Текст книги "Дитя реки"

2
ОТШЕЛЬНИК

Ранним вечером, весной, когда громадное колесо Галактики до половины склонилось над горизонтом Великой Реки, Йама тихонько открыл ставни в своей комнате и скользнул на широкий карниз. Любой солдат во дворе, подняв голову, легко мог увидеть на карнизе под низко нависшей красной крышей юношу лет семнадцати и в голубоватом свете Галактики узнать в нем приемного сына эдила Эолиса, длинноватого, с бледным узким лицом и шапкой темных блестящих волос. Но Йаме было известно, что сержант Роден увел из замка большую часть гарнизона. Они патрулируют узкие кривые улочки Города Мертвых в поисках еретиков, которые прошлой ночью пытались взорвать корабль, стоящий на якоре в главной гавани. Кроме того, трое из людей эдила стерегли рабочих на раскопках, так что в замке остались лишь сторожевые псы и пяток совсем еще зеленых юнцов под командой старого одноногого Ротванга, который сейчас уже прикончил свою очередную бутылочку бренди и храпел в кресле у кухонного очага. Шансы, что кто-то из столь маленького гарнизона покинет тепло караулки и отправится патрулировать сад, совсем невелики, и Йама знал, что сумеет уговорить стороживших псов пропустить его незаметно.

Слишком хорошая возможность развлечься, чтобы ее Упустить. Йама собирался поохотиться на лягушек вместе с Дирив, дочерью мелкого торговца, и Анандой, учеником жреца в храме Эолиса. Они договорились об этом днем с помощью зеркальной связи.

Древние стены замка эдила были сложены из гладких скальных блоков, так ловко подогнанных, что казались ледяным зеркалом. Но позже, в какой-то момент истории этого здания было решено соорудить еще один этаж с широким водосточным карнизом и горгульями через равные промежутки, чтобы уберечь стены от потоков воды.

Йама легко, будто по тропе, прошел по карнизу, завернул за угол, закрепил веревку за изъеденную непогодой шею василиска, застывшего с разинутой в агонии пастью, и соскользнул по ней с высоты пяти этажей на землю. Веревку ему пришлось оставить, но риск был невелик.

Вокруг никого. Он бросился через широкий, заросший мохом газон, перепрыгнул забор, потом быстро и бесшумно двинулся по знакомой путанице тропинок сквозь чашу рододендронов, которые густо разрослись на развалинах крепостного вала внешней стены замка. Тысячи раз Йама играл в солдат и еретиков с мальчишками, прислуживающими на кухне, и знал здесь каждую тропку, каждую дверку в стене, каждую пещеру, когда-то бывшую караульной или складом, знал все подземные ходы между ними. Он остановился под огромным пробковым дубом, огляделся и поднял заросший мохом камень. Под ним оказалась выложенная галькой дверца, сверху запечатанная полимерной пленкой. Из этого тайника он извлек сетку и длинный тонкий трезубец, затем положил на место валун, прицепил сумку к поясу, а трезубец положил на плечо.

У самого края зарослей рододендронов начинался обрыв, полумесяцем спускающийся к заросшему брустверу, а дальше лежали бесплодные земли, покрытые редкой травой и кустарником. По обе стороны извилистой дорожки к Брису пестрели заплатами недавно залитые поля пеонина. А еще дальше поднимались пологие холмы, усеянные памятниками, могильными плитами, пирамидами, гробницами: лига за лигой Город Мертвых тянулся до самого подножия Краевых Гор. Гробницы поблескивали в голубом свете Галактики, будто чья-то гигантская рука посыпала холмы солью. То тут, то там вспыхивали крошечные огоньки: должно быть, пробегающее животное потревожило своим теплом фантомы на мемориальных досках.

Йама вынул тонкий серебряный свисток длиной в два мизинца и тихонько свистнул, звук был чуть громче легкого писка. Он свистнул еще три раза, потом воткнул трезубец в мягкую, покрытую листвой землю, присел на корточки и стал вслушиваться в пронзительный лягушачий хор, разрывающий ночную тишь. Лягушки вылупились из своих слизистых коконов несколько недель назад. С тех пор они энергично нагуливали жир, а сейчас взялись за поиски супругов. Своими страстными ариями каждый из самцов стремился превзойти соперников. Одурманенные похотью, они будут легкой добычей.

