Текст книги "Посткапитализм. Путеводитель по нашему будущему"

Утопия ли это? Утопические социалистические общины середины XIX века потерпели неудачу потому, что экономика, технологии и человеческий капитал не достигли необходимого уровня развития. Благодаря информационным технологиям стало возможным осуществление многих идей утопического социалистического проекта: от кооперативов до общин и эмансипированного поведения, которое позволяет переосмыслить человеческую свободу.

Нет, это элита, отрезанная от всего в своем обособленном мире, кажется такой же утопической, как идеи милленаристских сект XIX века. Демократия спецназа, коррумпированных политиков, контролируемых магнатами газет и тотальной слежки выглядит такой же фальшивой и хрупкой, как Восточная Германия тридцать лет назад.

Любая интерпретация человеческой истории должна предполагать вероятность краха. Популярная культура одержима им. Страх преследует нас в фильмах о зомби и катастрофах, в пустынных постапокалиптических пейзажах «Дороги» или «Элизиума». Однако почему мы, разумные существа, не можем рисовать картины идеальной жизни, совершенного общества?

Миллионы людей начинают осознавать, что им продали мечту, которую они никогда не смогут осуществить. Вместо нее нам нужно больше чем просто набор разных грез. Нам нужен ясный проект, основанный на разуме, фактах и планах, которые можно проверить опытным путем, проект, который сообразуется с экономической историей и который осуществим с экологической точки зрения.

И нам нужно его воплотить.

Часть I

Для историков каждое событие уникально. Однако экономическая наука полагает, что силы в обществе и в природе действуют по повторяющимся схемам.

Чарльз Киндлбергер[8]8
  C. Kindleberger, Comparative Political Economy: A Retrospective (Cambridge, MA, 2000), p. 319.


[Закрыть]

Глава 1. Неолиберализм вышел из строя

Когда 15 сентября 2008 года обанкротился Lehman Brothers, мой оператор заставил меня несколько раз пройтись мимо беспорядочно стоявших лимузинов, грузовиков со спутниковыми тарелками, телохранителей и разорившихся банкиров у главного офиса банка в Нью-Йорке, чтобы заснять меня посреди хаоса.

Глядя на эту толкотню почти семь лет спустя, когда мир еще не оправился от последствий того дня, я задаюсь вопросом: что знает сейчас этот парень, прогуливающийся перед камерой, такого, чего не знал тогда?

Я знал, что началась рецессия: я только что проехал через всю Америку, снимая репортаж о закрытии 600 кафе Starbucks. Я знал, что мировая финансовая система находилась под давлением: я рассказал об опасениях о том, что один из крупнейших банков стоит на грани разорения, за шесть недель до его краха[9]9
  P. Mason, ‘Bank Balance Sheets Become Focus of Scrutiny’, 28 July 2008, http://www.bbc.co.uk/blogs/newsnight/paulmason/2008/07/bank_balance_sheets_become_foc.html


[Закрыть]. Я знал, что жилищный рынок США был разрушен: в Детройте я видел дома, которые продавались за восемь тысяч долларов наличными. И, вдобавок ко всему этому, я знал, что не люблю капитализм.

Но я понятия не имел, что капитализм в его нынешней форме находится на пороге самоуничтожения.

Крах 2008 года сократил мировое производство на 13 %, а мировую торговлю – на 20 %. Он снизил мировой рост до отрицательных значений – в той системе координат, где все, что находится ниже 3 %, считается рецессией. На Западе это привело к фазе депрессии, которая оказалась более длительной, чем в 1929–1933 годах, и даже теперь, в условиях неуверенного восстановления, большинство экономистов леденеют от ужаса перед перспективой длительного застоя.

Однако депрессия, наступившая после краха Lehman Brothers, – не главная проблема. Главная проблема в том, что наступит после. А для того, чтобы понять это, мы должны отвлечься от непосредственных причин краха 2008 года и обратиться к его глубинным корням.

