Текст книги "Кантата победивших смерть"

Натали обеими руками до половины вонзает нож меж лопаток мужчины. Она выпускает из пальцев рукоятку, нож застревает.

Незнакомец со стоном бросает Пола в промежуток между стеной и креслом-качалкой. Какая-то часть тела убитого с металлическим звоном задевает панель плинтусного отопления.

Натали задом пятится к открытой входной двери. Левая рука нащупывает в кармане ключи от машины. Они все еще на месте.

Мужчина неуклюже вертится, тщетно пытаясь достать торчащий из спины нож. Что твоя юла, которая уже шатается и вот-вот упадет на пол. Он задыхается, «е-е-е» слабеет, превращаясь в пыхтение. Топтание на месте постепенно перетекает в эллипсовидные круги, которые относят незнакомца все дальше от Натали и входной двери. Чужак исчезает на кухне, оставив на стене кровавые отметины ладоней. Тяжелый топот, от которого вздрагивают деревянные половицы, сменяется шаркающими, скребущими шагами, как если бы подошвы мужчины внезапно превратились в наждачную бумагу.

Натали представляет, как держит в объятиях еще не остывшее тело мужа, зажмуривается, желает, умоляет, мысленно приказывает, чтобы дом рухнул им на голову и чтобы глаза больше не пришлось открывать никогда-никогда.

Однако Натали не приближается к мертвому Полу. Она на трясущихся ногах выходит на веранду, держа на отлете поврежденную руку. Натали давит в себе порыв выкрикнуть имя мужа, попросить, чтобы он простил ее, попрощаться. Прохладный ветерок остужает пот на ее лице.

Пока страшный серый волк бродит где-то в глубине их маленького домика, Натали выходит наружу и потихоньку прикрывает за собой входную дверь.

Нет, это не сказка, это – кантата.

I. Поехали обе

Мола

Доктор Рамола Шерман работает педиатром в детской клинике Норвуда уже три года. Рамола – одна из пяти штатных врачей, на чью долю выпадает принимать большинство новых поступлений. Местные жители быстро усвоили: доктор Шерман внимательна, энергична, добра, невозмутима и в то же время излучает ободряющую уверенность, в которой так нуждаются все родители, особенно те, кто им стал недавно. Детей же восхищает ее британский акцент, который Рамола не стесняется эксплуатировать, лишь бы искаженное болью лицо озарила улыбка. Если как следует попросить, самым маленьким доктор разрешает потрогать рыжую прядку в копне своих черных как смоль волос.

Рамола родилась в Саут-Шилдс, большом портовом городе на северо-восточном побережье Англии, где река Тайн встречается со студеным Северным морем. Ее мать Ананья эмигрировала с родителями в Англию из Бомбея (нынешнего Мумбая) в 1965 году, когда дочери было всего шесть лет. Ананья – полиглот, преподает инженерное дело в Саут-Тайнсайде. Она нелегко сходится с людьми, но беззаветно предана тем, кто однажды завоевал ее доверие. Не бросает слов на ветер и уже не первый десяток лет никому не дает себя переспорить. Ананья ниже дочери с ее ростом метр пятьдесят семь, однако в глазах Рамолы мать выглядит куда более внушительной фигурой. Отец Рамолы, Марк, – белый подкаблучник в очках с проволочной оправой, лицо обычно прячет за одной из трех ежедневных газет, тем не менее он обладает грозной фигурой с толстыми бицепсами и широкими плечами, как и положено человеку, всю жизнь проработавшему каменотесом. Мягкого нрава, он легок на шутку и примирение. Марк – безнадежный домосед, покидал Англию всего пять раз в жизни, включая три визита в Соединенные Штаты: первый раз он приехал, когда Рамола окончила университет Брауна, второй – пятью годами позже, когда дочь окончила медицинский институт Брауна, а третий раз – прошлым летом, чтобы погостить у Рамолы целую неделю. В июльской духоте городских кварталов Бостона Марк постоянно ворчал насчет адского климата, как если бы температуру и точку выпадения росы устанавливали добрые люди Новой Англии. Легендарная и, похоже, не очень правдивая история первого свидания Ананьи и Марка повествует о рассеянном совместном просмотре «Близких контактов третьей степени», походе в пользующийся недоброй славой паб и первой партии в пул, положившей начало несерьезной, но подчас соревновательной серии игр, которая продолжается вот уже несколько десятилетий. И отец, и мать упорно стоят на своем, утверждая, что тот первый матч выиграл/выиграла именно он/она.

