Текст книги "Жена чародея"

– А почему вы решили на мне жениться?

Лорд Грижни посмотрел на нее. Наконец его лицо утратило всегдашнюю непроницаемость, потому что сейчас на нем можно было прочесть откровенное удивление. Но когда он заговорил, его звучный голос полился с таким спокойствием, как будто ему надо было приручить только что пойманного в лесу и насмерть перепуганного зверька.

– Я последний в своем роду, мадам, и род Грижни не должен на мне пресечься.

Верран задумалась.

– Но почему же?

– Может ли быть, чтобы девушке из аристократического рода никогда не объясняли таких вещей?

Последнюю фразу он произнес с еще большим удивлением, чем предыдущую.

– Ничего толкового мне, во всяком случае, сказать не сумели. Неужели родовое имя, прямое наследование по крови и все такое прочее – вещи, к которым следует относиться с трепетом лишь ради них самих? Так мне и говорили, но почему дело обстоит именно так, мне не объяснил никто.

– Но ваш отец сказал вам, что это так. Что же, этого вам недостаточно?

– Недостаточно, – сказала Верран.

Грижни пристально посмотрел на нее. Он не улыбнулся, но Верран показалось, что весь этот разговор его забавляет.

– Вы меня удивили, мадам, – сказал он в конце концов. – Но ничуть не огорчили. Отвечая на ваш вопрос, следует отметить, что желание продолжить династию основано в своей глубине на самолюбии, граничащем с эгоизмом, и на стремлении обрести бессмертие. Люди отказываются верить тому, что бессмертие сулят скорее великие дела, нежели сыновья и дочери.

Верран обдумала услышанное, а затем сказала:

– Но большинство людей не способны на великие дела. Поэтому им приходится довольствоваться сыновьями и дочерьми, не так ли?

– Отлично сказано, мадам.

На этот раз Грижни и впрямь улыбнулся. Улыбался он редко, но уж когда это случалось, улыбка совершенно преображала его лицо, с которого мгновенно улетучивалась всегдашняя холодность.

– Взять, например, моего отца, – ободренная его реакцией, продолжила Верран. – За всю свою жизнь он не совершил ничего выдающегося, не считая, конечно, реконструкции винных погребов в нашем фамильном доме. Мне кажется, именно по этой причине он придал такое значение тому, чтобы я вышла замуж именно за вас, то есть вошла в вашу династию.

– Возможно. Но ваше замечание, мадам, несколько неделикатно.

– Ах вот как! Так, может быть, мне лучше замолчать?

– Ни в коем случае! Прошу вас, продолжайте!

– Вы-то сами совершили великие дела, – сказала Верран. – И весь мир знает об этом. Слава вам гарантирована, и, следуя вашей собственной логике, у вас нет ни малейшей нужды обзаводиться потомством. А это означает, что вы так и не ответили на мой исходный вопрос. Почему вы решили на мне жениться?

– Надо будет с вами когда-нибудь обсудить этот вопрос без ненужной спешки.

Этот ответ прозвучал не слишком утешительно, но у Верран не оставалось ни смелости, ни времени на дальнейшие расспросы, потому что сендилла уже прибыла к причалу Грижни. Сопровождавший их поначалу флот меж тем рассеялся: свадебные гости разъехались по домам. Сейчас на причал вместе с молодоженами поднялись лишь ближайшие приверженцы дома Грижни. Верран охватил ужас. Ненадолго развеявшиеся было страхи вспыхнули с новой силой. И что это за загадочные существа в серых плащах с клобуками, которые состоят на службе у ее мужа? Демонами назвал их Ульф. А еще она вспомнила ужасные обвинения, которые выкрикивал ворвавшийся на свадьбу безумец. Вспомнила и о том, что Фал-Грижни кое-кто считает сыном Эрты, и ее сердце забилось еще быстрее.

