Текст книги "Санкт-Петербург и русский двор, 1703–1761"

Пол Кинан
Санкт-Петербург и русский двор 1703—1761

Памяти Линдси Хьюз (1949–2007)

БЛАГОДАРНОСТИ

Эту книгу было бы попросту невозможно написать без содействия множества людей и академических учреждений. Исследовательский совет гуманитарных наук финансировал первоначальную стадию моей работы над этим проектом, а Департамент всемирной истории Лондонской школы экономики любезно предоставлял средства на последующие исследовательские командировки. Осуществить этот проект я не смог бы без помощи сотрудников различных российских архивов и библиотек. Назову эти учреждения: Российский государственный архив древних актов, Российский государственный исторический архив, Российский государственный военно-исторический архив, Санкт-Петербургский институт истории Российской Академии наук, Российская национальная библиотека, Российская государственная библиотека, Государственная публичная историческая библиотека, Санкт-Петербургская государственная театральная библиотека. В Великобритании я признателен за помощь сотрудникам библиотеки Школы славянских и восточноевропейских исследований, Британской библиотеки и Национального архива в Кью.

Большинство аспирантов считают себя счастливчиками, имея одного хорошего руководителя, а мне повезло работать с двумя. Роджер Бартлетт был главной движущей силой в течение первых двух лет моего исследования и с тех пор оказывал мне неизменную поддержку. Затем ответственность за меня взяла на себя Линдси Хьюз и добилась – в свойственной ей ободряющей и практической манере – успешного завершения моей диссертации в 2005 г. После ее безвременной кончины в 2007 г. я могу лишь надеяться хотя бы в малой мере воздать долг благодарности за все, чему она меня научила, посвятив эту книгу ее памяти. Я скорблю о ее уходе.

Я в долгу благодарности также перед многими очень занятыми людьми, которые не пожалели драгоценного времени, чтобы частично или полностью прочитать мою работу и поделиться замечаниями. Мне особенно хочется поблагодарить Тима Хохштрассера, Саймона Диксона, Джэнет Хартли, Изабель де Мадарьягу, Доминика Ливена, Гэри Маркера, Венди Росслин и Ричарда Баттервика. Пока я находился в России, моя исследовательская работа стала гораздо продуктивнее благодаря содействию Ольги Кошелевой, Александра Каменского, Евгения Анисимова и Бориса Морозова, чьи советы по теме и руководство по части поисков нужного материала очень мне помогали. В Великобритании Группа изучения России XVIII в. создавала дружелюбную и конструктивную атмосферу при обсуждении моих работ на протяжении десятка лет. В издательстве «Пэлгрейв Макмиллан» я благодарю за помощь Дженни Макколл, Холли Тайлер и Клэр Менс, которые больше двух лет были очень терпеливы ко мне. Наконец (а в личном отношении – важнее всего) я должен поблагодарить моих родителей и братьев, мою жену Ройзин и нашу дочь Найоим, ведь все они в той или иной форме прожили с этой книгой так же долго, как и я. Их любовь и понимание помогли мне пройти этот путь, и я навсегда им благодарен.

ВВЕДЕНИЕ

На протяжении трех столетий, со времени своего основания в 1703 г., Санкт-Петербург не перестает завораживать, и с первого же взгляда нетрудно понять почему. Этот сравнительно молодой город, основанный только в начале XVIII в., стремительно вырос и превратился в прославленную столицу одной из великих держав Европы, и некоторые особенности этого процесса помогают объяснить непреходящую привлекательность Санкт-Петербурга. Его часто называют российским «окном в Европу» – эти слова Франческо Альгаротти, побывавшего здесь в 1730-х гг., четко обрисовывают положение города в географическом и культурном отношении11
  Algarotti F. Letters from Count Algarotti to Lord Hervey and the Marquis Scipio Maffei. London, 1796. Vol. 1. P. 70.


[Закрыть]. Мифы, связанные с созданием и развитием города, по сей день привлекают большой интерес22
  См., например: Синдаловский Н.А. Легенды и мифы Санкт-Петербурга. СПб., 1994.


[Закрыть]. Один популярный пример – это миф о его основании, который встречается во многих литературных произведениях о Петербурге; Петр в нем предстает созидателем нового города в дикой пустыне. Однако в этой картине не учитываются два обстоятельства: то, что в мае 1703 г. Петра, возможно, не было при этом судьбоносном событии, и то, что на предполагаемом пустынном месте основания Петербурга находилась шведская крепость Ниеншанц, а также еще ряд мелких поселений, в первую очередь городок Ниен33
  О присутствии Петра см.: Шарымов А.М. Предыстория Санкт-Петербурга. 1703 год. Книга исследований. СПб., 2004. С. 520–541; в более общем плане см.: Кепсу С. Петербург до Петербурга: История устья Невы до основания города Петра. СПб., 2000.


[Закрыть]. Этот топос основания Петербурга исходит от череды авторов XVIII века, начиная с петровского времени воспевавших свершения основателя города. Затем миф получил широкое хождение благодаря тому, что А.С. Пушкин включил его в знаменитую поэму «Медный всадник»44
  Пумпянский Л.В. Медный всадник и поэтическая традиция XVIII века. Пушкин: Временник Пушкинской комиссии. 1939. Вып. 4–5. С. 94–100.


