Текст книги "Девушка в поезде"

Мое сердце бешено колотилось, будто хотело выпрыгнуть из груди. Я не могла говорить, потому что перед моими глазами возникла картина: я сижу, сгорбившись, в подземном переходе, и на моих руках кровь. Кровь на моих руках. Наверняка моя? Она должна быть моей! Я посмотрела на Гаскилла, увидела его взгляд и поняла, что должна немедленно что-то произнести, чтобы он не прочитал моих мыслей.

– Я ничего не делала, – сказала я. – Ничего. Я просто… я просто хотела повидать своего мужа…

– Бывшего мужа, – снова поправил меня Гаскилл. Он вытащил из бокового кармана пиджака фотографию и показал мне. На ней была Меган.

– Вы видели эту женщину в субботу вечером? – спросил он.

Я долго разглядывала фото. Было что-то сюрреалистичное в том, как я узнала о той самой блондинке, чья жизнь сначала была плодом моего воображения, а потом стала горьким разочарованием. Снимок был сделан крупным планом и профессионально. Черты лица Меган оказались не такими тонкими, как рисовало мне мое воображение в отношении Джесс.

– Миссис Уотсон! Вы ее видели?

Я не знала, видела ли я ее. Я действительно не знала. И не знаю до сих пор.

– Вряд ли, – ответила я.

– Вряд ли? То есть не исключено?

– Я… я не уверена.

– Вы пили в субботу вечером? – спросил он. – До того, как отправиться в Уитни, вы пили?

Мои щеки снова залила краска.

– Да, – призналась я.

– Миссис Уотсон – Анна Уотсон – сказала, что вы были пьяны, когда она увидела вас у своего дома. Вы были пьяны?

– Нет, – ответила я, стараясь не отводить взгляда от полицейского, чтобы не встретиться глазами с Кэти. – Я выпила немного после обеда, но пьяной не была.

Гаскилл вздохнул. Похоже, я его разочаровала. Он взглянул на прыщавого напарника, потом на меня. Затем нарочито медленно поднялся и поставил стул на место.

– Если вы что-то вспомните о том субботнем вечере, любую информацию, которая может нам помочь, пожалуйста, позвоните, – сказал он, протягивая визитку.

Гаскилл хмуро кивнул Кэти, собираясь уйти, и я откинулась на спинку дивана, с облегчением чувствуя, как сердце понемногу начинает успокаиваться. Но тут оно вновь чуть не выскочило из груди.

– Вы работаете в фирме, которая занимается связями с общественностью? В «Хантингтон Уайтли»?

– Верно, – подтвердила я. – «Хантингтон Уайтли».

Он проверит и узнает, что я лгала. Нельзя допустить, чтобы он выяснил это сам, он должен узнать это от меня.

Вот это я и собираюсь сделать сегодня утром. Я пойду в полицию и расскажу все как есть: что я потеряла работу несколько месяцев назад, что в субботу вечером была сильно пьяна и понятия не имею, во сколько вернулась домой. Собираюсь сказать то, что должна была сообщить еще вчера: они идут по ложному следу. Я сообщу, что у Меган Хипвелл, судя по всему, был роман.

Вечер

Полиция считает, что мне нельзя верить. Там думают, что у меня не все дома, что я безответственная и психически неуравновешенная. Мне не следовало туда ходить. Я только сделала хуже себе и вряд ли помогла Скотту, ради чего, собственно, и отправилась в полицейский участок. Он нуждается в моей помощи. Полиция явно подозревает, что он что-то сделал с Меган, а я знаю, что это не так, поскольку знаю его. Я действительно в этом уверена, как бы дико это ни звучало. Я видела, как он с ней обращается. Он не мог причинить ей боль.

Ладно, пусть помощь Скотту была не единственной причиной моего похода в полицию. Был еще вопрос лжи, который требовалось уладить. Лжи насчет работы в «Хантингтон Уайтли».

