Текст книги "Обелиск"

– У тебя других не водится, – буркнул в усы детектив, поднимаясь со стула. – Бутылку вниз поставь.

– Слушаюсь, капитан, – вытаскивая из сумки и ставя на пол пятнадцатилетний скотч, ответила она. – Пойдем уже, чтобы ты скорее смог от меня отделаться.

Присланные накануне документы не лгали – обстоятельные полицейские отчеты подтверждали каждое слово: три человека, никак не связанные между собой, действительно загадочно умерли в одно и то же время: ровно в полночь 1 февраля. Третьим оказался тот самый бегун, с которого все и началось.

– Чтоб меня, – прошептала она, сверяя время.

– Что там? – нетерпеливо спросил усач, заглядывая через плечо. – Тайные агенты, внедренные иностранными спецслужбами?

– Не смешно, Кинг, – нервно ответила Элизабет, указывая пальцем на цифры. – Неужели ты не видишь? Трое умерли в одно и то же время. Одинаково. И это только на твоей территории. Если я права, еще один труп в двадцать втором участке и двое в шестнадцатом.

– Неужели… – протянул полицейский. – А ты в курсе, что в эту самую секунду на земле умирают как раз три человека? Слыхала о таком? Статистика, называется.

– И все от сердечного приступа? – нахмурила лоб она.

– Да ну тебя, Стоун. – Буркнул детектив. – Вам, газетчикам, везде заговоры мерещатся.

– Как скажешь, – не стала спорить Элизабет, доставая телефон. – А теперь отвернись, чтобы не стать соучастником преступления.

– Опять за старое? – обреченно потер глаза Кинг, глядя, как она включает камеру – Договаривались же, Стоун!

– А еще мы договаривались, что ты не будешь издеваться, – невозмутимо щелкая по экрану пальцем, бросила она. – Все, готово.

Чмокнув усталого копа в щетину на прощанье, Элизабет выскользнула из четвертого отделения и помчалась в ближайший магазин. Продавец подумает, что она алкоголичка, но какое ему дело, если там, впереди, ждут двадцать второй и шестнадцатый участки, которые наверняка уже успели соскучиться.

За нескончаемой беготней среда, угрожающая стать скверной, пролетела незаметно, и февральский вечер накрыл неожиданно. Обещанный Рейчел ужин в пафосном ресторане мог стать неприятным испытанием, но подруга ни разу не подняла опасную тему, решив обсудить планы на оставшиеся до конца незапланированного отпуска вечера. Театры, боулинги, бутики и вечеринки: обе знали, что осилить получится максимум скучную лекцию в книжном, но, как обычно, с упоением обсуждали каждый элемент заранее обреченной на провал программы.

К тому моменту, как фары желтой машины осветили Грин-стрит, часы показывали уже половину одиннадцатого.

– Вот же болтушка, – зевнула Стоун, протягивая таксисту карточку. – И о чем можно было столько проговорить?

– Вы, дамы, в компании друг друга вообще часов не наблюдаете, – добродушно хохотнул водитель, возвращая пластик. – Спокойной ночи, мисс!

– И вам, сэр, – улыбнулась Элизабет, выбираясь на улицу.

Грин-стрит встретила знакомыми тишиной и темнотой. По будням здесь всегда так – уставшие за день работяги стремились как можно скорее спрятаться под одеялами в своих уютных спальнях. Звуки затихли, подгоняя ночь, и желтые шашечки торопливо скрылись за углом.

Чаще всего она поднималась по каменным ступенькам быстро, спеша открыть дверь и оставить город за спиной. Но сегодня что-то изменилось: хотелось задержаться, вдохнуть поглубже, насладиться редким моментом абсолютного покоя. Того самого, что еще недавно казался безвозвратно утраченным.

Лишь когда русую голову покрыла снежная шапка, Элизабет решила подойти к крыльцу.

– Доброго вечера, мистер Морс, – заметив, как двинулась тьма в углу, поздоровалась она, чувствуя, что губы сами собой складываются в легкую улыбку.

– И тебе не хворать. – Но это был не тот звучный голос, способный управлять целой армией. То был злобный шелест и хрип, что она с таким трудом последние дни гнала из памяти. – Ну привет, сука.

