Текст книги "Тайна Обители Спасения"

– Давненько уже никто не искал философского камня! И тут же добавлял, принимая серьезный вид:

– Он далеко пойдет, можете мне поверить! Если такой человек решил что-то сыскать, он добьется своего непременно!

И действительно, даже внешностью своей Реми д'Аркс походил на мистических искателей прошлого: бледное лицо, вдохновенный взгляд, высокий, обрамленный уже редеющими волосами лоб, под которым, казалось, мысль и страсть вступили в молчаливую схватку.

Несмотря на свою серьезность, опасных приключений он не чурался, и молодость его была довольно бурной: вспоминали об одной дуэли, где храбрость его граничила с безрассудством. Все рыцари таковы: любезный и по-женски мягкий в манерах, он, быть может, все еще носил клинок под судейской тогой.

Добавим, что, кроме предполагаемого блестящего будущего, Реми д'Аркс имел в настоящем шестьдесят тысяч ливров ренты.

До появления Валентины многие прекрасные дамы, посещавшие особняк Орнан, пытались навязать свои цвета этому сумрачному рыцарю, многие матушки тайком указывали на него своим дочкам, нашептывая в девичьи ушки необходимые указания, разумеется, благопристойные, вполне гармонирующие с цветом беленьких платьиц. Результат равнялся нулю – Реми оставался неуязвим для атак прекрасного пола. Он ходил в особняк Орнан ради самой маркизы, давней приятельницы его матери, а среди гостей отличал полковника Боццо, испытывая к нему чувство сыновней привязанности, и прелестную графиню Корона, которую любил как сестру.

Поначалу могло показаться, что прибытие юной племянницы маркизы никак не повлияло на поведение Реми. Всеобщий любимец всегда был несколько диковат, а с приездом девушки стал дичиться чуть больше, вот и все.

Стоило одной из девиц обнаружить, что Валентина «заметила» (так томно и деликатно выражается высший свет) Реми д'Аркса, как эта новость тотчас же облетела все салонные закоулки, и начались перемиги и пересмехи> ибо неприступность молодого юриста была всем хорошо известна. Реми вполне оправдал ожидание насмешников: его визиты в особняк стали совсем редки, а племянницу маркизы он едва удостаивал вежливыми репликами в случае крайней необходимости.

Светские барышни, весьма проницательно подмечающие симптомы обычного в их среде мелкого флирта, теряют дар ясновидения, как только дело касается глубокого и сильного чувства.

IV
ПОЛКОВНИК

Итак, девушки смеялись и щебетали в ожидании танцев. Возле камина беседа начала затухать, пора было приниматься за вист. Тут и там, разбившись на группки по всему салону, гости обсуждали газетные новости.

В оранжерее, куда изредка кто-нибудь заходил для прогулки, доверительный разговор между молодым юристом и прекрасной графиней становился все более оживленным.

Господин д'Аркс был очень бледен и толковал о чем-то со сдержанным пылом, графиня Корона, слушавшая очень внимательно, то разражалась смехом, то казалась взволнованной, если не пораженной.

То ли случайно, то ли с умыслом, но Валентина, рассеянно пробегавшая пальчиками по клавишам, уселась так, чтобы не терять из виду происходившее в оранжерее. Подруги ее в свой черед старались не упустить мельчайших перемен в очаровательном лице Валентины. Говорить можно что угодно, слова обманывают, зато румянец, внезапно набежавший на щеки, взмах ресниц, открывший глаза, которым положено быть опущенными, или нахмуренный лоб свидетельствуют о многом.

Мари де Тресм, хорошенькая блондинка, заключила музыкальную беседу словами:

– А я все равно предпочитаю Шуберта. Его «Лесной царь» просто прелесть!

И добавила словно между прочим:

– Господин д'Аркс так увлекся разговором с графиней! Валентина закрыла пианино и повернулась спиной к оранжерее.

Послышался слегка надтреснутый голос маркизы, обратившейся к обществу с вопросом:

– Ну как, было в этом месяце какое-нибудь знаменитое дело?

– А как же! – ответила госпожа де Тресм, мать белокурой Мари. – В Париже больше не говорят ни о Рашели, ни о Дюпре, ни о Марио, ни о Гризи, ибо всех затмили Черные Мантии. Колоссальный успех!

Толстый господин, сидевший подле маркизы, заметил:

– У нас в Сомюре тоже ими сильно интересуются.

