Текст книги "Одна и дети. Как вырастить детей и воспитать себя"

8 марта

Мне показалось, что вообще не вставать, не вылезать из-под одеяла – это будет абсолютно правильно. И мысль об увольнении впервые не напугала. Я подумала, как это правильно – слушать себя. Ведь все так говорят.

Но все-таки встала, потому что Ася хотела пить холодный «Актимель», а его надо подогреть в теплой воде.

Потом мне вдруг на полном серьезе подумалось, что запереться в ванной – прекрасная идея. Тут тепло, машинка что-то стирает, телефон транслирует «Релакс ФМ», и можно посидеть в горячей воде с солью. И пусть воробьи стрекочут, почки наливаются, голуби брачуются. А я буду в ванне.

Но из внешнего мира Асиным голосом сказали, что накрасили ресницы, глаза щи-и-и-и-пит и они чешутся, и надо смыть-смыть-смыть! Бы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-стр-р-р-р-р-ра!

Дети – это очень полезно для жизни.

Они к ней возвращают.

А вечером Ася высказала здравую мысль, что если я не хочу печь торт сейчас в честь Восьмого, то давай я испеку его потом – в честь девятого марта.

Праздник каждый день.

Мочь не бегать

– А ты можешь не бегать? – риторически спросила женщина мальчика в лесу. В лесу!

– Я тебя догонял.

Вот я прекрасно могу не бегать, но захотелось убежать.

Может, из-за дождей, может, из-за крепких майских семи градусов – вчера в лесу не было почти никого.

На мальчике резиновые сапоги, и капюшончик куртки затянут туго, как у Кенни Маккормика из «Южного парка». И почему нельзя бегать? Если ему нельзя бегать в лесу, то что ему можно дома?

Кругом белки скачут, дятлы стучат, остальные поют, аж хрипнут к вечеру, лютики цветут, папоротники разворачиваются (а свернутые похожи на ракушки), попадаются велосипедисты и собаки… «Ты можешь не бегать?»

Скоро она узнает, как много вещей он может не делать и как мало того, что он делать хочет. Все заглохнет – эмоции, воля. И однажды она его одернет вот так раздраженно, а он ее пошлет в ответ. А не пошлет – так ему же хуже.

Я шла медленно, они строевым, так что на обратном пути мы снова встретились.

– А семьдесят два на девять?

Зачем детство, зачем умножение, каникулы и вообще все это, если нельзя бегать и смеяться в лесу?

А еще фиалки зацвели, но очень бледные, фиолетового в них недоложили. И ландыши готовятся.

Вторая мама

Гас никак не мог прижиться в Москве. Не любил школу, становился все агрессивней, ходил на карате и с нового учебного года собирался пойти еще и на борьбу.

Без особых надежд в конце августа мы пришли во Дворец творчества молодежи «Восточный». В огромном холле стояли обычные школьные парты, на них лежали папки для желающих записаться в ту или иную секцию. За партами сидели руководители кружков и ансамблей. Теннис, плавание, акробатика, спортивные, народные и бальные танцы, студии рисования и вокала, фотостудия, театральная студия… Ох! Я еще не представляла, что люди за партами согласны тратить свое время на чужих детей и что все серьезно. Подошла к парте, позади которой стоял стенд с фотографиями танцоров в ярких костюмах и надписью «Карусель».

– У меня мальчик, – говорю. – У него хорошо с координацией движений. Хочет идти на борьбу, но, по-моему, он слишком легкий. Посмотрите?

Мы пришли на первое занятие, и Екатерина Андреевна Филимонова сказала, что он небезнадежен. И разрешила ходить. Тут я призналась, что у нас еще девочка – сестра на четыре года младше и что ей бы тоже танцевать. Взяли и Асю.

По утрам я складывала им танцевальные рюкзаки – балетки, футболка, шорты, купальник, белые колготки – и шла на работу. После школы Гас бежал за Асей в садик. Там воспитатели ее будили во время дневного сна, делали прическу-пучок, и полчаса быстрым ходом Ася с Гасом шли на танцы. В субботу утром не просились поспать, а покорно поднимались и тащились во Дворец.

Я честно думала, что сейчас кому-нибудь надоест – или детям, или преподавателям. Ведь педагогов несколько. Отдельно на каждую специальность – степ, классика, эстрадный танец и, собственно, народный.

Я думала, что дети начнут опаздывать, потеряют балетки, будут уставать, замучаются. Но решила – сколько выдержат, столько выдержат. Становилось все холодней, они ходили по темноте с этими сумками, а я периодически получала Гасиковы эсэмэски: «Мам, она встала и стоит». Это пятилетняя Ася не выдерживала его темпа по дороге на танцы и обратно. И останавливалась из гордости. Я звонила Гасу и говорила:

– Дай ей трубку!