[Закрыть].

И хотя эти образы Петербурга полны поэтического вымысла и мифов, они существенно влияли на восприятие города. В его характерной архитектуре отразились различные европейские стили; благодаря своему расположению на берегу Балтики он играл важную коммерческую и дипломатическую роль в связях России с Северной и Западной Европой. Эти контакты оказывали сущностное воздействие на Петербург в первые десятилетия после его основания. Кроме того, в XVII в. только Москва могла сравниться размерами и населенностью с другими европейскими городами, а российское общество в целом оставалось преимущественно сельским до конца XIX в. Хотя Санкт-Петербург и не был создан на пустом месте, но строительство нового города такого масштаба стало крупнейшим проектом, а потому и символом большой важности. По моему мнению, именно первая половина XVIII в. задала тон всему дальнейшему развитию Петербурга как ведущего европейского столичного города. Прежде чем познакомить читателя с общими направлениями настоящей работы, я хочу коснуться двух вопросов, которые встретились мне на начальном этапе исследования, а впоследствии помогли вписать эту книгу в научный контекст. Вопросы эти связаны с выбором периода исследования – первой половины XVIII в., а также его предмета – культурной жизни Санкт-Петербурга.

Значение Петра I, или Великого, и его царствования для России издавна служит темой дискуссий. Как в народном восприятии, так и в академической науке он по-прежнему остается в центре внимания. Живой характер и странности Петра ярко описаны в популярных сочинениях о его царствовании55
  Популярный пример современной книги такого рода: Massie R. Peter the Great: His Life and World. New York, 1981. (Она-то впервые и познакомила меня с русским царем и его временем).


[Закрыть]. Научный же анализ упорно посвящали результатам петровских реформ, давая позитивные или негативные оценки их последствий для дальнейшего развития России66
  Неудивительно, что Петр занимал важное место в споре между славянофилами и западниками в XIX в.: Riasanovsky N. Russian Identities: a Historical Survey. Oxford, 2005. P. 151–160.


[Закрыть]. В советское время исследователи обсуждали, главным образом, роль Петра в преобразовании России, причем культура в этом процессе считалась менее важной, чем военное дело или экономика77
  Обзор советского периода изучения Петра см.: Riasanovsky N. The Image of Peter the Great in Russian History and Thought. Oxford, 1985. P. 234–302.


[Закрыть]. Если в нескольких важных работах, особенно в конце советского периода, исследовалась цена этих «революционных» реформ – например принудительное и контролирующее начало петровской системы, – то фундаментальная парадигма исследований не изменилась сколько-нибудь существенно в сравнении с концом имперского периода (до 1917 г.)88
  Cracraft J. The Petrine Revolution in Russian Culture. Cambridge, MA, 2004. P. 1–12. Такой критической работой о петровских реформах является книга: Anisimov E.V. The Reforms of Peter the Great: Progress through Coercion in Russia / Transl. J. Alexander. Armonk, NY, 1993 (см. на русском: Анисимов Е.В. Время петровских реформ. СПб., 1989).


[Закрыть]. Однако за последние два десятилетия вышел целый ряд работ о петровской эпохе, которые, воздавая должное трудам предшественников, демонстрируют достоинства иного подхода к этому периоду. В частности в этих работах анализируются ранее недостаточно изученные его аспекты – влиятельные политические сети, сложные формы культурного самовыражения власти при петровском дворе и т.д.99
  Два образца таких исследований представляют собой работы: Hughes L. Russia in the Age of Peter the Great. New Haven, CT, 1998; Bushkovitch P. Peter the Great: The Struggle for Power, 1671–1725. Cambridge, 2001.


[Закрыть] Другие недавние исследования позволяют лучше представить себе характер данного периода в контексте важных событий предшествующего XVII столетия и влияния иностранных образцов1010
  См., например: Kotilaine J., Poe M. (eds.). Modernizing Muscovy: Reform and Social Change // Seventeenth-Century Russia. London, 2005.


[Закрыть].

Еще один аспект дискуссии о значении Петра I выдвигает на передний план десятилетия между его смертью в 1725 г. и восшествием на престол Екатерины II в 1762 г. Это время между двумя «великими» царствованиями в России XVIII в. часто недооценивали из-за представления (как научного, так и общераспространенного) о слабости и неустойчивости тогдашних властителей, которых один историк незабываемо описал как «невежественных распутных женщин, полоумных германских принцев и малых детей»1111
  Florinsky M. Russia: A History and an Interpretation. London, 1953. Vol. 1. P. 432.


[Закрыть]. Эта точка зрения оказалась и широко распространенной, и живучей, так что десятилетия середины XVIII в. остались сравнительно малоизученными. Но все-таки в историографии существует ряд работ об этом времени, с попытками оправдать или хотя бы лучше понять этих правителей1212
  Примеры таких работ, сохраняющих ценность, см.: Lipski A. A Re-Examination of the „Dark Era“ of Anna Ioannovna // American Slavic and East European Review. Vol. 15 (1956). P. 477–488; Анисимов Е.В. Россия в середине XVIII века: борьба за наследие Петра. М., 1986 (в англ. пер.: Anisimov E.V. Empress Elisabeth: Her Reign and Her Russia, 1741–1761 / Transl. J. Alexander. Gulf Breeze, FL, 1995).


