Текст книги "Варфоломеевская ночь"

V

Письмо Маргариты к королеве-матери и особенно вложенная туда записка к герцогу Гизу окончательно испортили благодушное настроение короля.

– Как? – крикнул он. – Разве я уже не король больше? Значит, королева-мать и в самом деле кует какие-то ковы совместно с герцогом Гизом? Пибрак! Пошли ко мне наваррского короля! В этой истории надо разобраться.

– Ваше величество, я уже искал его величество во всем Лувре, но его нигде нет.

– Так надо разыскать его! – и король ушел, гневно хлопнув дверью.

Пибрак отправился к себе в комнату и там принялся размышлять над всей этой историей; но, как он ни ломал себе голову, все же не мог напасть ни на какое удовлетворительное решение вопроса. В конце концов он решился вскрыть письмо, адресованное Маргаритой Генриху.

Содержание этого письма несколько пролило свет на сущность интриги, разыгравшейся в луврской тиши. Генрих изменил Маргарите, его накрыли и выдали жене с поличным. Королева-мать надеялась этим путем бросить молодую женщину вновь в объятия Генриха Гиза, но Маргарита не сочла возможным оживлять чувство, окончательно умершее в ней, и отправилась путешествовать, чтобы порассеяться от огорчения и вместе с тем немножко наказать неверного супруга.

«Все это так, но эта часть истины еще не поднимает завесы над исчезновением Генриха и королевы-матери, – подумал Пибрак. – Ведь совершенно ясно, что королева Маргарита не знала о предположениях Екатерины совершить какое-то путешествие и что исчезновение вдовствующей королевы не имеет ничего общего с остальной частью всей этой истории. Так в чем же здесь дело и где искать наваррского короля, которого желает видеть сейчас же его величество король Карл?»

В конце концов Пибрак решил так: единственным поверенным Генриха является граф Амори де Ноэ; жена Ноэ, Миетта, – племянница кабатчика Маликана; следовательно, если кто знает что-либо обо всей этой истории, то именно Маликан. И Пибрак сейчас же отправился к нему.

Маликан приветливо встретил капитана гвардии, так как знал, что и служа французскому королю, Пибрак остается истинным гасконцем и подданным Генриха Наваррского. Поэтому честный беарнец сейчас же притащил пару запыленных бутылочек старого вина и уселся с Пибраком за стол в общем зале кабачка, где еще никого не было в этот ранний час.

– Вот что, друг мой Маликан, – сказал Пибрак, отхлебывая отличное винцо. – Я пришел к тебе по делу, касающемуся нашего короля Генриха, которому, как ты знаешь, я предан телом и душой.

– О, я в этом никогда не сомневался, господин Пибрак! – ответил Маликан.

– Дело в следующем. Наваррского короля нет нигде в Лувре… – Я знаю это и советую вам не беспокоиться о нем. – Значит, ты знаешь, где он? – Знаю. – Можешь сказать мне, где он? – Нет, не могу: это не мой секрет. – Но мне очень важно знать это в его же интересах.

– Не беспокойтесь, в данную минуту королю Генриху нечего опасаться. – Но все-таки. – Все-таки я не скажу вам ни слова.

– Ну, так ответь мне по крайней мере хоть на один вопрос: отлучка короля объясняется какой-нибудь любовной интрижкой? – Нет.

«Значит, он отправился с какой-нибудь политической целью, это ясно, как день!» – подумал Пибрак и хотел продолжать свои расспросы, но этому помешал приход двух швейцарцев.

Капитан отправился в Лувр, но вдруг около самого дворца остановился, пораженный неожиданно блеснувшей мыслью.

«А вдруг… как знать? – подумал он, и его лицо выразило неподдельную заботу. – Но если это даже так, то самое важное, чтобы королю не пришла в голову такая же догадка», – и он немедленно отправился в покои Карла IX.

– Ну-с, так где же наваррский король? – угрюмо спросил Карл, когда Пибрак предстал перед ним.

