Текст книги "Обелиск"

Часть 4. Морской шторм

Неприятная трель непрошеным гостем барабанила по ушам, заглядывала под опущенные веки и бесцеремонно дергала за ноги. Рука спешно нащупала идиотский телефон. Два часа ночи.

Два, мать его, часа!

– Да, Рейч… – еле слышно прохрипела она в трубку, оставаясь внутри беспокойного сна, в глубине души мечтая, чтобы звонок оказался его частью. – Что такое?

– Это ты мне объясни, Эл! – возмущенно прошипели на другом конце провода. На фоне послышался свист чайника и цокот каблучков: волноваться сидя Рейчел так не научилась, а потому, всякий раз затевая сложный разговор, подскакивала и начинала нервно мерить комнату шагами. – Почему я узнаю, что на тебя напали, от этих чудиков?

– Дорогая, сейчас не лучшее время обсуждать эту тему, – тихо и терпеливо выговорила она, надеясь, что ответа будет достаточно. – Я приеду утром, тогда и поговорим, если захочешь. Хотя, говорить особо не о чем.

– Я всегда узнаю обо всем последней! А ведь я, вроде бы, твоя лучшая и единственная подруга! Или ты уже променяла меня на задрота и алкаша? – пока Элизабет нечеловеческим усилием воли подавляла желание прикончить Боуз, та все никак не унималась. – Я же волнуюсь, Эл!

Трубку захотелось бросить – отшвырнуть в дальний угол, растоптать и поджечь. Но еще сильнее тянуло на крик. Без оглядки вылить сотню грязных ругательств, соединив их друг с другом предлогами, добавив междометий, сопровождая глухими пинками и яростными ударами по всему, что попадётся под руку. Живи внутри море, сейчас бы оно встречало шторм, выходило из берегов, снося и круша все на пути, билось об острые скалы и тянулось к небу, стремясь затопить и его.

Лучшая и единственная какого-то черта не волновалась, а злилась. Не успокаивала, а упрекала. Не поддерживала, а угнетала. Неужели рыжая душа наивна настолько, что даже не подозревала о головной боли, что никак не стихала, не ощущала, как бешено колотилось сердце, не понимала, насколько силен и прожорлив страх, приходящий с наступлением темноты? Их разделяла пропасть, и от этого хотелось надрываться до хрипоты, пока в горле не пересохнет, а в ушах не зазвенит.

Хотелось тараном и криком пробить ворота в мир сладкой ваты и розового шампанского. Разнести в щепки карамельный пузырь и показать Рейчел другие – пустые, темные, безжизненные, лишенные смысла и надежды вселенные.

– Да-да, милая, прости, – но каждое из сотни злых обвиняющих слов так и осталось на ее языке. Вместо них Рейчел услышала другие. Мягкие, нежные, спокойные. – Заходи утром, хорошо?

Пусть плюшевый рыжий мир продолжает спокойно жить. Пусть его беспечная хозяйка спит крепко, не боясь страшных монстров под кроватью. Она заберет их всех в свою пустую 2В.

– У меня семинар с семи до десяти, – деловито начала перечислять Рейч. – Потом в магазин. Значит, буду в одиннадцать. И только попробуй мне не открыть!

– Клянусь сидеть под дверью и ждать твоего прихода, – Стоун выдавила улыбку и вдохнула, смирившись с безвозвратно утерянным сном. – А сейчас я иду спать. На меня напали, помнишь? Мне нужен отдых.

– Черт, а ведь и правда уже поздно, – кудряшка охнула и, судя по звонкому шлепку, нещадно стукнула себе по лбу. – Я дуреха, прости меня. Целую, отбой.

– Отбой-отбой. До завтра, – Элизабет аккуратно отложила трубку и огляделась в темноте.

Дожидаться утра было бессмысленно – без пробок вернуться в город удастся за пару часов. Стараясь не потревожить сопящего паренька, торопливо собрала вещи, устало потирая глаза. Планшет, телефон, распечатанные несколькими часами назад документы. Смотреть на выписки со счетов, аттестаты и налоговые декларации Роберта Морса совершенно не хотелось, но даже в кромешной темноте они опасно светились, напоминали о себе, требовали внимания и решений. Борясь с желанием оставить чертовы бумаги здесь, забыв об их существовании, она засунула ненавистную папку в сумку. Она не сможет забыть.