– И что же это такое, Черные Мантии? – небрежным тоном вопросил принц Сен-Луи с другой стороны камина.

Вопрос этот прозвучал в тот момент, когда слуга объявил о прибытии барона де ля Перьера, который и вошел в гостиную упругим и уверенным шагом.

– Раз двадцать уже я слышал сегодня этот вопрос! – воскликнул он, поклонившись маркизе. – Парижане словно обезумели, давно уже вокруг уголовников не поднималось такого шума!

Гости подались поближе, и даже барышни, перестав шушукаться, навострили уши.

– Мне как-то не верится, – объявил толстый господин, провинциальный родич маркизы, посвятивший себя сельскохозяйственному строительству, – как-то не верится, чтобы эти самые Черные Мантии были столь же опасны, как банда Шатлэна или Эскарпа, о которых мы в Сомюре прекрасно осведомлены благодаря «Судебным ведомостям».

– Благодаря «Судебным ведомостям» вы, сомюрцы, поистине просвященный народ, – с улыбкой ответил барон, пожимая толстую руку. – Как дела, господин Шампион?

– На бирже полный порядок, мой битум подскочил на три франка. Это нужно для спокойствия Европы.

И, приняв важный вид, соответствующий его положению, толстяк почел необходимым добавить:

– «Судебные ведомости», господин барон, отвечают запросам нашего времени. Я очень долго подыскивал для своей дочери такой печатный орган, где не говорилось бы ни о политике, ни о религии, ни о морали, ни – упаси Боже! – о литературе, – это пагубно для семейного счастья. «Судебные ведомости» подошли мне по всем пунктам.

– Газета словно специально создана для развлечения девушек, – поддакнул барон, стараясь сохранить серьезный вид.

– Перед тем как на нее подписаться, – продолжал сомюрец, – я навел справки у своего нотариуса, потому как до этого я часто становился жертвой рекламы и много денежек ухлопал зазря...

– Говорят, – перебил его барон, – что Черные Мантии имеют свою газету.

– В «Судебных ведомостях» об этом ничего не сказано, – простодушно возразил толстяк, – а там обо всем даются самые подробные сведения, я разузнал об этом заранее и весьма доволен. Мы выписываем газету уже восемнадцать месяцев, и каждый вечер мадемуазель де Шампион читает нам ее после ужина.

– Ваша дочь, должно быть, на редкость образованная девица, – заметила госпожа де Тресм с добродушной улыбкой.

Сомюрский родич маркизы покосился на нее с некоторым беспокойством и добавил, понизив голос:

– Разумеется, мадам, я предварительно карандашом отчеркиваю места, которые девице читать неприлично и которые предназначены исключительно для сильного пола, к примеру, когда речь идет о детоубийцах или покушениях на невинность.

Девицы у пианино притворились глухими, на маркизу накатил приступ кашля, а госпожа де Тресм принялась обмахивать себя веером.

– Вы, парижане, – продолжал господин де Шампион посреди тихих смешков, загулявших по залу, – обожаете глотать романы, а они или вредны или же совершенно бесполезны. Того хуже: вы взахлеб читаете гадкие газетные статейки, которые дерзкие перья оппозиции направляют против правительства. Что ж, у каждого свой вкус. Мы, сомюрцы, заботимся о морали и умеем ценить благо общественного порядка.

–. Я совершенно согласен с господином де Шампионом, – отозвался непризнанный сын Людовика XVI, принимая от маркизы карты для виста. – Провинция – последняя надежда нашей больной цивилизации.

Маркиза повернулась к сомюрскому родичу и, оделяя его картами, принялась тихонько втолковывать:

– Он очень умен, наш принц, сами видите, он придерживается тех же взглядов, что и вы, сомюрцы.

Барон де ля Перьер приблизился к полковнику Боццо.

– Сегодня вечером никакого виста, – шепотом предупредил он. – Ваша механика заработала: день настанет.

Тяжелые веки старца опустились, прикрыв вспыхнувший в глазах огонек.

– Дорогой господин аббат, – проговорил он своим обычным ласковым голосом, – смилуйтесь надо мной и займите за карточным столом мое место. Привычка – вторая натура: как только мне предлагают партию в вист, я моментально соглашаюсь, забывая о своем ослабевшем зрении. Будьте добры оказать мне эту услугу.

И, взяв барона под руку, полковник направился к оранжерее.

