вы дадите объяснение судье, как только мы прибудем в Камбо.

Возражать было нечего. Правосудие, казалось, было против Армана. Он это понял и кротко, как фаталист, стал между указанными солдатами. Затем конвой и путешественники отправились в путь, наш бедный друг пешком, остальные верхом. Но его добрый гений, мисс Оретт, заботилась о нем.

– У моего отца, – сказала она офицеру, – был свой мул, я вижу, что им никто не пользуется, и вы меня премного обяжете, если дадите его этому молодому человеку; он наш знакомый и стал жертвой ошибки.

– Это можно, – ответил любезно Моралес. – Мне приказано сообразоваться со всеми вашими желаниями.

Лаваред, по крайней мере, мог утешиться, что тоже поедет на муле.

– Впрочем, – продолжал начальник конвоя, – нам сегодня вечером не долго ехать. Теперь мы едем по берегам Серро-дель-Бренон; достигнув Кото и Колорадо, мы остановимся у подножия Кордильеров в замке Круц. Там приготовлены комнаты и ужин для ваших светлостей.

Молодая англичанка задумалась. Этот сюрприз, ожидавший ее во владениях Коста-Рики, ничего хорошего не предвещал, а имя дон Хозе – тем более. Но отец был с нею, Арман также; казалось, что ей нечего бояться.

Однако таинственный человек в плаще на этот раз пропустил капитана Моралеса и, замедлив шаг мула, очутился рядом с Лаваредом. Первое время он с ним не говорил. Он только тихо посмеивался, что очень интриговало Армана. Проехав несколько шагов, он обратился к своему соседу на чистейшем французском языке:

– Итак, мне кажется, я отомстил за «Лорана»?

Лаваред удивленно воскликнул:

– Буврейль!..

– Я самый.

– Какое же счастье встретить вас в этих отдаленных краях!..

– Смейтесь, сударь, смейтесь! Цыплят по осени считают… и увидим, повезет ли вам завтра!

– Вы, стало быть, с вашим другом придумали какую-нибудь новую подлость?

– Во-первых, мой друг здесь хозяин; он представитель правительства, и так как он мне ни в чем не отказывает, то вы находитесь отчасти в моей власти… Ему достанется молодая англичанка, а мне красивый француз.

– Какова же моя судьба, мой милый волшебник?

– Очень простая… завтра вы будете приговорены за покражу мулов к тюремному заключению на год. В этой стране двенадцать месяцев дачной жизни не слишком тяжелы, и вы не замерзнете. Таким образом вы проиграете ваше пари и миллионы кузена… Я могу даже вам предсказать, что, пораздумав хорошенько, вы женитесь-таки на Пенелопе и сделаетесь моим зятем.

– Но, господин Буврейль, это усиление наказания, не предвиденное законами Коста-Рики, и я обещаю употребить все старание, чтобы избегнуть угрожающей мне опасности.

– Делайте все, что хотите, – вы не избегнете ее… у нас есть еще средства, чтобы вас задержать, но я не скажу вам заранее… Вы делаете ошибку, проезжая по стране, где самодержавно управляет дон Хозе – мой друг!

Что теперь делать?… Безропотно покориться на сегодняшний вечер, лечь спать и ждать следующего дня? Это и сделал Арман.

Уверенность в победе смягчила Буврейля, и Лаваред ужинал за одним столом с мисс Оретт, Мирлитоном, Моралесом и своим будущим тестем. По особой милости, стража была удалена, и ему прислуживал погонщик Иеронимо, который не жалел для него крепкого испанского вина, какое обыкновенно пьют в Центральной Америке.

Ужин прошел очень весело; Мирлитон опьянел, а Лаваред еще больше. По крайней мере, он заснул за столом, и его унесли в предназначенную для него комнату. Нельзя было предположить, что это была хитрость со стороны нашего друга; нет, он действительно спал, и спал крепко, от наркотического средства, подлитого ему Мефистофелем-Буврейлем. Сон его был так глубок, что он ничего не слышал и не заметил гнусной шутки, которую с ним проделал отец Пенелопы.

В полночь Буврейль на цыпочках вошел в комнату Армана, которого раздели и уложили. Лаваред храпел.

– Нет, голубчик, – прошептал банкир, – ты не будешь продолжать своего путешествия!