Утро близится к концу. Рамола доедает холодные остатки пиццы без томатного соуса, пролежавшие в холодильнике четверо суток, потом болтает по «Скайпу» с матерью. Изображение Ананьи скачет на экране лэптопа – мама не может удержаться от жестикуляции, в которой участвует и рука с телефоном. Ясное дело, мама волнуется, но, слава богу, сохраняет выдержку и слушает больше, чем говорит. Рамола уверяет, что утро выдалось относительно спокойным. Она уже два дня не покидает свой таунхаус. Ничем не занята, сидит на диване, смотрит новости, пьет какао да проверяет электронную почту и эсэмэски на предмет своей роли в преодолении экстренной ситуации. Завтра в шесть утра в Норвудскую больницу из Метро-Саут должна прибыть вторая волна дипломированного медперсонала. Первая была вызвана из дома и расставлена по местам менеджерами групп Центра чрезвычайных ситуаций всего сутки с половиной назад. И вот уже понадобилась вторая волна. То, что ее вызывают так скоро после вызова первой волны, – плохой знак.

Ананья кладет руку на сердце и качает головой. Рамола боится, что кто-то из них – или обе сразу – сейчас пустят слезу.

Дочь говорит матери, что ей до выхода на работу еще надо прочитать новые инструкции (она их прочитала уже дважды) и собрать вещи. В ближайшем будущем ей предстоит работать сменами по шестнадцать часов, спать скорее всего придется на месте, прямо в больнице. Это лишь повод закончить разговор, сумка с суточным запасом давно уложена и стоит на полу у выхода из квартиры.

Ананья щелкает языком, шепчет молитву длиной в одну строку. Мама вытягивает из Рамолы обещание беречь себя и сообщать новости при любой возможности. Затем разворачивает телефон в сторону Марка. Все это время отец был рядом, за экраном, и слушал из тесного угла для завтрака, положив локти на стол, прикрыв рот мясистыми ручищами, с очками на макушке. Без очков глаза отца всегда кажутся маленькими. Он уже успел всплакнуть, его вид берет Рамолу за душу. Перед тем как она закрывает окно чата, папа машет рукой, прочищает горло и далеким, за тысячи миль, голосом, говорит: «Полный бардак, а?»

– Полнее не бывает.

– Береги себя, милая.

Рамоле тридцать четыре года, она живет одна в трехкомнатной квартире типа «таунхаус» площадью сто сорок квадратных метров. В маленьком комплексе под названием «Излучина» в Кантоне, штат Массачусетс, что в пятнадцати милях юго-западнее Бостона, таких квартир – четыре. Родители из лучших побуждений уговорили ее купить таунхаус, ведь она профессионал на хорошей зарплате и уже «в возрасте» (реплика Рамолы «вот удружила, мама» не умерила маминого упорства), а потому может себе позволить купить собственное жилье и не бросать деньги на ветер, снимая чужое. Рамола жалеет, что поддалась на уговоры родителей, хотя заранее знала, к чему это приведет. С бытовой точки зрения площадь таунхауса намного превышает нужды и пожелания Рамолы. Обеденная зона большой залы никак не используется, Рамола ест либо на кухонном «островке» с гранитной крышкой, либо на диване перед телевизором. Свободная спальня превратилась в пыльную свалку-хранилище стопок учебников, которые она не смогла себя заставить отнести гнить в подвал. Ежемесячные взносы на содержание здания в сочетании с кусачими муниципальными налогами оказались более серьезным бременем, чем она предполагала. Из-за обилия пространства – высоких потолков и лофта на втором ярусе с окнами, выходящими на общий двор, – счета за отопление и кондиционер в два раза превышают те, что Рамола платила за однокомнатную квартиру в Куинси. Своим друзьям, медсестре Джекки и медбрату Бобби, она призналась, что всякий раз, приезжая в свой дом, чувствует не клиническую, а финансовую депрессию. На работе у нее нет друзей ближе Джекки и Бобби, а вот вне работы они встречались всего несколько раз, обычно по случаю чьего-нибудь дня рождения или в канун длинных зимних праздников.