В салоне продолжали с увлечением толковать о Черных Мантиях.

В парижском обществе все сословия делаются одинаковыми, лишь только речь заходит о каком-нибудь знаменитом деле: это в равной степени занимает и воодушевляет всех. Разговор становился все оживленнее, вовлекая все большее число участников разного пола, возраста и положения.

Провинциал из Сомюра был вовсе не так наивен, провозгласив, что «Судебные ведомости» отвечают запросам нашего времени – все мы помешались на преступлениях, недаром же один издатель сказал: «Нам больше не нужны книги, где в каждой главе всего лишь по два или три убийства».

Все парижское общество, снизу доверху, с жадностью поглощает вести из криминального мира, пригоршнями черпая их в газетах, кабаках и салонах; у всех на устах имена злодеев, вчера еще совершенно безвестных, а нынче овеянных сомнительной славой. Утверждают, что волны ее пробиваются даже сквозь тюремные стены, и жалкие наши герои до самозабвения упиваются своим успехом.

– А правда ли, что господин Мак Лабюсьер, – начала блондиночка Мари, проговаривая имя отличившегося уголовника с тем чувством, с каким обычно произносятся имена прославленных воинов или знаменитых поэтов, – очень хорош собой?

– Настоящий красавец, – последовал ответ. – Датчанин родом, господин отменного тона: одевался у лучших портных, был завсегдатаем Оперы; говорят, две наши самые модные львицы нос к носу столкнулись возле дверей его камеры.

– Вот до чего может довести любопытство! – воскликнула госпожа де Тресм, пытаясь придать анекдоту благопристойность.

– А господин Майлиан?

– О! Этот запросто бывал при дворе!

– К тому же он сотрудничал с господином Скрибом!

– Я знаю его поставщицу перчаток: он за неделю снашивал дюжину с половиной.

– Госпожа Майлиан восхитительно одевалась...

– Значит, имелась и супруга?

– А как же! Она была очень коротка с женой одного известного депутата.

– И усердно занималась благотворительностью.

– А Эбер, тот, кого называли графом де Кастр, перед тем как его арестовали, собирался жениться на полутора миллионах франков плюс в будущем большое наследство.

– А это правда, что господин Майлиан был известен под кличкой Канкан? – снова вступила в разговор хорошенькая Мари, но тут же смолкла, испепеленная разгневанным взглядом матери.

– Потому что он сам его отплясывал, да еще как! – восторженно прокричал юнец, сбежавший из коллежа. – Я видел это в прошлом году собственными глазами на балу Мюзар!

– Неужели вы посещаете подобные увеселения, господин Эрнест?

Посреди жаркого разговора одна лишь Валентина оставалась безмолвной. Да и слушала ли она? Она сидела, склонив голову, с полуопущенными глазами и с застывшей на губах слабой улыбкой – издали ее можно было принять за прелестную статую. Девушка легонько вздрогнула, когда голос позади нее произнес:

– Господин Реми д'Аркс наверняка знает об этом побольше нас!

Валентина подняла глаза и встретила взгляд маркизы, смотревшей на нее с нежной тревогой.

– Не отвлекайтесь, мадам, – одернул партнершу принц, – вы покрыли мою семерку бубен, которая прошла в короли.

Маркиза извинилась с улыбкой: перед тем как покинуть салон, полковник что-то ей шепнул на ухо, и с тех пор она пребывала в задумчивости.

– Девочка! – издалека крикнула маркиза племяннице. – Как только тебе захочется, ты можешь организовать контрданс.

– У нас в Сомюре, – заметил толстый родич хозяйки, – барышни не решаются танцевать в присутствии духовных лиц. Козырей больше нет, командуют мои трефы. Согласны, господин каноник?

Он выложил на стол три карты.

– У нас в Париже, – ответил старенький священник, покрывая его карты, – с танцами устраиваются как могут. А вот насчет козырей вы ошиблись, дорогой господин де Шампион, и по своей вине теряете две взятки.

Валентина и Мари, усевшись к инструменту, заиграли в четыре руки кадриль. В качестве прелюдии мадемуазель де Тресм проговорила:

– А и вправду господин д'Аркс должен знать об этом деле больше других. Но он такой скрытный, из него ни словечка не вытянешь.

В оранжерее остались теперь только две пары: полковник Боццо с бароном у входной двери и Реми д'Аркс с графиней Корона, устроившиеся в противоположном конце и укрытые густыми зарослями.