Когда в 2008 году рухнула мировая финансовая система, не понадобилось много времени, чтобы выявить непосредственную причину кризиса: долги, скрытые в неверно оцененных продуктах под названием «структурные инвестиционные инструменты»; сеть офшорных нерегулируемых компаний, которая стала известна как «теневая банковская система» тогда, когда начала рушиться[10]10
  http://money.cnn.com/2007/11/27/news/newsmakers/gross_banking.fortune


[Закрыть]. Затем, когда начались судебные процессы, мы смогли оценить масштаб преступных действий, которые накануне кризиса стали привычными[11]11
  P. Mason, Meltdown: The End of the Age of Greed (London, 2009).


[Закрыть].

Однако в конечном итоге мы все работали вслепую. А все потому, что модели неолиберального экономического кризиса не существует. Даже если вы не принимаете всю идеологию – конец истории, плоский мир, бесконфликтный капитализм, – базовая идея, на которой держится система, заключается в том, что рынок исправляет сам себя. И тогда, и сейчас вероятность того, что неолиберализм может рухнуть под тяжестью собственных противоречий, большинству кажется неприемлемой.

Семь лет спустя система стабилизировалась. Доведя размеры государственных долгов почти до 100 % от ВВП и печатая деньги в масштабах, соответствующих шестой части мирового производства, Америка, Великобритания, Китай и Япония вкололи дозу адреналина, чтобы нейтрализовать конвульсии. Они спасли банки, похоронив их плохие долги; часть их была списана, часть переквалифицирована в суверенный долг, часть скрыта в организациях, которые стали безопасными лишь потому, что центральные банки облекли их своим доверием.

Затем, посредством программ бюджетной экономии, они перенесли бремя с людей, которые бездумно инвестировали свои деньги, на получателей социальных пособий, работников бюджетной сферы, пенсионеров и прежде всего на будущие поколения. В странах, пострадавших сильнее всего, пенсионные системы разрушены, возраст выхода на пенсию повышен настолько, что те, кто сейчас заканчивают университет, выйдут на пенсию в семьдесят лет, а образование приватизируется, в результате чего выпускники вузов будут выплачивать долги всю жизнь. Системы оказания услуг демонтируются, а инфраструктурные проекты приостанавливаются.

При этом даже сейчас многие люди не могут уловить истинное значение понятия «бюджетная экономия». «Бюджетная экономия» – это не семь лет сокращения расходов, как в Великобритании, и даже не социальная катастрофа, навязанная Греции. Истинное значение бюджетной экономии раскрыл генеральный директор компании Prudential Тиджан Тиам на Давосском форуме в 2012 году. Профсоюзы – это «враги молодежи», сказал он, а минимальная зарплата – «это машина для уничтожения рабочих мест». Права рабочих и достойные зарплаты стоят на пути восстановления капитализма, а значит, ничтоже сумняшеся заявляет финансист-миллионер, они должны исчезнуть[12]12
  http://www.telegraph.co.uk/finance/financetopics/davos/9041442/Davos– 2012-Prudential-chief-Tidjane-Thiam-says-minimum-wage-is-a-machine-to-destroy-jobs.html


[Закрыть].

В этом и заключается подлинная цель проекта бюджетной экономии: снизить зарплаты и жизненный уровень на Западе на долгие десятилетия, пока они не сравняются с растущим уровнем среднего класса в Китае и Индии.

Тем временем, в отсутствие какой-либо альтернативной модели, складываются условия для нового кризиса. Реальные зарплаты снизились или остались на прежнем уровне в Японии, Южной Европе, США и Великобритании[13]13
  http://ftalphaville.ft.com/2014/02/07/1763792/a-lesson-from-japans-falling– real-wages/; http://www.social-europe.eu/2013/05/real-wages-in-the-eurozone-not-a-double-but-a-continuing-dip/; http://cep.lse.ac.uk/pubs/download/ cp422.pdf


[Закрыть]. Теневая банковская система восстановилась и превзошла масштабы, которых достигла до 2008 года[14]14
  D. Fiaschi et al, ‘The Interrupted Power Law and the Size of Shadow Banking’, 4 April 2014, http://arxiv.org/pdf/1309.2130v4.pdf


[Закрыть]. Совокупный долг банков, домохозяйств, компаний и государств всего мира с начала кризиса вырос на 57 триллионов и сегодня почти в три раза превышает мировой ВВП[15]15
  http://www.theguardian.com/news/datablog/2015/feb/05/global-debt-has-grown-by-57-trillion-in-seven-years-following-the-financial-crisis


[Закрыть]. Новые правила, требующие от банков держать больше резервов, были смягчены и отложены. А один процент населения стал еще богаче.