В трубке были страшные сопли, и слезы, и жалобы, что он «ее не ждет!»

Я говорила:

– Дай ему трубку!

И спрашивала:

– Почему не ждешь?

А в ответ слышала, что он больше никогда и на за что не поведет эту вонючку, и пусть сама она ходит, как хочет. Так четыре раза в неделю.

Потом ударили морозы. И однажды они вернулись с полпути, потому что сильно замерзли. Но ни один ни разу не сказал: «Можно я не пойду?» То, что мы дотянули до Нового года, я считала грандиозным достижением. Состоялся открытый урок, их обоих хвалили, достижения были налицо, я гордилась.

В конце учебного года наметился большой отчетный концерт. Перед этим шли напряженные репетиции, примерки костюмов, закупки брюк и колготок, пошив сапог и туфель у специального мастера. И эсэмэски от родительского комитета ансамбля, что к концерту надо не забыть лак для волос и красную помаду.

Я была занята на работе и после новогоднего открытого урока ни разу не видела, как дети танцуют. А когда увидела, была потрясена. И поставила внутри себя памятник Екатерине Андреевне, всем преподавателям, дирекции Дворца и всей системе дополнительного образования Москвы.

Теперь про руководителя ансамбля Екатерину Андреевну. В прошлом году она была беременной. К следующему новогоднему открытому уроку – уже на девятом месяце. Родители волновались в основном за нее. Но она отбивала ритм ногой, кричала, «не повышая голоса», и страшно волновалась из-за ошибок учеников. К каждому из них она обращается так, что человек понимает – подвести нельзя! Дети знают, чувствуют, что она волнуется не за себя. Что каждый из них ей важен и дорог.

И как же они стараются! Когда Гас разговаривает с Екатериной Андреевной, даже по телефону из дома, – он вскакивает и стоит чуть ли не по стойке «смирно». Притом что она никогда не грубит, не унижает, не обижает и не угрожает неправдоподобными ужасами, как это часто делают учителя и мы, родители. Но однажды прямо во время концерта она позвонила ему из зала за кулисы и сказала, что он что-то там недотянул. Гас рыдал горько-горько, но запомнил.

А когда я позвонила ей с вестью о том, что, наверное, Гасан не сможет ходить, так как сильно заврался и запустил учебу в школе, она предложила:

– Давайте я с ним поговорю.

И ждала его допоздна во Дворце на своем судьбоносном девятом месяце. А потом еще говорила с ним долго. Ее, наверное, муж ждал, волновался.

Пока после разговора Гас шел от нее ко мне, она позвонила и попросила рассказать, как он будет себя вести, понял ли он чего. Он пришел и, тщательно подбирая слова, стал рассказывать, как мы теперь по-новому будем жить – без художественного вранья и двоек. Старался, чтоб рассказ получился правдоподобным. Испугался, что двойки могут обернуться отлучением от ансамбля.

Ночью Екатерина Андреевна снова позвонила сама и шепотом спросила:

– Ну что?

Я шепотом ответила, что все в порядке – он извинился за вранье и собирается исправляться. И она так выдохнула в трубку, с таким облегчением!

Когда бабушки-дедушки и даже отцы далеко – это ужасно важно, когда ты (я) не один на один с ложью, грубостью, прогулами, переходным возрастом сына. И когда кому-то еще, кому-то сильному и доброму, – не все равно. Мы этот момент пережили, а если что – я знаю, кому жаловаться.

Отдельно подчеркну, что занятия во Дворце бесплатные. Но педагоги занимаются с детьми по-настоящему. Репетируют, ставят ноги, руки, движения, все новые элементы и все новые хореографические композиции. И ведь далеко не все дети рождены для танца. Но Дворец молодежи – не школа Большого театра, туда берут и толстеньких, и странненьких, и с плохим зрением, и со слуховыми аппаратами. И работают с ними. Без гарантии, что ребенок придет на следующее занятие или не бросит танцы в следующем году. Без надежд на его великое будущее. Просто дают ему что могут и выпускают во взрослую жизнь. И кстати, детям мигрантов, иногородних и иностранцев тоже не отказывают. В этой среде нет даже духа шовинизма и национализма.

Огромный пласт детей вырастает в этих бывших домах пионеров. Огромный! Так важно, что детям есть куда идти. И после школы, и вообще. Бежать, ломиться, бояться опоздать и «попробуй пропусти»!