Лэптоп закрыт, телевизор выключен, телефон – в кармане. Рамола понимает, что хотя бы одно устройство следовало оставить включенным, быть на связи, но перерыв тоже нужен – надо отдохнуть от бешеного натиска новостей, сумбура противоречивой информации. В доме стоит подозрительная тишина, отчего слишком большая квартира напоминает пещеру, окруженную физическим пространством, наполненным световыми и звуковыми сигналами электронных медиа.

Может, проверить, как дела у соседей? Она с ними плохо знакома. Справа живет Фрэнк Китинг, недавно разведенный член городской управы. Назойливее его политических проповедей, замешанных на теориях заговоров, только четверо его котов, которые метят все подряд. Квартиру слева занимает пожилая супружеская пара, Пьяченцы, взрослый сын часто навещает их, играя роль арбитра в шумных спорах. В первой квартире проживают Лиза и Рон Дэниелсы с дочерью-малюткой Дакотой. Лиза вполне приветлива, но всегда куда-то спешит. Рамоле пока не удалось завязать с ней разговор, выходящий за рамки охов и ахов о благосостоянии ребенка. Муж Лизы, Рон, – молчаливый бирюк, здоровающийся при встрече на стоянке едва заметным кивком.

Рамола раздвигает шторы на эркерном окне и выглядывает на маленькую стоянку, отгороженную от оживленной Непонсет-стрит вереницей деревьев и вечнозеленой живой изгородью. Из-за ветра мертвые листья шмыгают по тротуару, как стайка мышей. Рамола внимательно высматривает признаки какого-либо еще движения. Остается только надеяться, что Фрэнк внял совету Службы охраны диких животных (черт, как давно это было? Неделю назад?) и больше не выпускает котов из квартиры. Она замечает, что все время стояла, затаив дыхание, лишь когда выдох затуманивает оконное стекло.

Рамола возвращается на кухню, выводит лэптоп из режима сна. Новой почты нет. Она увеличивает окно браузера с тремя закладками, обновляет открытые страницы – Центра контроля и профилактики заболеваний, правительства штата Массачусетс и Си-эн-эн. Государственные порталы не сообщают ничего нового. Истерические заголовки и прямые трансляции Си-эн-эн (включая кровавые сцены ночных погромов и грабежей в торговом центре зажиточного района Уэллесли) будоражат и ошеломляют, побуждая Рамолу снова закрыть лэптоп.

Она размышляет о том, что ждет ее завтра в больнице, прокручивая в уме худшие варианты развития событий. Закрыв глаза, Рамола заставляет себя дышать глубже. Мысленно рисует картину, как садится в машину, едет в аэропорт Логана или имени Т. Ф. Грина и умудряется попасть на рейс.

Бегство в Англию было запасным планом Рамолы с первых дней жизни в Штатах. Она грезила о возвращении домой, когда изнемогала от стресса в университете и медицинском институте, когда вкалывала по восемьдесят часов в неделю в ординатуре, приходя домой такой измотанной, что сил не хватало даже на слезы, во время четырнадцатимесячного безнадежного сожительства с Седриком и их вялых, бесконфликтных отношений, которые не столько распались, сколько постепенно истаяли под спокойными, но непрерывными приливами и отливами жизни, и всякий раз, когда ей давали почувствовать, что она – чужачка, иностранка. Рамола боролась и не сдавалась, доказывая себе и другим, что не спасует, неизменно вела борьбу до победы (по выражению мамы). Однако малая, но отчетливая часть ее естества всегда находила утешение в подробных фантазиях о возвращении домой: самолет садится в Гатвике, поездом до вокзала Виктория, подземкой до Кингс-Кросса, потом другим поездом через маленькие городки и разбухающие большие города, прибытие в Ньюкасл, сорок минут на метро до Саут-Шилдс, две минуты пешком (чемодан на колесиках постоянно заваливается на левую сторону), день теплый и солнечный, хотя теплые, солнечные дни бывают на севере Англии редко, а вот и знакомый дом, стиснутый с обеих сторон другими домами, с камышовой кровлей, кирпичными стенами и белыми шпалерами, она проходит через сад к черному входу, оттуда – на кухню, чтобы подсесть к маме и папе за до смешного маленький столик, накрытый уродливой желтой клеенкой. Родители смотрят поверх очков для чтения и улыбаются тихой узнающей улыбкой. Последняя сцена настолько жива в воображении, что в молодости Рамола даже тешила себя мыслью, что возвращение домой действительно произошло в параллельной вселенной. Как бы ни были безопасны и утешительны эти грезы, они наполняют душу Рамолы меланхолией, страхом перед неизбежностью смерти – как если бы, позволив себе грезить наяву, она слишком быстро приблизит будущее, в котором она и родители прирастут к столику на кухне и будут за ним чахнуть, пока три стула не опустеют один за другим. По этой причине она твердо решила никогда не возвращаться домой, и пусть финансовый напряг и все остальное катится к черту.