Прежде чем новобрачные вошли во дворец, одно из грандиознейших сооружений во всем городе Ланти-Юм и одно из самых красивых со своими массивными колоннами и огромным куполом, отлитым из чистого серебра, Верран невольно залюбовалась им. Но вот они вошли – и безмолвные серые фигуры препроводили леди Верран в ее покои. Нормальных слуг в человеческом образе здесь не было видно нигде. Обговаривая условия предстоящего бракосочетания, Фал-Грижни выразил готовность поселить у себя столько слуг и служанок леди Верран, сколько той будет угодно. Однако вопреки любви и даже обожанию, с какими относились к юной госпоже челядинцы Дриса Верраса, никто из них не набрался смелости последовать за нею во дворец Грижни.

Ее покои оказались просторными и красивыми. Кровать была обтянута бледно-голубым шелком, а высокие окна инкрустированы разноцветным хрусталем, благодаря чему стены и потолок должны были играть в дневные часы всеми цветами радуги.

Верран отослала загадочных и страшных слуг и без посторонней помощи приготовилась ко сну. В конце концов она задула свечи и забралась под шелковое одеяло. Но долгое время пролежала без сна, неподвижная, словно труп, и охваченная невыносимым и жалким напряжением. Однако Террз Фал-Грижни так и не появился. Верран отчаянно напрягала слух, чтобы уловить шорох его шагов, но слышала только шум дождя и свист ветра. Грозовые тучи, избавившись наконец от магического заклятия, со всей яростью обрушились на Ланти-Юм. Изрядная толика этой ярости выпала и на долю дворца Грижни.

Верран испытывала глубочайшую усталость. Вопреки собственным страхам она погрузилась в забытье – и беспечально проспала после этого всю ночь.

Глава 3

Краски. Чистые ослепительные краски повсюду. Верран, еще не совсем проснувшись, залюбовалась ими. Да, но откуда они взялись? Любопытство заставило ее окончательно проснуться. И тут она вспомнила, где находится, вспомнила, кто она такая. Вспомнила обо всем, что произошло накануне. Леди Грижни. Теперь ее зовут леди Грижни, она владелица этого дворца и супруга… и, не закончив мысль, Верран стремительно села. В ее покои лился из окон солнечный свет. Призмы хрусталя принимали его, преломляли и разбрасывали по всему помещению. Особенно великолепно выглядел при этом потолок. Верран огляделась по сторонам – покои были прекрасны, но показались ей совершенно чужими.

Верран откинула одеяло, спрыгнула с высокого ложа, подбежала к окну и выглянула наружу. Прямо под ее окном сливались воды каналов Лурейс и Сандивелл. У причала дворца Грижни стояло большое судно торговца пряностями, и аромат этого товара ударил Верран в ноздри, а вместе с ним нахлынули запахи рыбы, дыма, человеческого жилья, которыми и был пропитан влажный воздух города Ланти-Юм. Верран сделала глубокий вдох. Оставайся она незамужней девицей, находись она в отчем доме, в такое утро она непременно отправилась бы с подругами на небольших быстрых лодках по каналу, они затеяли бы игру, принявшись стукаться бортами, что взрослые горожане, разумеется, презирали. Но леди Грижни, разумеется, не имела права участвовать в таких забавах. Леди Грижни едва ли могла нанять утлый челн и промчаться на нем по белым водам под мостом Вейно. Ну хорошо, а на что же она тогда имеет право? Вздохнув, Верран отвернулась от окна и подошла к шкафу в форме колокола. Пора было одеться, а в этом ей, как правило, помогала служанка. Верран уже собралась было позвонить в колокольчик, но в последний миг отдернула руку. Если она позвонит – что за чудовище поспешит к ней в ответ на вызов? Она ведь прекрасно помнила, что Фал-Грижни держит в качестве слуг отнюдь не людей. В качестве слуг? Или рабов? Или это своего рода домашние животные?.. Так или иначе, лучше держаться от них подальше.