Я долго не могла решиться войти в полицейский участок. Десять раз намеревалась развернуться и поехать домой, но в конце концов все-таки вошла. Я спросила у дежурного сержанта, можно ли поговорить с инспектором уголовной полиции Гаскиллом, и он провел меня в душную приемную, где я прождала больше часа, пока за мной не пришли. К тому времени я была вся мокрая от пота и дрожала, будто впереди меня ждал эшафот. Меня провели в другую комнату, которая оказалась еще меньше, к тому же без окон и совсем душная. Я пробыла там в одиночестве еще минут десять, пока не появились Гаскилл и женщина в штатском. Гаскилл вежливо поздоровался и, казалось, совсем не удивился, увидев меня снова. Он представил свою спутницу как сержанта уголовной полиции Райли. Она была моложе меня, высокая, стройная, темноволосая и довольно привлекательная, если кому-то нравятся резкие, лисьи черты лица. На мою улыбку она не ответила.

Мы молча сели, и они выжидающе посмотрели на меня.

– Я вспомнила мужчину, – сказала я. – Я говорила вам про человека на станции. Я могу описать его.

Райли чуть подняла брови и пошевелилась в кресле.

– Он был примерно среднего роста, среднего телосложения, рыжеватые волосы. Я поскользнулась на ступеньках, и он поддержал меня за руку.

Гаскилл наклонился вперед и оперся на локти, сцепив перед лицом пальцы.

– Он был одет… Мне кажется, на нем была голубая рубашка…

На самом деле это не совсем так. Я действительно помню того мужчину и уверена, что у него рыжеватые волосы, и мне кажется, что он улыбнулся или ухмыльнулся мне, когда я ехала в вагоне. По-моему, он вышел в Уитни и, кажется, говорил со мной. Я запросто могла оступиться на ступеньках. Это я помню, но не могу сказать, было ли это в субботу вечером или в какое-то другое время. Я спотыкалась часто и на многих лестницах. И я понятия не имею, во что он был одет.

На детективов мой рассказ не произвел никакого впечатления. Райли едва заметно покачала головой, Гаскилл разжал пальцы и протянул руки вперед ладонями вверх.

– Хорошо. Вы действительно пришли сюда, чтобы рассказать мне об этом, миссис Уотсон? – поинтересовался он.

В его голосе не было злости, и он располагал к разговору. Я жалела, что Райли никуда не уходила. Я могла бы поговорить с ним; я могла довериться ему.

– Я больше не работаю в «Хантингтон Уайтли», – сказала я.

– Вот как? – Он откинулся на спинку кресла и явно заинтересовался.

– Я уволилась три месяца назад. Своей соседке по квартире – вообще-то она ее хозяйка – я об этом не сказала. Я пытаюсь найти другую работу. Не хотела, чтобы она знала, чтобы беспокоилась об арендной плате. У меня есть кое-какие деньги. Я могу оплатить аренду, однако… В общем, я вчера солгала вам о работе и прошу за это извинить.

Райли наклонилась вперед и фальшиво улыбнулась.

– Понятно. Вы больше не работаете в «Хантингтон Уайтли». Вы вообще не работаете, верно? Вы безработная?

Я кивнула.

– Хорошо. Итак… вы ничем не занимаетесь, нигде не подрабатываете?

– Нет.

– И… ваша соседка не заметила, что вы не ходите каждый день на работу?

– Я хожу. В смысле не куда-то в офис, а просто езжу в Лондон, как раньше, в то же время и все такое, чтобы она… Чтобы она не знала.

Райли посмотрела на Гаскилла – тот не сводил с меня взгляда и слегка хмурился.

– Я понимаю, что это выглядит странно… – начала я и не закончила фразы, потому что, если называть вещи своими именами, это выглядело не просто странно, а каким-то безумием.

– Хорошо. Значит, вы делаете вид, что каждый день ездите на работу? – спросила Райли, тоже чуть нахмурившись, будто испытывая беспокойство насчет меня. Как если бы считала, что у меня точно не все дома.

Я не стала отвечать или кивать и просто молчала.

– А могу я узнать, миссис Уотсон, почему вы оставили работу?

Врать не имело смысла. Если до беседы со мной они и не собирались выяснять мой послужной список, то теперь наверняка наведут справки.

– Меня уволили, – ответила я.

– Вас уволили, – повторила Райли с оттенком злорадства. Она явно ожидала услышать именно такой ответ. – А за что?

Я вздохнула и повернулась к Гаскиллу:

– Разве это важно? Какая разница, почему я ушла с работы?