Над рододендронами за спиной Йамы возвышался замок, его оружейные башни четко вырисовывались на фоне голубовато-белого колеса Галактики.

На сторожевой башне, в самом верху горел теплый желтый огонек: должно быть, эдил, который со времен известия о смерти Тельмона прошлым летом спал совсем мало, продолжал работать. Все занимался своими бесконечными измерениями и расчетами.

Наконец он услышал то, чего ожидал: ровный перестук лап и легкое, с присвистом дыхание сторожевого пса. Он негромко позвал; мощное уродливое создание вышло из зарослей и положило тяжелую голову ему на колени. Йама мягко забормотал, поглаживая его обрезанные уши и почесывая жесткий рубец там, где живая плоть срасталась с металлом черепной пластины. Машинная составляющая собаки успокаивалась, а через нее и вся стая. Когда Йама убедился, что пес усвоил: не следует поднимать тревогу ни сейчас, ни при его возвращении, он встал, вытер с рук слюну, вытащил из земли трезубец и направился вниз по пологому склону к пустынным развалинам и виднеющимся вдали залитым водою полям.

Ананда и Дирив ожидали его на краю развалин. Дирив, высокая и грациозная, спрыгнула с камня, на котором сидела высоко в руинах стены. По старинным заросшим плитам она летела ему навстречу, будто окутанная утренним сиянием, и бросилась в его объятия. Ананда остался сидеть на поваленной стеле и ел костянику, которую собрал по дороге сюда, на обнимающихся влюбленных он старался не смотреть. Ананда был полноватым мальчиком с гладкой смуглой кожей и голым шишковатым черепом, он постоянно носил оранжевую мантию своего храма.

– Я захватил фонарь, – наконец сказал Ананда и поднял его над головой. Это оказался маленький медный сигнальный фонарик с линзой, чтобы можно было сфокусировать луч. По идее, они собирались приманивать им добычу.

Дирив и Йама разомкнули объятия, а Ананда сказал:

– Я видел сегодня днем ваших солдат, брат Йама.

Они шли строем по старой дороге. В городе говорят, что они ищут еретиков, которые хотели поджечь плавучую гавань.

– Если в округе на день пути есть еретики, сержант Роден их найдет, – сказал Йама.

– А может, они все еще прячутся где-то здесь, – предположила Дирив.

Ее шея казалась еще длиннее, когда она оглядывалась по сторонам, всматриваясь в темноту развалин. Пушистые волосы были откинуты с выбритого лба и сбегали на спину. Рубаха с поясом открывала взору длинные стройные ноги. Через левое плечо у нее тоже висел трезубец. Она обняла Йаму и сказала:

– А вдруг мы их найдем? Вот будет приключение!

Йама заметил:

– Ну, если они настолько глупы, чтобы оставаться поблизости от места диверсии, справиться с ними будет нетрудно. Мы пригрозим им палками, и они сдадутся.

– Мой отец говорил, что они заставляют своих женщин ложиться с животными, чтобы они рожали чудовищных воинов.

Ананда выплюнул семечки и сказал:

– Ее отец обещал заплатить полновесное пенни за каждый десяток лягушек, которых мы поймаем.

Улыбаясь, Йама заметил:

– Отец Дирив на все знает цену.

Дирив тоже улыбнулась – Йама это почувствовал щекой.

Она добавила:

– Еще он сказал, что я должна вернуться до захода Галактики. Он разрешил мне пойти только потому, что я сказала, что с нами пойдет один из солдат эдила.

Отец Дирив, высокий и очень худой, одевался обычно в черное. Он ходил втянув голову в плечи и сцепив руки за спиной. Сзади это напоминало черного журавля, из тех, что ночами копались на городских свалках. Его всегда сопровождал огромный телохранитель. Он опасался грабителей, пьяных матросов, а кроме того, боялся, что его похитят ради выкупа. Такая угроза была вполне реальной. Ведь в Эолисе из всей их расы жила лишь одна его семья. В тесном кругу торговцев его не очень-то жаловали, полагая, что он скорее купил свои привилегии, и Йама знал: он отпускает к нему Дирив лишь потому, что считает, будто это как-то приближает его к эдилу.

Ананда сказал:

– Солдату следовало охранять нечто более важное, чем твоя жизнь. Правда, как и жизнь, это можно отнять только один раз, а назад уж не вернешь. Но вдруг у тебя этого больше нет, потому и нет солдата.