[Закрыть]. Недавно возникла общая тенденция заново обратиться к исследованию эпохи дворцовых переворотов с применением внушительного комплекса архивных и опубликованных материалов, чтобы проанализировать и опровергнуть некоторые мифы, такие как проблема стагнации или влияние фаворитов1313
  См., в частности: Курукин И.В. Эпоха «дворцовых бурь»: очерки политической истории послепетровской России. 1725–1762 гг. Рязань, 2003.


[Закрыть]. Если в ревизионистских исследованиях петровской России подчеркивается необходимость изучения масштаба и характера петровских преобразований в более широком контексте, то значение послепетровского периода выявляется при изучении последствий этих реформ, так как их эффективность и устойчивость уже можно оценивать должным образом. Учитывая размах преобразований, которым Россия подверглась в эту эпоху, и не в последнюю очередь – то бремя, которым они обернулись для населения, неудивительно, что один ведущий историк говорит о необходимости «передышки» в послепетровский период, т.е. времени, когда многочисленные реформы могли прочнее укорениться и лучше приспособиться к обстановке1414
  Kamenskii A.B. The Russian Empire in the Eighteenth Century: Searching for a Place in the World / Ed. and transl. D. Griffiths. Armonk, NY, 1997. P. 128–129 (см. на русском: Каменский А.Б. Российская империя в XVIII в.: традиции и модернизация. М., 1999).


[Закрыть].

Петербург как раз и был одним из преобразований, введенных Петром и нуждавшихся в таком периоде адаптации, пусть впоследствии он и стал самым зримым и долговечным из всех петровских начинаний. Желание Петра основать новый город зародилось в 1690-х гг., но сам Петербург – это явный пример нововведения, не имевшего никаких корней в допетровской эпохе. Кроме того, местоположение города и предназначенные ему функции, несомненно, отражают стремление Петра к прямому контакту с остальной Европой – в военном, коммерческом, культурном отношении1515
  Jones R. Why St. Petersburg? // Hughes L. (ed.). Peter the Great and the West: New Perspectives. Basingstoke, 2001. P. 189–205.


[Закрыть]. Поэтому возникает соблазн видеть в Петербурге физическое воплощение широкомасштабных целей царя-реформатора. И хотя реальность, разумеется, сложнее, чем предполагает этот общий подход, мысль Дж. Крэйкрафта о том, что город был заложен и строился в рамках замысла создать новый образ России внутри страны и за границей, кажется поразительной и, на мой взгляд, убедительной1616
  Cracraft J. The Revolution of Peter the Great. Cambridge, MA, 2003. P. 135–156.


[Закрыть]. Петербург с первых десятилетий своего существования стал предметом обширной и разнообразной литературы, причем как местным жителям, так и авторам извне хотелось побольше узнать о его истории и характерных чертах, особенно с приближением одного из юбилеев, как было в 1903 и 2003 гг.1717
  Об увлечении русских изучением Петербурга см.: Johnson E.D. How St. Petersburg Learned to Study Itself: the Russian Idea of Kraevedenie. University Park, PA, 2006.


[Закрыть] Современные истории города обыкновенно повествуют о развитии Петербурга с начала имперской эпохи до советского периода и далее, рассматривая его при этом в качестве тигля политических, социальных и культурных перемен в России1818
  См., например: Lincoln W.B. Sunlight at Midnight: St. Petersburg and the Rise of Modern Russia. Oxford, 2001.


[Закрыть].

Петербург стал важной темой для череды поколений русских писателей, и вопрос о том, что же он представляет собой, рассматривался в ряде работ, посвященных его отображению в литературе. В этих работах анализируется риторическое и символическое отображение города, так часто предстающее в его описаниях1919
  Николози Р. Петербургский панегирик XVIII века: миф – идеология – риторика / Пер. М.Н. Жарова. М., 2009; Buckler J. Mapping St. Petersburg: Imperial text and Cityshape. Princeton, NJ, 2001.


[Закрыть]. Для избранного мною периода начала XVIII в. признанной отправной точкой остается фундаментальный труд П.Н. Петрова по истории Санкт-Петербурга до 1782 г., содержащий не только богатейшую информацию, но и критический взгляд на некоторые городские мифы2020
  Петров П.Н. История Санкт-Петербурга с основания города до введения в действие выборного городского управления по учреждениям о губерниях (1703–1782). СПб., 1884.


[Закрыть]. Строительство и первые годы жизни города при Петре освещены первопроходческой работой С.П. Луппова2121
  Луппов С.П. История строительства Петербурга. М., 1957.


[Закрыть]. Эта тема получила дальнейшее развитие в двух крупных исследованиях сравнительно недавнего времени, О.Г. Агеевой и Е.В. Анисимова, в которых гораздо больше внимания уделено социальной и культурной жизни юного города2222
  Агеева О.Г. «Величайший и славнейший более всех градов в свете» – град святого Петра: Петербург в русском общественном сознании начала XVIII века. СПб., 1999; Анисимов Е.В. Юный град: Петербург времен Петра Великого. СПб., 2003.


[Закрыть]. Каждая из названных книг, как обобщающих, так и конкретных, сыграла важную роль в формировании моего представления о городе и в выборе областей для дальнейшего исследования.