Гаскилл не ответил и смотрел в какие-то бумаги, которые Райли разложила перед ним, но чуть заметно мотнул головой. Райли сменила тему:

– Миссис Уотсон, я хотела бы поговорить о субботнем вечере.

Я взглянула на Гаскилла – мы ведь уже это обсуждали, – но он не смотрел на меня.

– Хорошо, – сказала я и машинально потрогала шишку на голове.

– Скажите, зачем вы ездили на Бленхайм-роуд в субботу вечером? О чем вы хотели поговорить с бывшим мужем?

– Полагаю, что это не ваше дело, – ответила я и, пока она не успела ничего сказать, попросила: – Вы не могли бы дать мне воды?

Гаскилл поднялся и вышел из комнаты, чего я вовсе не ожидала. Райли молчала и не сводила с меня глаз, так и не стерев с лица полуулыбку. Я не выдержала ее взгляда, посмотрела на стол, а потом стала разглядывать стены. Я знала, что это такая тактика: нарочно хранить молчание, пока мне не станет настолько не по себе, что я заговорю, даже если не хочу этого делать.

– Мне надо было с ним кое-что обсудить, – сказала я. – Вопросы личного характера. – Это прозвучало помпезно и глупо.

Райли вздохнула. Я закусила губу и решила молчать, пока не вернется Гаскилл. Когда он пришел и поставил передо мной запотевший стакан с водой, Рейли заговорила.

– Вопросы личного характера? – переспросила она.

– Именно так.

Райли и Гаскилл обменялись взглядами. Я не поняла, что они выражали – раздражение или насмешку. Над верхней губой у меня выступил пот. Я сделала глоток воды – на вкус она показалось застоявшейся. Гаскилл собрал разложенные перед ним бумаги и отложил их в сторону, будто закончил с ними или они не представляли для него никакого интереса.

– Миссис Уотсон, нынешняя супруга… вашего бывшего мужа, миссис Анна Уотсон, выражала беспокойство по поводу вашего поведения. Она сказала нам, что вы не даете ей спокойно жить, преследуете ее мужа, что заявились к ним в дом без приглашения, что однажды… – Гаскилл перевел взгляд на бумаги, но тут вмешалась Райли.

– Однажды вы ворвались в дом мистера и миссис Уотсон и забрали их новорожденного ребенка.

Посреди комнаты разверзлась огромная дыра и поглотила меня.

– Это неправда! – возмутилась я. – Я не забирала… все было не так, это ложь. Я… я не забирала ее.

Я была так потрясена, что меня начало трясти. Я не смогла сдержать слез и сказала, что хочу уйти. Райли отодвинулась на стуле, встала и, кивнув Гаскиллу, вышла. Гаскилл подал мне бумажную салфетку.

– Вы можете уйти в любой момент, миссис Уотсон. Вы сами пришли поговорить с нами. – Он улыбнулся, и улыбка вышла извиняющейся.

В тот момент он показался мне таким понимающим, что даже захотелось взять его за руку и сжать ее, но я сдержалась, потому что такое поведение выглядело бы более чем странным.

– Мне кажется, вы хотите рассказать мне что-то еще, – произнес он, благодаря чему понравился мне еще больше, поскольку сказал «мне», а не «нам». – Наверное, – продолжил он, поднимаясь и провожая меня до двери, – нам лучше сделать перерыв, чтобы вы могли размять ноги и перекусить. А когда отдохнете, вернетесь и все мне расскажете.

Я собиралась махнуть на все рукой и вернуться домой. Шла к железнодорожной станции, готовая больше об этом не вспоминать. Но потом подумала об электричке, о том, как буду ездить каждый день туда и обратно по этой ветке мимо дома Меган и Скотта. А что, если они так ее никогда и не найдут? Я буду постоянно задаваться вопросом – я понимаю, что это маловероятно, но все же: не мог ли мой рассказ чем-то ей помочь? Что, если Скотта обвинят в причинении ей вреда только потому, что они понятия не имели о «В»? Что, если она, избитая и истекающая кровью, лежит сейчас связанная у «B» дома в подвале или похоронена в саду?