Рука потянулась к телефону, слабый холодный свет очертил сутулую фигуру. Каждая чертова ступенька лестницы, на которую она лишь недавно научилась смотреть без страха, кричала пугающим эхом в темноте пустой Грин-стрит.

Холодной сталью в руке Ройса блеснуло лезвие. И больше ни слова. Ни единого, мать его, шанса – заговорить, заболтать, отвлечь. Мрачные сказочники были правы. Вот он, поганый конец ее серой жизни. Она не радовалась каждому дню, не благодарила всевышнего за очередной восход солнца, но расстаться с миром вот так – на пороге собственного дома, от рук мстительного слабака? В страшных историях из детства перед финалом печальному герою полагалось хотя бы одно захватывающее приключение. А это не интересно и ни разу не захватывающе.

Что бы написал Уиллис?

«4 февраля после полуночи была заколота журналистка WhitePost. Личность предполагаемого убийцы уже известна, и на его поиски брошены все силы полиции. Редакция приносит соболезнования родным и близким Элизабет Стоун.»

Ну уж нет, Уиллис. Хрен тебе, ее смерть стоит больше двух строчек. Не сегодня. И уж точно – не так. Вспомнив, о чем когда-то давно рассказывал парень в белом халате, проплативший заметку о своей странной школе единоборств, она неожиданно громко охнула и осела, отчаянно прикладываясь виском к холодным плитам лестницы. В театральную труппу ее бы точно не взяли. Уволена со словами «переигрываете, мисс».

«Не выделывайся, потому что ты не в боевике. Просто прикинься ветошью, дождись удобного момента и…», – под звон в ушах прозвучал голос, кажется, Стива, с видом бывалого джедая учившего ее правилам жизни в опасном-для-такой-хрупкой-девушки городе.

Тогда она лишь усмехалась, косясь на часы, но сейчас было не до смеха. Она тихо выжидала, не обращая внимания на что-то тягучее и теплое, разливающееся в волосах. Ждала и надеялась, что замешкавшийся урод потеряет бдительность и склонится достаточно низко, чтобы можно было выбить из его рук острую железку. Тогда отпинать не получилось, но, кто знает, может, выйдет сейчас? А, может, снова появится он? Посмотрит своими холодными глазами и снова натужно произнесет это странное слово «милая». Вот она, оказывается, какая ее сказка. Голубая, мать ее, мечта не о сильной принцессе, сносящей головы врагам, а о долбанном рыцаре в черных доспехах.

В носу уже свербело от вони дешевого пойла и мерзких сигарет. Ну же, еще чуть-чуть, совсем немного, пара секунд, чтобы покрепче сжать окоченевший кулак, но ее сказки ни разу не заканчивались счастливо, поэтому гудящая голова просто отключилась. Лишь изредка в ушах обрывочно слышались далекие звуки.

«Элизабет, вы меня слышите?»

Сквозь пелену она узнала тот-самый-голос, почувствовала, как сильные руки сжали плечи, а прохладное дыхание коснулось лица. До ушей донесся еще чей-то голос, ужасно злой.

«Стоун, очнись! Открой глаза, мать твою!»

От него пахло паникой. Как голос может пахнуть? Но ей уже не было до этого дела. Ни до запаха, ни до голоса.

Вместо ответа до сих пор не разжавшийся слабый кулак отправился покорять неизвестность, и издалека послышался удивленный вздох. Не очнется. Не откроет. Она в финале своей драной сказки, а значит, что пришло то самое прекрасное время отключиться окончательно.

Сознание возвращалось неохотно, медленно собиралось воедино, сплетая бессвязные образы. Сквозь сомкнутые веки пробивался неровный свет, а лоб холодила неприятная влага.

– Какого черта? – пересушенные губы нашли, кажется, единственные оставшиеся в запасе слова.

Приоткрыв один глаз, Элизабет оглядела пространство вокруг. Не без труда сфокусировалась на заваленном бумагой кресле и спрятанной за листами стене. Это ее комната. Никаких сомнений, она определенно в аду. Личном тускло освещенном керосинкой аду.