Их во Дворце ждут, с них требуют, их контролируют, их учат, развивают и делают это добросовестно. Есть категория взрослых, которые тут же скажут: «Это их работа!» Но тот, кто относится к этому как к работе, в этой системе не удерживаются. Много хлопот, мало денег.

Если б не Дворец и Екатерина Андреевна, я не знаю, как сложились бы эти годы для моих детей. У меня ведь не было возможности возить их далеко «на кружки», платить няне или репетиторам. Я на работе, они – одни. Верней, уже не одни. Дворец стал им своим, привычным, дружеским домом. И вот уже третий год четыре раза в неделю дети ходят на танцы и так ни разу и не спросили про «можно не пойти». У них много друзей из Дворца, общие воспоминания и праздники. Правда, недавно Гас опомнился:

– Как я вообще оказался на народных танцах? Я же шел на хип-хоп записываться!

На стенде «Карусели» в этом году висела фотография с Гасиком. Он там в разножке подпрыгивает. Пришел из Дворца, рассказывает и прется от себя.

– Ты хоть не кричал: смотрите-смотрите – это я?

– Нет, но очень хотелось. Я там рядом подольше постоял.

И это ребенок, которого я просто хотела занять, «чтоб не шлялся по помойкам».

Светлана Комиссарук

Малыш, растущий без отца, в своей семье чувствует себя единственным мужчиной. Защитником мамы и сестры, хотя это совсем не его роль. Тем больше ему самому нужна защита. Поэтому он бессознательно ищет отдельно стоящего взрослого, с которым он может оставаться ребенком, с кем он может расслабиться и быть ведомым. Так или иначе, он ищет ориентир. Мы уже говорили, что маме необязательно искать партнера или мужа только потому, что «ребенку нужен отец». Для обретения устойчивости, уверенности в жизни ему важно знать, что рядом всегда есть взрослый, который его поймет, защитит и который знает, как в этом мире все работает. И этим человеком может быть женщина.

Самостоятельная мама должна искать взрослых, которые станут значимыми фигурами в жизни ее детей. В этом случае повезло таких найти. Когда Гас пошел на танцы, в его жизни появилась авторитетная, «строгая, но справедливая» руководительница ансамбля. Это и был его способ обрести надежную опору, авторитет, поддержку, на которую можно рассчитывать. И научиться в дальнейшем стать такой же опорой своим близким.

В ансамбле мальчика научили самостоятельности, ответственности, умению держать лицо (и спинку) в сложных ситуациях. Екатерина Андреевна смогла разделить и его слезы, и его победы. А пока Гас водил на танцы младшую сестру, он прошел хорошую школу ответственности. И ведь ходили, не бросали десять лет.

Сейчас он учится на педагога по танцам и, возможно, вернется в ансамбль уже в качестве преподавателя. Отличное продолжение истории.

Жить нельзя на свете, нет

– Ася, ты нарываешься! Он твой старший брат!

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

– Я не буду ругать его за то, что он тебя стукнул! Ты его обозвала!

– Он меня тоже!

– Ты обозвала его первая! И стукнула по пипиське!

– Пусть не лезет!

– Он не лезет, он просил тебя убрать игрушки!

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

– Бей его куда-нибудь в другое место. Не видишь, он злится!

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

– Доведешь его – он не будет с тобой играть!

– Ну и не надо!

– А если он откажется забирать тебя из садика?

– Сама приду!

– Ты не можешь все делать сама!

– Ты же можешь.

– И на танцы он не будет тебя водить!

– Ну и не надо!

– Ася, не нарывайся! Без мужчин жить невозможно!

– Ты же живешь.

– Если б жила, тебя б не было.

– А что мой папа сделал, чтоб я была?

– Давай щас без подробностей, но ты мне поверь: без мужчин нельзя. И чтобы они были с тобой, нельзя бить их по пипиське, нарываться и говорить «ну и не надо!»

Она призадумалась. Я тоже: обязательно на их глазах жить с мужчиной? Чтоб был «образец поведения». А если я не могу «ячейку общества», то и она не сможет?

Такой вчера был разговор, такие последствия. Сегодня вижу в киоске свежий журнал, на обложке Канделаки и аншлаг: «Не хочу зависеть от мужчин!» Она такая красивая, такая успешная.

Может, я дочке все неправильно говорю?

Анна Быкова

Невозможно объяснить, что мужчины заслуживают доверия и уважения, когда сама их не уважаешь. Потому что даже если подобрать для объяснения какие-то правильные слова, звучать они будут из неправильного состояния. Сложно говорить то, во что не веришь, и при этом быть убедительной. Такое противоречивое послание: «Как бы да, но так-то нет». Вербально мама будет транслировать одно, а невербально – другое.