Не сможет забыть холод голубых глаз, в которых отражались уличные фонари, когда они медленно брели по городу, тихо обсуждая самые важные на свете пустяки. Не сможет забыть ледяное спокойствие голоса, раз за разом вытаскивавшего ее из отчаянья. Не сможет забыть едва уловимую улыбку тонких губ, когда с них срывалось ее имя. И запах леса и моря забыть тоже вряд ли получится.

– Эй, Стоун, далеко намылилась? – голос с кровати. Молот приподнялся на локтях, слепо вглядываясь в темноту. – Узнала, что хотела, и смываешься?

– Прости, что разбудила, – она присела на край и мягко погладила парнишку по голове. – Мне пора возвращаться в город.

– Погоди, я тебе хоть кофе на дорогу сварю, – потягиваясь и продолжая широко зевать, он опустил босые пятки на пол. – А то уснешь за рулем, впишешься на своем тарантасе в какой-нибудь столб, а мне потом искать тебя в сводках, панегирик сочинять, цветы на могилку класть.

– Ни за что не поверю, что ты придешь на мои похороны, – засмеялась Элизабет. – Ты и цветы-то не пришлешь.

– Еще как пришлю! Такой веник тебе закажу, все скорбящие умрут от зависти, – обиженно протянул он, уже добравшись до кофеварки. – А если бы мы еще и спали, то точно бы пришел! Кстати, Эл, а почему мы еще не спим вместе? Думаешь, я запрещаю тебе оставаться на скрипучем диване и пускаю в свою кровать просто так?

– Я слишком стара для тебя, – усмехнулась Стоун, натягивая ботинки. – Я не самая примерная гражданка, но нарушение таких законов в мой перечень не входит.

– Эй, мне уже двадцать! – вздернул он подбородок, выпрямив спину. – А дамы постарше вообще самый сок!

– Хм… – она оценивающее смерила тощую фигуру взглядом. – Дай-ка подумать… Разденусь прямо сейчас, если назовешь мне свое имя. – Молот было открыл рот, но она предусмотрительно добавила: – Настоящее.

Хакер сморщил нос, прикидывая перспективы, и, наконец, отрицательно помотал головой.

– Прости, Стоун, даже ради такого не расколюсь, – с сожалением паренек шмыгнул носом и передал ей одну из двух дымящихся кружек. – Хотя, заезжай ты почаще, я бы, может, и задумался всерьез.

– Договорились, – Элизабет хитро прищурилась, отпивая кофе и пряча улыбку.

Юношеская непосредственность забавляла. Поднимала настроение, была глотком свежего воздуха, которого так не хватало в душных аквариумах, переполненных самодовольными кретинами с липкими руками и взглядами.

– Эй, Стоун, что будешь делать с соседом-мертвяком? – наконец, когда с кофе было покончено, поинтересовался Молот. – Ты же не бросишь это дело просто так?

– Конечно, нет, – хорошего настроения как не бывало. – Это ненормально, присваивать себе личность умершего. Нормальный человек так делать не будет, я же права? – нахмурилась она, невольно бросая взгляд на сумку с документами.

– Ну, тут вопрос, по-хорошему, непростой, – хакер задумчиво почесал макушку. – Причины могут быть разными. По опыту скажу, что и порядочные люди порой делают себе такие шутки. Сама же знаешь, дерьмо случается. – Он пожал плечами. – Может, и у этого твоего Морса есть причина.

– Порядочным людям скрывать нечего, – на лбу выступили глубокие морщины, а руки почти болезненно сжали пустую чашку. – Кем надо быть, чтобы прятаться за именем покойника?

– Эй, Стоун, не пыли, – неожиданно прервал ее парень. Взгляд, в котором только что расслабленно плескалась шебутная искорка, стал другим. Серьезным. Взрослым. – Жизнь у всех разная.

Элизабет виновато осеклась, понимая, что именно и где именно выпалила. Она сидела в заколоченном бункере в богом забытом месте в часе езды от ближайшего городка. Сидела напротив человека, которого знала только по дурацкому прозвищу.

– Прости, – опустив глаза, нахмурилась Элизабет. – Не подумала.