Но вот взгляд зацепился за инородный предмет интерьера. Бесстрастное лицо с высокими скулами и холодными голубыми глазами. Прямо перед носом. Бледная рука протянулась к ее волосам и аккуратно сняла мокрое полотенце. Впервые она видела его без верхней одежды. Вспоминая Морса в понедельник, шутила про себя, что под пальто он наверняка прячет дурацкий свитер с бабкиным орнаментом, но нет: строгая черная водолазка, подчеркивающая длинную шею. Кто-то явно обворовал саму смерть, оставив костлявой пустой гардероб и одинокую косу.

– С возвращением, Элизабет, – мягко произнес он, прикладывая тонкие пальцы к ее шее, и кивнул кому-то за спиной. – В медиках нет необходимости.

– Она голову разбила, реаниматолог ты недоделанный, – раздался за спиной раздраженный голос. Почему-то украшенный фингалом Уиллис подскочил к дивану и сел на корточки, беспокойно вглядываясь в ее лицо. – Они должны приехать уже вот-вот. – Шеф недовольно посверлил взглядом Морса, но быстро повернулся обратно. – Ты в порядке, Стоун?

– Да, кажется, – она с усилием приподнялась на локтях и только сейчас заметила, что укутана в пальто. Мягкое. Черное. – Но у меня есть пара вопросов.

– Это все подождет, – торопливо перебил Уиллис. – Отдыхай. Сейчас приедут врачи, я отвезу тебя в больницу. Все будет хорошо, слышишь, Стоун?

Она бы, может, и ответила. И поспорила бы с удовольствием, но сил хватило только на слабый кивок. И обратно на подушку. В пальто. Укрыться с головой и проспать так полвека в запахах леса и морского ветра.

– Не отключайся, Эл, – бережно коснулся ее щеки Уиллис.

За окном уже вовсю гудела сирена, и она вновь согласно моргнула. Пыталась думать о чем угодно. Только не о черной водолазке.

Наутро она не вспомнит спокойные короткие вопросы врачей. Не вспомнит жесткие носилки и тряску по ночным улицам в слишком яркой кабине. Но вспомнит, как изо всех сил цеплялась белыми пальцами за черное пальто. Вспомнит, как Морс оставит его ей, исчезая за дверью дома 118 по Грин-стрит, спокойно кивая в ответ на что-то грубое и злое. Что-то, что через плечо бросил ему в лицо красный от гнева Уиллис, запрыгивая в карету «Скорой».

– Не похоже, что ты его поблагодарил. Я права? – спросила она, сидя в шумной неотложке под капельницей и бдительным надзором отказавшего валить ко всем чертям редактора.

– Я лишь указал его место, – нахмурился Уиллис, отхлебывая коричневую бурду из бумажного стаканчика. – Он тебе никто. Сосед сверху. Помнится, ты мне так и сказала. Слово в слово.

– А кто мне ты? – в голос уже вернулись привычные едкие нотки.

– Я твой друг, – после недолгой паузы буркнул редактор. – Мы друзья. – Утвердительно кивнул себе и даже нашел силы улыбнуться, хотя оба знали, что в словах нет и толики правды.

– Друзья, которые не смотрели друг другу в глаза полгода? – саркастично подняла она бровь и поморщилась от боли. Шесть швов. И боль от каждого придавала какую-то необъяснимую силу, такую, что дает право продолжать терзать и так настрадавшегося Уиллиса. – Такая нынче у людей дружба, да, Джон?

Тот мгновенно помрачнел и, не выдержав пристального взгляда, отвернулся, смяв в кулаке пустой стаканчик. На серые плиты упала одинокая бурая капля.

– Ладно, не важно, – благосклонно отступила она. – Расскажи лучше, какого черта ты делал у моего дома вечером. Я вроде бы в отпуске. И откуда фингал?

– За фингал тебе спасибо, наградила перед тем, как выключиться. Видимо перепутала. Надеюсь, что перепутала. За остальное стоит благодарить Ройса. Мне позвонил знакомый коп – рассказал, что наш бывший фотокор вышел под залог. Я сразу и поехал к тебе, предупредить, проверить. Не успел. – Проворчал Уиллис.