Йама шепнул Дирив:

– Не всему верь, что говорит твой отец, – и сказал Ананде: – Ты слишком много размышляешь о плоти. Не следует углубляться в мысли о том, чего не суждено получить. Дай мне ягод.

Ананда протянул ему горсть.

– Только попроси, и пожалуйста, – мягко сказал он.

Йама давил ягоду языком о небо: грубая кожица сильно кислила, а полная семян мякоть сладко таяла во рту. Он усмехнулся и заметил:

– Весна. Мы могли бы гулять всю ночь, а на рассвете пойти на рыбалку.

Дирив сказала:

– Отец.

– Твой отец за рыбу заплатит больше, чем за лягушек.

– Он покупает у рыбаков столько рыбы, сколько сможет продать, и количество ее ограничено ценой соли.

Ананда продолжил ее мысль:

– Весной всегда охотятся на лягушек. Это традиция, потому мы и здесь. Отец Дирив не очень-то нас похвалит, если мы сделаем из нее рыбака.

– Если я не вернусь до полуночи, он меня запрет, – сказала Дирив, – и я вас больше не увижу.

Йама улыбнулся:

– Ты сама знаешь, что такого не будет. Иначе бы он тебя вообще не отпускал.

– Лучше бы с нами пошел солдат. У нас ни у кого нет оружия.

Дирив взмахнула трезубцем, воинственно и грациозно, как наяда.

– Я думаю, мы по силам равны.

– Мне тоже нельзя гулять всю ночь, – сказал Ананда, – отец Квин встает за час до восхода солнца, а до тех пор мне еще надо подмести наос и зажечь свечи в святилище.

– Все равно никто не придет, – сказал Йама. – Теперь никто не ходит, только по праздникам.

– Не в этом дело. Аватары, может, и сгинули, но Хранители-то все еще здесь.

– Они будут тут независимо от того, зажжешь ты свечи или нет. Останься со мной, Ананда. Хоть разок забудь свои обязанности.

Ананда покачал головой:

– Я, видишь ли, верю в свой долг.

Йама ответил:

– Ты просто боишься, что отец Квин тебя отлупит.

– Ну конечно. Это тоже. Для святого человека у него слишком вспыльчивый нрав и тяжелая рука. Тебе-то хорошо, Йама. Эдил – человек ученый, добрый человек.

– Если он на меня сердится, то у него есть сержант Роден, чтоб меня побить. А если он вдруг узнает, что я ушел из замка ночью, то именно так и будет. Потому-то я и не взял с собой никого из солдат.

– А мой отец говорит, что физические наказания – это варварство, – вмешалась Дирив.

– Ну, не так уж это тяжело, – сказал Йама, – по крайней мере всегда знаешь, когда оно кончается.

– Эдил посылал вчера за отцом Квином, – произнес Ананда. Он запихнул в рот остатки ягод и встал. Капли сока блестели у него на зубах, в голубоватом свете Галактики они казались черными. Йама сказал мрачным тоном:

– Отец думает, что со мной делать. Он несколько раз говорил, что хорошо бы подыскать для меня место клерка в каком-нибудь тихом отделе Департамента. Думаю, поэтому доктор Дисмас и отправился в Из. Но я не хочу быть клерком, уж лучше – проповедником. По крайней мере посмотрю мир.

– Ты уже слишком взрослый, – рассудительно заметил Ананда. – Мои родители посвятили меня, когда мне было сто дней от рождения. И дело не только в возрасте, ты слишком полон греха. Ты следишь за своим бедным отцом, воруешь.

– И убегаешь по ночам, – вставила Дирив.

– Ананда тоже.

– Но не блудить, – сказал Ананда. – Отец Дирив знает, что я здесь. И я не хуже любого солдата гожусь в сторожа, правда, меня легче подкупить.

Дирив сказала:

– Нет, Ананда. Мы на самом деле пришли охотиться на лягушек.

Ананда добавил:

– А кроме того, я завтра исповедаюсь в своем грехе перед алтарем.

– Как будто Хранителям есть дело до твоих мелких грехов, – сказал Йама.

– В тебе слишком много гордыни, чтоб стать священником, – ответил Ананда. – Прежде всего слишком много гордыни. Приходи и помолись вместе со мной. Облегчи душу.