Рамола щелкает языком в такт мыслям, говорит: «Ну, на сегодня хватит» – и берет телефон. Она отправляет сообщение Джекки и Бобби, надеясь поддержать их – и свой тоже – дух. Попытка заканчивается полным провалом.

Сообщения

21 окт. 2019, 11:37

Рамола Шерман

Ну что, вторая волна, зажжем завтра утром? Кому-нибудь следовало бы заказать памятные футболки. Спортивного серого цвета или, может, голубенькие.

Джекки Джойс

Ага, как же. Извиняюсь, что накачиваю истерику, но у меня есть повод. Только что просмотрела 15-минутное учебное видео «Индивидуальные средства защиты от супербешенства». Пощелкала в «PowerPoint» («PowerPoint» – охренеть!!). И это подготовка персонала? Нам нужны костюмы химзащиты, ты согласна, Рамола? Обычные халаты и бахилы нас не защитят.

Рамола Шерман

Меня тоже не устраивает уровень подготовки, как и противоречивость сведений. Вирус мутировал, вирулентность усилилась, а официально заявляют, что он все еще распространяется через слюну. Видели новости о новом нейротропном вирусе? Ситуация чрезвычайная, я понимаю, но нам должны были выдать для надежности нормальные СИЗ.

Бобби Пиккет

5 крупнейших травмоцентров Бостона не справляются, а мы в сраной Норвудской больнице должны справиться? Ага, щас. Я увольняюсь. Моя жизнь этого не стоит. Тем более у них даже нет плана на случай, если мы заразимся.

Джекки Джойс

Согласна. На двух медсестер из Беверли напали и заразили их, а гребаный ЦКПЗ в пресс-релизе свалил вину на них же, типа они сами нарушили инструкции. Подготовка у них, видимо, была такой же хреновой. Их из кардиологии взяли, твою мать. Они на такое не подписывались.

Бобби Пиккет

Все валят на медсестер. Как это знакомо!! Докторов из Бостона, подхвативших заразу, не обвиняют (извини, Рамола). Доктора – герои! Вы все приедете в больничку завтра утром?

Джекки Джойс

Я приеду. Хотя охренеть как страшно. Слышала, что самаритяне в Броктоне перестали принимать пациентов.

Бобби Пиккет

Черт. Норвуд превратится в зверинец. Может, уже превратился.

Джекки Джойс

У нас есть реальный повод не обслуживать зараженных пцт, нам нужны нормальное оборудование, подготовка, защита. Говорят, самые тяжелые больные проявляют агрессию. Это правда? В бога душу мать. Инф пцтов должны отправлять в Эмори или Небраску.

Рамола Шерман

Без обид, Джекки, ты права, но, похоже, момент упущен, пцт слишком много, всех не перевезешь.

Бобби Пиккет

Ты даже смски пишешь с британским акцентом, док;) Воображаю, как перепуганы медсестры в реанимации. Надеюсь, они получили СИЗ и тренинг получше наших.

Джекки Джойс

Моей подруге Лизе в 9:30 позвонили из отделения интенсивной терапии. «Подготовку на супербешенство проходили?» Лиза: «Нет, а что?» ОИТ: «Просто проводим опрос».

Бобби Пиккет

Какая жопа! Лучше бы я остался в Нью-Йорке. Где, кстати, прибавка к зарплате? Мы можем заразиться и помереть, так и не дождавшись прибавки. Во как!