Он тихо взял одежду журналиста и связал ее, оставив ему только белье и ботинки. Затем вышел, бросил платье далеко в овраг и спокойно отправился спать.

Действительно, он мог быть спокоен. Если бы Арману и удалось даже ускользнуть от судебных властей в Коста-Рике, он должен был бы купить необходимые для путешествия вещи; а это нигде не делается за гривенник.

Когда утром все проснулись и Мирлитон, дочь его и конвой были на лошадях, капитан Моралес заметил отсутствие своего узника.

– Он еще спит, – шепнул ему Буврейль, – достаточно оставить одного погонщика с мулом и нескольких солдат, которые проводят его к судье в Камбо. Не теряя времени, исполняйте возложенное на вас поручение, то есть проводите эту молодую англичанку к дону Хозе в замок Круц.

Моралес поспешил исполнить приказание. Но мисс Оретт, еще накануне узнавшая Буврейля и слышавшая разговор двух врагов, спросила, где господин Арман.

– Он опохмеляется, – с приятной улыбкой отвечал ростовщик. – Он остался под присмотром погонщика Иеронимо и двух солдат.

– Но я думаю, что мы не должны бросать его на произвол судьбы.

– Совершенно верно, – сказал Мирлитон.

– Не бойтесь, – возразил Буврейль. – Он днем присоединится к нам; его стража получила необходимые инструкции. Что же касается нас, мы должны ответить на любезность господина губернатора и сейчас же воспользоваться его приглашением.

В тот же вечер капитан Моралес получил благодарность губернатора за то, что благополучно доставил в замок доверенных ему высокопоставленных лиц.

То, что дон Хозе высокопарно называл замком Круц, была простая гасиенда, окруженная кофейными плантациями и густой изгородью из кактусов.

Сначала Хозе принимал своих гостей радушно, как подобает настоящему испанскому дворянину; но вскоре обнаружилась его дикая натура авантюриста, и цивилизованный испанец уступил место деспоту, считавшему, что ему все дозволено. Он прямо и грубо попросил у сэра Мирлитона руки мисс Оретт.

– Священник здесь, в часовне, которую я велел устроить, и венчание может состояться хоть сейчас же!

– Моя дочь протестантка, – возразил сэр Мирлитон, желая выиграть время, – и этот брак не будет действительным.

– Ничто не помешает сделать его действительным с помощью вашего консула.

– Но я отказываюсь!.. – воскликнула молодая девушка. – И вы не посмеете стеснять свободу английской гражданки!

– Нет, посмею! – ответил Хозе со злорадным смехом.

После краткого приказания четыре индейских солдата окружили и связали Мирлитона.

– Заприте его и постарайтесь добиться, – сказал Хозе, – чтобы он дал согласие.

Последние слова он произнес со злорадством, искоса взглянув на бедную мисс Оретт.

– Я готова умереть, – решительно сказала она, – но никогда не выйду за вас!..

Она искала глазами оружие, желая защитить свою честь. Но ничего не было под рукой. Дон Хозе льстиво и подобострастно подошел к ней.

– Нет, мисс, – ухмылялся негодяй, – вы не умрете, но будете причиной смерти вашего отца, если по прошествии часа не сделаете того, что я ожидаю, то есть не протянете мне вашей хорошенькой ручки и не скажете «да».

И, покинув охваченную ужасом англичанку, испанец вышел с Буврейлем, который бормотал:

– Лаваред не получит англичаночки с миллионами, но мне кажется, что мой друг Хозе слишком злоупотребляет своею властью!

Одиссея президента

Что же делал в это время Лаваред?

Проснувшись позже других с отяжелевшей головой, он некоторое время не мог ничего сообразить. Где он? Что делает тут?

Яркий, теплый, сверкающий луч солнца проник в его комнату и вернул его к действительности. Лаваред вспомнил угрозы Буврейля, опасность, грозившую мисс Оретт, и поспешил встать. Тут его ожидал сюрприз, сначала очень комичный, но потом весьма досадный. Не было ни одежды, ни оружия. Лаваред сначала удивился, потом пришел в негодование.

– Это шутка мошенника Буврейля. У нас теперь тринадцатое июня… Неужели тринадцатое число принесет мне несчастье?

Лаваред зовет людей. Прибегает девушка Конша.