– Но что-то же ты успел, раз сидишь здесь? – Так просто сдаваться она отказывалась. Раз притащился в больницу, хоть и не просили, пусть развлекает. – Колись, что там случилось?

– Ничего особенного. Просто кровь, полуобморочная ты, да этот извивающийся урод. Надо было придушить его тогда, когда он первый раз к тебе полез, – редактор вздохнул и подвинулся ближе, скрипя неудобным пластиковым стулом. – Я застал, как этот твой рыцарь печального образа вырубил говнюка. Тут надо отдать должное, сработал он идеально. – Нехотя и быстро бросил Джон, старательно избегая прямого взгляда. – Поднял тебя, занес внутрь. Я вызвал «скорую» и полицейских. Копы, к сожалению, приехали быстрее врачей. Пока давал показания, этот уже тебя уложил, накрыл. Тряпку на голову бросает, пульс считает. Медик недобитый.

– Эй, – прервала она. Не хотела, но вышло как всегда грубо. – Он спас меня. Дважды, между прочим. – Здесь она слукавила. На самом деле, трижды, но Уиллису не стоило знать о том, как Морс лишь одной фразой уничтожил все ее страхи. – Ты его не знаешь.

– А ты, значит, знаешь, Стоун? – потеряв остатки самообладания, выпалил редактор. – Ты вообще хоть что-нибудь знаешь о нем?

А вот тут он был прав. Элизабет, само собой, этого никогда не признает, но прав. Твою мать, она даже имени его не знала. Для нее он до сих пор оставался просто Морсом.

К счастью, от неловкой паузы спас Мистер Ваши-снимки-в-порядке в белом халате. Проспорив и с ним, и с Уиллисом добрых пятнадцать минут, она, наконец, добилась выписки. Аргумент «сбегу, как только отвернетесь, и пойду пешком, если надо» сработал, и те, сочувственно переглянувшись, обреченно кивнули.

Всю дорогу недовольный Уиллис молча косился направо, наблюдая, как она кутается в черную шерсть, словно пальто с чужого плеча уже успело стать родным.

Мимо проносились редкие машины, ночные огни фонарей и голые деревья, но ей не было до них дела. Жизнь стремительно сворачивала совсем не туда, но, как и сейчас, она могла лишь обреченно наблюдать за дорогой с пассажирского сидения.

Оказавшись у синей двери, она сразу отрицательно покачала головой, не давая Уиллису напроситься на чай. Хватит незваных гостей. Редактор устало потер виски и, еще немного потоптавшись у порога, согласно кивнул.

– Обещай, что будешь отдыхать, Стоун, – сурово взглянув на нее напоследок, сказал он. – И ни во что не ввязывайся, лады?

– Слово скаута, – усмехнулась Элизабет. – И еще, когда в следующий раз урод, который меня ненавидит, выйдет из-за решетки, не трать время на поездку, а сразу звони. Лады?

Расстроенный Уиллис раздраженно махнул рукой и хлопнул входной дверью. Прозрачный витраж недовольно зазвенел, но вскоре, поняв, что шуметь пока рано, стих, решив не тревожить и так беспокойных жильцов.

Расстаться с черной обновкой оказалось практически нереально. Только страх потерять этот чудесный спокойный запах морского ветра на пару с острым желанием принять душ заставили ее нехотя сбросить пальто. Спустя пару минут, уже обнаженная и покрытая теплым каплями, она выскочила из ванной и торопливо повесила его на свободную вешалку, аккуратно расправив ладонью. Мягкая шерсть благодарно пустила легкое электричество по кончикам пальцев. Стыдливо озираясь по сторонам, словно в страхе, что кто-то может заметить этот неожиданный порыв нежности к верхней одежде, она поежилась на ночном сквозняке и вернулась под горячие струи воды.

Утро пропустила, бессовестно проспав восход солнца. По-хорошему, хотелось бы пропустить еще и закат, но висок нещадно болел, напоминая о каждом аккуратном шовчике на бледной коже. Вяло побродив по квартире с чашкой кофе, она, наконец, придумала занятие – такое, чтобы не пришлось напрягать и без того изрядно потрепанные мозги.