– Его величество уехал, государь.

– Уехал? Но куда же?

– По следам наваррской королевы.

– Друг мой Пибрак, мне кажется, что ты не в здравом уме. Ведь Маргарита пишет, что она уехала с согласия мужа; так с чего же он вдруг побежит за ней?

– Здесь чувствуется рука вдовствующей королевы, государь. Я отправился на разведку и узнал много интересного. Прежде всего – наваррская королевская чета находится в ссоре. – Из-за чего?

– Да дело не обошлось без королевы Екатерины. У короля еще до брака была интрижка с вдовой ювелира Лорьо. Насколько я могу судить, эта женщина стала орудием в руках герцога Гиза и королевы-матери. Королеве Маргарите сумели доказать, что муж изменяет ей, и вот она бросила все и уехала, а король кинулся за ней, чтобы оправдаться.

– Это возможно! Но все это – чисто семейное дело наваррской четы, нисколько не объясняющее, куда могла деться королева-мать.

– А мне кажется, государь, что между обеими историями имеется безусловная связь. – Именно?

– Можно считать доказанным, что вдовствующая королева опять подружилась с Гизами и выходила по ночам на свидание с герцогом. – Ну да. А дальше что же?

– Конечно, их обоюдная дружба могла быть построена не на чувстве симпатии, а на выгоде. Королева-мать хотела при посредстве злейшего врага Генриха Наваррского причинить зло последнему, а герцог Гиз рассчитывал вернуть любовь наваррской королевы, которую он все еще любит по-прежнему. Но из письма наваррской королевы к матери и к герцогу видно, что измена мужа не толкнула ее в объятья герцога. Значит, у Гиза отпал единственный мотив, заставлявший его искать дружбы королевы Екатерины. Наверное, он не мог забыть, что она хотела убить его из-за угла. Ну вот… мне кажется, что тут и надо искать причину исчезновения королевы Екатерины. – Что ты хочешь сказать этим?

– Да ведь королева-мать – недурной залог… Убедившись, что любви королевы Маргариты ему не вернуть, герцог Гиз мог посадить королеву-мать в экипаж и… увезти ее в Лотарингию! – Неужели ты думаешь, что он мог решиться на это?

– Эх, государь, да ведь принцы Лотарингского дома способны решиться на что угодно.

– Но ведь это – черт знает, что такое! В таком случае надо сейчас же снаряжать солдат в погоню за похитителями.

– А какой прок, ваше величество? Если все случилось так, как я предполагаю, то люди герцога Гиза отъехали уже на такое расстояние, что их не догнать. – Но с какой целью могли они завладеть королевой?

– Я уже сказал, государь, что королева Екатерина – хорошая заложница. А ведь лотарингские принцы уже давно поглядывают на крепость Дьелуар.

– И они думают, что я отдам им ее в обмен на королеву? Rак они рассчитали без хозяина… Пусть королева-мать просидит всю жизнь в Лотарингии, но Дьелуара им не видать, как своих ушей. А королеве это только хороший урок… В самом деле! Она вечно строила разные ковы против лиц, которых я люблю, заводила хитрые интриги, покровительствовала негодяю Рене, во вред моим интересам тайно завела дружбу с Гизами… Ну, так пусть же она и платится теперь за все это.

– Значит, государь, дело об исчезновении королевы – матери надо, говоря судейским языком, «предать воле Божией»?

– Отнюдь нет. Я не могу допустить, чтобы лица моей крови исчезали безнаказанно из моего дворца, и потому необходимо тщательно расследовать, где именно скрывался герцог в Париже… Не слыхал ли ты чего-нибудь относительно этого, Пибрак?

– В Париже все в один голос твердят, что суконщик Лашеней занимается своим ремеслом лишь для отвода глаз, а на самом деле является банкиром и агентом лотарингских принцев.

– Ну, так с этим надо покончить. Возьми, друг мой Пибрак, швейцарцев и сейчас же арестуй и приведи ко мне этого Лашенея! Я лично допрошу его.