Джекки Джойс

Да, надо было оставаться в Нью-Йорке. Может, откажемся всей группой, пока не выдадут нормальные СИЗ?

Бобби Пиккет

Я – за. Что больничная сеть, штат или феды сделали такого, чтобы мы ощутили заботу?

Джекки Джойс

Надо слить наш «тренинг» в прессу и пожаловаться на нехватку СИЗ.

Бобби Пиккет

Просто смешно. У нас нет такого снаряжения, как у ЦКПЗ в Атланте.

Джекки Джойс

Лиза говорила, у одного пцт уже через час после экспозиции появились высокая температура и боли. Сказала, сегодня дежурят реаниматоры – бестолочь Эрин назначила. Помнишь, как она «консультировала» наше отделение?

Рамола Шерман

Помню. Надеюсь, Эрин не только расставляет персонал.

Джекки Джойс

Надо всем сказать, что мы понятия не имеем, как обращаться с этой дрянью. Эта гребаная пресс-конференция в Бостоне – сплошное вранье! Чувак из Нацбеза уверял, что все районные больницы обеспечены соответствующим персоналом и снаряжением. Болван-президент пишет в «Твиттере» то же самое.

Бобби Пиккет

Ага, нас «готовили» целых 30 минут, после чего заставили подписать отказ от претензий. Умеют прикрыть задницу!!

Рамола Шерман

И ты подписал? О, боже.

Бобби Пиккет

Мэри даже не смогла объяснить, должны ли наблюдатели тоже быть в СИЗ. Полная лажа. Зачем скрывать, что мы не знаем, что делать? Чтобы надеть комплект, требуется 20 минут. Манжеты прилегают неплотно. Нам нужны серьезная поддержка и снаряжение.

Джекки Джойс

Она всех заставила расписаться, что мы «прошли подготовку». Клэр все еще в Калифорнии? (Надеюсь, что да.) А где Мэг? Нам ВСЕМ нужен план. Нельзя соглашаться. Нет, серьезно. Гребаная сволота… Бобби, не показывай эти смски своим детям!

Бобби Пиккет

У меня ипотека висит на шее, но своя жизнь дороже. И все-таки завтра я выйду. Черт. Мы.

Джекки Джойс

Точно. (Знаю. И ты знаешь, что я тоже выйду.) А вот Мэг вряд ли. У нее есть $.

Рамола Шерман

Хаха! Избираю Джекки спикером нашей группы/отделения.

Джекки Джойс

А я избираю капитаном нашей команды Бобби. Я слишком много ругаюсь.

Рамола Шерман

Бобби: а кто говорил «давай побыстрее закончим тренинг, чтобы пораньше уйти на обед»? Я думала, что я тебя изучила.;)

Бобби Пиккет

Обычно я так себя и веду.

Рамола Шерман

Не волнуйся. Эрин распределит тебя как надо.

Джекки Джойс

Костюм химзащиты на ее тушу все равно не налезет!

Рамола Шерман

Некрасиво, но гениально.

Бобби Пиккет

Бугагагага!!

Телефонный звонок отвлекает Рамолу от группового чата. Весь дисплей занимает фотография с подругой Натали. Снимок был сделан на девичнике шесть лет назад. Они стоят, облокотившись на деревянные перила залитого солнцем бара под открытым небом, поднятые в тосте бокалы, хохочущие рты. На всех – белые футболки с карикатурной физиономией Натали и подписью «Нат надавала обетов верности». Группа назначила Рамолу добровольцем объяснять любопытным смысл надписи на футболках – британский акцент и медицинская лексика делали ее хмельные объяснения еще путанее.

Вид лица Натали в телефоне на мгновение оживляет искру угрызений совести. Помимо нескольких случайных эсэмэс Рамола не говорила с Натали с предрожденчика, состоявшегося два месяца назад. Неизменно практичная Рамола купила в подарок месячный запас пеленок и влажных салфеток. Уходя с вечеринки, она вручила Натали плюшевого медвежонка Паддингтона[4]4
  Герой более 20 детских книг автора Майкла Бонда.


[Закрыть] и целую стопку детских книг, извиняя дополнительный подарок желанием поддержать имидж лучшей подруги.