– Да брось, Эл, – Молот уже сбросил тяжелую тень с лица. – Я не наезжаю. Я пытаюсь объяснить, что на всякую подобную фигню не нужно смотреть однобоко. Ты же газетчик, разве вас не натаскивают изучать информацию с разных сторон? Анализ, критическое мышление и все такое. Не слышала?

– Ты прав, – Стоун виновато улыбнулась, соглашаясь с мощным аргументом. – Погорячилась. Просто я волнуюсь… за Рейчел. Она, кажется, начала к нему привязываться. Чувствует что-то, но не может объяснить. С ним она словно начала оживать, понимаешь? – Сглотнув и спрятав лицо за волосами, добавила она.

– Ага. За подругу волнуешься, я понял, – хохотнул парнишка. – Знаешь, у меня похожий друг есть. Однажды он втюрился по самые гланды в девчонку, которой помогал искать всякую полезную хрень на закрытых серверах. А та – ни в какую, только кормит обещаниями да овощами. Бедолага до сих мучается. Чуешь, к чему веду?

– Я действительно волнуюсь за Рейчел, – упрямо повторила Элизабет, ставя ударение на имя. Прекрасно понимая, что такой паршивой ложью Молота не убедишь.

Но убеждала она совсем не его. И оба это знали.

– Ладно, черт с тобой, Стоун, – отмахнулся Молот, решив сменить тему. – А что там по твоим остальным мертвецам? Проверять дальше?

– Само собой, – уже натягивая куртку, кивнула она. – Я пробежалась по участкам – ты был прав, отошли к праотцам одновременно. Будет круто, если сможешь найти их полные медкарты. Ставлю сотню, что сердечных болезней у них не было. И если появятся новые, тоже дай знать.

– Споры с тобой – деньги на ветер, – рассмеялся Молот, обнимая на прощанье. – Доки найду, не вопрос, к воскресенью жди. Алгоритм поиска аналогичных случаев я уже запустил.

Тяжелая металлическая дверь с грохотом захлопнулась за спиной, и Элизабет вышла в ночь. Садиться в остывшую машину не хотелось, но она упрямо морозила задницу на ледяном сиденье под недовольное ворчание двигателя. Холод отрезвлял, возвращал в мир, напоминал о пьяном уроде у двери дома и стерильном свете неотложки. Не привиделось. Не почудилось. Не приснилось. Найдя лицо в зеркале заднего вида, она присмотрелась к виску – вот они, шесть свежих подтверждений того, что беда оказалась совсем рядом, коснулась своей костлявой рукой, обдала ледяным дыханием.

– Вот она, твоя реальность, – обращаясь к отражению, произнесла она. Мисс Стоун в зеркале предпочла промолчать – лишь угрюмо нахмурилась, словно отказывалась верить в происходящее. Но что она понимала?

Вздохнув, Элизабет сняла ручник и резко тронулась, заполнив пустырь выхлопом. Впереди у нее были два часа дороги в абсолютной тишине наедине с собой. Магнитолы в машине Мастерса отродясь не было – Мэтт предпочитал живой звук. И сейчас она была ему за это чертовски благодарна.

Сонный город неприветливо встречал пустыми серыми улицами и редкими такси. Под лысой резиной недовольно скрипел холодный асфальт, по салону бродил морозный ветер – она и сама не знала, зачем открыла окно. Никак не могла определиться – то ли проветрить, то ли застудить голову. Оба варианта казались вполне себе рабочими: либо вернет покой и рассудок, либо сляжет с самым тяжелым гриппом, что удастся подхватить, и до скверных событий уже не будет дела.

– Твою мать! – наконец спохватилась она, перестав чувствовать уши. Окоченевшая рука спешно нажала на кнопку стеклоподъемника. – Какого черта ты творишь, чокнутая? – прошипела Стоун отражению. Но Элизабет из зеркала упорно хранила молчание, лишь изредка шмыгая покрасневшим носом.

«Дожили. Скоро буду стоять на каком-нибудь углу, как безумные бездомные, и орать в толпу что-то про скорый конец света», – подумала она, сворачивая на Грин-стрит. Внутренний монолог постепенно успокоил воспаленный разум. Корнем всех проблем было решено объявить урода Ройса и шесть швов на виске.