Настоящая книга рассматривает Санкт-Петербург как сознательную попытку создать полигон для конкретных социальных и культурных преобразований России, на фоне дальнейшего развития ее связей с остальной Европой. Это не означает для меня ни того, что эти попытки являлись последовательным или цельным набором шагов, ни того, что Петербург следует воспринимать как Российскую империю в миниатюре. Для страны, в которой в данный период официально зафиксированное городское население составляло три процента от общего числа жителей, Петербург вряд ли был типичен по составу и уровню прироста населения2323
  Кизеветтер А.А. Посадская община в России XVIII столетия. М., 1903. С. 113.


[Закрыть]. В результате в моем исследовании рассматривается развитие Петербурга в нескольких взаимосвязанных ракурсах, с особым акцентом на роли двора в стимулировании и регулировании культурной жизни города. В работе охвачен период от основания Петербурга до смерти дочери Петра, Елизаветы, значение которого нередко недооценивалось при изучении этой темы. На мой взгляд, достижения этого периода имеют ключевое значение для понимания приоритетов и действий Екатерины II как в отношении собственно города, так и в отношении двора2424
  Линия поведения Екатерины II в отношении города подробно рассмотрена в кн.: Munro G. The Most Intentional City: St. Petersburg in the Reign of Catherine the Great. Madison Cranbury, NJ, 2008.


[Закрыть]. Для того чтобы создать контекст для анализа, заключенного в последующих главах, ниже кратко представим три проблемы, составляющие фон этой книги: вопрос об отношениях России с остальной Европой, недавние достижения науки в изучении двора раннего Нового времени, в частности в России, и, наконец, сравнение Петербурга с другими городами, являвшимися резиденциями дворов (Rezidenzstädte).

РОССИЯ И ЕВРОПА

Сравнивая Россию XVIII в. с широко определяемым регионом, именуемым Европой, или Западом, следует задаться вопросом, что этот регион значил для современников, а не прилагать это определение анахронистически. Рискуя сильно преуменьшить, можно сказать, что в раннее Новое время термин «Европа» был комплексным, как и сейчас. Религиозный раскол Реформации поставил под вопрос представление о единстве католического христианства времен Средневековья, а попытки создать «универсальную монархию» были сорваны династическими распрями XVI–XVII вв.2525
  Burke P. Did Europe Exist before 1700? // History of European Ideas. 1980. Vol. 1. P. 1–29.


[Закрыть] Тем не менее религиозные идеи и идеи римского классицизма по-прежнему определяли содержание дискурса «Европы» в кругах ученых начала Нового времени. В их глазах Европа была сердцем цивилизованного мира, и считалось, что ей присущи некоторые ценности, например свобода, подчеркивавшие ее цивилизованность по сравнению с ее соперниками-«варварами» в Азии и Северной Африке2626
  Pocock J.G.A. Some Europes in their History // A. Pagden (ed.). The Idea of Europe: From Antiquity to the European Union. Cambridge, 2002. P. 55–71.


[Закрыть]. Россия же представляла собой интересный объект применения этих идей. В Средние века она составляла часть европейской системы, когда Киевская Русь поддерживала постоянные, хотя и несистематические отношения с рядом ведущих держав, таких как Византийская империя2727
  Raffensberger Ch. Reimagining Europe: Kievan Rus’ in the Medieval World. Cambridge, MA, 2012.


[Закрыть]. После двухвекового монгольского владычества великий князь Московский Иван III решительно утвердил свой суверенитет, что привело к возобновлению отношений с другими правителями Европы в XV в. В итоге Московия сформировала коммерческие и дипломатические контакты с несколькими германскими государствами, а с середины XVI столетия также с Англией и Республикой Соединенных провинций.

Династический брак Ивана III, принесший ему союз с династией Палеологов, бывших правителей Византии, стал важным шагом к широкому признанию России на европейской сцене. С падением Константинополя в 1453 г. Москва стала претендовать на роль ведущего православного христианского государства и восточного преемника имперского наследия Рима2828
  Majeska G. Rus’ and the Byzantine Empire // Gleason A. (ed.). A Companion to Russian History. Oxford, 2009. P. 61–62.


[Закрыть]. Однако в то же время Московия на протяжении почти всего раннего Нового времени оставалась глухой окраиной континентальной Европы, а ее непоколебимое православие создавало напряженность с католической церковью, с которой произошел разрыв еще в 1054 г. И все же небольшое, но постепенно возрастающее число иностранцев приезжало в Россию, в том числе ремесленники, купцы, солдаты и дипломаты. Описания, оставленные этими путешественниками, играли ключевую роль в формировании в начале Нового времени полемики о России, о ее форме правления, о ее статусе цивилизованной (или нецивилизованной) страны2929
  Poe M. A People Born to Slavery: Russia in Early Modern European Ethnography, 1476–1748. Ithaca, NY, 2000.


[Закрыть]. Хотя приезжие иноземцы вызывали недоверие, чтобы не сказать, ксенофобию, московская элита пользовалась их компетентностью на протяжении всего допетровского периода, что очевидно хотя бы из итальянского влияния на архитектуру Кремля и его соборов3030
  См., например: Shvidkovsky D. Russian Architecture and the West. New Haven, CT, 2007. P. 73–104.