– Привет, Натали.

– Ох, слава богу, Мола. – Прозвище – память об учебе в колледже, Натали – единственная, кто им еще пользуется. – Я пыталась дозвониться на 911, звонки не проходят. Я… – Натали замолкает и тихо плачет. – Ты дома? Мне нужна твоя помощь. Я не знаю, что делать.

– Да, разумеется. Я у себя. Ты где? С тобой все в порядке? Что случилось? – Рамола испытывает сбивающее с толку ощущение, будто находится не в своем теле, а наблюдает текущий момент со стороны из недалекого будущего, до которого еще надо дожить или заслужить его, она как будто ждала этого звонка и теперь уверена, что он принесет недобрые новости.

– Я в машине. На полпути к тебе. Приеду через пять минут.

Рамола подскакивает к эркерному окну, распахивает шторы, чтобы лучше видеть стоянку.

– Почему ты не дома? Схватки начались?

– Мне пришлось бежать. Случилось ужасное. Мне реально нужна помощь. – Обычно уверенный, настойчивый голос Натали теряет силу с каждым сказанным словом, так что в конце третьего предложения напоминает лепет испуганного ребенка.

– Я помогу – обещаю.

Натали плаксиво шепчет: «Ой, твою мать», шепот переходит в судорожные всхлипы.

– Что с тобой? Ты в порядке, Натали? Мне выйти тебя встретить?

– Рука офигенно болит, – бурчит Натали, явно пытаясь взять себя в руки. – На нас напал какой-то тип. Зараженный. Пол принес в дом продукты, мы стояли в гостиной и говорили, просто говорили, даже не помню о чем… – Фраза обрывается.

– Натали, ты еще тут?

– Короче, входит какой-то тип. Открыл сетчатую дверь и ввалился прямо в наш гребаный дом. Пол попытался его не впустить, но упал и… и… и я пыталась ему помочь тоже, но Пол… – Речь опять дробится на осколки всхлипов, Натали делает глубокий, вибрирующий вздох и снова приходит в себя. – Этот тип убил Пола и укусил меня за руку.

Рамола ахает, прикрыв рот, пятится от окна, точно боится увидеть повторение сцены на автостоянке. Что тут скажешь? Чем утешить Натали?

Когда первоначальный шок проходит, в Рамоле одерживает верх врач-клиницист, этот врач требует дополнительных сведений о Поле, желает убедиться, права ли Натали и действительно ли ее муж мертв. Ей хочется спросить о ране на руке – прокушена ли кожа? – навести справки о зараженном мужчине – как он выглядит, какие у него были симптомы.

– Боже мой, Натали. Не знаю, что и сказать. Я… страшно сожалею. Пожалуйста, соберись и будь внимательна по дороге сюда. Я хочу, чтобы ты добралась целой.

– Ну, кусочек от меня уже откусили.

Трудно определить, смеется Натали или плачет.

– Ничего, мы твою руку обработаем и введем тебе вакцину. – Рамола замечает, что пользуется в разговоре с подругой царственным «мы», которое нередко употребляет в общении с пациентами.

– Мола, Пола больше нет. Пол мертв, твою мать. Что мне делать?

– Мы отвезем тебя в больницу. Немедленно. – Рамола бежит на кухню. Из-под раковины достает коробку с перчатками из нитрила. Перчатки – из клиники, дома она делает в них уборку. Прижимая плечом телефон к уху, натягивает пару перчаток и спрашивает: «Ты уже близко?»

– Только что проехала под виадуком.

Кантонский виадук из гранита и известняка – двухсотлетний левиафан, нависающий над Непонсет-стрит на высоте двадцати метров. Дом Рамолы от него всего в нескольких кварталах.

Рамола спрашивает: «Голова не кружится? Не хочешь остановиться? Я могу подъехать и тебя забрать». Она хватает сумочку с кухонного стола, дважды проверяет, на месте ли ключи от машины. Чьим бы транспортом они ни ехали, Рамола не позволит подруге сидеть за рулем. Она прикрепляет к толстовке свою медицинскую бирку. На Рамоле фланелевые брюки от пижамы, ее «удобные штаны», переодеваться нет времени.