Знакомые дома приветствовали темными окнами – улица еще спала, не обращая внимания на шорох потрепанных шин по асфальту. Да, Грин-стрит спокойно дремала, но та, что жила в квартире 2В дома 118, свой сон потеряла. Авария на подстанции лишила не только света, но и покоя – ночи превратилась в жалкие темные куски, наполненные то метаниями в холодной постели, то дикими кошмарами, то обреченным наблюдением за бездушной стрелкой в гостиной. Сейчас она крепко сжимала руль, но чувствовала себя лишь пассажиром, вынужденным молчаливо смотреть, как собственная жизнь несется по пустому шоссе непонятно куда.

К черту. Хватит.

Просунув маленький ключик от машины и аккуратно сложенный полтинник в щелку под дверь 3А, она тихо спустилась к себе и, поставив будильник на десять, заползла в кровать. Как говорил мистер Боуз, в далеком детстве укладывая их с Рейчел по вечерам: «Сон – это лучшее лекарство от бодрствующих бед». Маленькой Элизабет слова казались невероятно мудрыми, а потому она всегда с готовностью закрывала глаза, стоило часам пробить отбой. Уже потом она узнала, что свой лучший аргумент старик позаимствовал у великого Сервантеса, но привычку отправляться в кровать после тяжелых потрясений все же сохранила.

Для начала нужно было выспаться. Просто закрыть глаза и перевернуть страницу, оставляя за спиной каждый темный февральский вечер, обернувшийся страшной сказкой. Одной из тех, в которых главный герой не побеждает тролля, а понуро возвращается в свою деревню под насмешливое улюлюканье толпы беззубых крестьян. Из тех, где принцесса покрывается коркой плесени, так и не дождавшись суженого.

С нее довольно.

Захлопнув дверь и надев для пущей убедительности плотную маску, она завернулась в холодное одеяло.

Беспокойный сон пришел быстро, накрыл серыми перьями, и под закрытыми веками начали блуждать дрожащие образы, словно лошадки на давно забытой карусели. Золото с их грив давно осыпалось, краска в глазах выцвела, а сильные спины покрыла уродливая сетка трещин.

Вот мимо проплывает Молот – парнишка улыбается приветливо и открыто, отхлебывает холодное пиво и звонко смеется, повествуя о своих славных приключениях. Вот Рейчел с горящими глазами рассказывает о новом профессоре на кафедре. Вот Мастерс, вальяжно развалившись на маленькой красной коняшке, перебирает струны, напевая шуточную песенку про стерву-что-живет-этажом-ниже, а сидящий рядом Фил воодушевленно цитирует своего мертвого идола. Карусель продолжает кружиться под монотонное бренчание, и вот уже Уиллис устало качает головой, правя чьи-то бездарные тексты. Вот урод Ройс самодовольно меняет огромные объективы на своей камере, то ли компенсируя, то ли хвастаясь. В зубах у него сверкает опасная сталь.

А вот и он. Сосед из 4В молча стоит на вращающейся платформе, подпирая острым плечом спиральный поручень. И рядом с ним, не деревянный, не живой, пуская пар из широких ноздрей, нетерпеливо бьет копытом конь бледный.

Шарманка продолжала заунывно играть, но карусель постепенно растворялась, оставляя за собой густой туман, который накрыл с головой. И она погрузилась еще глубже, туда, где уже нет снов. Только безумное лицо и дрожащий палец на курке. Но таким мисс Стоун уже не удивить.

Древний испанец оказался прав: несколько часов в кровати оказались лучшим лекарством. Выключив будильник, она расслабленно потянулась и окинула взглядом спальню. Место не изменилось, но стало нравиться чуть больше. Проверив выключатели и накинув куртку прямо на пижаму, она выскочила наружу, вооружившись большой сумкой.

Когда в синюю дверь поскреблись покрытые ярким лаком ноготки, на кухне уже варился ароматный кофе, шкворчал бекон и грелись свежие тосты.

– Вот это да, дорогая! Давненько я не видела у тебя что-то кроме той ужасной лапши! – спустя полчаса, потраченных на сухой пересказ и слезные комментарии, успокоившаяся Рейчел восхищенно жевала горячий хлеб. – Что мне сделать, чтобы такое бывало почаще?