Если на финансовых рынках опять начнется ажиотаж, за которым последует новый крах, второго спасения банков может не случиться. Если учесть, что правительственные долги находятся на самом высоком уровне за всю послевоенную эпоху, а системы социального обеспечения в некоторых странах парализованы, то патронов в обойме не осталось – по крайней мере таких, какими стреляли в 2009–2010 годах. Спасение Кипра в 2013 году стало проверкой того, что происходит, когда разоряется крупный банк или государство. Вкладчики банков потеряли все, что превосходило лимит в 100 тысяч евро.

Вот краткое изложение того, что я узнал с того дня, когда умер Lehman: следующее поколение будет беднее, чем нынешнее. Старая экономическая модель не работает и не может обеспечить возобновление роста, не приведя к возобновлению финансовой нестабильности. Рынки в тот день послали нам сигнал о будущем капитализма, но тогда я понял его лишь отчасти.

«Еще один наркотик, на котором мы сидим…»

В будущем мы должны будем обращать внимание на значки, смайлики и цифровые сигналы, которые финансисты используют, когда знают, что делают что-то не так.

«Это еще один наркотик, на котором мы сидим», – признает в своем письме менеджер Lehman, запуская скандально известную схему «Репо 105». Схема позволяла скрыть долги из баланса Lehman посредством их «продажи» и последующего выкупа после того, как банк представлял свой квартальный отчет. Другого менеджера Lehman спрашивают: легальна ли эта схема, поступают ли так же другие банки и маскирует ли это дыры в нашем балансе? Он отвечает: «Да, нет, да:)»[16]16
  http://jenner.com/lehman/VOLUME%203.pdf, p. 742.


[Закрыть].

В рейтинговом агентстве Standard&Poor’s, которое сознательно неверно оценило риск, один сотрудник пишет другому: «Будем надеяться, что мы будем богатыми и на пенсии, когда этот карточный домик обвалится» – и добавляет значок «:0)»[17]17
  http://www.sec.gov/news/studies/2008/craexamination070808.pdf, p. 12.


[Закрыть].

Тем временем трейдер Фабрис Турр из лондонского филиала Goldman Sachs шутит:

Уровень использования заемных средств в системе все растет и растет, вся система вот-вот рухнет… единственный, кто может выжить, – великолепный Фаб… стоящий посреди всех этих сложных, экзотических сделок с большим объемом заемных средств, которые он провел, не всегда понимая всех последствий этих безобразий!!!

Чем больше фактов преступного поведения и коррупции становится известно, тем яснее проявляется эта неформальность общения среди банкиров, нарушающих правила. «Готово, все для тебя, мой мальчик», – пишет один сотрудник Barclays другому, когда они манипулируют Лондонской межбанковской ставкой предложения (LIBOR), по которой банки одалживают средства друг другу и которая является самой важной процентной ставкой на планете[18]18
  http://www.investmentweek.co.uk/investment-week/news/2187554/-done-for-boy-barclays-libor-messages


[Закрыть].

Мы должны внимательно прислушаться к интонации этих мейлов, к их иронии, бесчестности, частому использованию смайликов, сленгу и сумасшедшей пунктуации. Это признак системного самообмана. Находясь в самом сердце финансовой системы, которая, в свою очередь, является сердцем неолиберального мира, они знали, что она не работает.

Джон Мейнард Кейнс однажды назвал деньги «связующим звеном между настоящим и будущим»[19]19
  J.M. Keynes, The General Theory of Employment, Interest and Money (Cambridge, 1936), p. 293; http://www.marxists.org/reference/subject/economics/keynes/general-theory/ch21.htm


[Закрыть]. Он имел в виду, что то, что мы делаем с деньгами сегодня, является сигналом того, как, на наш взгляд, ситуация изменится в ближайшие годы. До 2008 года мы занимались тем, что значительно увеличивали объем денег: мировое предложение денег выросло с 25 до 70 триллионов долларов за семь лет, предшествовавшие краху, – несравнимо быстрее, чем росла реальная экономика. Если деньги увеличиваются в таком темпе, это показывает, будто мы считаем, что будущее будет намного богаче, чем настоящее. Кризис стал просто ответным сигналом из будущего: мы ошибались.