– Ваша светлость остались совсем одни в доме! – говорит Конша.

– Но я слышу голоса внизу под окном.

– Это солдаты, сторожащие вашу светлость.

– Солдаты?… Какая честь… или какая предосторожность!

– Да, и Храбрый Иеронимо с ними.

– Иеронимо-погонщик!

– Он самый.

В другом полушарии так же, как и у нас, в Старом Свете, женщины болтливы – в особенности в разговоре с изящным кавалером, даже когда он в самом примитивном костюме, – и Лавареду нетрудно было заставить Коншу говорить.

– Скажите мне, красавица, не знаете ли вы, откуда у него это прозвище – Иеронимо Храбрый?

– Это было после одной из наших революций больше года тому назад… Он, – гордо сказала она, – подал первый сигнал пронунсиаменто!..

– А!

– Да… Два месяца тому назад, когда свергли президента генерала Зелайа, чтобы вернуть его предшественника, доктора Гузмана, Иеронимо сделал первый выстрел!

– Значит, его ружье с репетицией?

– Я не понимаю…

– Это ничего не значит… Ему все равно, в чью пользу действовать… вот молодец!

– Синьор, у него добрая душа. Он не обидит даже кролика… и всегда стреляет в воздух… Впрочем, известно, что мы, жители Коста-Рики, не так кровожадны, как жители соседних республик… Во время наших революций не проливается ни капли крови!

Арман не мог удержаться от улыбки, слушая урок истории из уст такого миловидного профессора. Но, высунувшись в окно, он увидел еще четвертого человека, разговаривавшего с теми, которых он шутя называл своим почетным караулом.

– Боже мой! – воскликнула Конша. – Вот сам генерал Зелайа! Бывший президент!

– Который был перед доктором Гузманом?

– Ну да!

– Он, может быть, хотел бы вернуться?

– Об этом я ничего не знаю… Но бегу его встречать, потому что мы все его очень любили.

– Но в таком случае зачем его сместили?

– Потому что он отказал в повышении всем полковникам, находя, что генералов и так достаточно.

– Сколько же их?…

– Триста человек.

– А сколько солдат в армии?

– Пятьсот.

Лаваред разразился громким смехом, усилившимся при виде изумленного выражения Конши. Она тем временем вышла к генералу за приказаниями, оставив нашего друга неодетым, но с большим запасом сведений о местной политике. Теперь он знал дела республики, как никто другой, и с большим вниманием слушал разговор, происходивший на дворе между генералом и его «караулом».

Вот что он услышал.

Экс-президент Зелайа говорил:

– Иеронимо, наша партия рассчитывает на тебя. Этот негодяй Гузман не сдержал ни одного из своих обещаний и хочет вдобавок вернуть иезуитов! Прошлый год сигнал к революции подала провинция Никойа. Пусть на этот раз он идет с залива Дульче, и подаст его, как всегда, Иеронимо Храбрый. Но что с тобой? Ты точно колеблешься?

– Ваше превосходительство, – отвечал погонщик, – я не отказываюсь совсем… но мне хотелось бы знать… есть ли опасность?

– Ни малейшей… Камбо, резиденция дона Хозе, а также его замок, как торжественно называет его этот европеец, переполнены нашими друзьями. Успех обеспечен!

– Но я-то что же выигрываю от этой новой революции?

– Ты попросишь, что хочешь для себя и для этих людей, вероятно, твоих слуг.

– Нет, ваше превосходительство, это не мои слуги. Мы сторожим одного француза, которого Хозе хочет на сегодняшний день держать вдали от замка Круц.

– Оставь француза в покое, дела дона Хозе никого не интересуют. Я на тебя рассчитываю и пойду по направлению к столице подготовлять народное движение.

И, бросив ему кошелек, полный пиастров и долларов, генерал Зелайа ушел.

Одно его слово пробудило мрачные подозрения Лавареда:

– Для чего Хозе хотел удалить его на целый день? Наверно, для того, чтобы предпринять что-нибудь дурное против англичанки. Надо во что бы то ни стало догнать их и проникнуть в замок Круц!..

Он спустился во двор в своем примитивном костюме со стулом в руках и, обращаясь к погонщику, сказал:

– Друг мой, я все слышал и, если вы хотите, присоединюсь к вам… Идем против дона Хозе!