– Слушаю-с, ваше величество, – ответил Пибрак и отправился исполнять возложенное на него поручение.

Он взял из луврской кордегардии десять швейцарцев и отправился с ними к дому Лашенея.

Расставив швейцарцев кордоном вокруг дома, он приказал им:

– Не выпускайте из дома никого. Если кто попытается насильно пройти через вашу цепь, уложите на месте.

Затем он подошел к двери и постучал, но никто не ответил на этот стук.

«Этот субъект спит еще, – подумал Пибрак, – какое неприятное пробуждение ждет его!..»

Подумав это, он постучался еще сильнее.

VI

В ответ на повторный стук одно из окон верхнего этажа открылось, и высунувшаяся из него старуха хриплым голосом спросила: – Что вам нужно? – Нам нужно видеть господина Лашенея. – Его нет дома. – В таком случае откройте нам дверь.

– Его нет дома! – повторила старая карга и закрыла окно. Тогда Пибрак подозвал рослого швейцарца и приказал ему взломать дверь алебардой. Швейцарец ревностно принялся за это занятие. Тогда открылось другое окно, и старик, высунувшийся из него, сердито крикнул: – Что за шум? Что нужно?

– Батюшки, да ведь это – господин Лашеней! – сказал Пибрак. – Ну да, это я, – ответил тот. – А нам сказали, что вас нет дома. – Я приказал, чтобы меня не будили… Я спал… – А теперь вы проснулись! – Ну да.

– Так прикажите открыть дверь, у меня имеется к вам небольшое дельце. – От кого? – От его величества короля. Лашеней понял, что тут шутки плохи, и крикнул старухе: – Гертруда, откройте дверь! Старуха открыла дверь, и Пибрак вошел в дом. Туг его встретил полуодетый Лашеней и, зная Пибрака в лицо, спросил его: – Чем могу служить вам, господин капитан? – Король желает видеть вас! – ответил тот.

– Что же могло понадобиться его величеству от такого ничтожного человека, как я? – Уж право, не знаю.

– Так будьте любезны передать его величеству, что я сейчас же явлюсь в Лувр.

– Нет, это не дело! Вы должны идти сию же минуту, и вместе со мной. – Но король, вероятно, еще в постели. – О, нет, он давно встал и ждет вас.

– Но в таком случае дайте мне один только час, чтобы я мог приготовиться. – Ни одной минутки, дорогой господин Лашеней. – Да ведь я должен одеться в подобающую одежду!..

– Полно! Наш король – очень простой человек и терпеть не может лишних церемоний. Но вот ждать кого-нибудь – этого он не любит еще больше. Поэтому пойдемте немедленно!

– Я совершенно не могу предстать перед его величеством в таком виде!

– Ну что же, в таком случае я прикажу связать вас, и мои люди отнесут вас в Лувр на руках.

На лбу Лашенея выступил пот… Он понял, что дело плохо и сопротивляться бесполезно.

– Позвольте мне только отдать моей домоправительнице кое-какие распоряжения по хозяйству, – попросил он. – Пожалуйста.

Лашеней кликнул Гертруду, но, как только старуха появилась в дверях, Пибрак приказал двум швейцарцам, вошедшим за ним в дом:

– Свяжите эту ведьму и стерегите ее! Займите дом, и пусть сюда никто не входит и не выходит отсюда. Ну а вы, Лашеней, – марш за мной!

Лашеней должен был покориться, так как не мог оказать сопротивление. Наконец, помимо отсутствия какой-либо возможности для этого, разве он не скомпрометировал бы себя непокорностью?

Итак, дрожащий Лашеней отправился с Пибраком в Лувр. При входе их король бросил на стол книгу, которую читал, и, пытливо уставившись в лицо агенту герцога Гиза, спросил: – Вас зовут Лашеней? – Точно так, ваше величество. – Чем вы занимаетесь? – Я суконщик, ваше величество. – И только? Больше вы ничем не занимаетесь? – Ровно ничем, ваше величество.