Я послушалась Гаскилла, купила в магазине на углу бутерброд с ветчиной и сыром и бутылку воды и отправилась в парк Уитни – довольно убогий клочок земли, окруженный домами и почти полностью покрытый заасфальтированными игровыми площадками. Я сидела на скамейке и смотрела, как матери и няньки ругают своих подопечных, которые тащат в рот всякую дрянь с земли. Когда-то – несколько лет назад – я сама мечтала об этом. Мечтала, как буду приходить сюда – понятно, не чтобы есть бутерброды с ветчиной и сыром в перерыве между полицейскими допросами, а со своим ребенком. Я мечтала, как куплю легкую прогулочную коляску, как буду долго выбирать чудесные одежки и развивающие игрушки в детских торговых центрах. Я думала о том, как буду сидеть здесь и качать на коленях свою малютку.

Но этому не суждено было случиться. Врачи не могли объяснить, почему я никак не могла забеременеть. Я была достаточно молода, достаточно здорова, мало пила, когда мы пытались. Сперма у мужа оказалась здоровой и обильной. Беременность просто не наступала. У меня не случались выкидыши, я просто не могла забеременеть. Мы прошли один цикл ЭКО – больше нам было не по карману. Процедура, как нас и предупреждали, оказалась неприятной и неудачной. Но никто мне не говорил, что нас это сломает. Что и произошло. Вернее, сломалась сначала я, а потом и мы оба. Я сама все разрушила.

Проблема бесплодия состоит в том, что от нее невозможно отмахнуться. Во всяком случае, когда вам около тридцати. У моих подруг были дети, у подруг моих подруг тоже были дети, все праздновали беременность, роды и первые дни рождения. Меня постоянно об этом спрашивали. Мать, наши друзья, коллеги по работе. Когда настанет и моя очередь? В какой-то момент мое бесплодие стало обычной темой воскресных обсуждений – не только наших с Томом, но и знакомых. Что мы пробовали, что надо попробовать, стоило ли пить второй бокал вина? Я была еще молода, впереди было так много времени, но неудача накрыла меня с головой, будто саван, отравила все вокруг, выбила почву из-под ног, и я перестала надеяться. В то время я отказывалась верить, что проблема во мне и что это из-за меня у нас ничего не получалось. Однако скорость, с которой Тому удалось оплодотворить Анну, показала, что проблем с вирильностью у него точно не имелось. Я ошибалась, считая, что вина лежит на нас обоих, – виновата во всем была только я.

Моя лучшая подруга по университету Лара родила за два года двоих детей – сначала мальчика, а потом девочку. Мне они не нравились. Я ничего не хотела о них слышать. Я не хотела с ними встречаться. Через какое-то время Лара перестала со мной общаться. На работе одна девчонка рассказала мне – причем небрежно, будто речь шла об аппендиците или удалении зуба мудрости, – что недавно сделала медицинский аборт, который оказался куда более щадящим, чем хирургический, который она делала, когда училась в университете. После этого я не могла с ней разговаривать, я даже смотреть на нее не могла. В офисе это заметили, и пошли разговоры.

Том относился ко всему не так, как я. Во-первых, проблема заключалась не в нем, и ему ребенок не был нужен так же сильно, как мне. Он хотел быть отцом, действительно хотел, – я уверена, что он мечтал гонять с сыном мяч во дворе или носить на плечах дочку в парке. Но он считал, что мы можем прожить счастливую жизнь и без детей. Нам хорошо сейчас, говорил он, так почему нам не может быть хорошо и в будущем? Я его расстраивала. Он не мог понять, как можно страдать ототсутствия того, чего в твоей жизни никогда не было, и как можно это оплакивать.

В своем горе я чувствовала себя одинокой. Из-за одиночества я начала пить, сначала немного, потом больше, и этим только все усугубила, потому что меня стали сторониться: кому охота иметь дело с пьяницей? Я многое теряла, потому что пила, и продолжала пить из-за новых потерь. Мне нравилась моя работа, но о «блестящей карьере» речь не шла, а даже если бы и шла, то будем честными: в женщинах по-прежнему ценятся только красота и способность рожать. Я не красавица и не могу иметь детей, тогда какой от меня толк? Никакого.