Барон де ля Перьер, отбросив почтительность, которую он проявлял к старику на людях, держался с полковником фамильярно и даже несколько вызывающе. Полковник же вел себя как обычно: был безмятежно спокоен и учтив.

– Полный порядок, – развязно сообщил барон, – все задуманные вами истории устраиваются словно каким-то чудом. Вы родились в сорочке, патрон, это уж точно.

– Дорогой Лекок, – холодновато ответил полковник, – в моих историях нет никакого чуда: я их устраиваю сам. Глаз у тебя наметанный, но не мешало бы тебе завести очки, чтобы разглядеть получше, как выплетаются нити моих интриг. Это у тебя от молодости, я сам был таким и любил ходить напролом, пока, лет эдак в сорок, не попал в тюрьму – это было в Кастелло Веккио в Неаполе. В камере я имел честь познакомиться с трудом паука – что за хитроумнейшее создание! Если муха угодит в расставленную им ловушку, у нее нет никаких шансов выбраться оттуда. Настоящий талант!

– Как? – раздраженно вскричал Лекок. – Вы хотите сказать, что все это было подстроено заранее: молодой человек из Алжира, девица из балагана и прочие, удачно подоспевшие обстоятельства? Все это припасалось загодя, чтобы беспрепятственно заграбастать бриллианты Карлотты Бернетти?

По лицу полковника скользнула усмешка.

– Когда меня с вами не будет, – промолвил он, – вы узнаете, почем фунт лиха. Бриллианты Карлотты Бернетти интересуют меня не больше прошлогоднего снега. Если бы дело касалось простой наживы, куда выгоднее было бы потрясти маркизу д'Орнан – она уже давно созрела. Но суть вовсе не в этом, мой дорогой; в той партии, которую мы разыгрываем, ставка гораздо выше: жизнь или смерть. Причем речь идет не о жизни других, нам пора спасать свою шкуру. Понял?

– Не понял, – признался Лекок.

Голос старца стал жестким, он проговорил тихо, но очень отчетливо:

– По нашему следу идет ищейка, и очень опытная. Не пытайся угадать имя, это человек не твоего круга, ты никогда не встречал его в доме на Иерусалимской улице, господин де ля Перьер.

– Как знать! – возразил Лекок с тщеславной улыбкой. – Мне приходится вращаться в самых разных кругах, патрон, и вы совершенно напрасно полагаете, что только вам одному присуща способность видеть чуть дальше собственного носа.

Полковник окинул его из-под полуопущенных век быстрым взглядом.

– Ты очень способный мальчик, – произнес он тихо и ласково, – на редкость способный. Ты всегда был моим любимцем, и именно тебя прочу я в свои наследники. Сейчас мы проверим твою догадливость: так где, по-твоему, следует искать ту ищейку, о которой я говорю?

– Черт возьми! – вскричал Лекок. – Искать! Да вон она, эта ищейка, беседует за кусточками с вашей Фаншеттой!

Он указал пальцем в противоположный конец оранжереи, где Фаншетта Корона с прежним неослабевающим интересом внимала речам молодого юриста.

– Браво! Браво! – воскликнул старец тоном учителя, приятно удивленного внезапными успехами ученика. – Я всегда говорил, что из тебя выйдет толк, мой мальчик. Ты сразу же попал в яблочко.

– Будь я на вашем месте, – прервал его Лекок, – я бы с этим птенчиком так не валандался, вот что я хочу вам сказать!

Брови полковника слегка нахмурились, а в углах губ заиграла презрительная улыбка.

– Я очень стар, – медленно процедил он сквозь зубы, – и когда меня не станет, вы поймете, чего я стоил. Этот, как ты выражаешься, птенчик, чрезвычайно опасен, собственно говоря, это первая настоящая опасность, грозящая сообществу, которое я когда-то создал. В жилах этого юноши течет корсиканская кровь – он объявил нам вендетту: вот уже десять лет, как он упорно готовит свою месть в полном уединении. Это искатель и почти колдун. Если бы случай не поставил на его пути человека еще более сильного (и этот человек, разумеется, я), мы бы уже отправились на тот свет.

Лекок сделал большие глаза.

– Подобными вещами не шутят, патрон, – прорычал он, – почему вы не предупредили совет?

– Совет назначен на завтра. Больше меня ни о чем не спрашивай: я – Хозяин, я стою на страже.