Иеронимо, к его большому удивлению, сделал отрицательный жест.

– Нет, сеньор, – возразил погонщик. – На этот раз я не подам сигнала… Во-первых, этот Хозе будет сопротивляться. Он еще не тронул своего жалованья, следовательно, не захочет уйти с пустыми руками… И потом, нам вот что пришло в голову; он жил в Европе, имеет оружие и будет в нас стрелять!.. Он не такой, как мы, жители Коста-Рики; кровь прольется, а мы не хотим, чтобы это была наша кровь.

– Ну, так я предлагаю свою…

И Лаваред грозно замахал стулом. Это был славный бамбуковый стул, крепкий, эластичный, – опасное орудие в руках решительного человека! Туземцы без долгих разговоров согласились. Не надо противоречить европейцу. Но, принимая жертву, которую предлагал этот новый член партии, они все-таки прибегли к некоторым разумным мерам предосторожности.

– Хорошо, если заговор Зелайа удастся, – заметил погонщик, – но если нет?… Дон Хозе мне никогда не простит, что я выпустил вас с целью идти в Камбо подавать сигнал к революции.

– И нам также, – прибавили оба солдата.

Лаваред насупил брови и ударил стулом о землю. Тотчас же одному из воинов мирного индейского племени пришла в голову блестящая мысль:

– Если бы вы нас связали, мы бы, по крайней мере, оказались лишенными возможности преследовать вас, и было бы очевидно, что мы – не ваши сообщники.

– Хорошо! – сказал Арман. – Свяжите друг друга при первом полученном вами дурном известии, вот и все!

– Ваша светлость слишком добры.

– Что касается тебя, Иеронимо, то я возьму твоего мула.

– О! Господин, ведь это мой насущный заработок… Стул снова задрожал в руке Лавареда.

– Берите, берите! – поспешил прибавить погонщик.

– Отлично. Теперь мне не хватает только приличной одежды… Не устраивать же революцию в одном белье!..

– Но ваша светлость не пожелает же лишить меня одежды!..

Журналист спокойно поднял на вытянутой руке бамбуковый стул и сказал, улыбаясь:

– Но моя светлость только этого и хочет. Волей-неволей я возьму твое платье!

Иеронимо искоса взглянул, посмотрел на стул и в конце концов снял свои широкие шаровары со шнуровкой и кожаный жилет; Арман сейчас же надел все это. Шляпа с широкими полями довершила метаморфозу.

– Кстати, – спросил он, – какой же я должен дать сигнал?

– Как в прошлом году… три выстрела.

– Тогда дай мне твой револьвер.

– Но у меня его нет!.. Даже если бы и был, я бы не дал его вашей светлости. С вашими дурными европейскими привычками вы способны стрелять в людей!

– Ну, – добавил Арман, смеясь, – мне нужно будет найти ружье… А теперь вперед.

Вскочив на мула, Лаваред быстро помчался через гору к золотым приискам.

По дороге его ожидали подготовленные Зелайа люди. Они узнали мула Иеронимо и устроили ему овацию.

– Да здравствует освободитель народов!..

«Ну, вот я стал теперь освободителем, – подумал Лаваред, – надо им мимоходом сказать маленький спич».

Есть фразы, которые всегда обеспечивают успех, Лаваред ими воспользовался.

– Иеронимо Храбрый идет возмутить народы восточной части Коста-Рики, – сказал он. – А я иду возмутить народы Запада. Идите за мною в Круц, и низвергнем тиранов!

– Да здравствует свобода! – ответили заговорщики.

Лаваред несколько исказил правду, но даже философы признают, что в некоторых случаях нужно лгать народу для его же блага. Ничто так не воодушевляет людей к восстанию против тиранов, как сознание, что дело уже начато.

Из каждой фермы, из каждого поселка, мимо которых он проезжал, к нему присоединялись несколько партизанов. С каждым шагом толпа все увеличивалась. В нескольких километрах от замка Круц Лаваред уже был во главе значительного количества людей, воодушевленных его горячей речью. Это доказывает, что для путешествия хорошо знать английский язык, но не менее полезно знать и кастильское наречие.

Маленькая пешая армия несколько стесняла Лавареда, так как заставляла его замедлять шаг мула. Он торопился туда, где мисс Оретт была в опасности, и прибег к хитрости.