Распахнув шкаф, рука невольно погладила черный лацкан. Прощаться ни с пальто, ни с его запахом не хотелось категорически, но мерзкая совесть подсказывала, что Морс может замерзнуть. А еще упрямо твердила, что возвращать следует только чистые вещи. Недовольно покосившись на отражение в дверце, Элизабет решительно сняла уже полюбившийся предмет одежды с вешалки и, удивляясь самой себе, аккуратно убрала в бумажный пакет.

– Вот это да, милочка! – охнула опрятная двухсотлетняя дама за стойкой. – Такая вещь!

– Пальто как пальто, – пожала плечами Стоун, торопливо барабаня пальцами по дереву. – Как быстро вы сможете его почистить?

– С такой одеждой нужно обращаться очень бережно, – строго взглянула на нее из-под очков бабуля. – Приходи завтра вечером, не раньше.

– Завтра? – охнула Элизабет. – А быстрее никак? Я доплачу.

– Не в деньгах дело, девочка, – отмахнулась женщина. – Здесь нужен особый подход. Это же винтаж, кашемировый шик, неужели сама не видишь? Я таких вещей лет пятьдесят в руках не держала. Сейчас так уже не делают, одна синтетика, фу на нее. И как сохранилось, ты погляди!

Элизабет с сомнением покосилась на сухие тонкие руки, нежно держащие морсово пальто. А ведь правда, она могла поклясться, что ничего мягче, уютнее и теплее на ее плечах не бывало, хотя в бутики она заходила без страха перед ценниками.

– Думаете, действительно раритет? – наконец, спросила она.

– Не думаю, а знаю, милочка. Уж мне-то есть, с чем сравнивать! Пятьдесят лет, не меньше. А словно вчера куплено. Где же ты его достала?

– У парня, – не задумываясь, выпалила Стоун, удивляясь сама себе: врала она всегда весьма сносно, но чтобы так быстро и уверенно. – Попросил отнести в чистку.

– Ох, береги его. И я не про пальто: мужчина, который знает толк в одежде, на вес золота, – подмигнула седовласая дама, выписывая квитанцию. – Заходи после шести. И если еще что попросит почистить, неси только мне. К арабам через улицу даже не суйся, все испоганят. Фу.

– Договорились, – кивнула улыбку она. – До свидания, и… спасибо вам!

– Да ладно уж, иди!

Оставляя позади тихий звон дверного колокольчика, Элизабет отчего-то разозлилась. Наблюдала за своим хмурым отражением в стеклах витрин и не могла понять причину. Врать не нравилось никогда, но со временем она смирилась, убеждая себя в том, что применяет неблагородный навык только по делу – во имя добра, справедливости и гонораров, а эта маленькая ложь в пустой химчистке незнакомой даме была совсем ненужной. Будь это пальто Уиллиса, она бы, не задумываясь, так сказала – шмотка с плеч несносного босса. Или коллеги. Или старого знакомого. Но Морса называть просто соседом почему-то не хотелось. Не получалось. И эта маленькая, казалось, невинная ложь, вдруг стала такой важной. Совершенно необходимой. И определенно правильной.

Однако легкая улыбка, прогнавшая с лица кислую мину, держалась недолго – вспоминать Уиллиса не стоило: в памяти тут же всплыли обиженные глаза и злые слова.

«Ты вообще хоть что-нибудь знаешь о нем?».

А ведь действительно. Спроси ее седовласая дама, как зовут мужчину-на-вес-золота, она бы смогла лишь растерянно хлопать глазами. Морс. Только Морс. И это ее уже не устраивало.

Быстро добежав до Грин-стрит, она пролетела мимо синей двери, решительно перепрыгивая через ступеньку. После добрых пяти минут нещадного стука, створка с золоченой табличкой 3А, наконец, распахнулась.

– Очевидно, ты искал штаны – усмехнулась она, глядя, как недовольный всклокоченный Мастерс торопливо застегивает ширинку.

– Да пошла ты, Стоун. Я, может, с дамой! – Прошипел он, безуспешно борясь с ремнем.