Я не могу оправдать всем этим свое пристрастие к алкоголю – не могу винить родителей или детство, похотливого дядю или какую-то страшную трагедию. Это целиком моя вина. Я всегда любила выпить. Но постепенно меня стала одолевать тоска, а тоска – плохой компаньон и для самого человека, и для тех, кто его окружает. И тогда я превратилась из выпивающей в пьющую, а таких сторонятся все.

Сейчас я отношусь к проблеме детей спокойнее, с тех пор как мы с мужем разошлись, я уже не ощущаю эту боль так остро. У меня не было выбора. Я прочитала много книг и статей и поняла, что должна научиться с этим жить. Есть варианты, есть надежда. Если я образумлюсь и перестану пить, то смогу кого-нибудь усыновить. Мне почти тридцать четыре года, однако до конца я так и не оправилась. Сейчас мне лучше, чем несколько лет назад, когда я бросала тележку и выходила из супермаркета, если в нем оказывалось много мам с детьми; тогда я бы не смогла прийти в парк вроде этого, сесть рядом с детской площадкой и наблюдать, как пухлые малыши катаются с горки. Были времена, когда боль становилась нестерпимой и я думала, что теряю рассудок.

Наверное, я действительно его теряла на какое-то время. В тот день, про который меня спрашивали в полицейском участке, я была вне себя. Слова, сказанные Томом, закрутились тогда у меня в голове, и я пришла в бешенство. Вернее, не сказанные, а написанные им в «Фейсбуке», – я прочитала их тем утром. Рождение у них ребенка не явилось для меня шоком – я знала, что она беременна, он говорил мне об этом, и я видела ее, видела розовые занавески в детской. Поэтому я знала, что это должно случиться. Но я думала о ребенке как о ее ребенке. Пока не увидела его фотографию с младенцем на руках и подписью: «Так вот из-за чего весь сыр-бор! Не знал, что бывает такая любовь! Это самый счастливый день в моей жизни!» Я подумала о том, как он мог написать такое, зная, что я увижу это и прочитаю. Он знал, что это убьет меня, и все равно написал. Ему было не важно. Родителям важны только их дети. Они являются центром мироздания, только они и имеют значение. Все остальные не важны, не важны ни их страдания, ни их радости, потому что остальные находятся за пределами реальности.

Я была в бешенстве, ничего не соображала. Может, мне хотелось отомстить. Показать им, что моя боль очень даже реальна, не знаю. Но я совершила глупость.

Я вернулась в полицейский участок через пару часов, спросила, могу ли поговорить с ним одним, но он сказал, что хочет, чтобы Райли тоже присутствовала. После этого он стал мне нравиться меньше.

– Я не врывалась к ним в дом, – сказала я. – Да, я действительно к ним ходила, хотела поговорить с Томом. Но на звонок никто не ответил…

– Тогда как вы оказались в доме? – спросила Райли.

– Дверь была открыта.

– Входная дверь?

Я вздохнула:

– Нет. Конечно, нет. Раздвижная дверь сзади, что ведет в сад.

– А как вы попали в сад за домом?

– Я перелезла через ограду, знала, что…

– Так вы перелезли через ограду, чтобы попасть в дом бывшего мужа?

– Да. Мы раньше… Сзади всегда хранился запасной ключ. У нас было место, где мы прятали запасной ключ на случай, если кто-то потеряет или забудет свой. Но я не вламывалась в дом, это неправда. Я просто хотела поговорить с Томом. Я подумала, что, может, звонок сломался или еще что.

– Это было в рабочий день, не так ли? Почему вы решили, что ваш бывший муж окажется дома? Вы созванивались с ним, чтобы узнать? – спросила Райли.

– Господи, вы дадите мне договорить? – закричала я, и она покачала головой и улыбнулась, будто показывая, что видит меня насквозь и читает мои мысли. – Я перелезла через ограду, – продолжила я, стараясь унять дрожь в голосе, – и постучала в стеклянную дверь, которая была приоткрыта. Никто не ответил. Я просунула голову внутрь и позвала Тома по имени. Опять никто не ответил, но я услышала плач ребенка. Я вошла и увидела Анну…

– Миссис Уотсон?