– Останавливаться я не буду. Нельзя. Для оказания помощи и так мало времени, это точно? Правду говорят, что вирус действует очень быстро?

– Ты скоро будешь у меня, мы тебе поможем. Я могу не вешать трубку или ты предпочитаешь держать руль двумя руками? Можешь перейти на громкую связь или совсем отключиться, если так проще и безопаснее. Я слежу из окна. Если хочешь, могу дождаться тебя у обочины.

– Нет! – выкрикивает Натали на грани истерики. – Не выходи, пока я не приеду.

Рамона подскакивает к бельевому шкафу, хватает два полотенца и забрасывает их на плечо. Тут же бежит на кухню за бутылкой воды и полупустым флаконом жидкого мыла для рук, оттуда – назад к входной двери. Сует босые ступни в кроссовки для пробежек.

– Мола, что это за шум? Ты, случаем, не вышла во двор?

– Нет. Я собираю вещи, жду за дверью, надеваю бегуны.

– Их не называют бегуны, – говорит Натали срывающимся голосом, отчего у Рамолы щемит сердце.

– Я их так называю, потому что они бегуны и есть. – Рамола расстегивает молнию на сумке с суточным запасом, кладет в нее воду и мыло, снова занимает пост у окна. – Не буду выходить, пока не увижу тебя. Обещаю.

Рамола открывает окно для чата, пробегает сообщения от Джекки и Бобби, находит эсэмэску с упоминанием высокой температуры всего через час после заражения. По сравнению с обычным бешенством симптоматика нового вируса проявляется с астрономической быстротой. У пациента с обычным бешенством, если его не лечить, симптомы дают себя знать только через несколько недель, иногда даже месяцев. Вирус проникает в организм в месте укуса или экспозиции и медленно продвигается к мозгу вдоль нервных путей со скоростью один-два сантиметра в сутки. Появление симптомов (высокой температуры, тошноты, головокружения, беспокойства, гидрофобии, бреда, галлюцинаций, крайней возбудимости) означает, что вирус преодолел гематоэнцефалический барьер, что у медиков считается рубежом необратимости. Подавить возбудитель бешенства, если он проник в мозг, невозможно. В таком случае вирус неизбежно вызывает смерть.

Лиза говорила, что один пациент почувствовал жар и боли уже через час после экспозиции.

Через час, черт. У Натали действительно мало времени.

Из динамика телефона доносятся приглушенные толчки и стуки, такое впечатление, что Натали сидит на дне колодца.

– Ты еще тут, Мола? Я включила громкую связь.

– Да, я тебя слышу.

– Может, поменяем машину? А то моя запачкана кровью.

– Это не страшно, если только… – Рамола удерживает себя от объяснений, что вирус передается через слюну и не передается через кровь. Для выявления инфекции даже анализ крови не берут. Зато для анализа на антитела и антигены несколько раз берут пробы слюны, спинномозговой жидкости и фолликул у основания шеи.

Рамола раскачивается на пятках, мысленно уговаривая подругу побыстрее появиться на стоянке.

– Обычно я не одобряю езду с превышением скорости, но сейчас я тебе это разрешаю, Натали, если только…

– Я ударила того типа ножом. Прямо между лопаток. Кажется, убила, но Пола не успела спасти. – Натали произносит имя мужа булькающим шепотом, после чего стонет и кричит что-то неразборчивое.

Рамола пытается ее успокоить, ободрить без лживых обещаний, что все будет хорошо.

– Понятно, что одного сочувствия мало, оно даже близко не поможет горю, но я страшно сожалею. Ты почти уже приехала, да? Мы обеспечим тебе помощь – ага, а вот и ты. Превосходно. Остановись у дорожки, я подменю тебя за рулем. Сейчас выйду.

Рамола, не дожидаясь ответа, сует телефон в сумку с вещами. Окидывает последним взглядом пустую квартиру на случай, если забыла что-то важное. Лэптоп закрыт, лежит одиноким островком посредине кухонной стойки. Он больше не нужен, но в душе Рамолы поднимается волна раскаяния и досады на то, что поторопилась свернуть разговор с матерью и отцом.

Она открывает входную дверь и выскакивает на свет пасмурного, холодного дня.