Йама продолжал:

– Чем быть клерком, лучше стать священником, но больше всего я хочу быть солдатом. Я убегу и запишусь в армию. Выучусь на офицера и буду командовать ротой солдат. А может, сторожевым кораблем. Буду сражаться с еретиками.

– Вот потому-то твой отец и хочет сделать тебя клерком, – пробормотал Ананда.

Вдруг Дирив сказала:

– Тихо!

Мальчики дружно повернули головы и посмотрели, куда она показывает. По темному небу, далеко за полями, двигалась точка яркого бирюзового цвета. Она летела к Великой Реке.

– Машина, – объяснил Йама.

– Конечно, – отозвалась Дирив, – но я не это имела в виду. Мне послышалось, что кто-то кричал.

– Это лягушки спариваются, – сказал Ананда.

Йама решил, что машина находится в полумиле от них. Ее мигающий след как будто вышил дорожку между миром и ее собственной реальностью. Он предложил:

– Надо загадать желание. Ананда улыбнулся:

– Я этого не слышал, брат Йама. Подобные предрассудки недостойны такого образованного человека, как ты.

Дирив сказала:

– К тому же нельзя загадывать желание, потому что оно может сбыться. Как в той сказке про старика и лису. Я правда что-то слышала. Вдруг это еретики? Или бандиты. Тихо! Давайте послушаем.

Ананда заметил:

– Я ничего не слышу, Дирив. Может быть, это бьется твое сердце, быстро-быстро, просто оно переполнено. Я прекрасно сознаю, Йама, – я всего лишь бедный монах, однако кое-что знаю точно. Хранители видят все, и нет никакой нужды взывать к ним, обращаясь к их слугам.

Йама пожал плечами. Разумеется, бессмысленно спорить с Анандой о таких тонкостях. Его с самого рождения обучали теологии, но с другой стороны, разве не могут машины, пролетая мимо, подслушать наши желания? Ведь пожелать чего-то – это все равно что помолиться, только неофициально. А уж молитвы точно бывают услышаны. И даже иногда осуществляются. Если бы молитвы не вознаграждались, люди давным-давно бросили бы эту привычку, как фермеры, которые бросают земли, не приносящие больше урожая. Жрецы учат, что Хранители все слышат и все видят, просто они не хотят вмешиваться, чтобы не отнимать у своих созданий свободу воли. Но ведь машины – это такая же часть сотворенного Хранителями мира, как, к примеру, Чистокровные Расы. Даже если Хранители и правда отняли у мира свое благословение, после всех эксцессов Мятежа, как утверждают сектанты, все равно машины, их наследие, могут признать справедливость какого-то конкретного желания и вмешаться. В конце концов, аватары Хранителей, те, кто сумел пережить Эпоху Мятежа, говорили с людьми еще совсем недавно – не более сорока лет назад, а потом еретики заставили их умолкнуть.

В любом случае лучше попробовать, чем упустить шанс, а потом об этом жалеть. Йама закрыл глаза и, будто стрелой, отправил ввысь свое желание – вызов назначенному будущему: пусть он станет солдатом, а не клерком.

Ананда сказал:

– Желания можно загадывать и когда падает звезда.

Дирив вмешалась:

– Тише, я опять что-то слышу.

Тут Йама и сам услышал, смутно и не особенно отчетливо, но все же не спутаешь с непрерывным лягушачьим концертом: подвывающий мужской голос – слов не разобрать, а затем другие, глумливые голоса, потом грубый хохот.

Йама повел остальных через поросшие кустарником руины. Ананда трусил следом, подоткнув свою рясу за пояс, как сам он объяснил, чтоб легче убегать, если что. Однако Йама знал: убегать он не станет. Дирив тоже не побежит: она держала свой трезубец воинственно, как копье.

Одна из старинных дорог шла как раз вдоль полей. С нее давно содрали керамическое покрытие и металлические пластины, сотни тысяч лет назад облицовывавшие ее поверхность, тем не менее ее прямая, убегающая вдаль линия, с геодезической точки зрения, все еще была близка к идеалу. На перекрестке старой дороги и тропинки, бегущей через дамбу между двух залитых водой полей, у простого алтаря, установленного на деревянном столбе, два сына констебля – близнецы Луд и Лоб – обступили отшельника.