[Закрыть]. Иностранное присутствие обрело постоянный оплот в середине XVII в. с появлением Немецкой слободы в Москве, оказавшейся важным, хоть и ограниченным каналом для притока иностранных специалистов, для переноса их знаний и практических навыков3131
  Baron S. The Origins of the Seventeenth-Century Moscow’s Nemeckaja Sloboda // California Slavic Studies. 1970. Vol. 5. P. 1–17.


[Закрыть].

С тех пор эти связи развивались в нескольких важных направлениях. В Европе все лучше осознавали существование Московии. Ее участие в Священном союзе против Османской империи в 1680-е гг., хотя бы в качестве союзника Польши, едва ли было успешным в военном отношении, но в нем отразилось признание полезной роли Московского государства в международных делах, а также гарантировалась принадлежность ему Левобережной Украины3232
  Hosking J. Russia and the Russians. Cambridge, MA, 2001. P. 181–182.


[Закрыть]. Это приобретение, кроме того, приблизило Россию к «Европе» в географическом смысле, хотя общепризнанная восточная граница Европы и так постепенно перемещалась в восточном направлении, от Дона в XV в. до Уральских гор в XVIII столетии3333
  Parker W.H. Europe: How Far? // The Geographical Journal. 1960. Vol. 126/3. P. 278–286.


[Закрыть]. Этот рубеж предложили, на основании анализа различий физико-географических черт по обе стороны Уральского хребта, Филипп Иоганн фон Штраленберг, шведский офицер, находившийся в плену в России, и В.Н. Татищев, русский географ и поборник петровского наследия, впервые выступивший в этом споре от имени России3434
  Bassin M. Russia Between Europe and Asia: The Ideological Construction of Geographical Space // SR. 1991. Vol. 50/1. P. 6–7.


[Закрыть]. Хотя Россия простиралась на обоих континентах, сердце ее лежало по европейскую сторону от этого рубежа. Если Московия имела в это время обширные контакты с азиатскими державами и питала к ним определенное уважение, то существовало и явственное чувство их чужеродности, сформированное не в последнюю очередь на религиозных основаниях. Подобным образом, в отношениях с Сибирью и в морских исследованиях ее берегов с конца XVIII в. отмечается много сходства между имперскими позициями России и стран Европы3535
  См. статьи Уортмана и Оллуорта в сб.: Whittaker C. (ed.). Russia Engages the World, 1453–1825. Cambridge, MA, 2003. P. 91–117, 139–161.


[Закрыть].

Еще один аспект этой взаимосвязи относится к «европеизации» России в указанный период. Сейчас термин «европеизация» стал несколько распространеннее, чем его параллели «вестернизация» или «модернизация», но он, естественно, напоминает о спорной природе подобных концепций (или процессов) для России3636
  Так, о дискуссии по поводу «модернизации» и вопроса о ее применимости к России XVIII в. см.: Dixon S. The Modernization of Russia, 1676–1825. Cambridge, 1999. P. 1–24.


[Закрыть]. Неточность подобных всеохватных терминов уже выявлена в ходе долговременного спора об этом предмете, в котором были поставлены важнейшие вопросы хронологии этого процесса, сфер его влияния, масштабов его воздействия3737
  См., например дискуссию об этих проблемах между М. Раевым, И. де Мадарьягой и Дж. Крэйкрафтом: SR. 1982. Vol. 41/4. P. 611–638.


[Закрыть]. Прав П. Бушкович, подчеркивая, как опасно характеризовать результаты развития России в терминах абстрактной «Европы», нередко основанных на исключительном, а не на типичном3838
  Bushkovitch P. Cultural Change among the Russian Boyars, 1650–1680: New Sources and Old Problems // Forschungen zur osteuropäischen Geschichte. No. 56. 2000. P. 92–94.


[Закрыть]. Имея это в виду, я опирался на работу Дж. Крейкрафта, чья монография о культурном развитии России в петровскую эпоху и о восприятии разнообразных европейских влияний содержит краткое, но полезное определение европеизации: «ассимиляция или, скорее, присвоение до некоторой степени европейских практик и норм»3939
  Cracraft J. Petrine Revolution in Russian Culture. P. 308.


[Закрыть]. Настоящее исследование помещает Петербург и его культурную жизнь рассматриваемого периода в широкий контекст исследований других примеров Европы того времени, чтобы понять характер и масштабы его развития.

РОССИЯ И ДВОР РАННЕГО НОВОГО ВРЕМЕНИ

У людей раннего Нового времени не существовало сомнений в том, что королевский двор занимает центральное место в мире. Для народных масс, как и теперь, жизнь и деятельность королевских особ обладала известной притягательностью, которая могла объясняться и верноподданническими чувствами, и справедливым негодованием, и праздным любопытством. Этот интерес подогревался публикацией истории королей, биографий, собраний исторических анекдотов – данное течение в литературе живет по сей день, хотя сама монархия как политический институт и поблекла. Однако двор редко служил предметом внимания ученых, ассоциируясь с интересом к церемониальной обстановке и внешним атрибутам придворной жизни на поверхностном уровне. Серьезное академическое исследование королевских дворов началось лишь в недавние десятилетия. Труд Норберта Элиаса о придворном обществе стал, несомненно, крупным вкладом в это направление, несмотря на обширную критику, которой он подвергался со стороны историков данного периода4040
  Элиас Н. Придворное общество. М., 2002. Ценный обзор историографии двора и взвешенную критику работы Н. Элиаса о придворном обществе см.: Duindam J. Myths of Power: Norbert Elias and the Early Modern European Court. Amsterdam, 1994.