Белый городской внедорожник Натали катится по маленькой стоянке, шины скрипят на последнем повороте, машина резко останавливается у торца пешеходной дорожки. Рамола подбегает к автомобилю. Неуемный ветер бешено вертит под ногами опавшие листья.

Дверца со стороны водителя открылась. Натали рычит от боли, ругается.

– Тебе помочь? – на бегу спрашивает Рамола.

– Я сама. Уже вышла.

Натали осторожно обходит машину спереди, для равновесия придерживаясь за нее правой рукой. Со времен последней вечеринки по поводу предстоящего рождения ребенка ее живот заметно вырос. Натали держит левую руку согнутой в локте. Рукав от предплечья до кисти потемнел от крови. Лицо осунулось, вытянулось, глаза красные.

– Скверное дело, – говорит она.

Рамола лишь кивает, прикусив язык, чтобы с него не сорвались нерешительное, слезливое приветствие или ответ, которые сейчас не устроят ее подругу. Вместо этого она говорит: «Иди сюда. Надо снять твою толстовку, очистить место укуса». Рамола бросает полотенца на крышу автомобиля, опускает сумку на землю и достает из нее воду и флакон с жидким мылом.

Натали послушно выполняет указание, шипя от боли, отлепляет рукав от раны на руке.

– Согни руку, покажи мне бицепс.

Кольцо из маленьких, рваных проникающих ранок окружено вздувшейся, недобро покрасневшей кожей. Кусочек от Натали не откусили – напавший сразу же разжал зубы после укуса.

– У нас есть на это время?

Рамола не знает ответа, но и не колеблется. Она выдавливает жидкое мыло прямо на рану и размазывает его по руке.

– Рабовирус неустойчив, промывание ранки значительно уменьшает вероятность инфекции.

– Но ведь это не обычный вирус.

– Да, не обычный. – Рамола на целую голову ниже Натали, она снизу вверх улыбается в заплаканное лицо подруги. Натали не встречается с ней взглядом, нервно оглядывает стоянку и прилегающие окрестности.

Издалека доносится отрывистый собачий лай, за ним – холодящий кровь, пронзительный вой койота. До переезда в этот район Рамола не подозревала, что здесь могут водиться койоты. С тех пор она привыкла к их вою по ночам. Однако никогда не слышала, чтобы койоты выли посреди бела дня.

Рамола бросает быстрый взгляд через плечо на жилой комплекс. На окне Фрэнка Китинга колеблется занавеска.

– На машину Пола напала бешеная лиса, – сообщает Натали.

В детстве Рамола обожала лисичек. Однажды она знатно оскандалилась в гостиной, полной потягивающих вино взрослых дядь и теть (там сидели и ее родители, которые потом журили ее сквозь смех), когда Рамола явилась из своей спальни с плюшевой лисой, собираясь попросить стакан воды, но нечаянно ляпнула всей компании, что все охотники на лис – пижоны и мудилы.

Рамола пытается выкинуть из головы непрошеный образ симпатичного рыжего лисенка, превращающегося в слюнявого, спотыкающегося монстра. Она говорит: «Мы почти управились». Промывает рану водой из бутылки. Оборачивает предплечье Натали полотенцем. «У меня в машине есть свитер…»

– Мне не холодно. Поедем уже. – Натали открывает пассажирскую дверь и опасливо залезает в кабину.

Рамола стаскивает перчатки и бросает их на землю поверх испачканной кровью толстовки, подавляя интуитивный порыв поднять и выбросить зараженные вещи в бак для мусора. Она быстро кидает свои сумки на заднее сиденье, по ходу дела замечая на полу за пассажирским местом такую же дежурную сумку Натали. Рамола хватает с крыши второе полотенце, подбегает к дверце водителя и распахивает ее. Наскоро протирает рулевое колесо, водительское кресло и внутреннюю обшивку двери. Бросив полотенце на асфальт, садится в машину. Очистить руль как следует не получилось – рулевое колесо до сих пор влажное. С риском собственного заражения она разберется потом, когда они доедут до больницы. Рамола ругает себя за то, что не додумалась надеть две пары перчаток. Опасность подхватить инфекцию минимальна – вирус бешенства не передается через кровь и обычно гибнет, как только зараженная слюна высыхает, и все же не следует хлопать ушами.