Тот стоял, прижавшись спиной к алтарю и размахивая посохом. Его металлический наконечник мелькал туда-сюда, сверкая, как грозное око. Луд и Лоб вопили, швыряли в отшельника камнями и комьями грязи, но приблизиться не решались, держась подальше от острого посоха. Близнецы были известными задирами, заносчивыми и хвастливыми. Они считали себя предводителями всей городской детворы. Особенно они любили цепляться к подросткам не своей расы. Дней десять назад они погнались за Йамой, когда он возвращался в замок после свидания с Дирив, но тогда он легко скрылся от них, заставив поплутать в развалинах на окраине города.

– Мы еще доберемся до тебя, малек, – жизнерадостно проорали в пространство близнецы. Видимо, они изрядно выпили, один из них стукнул об голову пустым пузырем и пустился в дурашливый танец.

– Мы всегда доводим дело до конца, – закричал он.

– Эй, малек! Выходи! Будь мужчиной!

Однако Йама предпочел остаться в своем укрытии. Луд и Лоб нацарапали свои имена на крошащейся стене, помочились, потом еще немного поболтались вокруг, не зная, чем заняться, заскучали и убрались прочь.

И сейчас, пробираясь с Анандой и Дирив сквозь заросли дикого винограда, Йама размышлял, как ему поступить. Отшельник был человеком рослым, с дикой гривой спутанных волос и еще более дикой бородой. Он был бос. Его хламида, прошитая грубыми стежками, отсвечивала металлическим блеском. Большую часть летящих в него камней ему удалось отразить, но один все же попал в голову: по лбу бежала струйка крови – и он то и дело отирал кровь рукой, чтобы не заливала глаза. Рано или поздно он совершит ошибку, и тогда Луд и Лоб на него набросятся.

Дирив прошептала:

– Надо вызвать милицию.

– Не думаю, что в этом есть необходимость, – ответил Ананда.

В это мгновение в локоть отшельника ударил камень, и острие его посоха нырнуло вниз. Лоб и Луд с победными воплями кинулись на него и повалили на землю. Отшельник рванулся, отбросив одного из близнецов, но второй повис у него на спине и вновь повалил.

Йама сказал:

– Ананда, выскочишь, когда я назову твое имя, а ты, Дирив, как-нибудь их отвлеки. – И, отбросив все колебания, он вышел на дорогу, выкрикивая имена близнецов.

Лоб обернулся. В обеих руках он держал посох, будто собирался его переломить. Луд сидел у отшельника на спине и с ухмылкой отражал его неловкие попытки ударить победителя в бок.

– В чем дело, Лоб? Вы с братцем сделались грабителями с большой дороги?

– Просто решили развлечься, малек, – сказал Лоб и стал крутить посохом над головой так, что тот засвистел во тьме.

– Видишь ли, мы его увидели раньше, чем тебя, – добавил Луд.

– Думаю, вам нужно оставить его в покое.

– Может, мы и правда лучше займемся тобой, малек.

– Непременно займемся, – сказал Луд, – мы для этого сюда и явились. – Он пихнул отшельника кулаком. – Эта падаль просто попалась нам по дороге. Он не дал нам сделать, что мы собирались, не забыл? Хватай его, брат. А потом закончим с этим.

– Вам придется иметь дело со мной и с Анандой тоже, – громко сказал Йама. Он не оглянулся, но по движению глаз Лоба понял, что Ананда вышел на дорогу и стоял у него за спиной.

– А вот и поп-коротышка, – веселился Лоб.

– Га-га-га! – закатился его брат, да так сильно, что затряслись все три подростка.

– Ну и вонь!

– Благословите меня, ваше святейшество, – сказал Лоб, насмешливо глядя на Ананду.

– Мы еще посмотрим, – с отвращением произнес Йама.

– Побудь пока здесь, малек, – сказал Лоб. – Мы займемся тобой, когда закончим с этим.

– Дебил! – закричал Луд. – Сначала разберемся с ним! Ты что, забыл?

Тогда Йама метнул свой трезубец, но несильно, и он легко отскочил от толстой шкуры Лоба. Лоб демонстративно зевнул, показав свои огромные острые клыки, и посох просвистел над головой Йамы. Йама пригнулся и отпрыгнул, уклоняясь от второго удара. Металлический наконечник рассек воздух всего в дюйме от его живота. Лоб неуклюже шагнул вперед, размахивая посохом туда-сюда, но Йама легко уклонялся от его неточных ударов.