[Закрыть]. Заслуга Элиаса состоит в импульсе к пересмотру некоторых основных представлений о составе и функциях королевского двора, проясняющему его роль как института раннего Нового времени4141
  Важный сборник, посвященный этим вопросам, см.: Asch R., Birke A. (eds.). Princes, Patronage, and the Nobility: The Court at the Beginning of the Modern Age, p. 1450–1650. Oxford, 1991.


[Закрыть]. В новых исследованиях истории двора разработана детальная, более тонко нюансированная картина двора раннего Нового времени как основного центра событий данного периода, а также пересмотрены прежние положения об отношениях короля и элиты, о роли религии, о влиянии новых культурных практик4242
  См., например статьи, представленные в сб.: J. Adamson (ed.). The Princely Courts of Europe: Ritual, Politics and Culture under the Ancien Régime, 1500–1750. London, 1999.


[Закрыть].

Историография русского двора представляет собой столь же разнородную картину. Историки позднего имперского периода создали ряд важных научных трудов о правителях и их дворах прежних веков, и некоторые из них остаются классической отправной точкой для современных исследований на эту тему4343
  См., например: Волков Н.Е. Двор русских императоров в его прошлом и настоящем. В 4-х ч.. СПб., 1900.


[Закрыть]. Несмотря на существовавший тогда уклон в сторону биографических исследований, в которых исторические анекдоты и сплетни соседствовали с архивными материалами, в них отчасти раскрывается совокупность официальных и популярных представлений о некоторых правителях, особенно о Екатерине II4444
  Dixon S. Catherine the Great and the Romanov Dynasty: The Case of the Grand Duchess Maria Pavlovna (1854–1920) // R. Bartlett, L. Hughes (eds.). Russian Society and Culture and the Long Eighteenth Century. Münster, 2004. P. 200–209.


[Закрыть]. В советский период исследования двора были довольно скудными, так как в марксистской историографии этот институт отождествлялся с деспотической жестокостью, коррупцией и развратом. Существенный вклад в наше понимание двора XVIII в. был в этот период сделан в области изучения его организационной и финансовой структуры4545
  См. фундаментальное исследование этой темы: Троицкий С.М. Финансовая политика русского абсолютизма в XVIII веке. М., 1966.


[Закрыть]. Такая работа была, несомненно, полезна, особенно потому, что выявила сложность и фрагментарность материала, относящегося к данной тематике. В последние десятилетия этот подход стал меняться, так как царский двор снова сделался предметом серьезных исследований, постепенно вливающихся в обширную историографию двора за пределами России4646
  Отличный обзор некоторых ведущих работ см.: Zitzer E. New Histories of the Late Muscovite and Early Imperial Russian Court // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2005. Vol. 6/2. P. 375–392.


[Закрыть]. Подъем этой новой волны в изучении истории двора в России был дополнен бурным интересом к другим граням раннего Нового времени, которые прежде игнорировались или оттеснялись на второй план, например проблемы религии, гендера, идентичности4747
  См., например: Bushkovitch P. Religion and Society in Russia: The Sixteenth and Seventeenth Centuries. Oxford, 1992; Thyret I. Between God and Tsar: Religious Symbolism and the Royal Women of Muscovite Russia. DeKalb, IL, 2001; Wirtschafter E.K. Social Identity in Imperial Russia. DeKalb, IL, 1997.


[Закрыть].

Ценность этих исследований состоит в том, что они оспаривают прежние предположения или восполняют пробелы в наших знаниях, опираясь на обширную работу в русских архивах – ныне более доступных, чем когда-либо раньше, – и на сравнительный анализ, основанный на исследованиях других конкретно-исторических тем, а также на данные родственных академических дисциплин. При этом двор предоставляет полезный ракурс, с которого можно подходить к ряду таких областей исследования. Некоторые историки оспаривают широко принятое мнение, что у Петра I не хватало времени или терпения на сложные ритуалы, а потому он ввел новый «светский» двор, в противовес его московскому религиозному предшественнику4848
  Так, один из вариантов этого мнения изложен в статье: Anderson M. Peter the Great: Imperial Revolutionary? // Dickens A. (ed.). The Courts of Europe: Politics, Patronage and Royalty, 1400–1800. London, 1977. P. 263–281.


[Закрыть]. На самом деле, как отмечалось выше, Петр воспринял те существующие старомосковские обычаи, которые годились для его целей, а в остальном одновременно ввел новые, что отразилось в реформе московского церемониального календаря и в учреждении празднования новых годовщин4949
  Погосян Е. Петр I – архитектор российской истории. СПб., 2001.


[Закрыть]. В сущности, царствование Петра далеко не было периодом сплошной секуляризации в русской культуре, и в недавних исследованиях ясно показано, что деятельность его ближнего кружка имела религиозные основы, а православие сохраняло свою важную роль в главных ритуалах двора5050
  Живов В.М. Культурные реформы в системе преобразований Петра I // Кошелев А.Д. (ред.). Из истории русской культуры. М., 1996. Т. 3. С. 528–583; Zitser E. The Transfigured Kingdom: Sacred Parody and Charismatic Authority at the Court of Peter the Great. Ithaca, NY, 2004 (см. русский перевод: Зицер Э. Царство Преображения: Священная пародия и царская харизма при дворе Петра Великого. М., 2008).