Верран прошла в ближайшую дверь и очутилась в роскошно обставленной гостиной. Предполагалось что такая знатная госпожа, супруга его светлости, председателя Совета Избранных, должна принимать у себя и высокопоставленных господ, и всевозможных жалобщиков. Верран попыталась представить себе, как она будет этим заниматься. Ее домашний наставник когда-то пробовал преподать ей искусство давать аудиенцию: надо было держаться с внешним великодушием, однако стараться лишить посетителя самоуверенности. Тогда она пропустила этот урок мимо ушей. Да и сейчас только фыркнула, вспомнив о нелепых наставлениях.

Она покинула гостиную, прошла сквозь еще одни двери и очутилась в туалетной с зеркальными стенами, огромными столами из полированного дерева, золочеными ларцами для драгоценностей и флаконами со всевозможными бальзамами и притираниями. Эти флаконы были изготовлены из редкого голубого хрусталя, который привозят из Тайпела. Верран была очарована. По сравнению со здешним великолепием отчий дом казался просто-напросто нищей лачугой. Приподняв крышку одного из огромных столов, Верран обнаружила свои платья, разложенные в безупречном порядке. Верран выбрала платье, застегивающееся спереди, – надеть его она могла, не прибегая к чужой помощи. Все же не без труда одевшись, она вернулась в спальню. На столике у двери, на серебряном подносе, лежала записка. Верран готова была поклясться, что еще две минуты назад ее там не было. Развернув пергамент, Верран увидела строки, написанные хорошим и четким почерком. Она прочитала:

«Мадам,

неотложные дела вынудили меня покинуть дом на все утро. Я вернусь к полудню и рассчитываю в это время увидеть вас в главном зале. А до тех пор вы вольны распоряжаться временем, как вам заблагорассудится.

Хочу предупредить вас о необходимости проявлять осторожность в обращении с домашними слугами, которые к вам еще не привыкли. При ближайшей возможности я познакомлю вас с ними, после чего у вас не будет оснований сомневаться в их преданности и готовности выполнить все, что им будет приказано.

Грижни».

Речь идет об этих тварях? О демонах? Она вновь перечитала записку. И как это она будет распоряжаться временем, «как ей заблагорассудится»? Придется подумать. Сориентировавшись по солнцу, Верран решила, что до полудня остается около двух часов. Это время она решила провести за осмотром дворца Грижни – от чердака до подвала. Конечно, дворец был огромным, чужим и в каком-то смысле угнетающим. Но, так или иначе, она стала теперь его хозяйкой!

Начав осмотр, она сразу же поняла, что двух часов ей не хватит. Дворец Грижни оказался воистину бесконечным, даже большим, чем можно было судить, поглядев на него снаружи. Более того, здесь имелось великое множество переходов и поворотов, перетекающих один в другой пассажей, спиральных лестниц, ведущих вроде бы в никуда, безбрежных галерей, по которым разносилось эхо и неожиданно возникающих задних двориков. Короче говоря, здесь легко было заблудиться. И все комнаты были великолепно обставлены. Род Грижни принадлежал к стариннейшей и богатейшей знати. И эта фамилия была золотыми буквами занесена в историю города. Кое-кто из ученых придерживался воззрений, согласно которым род Грижни был древнее и благороднее, чем правящая герцогская династия Дил-Шоннетов. Когда-то род Грижни был многочислен, и едва ли не все его представители славились как умом, так и крайней эксцентричностью. Во дворце вечно толпились родичи, гости и приверженцы. Однако со временем эксцентричность взяла верх над жизненной энергией, присущей представителям дома Грижни, род пошел на убыль, и наконец остался один-единственный потомок древних отцов – Террз Фал-Грижни, признанный, правда, как самым умным, так и самым таинственным во всей династии. И теперь во всем дворце, жилых комнат в котором хватило бы на размещение обитателей средней величины городка, жили только хозяин, его молодая жена и загадочные слуги.