– Надо драться честно, – пробурчал Лоб, наконец остановившись и тяжело дыша. – Давай выходи! Будем драться честно.

Ананда теперь был у Лоба за спиной, трезубцем он ударил его по ногам. Лоб свирепо обернулся и ткнул посохом в сторону Ананды, но тут Йама прыгнул и двинул его по коленной чашечке, а затем ударил по кисти. Лоб взвыл и потерял равновесие. Посох упал, Йама ловко его подхватил, повернул и сильно ударил Лоба в живот. Тот упал на колени.

– Надо драться честно, – согнувшись и хватая воздух ртом, выдавил он. Его крохотные глазки яростно сверкали на пухлом лице.

– Давай честно, – эхом отозвался Луд.

Он вскочил наконец со спины отшельника и выхватил из-за пояса нож, черный, как обсидиан, с узким кривым лезвием. Луд стащил его у пьяного матроса и теперь говорил всем, что нож сделан чуть ли не в первые дни Эпохи Озарения и древен, как мир.

– Драться честно, – повторил Луд, держа нож у лица и ухмыляясь.

Тут на Йаму бросился Лоб и обхватил его за пояс. Йама пытался отбиваться посохом, но противник был слишком близко, и ему никак не удавалось размахнуться, он оступился – ноги подогнулись под весом Лоба…

На секунду показалось, что все потеряно. Но на помощь пришел Ананда: схватив камень, он ударил Лоба по скуле. Раздался звук как от топора, когда рубят поленья. Лоб заохал от боли и вскочил на ноги. Тут закричал и Луд, размахивая во все стороны ножом, – дерево за его спиной вдруг вспыхнуло огнем.

– Больше я ничего не смогла придумать, – объясняла Дирив. Она обхватила плечи своими тонкими руками и все еще дрожала от волнения. Ананда немного пробежал по дороге, преследуя убегающих близнецов, и громко улюлюкал им вслед.

Йама сказал:

– Здорово получилось, но не стоит над ними смеяться.

Искры от горящего дерева улетали высоко в темное небо, сверкая ярче, чем сама Галактика. Ствол выглядел сейчас как тень внутри ревущего столба голубого пламени. Это было молодое камедное дерево. Когда Лоб упал на Йаму, Дирив плеснула керосину из фонаря на ствол и подожгла его от фитиля.

Смеясь, она сказала:

– Даже Лоб и Луд этого не забудут. – Вот то-то и оно, – отозвался Йама.

– Им будет стыдно, они не посмеют напасть снова. Испугаться дерева! Вот смеху-то! Теперь они от нас отстанут.

Ананда помог отшельнику сесть. Тот потрогал разбитый нос, осторожно согнул и разогнул колени и с трудом встал на ноги. Йама протянул ему посох, отшельник его взял и в знак благодарности чуть склонил голову.

Йама ответил поклоном, и отшельник усмехнулся. Левая сторона его лица казалась смазанной: серебристый шрам, расползаясь, оттягивал книзу глаз и приподнимал уголок рта. Сам он был настолько грязен, что кожа на лице казалась рифленой. Металлизированная ткань его хитона тоже была засалена, но складки и вмятины временами ловили сполохи света и ярко поблескивали. Спутанные волосы висели веревками, а в раздвоенной бороде запутались травинки и веточки. От него невыносимо воняло потом и мочой. Он в упор посмотрел на Йаму, а затем пальцами правой руки стал чертить на левой ладони какие-то фигуры.

Ананда сказал:

– Он хочет, чтобы ты понял: он тебя давно ждет.

– Ты его понимаешь?

– Мы пользовались языком жестов в семинарии. Обычно за завтраком или ужином, когда хотели поболтать, а подразумевалось, что мы слушаем, как кто-то из братьев читает Пураны. Некоторые отшельники когда-то были жрецами. Наверное, и этот тоже.

Отшельник отрицательно замотал головой и снова стал что-то показывать пальцами.

Ананда неуверенно произнес:

– Говорит, что рад и все запомнит. Видимо, имеет в виду, что никогда этого не забудет.

– Ну разумеется, – вмешалась Дирив, – ведь мы спасли ему жизнь.

Отшельник полез куда-то внутрь своего хитона и вытащил керамический диск, висящий на ремешке у него на шее. Сняв ремешок через голову, отшельник бросил его Йаме и опять начал что-то объяснять на пальцах.