– Друзья, здесь мы должны разделиться, и вы проникнете небольшими партиями в замок Круц… Там собрались наши союзники; переговорите друг с другом… А я пойду вперед, чтобы никто из вас не подвергся опасности. Место начальника быть всегда впереди! Следуйте за мной осторожно и ждите условленного сигнала!

Ни один из стоявших во главе заговора не действовал еще так решительно, как Лаваред, которого войско называло Ла Бареда и приветствовало восторженными криками.

И пока «освободитель» быстро ехал вперед, другие партизаны спускались по соседним склонам, чтобы присоединиться к революционерам.

Торопясь к Оретт, Лаваред забыл взять револьвер, и так он приехал к замку Круц.

В то время как мул въезжал во двор, Хозе только что вернулся в комнату, где была заключена бедная Оретт.

– Выбирайте, – сказал он, – или ваш отец умрет, или вы будете моей женой!

Копыта мула звонко застучали по мостовой, и это было как бы призывом, на который молодая англичанка бессознательно ответила.

Она инстинктивно подбежала к окну. Небо посылало ей спасение: она узнала всадника и, несмотря на усилия обнимавшего ее Хозе, открыла окно и закричала:

– Арман!

Лаваред одним прыжком очутился в комнате. Он сильной рукой схватил Хозе и отбросил его от чудесным образом спасенной жертвы.

– Негодяй! – воскликнул он в негодовании. – Пока я жив, вы не посмеете тронуть ни одного волоса на ее голове!

Взбешенный Хозе прятался за мебель, и правая рука его сжимала револьвер, который он успел вытащить из-за пояса. Лавареду пришла блестящая мысль: «У меня нет оружия… Но Хозе даст сигнал, и мы устроим революцию для мисс Оретт!»

Затем он начал хладнокровно подсмеиваться над своим вооруженным противником:

– Берегись, Хозе, ты бледнеешь… ты боишься и промахнешься!

Хозе протягивает руку и стреляет. Раздается крик девушки, но Арман и не дрогнул.

Скрестив руки, он улыбался, продолжая подсмеиваться над американцем.

Последний прицеливается, и, вероятно, на этот раз лучше.

– Опять промахнулся, – сказал француз, у которого все-таки вырвалось незаметное движение… Из его левого плеча текла кровь на кожаный жилет.

Оретт видела это… Она бросилась, чтобы закрыть его собой… Хозе не решается стрелять, он боится попасть в красивую англичанку-миллионершу.

Арман видит это колебание. Он отстраняет мисс Оретт одним движением и снова начинает издеваться.

– Подлец! – кричит он Хозе. – Стреляй же в третий раз. Я так хочу, но ты, кажется, не смеешь?… Говорю тебе, стреляй в третий раз, трус!

Оскорбленный негодяй медленно целится прямо в сердце… И когда он сжимает курок, его бледное лицо озаряется злобной усмешкой.

Раздался выстрел.

Но Лаваред не убит. Мисс Оретт помешала этому. Она, рискуя жизнью, бросилась на Хозе. Быстрым движением подняла она его вооруженную руку, и третья пуля засела в стене. Лаваред спасен ею.

В ответ на третий выстрел на улице раздались шумные крики.

Начиналась революция. Арман, оставив пассивную роль, которая ему больше не нужна, бросился на испуганного Хозе и обезоружил его.

В ту же минуту несколько человек проникло в комнату и схватило губернатора. Другие наполнили весь двор. Они увидели в окно Лавареда и приветствовали его криками. Это были его спутники, признававшие его своим начальником. Но вдруг они заволновались: их друг Ла Бареда в крови!.. Он совершенно ослабел…

Мисс Оретт суетится, ухаживая за ним. К счастью, рана не серьезна. Пуля дона Хозе только задела плечо, и хорошая перевязка остановила кровотечение. Через две минуты все присутствующие в замке узнают эту новость. Он ранен, он пролил кровь за правое дело! Этого было достаточно. Все избирают его своим начальником, и партизаны Зелайа и Иеронимо производят его в генералы. Он генерал Ла Бареда, освободитель народов, мученик революции!.. Придя в себя после легкого обморока, он вспоминает об отце Оретт и приказывает его освободить. Четыре солдата, связавшие и сторожившие сэра Мирлитона, сейчас же привели его. Тогда Лавареду пришла в голову забавная мысль.