– Вот как? А мой друг Пибрак уверяет в противном: он говорит, что вы являетесь в Париже агентом и банкиром моих милых родственников, принцев Лотарингских!

Лашеней удивленно вскрикнул, поднял взор к небу и, всплеснув руками, сказал:

– Можно ли так смеяться над бедным суконщиком, господин Пибрак! Господи Иисусе Христе! Да ведь я был бы счастлив, если бы это было так! – В самом деле? – кинул король.

– Да как же, ваше величество? Ведь тогда я был бы богатым человеком и вместо того, чтобы тяжелым трудом зарабатывать жалкие гроши, я… – Ладно! – перебил его король. – Значит, Пибрак солгал? – Его милость просто плохо осведомлены.

– Это очень плохо для вас, мой милый Лашеней! – насмешливо сказал король. – Я привык верить Пибраку во всем и решил повесить вас завтра на восходе солнца, если вы не удовлетворите моего любопытства относительно моих лотарингских родственников…

– Значит, я буду повешен, государь, за то, что я даже никогда не видывал их высочеств?

– Это очень досадно! – ледяным тоном сказал король. – Значит, вы будете повешены, потому что вы сами понимаете, что не могу же я изобличать во лжи своего друга.

Лашеней очень боялся смерти, но отличался совершенно не плебейской верностью своим господам, а потому покорно ответил:

– Что же делать? Видно» мне на роду написано умереть без вины!

– До завтрашнего утра у вас еще есть время одуматься, – ответил король, – а пока отведи-ка его, Пибрак, в одну из луврских камер!

Пибрак взял Лашенея за плечо и вывел из королевского кабинета. Первому встречному ландскнехту он приказал:

– Сбегай в кордегардию и возьми у дежурного офицера ключ от При-Дье.

При-Дье, о котором говорил Пибрак, было название одной из ужаснейших камер, которыми изобиловал Лувр. Там была страшная сырость, кишела масса насекомых и стадами ходили гигантские крысы. Осужденный, которого заперли бы там на неделю, мог не бояться палача, так как в этом ужасающем, зараженном воздухе самый здоровый человек не выжил бы и трех дней. А самое главное – в этой камере была «ублиетта», что уже само по себе обеспечивало довольно неприятную смерть в тюрьме.

В то время «ублиетты» находились во многих камерах. Они представляли собой широкую каменную трубу, которая вела в реку. Человек, оступившийся или силой вытолкнутый туда, падая, натыкался сначала на железные острия и брусья, а потом его обезображенное тело уносило водой. Отсюда и произошло их название: «ублиетты» сулили вечное забвение.

Приведя в эту страшную камеру осужденного, Пибрак подвел его к дальнему углу и, при кровавом свете факелов показав зияющее отверстие, произнес:

– Король обещал повесить вас, дорогой господин Лашеней, но я попытаюсь отговорить его от этого неразумного решения. К чему столько помпы для такого незначительного человека, как вы? Просто мы утром спустим вас вот в эту каменную дыру, и делу конец. Затем Пибрак запер арестанта и ушел к Маликану.

– А вы и в самом деле серьезно озабочены, как видно! – сказал ему кабатчик.

– Господи, еще бы!.. Обстоятельства складываются так, что я не могу не беспокоиться. – Я с удовольствием рассеял бы ваши опасения, но… – Но ты поклялся ничего и никому не говорить? – Вот именно. Но скоро я буду свободен от своей клятвы. – А когда именно? – В полночь.

– Черт возьми! Я вовсе не любопытен по природе, но в полночь я непременно зайду к тебе. – Хорошо! – сказал Маликан. – Я буду ждать вас.

– «До полуночи еще далеко, – подумал Пибрак, возвращаясь домой. – Чем бы мне заняться в течение этого времени в интересах дела? Ага, знаю! Волей короля я поставлен в открытые враждебные отношения с Гизами, и все равно они объявят мне теперь войну. А у Лашенея в доме, наверное, найдутся какие-нибудь документы, способные окончательно скомпрометировать лотарингских принцев. Это и будет моим оружием против них. Итак, вперед! Однако сначала надо подкрепить силы обедом, а потом можно будет пойти в дом этой старой крысы».