Проходя по бесчисленным коридорам, Верран удивлялась невероятной тишине, царящей во всем дворце. Застыв на месте и прислушавшись, она различала крики прохожих и лодочников. В самом же дворце было тихо. Какой разительный контраст по сравнению с привычной и любимой ею суетой дома Веррасов! Сейчас там повсюду звучат детские голоса, потому что по меньшей мере дюжина племянников и племянниц самой Верран прибыли погостить вместе со своими родителями. Слуги то шутят, то ссорятся, и…

Но думать обо всем этом сейчас не имело никакого смысла. Вздохнув, Верран двинулась дальше по полу, выложенному зеленым мрамором, вдоль увешанных зелеными гобеленами стен, от которых, как в волшебном лесу, струилась прохлада. Время от времени на глаза Верран мельком попадались таинственные фигуры в серых плащах. Памятуя об указании Фал-Грижни, она не спешила с ними знакомиться. Таинственные создания, кем бы они на самом деле ни были, часто следили за ней, казалось бы, отовсюду, однако не предпринимали никаких попыток ей помешать. Лишь однажды серая фигура, отличающаяся от прочих особенно высоким ростом, загородила ей проход и категорически не дала пройти в желаемом направлении. Подойдя поближе, Верран заметила блеск по-тигриному желтых глаз из-под клобука и, повинуясь порыву, хотела было убежать, однако в последний момент раздумала.

– Как тебя зовут? – спросила она. Ответа не последовало. Было совершенно неясно, поняло ли существо смысл сказанных ею слов. – Ты умеешь говорить? – Опять никакого ответа, если не читать тихого шипения из-под клобука. Меж тем со всех сторон бесшумно приблизились и другие фигуры в сером, и Верран физически почувствовала на себе давление их взглядов. – Меня зовут леди Грижни. – Прозвучало это крайне неубедительно. – Я жена Фал-Грижни.

Возможно, они наконец ее поняли, потому что тут же расступились, давая ей возможность пройти. Верран двинулась дальше, ощутив прилив уверенности в собственных силах. Однако эта уверенность сразу же сошла на нет, когда она вспомнила о том, что скоро полдень и ей надлежит оказаться в главном зале, а где он находится, у нее не было ни малейшего представления. А если она не успеет явиться туда вовремя, ее муж решит, что она его нарочно ослушалась. Люди говорили, что гнев Грижни подобен внезапной ярости Ледяного моря, и у нее не было ни малейшего желания испытать это на себе.

Верран поспешила по тому же зеленому коридору в обратном направлении. Промчалась мимо нескольких призрачных слуг, повернула налево, потом направо, потом снова направо, спустилась по винтовой лестнице, пробежала по залитой солнечным светом галерее, вновь поднялась по лестнице – и очутилась в том же самом зеленом коридоре. И те же серые создания уставились на нее, не исключено, с любопытством. Одно из существ приблизилось к Верран.

– Где главный зал? – спросила она и затем произнесла по слогам: – Про-во-ди ме-ня в главный зал!

Безмолвный слуга медленно отошел от нее и присоединился к своим собратьям.

Что ж, придется самой разыскивать главный зал, и придется делать это побыстрее. С нарастающей тревогой Верран возобновила поиски. Она наверняка опоздает, а Фал-Грижни подумает, что… подумает, что она… прервав эту мысль, Верран признать себе: она понятия не имеет о том, как отреагирует Грижни на ее опоздание.

Коридорам не было конца. Верран в конце концов забрела в нежилые помещения дворца, она проходила мимо каких-то кладовых, проходила туннелями, стены которых были влажны, что свидетельствовало о близости канала, и поросли плесенью. В носу у нее внезапно засвербило. Запах был противным, атмосфера – угнетающей, а время, проведенное в этих подземельях, наверняка было потрачено понапрасну. Прямо перед Верран несколько узких и скользких ступенек вели в погреб, наверняка расположенный ниже уровня воды в канале. Можно было радоваться разве что тому, что и здесь было вполне светло. По стенам висели светящиеся оранжевым светом фонари. У подножия лестницы имелась дверь, исписанная старинными прямоугольными рунами. Любопытство одолело леди Верран. Она спустилась по ступенькам и открыла дверь.

