Текст книги "Сердце василиска"

– И бросим людей на произвол судьбы? – Он крепко сжал мои ладони, и я тоже сжалась, видя, как в глубине его глаз закручиваются золотые вихри. – Я никогда не был ни трусом, ни дезертиром! – пылко продолжал Дитер, и каждое слово падало вниз, как камень, тянуло нас обоих на дно. – Я люблю тебя больше жизни. Но и Фессалию люблю тоже. Ее заливные луга, ее горные кряжи, свое родовое поместье, своих скакунов и виверн. Я не могу допустить, чтобы разорили мой дом, чтобы сожгли портрет моей матери. Чтобы моих соотечественников растерзали кентарийские псы! Я должен предотвратить это все. Ради моей родины! Ради будущего! Ради нашего ребенка…

Он поцеловал меня сначала в левую, потом в правую ладонь. И слезы наконец покатились по моим щекам градом.

– Но ты не на службе, – все еще пыталась возразить я. – Ты больше не генерал…

– Никто не подписывал мою отставку, – сухо напомнил Дитер. Вскочил с кровати, прошел к секретеру и вытащил конверт. – Вот, это передал мне император. А я показываю тебе, Мэрион, потому что открыт и честен перед тобой. Потому что люблю тебя. Прочитай, пожалуйста.

Я взяла конверт дрожащими руками, повернула, ища глазами адресат. Хотя и так знала, кто им являлся. Знакомый вензель на сорванной печати, инициалы c завитушками «М. С.» и крупная цифра «IV».

Максимилиан Сарториус Четвертый. Король Фессалийский.

Я вытащила письмо и принялась читать.

«Его сиятельству герцогу, главнокомандующему фессалийской армией, генералу Дитеру фон Мейердорфу! – так начиналось письмо. Тут же виднелся королевский герб в виде извивающегося дракона, рядом – подчищенная клякса. Мне подумалось, что король Максимилиан наверняка нервничал, когда писал это письмо. Вон и официоза в следующей строчке поубавилось: – Дорогой и возлюбленный кузен! Пишу это письмо с тяжестью на сердце, прошу дочитать до конца…»

Тут снова на бумаге расплывалась россыпь крохотных точек – интересно, Максимилиан Сарториус Четвертый пролил слезы или духи? Судя по аромату, второе.

«Ты знаешь, в какую сложную ситуацию попала Фессалия, – читала я дальше. – Не буду скрывать: в текущем положении дел виноват и я сам. Моя недальновидность и мои амбиции помешали разглядеть пригретого аспида на своей груди, ядовитую кобру в королевском капюшоне, мою супругу, предательницу и отравительницу. Она, она, трижды проклятая Анна Луиза, столкнула кузенов лбами! Убила кентарийского посла! Предала Фессалию! И подвела нас к порогу войны».

Тут я едва сдержалась, чтобы возмущенно не воскликнуть: «Гляди-ка! А вы, ваше величество, весь в белом!»

Я еще хорошо помнила, как он пытался шантажировать меня и обещал освободить несправедливо обвиняемого Дитера в обмен на мои заверения стать королевской фавориткой. Брошенный бумеранг всегда возвращается к тому, кто его бросил. Жалко ли мне было короля? Вряд ли. Верила я ему? Нет. Но все же читала:

«Теперь змея и ведьма выслана из страны и навеки заточена в башне, где не пробегает дикий зверь, не пролетает птица и уж тем более не ступает нога человека. Так, до конца дней мучаясь от вины и справедливого наказания, Анна Луиза умрет, а ее имя станет нарицательным для черных колдунов и предателей Родины. И поэтому повторяю снова и снова: я был несправедлив к тебе, дорогой кузен Дитер. К тебе и твоей супруге Мэрион. За что нижайше прошу прощения. Мне, королю, не пристало смиренно молить, но если бы я стоял сейчас перед вами обоими, то вы бы увидели, как я преклоняю колени. Не оттого, что сам нуждаюсь в жалости и прощении! О нет! А оттого, что болею сердцем за свою Родину, свою Фессалию…»

«Ищи дурака!» – зло подумала я и закусила губу.