[Закрыть]. Например об этом говорит исследование г. Маркера, посвященное культу святой Екатерины в России XVIII в. и содержащее искусный анализ соотношения между православием, женским правлением и его отражением в русской придворной культуре5151
  Marker G. Imperial Saint: The Cult of St. Catherine and the Dawn of Female Rule in Russia. DeKalb, IL, 2007.


[Закрыть].

Детальная архивная работа выявила большой объем не исследованного ранее материала, относящегося к эволюции русского двора как института в течение XVIII в. Так, О.Г. Агеева рассмотрела этот процесс в двух дополняющих друг друга монографиях. В первой автор рассматривает «европеизацию» двора, анализируя наименования придворных должностей и введение новых правил, разработанных зачастую на основании практики иностранных дворов5252
  Агеева О.Г. Европеизация русского двора, 1700–1796 гг. М., 2006.


[Закрыть]. Вторая работа представляет собой исчерпывающее исследование придворной администрации, главных должностей и финансовых дел в манере, подобной работе Дуиндама о Версале и Вене5353
  Агеева О.Г. Императорский двор России, 1700–1796 гг. М., 2008.


[Закрыть]. Если сравнительный контекст других европейских дворов в основном не изучен, то эти две монографии, несомненно, устанавливают новый золотой стандарт для архивных исследований русского двора. К ним примыкают другие, столь же подробные архивные изыскания, среди которых недавнюю книгу К.А. Писаренко о дворе Елизаветы можно приветствовать как вклад в изучение недостаточно освещенного периода, ибо она содержит множество новых деталей по широкому спектру жизни двора5454
  Писаренко К.А. Повседневная жизнь русского двора в царствование Елизаветы Петровны. М., 2003.


[Закрыть]. Этот новый подход лежит в основе моей работы, способствуя пониманию сложности изучаемого периода, и я рассматриваю роль двора в созидании и взращивании церемониальной и общественной жизни Санкт-Петербурга. Органическая связь между русским двором, придворной верхушкой и городом сопоставима с примерами аналогичных отношений в Европе, которые рассмотрены в нижеследующем разделе.

РОССИЯ И RESIDENZSTADT

Заботу Петра и его преемников о развитии Петербурга некоторые историки рассматривали как попытку создать в России некую версию германского Residenzstadt, или «стольного града», города-резиденции5555
  См., например: Alexander J. Petersburg and Moscow in Early Urban Policy // Journal of Urban History. 1982. Vol. 8/2. P. 146–148.


[Закрыть]. В самой своей основе термин Residenz использовался, чтобы обозначить постоянное или хотя бы длительное пребывание правителя и его двора в конкретном месте, в противоположность кочующим средневековым и ренессансным дворам, которые постоянно перемещались в разные центры по всему своему владению5656
  Wilson P. Absolutism in Central Europe. London, 2000. P. 65–66.


[Закрыть]. Эта тенденция имела ряд причин. Рост численности двора и расходов на его содержание делал постоянную базу более привлекательной, к тому же такие города-резиденции могли использоваться как материальное или символическое воплощение богатства, статуса и, наконец, власти их правителя5757
  Классическое, хотя и своеобразное рассмотрение этой темы см.: Mumford L. The Culture of Cities. London, 1938. Глава 2, особенно с. 78–82, 108–113.


[Закрыть]. Как правило, присутствие властителя с двором преображало малые или большие города, или, как в случае Санкт-Петербурга, их специально строили для этой цели. Тому есть выдающиеся примеры по всей Европе раннего Нового времени5858
  См., например: Andermann K. (ed.). Residenz–Aspecte hauptstädtischer Zentralität von der frühen Neuzeit bis zum Ende der Monarchie. Sigmaringen, 1992.


[Закрыть]. Одним из первых примеров того, как королевский двор избрал постоянное место, а затем преобразовал его в соответствии со своими потребностями, было развитие Мадрида при испанских Габсбургах. Они, начиная с Филиппа II, своими королевскими инвестициями превратили маленький городок в крупный столичный город5959
  Rodríges-Salgado M. The Court of Philip II of Spain // Asch R., Birke A. (eds.). Princes, Patronage, and the Nobility. P. 207–244.


[Закрыть]. Дворец и садовый комплекс Людовика XIV в Версале представляют собой выдающийся и влиятельный образец резиденции, заново созданной на месте старого охотничьего домика и специально размещенной за пределами Парижа6060
  Blanning T.C.W. The Culture of Power and the Power of Culture. Oxford, 2002. P. 29–33.


[Закрыть].

Несомненно, Версаль был одним из самых впечатляющих явлений такого типа, но он не оказывал столь всеохватного влияния, как думают традиционно. Главные династические соперники Бурбонов, австрийские Габсбурги, имели другой вариант – более суровую, но столь же величественную резиденцию на базе венского дворца Хофбург6161
  Spielman J. The City and Crown: Vienna and the Imperial Court, 1600–1740. West Lafayette, IN, 1992.