– Да. Миссис Уотсон лежала на диване и спала. Малышка лежала в кроватке и плакала – вернее, кричала так, что личико стало пунцовым. Было видно, что она кричит уже давно. – Пока я это рассказывала, до меня дошло, что я могла услышать крик с улицы и поэтому перелезла через ограду позади дома. Тогда я была бы меньше похожа на маньячку.

– Значит, ребенок кричал, мать находилась рядом и не просыпалась? – уточнила Райли.

– Да.

Райли сидела напротив, опершись локтями о стол и закрывая руками часть лица, так что я не видела выражения ее лица, но знала, что она мне не верит.

– Я взяла малютку, чтобы успокоить. Вот и все. Взяла, чтобы просто успокоить.

– Нет, не все, потому что когда Анна проснулась, вас там не было, верно? Вы были у ограды рядом с путями.

– Она не сразу успокоилась, – ответила я. – Я качала ее, а она продолжала всхлипывать, и я вынесла ее во двор.

– К железнодорожным путям?

– В сад.

– Вы намеревались причинить вред ребенку Уотсонов?

Тогда я в негодовании вскочила на ноги. Понимаю, что это выглядело довольно мелодраматично, но я хотела, чтобы они увидели – чтобы Гаскилл увидел, – какой возмутительной была даже мысль об этом.

– Я не должна все это выслушивать! Я пришла сюда рассказать вам о человеке! Я пришла вам помочь! А сейчас… в чем конкретно вы меня обвиняете? В чем?

Гаскилл сохранял невозмутимость – мой взрыв негодования его не впечатлил. Он жестом пригласил меня снова сесть.

– Миссис Уотсон, другая… э-э, миссис Уотсон – Анна – упомянула о вас, когда мы расспрашивали о Меган Хипвелл. Она сказала, что ваше поведение в прошлом отличалось неадекватностью. Рассказала о том инциденте с ребенком. Она сказала, что вы преследуете ее и ее мужа, что продолжаете постоянно названивать им домой. – Он сверился со своими записями. – На самом деле чуть ли не каждую ночь. Вы не можете смириться с мыслью, что ваш брак закончился…

– Это полная чушь! – возмутилась я, хотя доля правды в этом была.

Я действительно звонила Тому время от времени, но чтобы каждую ночь – это явный перебор. Однако теперь мне стало казаться, что Гаскилл вовсе не на моей стороне, и к глазам подступили слезы.

– Почему вы не сменили фамилию? – спросила меня Райли.

– Простите?

– Вы по-прежнему носите фамилию мужа. Почему? Если бы муж оставил меня ради другой женщины, не думаю, что хотела бы носить его фамилию. Делить его с той, на кого тебя променяли…

– Наверное, я не столь щепетильна.

На самом деле я очень даже щепетильна. Я ненавижу Анну за то, что она теперь миссис Уотсон.

– Ладно. А кольцо – то, что висит на цепочке у вас на шее. Это обручальное кольцо?

– Нет, – солгала я. – Это… моей бабушки.

– В самом деле? Хорошо. Что ж, должна сказать, что ваше поведение подтверждает, как и предполагала миссис Уотсон, что вы не хотите принять действительность и смириться с тем, что у вашего бывшего мужа теперь новая семья.

– Я не понимаю…

– Какое отношение это имеет к Меган Хипвелл? – закончила за меня фразу Райли. – Ладно. В ту ночь, когда пропала Меган, вас – сильно пьющую и отличающуюся нестабильностью женщину – видели на улице, где она живет. Учитывая определенное физическое сходство Меган и миссис Уотсон…

– У них нет ничего общего!

Я была вне себя от такого сравнения. Джесс совсем не похожа на Анну. Меган совсем не похожа на Анну.

– Они обе блондинки, стройные, изящные, со светлой кожей…

– И я напала на Меган Хипвелл, думая, что это была Анна?! Что за чушь! – возмутилась я. Но шишка на голове снова запульсировала, а субботний вечер по-прежнему оставался черной дырой в моей памяти.

– Вы знали, что Анна Уотсон была знакома с Меган Хипвелл? – спросил Гаскилл, и я опешила.

– Я… что? Нет. Нет, они не знали друг друга.

Райли на мгновение улыбнулась, потом снова стала серьезной.