Все, что могла сделать мировая элита, когда разразился кризис, – это поставить еще больше фишек на рулетку. Найти около 12 триллионов долларов для количественного смягчения не представляло проблемы, поскольку элита и была кассиром в этом казино. Но в течение некоторого времени она должна была повышать ставки более плавно и действовать менее опрометчиво[20]20
  http://www.ftense.com/2014/10/total-global-debt-crosses-100-trillion.html


[Закрыть].

В этом, собственно, и состоит мировая политика с 2008 года. Печатается так много денег, что стоимость их заимствования для банков падает до нуля или даже становится отрицательной. Когда реальная процентная ставка становится отрицательной, вкладчики, – которые могут обезопасить свои деньги только путем покупки правительственных облигаций, – вынуждены отказаться от каких-либо доходов со своих сбережений. Это, в свою очередь, стимулирует восстановление рынков недвижимости, товаров, золота и акций, поскольку заставляет вкладчиков инвестировать свои средства в эти более рискованные сферы. На настоящий момент результатом является шаткое восстановление, однако стратегические проблемы остаются нерешенными.

Рост в развитом мире слаб. Америка восстановилась лишь потому, что довела федеральный долг до 17 триллионов долларов. Триллионы напечатанных долларов, иен, фунтов стерлингов, а теперь и евро по-прежнему находятся в обращении. Долги западных домохозяйств не выплачиваются. Целые города-призраки, построенные со спекулятивными целями, от Испании до Китая, остаются нераспроданными. Еврозона, возможно самая важная и хрупкая экономическая конструкция в мире, по-прежнему пребывает в застое, в результате чего политические разногласия между классами и странами лишь усиливаются, грозя разнести ее в клочья.

Это не может продолжаться долго – если только будущее не принесет нам сказочных богатств. Однако экономика, которая рождается из кризиса, неспособна создать такие богатства. А значит, сейчас настал решающий момент и для неолиберальной модели, и для самого капитализма, как я покажу во второй главе.

Если мы перемотаем пленку и вернемся в Нью-Йорк сентября 2008 года, вы увидите, насколько рациональным был оптимизм, на котором основывался бум. В моем репортаже, снятом тогда, можно увидеть толпу людей, стоящих у главного офиса Lehman и фотографирующих на свои телефоны Nokia, Motorola и Sony Ericsson. Эти мобильники давно устарели, доминирование на рынке этих брендов уже ушло в прошлое.

Быстрое развитие цифровых технологий, на котором основывался бум до 2007 года, лишь на мгновение взяло передышку во время экономического спада. В годы, последовавшие за крахом Lehman, мир завоевали iPhone, которых затем превзошли смартфоны на платформе Android. Стали популярны планшеты и электронные книги. Социальные сети, о которых тогда мало кто говорил, стали играть ключевую роль в жизни людей. У Facebook было 100 миллионов пользователей, когда Lehman разорился; сейчас, когда пишется эта книга, у него 1,3 миллиарда пользователей, что превышает количество тех, кто пользовался интернетом во всем мире в 2008 году[21]21
  http://www.internetworldstats.com/emarketing.htm


[Закрыть].

А ведь технологический прогресс не ограничен лишь цифровой сферой. За эти семь лет, несмотря на финансовый кризис и на масштабное землетрясение, Toyota произвела 5 миллионов гибридных автомобилей – в 5 раз больше, чем за все время до кризиса. В 2008 году мощность солнечной генерации электроэнергии в мире составляла 15 тысяч мегаватт; к 2014 году она увеличилась в десять раз[22]22
  http://cleantechnica.com/2014/04/13/world-solar-power-capacity-increased-35– 2013-charts


[Закрыть].

Это была ни с чем не сравнимая депрессия. На фоне кризиса и застоя новые технологии внедрялись быстрее, чем в 1930-е годы. А с политической точки зрения эта депрессия была полной противоположностью 1930-х годов. Вместо того чтобы усугублять кризис, как это было в 1930-е годы, мировая элита применила политические инструменты для того, чтобы поддержать реальную экономику, зачастую действуя вразрез с тем, чего требовали ее собственные экономические теории. А в ключевых развивающихся странах после 2008 года растущий спрос на сырьевые товары вкупе с монетарным стимулированием в глобальном масштабе обеспечил экономическое процветание.