Чтобы не демонстрировать дочке свой негативный опыт отношений, имеет смысл пойти на психотерапию. Нет, психотерапия не отменит прежнего личного опыта, но поможет справиться с предубеждением. Не полом человека определяется, заслуживает он доверия или нет. «Доверять» не значит «зависеть». Можно быть и успешной, и независимой, но при этом быть в отношениях. Не потому, что без него не справишься, а потому, что с ним хорошо.

* * *

– Ася, что грустишь, у бабушки будет хорошо.

– У бабушки будет скучно.

– Почему?

– Куда я там буду ходить?

– А зачем куда-то ходить?

– В смысле?

– Да ты вспомни – как это прекрасно: абсолютно никуда не ходить.

– Никогда так не делала.

– Так поделай последний раз! Начнется первый класс – и все!

Бумажное письмо

Асе было шесть. Лето, как обычно, она проводила у бабушки, а я дорабатывала до отпуска в Москве. Хорошо помню, какая это была очень яркая радость – притащившись с работы, предвкушая встречу с пустой квартирой, обнаружить в железном почтовом ящике бумажное письмо от дочки. Ты ж мой Homo sapiens!

Я сразу представила, как Ася сидела на кухне и писала свое первое письмо сначала на черновик, а потом переписывала набело, высунув язык от усердия. Переписала, но ей показалось, что этого недостаточно. И тогда на листе появились еще и рисунки, как бы усиливающие слова. «Целую», – и такие большущие губы, чтобы показать, как сильно она меня целует. Она прислала мне свою любовь, и я ее получила. Почему по телефону так не выходит?

Мама Дмитрия Быкова (он сам рассказывал) говорила, что, пока сын не научился читать, ей было не очень интересно с ним общаться. И конечно же он научился читать в три года. Теперь всем рекомендует прочесть, например, «Дон Кихота» лет в шесть-семь. Позже, говорит, скучно уже. Позже надо перечитывать, говорит.

И пусть я не мама Быкова, но переход Аси к письменному, моему любимому виду речи означал, что в общении начинается что-то качественно новое. Такой же новый этап во взрослении, как первый шаг, первое слово, первое предложение, составленное самостоятельно. Хотя бы из двух слов! Сначала просто – «Дай», а потому (о, ура!) – «Дай ложку!» Но когда дети начинали писать, формулировать свои чувства – это было самое интересное для меня, и понятно почему.

Вообще-то я рано радовалась, потому что то, первое, письмо стало почти последним, не считая поздравительных открыток. Мы безвозвратно перенесли диалоги в мессенджеры.

Родитель подростка! Если хочешь что-то узнать – напиши в «ВКонтактике», спроси, а не вламывайся в комнату – это всегда не вовремя. А вот в «вэкашечке» есть шанс получить развернутый ответ. Им так удобнее – письменно, электронными буковками. Времена изменились, дети выросли, и тоже безвозвратно.

А эмоция «ты же только недавно у меня на коленочках лежала» не отпускает. Взросление, отлучение от груди, перекусывание воображаемой пуповины – все это оказалось просто только на словах в лекциях психологов. А в жизни пуповина бесконечно растягивается, и перегрызть ее нет сил. Зато есть обидка, которую скрываешь от самой себя, но от детей-то не скроешь: ах, были такие маленькие, такие пупусики! И на тебе – подстава! Стали почти автономные, живут как хотят. Работаю над этим собственническим чувством и ощущаю его первобытную непобедимую природу. Вот Ася, вроде только первое письмо прислала, а вот уже взяла и выросла. Как будто именно от нее я такого не ожидала.

Пишите друг другу бумажные письма. Храните бумажные письма друг друга. Они имеют свойство находиться в нужный момент, буквально падать в руки. И напоминать, как вы (или вас) сильно любили.

Дети, которые нас выбирают

Мне всегда кажется, что моя работа очень срочная. Что если я этого немедленно «прямщас» не сделаю – все на фиг рухнет. Недавно сижу, что-то дописываю, арт-директор в FB уже присылает: «А еще нужно вот что…» – и три абзаца следом. Плюс восемь пунктов в списке «завтра обязательно» (два важных, перенесенных со вчера, одно очень важное, перенесенное с позавчера, и по мелочи) смотрят на меня с розовой бумажки на холодильнике. Клавиатура раскалилась от трения и сейчас загорится. В почту не захожу, потому что надо отвечать. Я хочу есть и умыться.