«Кентария угрожает войной, – так продолжал писать король, все более поспешно, буквы складывались в неразборчивые завитушки. – Она еще не объявлена, мы изо всех сил пытаемся сдержать натиск врага. Каждый день мои послы отправляются на переговоры, но не приходят ни к чему. Кентарийский вождь опасен и зол, он отрицает, что его армия опустошает приграничные земли. Но мне со всей границы поступают неутешительные сведения, будто некие черные воины, – тут я вздрогнула, и буквы перед глазами качнулись, – вовсю мародерствуют в крестьянских домах и маленьких городках. Все чаще случаются пожары и падеж скота, вода в колодцах оказывается загрязненной, люди мучаются животами и инфекциями, посевы гибнут. Мои солдаты пытались дать отпор черной кавалерии, но те пропадают без следа, словно призраки. Нет никаких опознавательных знаков, никаких доказательств, что мародеры связаны с Кентарией, однако всадники каждый раз появляются со стороны границы, а мои подданные слышали кентарийскую речь. Поэтому фессалийские мудрецы уверены, что черные всадники являются духами или демонами, с помощью магии призванными кентарийским вождем в наш мир с той стороны Черного Зеркала…»

Мои руки затряслись так, что я едва не выронила письмо. Пульс колотился крохотными молоточками, дыхание перехватывало. Я не смела поднять на Дитера глаз, чтобы он не заметил моего волнения, но он все равно чувствовал меня, а я ощущала, как макушку жжет сверлящий золотой взгляд моего василиска.

«Прошу и умоляю, мой дорогой кузен, – дочитывала я, скользя взглядом по прыгающим строчкам, – не я один прошу ради живота своего, а просит вся страна, весь несчастный народ Фессалии: спаси нас! Во имя Родины! Во имя малых и сирых, обиженных и убогих, во имя своих солдат, ждущих командира, который поведет их в бой, и во имя будущего.

Засим раскланиваюсь и припадаю к стопам – трижды несчастный король Фессалии и твой провинившийся кузен Макс».

– Кузен Макс! – повторила я, опуская на колени письмо. – Хорошо же он умеет подольститься! Когда помощь нужна ему – так он любящий кузен, а когда нам – так король, и слово его – закон!

– Он правитель, – сквозь зубы процедил Дитер. – Родился таким.

Я поглядела на мужа снизу вверх: даже в домашнем халате, хмурый, сосредоточенный, с волевым подбородком и расправленными плечами, он не мог скрыть свою принадлежность к военным.

– А ты солдат, – задумчиво проговорила я. – Родился таким.

Все пророчества, выданные Оракулом, вдруг обрели пугающий и очень реальный смысл. Черные воины, пришедшие с той стороны Зеркала, посланники иных миров. Война, конец которой положит мое дитя с большим сердцем, полным любви. И мой Дитер, который всегда будет делать то, что считает правильным, который не предаст своих соотечественников и друзей, который…

– Люблю тебя, пичужка. – Дитер обнял меня крепко-крепко, точно прощаясь, прижал к себе. Я замерла в его объятиях, уткнув нос в грудь, и думала ни о чем и обо всем сразу, слышала, как он говорит нежно и тихо: – Ты появилась словно звезда. Вспыхнула и озарила мой темный мир, в котором не было любви, а только одиночество и холод. Я не помню о прошлом, я без тебя не жил. Но все же я не могу предать Фессалию. Ты понимаешь?

– Понимаю, – всхлипнула я, приподнимая мокрое лицо. – Я тоже была совсем другой… ты не знал меня прежней, Дитер! Какой я была глупой и смешной! И как повзрослела с тобой, раскрылась, как роза, цвела для тебя! Что будет со мной, если ты уйдешь и… никогда… не верне…

Я проглотила окончание слова, слезы душили, стояли в горле комом. Дитер наклонился и принялся осыпать поцелуями мои щеки, ловил своими губами мои губы, пил мои слезы, шептал на ушко:

– Ну что ты, птичка? Успокойся, моя маленькая. Это будет не первая военная кампания, я профессионал, я василиск, гроза и гордость Фессалии. За моей спиной будет весь Альтар, а в моем сердце – ты одна. Что со мной может случиться, пока ты молишься обо мне и ждешь?

– Жду? – Я слегка отодвинулась и нахмурила брови. – Разве ты не возьмешь меня с собой?

– В армию? – в свою очередь нахмурился Дитер. – Какие глупости! Война – это кровь, грязь, постоянные походы. Я не хочу подвергать тебя опасности!