– А ты долби меня периодически головой о тротуар, – ухмыльнулась Элизабет, раскладывая завтрак по тарелкам. Говорить о том, что спонтанное желание накормить подругу вызвано исключительно жгучим чувством вины, не хотелось, поэтому приходилось неловко отшучиваться. – И будет тебе бекон.

– Да ну тебя, скажешь тоже! – Рейч возмущенно захрустела тостом. – Лучше расскажи, где ты пропадала всю ночь. Кто счастливчик?

Ночевка у Молота была какой угодно – веселой, яркой, полезной, но никак не счастливой. Стоун беспокойно покосилась на сумку в углу, хранившую жуткое открытие, и поспешно отправила в рот ложку с джемом.

– Все остались разочарованными, милая. Уезжала по работе.

– По какой еще работе, Эл? – подруга отбросила вилку и недовольно посмотрела на нее. – Двух суток не прошло, а ты уже грузишь себя? Ты не оставляешь мне выбора, дорогая. Если не возьмешь отпуск, я все расскажу дедушке!

– Не смей, – начиная нервничать, прошептала она. – Даже не вздумай его волновать, слышишь?

Представлять, как старик охает, хватаясь за сердце, прижимает ее к себе и зачем-то просит прощения, она хотела меньше всего. Всякий раз, стоило ей попасть в передрягу, заболеть или просто оказаться не в духе сильнее обычного, Боуз извинялся, словно это он испортил форму школьным чирлидерам, силой заставлял ее гулять пьяной и босой всю ночь, и лично взрастил в девчушке такой скверный характер.

– Ты меня поняла, Рейч? – она надавила на подругу тяжелым взглядом, пока та, наконец, не сдалась, бессильно опустив голову.

– Не буду. Я и не собиралась, если честно, просто хотела тебя припугнуть, – Рейчел поджала губы и дернула плечом, намекая, что Эл сама виновата в применении варварских методов. – Но попробуй хоть раз не упрямиться и послушать меня! Просто расслабься на несколько дней. Хотя бы подумай об этом, ладно?

– Ладно, – буркнула Стоун. – Обещаю подумать.

– Восторг! – Боуз довольно улыбнулась и своровала тост с тарелки Элизабет. – Джем – вкуснятина, где достала?

– К Ларри бегала, – она вновь опустила в банку ложку. – Он сам делает.

Часы лениво показали полдень, и 2В осветило робкое февральское солнце – совсем юное и от того особенно прекрасное. Ловя себя на странной мысли, она осмотрелась: что-то неуловимо поменялось, но она пока не могла понять, в чем дело. Только знала, что снег уже не раздражал, ветер не портил прическу, а если и портил, это не огорчало, а свет, кажется, снова научился делиться теплом. Мир играл новыми красками, будто кто-то невидимый незаметно подмешал в серую палитру немного радуги. Это чертовски пугало. Это чертовски нравилось.

– Кстати, – усилием воли Элизабет собралась и вернулась к Рейчел. – А как ты оказалась вчера у меня?

– Я все ждала, когда ты спросишь, – довольно улыбнулась веснушка. – Я заходила поздравить мистера Морса с новосельем. Он, конечно, тот еще крепкий орешек, но так даже интереснее!

– Неужели? – Стоун поперхнулась. Торопливо протирая стол, пыталась унять сбившееся сердце, придать голосу спокойствие, а глазам равнодушие. – С чего это ты поздравляешь новичка с новосельем? Ты здесь даже не живешь. Или за ночь что-то изменилось?

– Вообще-то, я внучка домовладельца, – важно заявила Рейч, поднимая перепачканный джемом пальчик. – И, между прочим, именно ты отправляла меня на штурм. Или за последние ночи что-то поменялось, мисс? – подражая сухому голосу подруги, со смехом добавила рыжая.

– Возможно, – веселиться не хотелось совершенно. – Но, раз ты посоветовала мне отдохнуть, я тоже дам тебе совет. Не торопись. – Она серьезно посмотрела в карие глаза.

Рейчел растерянно пошевелила губами, осмысливая слова. В таких случаях обычно хватало пары минут, и подруга послушно кивала. Этот кивок не раз спасал наивную кудряшку от спонтанных путешествий в компании подозрительных хмырей, явно вульгарных туфель и откровенно поганых отношений. Но сейчас на поцелованном солнцем лице бродили мрачные тени.