– Знали. Меган подрабатывала няней у Уотсонов… – она сверилась с записями, – в августе прошлого года.

Я не знала, что сказать. У меня не укладывалось в голове: Меган в моем доме, с ней, с ее ребенком.

– Ранка у вас на губе – это когда вы попали под машину на днях? – поинтересовался Гаскилл.

– Да, наверное, я прикусила губу, когда падала.

– А где произошел наезд?

– В Лондоне. На Теобальдс-роуд. Возле Холборна.

– А что вы там делали?

– Простите?

– Почему вы оказались в центральной части Лондона?

– Я уже вам говорила, – холодно ответила я и пожала плечами. – Моя соседка по квартире не знает, что я потеряла работу. Поэтому я продолжаю ездить в Лондон как обычно, хожу в библиотеки, чтобы поискать работу и поработать над резюме.

Райли покачала головой – то ли недоверчиво, то ли изумленно. Как можно дойти до такой жизни?

Я резко отодвинула стул назад, готовясь уйти. Я достаточно наслушалась всяких инсинуаций, выставлявших меня идиоткой и сумасшедшей. Теперь пришла пора выложить главный козырь.

– Я не очень понимаю, к чему все эти разговоры, – сказала я. – Мне казалось, что у вас должны быть более важные дела, например, расследование исчезновения Меган Хипвелл. Я так понимаю, что вы уже беседовали с ее любовником?

Они молча уставились на меня. Этого они не ожидали. Они ничего не знали о нем.

– Возможно, вы не в курсе. У Меган Хипвелл был роман, – сказала я, направляясь к двери.

Меня остановил Гаскилл: двигаясь бесшумно и на удивление быстро, он преградил мне путь прежде, чем я взялась за ручку двери.

– Мне казалось, что вы не были знакомы с Меган Хипвелл? – спросил он.

– Так и есть, – подтвердила я, пытаясь пройти мимо него.

– Сядьте, – сказал он, не подпуская меня к двери.

Я рассказала им о том, что видела из окна электрички, как часто наблюдала за Меган, когда она загорала или пила кофе на террасе. Я рассказала, как на прошлой неделе увидела ее с мужчиной, который точно не был ее мужем, и как они целовались на лужайке.

– Когда это было? – отрывисто спросил Гаскелл.

Думаю, он злился на меня за то, что я не выложила это сразу и они потеряли день, выслушивая мой рассказ о себе.

– В пятницу. Это было в пятницу утром.

– Значит, за день до ее исчезновения вы видели ее с другим мужчиной? – со вздохом переспросила Райли и закрыла лежавшую перед ней папку, не скрывая раздражения.

Гаскилл откинулся на спинку кресла и изучающе меня разглядывал. Она мне точно не верила, а Гаскилл сомневался.

– Вы можете его описать? – спросил он.

– Высокий, смуглый…

– Привлекательный? – перебила Райли.

Я задумчиво надула щеки.

– Выше Скотта Хипвелла. Я знаю, потому что видела их вместе, Джесс… – простите, Меган – и Скотта Хипвелл, – а тот мужчина выглядел по-другому. Худощавее, тоньше, и кожа темнее. Возможно, азиат, – сказала я.

– Вы смогли определить этническую принадлежность, глядя из окна электрички? – спросила Райли. – Впечатляет. Кстати, кто такая Джесс?

– Простите?

– Вы только что упомянули о какой-то Джесс.

Я почувствовала, как снова краснею.

– Ни о ком я не упоминала, – возразила я.

Гаскилл поднялся и, прощаясь, протянул мне руку:

– Думаю, этого достаточно.

Я пожала ему руку и повернулась уйти, проигнорировав Райли.

– Держитесь подальше от Бленхайм-роуд, миссис Уотсон, – сказал Гаскилл. – Не звоните бывшему мужу без крайней необходимости и держитесь подальше от Анны Уотсон и ее ребенка.

Сев на поезд, чтобы вернуться домой, и прокручивая в уме все, что сегодня пошло не так, я удивляюсь, что чувствую себя вовсе не так ужасно, как могла бы. И понимаю причину: я не пила вчера вечером и не хочу выпить сейчас. В кои-то веки меня что-то заинтересовало больше, чем собственные страдания. У меня появилась цель. По крайней мере нечто, что поглощает мое внимание.