– Почему? – с жаром подхватила я, развивая мысль. – Я могу оставаться при штабе. Могу помогать тебе советом или просто ждать с задания. Только позволь быть рядом! Знать, что с тобой все в порядке!

– Я буду писать письма.

– Письма не посмотрят ласково, так, как ты, – возразила я. – Не обнимут, не поцелуют, не передадут твой запах. Бумага мертва, а мне нужен живой Дитер. Такой, как сейчас!

– Ты не знаешь, чего просишь! – Мой генерал аккуратно отстранился и поднялся на ноги. – Женщине не место в армии, это дурная примета.

– А куртизанки, значит, примета хорошая? – парировала я, тоже вскакивая и упирая кулаки в бока.

– Это совсем…

– Что? – вспылила я, комкая подушку. – Другое? У-у! Только попробуй сказать, что это другое. И получишь подушкой… нет, вот этой чашкой! Нет, подносом по лбу!

Я намекающе постучала по подносу на столике, и Дитер обмяк.

– Прости, – пробормотал он. – Конечно, я не собираюсь изменять тебе, пичужка. Клянусь! Но все-таки не могу рисковать твоей жизнью.

– Обещай хотя бы подумать!

Дитер вздохнул, обогнул кровать и подошел ко мне.

– Обещаю, – едва слышно сказал он, глядя в глаза. – Я обещаю, пичужка. Я слишком тебя люблю…

Мы обнялись и стояли так, вжимаясь друг в друга и слушая, как внизу топочет прислуга, а за окном шумят сады. Я не знала, сколько нам отмерено времени перед расставанием, и не хотела терять ни минуты.

Этот день принадлежал нам. Мы гуляли по тенистым аллеям, держась за руки и переговариваясь о всякой ерунде. Смеялись, играя в салки. Дитер прокатил меня на виверне, и я немного поуправляла Крошкой Цахесом в небе, отдаваясь восторгу полета и стараясь не думать о завтрашнем дне. К ужину небо заволокло тучами, в отдалении порыкивала гроза, Дитер извинился и сказал, что ему нужно навестить Ю Шэн-Ли, так что к ужину его ждать не нужно.

– Лучше погрей мне кровать, дорогая, – ласково попросил он. – Когда я вернусь, то сразу приду к тебе, моя роза.

– Я буду ждать моего дракона, – прошептала я, целуя мужа в губы и приглаживая его непослушную седую прядь за ухом. – Но если ты не вернешься, поднос все-таки познакомится с твоим упрямым лбом, договорились?

– Слушаюсь и повинуюсь, госпожа, – расшаркался Дитер.

Одной мне было не по себе. Вечер тянулся, ливень обходил нас стороной, но где-то далеко посверкивали белые нити молний, а здесь тихонько шуршал дождь, сбивая со сливовых деревьев последнюю цветочную пену. Я легла рано и читала при свете лампы, прислушиваясь к каждому шороху. Дитер не обманул: он явился к полуночи.

– Что сказал Шэн? – спросила я, откладывая книгу и выжидая, пока Дитер разденется.

– Он тоже собирается выступить в составе отряда как переговорщик, – сообщил генерал, юркая ко мне в постель и прижимаясь холодным боком.

Я вскрикнула и оттолкнула его ладони:

– Брр! Лягушонок!

– На улице дождь, мой цветочек, – усмехнулся Дитер. – Согреешь усталого путника?

– Если только усталый путник скажет, что он решил по одному маленькому вопросу, – надула я губы.

Дитер засмеялся и поцеловал их.

– Скажу завтра. Утро вечера мудренее.

– Обещаешь? – Я ответила на поцелуй.

– Обещаю, пичужка, – шепнул он, лаская мое тело, так что вскоре меня бросило в жар.

Я отзывалась на ласки стоном, как хорошо настроенный музыкальный инструмент. Касания Дитера были легки и умелы, страсть и магия снова клубились вокруг, накапливая статическое электричество и покалывая наши тела крохотными молниями удовольствия. Мы снова занимались любовью, сначала размеренно и нежно, потом напористее и грубей. Я кричала, содрогаясь в сладостных судорогах, и ощущала, как внутри меня выбрасывает свое напряжение Дитер. Словно губка, я впитывала его любовь каждой порой на коже и все не могла насытиться. И провалилась в счастливое забытье, обвивая Дитера руками. Наверное, я смеялась во сне, и в ту ночь меня не беспокоило ни Черное Зеркало, ни Оракул, заплетающая узелки.