Благодаря совокупному воздействию технологического прогресса, политических стимулов и устойчивости развивающихся рынков нынешняя депрессия в человеческом отношении оказалась намного более мягкой, чем та, что разразилась в 1930-е годы. Однако ее значение как переломного момента больше, чем значение депрессии 1930-х годов. Чтобы понять, почему это так, мы должны исследовать причинно-следственные связи.

И левые, и правые экономисты усматривают непосредственную причину кризиса в «дешевых деньгах», т. е. в решении о дерегулировании банковского сектора и ослаблении кредитных требований, которое западные государства приняли после краха интернет-компаний в 2001 году. Оно создало почву для пузыря структурированных финансов – и повод для всех преступлений: фактически политики сказали банкирам, что те обязаны богатеть посредством спекулятивных финансовых операций, благодаря чему их богатство будет стекать ко всем остальным.

Признание ключевой роли, которую играют дешевые деньги, ведет к более глубокой проблеме: «глобальным дисбалансам» – разделению труда, которое позволило таким странам, как США, жить в кредит, имея большой дефицит, в то время как другую сторону в игре представляли Германия, Китай и другие страны-экспортеры. Конечно, эти дисбалансы лежали в основе избыточного кредитования в западных странах. Но почему они существовали? Почему китайские домохозяйства сберегали 25 % своих заработков и одалживали их через глобальную финансовую систему американским работникам, которые не сберегали ничего?

В 2000-е годы экономисты вели споры вокруг противоречивших друг другу объяснений: вина возлагалась либо на избыточные сбережения экономных азиатов, либо на избыточные заимствования расточительных жителей Запада. Как бы то ни было, дисбалансы были суровой реальностью. Если начать копать глубже, натыкаешься на твердыню глобализации. В традиционной экономической науке глобализацию ставить под сомнение нельзя: она есть – и точка.

«Плохие банковские операции плюс несбалансированный рост» – этим тезисом стали объяснять кризис. Достаточно привести в порядок банки, снизить долги, восстановить равновесие в мире – и все наладится. Этим утверждением политика руководствовалась с 2008 года.

Однако теперь сохранение низких темпов роста развеяло благодушие даже традиционных экономистов. В 2013 году Ларри Саммерс, министр финансов США при Билле Клинтоне и архитектор дерегулирования банков, потряс мир экономистов своим предупреждением о том, что Западу предстоит «вековой застой», т. е. низкий рост в обозримом будущем. «К сожалению, – признавал он, – низкий рост имел место в течение долгого времени, однако его скрывала неустойчивая финансовая система»[23]23
  L. Summers, ‘Reflections on the New Secular Stagnation Hypothesis’ в: Teulings and R. Baldwin (eds.), Secular Stagnation: Facts, Causes, and Cures, VoxEU.org (August 2014).


[Закрыть]. Маститый американский экономист Роберт Гордон пошел еще дальше, предсказав США в ближайшие двадцать пять лет низкие темпы роста как следствие более низкой производительности труда, старения населения, высоких долгов и растущего неравенства[24]24
  R. Gordon, ‘The Turtle’s Progress: Secular Stagnation Meets the Head-winds’ в: Teulings and Baldwin (eds.), Secular Stagnation.


[Закрыть]. Неспособность капитализма восстановиться сместила фокус внимания со сценария десятилетнего застоя, вызванного нависающими долгами, к сценарию, по которому система никогда не сможет вернуть себе былой динамизм. Никогда.

Чтобы понять, насколько рациональны эти зловещие предостережения, мы должны критически проанализировать четыре фактора, которые сначала обеспечили неолиберализму процветание, а затем стали его разрушать. Вот они:

Декретные (фиатные) деньги, позволившие смягчать каждый спад за счет ослабления кредитной политики и обеспечившие всему западному миру возможность жить в долг.

Финансиализация, заменившая кредитами переставшие расти доходы рабочей силы на Западе.

Глобальные дисбалансы и риски, связанные с крупными долгами и денежными резервами ведущих стран.