– Ты про правую или левую руку? – хохотнула Элизабет, протягивая ладонь. – Я по делу. Нужны ключи.

– Хрен тебе, – огрызнулся он, наконец справившись с пряжкой. – Правила знаешь: просто так не дам.

– Верну с полным баком, – делая первую ставку, начала она: что-что, а торговаться с Мастерсом было весело.

Всякий раз, когда предстояла долгая поездка, она стучала в 3А. И всякий раз обычно щедрый на выпивку, если та водилась, или на забористый косячок, когда везло с концертом, Мастерс превращался в старика с барахолки. За рухлядь на колесах обычно запрашивались если не золотые горы, то, как минимум, полцарства. А если рокер был не в духе, то требовалась еще и принцесса в придачу.

– Сотня сверху, – отбрил он, даже не задумавшись. – И отсрочка по аренде на две недели.

– Полный бак, полтинник и неделя, – сощурилась она, облокачиваясь на дверной косяк.

Сговаривались обычно где-то посередине: Элизабет знала, что немного налички – не блажь, и Мастерсу позарез нужны эти деньги. А тот, в свою очередь, прекрасно понимал, что соседка снизу запросто может арендовать новенький бизнес-класс, или вообще выселить его из 3А. Говорить о том, что половина дома 118 на Грин-стрит на самом деле принадлежит ей, было не принято, но порой в зеленых глазах нет-нет, да проскальзывала равнодушная уверенность. Такая, которую себе могут позволить лишь те, у кого всегда будет тугой кошелек под рукой и жирный счет в банке.

– Тогда проваливай. – Наиграно небрежно бросил он, для убедительности прикрывая дверь.

– Полный бак, полтинник и неделя, – повторила Элизабет. – И Боуз не узнает, в прошлом месяце у тебя ночевали те хипари.

– По рукам, – вздохнул музыкант. – Связаться с тобой себе дороже. – Но отворачиваясь, довольно лыбился: обычно Стоун играючи сбивала до двадцатки, но сейчас явно торопилась, и, что греха таить, это было крайне удачно. Вернувшись спустя пару минут, он протянул ей ключ.

– Когда вернешься? У меня завтра концерт, я на себе гитару тащить не собираюсь.

– Пригоню к утру, – уверенно ответила Элизабет, выдергивая из его пальцев ключ.

– Смотри мне, Стоун. Опоздаешь, будешь должна сотню! – бросил он уже вдогонку. – Нет, две! И месяц вообще буду бесплатно жить!

– Удачно отыграть, – отозвалась она уже с первого этажа. – Не заблюй сцену, как в прошлый раз.

– Да пошла ты! – крикнул он вслед, но ответил ему глухой хлопок двери.

О том, что визг тормозов и полицейские сирены прошлой ночью ему не приснились, Мастерс узнает только вечером от взбудораженного я-почти-не-сплю кретина снизу. Сбивчивым шепотом Стерн поведает, что Элизабет увезли на «скорой» и вернулась она лишь под утро. И только тогда гитарист вспомнит ровные белые швы на бледном лице и темные круги под глазами. И до рассвета будет беспокойно ворочаться на несвежих простынях, стыдя себя за наглость, слепоту и бедность.

Холодные сумерки опустились на город, а потому тяжелая металлическая дверь распахнулась быстро – Молот не спал. Молот ждал.

Тощий парнишка в растянутой майке грозное орудие напоминал меньше всего, но настоящего имени своего секретного информатора Стоун не знала. Увидев первый раз расхваленного коллегой хакера, смеялась до боли в животе – а тот даже бровью не повел, просто молча сунул флешку, спрятал в карманах безразмерной толстовки конверт с зелеными купюрами и исчез. Потеряв все данные на ноутбуке и оказавшись в списке всех коллекторов той же ночью, она, наконец, поняла почему у дохляка появилась такая устрашающая кличка. Спасли резервные копии и слезное сообщение, и больше над Молотом она не смеялась. А потом и вовсе сдружилась с едким пареньком. Уже спустя много месяцев, на одной из лучших попоек в заколоченном бункере, поняла – колкий мальчишка просто-напросто был ее мужской версией.