Оранжевый свет из погреба хлынул в темное само по себе помещение. Верран увидела гигантское гнездо, сплетенное из множества веток, камышинок, травинок, лиан, – и все это сооружение было скреплено глиной, взятой со дна канала. В гнезде она увидела какие-то темные тела. Здесь было не меньше дюжины обитателей: маленькие, когтистые существа, плоские тельца которых были покрыты курчавыми черными волосами. Было очевидно, что это детеныши, возможно едва появившиеся на свет, потому что глазки у них еще не открылись, а во рту не было зубов. Но, пусть и слепые, они почувствовали чужое присутствие (или, возможно, их потревожил свет) и жалобно запищали. Верран присела возле гнезда на корточки, погладила детенышей по уродливым головкам, хотела было поиграть с ними. Это был чисто материнский порыв, однако зверьки этого не поняли. Они заверещали с нескрываемым страхом.

И тут же из темной глубины помещения выпрыгнуло наружу какое-то чудище. Ростом несколько ниже нормального человека, но явно куда сильнее и тяжелее. Существо было покрыто жестким черным волосом, а вдоль позвоночника у него шел ряд колючек. Точно такие же колючки образовывали своего рода защитный панцирь на толстой шее и на плечах. Рот был разинут, из него доносилось грозное шипение. Красные глаза горели безумным пламенем.

Верран отдернула руку, вскочила на ноги, при этом она и сама не удержалась от крика. Чудище, продолжая шипеть, угрожающе протянуло к ней когтистые лапы. Мгновенный удар лишь чудом не пришелся Верран по глазам. Повернувшись, она бросилась прочь и почувствовала, как когтистая лапа вцепилась в подол ее юбки. Гнилостное дыхание пахнуло ей в волосы на затылке волной летнего зноя – и Верран оцепенела. Но тут тяжелый бархат платья порвался, как легкий тюль, и Верран оказалась свободной.

Она бросилась бежать по подземному коридору, а чудище погналось за нею. Она понимала, что необходимо взбежать по лестнице, что необходимо вырваться на солнечный свет, но для этого было уже слишком поздно. Ее гнали вниз и внутрь – вниз по лестницам, глубь по петляющим переходам, внутрь – в самые дубины дворца Грижни, где воздух был смраден и сперт, где на стенах была плесень, а звуки из внешнего мира, с канала Сандивелл, оставшегося далеко вверху, были уже не слышны.

Верран на бегу оглянулась. Чудище гналось за нею вплотную, на расстоянии всего в несколько ярдов, и Верран были прекрасно видны и кажущиеся стальными когти, и налитые бешенством красные глаза. В разгар испытываемого ею ужаса она невольно подумала о том, что ее родители огорчились бы, увидев ее сейчас, огорчились бы, что заставили ее выйти замуж за сына Эрты, или того хуже, огорчились бы, что принесли в жертву собственному тщеславию родную дочь, огорчились бы и прониклись сознанием собственной вины… Но почему-то эта мысль ничуть ее не утешила.

Чудище странной прихрамывающей пробежкой гналось за нею. Гналось – и настигало. Яростное шипение стояло в ушах у девушки. Судорожно вздохнув, Верран побежала еще быстрее, что на здешнем скользком полу было опасно и само по себе. Но и это последнее усилие оказалось бесплодным, потому что вскоре Верран с ужасом обнаружила, что коридор, по которому она бежит, заканчивается глухой стеной.

По дороге ей попались несколько дверей. Три из них Верран попробовала открыть, но все они оказались заперты. Четвертая, однако же, отворилась, и за ней замаячила кромешная тьма, такая кромешная, какая бывает, наверное, разве что в разрыве между пространством и временем. Верран метнулась в эту тьму и захлопнула за собой дверь.