[Закрыть]. Далее, стиль итальянских архитекторов, воплощенный в постройках Джанлоренцо Бернини, возведенных в Риме в XVII в., мог не отвечать вкусам Людовика XIV, но пришелся по нраву в тогдашней Центральной и Северной Европе6262
  Kaufmann Th. D. Court, Cloister, and the City: The Art and Culture of Central Europe, 1450–1800. Chicago, IL, 1995. P. 270–279.


[Закрыть]. Такое разнообразие культурных влияний можно наблюдать при целой серии дворов разного размера и значения, где правило множество князей, герцогов, епископов и прочих правителей, сидевших по всем германским землям во второй половине XVII в.6363
  Полезный обзор см. в работе: Whaley J. Germany and the Holy Roman Empire. Oxford, 2012. Vol. 2. P. 228–229.


[Закрыть] Величественная резиденция служила властителю для утверждения его статуса – реального, вожделенного, а порой и «утешительного» – дабы снискать признание современников как в стране, так и за рубежом. Амбиции баварских Виттельсбахов и курфюрстов Саксонии находили выражение в масштабных реконструкциях Мюнхена и Дрездена начиная с 1680-х гг.6464
  Klingensmith S. The Utility of Splendor: Ceremony, Social Life, and Architecture at the Court of Bavaria, 1600–1800. Chicago, IL, 1993. P. 19–64; Watanabe-O’Kelly H. Court Culture in Dresden: From Renaissance to Baroque. Basingstoke, 2002. P. 193–212.


[Закрыть] Претензия правителя Пруссии на королевский титул в 1701 г. заставила его совершить крупные вложения в Берлин – Фридрих I стремился укрепить свое новое положение при помощи обширных строительных начинаний и пышных придворных празднеств. При этом прусские короли продолжали короноваться в Кенигсберге, что напоминает ситуацию в России6565
  Friedrich K., Smart S. (eds.). The Cultivation of Monarchy and the Rise of Berlin: Brandenburg-Prussia, 1700. Farnham, 2010; Clark Ch. Iron Kingdom: The Rise and Downfall of Prussia: 1600–1947. London, 2007. P. 67–114.


[Закрыть].

Говоря о Петербурге, конечно, можно обнаружить сходство между новым городом Петра и резиденциями других тогдашних правителей Европы. Подобно некоторым мелким германским столицам, этот город был полностью обязан своим существованием воле правителя. Быстрое развитие Петербурга было не столько естественным процессом, сколько результатом денежных вложений со стороны сменявших друг друга правителей и богатой городской верхушки. За два десятилетия со своего основания Петербург прочно утвердился как главное местопребывание царского двора и высших органов управления. Однако, вопреки распространенному мнению, при Петре Петербург не был официально объявлен столицей6666
  Анисимов Е.В. Юный град. С. 71–72.


[Закрыть]. После смерти его основателя в 1725 г. позиции Петербурга оказались под сомнением. К концу 20-х гг. возникло предположение, что государственные институты, возможно, навсегда вернутся в Москву, где предпочел поселиться юный царь Петр II и где умер в 1730 г. Зато триумфальное возвращение Анны Ивановны с двором в Петербург в 1732 г. подтвердило правящий статус нового города, и за следующие тридцать лет двор пробыл в Москве в общей сложности только три года.

При этом, вопреки заверениям в противном со стороны некоторых позднейших комментаторов, Москва тогда вовсе не была заброшена6767
  См., например: Щербатов М.М. Прошение Москвы о забвении ея // М.; Пб.: Pro et contra / Сост. Исупов К.Г. СПб., 2000. С. 81–87.


[Закрыть]. В ней разворачивались многочисленные строительные проекты, в том числе возводились официальные здания, дворцы, церкви, во многом напоминавшие те, что заказывались в Петербурге6868
  Cracraft J. The Petrine Revolution in Russian Architecture. Chicago, IL, 1988. P. 111–131.


[Закрыть]. Кроме того, Москва продолжала играть важную церемониальную роль для русского двора, так как служила местом, где проводились крупные ритуалы, и прежде всего, венчание на царство6969
  Dixon S. Modernisation. P. 170.


[Закрыть]. Такой частично совпадающий статус обоих городов отразился в терминах, применявшихся для их обозначения в этот период. Возьмем хотя бы один пример – в названиях географических карт Москвы и Петербурга, составленных как русскими, так и иностранными картографами, используются одинаковые слова для обозначения их роли как местопребывания двора и столиц. Санкт-Петербург именуется la Capitale (Николя де Фер, 1717 г.), Haupt-residenz (Иоганн Хоманн, 1720 г.), Residenz Stadt и Столичный город (Жозеф де Лиль, 1737 г., и Джон Траскотт, 1753 г.) – последнее выражение применялось также к Москве (Иван Мичурин, 1739 г.), наряду с его вариантом Царствующий град (1763 г.). Затем эти карты воспроизводились в той или иной форме в европейских странах7070
  Postnikov A.V. Russia in Maps: A History of the Geographical Study and Cartography of the Country. Moscow, 1996. P. 42–49.


[Закрыть]. Их заголовки важны, ведь в них Санкт-Петербург признавался равным другим столицам Европы, потому что именовался теми же терминами, а кроме того, в них подтверждался действующий статус Москвы, «старой» столицы.