Информационные технологии, которые позволили произойти всему остальному, но вклад которых в будущий рост вызывает сомнения.

Судьбы неолиберализма зависят от того, сохранят ли свое влияние эти четыре фактора. В долгосрочном плане судьбы капитализма зависят от того, что произойдет, если их влияние сойдет на нет. Рассмотрим их подробнее.

Фиатные (декретные) деньги

В 1837 году только что провозглашенная Техасская республика выпустила свои первые банкноты. Некоторые из них, чистые и хрустящие, сохранились до наших дней в государственных музеях. Новая страна, не располагавшая золотым запасом, обещала выплачивать обладателям этих купюр доход в размере 10 % в год. К 1839 году стоимость техасского доллара упала до 40 центов доллара американского. К 1842 году купюры стали столь непопулярными, что техасское правительство отказалось принимать ими уплату налогов. Вскоре после этого народ начал требовать, чтобы США аннексировали Техас. К 1845 году, когда это, наконец, произошло, стоимость техасского доллара в значительной мере восстановилась. Затем, в 1850 году, США списали техасский государственный долг на сумму 10 миллионов долларов.

В учебниках эта история преподносится как пример того, что происходит с «фиатными деньгами», т. е. с деньгами, не обеспеченными золотом. Латинское слово fiat означает то же, что и в библейской фразе fiat lux – «да будет свет»; оно означает «да будут деньги», созданные из ничего. В Техасе были земля, скот и торговля, но их не хватало, чтобы обеспечить 4 миллиона напечатанных долларов и гарантировать 10 миллионов государственного долга. Бумажные деньги обесценились, а Техасская республика в конечном счете исчезла.

В августе 1971 года США решили повторить эксперимент, на этот раз использовав в качестве лаборатории весь мир. Ричард Никсон в одностороннем порядке разорвал договор, по которому все прочие валюты привязывались к доллару, а доллар – к золоту. С тех пор мировая валютная система основана на фиатных деньгах.

В конце 1960-х годов будущий глава Федеральной резервной системы Алан Гринспен выступил против предлагавшегося отхода от золота, назвав его заговором, который устроили «сторонники государства благоденствия» для того, чтобы финансировать правительственные расходы путем конфискации денег у народа[25]25
  http://www.constitution.org/mon/greenspan_gold.htm


[Закрыть]. Однако тогда он, как и вся остальная американская элита, понимал, что это в первую очередь позволит США конфисковать средства других стран – и подготовит почву для манипуляций валютой, которыми Вашингтон затем занимался в течение трех десятилетий. В результате Америка смогла накопить к моменту написания этой книги 6 триллионов долларов долга перед остальным миром[26]26
  http://www.treasury.gov/ticdata/Publish/mfh.txt


[Закрыть].

Переход к чисто бумажным деньгам сделал возможной реализацию всех остальных стадий неолиберального проекта. Американским правым понадобилось много времени, чтобы заявить, что они им не нравятся. Однако сегодня правые экономисты в один голос яростно клеймят фиатные деньги. Их критики считают, что они стали главной причиной бума и краха – и отчасти они правы.

Благодаря отказу от золота и от фиксированных обменных ставок проявились три ключевые черты неолиберальной эры: расширенное создание денег банками, уверенность в том, что все кризисы можно решить, и представление о том, что доходы, получаемые от спекуляций, могут расти до бесконечности. Эти черты настолько укоренились в сознании миллионов людей, что, когда они перестали работать, это привело к полной беспомощности.

То, что банки «создают» деньги, для некоторых людей новость, однако банки занимались этим всегда: они всегда одалживали наличных больше безопасного уровня. Однако в системе, существовавшей до 1971 года, имелись юридические ограничения для такого создания денег. В США банки должны были держать 20 долларов наличными на каждые 100 долларов вкладов, чтобы вкладчики могли в любой момент забрать сбережения со счета. Даже если каждый пятый вкладчик обращался в банк, чтобы забрать все свои деньги, этого вполне хватало[27]27
  R. Duncan, The New Depression: The Вreakdown of the Paper Money Economy (Singapore, 2012).


[Закрыть].