Пибрак вернулся в Лувр, пообедал, отдал все необходимые распоряжения к порядку дня, касающиеся его обязанностей, и затем отправился к дому Лашенея. Но его ждала там совсем неожиданная картина, для объяснения которой нам необходимо вернуться немного назад.

VII

Двое швейцарцев, оставленных Пибраком сторожить дом и связанную Гертруду, комфортабельно устроились в кухне у камелька и стали ждать. Но вскоре они начали ощущать все неудобство своего поста; ведь они вышли из Лувра ни свет ни заря, и желудок властно вступал в свои права. Между тем Пибрак, казалось, совершенно забыл о них.

– Уж не думает ли капитан, что мы можем обойтись без еды и питья? – пробурчал один из швейцарцев.

– Но ведь есть и пить нам не запрещено, – ответил другой. – Мы только не смеем выходить из дома. Так почему бы нам не угодить голода и жажды здесь, на месте?

– Ты прав. У старой обезьяны, наверное, найдется хорошее винцо.

– Ну, и кусок хлеба да ломоть сала тоже должны найтись; надо только пошевелить старую ведьму! – и с этими словами швейцарцы подошли к Гертруде, лежавшей связанной в углу кухни. – Эй, ты, старая ведьма, – крикнули они. – Мы хотим есть и пить. Покажи нам погреб и кладовую! – А что мне за это будет? – спросила старуха. – Мы угостим и тебя тоже!

– Этого мне мало. Обещайте отпустить меня на волю, и тогда я предоставлю вам хозяйничать во всем доме.

– Да ты с ума сошла? Уж не хочешь ли ты, чтобы нас повесили? – Ну, так ищите сами, а я ничего не покажу.

– Э, нет, старая ведьма, так дешево ты от нас не отделаешься. Ну-ка, товарищ, возьмем ее на руки и сунем в огонь. Вот увидишь, как славно запахнет жареной свининой! Старуха испугалась угрозы и сказала:

– Да не могу же я показать вам погреб и кладовку, раз я связана по рукам и ногам. Развяжите меня сначала, а потом уже я достану все, что нужно.

Развязанная Гертруда приготовила им яичницу с салом и принесла шесть бутылок старого вина. Через час оба солдата были уже совершенно пьяны. Тогда старуха сказала им:

– Я вижу, что вы славные парни, а потому угощу вас вишневой наливкой собственного приготовления.

Гертруда действительно принесла пузатую бутылочку, и содержимое последней очень понравилось солдатам. Но едва только они выпили по стаканчику, как ими овладела непреодолимая сонливость, и доблестные стражи без памяти свалились под стол. Тогда старуха поспешно взбежала на первый этаж и, высунувшись в окно, стала смотреть. Улица была совершенно пустынна, так как Пибрак ограничился в смысле охраны дома Лашенея теми двумя швейцарцами, которых опоила Гертруда, а остальных увел с собой. Что же касается прохожих, то их тоже не было в этом глухом углу, если не считать какого-то молодого человека, взад и вперед прохаживавшегося в отдалении от дома. Приглядевшись, старуха узнала в этом человеке приказчика Лашенея и сейчас же крикнула: – Эй, Патюро, Патюро! Иди сюда! Патюро с опаской подошел поближе и сказал: – Хозяина-то арестовали!

– Да, но мы должны принять меры, чтобы его не повесили. Иди сюда скорее!

Гертруда затащила молодого человека в дом и провела его в комнату Лашенея.

Здесь она открыла известный ей тайник и достала оттуда связку документов, причем, подавая их Патюро, сказала:

– Сама я не умею читать, но мне не раз приходилось слышать от хозяина, что в этой связке достаточно материалов для громкого процесса. – Значит, эту связку надо сжечь? – сказал Патюро.