Четверг, 18 июля 2013 года

Утро

По пути на утренний поезд я купила три газеты: Меган не могут найти уже четыре дня, и об этом много пишут. «Дейли мейл», как и ожидалось, раздобыла фотографии Меган в бикини, но и информации о ней собрала больше других.

Меган, урожденная Миллс, родилась в Рочестере в 1983 году и в возрасте десяти лет переехала вместе с родителями в Кингс-Линн в Норфолке. Она была умной и очень общительной девочкой, хорошо рисовала и пела. По словам одной школьной подруги, «была веселой, очень красивой и довольно сумасбродной». Ее сумасбродность, судя по всему, усугубилась смертью брата Бена, с которым они были очень близки. Он погиб в аварии на мотоцикле, когда ему было девятнадцать, а ей пятнадцать лет. После его похорон она убежала из дома на три дня. Ее дважды арестовывали: один раз за кражу и один – за попрошайничество. Никаких отношений, если верить газете, родители с ней не поддерживали. Мать с отцом умерли несколько лет назад, так и не примирившись со своей дочерью. (Когда я читала это, мне было ужасно жаль Меган. Я понимаю, что она, судя по всему, не так уж сильно отличалась от меня. Такая же одинокая и неприкаянная.)

В возрасте шестнадцати лет она сошлась с парнем, у которого был дом в местечке Холкхэм в северном Норфолке. По словам школьной подруги, «он был старше ее, музыкант или что-то вроде того и принимал наркотики. После того как Меган с ним сошлась, мы практически не общались». Имя этого парня в газете не называлось, видимо, его так и не удалось выяснить. А может, его и вовсе не существовало. Подружка запросто могла все это выдумать, чтобы ее имя попало в газеты.

Несколько лет жизни Меган газета пропустила. Вот ей уже двадцать четыре года, и она работает официанткой в ресторане в северной части Лондона. Там она встречает Скотта Хипвелла – частного консультанта по информационным технологиям, который дружит с менеджером ресторана, и у них завязывается бурный роман, завершающийся свадьбой. Ей двадцать шесть лет, ему – тридцать.

В статье приводятся высказывания и других знакомых, в частности, Тары Эпстайн, той самой подруги, у которой Меган собиралась провести ночь, но исчезла. Она говорит, что Меган «чудесная и жизнерадостная девушка» и казалась «очень счастливой». «Скотт не мог причинить ей боль, – утверждает Тара. – Он слишком сильно ее любит». Высказывания Тары – сплошные клише. Мне гораздо интереснее слова одного из художников, которые выставлялись в галерее, где работала Меган. Его зовут Раджеш Гуджрал, и он сказал, что Меган «замечательная женщина, с отменным вкусом, веселая и красивая, с глубоким внутренним миром и отзывчивым сердцем». Судя по всему, этот Раджеш к ней явно неравнодушен. В последней цитате приводятся слова некоего Дэвида Кларка, «бывшего коллеги» Скотта, который сказал, что «Меган и Скотт – отличная пара. Они очень счастливы вместе и невероятно сильно любят друг друга».

Газета также сообщает о ходе расследования, но заявления полиции сводятся к тому, что «допрошен ряд свидетелей» и «отрабатывается несколько версий». Единственное, что представляет интерес, – это слова инспектора Гаскилла, который подтверждает, что помощь следствию оказывают два человека. Я не сомневаюсь, что оба они подозреваемые. Один наверняка Скотт. Может, второй – это «B»? Может, Раджеш – это и есть «B»?

Я так увлеклась чтением газет, что не заметила, как мы добрались до семафора и электричка со скрежетом привычно остановилась на красный сигнал. В саду у Скотта копошатся какие-то люди, у задней двери стоят двое полицейских в форме. В голове у меня все плывет. Они что-то обнаружили? Нашли ее? Ее тело зарыто в саду или спрятано под половицами в доме? Я не могу не думать о груде тряпья возле железнодорожных путей, что глупо, потому что я видела ее там еще до исчезновения Меган. И в любом случае если с ней и произошло несчастье, то Скотт тут ни при чем, он просто не может иметь к этому отношения. Он безумно ее любит, об этом говорят все.