– Какого черта, Эл? – Рейчел скрестила руки на груди и даже немного отодвинулась от стола. – Я предупредила, что настроена серьезно? Предупредила. Я спросила, не против ли ты? Спросила. Что за фокусы?

– Мы не в цирке, Рейч, – нахмурилась Элизабет. – И я не кролика из шляпы достаю, а прошу тебя не спешить с этим мистером Морсом. Ты же совсем его не знаешь.

Но Боуз уже не слушала – нервно вскочив, пару раз обошла стол, потопталась у плиты. Не найдя себе места, прошлась по гостиной, и наконец остановилась.

– Знаешь, что, Эл? Я спишу твое странное поведение на недавние потрясения. Бог свидетель, любой бы поехал. Но решать за меня не позволю. Хватит, надоело. «Рейчел, подумай о том, Рейчел, подумай об этом. Не торопись, Рейчел, не делай то, не начинай сё», – вновь передразнивая голос подруги, веснушка подхватила пушистое манто и решительно направилась к выходу, не обращая внимания на протестующее пыхтение с кухни. – Напиши, как придешь в себя. И так, к слову, ты, кажется, его тоже совсем не знаешь, – не сдержавшись, зло бросила она напоследок.

Синяя дверь оглушительно хлопнула, оставляя 2В наедине со звенящей тишиной. Она бессильно опустила лоб на стол – начинавшийся так хорошо день стремительно отправился ко всем чертям. В переносице пульсировало, а в груди вновь затягивался тяжелый узел. Перед глазами возник Уиллис. Губы редактора неслышно двигались, но она знала, что за слова он произносит. Те же, что он выпалил в ночной неотложке. Те же, что сейчас ядовито выплюнула Рейч.

И оба они ошибались.

Выругавшись, Стоун сгребла посуду в мойку и отправилась на диван. Еще пару часов безуспешно пыталась ковырять материалы Молота и копии, снятые в полицейских участках под недовольнее шипение приятелей-детективов, но мысли путались, а связь, что, казалось, она уже начала чувствовать, с треском лопалась. Идея простудиться до комы вновь показалась весьма привлекательной. Выбора не оставалось, и шторы шумно скрыли нежное февральское солнце. Скрипнула дверь в спальню.

«Сон – это лучшее лекарство от бодрствующих бед».

Но второй раз за день трюк не сработал: она бесцельно ворочалась в кровати, изучая потолок, пока, наконец, телефон не запищал одним из надоедливых напоминаний в календаре. Часы пробили восемнадцать ноль-ноль, и перед глазами возник образ старухи из химчистки.

«Приходи после шести».

Вставать не хотелось, но и бросать такое прекрасное пальто на произвол судьбы совесть тоже не позволяла. В конце концов, оно не виновато в том, что было выбрано согревать такую темную личность. Седовласая леди с гордостью вручила «кашемировый шик», завернутый в прозрачный чехол. Элизабет было попыталась заплатить и за него, но дама за стойкой лишь отмахнулась, взяв с нее слово, что химчистка на сороковой улице станет единственным вариантом на будущее.

Входную дверь в дом 118 по Грин-стрит вновь украшала пакостливая бумажка. На этот раз желтая. Гадский листок предупреждал, что света в квартале не будет до утра.

– Твою мать, – бросила Стоун, с досадой шаря свободной рукой по карманам в поиске ключа.

Тусклая керосинка слабо осветила 2В. Она повесила пальто на дверцу шкафа и достала документы из сумки. Счета, выписки, декларации и фото.