Разбудил мерный стук по подоконнику. Открыв глаза, я долго не могла понять, почему за окном все еще темно. Большие настенные часы показывали девять утра, за окном едва брезжил серенький рассвет, и стук, разбудивший меня, оказался моросящим дождиком.

– А дождь все идет и идет, – спросонья пробормотала я и повернулась с боку на бок, чтобы приветствовать Дитера поцелуем.

Но рядом на подушке никого не было. Постель оказалась пуста и прохладна: если Дитер и проснулся, то сделал это довольно давно.

– Милый? – позвала я, потягиваясь и протирая глаза.

Наверное, он, как и вчера, уже вышел в гостиную, чтобы налить чая и принести в постель. На сердце потеплело, и я улыбнулась, заплетая в косу растрепавшиеся волосы. Взгляд упал на прикроватный столик, где, придавленная пресс-папье, лежала вдвое свернутая записка.

Расслабленность сразу покинула меня, сердце кольнуло тревогой. Схватив записку, я развернула ее и тут же прижала к груди ладонь: внутри, под ребрами, что-то назрело и лопнуло, обдав слепящей болью.

«Моя дорогая, любимая Мэрион! – начиналось послание. – Я хорошо подумал и принял решение. Я генерал фессалийской армии и останусь им, поэтому сегодня же на рассвете приказал оседлать виверн, и когда ты прочтешь это письмо, мы с Гансом уже будем в альтарской столице. Нет розы без шипов, а любви без разлук, поэтому прости, что дал ложную надежду, но подвергать тебя опасности не хочу. Прости, что уехал так рано, не разбудив тебя, расставание слишком тяжело для нас обоих. Я поцеловал тебя в щеку… да-да, как раз туда, возле ушка, где ты когда-то отрезала локон, чтобы получить у монахов-отшельников зелье гиш. Я остаюсь с тобой навеки душой, а ты приходи ко мне во сне, ладно? Жди, и я обязательно вернусь. Твой сердцем, вечный солдат Фессалии, Дитер».

Записка выскользнула из рук и закружилась, падая на простыню. Я подскочила с кровати, но едва не рухнула от головокружения, ухватилась за подголовник и слабо позвала:

– Жюли… Жюли!

Сначала было тихо, потом за дверью раздались мелкие шаги, и в комнату заглянула не Жюли, а Гретхен.

– Простите, фрау! – испуганно проговорила она. – Она не может подойти, ее муж Ганс утром без предупреждения отбыл вместе с герцогом в неизвестном направлении.

– И Ганс! – в отчаянии проговорила я и закрыла лицо руками. – Что же вы наделали… что же…

Я глубоко вздохнула, утерла выступившие слезы и отчеканила:

– Прикажи конюхам седлать виверн, Гретхен.

Девушка помялась у порога и мотнула головой.

– Виверн нет, – осторожно сообщила она. – Его сиятельство и герр адъютант уехали на них верхом.

– Тогда пусть оседлают коней! – закричала я и откинула косу за спину. Она хлестнула меня по лопаткам, точно подстегнула в спину. – Скорей, Гретхен! Скорей!

– Вы хотите догнать его сиятельство? – всплеснула руками служанка. – Но это невозможно! Виверны слишком быстро летят, а господа слишком рано отбыли, не сказав никому и слова, даже слугам!

– Знаю, – кивнула я. – Поеду в поместье к Ю Шэн-Ли. Мне, как и Дитеру, есть что с ним обсудить.

Глава 4
Умник и забияка

На улице было свежо, в карете – душно, на душе – тоскливо.

Я комкала в руках платок с инициалами «Д. М.», от него все еще пахло духами Дитера: крепкими, с табачными нотками. Я подгоняла кучера, умоляя ехать быстрее. Только бы успеть! Только бы Ю Шэн-Ли не умчался вместе с Дитером! Тогда я буду совсем одна, в опустевшем поместье, и мне останется только ждать, ждать, ждать… Бог знает сколько времени! Я не смогу вынести этого постоянного ожидания и одиночества! Я не за это сражалась с фессалийскими монархами и не собираюсь сдаваться!

Пагода Ю Шэн-Ли была заметна издалека. Покатые крыши с золочеными коньками выныривали из облетающей пены садов, на воротах восседал деревянный красно-белый дракон. Посматривал мудрым черным глазом и усмехался в длинные усы, словно спрашивал: «И что ты собираешься делать, пичужка?»