Сделав несколько неуверенных шагов во мраке, она остановилась. Здешняя тьма была прямо-таки сверхъестественной. Глухая, плотная, душная, она наваливалась на Верран со всех сторон. И странный запах стоял здесь – запах, пожалуй, растительного гниения, запах не только едкий, но и горячий, ни с чем похожим во всем дворце Грижни, да и ни в каком другом месте, она не сталкивалась. Вне всякого сомнения, этот запах был искусственным, и ответственность за него нес Фал-Грижни. Так или иначе, решила Верран, именно он несет ответственность за весь этот ужас. Столь отвратительный феномен мог быть создан лишь волшебством, или, как угодно это называть членам Совета Избранных, Познанием.

Верран охватил невыразимый ужас. В самом качестве здешней тьмы было нечто, способное подавить малейшую смелость. И сердце билось из-за этого быстрее, и холодный пот заливал лицо, двумя ледяными лужицами собираясь на висках. Верран побрела вперед, вытянув перед собой руки. Может быть, отсюда есть другой выход, а может быть, найдется фонарь или… Она споткнулась обо что-то и сшибла какой-то предмет. Нечто тяжелое с грохотом рухнуло на пол прямо рядом с нею. Верран услышала звон бьющегося стекла. Какая-то жидкость начала растекаться по полу стремительно, как лава, она увлажнила и подол платья Верран. В и без того странную атмосферу вплелся еще один причудливый запах. Потянувшись вниз, Верран с ужасом обнаружила, что жидкость уже разъела подол ее платья. Она выпрямилась во весь рост, начала жалобно всхлипывать. Но всхлипы тут же прекратились, когда дверь в таинственную комнату открыли.

Не было никакого сомнения в том, что здешняя тьма как-то по-особому препятствует распространению света. В дверном проеме светили фонарем, но этот свет не проникал в глубь комнаты. А сама дверь казалась Верран лишь едва заметным бледно-оранжевым прямоугольником. И в этом прямоугольнике грузно темнела широкоплечая фигура ее преследователя. Верран затаила дыхание. Возможно, чудище испугается тьмы и, струсив, повернет обратно. Но этот оптимизм оказался беспочвенным. Темная фигура грузно проследовала в комнату, закрыла за собой дверь – и здесь снова воцарилась абсолютная тьма.

Верран стиснула челюсти, чтобы ее зубы не застучали от страха, и встала не шевелясь. Если чудище двинется куда-нибудь в сторону, ей удастся добежать до двери, а уж оттуда выбраться на верхние этажи дворца, где ей придут на помощь. Лучше всего было бы и вовсе выбраться из этого здания, нанять лодку и навеки покинуть дворец Грижни. И если ее отец откажется взять ее под свой кров (а он почти наверняка откажется), то она отправится к Бренну Уэйт-Базефу, как ей и стоило поступить с самого начала.

Чудище было где-то рядом. Его тяжелое дыхание доносилось с расстояния всего в несколько футов. Возможно, здешняя тьма оказалась для чудища столь же труднопереносимой, как и для самой девушки, потому что его ярость и напор вроде бы пошли на убыль. Тем не менее чудище методично обыскивало комнату, расхаживая от стены к стене. Один раз Верран услышала, как оно наступило на битое стекло, а в другой оно само натолкнулось на что-то тяжелое и препротивно при этом зашипело. Верран боялась, что чудище сумеет найти ее, сориентировавшись по стуку сердца.

Медленно и осторожно девушка начала отступление. Но вопреки всем ее усилиям чудище почуяло, что она больше не стоит на месте, почуяло, не исключено, из-за какого-то шевеления в мертвенной атмосфере или из-за еле слышного шороха шагов. Оно остановилось и шумно принюхалось, надеясь уловить запах девушки. Но спертый дух тьмы перешибал все остальные, и чудище раздосадованно зашипело. А когда оно возобновило поиски, терпения у Верран уже не осталось. Она бросилась к двери, но в такой тьме, да еще, понятно, ужасно волнуясь, пролетела мимо. И вместо двери с разбегу налетело на каменную стену. Зашипев, чудище бросилось на нее; оно проскочило так близко, что Верран почувствовала прикосновение жестких волос к собственной руке. Верран отскочила в сторону – и натолкнулась на какой-то предмет обстановки, который с грохотом полетел на пол. Изо рта у нее вырвался невольный крик. Теперь чудище точно знало, где она находится, и отреагировало на это радостным шипением. Верран вновь отскочила – и снова стукнулась о стену. Развернувшись, она принялась отчаянно шарить руками во тьме в надежде нащупать дверную ручку. Но так и не нашла ее. Впрочем, это и не понадобилось: дверь скрипнула на петлях, вновь возник бледно-оранжевый прямоугольник света, едва различимый в непроглядной тьме.