– Возьмите этого человека, – приказал он, указывая на дона Хозе, – и крепко свяжите его теми же веревками, которыми была связана жертва его самовластия!

В это время у ворот замка послышался шум. Какой-то человек пытался убежать. Его окликали, но он не отвечал. Тогда два или три горца побежали за ним и привели к своему генералу. Освободитель расхохотался.

– А! Мэтр Буврейль! – сказал Арман. – Ну, что вы мне скажете? День на день не приходится, и роли меняются! Скажите, милый господин Буврейль, вчера вы арестовали меня, а что, если бы я сегодня приказал вас расстрелять?…

– Нет, нет… Лаваред, друг мой… вы не сделаете этого… вот ваши бумаги, вот мои банковые билеты, возьмите их! Не хотите ли и дочь мою?… Берите все, но оставьте мне жизнь!

Сообщники Лавареда не понимали этого разговора, происходившего на французском языке, зато прекрасно понимали движения собеседников.

– На что мне ваше состояние, – ответил Лаваред, сделав отрицательное движение. – У меня, вы знаете, есть гривенник, и этого мне достаточно!

Нельзя было ошибиться, глядя на эту пантомиму. Бескорыстный глава революции – достаточно большая редкость и может воодушевить толпу где бы то ни было. Чтобы еще усилить их восторг, Арман воскликнул на этот раз по-кастильски:

– Мы не воры, а свободные граждане!

Ему ответили громким криком «ура!». Ему стоило только сделать одно движение, чтобы Буврейль и Хозе были разорваны на месте теми же людьми с капитаном Моралесом во главе, которые так недавно подчинялись им. Но освободитель решил иначе. Лаваред желал, чтобы эта революция, устроенная им единственно для спасения мисс Оретт, революция, совершавшаяся неизвестно в пользу кого, обошлась без человеческих жертв.

– Нет, – величественно обратился он к Буврейлю и Хозе, – нет, я не хочу вашей смерти! Я благословляю полученную мною рану, так как благодаря ей стал во главе этих храбрых людей, и не буду вам мстить за нее. Но вы понимаете, что я должен устранить вас с моей дороги… мне слишком важно продолжать свое путешествие, и я должен избавиться от вас.

Капитан Моралес, вы должны под верным конвоем проводить этих двух господ через горы до берегов Атлантического океана. Вы посадите их на первый пароход, отходящий все равно куда, лишь бы подальше от Коста-Рики.

– Еще не все пропало, – шептал Хозе Буврейлю, – наша жизнь спасена. Я знаю местность и ручаюсь вам, что мы еще встретимся лицом к лицу с этим слишком самоуверенным французом!

Придя в себя после неожиданного происшествия, сэр Мирлитон понял, какую услугу Арман только что оказал ему и его дочери. Эта последняя со своей стороны сразу оценила ее. Их благодарность и расположение к Лавареду, с которым судьба связала их на целый год, еще возросли. И для них было вопросом совести напомнить Лавареду, что он путешествовал не только ради свержения дона Хозе с его поста губернатора.

– На вашем пути, – сказал англичанин, – не должно быть таких замедлений – я, как честный человек, готов вычеркнуть несколько дней, потерянных вами здесь ради нашего спасения.

– Нет, – сказал Арман, – это мелочи, которые нужно предвидеть, когда путешествуешь без денег. Это совершенно неизбежно.

– Что вы думаете делать теперь?

– Продолжать то, что я здесь начал.

– Революцию?

– Конечно, что же я могу сделать лучшего, чтобы продвинуться вперед из этой глуши? Я не могу придумать ничего выгоднее революции. У этих людей нет другой цели, как только идти против столицы; я их начальник и должен следовать за ними, как говорил у нас Ледрю-Роллен в сорок восьмом году… Кроме того, подумайте: поступая так, я не выхожу из своей программы; столица Сан-Хозе находится в северном направлении. Я должен двигаться к северу, чтобы достичь Сан-Франциско. Следовательно, я иду во главе моих войск; прибыв туда, я обращаюсь к новому президенту и в виде вознаграждения обеспечиваю себе продолжение своего путешествия.