– Ну, наконец-то! А обещала к девяти! – Приветливо улыбнулся явно выспавшийся парень, освобождая проход. – Зачетный шов! Кто приложил?

– С коллегой во мнениях не сошлись, – бросила она, заходя внутрь, гремя бутылками и шурша бумажными пакетами с китайской лапшой. – Мне идет?

– Спрашиваешь еще! Мужчину шрамы украшают. А ты у нас хоть и дама, но с яйцами. Так что не парься. А если захочешь, запросто можешь убрать, как заживет. Есть на примете один зачетный чувак, такие лица барыгам в розыске делает – закачаешься! Дать номерок?

– Шрам убрать или лицо сделать? – усмехнулась она, выгружая покупки на стол.

– Эй, только шрам. Лицо не трожь, оно у тебя что надо! – хохотнул Молот и тут же зарылся в пакеты. – Вот это еды! Ты пентагон что ли хакнуть хочешь?

– А ты можешь? – удивленно изогнула бровь Элизабет, доставая еще горячие коробочки и бутылки.

– Могу, конечно, но не буду. Второй раз в одну реку, как говорится, – развел руками он. – Но остальное запросто.

– На самом деле, мне много не нужно. Но это подождет. Сначала ты поешь. Я тебе еще овощи купила и мясо, брось потом в холодильник.

– Спасибо, мам, – рассмеялся Молот, устраиваясь в потрепанном кресле. – А корочки с сендвичей, случаем, не срезала?

– Чего нет, того нет, – она уже забралась с ногами на диван напротив, орудуя палочками и отхлебывая темное пиво. – Ешь, давай, пока не остыло.

Ближе к полуночи, наслушавшись отборных историй об идиотах-военных, едва не взорвавших собственную базу, и придурке-сенаторе, умудрившемся попасться на стандартный развод проститутки со скрытой камерой, она достала из сумочки планшет.

– Смотри. Мне нужно, чтобы ты проверил этого мистера. – Копаясь в общем с Боузом облаке, она нашла электронный договор. – Все, что сможешь найти.

– Не вопрос, держитесь, Роберт Джеймс Морс, – усмехнулся паренек, разминая пальцы. – Шпион что ли?

И лишь сейчас до Стоун дошло, что это имя всегда было рядом – лежало на поверхности среди аккуратно рассортированных внимательным стариком документов на дом. И правда, шпион. Джеймс Морс. Роберт Джеймс Морс.

– Нет, это для подруги, – вслух пробормотала она, вновь ловя себя на бессмысленной лжи. – Хочу быть уверена, что он хороший.

– Видать, дело к свадьбе идет, раз ты за такой мелочью лично приехала, – усмехнулся Молот, открывая десятки вкладок сразу на четырех мониторах. – А вообще странно, помнится, ты тоже на Грин-стрит обитаешь. – И ничего-то от этого прохвоста не скроется.

– Все так. Он мой сосед, – сглотнув, сказала она. – Так Рейчел с ним и познакомилась.

– Ого! Эта твоя Боуз, походу, совсем отчаялась, раз по твоему дому в поисках мужика рыскает, – цокнул языком хакер. – Но, как говорится, это дело не мое. Это дело… – он вдруг прервался и непонимающе на ее покосился. – Ты уверена, что имя и страховка правильные?

– Да, полностью. А что там? – она подошла чуть ближе, щурясь от яркого света мониторов. – Не так что-то?

– Ну, если данные верные, то подруге надо пересмотреть свои взгляды на женишка, – хмыкнул Молот, кивая на экраны.

– Твою мать… – выдохнула она, просматривая строчки и цепляясь за край стола. Потому что ноги внезапно стали ватными.

Роберт Джеймс Морс был отличным парнем из Портленда. Сын владельцев небольшой рыбацкой лавки с отличием закончил ветеринарную школу, быстро открыл свою клинику и даже выиграл местный забег на десять миль. Пару раз превысил скорость, но ни разу не забыл о налогах.

Роберт Джеймс Морс был образцом добропорядочности и благородства. За одним исключением.

Роберт Джеймс Морс уже как шесть лет был мертв.