Верран бросилась на свет – и столкнулась с Фал-Грижни, который стоял в дверном проеме. Она наверняка упала бы, но он крепко и бережно подхватил ее.

– Пустите меня!

– У вас не все в порядке, мадам, – заметил Грижни.

– Мы не можем оставаться здесь! Там, в подвале, злобное чудище!

– Да, действительно. Я его туда и поселил. Только не стоило бы называть его чудищем – во-первых, это не совсем точно, а во-вторых, оно может обидеться.

– Да уж, обижается оно легко. Оно пыталось убить меня!

– Только потому, что создалась непонятная ему ситуация. Я бы предупредил его о вашем появлении в доме, если бы смог предположить, что ваша экскурсия заведет вас так глубоко на нижние уровни здания. Должен признаться, мадам, что я вас недооценил. Но сейчас я исправлю свою ошибку. – Грижни резко хлопнул в ладоши. – Сюда, Нид! Сюда! Оставайтесь здесь, мадам, – поспешно добавил он, потому что Верран едва не пустилась бежать.

В ответ на его слова она остановилась, но было видно, что дается ей это нелегко.

Появился Нид. На его безобразном лице можно было прочесть ярость и недоверие.

– Эта женщина – моя жена. А ты осмелился напасть на нее. – Фал-Грижни произносил все это ледяным тоном. – Муж и жена едины во всем, так, по крайней мере, считается. Поэтому, напав на нее, ты тем самым напал на меня. Следует ли мне, исходя из твоего поведения, предположить, что ты разорвал узы крепкой дружбы? И что, следовательно, впредь мы друг для друга чужие?

Нид подавленно зашипел. Никакие слова не смогли бы передать овладевшее им отчаяние красноречивей.

– Или ты не хочешь прервать знакомство со мной?

Нид всем своим видом дал понять, что ему хочется дружить. Кровавый блеск исчез из глаз, которые сейчас округлились от волнения. Когтистая лапа нервно скребла каменный пол.

– Отлично. Тогда пойми и навсегда запомни: перед тобой леди Грижни, и она является владелицей этого дворца. Относись к ней с таким же уважением и с таким же трепетом, как ко мне. Служи ей, сдувая перед ней, если понадобится, пылинки с полу, а если надо будет пожертвовать ради нее своей жизнью, то ты пожертвуешь жизнью. Ясно? – Нид зашипел несколько невнятно. – Могу ли я полагаться на твою верность этой даме? Отвечай. – Нид прошипел нечто более вразумительное. И, чтобы продемонстрировать собственную преданность, изобразил перед Верран нечто вроде поклона. – Вы принимаете извинения Нида, мадам? – осведомился Грижни.

Верран не знала, что сказать.

– Я благодарна, – неуверенно начала она. – Я надеюсь, что мы подружимся. Мне жаль, что я потревожила малышей. Но я не собиралась принести им никакого вреда.

Нид отважно уставился ей в глаза. По-человечески говорить он не умел, но, судя по всему, прекрасно понял ее слова. Обладает ли он разумом? Это оставалось загадочным. Сейчас он переводил взгляд с Верран на Грижни и обратно, словно мысленно фиксировал эту связку, и шипел нечто благостное.

– Теперь, мадам, Нид будет выполнять все ваши приказания, – уверенно сказал Фал-Грижни. – Я аналогичным образом познакомлю вас и с другими моими созданиями. А теперь пойдемте.