– Сама не знаю, – пробормотала я и вошла в калитку.

Лакей-альтарец покосился на меня вопросительно и немного с недоверием. Наверное, я выглядела слишком воинственно для женщины: растрепавшаяся коса, шерстяное платье для конных прогулок, минимум украшений, максимум напора.

– Дома ли господин? – спросила по-альтарски.

Лакей поклонился, сложив ладони на груди и не поднимая взгляда:

– Дома, госпожа. Но занят сейчас, он собирает вещи к отбытию.

– Так и знала! – с досадой воскликнула я. – Мне нужно его видеть!

– Что доложить господину? – снова поклонился альтарец.

– Что его хочет видеть одна фессалийская птица, – раздраженно ответила я. – Мэрион. Передай, что его хочет видеть Мэрион фон Мейердорф.

Лакей поклонился опять. Я прикрыла веки, подумав, что больше не могу выносить этих поклонов и прочей этикетной мишуры. Но, взяв себя в руки, направилась по мощеной тропинке следом за альтарцем, ругаясь про себя, что лакей идет так медленно. Что ж, в империи Солнца не терпят суеты.

«Наверное, поэтому их и захватили фессалийские драконы!» – хихикнул кто-то над ухом препротивным голосом. Кожу кольнуло на уровне кулона. Я схватилась за него и завертела головой, пытаясь понять, кто говорит? Рядом не было никого, только ветви шелестели под порывами ветра да мелкий дождик моросил и тихонько постукивал в навес.

Показалось… Выдохнув, вошла вслед за лакеем.

Каждый дом – отражение хозяина.

Замок Мейердорфского герцога и моего мужа потемнел от времени и случившегося там пожара, он хранил древнюю историю, местами мрачную, местами романтичную, и благодаря реставрационным работам расцветал на глазах, впуская все больше солнечного света и любви.

Дворец короля Фессалии – нагромождение золота и безвкусицы, слишком богато, слишком броско, снаружи помпезно и пусто внутри.

Дом Ю Шэн-Ли был крепким и очень уютным, обставленным почти аскетично, но с альтарским изяществом. Здесь пахло сандалом и дымом, стены кабинета посла украшали изречения мудрецов в рамках красного дерева и коллекционные кинжалы. Сам Шэн в черно-алом одеянии сидел на циновке, поджав ноги, и пил чай.

– Пусть солнце освещает твой дом, – поприветствовала я.

Ю Шэн-Ли улыбнулся и указал на место рядом с собой:

– Раздели со мной чаепитие, Мэрион. Последнее, которое я совершаю в родном доме, перед тем как снова надолго отправлюсь на чужбину.

Я сняла туфли и опустилась на циновку, принимая из рук красивенькой служанки теплую чашку. Ю Шэн-Ли не был женат, но наверняка сожительствовал с одной из своих прислужниц. А может, и с несколькими, в Альтаре это не возбранялось, поэтому нет ничего удивительного в том, что нахальный капитан принял меня за императорскую наложницу.

– Спасибо, Шэн, – искренне поблагодарила я и отхлебнула ароматный напиток. – Мм, как вкусно!

– Твое наслаждение радует меня, – нараспев проговорил Ю Шэн-Ли.

Он улыбался, но взгляд был сосредоточен и серьезен. Он знал, зачем я приехала, и готовился к неприятному разговору.

– Не будем тянуть. – Я сразу перешла к делу: – Шэн, я здесь, чтобы поговорить о Дитере.

– Разумеется, – ответил альтарец и снова отхлебнул чая.

– Вчера он приезжал к тебе, – продолжила я, следя, чтобы голос не дрогнул. – С утра же собрал вещи и покинул поместье. Я знаю, он уехал в Фессалию.

Сделала паузу и из-под полуприкрытых ресниц взглянула на альтарца: тот сидел, выпрямив спину в струнку, невозмутимый, как гипсовый божок.

– Ты не отговорил его! – Я отставила чашку. Кулон снова кольнул жаром, но я не обратила внимания. – Почему ты не отговорил его?!

– Я не собирался, – качнул головой Ю Шэн-Ли. – Когда родине угрожает опасность, мужчине приходится принимать трудные решения. И Дитер их принял. Он настоящий мужчина и настоящий воин. Это его долг.