– Но черт его побери, значит, он знает довольно много?

– Он знает гораздо больше тебя и почти столько же, сколько я. Если бы острота его зрения не замутнялась тем почтением, какое он испытывает ко мне, он бы давно уже открыл имена участников, точно так же, как он уже открыл факты и всю механику нашего дела.

– Он догадался случайно? – с беспокойством спросил Лекок.

– Ему не надо было догадываться, сама логика его безупречно последовательного труда вывела его к истине.

– Но тогда... – начал Лекок, поглядев старцу прямо в глаза.

Он не докончил фразу, а выразил свою мысль весьма решительным жестом. Полковник уселся и с добродушным видом принялся крутить пальцами.

– В том-то и вся загвоздка, что его нельзя так просто убрать, – вздохнув, пояснил он. – Чертовым писакам никак не запретишь зарабатывать свой хлеб, а в их пьесах попадаются весьма опасные выдумки. Помнишь «Нельскую башню»[2]2
  Пьеса Александра Дюма.


[Закрыть]? Там разыгрывается похожая ситуация: ловкачам вроде нас мешает тип, которого надо убрать., Но этот тип, Буридан, тоже оказался ловкачом и сделал один ход, очень простой, доступный даже ребенку, зато обеспечивший ему неприкосновенность: его связали, окрутили шею веревкой и осталось только воткнуть в горло нож, но не тут-то было – молодчик предвидел этот случай и в надежном месте поместил оружие, готовое выстрелить, если его убьют. Мой дружок Реми не стал утруждать своего воображения, а поступил точно так, как этот самый Буридан: если мы его уберем, тут же взорвется припасенная им мина, и все мы взлетим на воздух, точно пробки от шампанского. Вот так-то!

После этой декларации, произнесенной тоном сухим и жестким, последовала тишина, так что стал слышен пробившийся сквозь листву тропических растений голос графини Корона. Она говорила:

– Это просто невообразимо! Слушая вас, я словно читаю захватывающий роман. Вы безрассудны, как мальчишка, и застенчивы, как юная барышня.

Реми д'Аркс ответил:

– Я люблю ее так, как никогда еще никого не любили. Пока я не признался в этом, у меня оставалась надежда, а если я потеряю надежду, мне кажется, я умру.

Полковник радостно потер руки, покачивая головой в такт кадрили, которую отплясывали в соседней гостиной.

– Капитан Буридан, – с благодушным старческим смешком заговорил он, – имел дело с Маргаритой Бургундской, женщиной очень дурного поведения. Полковник Боццо куда умнее, к тому же он опытный фехтовальщик и сумеет сделать правильный выпад. Но вернемся к нашим заботам, Приятель: ты сам осмотрел эти две смежные меблирашки?

– Они подобраны как по заказу, я там бывал еще до этого дела.

– Кому ты поручил взлом? Тут нужен настоящий искусник.

– Кокотту.

– Ловкий малый, я видел его работу... А кто займется всем остальным?

– Куатье.

Полковник слегка вздрогнул и процедил сквозь зубы:

– Этой скотины побаиваюсь даже я, зато он не даст осечки!

– Неужели такое дело устраивается для того только, чтобы подвести его под арест? – не без опаски полюбопытствовал Лекок.

– Кого? Буридана? Да ни в коем случае! – развеселился полковник. – Пока я с вами, малыш, ничего не бойся: я умею играть на законе так же ловко, как Тальберг на фортепиано. Этой ночью мы запустим в ход очень сложную машину со многими колесиками и пружинками, ее устройство я объясню тебе в другой раз. С помощью этого искусного механизма я засуну Буридана в свой карман.

– Половину я отгадал, – похвалился Лекок. – Если девица примет предложение...

– Он погиб.

– А если она откажет?

– То же самое, мой мальчик: он погиб.

Лекок одарил патрона взглядом завистливым и восхищенным одновременно. От полковника это не укрылось, и на старом его лице расцвело выражение наивного самодовольства.

– Это будет мое последнее дело, – объявил он, – я задумал настоящий шедевр!

С этими словами он взглянул на часы и воскликнул:

– Одиннадцать! Кокотт уже выполнил свое задание, а Куатье засел на чердаке. Мой выход: пойду разыграю с Буриданом свою сценку. А ты, господин барон, возвращайся в гостиную и скажи маркизе, что свадьба Валентины... Нет, пока не надо, скажи ей, что все идет как по маслу.