Он уверенно повел жену вверх по лестницам и по сложному лабиринту коридоров, а Нид вразвалочку потрусил за ними. Если спонтанное и едва не закончившееся опустошительными последствиями вторжение молодой жены в подземелья дворца и потревожило Грижни, то он не подал и виду.

Волнение и любопытство развязали язык Верран:

– А какова природа этих созданий, которые вам служат?

– Ответ на этот вопрос оказался бы чересчур пространным. Достаточно сказать, что они представляют собой гибриды самых различных существ и качеств, само сочетание которых стало возможно лишь благодаря Познанию. Они безупречно преданные слуги, как вы сможете убедиться сами. И прежде всего им присуща одна фундаментальная добродетель – они не умеют говорить. Среди всех этих существ Нид самый отважный и самый преданный. Так что мне хотелось бы, чтобы и вы доверяли ему.

Верран неохотно посмотрела через плечо на ковыляющее за ними неуклюжее создание.

– Я постараюсь, милорд. А что, людей в качестве слуг вы не держите?

– Не держу.

– Вы бы не могли доверять им?

– Они бы не могли доверять мне. Но это не имеет никакого значения. Предрассудки простолюдинов меня не заботят.

– А предрассудки знати?

– Лишь изредка.

– Следовательно, человеческое мнение вообще не слишком интересует вас?

Фал-Грижни задумался над вопросом.

– Самыми примечательными чертами человека являются ум и изобретательность. Поэтому люди представляют для меня определенный интерес, хотя взятые вкупе они, разумеется, отвратительны. Ум человека служит ему для усовершенствования в его пороках, а изобретательность помогает проявлять свою жестокость во все более изощренных формах. Иногда мне попадаются исключения из этого правила, но это бывает редко, крайне редко.

– Это любопытно, милорд. А вот на мой взгляд и исходя из моего личного опыта, люди, как правило, бывают добрыми и хорошими.

– В вашем возрасте я и сам так думал.

– Но… у вас что же, совсем нет друзей?

– За всю мою жизнь у меня было только трое друзей. Один умер еще мальчиком. Другой был убит разъяренной чернью менее полугода назад. С третьим я по-прежнему дружу.

Верран было трудно и понять, и представить себе такое, потому что у нее самой имелись десятки друзей и подружек и она в них души не чаяла; по крайней мере, так обстояло дело до ее замужества. Она исподтишка посмотрела на мужа. Выражение его лица было даже трезвее всегдашнего, и она лишний раз удивилась тому, что великий Фал-Грижни удосуживается отвечать на ее детские вопросы. Хотя, возможно, статус жены и обеспечивал ей определенные привилегии. Ей и в голову не приходило, что ему, не исключено, нравится держаться столь свободно и раскованно, не тая своей антипатии к расе людей, представителем которой он все-таки являлся.

– А тот, кого убили, случайно, не был Рев Беддеф? – не без опаски задала Верран очередной вопрос.

Рев Беддеф был высокопоставленным чародеем в Совете Избранных; на него набросилась разъяренная городская толпа. Его заковали в цепи и сбросили с крепостной стены Вейно в стремнину.

– Это был он.

– Какая чудовищная история! Я так и не поняла, как такое вообще могло случиться? И за что люди так ненавидели его?

– Его ненавидели, потому что в городе систематически распускали слухи, согласно которым Рев Беддеф и многие другие члены Совета Избранных использовали Познание для того, чтобы внушить герцогу Повону мысль о необходимости повысить налоги. В ту пору чернь особенно разъярилась и потребовала жертву, чтобы выместить на ней собственное разочарование. А Рев Беддеф, как никто другой, подходил на роль этой жертвы. Таким образом, гнев низов был отвлечен от настоящей мишени.

– Но это же не принесло никому никакой выгоды! О чем только люди думали?

– Люди, мадам, вообще не думают. Время от времени они действуют, и происходит это, как правило, по призыву того, кто стал – пусть и совсем ненадолго – их вожаком. В данном конкретном случае толпу призвали к насилию личные враги Рева Беддефа, которые являются также и моими заклятыми врагами.