На каждой стадии развития неолиберальный проект устранял эти ограничения. Первое Базельское соглашение, заключенное в 1988 году, установило планку резервов на уровне 8 долларов на каждые 100 долларов займов. К моменту принятия «Базеля II» в 2004 году вклады и займы стали слишком сложными, чтобы их можно было уравновесить простым процентным соотношением. Поэтому правила были изменены: теперь вы должны были «оценивать» свой капитал в зависимости от его качества – а качество должно было определяться рейтинговым агентством. Вы должны были раскрывать свои финансовые инструменты, при помощи которых вы рассчитывали свои риски. И вы также должны были принимать в расчет «рыночный риск», т. е. то, что происходило за пределами вашего банка.

«Базель II» стал открытым приглашением к тому, чтобы обманывать систему – этим и занялись банкиры и юристы. Рейтинговые агентства неверно оценивали активы; адвокатские фирмы разрабатывали сложные схемы, позволявшие обходить правила финансовой открытости. Что же касается рыночного риска, то даже когда Америка скатилась в рецессию в конце 2007 года, комитет по открытым рынкам ФРС – члены которого, как считается, знают все – источал благодушие. Тим Гайтнер, возглавлявший тогда Федеральный резервный банк Нью-Йорка, предсказывал: «Потребительские расходы немного замедлятся, и реакцией бизнеса станет сокращение роста числа нанятых работников и объемов инвестиций, в результате чего рост будет несколько ниже тренда в течение нескольких кварталов»[28]28
  http://www.washingtonpost.com/blogs/wonkblog/wp/2013/01/18/breaking-inside-the-feds-2007-crisis-response/?wprss=rss_ezra-klein


[Закрыть].

Эта полная неспособность правильно оценить рыночный риск была порождена не слепым оптимизмом, а основывалась на опыте. Сталкиваясь со спадом, ФРС всегда режет процентные ставки, давая банкам возможность одалживать еще больше денег при наличии меньшего количества активов. Это создало вторую базовую черту неолиберализма – уверенность в том, что любой кризис можно решить.

С 1987 по 2000 год ФРС под руководством Гринспена отвечала снижением ставок на каждый спад. Результатом стало не только то, что инвестиции обеспечивали стопроцентный выигрыш, поскольку ФРС всегда была готова предотвратить крах фондового рынка. Со временем также снизился риск обладания акциями[29]29
  http://www.economist.com/blogs/freeexchange/2011/08/markets-and-fed


[Закрыть]. Их цена, которая, в теории, представляет собой предположение о будущей прибыльности компании, стала все больше отражать предположения относительно будущей политики Федеральной резервной системы. Соотношение цены акций к выручке (ежегодной прибыли) пятисот крупнейший компаний США, колебавшейся от 10 до 25 после 1870 года, теперь взлетело до 35 и даже 45[30]30
  http://www.multpl.com


[Закрыть].

Если деньги – это «связь с будущим», то в 2000 году они рисовали будущее в совершенно розовом свете. Толчком к краху интернет-компаний в 2001 году стало решение поднять процентные ставки, которое Гринспен принял, чтобы устранить то, что он называл «иррациональным энтузиазмом». Однако затем произошли теракты 11 сентября и обанкротилась компания Enron – и, едва наступила короткая рецессия, ставку снова срезали. Теперь ситуация получила политическую подоплеку: иррациональное изобилие не вызывало проблем, пока ваша страна вела одновременно войны в Ираке и Афганистане, а доверие в корпоративном секторе подрывалось одним скандалом за другим.

На этот раз за решением ФРС стояло четкое обещание: правительство скорее будет печатать деньги, чем допустит продолжительную рецессию и дефляцию. «У американского правительства есть технология под названием печатный станок, – заявил член Совета управляющих ФРС Бен Бернанке в 2002 году. – При системе бумажных денег решительно настроенное правительство всегда может повышать расходы, обеспечивая тем самым положительную инфляцию»[31]31
  http://www.federalreserve.gov/boardDocs/speeches/2002/20021121/default.htm


[Закрыть].

При положительных и предсказуемых финансовых условиях доходы самих банков всегда будут высокими. Банковское дело превратилось в постоянно меняющуюся тактическую игру, заключающуюся в выкачивании денег из конкурентов, потребителей и деловых клиентов. Это создало третью базовую черту неолиберализма – повсеместно распространенную иллюзию, что деньги можно создавать из денег.