Найденные Молотом в богом забытых архивах орегонского колледжа снимки сиротливо лежали в самом низу стопки. На них, держа местный кубок по бейсболу, открыто улыбался русоволосый парень. Правильные черты лица, обаятельные ямочки на щеках и крепкие плечи – в этого Роберта Морса запросто можно было влюбиться с первого взгляда. Живи она в Портленде, непременно бы влюбилась. Завела себе пса и под благовидным предлогом прививки или чистки пасти – штук, на которых обычно помешаны собачники, – зашла в клинику с банальной вывеской «Лучший друг». Она бы ослепительно улыбалась, громко смеялась и кокетливо опускала ресницы. Она бы смущенно согласилась сначала на чашку кофе, потом – на бокал вина. А спустя пару дней уже впивалась бы ногтями в его широкую спину. Познакомилась бы с такими же светлыми, как и сын, владельцами рыбацкой лавки. Вежливо кивала на семейных ужинах, а потом помогала Карен Морс мыть посуду, пока мужчины медленно потягивали кофе. Да, с этим Робертом Морсом она могла бы быть счастлива. Возможно, даже продержалась бы пару месяцев. Жаль, что он уже вовсю гнил на орегонском кладбище под аккуратным куском гранита с заезженной гравировкой о вечной любви.

Тот же, кто взял его имя, был иным. Он никогда бы не вышел на бейсбольное поле, ни за что бы ни улыбнулся в объектив камеры. Ни при каких условиях не позвал ее на кофе и уж точно не познакомил с семьей.

Он лишь спас ее. Просто укутал черной мягкой шерстью, спрятав от мира, что начал пугать. Раскидал страхи по темным углам, где те, лишенные внимания, безнадежно увяли. Он всего-навсего вдохнул в нее жизнь.

Взгляд напряженно скакал от фотографий к чехлу и обратно, вызывая покалывание в висках и тяжесть в затылке.

От пальто к бумагам. В глазах предательски защипало.

От бумаг к пальто. В горле опасно запершило.

К черту.

Запив таблетку обезболивающего остатками бурбона, она решительно встала, сжала папку и, подхватив «кашемировый шик», покинула темную квартиру.

Дверь обитатель 4В открыл нескоро, словно надеялся, что непрошеный гость передумает и уйдет восвояси. Холодные голубые глаза смерили ее с головы до ног, и после раздумий, растянувшихся, кажется, на полвека, высокая фигура отступила в сторону, пропуская внутрь. Молча. Без приветствий. Без расспросов. Без всего.

Элизабет аккуратно положила шуршащий чехол на спинку кресла и встала в центре полупустой комнаты. Пальцы до боли в суставах сжали папку. Глаза недобро прищурились, разглядывая идеально выглаженный черный воротничок рубашки, безупречно ровные стрелки брюк, начищенные ботинки, в которых отражался неровный свет керосинки, что она оставила ему в их первую ночь.

Надеялась, что мистер-из-квартиры-4В первым нарушит молчание, но он лишь спокойно наблюдал. Ни слова. Ни шороха. Казалось, он даже не дышал.

– Ты труп, – наконец, хрипло произнесла Стоун, не в силах вынести тишину.

– Если я чем-то оскорбил или обидел вас, Элизабет, приношу свои извинения, – ответил он, ровным тоном напоминая, что «на ты» они не переходили.

И только. Больше ни единого, мать его, слова. Ровный голос, ровный взгляд, ровное все. И это сбивало с толку. Словно это она сделала что-то недостойное, будто это она скрывала нечто важное. И это начинало раздражать.

– Ты не понял. Ты реально труп, – сквозь зубы процедила Элизабет, вытягивая руку с папкой. – Последние шесть лет ты мирно гниешь на кладбище в прекрасном зеленом Портленде.

Она не знала, что именно ожидала увидеть. На самом деле, ей бы хватило замешательства, да любой, мать его, хоть отдаленно напоминающей человеческую, реакции. Но он даже не взглянул на папку. На лице не дрогнул ни один мускул. Голубые глаза продолжали спокойно изучать ее перекошенное лицо. Ни звука. Ни слова.

Вглядывалась в непроницаемую маску, не в силах шевельнуться, не в силах взять в толк, почему губы предательски дрожат, а ноги подкашиваются. Перед неизвестным-со-второго-этажа стояла не уверенная в себе Элизабет Стоун. В центре слабо освещенной комнаты, как рожь на ветру, тряслась иная личность.

Ну, хватит уже.

Она не помнила, как вылетела из 4В. Не помнила, как спотыкаясь и пропуская ступеньки, оказалась на первом этаже. Не помнила, как пронеслась мимо своей синей двери.