Тут с дачи звонит Ася: «Ну как ты там?» – говорит она. И, не ожидая услышать ничего хорошего, неспешно начинает сама:

– Вчера на наш участок зашла корова, а я как схватила вилы, как побежала на нее и кричу: «Му-у-у-у». (Смеется.)

– Корова, наверное, подумала, что ты тоже корова.

– Нет, она ушла, и все. А когда я открывала дверь сарая, петух ка-а-ак закукарекает из-за забора! Он соседский. Я та-а-ак испугалась. Потом собирали вишню, и еще красную смородину, и синюю.

– Черную.

– Что черную?

– Смородину.

– Она синяя, ну ладно, черную. Перед отъездом домой, как всегда, собрала мя-я-я-ту и укроп – он такой большой, деревянный, для засолки. А когда ехали домой ночью – молнии, знаешь, как сверкали? Прямо на все-все небо! И было две тучки, которые я хотела нарисовать: в виде пчелки и в виде гуся, – но блокнота не было. Еще, когда я ела вареники с картошкой, мне попались два с творогом! Представляешь? Так смешно! У одного босоножка оторвался ремешок, но мы с бабушкой отнесли обе босоножки к дяде Магомеду, и теперь они лучше, чем были. Ну что еще… (она думает, а моя клавиатура медленно остывает, я замечаю, что улыбаюсь и слежу за траекторией птицы, летящей над деревьями в окне). О! Еще научилась делать панорамные фотки, в нашем фотике, оказывается, есть такое. А мы даже не знали, да? Такие мы дураки. Писали с бабушкой диктант, хорошо написала. (Голос бабушки: «Ошибок насажала!») Научилась плести косичку-колосок, на кукле надоело, а у бабушки короткие. Вот приедешь, и я на тебе начну. Ну, а ты чем там занята? Работаешь? А-а-а…

Пройдет еще пару лет, и она озвучит что-то вроде: «Как же я задолбалась слушать, что она работает! Как можно так скучно жить?!»

Или Гас, ближе к часу ночи, в метро. Я, конечно, устала и пишу в заметках список «завтра обязательно», куда входят пять пунктов из вчерашнего. А он говорит:

– Ты знаешь, что будет, если в формочки для льда налить воду и положить туда «Ментос»? Давай сейчас купим в круглосуточном и попробуем!

(Я молчу, я в «заметках».)

– Если самолеты будут лететь по прямой – они вылетят из атмосферы Земли? Значит, они все время заворачивают?

(Молчу, он тоже сидит в телефоне.)

– А как звали главного гнома в «Хоббите»? Я помню Кили, Фили – они самые смешные, Бифура, Бофура, Оина, Глоина и еще этого старенького – Двалина! А главного не помню.

(Я перечитываю список, ищу, что можно сразу перенести на послезавтра.)

– А-а-а! Торин! Мама! Торин! Торин Дубощит! Помнишь? Проснись уже, выходить пора.

(На эскалаторе.)

– А давай знаешь что? Давай придумаем какое-нибудь прикольное приветствие. Как у рэперов. Дай руку и сжимай теперь.

Есть версия, что мы сами выбираем себе родителей еще до своего рождения. И что это всегда не просто так. В таком случае как же я благодарна своим детям, что они меня выбрали и согласились стать моими детьми! Такие бодрые, такие активные, такие позитивные дети выбрали такую меланхоличную, пессимистичную, закопавшуюся в буковках мать! И даже не спрашивали согласия. Просто пришли и решительно поселились в моей жизни. Нисколько не похожие друг на друга и еще меньше – на меня. И это, скорее всего, действительно не просто так.

Иногда я уже засыпаю, они еще говорят, говорят, рассказывают… И на фоне их дел и делишек, новостей и сюжетов все кажется не таким уж значительным, не таким подавляющим, не так пугает, напоминает, что всюду жизнь и надо жить, в чем я лично (до них) очень сомневалась.

Они заборматывают любую боль, вливают в меня литры космической энергии и дают парадоксальное ощущение защищенности. Я стала сильной только после их рождения. И становлюсь все сильней. Спасибо.

У нас по наследству передается рецепт: поцеловать ребенка в лоб, под челкой, где, мама говорит, «пахнет перышками», и все тревоги – проходят. Разгибаешься и знаешь, что делать дальше.

Анна Быкова

Природа предусмотрела феномен материнской любви, чтобы мы могли выдерживать тяготы родительства. Как сказала моя подруга, тоже психолог: «Дети – это труд, к которому приговорен навсегда. И если кто-то не чувствует амбивалентности родительских чувств, с моей точки зрения, просто недостаточно проработан, чтобы мочь испытывать все негативные стороны этой несвободы».