Хотя банки снизили процент резервирования капитала, они должны были держать наличные; власти США строго придерживались разграничения между ссудными банками с Мэйн-стрит и инвестиционными банками, которое было введено законом Гласса-Стиголла в 1930-е годы. Однако к концу 1990-х годов, когда нарастала волна слияний и поглощений, инвестиционные банки становились глобальными, обходя существовавшие правила. Министр финансов США Ларри Саммерс, отменивший в 1999 году закон Гласса-Стиголла, пустил в банковскую систему тех, кто увлекался экзотическими, непрозрачными и офшорными формами финансов.

Затем фиатные деньги способствовали кризису, поскольку подавали волны ложных сигналов из будущего: ФРС всегда спасет нас, акции не представляют риска, а банки могут получать высокую прибыль от операций с низкой степенью риска.

Ничто не показывает преемственность между докризисной и послекризисной политикой лучше, чем количественное смягчение. Столкнувшись с задачей гигантского масштаба, Бернанке вместе со своим британским коллегой Мервином Кингом, управляющим Банком Англии, запустили печатный станок. В ноябре 2008 года Китай уже начал печатать деньги в более прямой форме «мягких» банковских кредитов, которые принадлежащие государству банки стали выдавать бизнесу (т. е. никто не ждал, что эти кредиты будут выплачены). ФРС собиралась напечатать 4 триллиона долларов в течение четырех лет, выкупая плохие долги ипотечных кредиторов, поддерживаемых государством, затем правительственные облигации и, наконец, ипотечные долги на общую сумму 80 миллиардов долларов в месяц. Совокупный эффект должен был заключаться в насыщении экономики деньгами за счет повышения цены акций и восстановления цен на жилье, а значит, они должны были первым делом отправиться в карманы тех, кто уже был богат.

Япония стала пионером в области печатания денег после того, как в 1990 году там лопнул пузырь на рынке недвижимости. Поскольку экономика страны буксовала, премьер Синдзо Абэ был вынужден вновь запустить печатный станок в 2012 году. Европа, где правила, призванные предотвратить обесценивание евро, запрещали печатать деньги, ждала до 2015 года, мирясь с набирающими силу дефляцией и застоем, пока, наконец, не пообещала напечатать 1,6 триллиона евро.

По моим подсчетам, совокупный объем денег, напечатанных в мире, включая те, что пообещал выпустить ЕЦБ, составляет около 12 триллионов долларов, или шестую часть мирового ВВП[32]32
  http://www.economist.com/blogs/freeexchange/2013/11/unconventional-monetary-policy


[Закрыть].

Это сработало в том смысле, что предотвратило депрессию. Однако в данном случае болезнь использовали для лечения болезни: дешевые деньги были направлены на борьбу с кризисом, вызванным дешевыми деньгами.

Что будет происходить дальше, зависит от того, чем, по вашему мнению, деньги являются на самом деле. Противники фиатных денег предрекают катастрофу. Действительно, книг, в которых обличаются бумажные деньги, стало так же много, как и книг, изобличающих банки. Их ключевой довод гласит, что при ограниченном количестве экономических благ и неограниченном количестве денег все системы бумажных денег рано или поздно повторят судьбу Техаса в XIX веке. Кризис 2008 года – это лишь толчок перед землетрясением.

Что касается решений проблем, то они в основном принимают милленаристские формы. Бывший менеджер JP Morgan Детли Шлихтер пишет, что произойдет «перераспределение богатства исторических масштабов» от тех, кто владеет бумажными активами – будь то на банковских счетах или в пенсионных фондах, – к тем, кто владеет активами реальными, прежде всего золотом. Из этих руин, предсказывает он, сформируется система, в которой все ссуды должны будут обеспечиваться наличностью в банке. И этот так называемый «банковский сектор со стопроцентным резервированием» будет сочетаться с новым золотым стандартом. Это потребует значительного единовременного повышения цены золота, поскольку стоимость всего золота в мире должна будет вырасти настолько, чтобы сравняться с размерами мирового богатства (из подобного объяснения исходит и движение биткоинов, которое представляет собой попытку создать цифровые деньги, не обеспеченные каким-либо государством и существующие в ограниченном количестве цифровых монет).