– А какой долг у меня? – прошипела я, сглатывая не вовремя подступившие слезы. – Ждать, пока его убьют? Сидеть над рукоделием с утра до вечера? Отсчитывать дни, пока цветы на сливах сменяются плодами, а те потом собирают служанки на варенье?

«Дети, кухня, церковь», – подсказал все тот же ехидный голос, который я слышала раньше в саду. Кулон подскочил, как живой, и я накрыла его ладонью.

«Так что в этом плохого? – возразил другой призрачный голос, мягкий и теплый, отозвавшийся в кулоне легкой вибрацией. – Женщина – очаг, и нашей Мэрион подходит домашний уют».

«Синичке подходит уют, пока орлы не заклюют, – подколол первый. – Черные воины сейчас опустошают приграничье Фессалии, а скоро придут и в Альтар. Как долго нам бегать, скажи, пожалуйста, Умник?»

«А тебе лишь бы воевать, Забияка! – обидчиво парировал мягкий голос. – А что ей остается? Не на войну ведь ехать!»

– Довольно! – вскрикнула я и сжала виски ладонями.

Сердце колотилось, в ушах стоял звон. Ю Шэн-Ли сидел напротив с очень удивленным выражением лица.

– Прости, – пробормотала я, заливаясь краской. – Не пойму, что со мной творится. Видимо, от волнения…

Взяла чашку трясущимися руками и сделала большой глоток.

– Понимаю, – кивнул Ю Шэн-Ли. – Трудно согласиться с выбором, еще труднее решить, что делать самому.

– Не знаю, – выдохнула я и почувствовала, как слезы обожгли веки. – Я не знаю, Шэн. Я так люблю его… и так за него боюсь!

Ю Шэн-Ли поднялся и подошел ко мне, погладил по волосам.

– В Альтаре говорят: разлука для любви как ветер для огня. Слабую гасит, а большую раздувает. Ты справишься, Мэрион. Не зря Небесный Дракон послал тебя Дитеру. Он скоро вернется, обещаю.

– А если нет? – Я подняла заплаканные глаза. – Я знаю про черных всадников. Знаю про угрозу, которую несут посланники с той стороны Зеркала.

При этих словах Шэн побледнел, лоб прорезали морщины.

– Ди рассказал о них? – тихо спросил он.

– Да. И знаю, что если они победят, если прорвут границу, то пройдут еще дальше. Уничтожат и Фессалию и Альтар. От них нигде не спрячешься, ни в Ниэле, ни в Афаде, ни даже в пустынях Канто.

Ю Шэн-Ли молчал, по-прежнему задумчиво гладя меня по волосам. Я ощущала, как напряжены его мышцы, дрожала от предчувствия чего-то важного, что должно случиться вот-вот, и продолжала говорить:

– Когда приходит беда, решения принимают не только мужчины, но и женщины. Я выросла в тех краях, где грудью защищали родину. Где, как один, вставали, чтобы дать отпор врагу. Где матери защищали своих сыновей, а жены – мужей. Где вытаскивали солдат из-под огня, где все стояли бок о бок, потому что защитить свою страну, своих любимых и близких – священный долг каждого!

«Молодец, птичка!» – шепнул в голове колючий голос, тот, что прежде ехидничал. Я отмахнулась от него, как от надоедливого комара, крепче сжала подпрыгнувший кулон.

– Я не могу ждать, Шэн! – с жаром произнесла я, глядя в его посерьезневшее лицо. – Если мне суждено было встретиться с Дитером, я пройду рядом с ним плечо к плечу. Если суждено погибнуть – погибну рядом с ним. Если суждено быть счастливой – буду!

– Ты что-то решила, Мэрион? – негромко уточнил Ю Шэн-Ли.

– Да. – Я поднялась на ноги и стояла теперь вровень, выпрямив спину. Наши взгляды встретились. – Знаю, ты собираешься в Фессалию. И я пришла, чтобы попросить взять меня с собой.

Ю Шэн-Ли смотрел на меня так, словно я говорила с ним на каком-то непонятном языке. Морщил гладкий лоб, двигал губами, точно порывался что-то сказать.

– Прошу, возьми меня с собой в Фессалию.

– Юная госпожа, – наконец осторожно ответил Шэн и продолжил, подбирая слова: – Я – альтарский посол, и хотя еду в Фессалию с мирной миссией, но я тоже мужчина и в случае чего смогу выйти против черных всадников с оружием. Но ты – женщина, Роза, спустившаяся с неба.