Элизабет на темной Грин-стрит, озираясь по сторонам, пыталась отдышаться и определить, куда ее занесло. Не могла понять, почему так холодно. Не могла найти ни одного мало-мальски приличного объяснения так жестоко разрывающему чувству в груди.

Надо было просто спать чаще. Лечь сразу после сраной химчистки. Просто оставить чертово пальто под дверью. И больше никогда не подниматься наверх.

В небе уже вовсю светила белая луна, стыдливо прикрываясь полупрозрачной вуалью облаков. В ушах звенел ветер, в глазах медленно леденели слезы.

Это уже слишком.

Нервно исследуя ботинки, пыталась нащупать якорь. Тот, что обычно придавал сил и возвращал в реальность – тяжелый, покрытый столетними ракушками, пропитанный глубокими водами. Искала в закромах старый компас. Тот, что выводил из самых густых дебрей, направляя не на север или запад, а конкретно – вперед. Но талисманы, что спасали в самые темные дни, упорно прятались, сейчас отказываясь подниматься на поверхность.

Идея замерзнуть на мрачной Грин-стрит вновь начала казаться вполне логичной. Когда-то давно она слышала, что смерть от холода весьма милосердна – несчастный просто засыпал и исчезал навсегда.

Первыми падут нейроны центральной нервной системы, и она потеряет сознание. Следом температура тела упадет до двадцати градусов, придя к биологическому нулю. А потом сдадутся кровообращение и дыхание.

Вот он, ее гребанный Эверест, где вместо флага на снежном ветру развевается чертово черное пальто.

Внезапно плечи накрыла знакомая мягкая шерсть, а озябшая щека уперлась в черный шелк рубашки.

– Вы замерзли, Элизабет, – едва слышно раздалось над ухом. Она впервые слышала его шепот. – Пойдемте домой.

Вот так просто – домой. Неожиданно мягкий голос звучал так, словно его владелец говорил не об отдельных 2В и 4В, разделенных этажами. Словно указывал на нечто целое. Общее.

Посиневшие губы согласно сжались, а дрожащие ноги сделали шаг вперед, но тут же предательски подкосились. И он сделал то, что делал всегда – молча подхватил ее на руки и понес туда, где тлели керосинки: одна на первом этаже, другая – на втором. Каждая по полтиннику. Старьевщик из лавки на Пятнадцатой авеню продешевил – они были бесценны.

Глаза закрылись, озябшие руки, следуя неслышной команде, обвили крепкую длинную шею – так она и плыла: последний выживший на высокой мачте разбитого в шторме корабля. Лишь эхо его спокойных шагов и ее неровное дыхание белым паром в темноте.

Морс аккуратно опустил ее на каменное крыльцо и достал ключи. Замок услужливо щелкнул, и они зашли в тепло. Бледная луна напоследок блеснула в голубых глазах и исчезла, прощаясь до утра.

– Ты не расскажешь мне, почему твой полный тезка шесть лет лежит в гробу? – наудачу, стуча зубами, бросила она: убеждала, что просто хочет услышать правду, но с сожалением признавала, что банально надеется растянуть момент неизбежного прощания.

– Нет, – Морс даже не притронулся к пальто на ее плечах, словно уже понял, что черная шерсть навсегда срослась с тонкой кожей, и для себя ему придется искать новое. А еще не сводил с нее холодных голубых глаз, то ли гипнотизируя и успокаивая, то ли вскрывая душу, подобно искусному взломщику, по одной проворачивая тугие шестеренки.

– Ладно, – кивнула Стоун, понимая, что «нет» – единственный ответ, на который можно рассчитывать. – Можешь остаться. Твою тайну никто не узнает.

– Почему? – он продолжал внимательно вглядываться в ее лицо, словно пытаясь найти подвох.

– Ты спас мне жизнь. – Лучшее, что пришло в голову.

– Это все? – холодный взгляд по-прежнему исследовал ее лицо, казалось, не замечая кромешной темноты и оглушающей тишины вокруг.

– Нет. Не все.

Выдыхая, она поднялась на носочки и впилась в его губы. Требовательно, жадно, не давая времени на план отступления или обороны, не позволяя капитулировать или объявить перемирие. Захватывала, лишала воздуха и возможности отстраниться, сжимала тонкими пальцами сильные плечи. Отчаянно прижимала, штурмовала и брала в плен.