– Нет, боже упаси! Просто ее надо припрятать в надежное место, а самым надежным будет, если ты спрячешь бумаги у себя на квартире. Кому придет охота искать важные документы у такого незначительного человека, как ты?

– Но ведь такая охота все же может прийти кому-нибудь, и тогда… – с отчаянием воскликнул Патюро.

– Берегись, Патюро! Нашего хозяина все равно выпустят из тюрьмы, а тогда тебе несдобровать.

– Да я не отказываюсь взять эти бумаги, а только представляю вам свои соображения! – испуганно спохватился приказчик. – Если же вы находите, что так будет лучше, то я готов взять их.

Гертруда передала ему бумаги, и они вышли из дома, причем старуха, заперши выходную дверь на ключ, спрятала последний в карман.

Патюро принес опасную связку бумаг к себе домой и здесь погрузился в глубокую задумчивость. У него не было ни малейшей привязанности к Лашенею, который обращался с ним очень грубо и безжалостно помыкал им. Чего же ради рисковать жизнью из-за такого хозяина? Между тем у Патюро уже давно горела в душе мечта прикопить денег и вернуться к себе на родину. Где там станет разыскивать его Лашеней или даже сами лотарингские принцы? Вот если бы обратить эти бумаги в деньги… Но чего же проще? Ведь ни для кого не тайна, что лотарингские принцы злоумышляют против короля; значит, королю будет очень важно проникнуть в подобные планы заговорщиков, а следовательно, он не откажет вознаградить того, кто выдаст их. Одна беда, как пробраться к королю?

Тогда Патюро пришло в голову действовать через посредство Пибрака, который, как он знал, был постоянно вхож к королю, и с этой целью он направился к Лувру. Ему посчастливилось, так как Пибрак попался ему на полпути. Но Патюро был робок, а Пибрак задумчив в этот момент и не расслышал негромкого оклика бедно одетого горожанина. Тогда Патюро решил пойти следом за Пибраком, и таким образом они дошли до дома Лашенея.

Было уже около девяти часов вечера, на улицах стояла темь, и Патюро удалось дойти до самого дома, не будучи замеченным Пибраком. Только тогда, когда капитан несколько раз безуспешно постучался в дверь, Патюро вынырнул из тени и подобострастно предложил Пибраку свои услуги. – Кто ты такой? – спросил его капитан. – Патюро, приказчик Лашенея! – ответил тот. – Почему дверь заперта?

– Потому что Гертруда опоила ваших солдат и сама скрылась, заперев дверь. – А ты можешь открыть запертую дверь? – Мы можем пройти через магазин, ключ от которого у меня. – Хорошо, веди меня!

Патюро провел Пибрака в дом, и тут капитан гвардии мог воочию убедиться в плачевном состоянии оставленной им стражи.

Тогда, отложив счеты с пьяницами-солдатами до их протрезвления, Пибрак обратился к Патюро: – Знаешь ли ты, где твой хозяин?

– Знаю, ваша честь. – А знаешь ли ты, что его ждет? Он будет повешен завтра на восходе. Между тем ему было легко сохранить свою жизнь: стоило только отдать мне важные бумаги, которые я у него требовал. Так вот не желаешь ли ты составить компанию своему хозяину? Если нет, тогда укажи мне, где то, чего я ищу. Патюро набрался храбрости и ответил:

– Если я не укажу этих бумаг, меня ждет виселица; но что ждет меня, если я укажу их? Ведь согласитесь, ваша честь, что в здешнем мире все оплачивается. – Значит, ты можешь дать полезные указания? – Могу, ваша честь, если… если это будет стоить того! – Ну, так вот тебе пистоль.

Патюро не взял монеты, протягиваемой ему Пибраком, и улыбаясь ответил:

– Ваша честь смеется надо мной! Разве бумаги, которые вы ищете, стоят всего только пистоль?