– У каждой розы есть шипы, – напомнила я. – Не забывай об этом. Думаешь, я не умею постоять за себя?

Шэн молчал, тогда я заговорила с еще большим жаром:

– Вспомни, как я прикинулась служанкой королевы, когда искала доказательства ее вины в смерти кентарийского посла! Вспомни, как не побоялась подлить зелье подчинения королю, чтобы спасти Дитера. Я не какая-нибудь изнеженная принцесса, Шэн!

– Но ты все же женщина, – вздохнул Ю Шэн-Ли.

Я закусила губу. С этим не поспоришь, ни в альтарской, ни в фессалийской армии женщинам нет места. Даже если Шэн согласится, меня с позором изгонит высшее командование. Как убедить его? Как добраться до Дитера? Прикинуться куртизанкой или… Я посмотрела на развешанные по стенам кинжалы, оценила сложение Ю Шэн-Ли – подтянутый, не слишком высокий.

«Вы почти с него ростом», – поддакнул ехидный голос.

Слегка мешковатая одежда, скрадывающая очертания фигуры, волосы до плеч, всегда стянутые в узел на затылке. Если одеться как альтарец, то вполне могу…

«Уверены?» – шепнул мягкий бесплотный голос.

– Да! – Я вскинула подбородок и смело поглядела на собеседника: – Шэн, я умею ездить верхом, Дитер меня немного научил стрелять из оружия, ты научишь рукопашной схватке. Шэн, я поеду с тобой не как женщина или куртизанка, а как воин и твой ученик.

«Малютка-воин», – вспомнились слова Оракула, и меня обдало ознобом, но кулон успокаивающе запульсировал на груди, и оба голоса одновременно дохнули мне в уши:

«Получится… получится!»

– Это… Небесный Дракон знает что такое, – медленно произнес Ю Шэн-Ли.

Его грудь тяжело вздымалась, он отошел на шаг и оперся ладонями о край чайного столика. Я не понимала, гневается посол или нет, но черные брови хмурились.

– Это плохая идея, Мэрион… – начал Шэн, но я пылко перебила его:

– Это очень хорошая идея! Ведь ты посол, тебе не нужно быть на передовой! И я могу всегда быть рядом. Я не буду бесполезной, о нет! Я умею немного писать по-альтарски и очень хорошо – по-фессалийски, могу исполнять поручения в качестве гонца. Могу готовить, мыть полы, ухаживать за ранеными… да много чего еще! Никто никогда не узнает! Никто не раскроет, если ты согласишься прикрыть меня!

– А если раскроет, мы оба пойдем под трибунал, – мрачно ответил Ю Шэн-Ли, потерев переносицу. – Я обещал другу заботиться о его жене, и вот… Нет-нет! Это безумная затея! Не позволю…

Я вскинула руки в жесте отчаяния, внутри клокотал огонь.

– Тебе известно, что такое любовь? – срывающимся голосом спросила я. – Что значит пустой миг без родного прикосновения, взгляда, без теплого слова? Однажды я чуть не потеряла Дитера и не хочу потерять его снова! Ты должен меня понять, Шэн! Если ты когда-нибудь любил…

Сложив ладони перед собой, я умоляюще поглядела на альтарца. Он молчал, непрошибаемый, как статуя. Его глаза темнели, глубокие, как колодцы. И я почувствовала, что почти проваливаюсь в них. Кулон снова кольнул шею, точно подтолкнул меня к падению. И вдруг границы черноты раздвинулись, и я увидела женщину. Альтарку.

Она сидела в задумчивости под облетающим сливовым деревом, а у ее ног играла девочка, складывая пирамидку из гладко отшлифованных голышей.

– Я маленькое яблочко, – напевала она. – Душистое и сладкое, с красными щечками. Кто любит меня больше всех? Конечно, мама и папа!

«Ее зовут Ю-Мин, – подсказал мягкий голос. – И она похожа на мать».

«Больше на отца, – возразил ехидный голос. – Посмотри-ка на форму подбородка! Такой же острый и упрямый».

– Ю-Мин, – едва слышно повторила я.

Изображение смазалось и исчезло, оставив после себя только легкую зыбь.

– Что? – услышала я как сквозь вату. – Что ты сказала?!