– Ты – тот, кто должен прийти, – переводил Ананда. Отшельник затряс головой, тяжело вздохнул и вновь стукнул пальцами о ладонь.

– Ты еще вернешься сюда. Йама, ты хоть понимаешь, о чем он говорит?

Но Дирив шикнула на них:

– Тихо! Слышите?

Где-то далеко во тьме раздавались свистящие звуки, будто к кому-то взывавшие и откликавшиеся на зов.

Отшельник вложил керамический диск в руки Йаме, впился взглядом в его глаза и кинулся прочь. Он бежал по узенькой тропе между залитыми полями – тень, мелькающая в холодном голубоватом свете, отраженном водой. И исчез…

Снова раздался свист.

– Милиция, – сказал Ананда и, развернувшись, помчался по старой дороге.

Дирив и Йама погнались за ним, но он скоро их обогнал, а Йама запыхался и остановился передохнуть, потом они отправились дальше и добрались до городской стены.

Дирив сказала:

– Ананда будет бежать и бежать, пока не нырнет в свою постель. И все равно будет бежать во сне до самого утра.

Йама нагнулся, растирая колени: ему свело ногу. Он пробормотал:

– Нам надо присматривать друг за другом. Луд и Лоб нам этого не забудут. Как только у тебя сил хватает так быстро бежать на такое огромное расстояние?

Бледное лицо Дирив мягко светилось в свете Галактики. Она бросила на него хитрый взгляд.

– Летать трудней, чем бежать.

– Хотел бы я посмотреть, как ты летаешь, если, конечно, это правда. Но ты опять меня дразнишь!

– Это не то место, где можно летать. Может, когда-нибудь я покажу тебе подходящее место, но это далеко отсюда.

– Ты имеешь в виду край света? Когда-то я думал, что люди моей расы жили на плавающем острове. В прошлом году я видел такой.

Вдруг Дирив схватила его за руку и потащила к высокой траве за дорогой. Йама засмеялся и упал прямо на нее, но девушка прикрыла ему рот ладонью.

– Слышишь? – спросила она.

Йама приподнял голову, но услышал лишь обычные ночные звуки. Всем телом он ощущал идущее от Дирив тепло. Она крепко к нему прижималась. Он сказал:

– Думаю, что милиция уже бросила их искать.

– Нет, они идут в нашу сторону.

Йама перекатился на другой бок, подполз и раздвинул высокие стебли сухой травы так, что стало видно дорогу. Вскоре мимо них прошли пятеро солдат. Никто из них не принадлежал к расам, населявшим Эолис. В руках у них были ружья и арбалеты.

– Матросы, – сказал Йама, убедившись, что они прошли и его никто не услышит.

Дирив всем телом прижалась к Йаме.

– Почему ты так думаешь?

– Это все чужаки. А чужаки приплывают в Эолис по реке: как матросы или как пассажиры. Но с тех пор как началась война, пассажирские корабли не ходят.

– Кто бы они ни были, они ушли.

– Возможно, они ищут того отшельника.

– Этот блаженный не в своем уме, но мы правильно сделали. Вернее, ты. Я бы не смогла выйти так смело против этой парочки.

– Ну, я ведь знал, что за моей спиной ты. Поэтому и смог.

– Я бы там осталась навсегда, – задумчиво произнесла Дирив, – он похож на тебя.

Йама рассмеялся.

– Пропорции конечностей, форма головы у него такие же. И глаза у него делятся надвое складками кожи, совсем как у тебя.

Дирив поцеловала глаза Йамы. Он ответил поцелуем. Они лежали и целовались, долго-долго, потом Дирив отстранилась.

– Ты не один на этом свете, Йама, что бы ты ни думал на этот счет. Чему ж тут удивляться, если тебе попался человек твоей собственной расы?

Но сам Йама искал уже так давно, что ему с трудом верилось, что это вообще может случиться.

– Думаю, он просто сумасшедший. Интересно, зачем он мне это дал?

Йама вытащил из кармана своей туники керамический диск. Казалось, он ничем не отличается от тех дисков, которые люди эдила сотнями находят на раскопках: гладкий, белый, размером чуть больше ладони. Он поднял диск так, что в нем слабо отразился галактический свет, и тут увидел, что вдали, в покосившейся башне за полуразрушенной городской стеной, горит огонек.

Доктор Дисмас вернулся из Иза.