– Дурак! – спокойно сказал Пибрак. – Я могу попросту повесить тебя, а вместо этого предлагаю тебе целый пистоль, от которого ты отказываешься.

– Ваша честь, – возразил Патюро, – я предлагаю вам то, что вам очень нужно в данный момент, а вы отказываетесь. – То есть как это я отказываюсь? – Ну конечно! Раз вы повесите меня, то ничего не узнаете.

– Ладно, милый мой! Стоит тебе только увидать веревку и перекладину, как живо выболтаешь все, и притом совершенно даром.

– Не рассчитывайте на это, ваша честь! Ведь за выдачу важной тайны мне все равно будут мстить, и если я попаду в руки герцога Гиза, то он тоже рассчитается со мной веревкой. Значит, для меня только тогда есть смысл выдать вам бумаги, если сумма, которую я получу за это, даст мне возможность скрыться из Парижа. – Сколько же ты хочешь? – Сто пистолей, ваша честь.

– Да ты белены объелся, что ли? Нет, брат, видно, нечего с тобой говорить. Я просто разнесу весь дом в щепки, найду, что мне нужно, а тебя повешу. – Бумаг в этом доме нет, ваша честь. – Где же они?

– Это моя тайна, за открытие которой я хочу получить сейчас же на руки сто пистолей. – Да откуда взять такую большую сумму офицеру?

– От короля, который рад будет получить столь важную тайну за маленькую для него сумму.

Ну, так вот что. Ты знаешь меня? Да? Так, если я дам тебе честное слово, что завтра до полудня ты получишь свои сто пистолей, поверишь ты мне или нет? Помилуйте, ваша честь… – Но бумаги мне нужны теперь же! – Хорошо, ваша честь, пожалуйте за мною! – сказал Патюро.

Он немедленно провел Пибрака к себе в дом, вручил ему там связку бумаг Лашенея и рассказал Пибраку при этом, каким образом он сам овладел этими важными документами.

Пибрак провел часа два в бедной комнате Патюро, рассматривая полученные документы, а затем тщательно спрятал их под камзол и ушел, думая: «Этого совершенно достаточно, чтобы герцог Гиз с братцами – герцогом Майнцским и кардиналом Лотарингским – отправился на Гревскую площадь».

Раздумывая о свойстве полученных документов, Пибрак дошел до Луврских ворот. Здесь он застал какого-то монаха, который умолял часового пропустить его к королю.

– Я во что бы то ни стало должен видеть короля, чтобы рассказать ему об одном приключении, имеющем отношение к королеве-матери! – ответил монах.

Пибрак вздрогнул и поспешил отвести монаха на несколько шагов в сторону. Здесь он сказал:

– Простите, ваше преподобие, но теперь уже поздно, его величество спит, и будить его без важных оснований нельзя. Поэтому потрудитесь рассказать мне, в чем дело.

Монах – это был тот самый, у которого герцог Гиз отобрал письмо Екатерины Медичи, – сообщил Пибраку о странном приключении, случившемся с ним, и в заключение сказал:

– Когда я вернулся в монастырь, отец-настоятель остался очень недоволен происшедшим и приказал мне сейчас же отправиться в Лувр, чтобы лично доложить королю все, что случилось.

– В таком случае, – сказал Пибрак, – соблаговолите прийти сюда завтра утром, и я проведу вас к его величеству. Скажите только, каков был собою дворянин, предводительствовавший всадниками, отобравшими у вас письмо?

– Он молод, высок, крепок и очень красив; через все лицо у него идет глубокий шрам. В этот момент на колокольне пробило двенадцать часов.

– А, вот как! – сказал Пибрак. – У него шрам во все лицо? Так, так! Значит, до завтра, ваше преподобие! Монах ушел, а Пибрак подумал:

«Этот герцог Гиз, прозванный „Балафрэ“. Но чтобы меня черт побрал, если я тут что-нибудь понимаю. Пойду-ка я к Маликану… ведь уже пробило полночь, и он освободился от своей клятвы!»