– Она похожа на маму и папу, – сонно произнесла я. – Маленькое яблочко с красными щечками. Кто любит ее больше…

– Откуда?! – вдруг закричал Ю Шэн-Ли.

В какой-то момент показалось, что он накинется на меня и хорошенько встряхнет за плечи. Но я не отступила, а он взял себя в руки и только дышал тяжело, сверля меня отчаянным взглядом.

– Откуда ты знаешь это имя? – снова спросил он, и голос дрогнул.

– Увидела, – ответила я, стряхивая дремотную слабость. – Только что… У нее упрямый подбородок, как у отца… как у тебя, Шэн! Кто она? Твоя… – Догадка кольнула в висок вместе с комментарием: «Его дочь».

Альтарец выдохнул и пригладил ладонью блестящие черные волосы.

– Никто не знает о ней, – сказал он. – Даже Дитер… Я не говорил ему никогда, это моя самая большая тайна.

– Почему? – удивилась я, подходя ближе и заглядывая в лицо. Теперь оно немного осунулось, стало печальным и бледным. – Ты никогда не рассказывал о себе, Шэн. Почему даже Дитер не знает, что у тебя есть дочь?

– Потому что Ю-Мин – мой внебрачный ребенок. – В глазах Ю Шэн-Ли замерцала грусть. – Это давняя история…

– Расскажи? – Я взяла его за руку и приготовилась слушать.

– Давно, когда я еще был совсем молод, – начал Шэн, – я полюбил девушку из очень богатого и очень знатного рода. Мы познакомились на балу, который ежегодно устраивает Альтарская военная академия. Любовь… ты говорила о любви, Мэрион, но ведь и я знаю, что это такое. Она вспыхнула между нами быстро и была слаще меда, крепче вина. О, это был самый чудесный год! – Ю Шэн-Ли улыбнулся, погружаясь в воспоминания.

Я ждала, не выпуская его руку. Мне чудилась тихая-тихая песня, звучащая вдали, виделись силуэты лодок, скользящих по ночной реке, огромная луна, плавающая в черном небе, как желтая круглая рыба. Наверное, я считывала воспоминания Шэна… но как? Пока я не находила объяснений. Я чувствовала только магию, от которой слегка потрескивал кулон, и слышала странные голоса. Наверное, была тут какая-то связь.

– Отец моей возлюбленной не обрадовался, узнав, что его драгоценная дочь путается с простым курсантом, – горько усмехнулся Ю Шэн-Ли. – Он давно нашел ей партию – такого же богатого и знатного государственного мужа, как и он сам.

Шэн замолчал, хмурясь и собираясь с мыслями. Его пальцы подрагивали, но я и так знала, что произошло дальше.

– Ее выдали замуж насильно? – участливо спросила я.

Альтарец согласно кивнул:

– Да. Моя возлюбленная стала женой другого.

– Но вы все равно продолжали встречаться?

Шэн вздернул подбородок. Теперь в его взоре горел непонятный мне огонь. Посол заговорил отрывисто, бросая слова, как отравленные стрелы:

– Ее муж – старик! А она… она молода и прекрасна, как сама луна! Да, мы встречались тайно. Пока она не зачала от меня малышку Ю-Мин. Это самый большой позор и самая сладкая тайна. Я храню ее здесь. – Шэн стукнул себя кулаком в грудь. – Возле самого сердца. И умру с этой тайной! Горе неверной жене! И горе тому, кто соблазнил ее. Мою возлюбленную протащат по самой большой площади столицы, а потом возведут на погребальный костер. Мою малышку… – Он встряхнул головой, и черная прядь выбилась из гладкой прически. – Мою Ю-Мин отправят в рабочий дом, где она будет до скончания веков тачать башмаки или собирать рис на полях богачей. Или сделают гунци…

«Проституткой», – поняла я и содрогнулась, вспомнив милое личико ребенка и нежный голос. По телу пробежала дрожь.

– Шэн, – позвала я. – Я никому не расскажу об этом. Клянусь! Эта тайна останется со мной так же, как до этого она хранилась в твоем сердце. Ты веришь мне?

Ю Шэн-Ли молчал. Что-то плескалось в его темных глазах – надежда? Страх? Любовь к дочери?

«Поклянитесь на крови, – шепнул мягкий мелодичный голос, обладателя которого назвали Умником. – Тогда поверит…»