Текст книги "Красотка-еврейка"

VI

Через три дня после этого приключения Генрих Наваррский и его спутник проходили по мосту Святого Михаила в Париже. Подобно всем парижским мостам того времени, мост Святого Михаила был сплошь усеян лавочками, вывески которых заманчиво говорили о всяких прелестях. Но одна из этих вывесок обратила особенное внимание наших путешественников. Она гла сила: «Рене, прозванный Флорентийцем, тосканский дворянин и парфюмер ее величества королевы Екатерины Медичи».

– Как вы думаете, Анри, – сказал Ноэ, – не заглянуть ли нам в эту лавочку? О, не делайте таких удивленных глаз! Во-первых, интересно узнать, вернулся ли итальянец из своего неудачного путешествия, а во-вторых, о мазях и притираниях Рене говорят столько чудес, что я охотно оставлю у него на прилавке золотую монетку!

В лавке, куда они вошли, их встретил юноша лет шестнадцати очень странного вида. Он поражал какой-то бесцветностью, хрупкостью, таинственной грустью.

– Чем могу служить вашей чести? – вежливо спросил он.

– Мы хотим купить кое-что, а кстати и поздороваться с мессиром Рене, – ответил Ноэ.

– А, так вы его знаете? – вздрогнув, спросил приказчик.

– Господи, да мы его лучшие друзья! – ответил Генрих.

– К сожалению, мессира нет дома.

– Он, верно, в Лувре?

– Нет, мессир Рене отправился в деловую поездку.

– А когда его ждут?

– Да мы его ждем уже третий день, и синьорина Паола, его дочь, уже начинает сильно беспокоиться.

Не успел приказчик договорить последнюю фразу, как дверь в глубине лавки открылась и на пороге показалась сама синьорина Паола, дочь Рене Флорентийца.

Это была жгучая красавица, мимо которой нельзя было пройти, не заметив ее. Но ее красота, если и могла увлечь, все-таки производила неприятное, мрачное впечатление: уж слишком много дикой энергии, решительности, вызова было во всей ее фигуре, а лицо, сильно напоминавшее лицо Рене, говорило о жестокости и необузданности. В манерах Паолы тоже было много надменности и честолюбия. Да, честолюбие было не последней чертой в характере прекрасной Паолы. С детства она мечтала о том, что благодаря влиятельному положению отца будет в состоянии сделать хорошую партию и играть выдающуюся роль при дворе. Но по непонятному ей капризу Рене и слышать не хотел о каких-либо брачных проектах и всеми силами изолировал дочь от возможных встреч и разговоров с придворными щеголями. Девушка скучала, томилась, но воля отца была непреклонной, и в присутствии самого Рене Паола никогда не смела переступить порог лавочки, если там был какой-нибудь покупатель. Отсутствие отца придало ей смелости – вот почему она вышла к нашим героям. Впечатление, произведенное Паолой и Ноэ друг на друга, было обоюдно выгодным. Ноэ подумал, что девушка красива на редкость, а Паола решила, что Ноэ удивительно шикарный кавалер. Поэтому она слегка покраснела, когда Ноэ учтиво обратился к ней со следующими словами:

– Красавица, примите привет от провинциальных дворян, которые впервые попали в Париж и с первых шагов встречают в вашем лице такого ангела небесного!

– По вашим манерам не скажешь, что вы из провинции, – ответила Паола, вспыхнув от удовольствия. – Но если вы в первый раз приехали в Париж, то откуда вы знаете моего отца, как вы только что упомянули?

– Мы познакомились с ним на дороге между Блуа и Орлеаном, – ответил Ноэ.

Юный Амори не привык терять время даром, а потому тут же принялся ковать железо, пока оно горячо, и, в то время как Генрих выбирал духи и притирания, успел шепнуть девушке, что она рождена не для лавочки, а для придворного блеска, что ее красота могла бы соблазнить даже святого, и многое другое в том же изысканном роде.

Он долго пролюбезничал бы с красавицей итальянкой, если бы Генрих не окрикнул его:

– Ну, Ноэ, я купил все, что нужно. Пойдем?

– Прекрасная! – сказал Ноэ. – Соблаговолите передать вашему батюшке мой нижайший привет!

– С удовольствием, мессир, – ответила девушка. – А могу ли я узнать ваше имя?

– Ноэ, беарнский дворянин! Буду очень благодарен вам, если вы передадите мой привет своему батюшке, хотя…– тут Амори де Ноэ бросил на девушку убийственный взгляд, – хотя я с удовольствием зашел бы сам, если бы знал, когда буду иметь возможность застать его!

– Отец бывает дома каждый вечер. Приходите, как только будет дан сигнал к тушению огня, и вы непременно застанете его.

Ноэ откланялся, взял под руку своего царственного друга, кинул последний взгляд на прекрасную флорентийку и вышел из лавки,говоря Генриху:

– Пойдемте в Лувр. Господин Пибрак, наверное, будет удивлен нашим посещением!

Когда молодые люди ушли, Паола повернулась, чтобы скрыться в комнаты. Но приказчик удержал ее, сказав:

– Синьорина, вы опять нарушили приказ батюшки!

– Тебе-то какое дело, Годольфин! – надменно ответила она.

– Мне дано приказание следить за вами…

– А, так ты разыгрываешь подле меня низкую роль шпиона? – крикнула Паола. – Ты доносишь ему о каждом моем слове и поступке?

При виде разгневанного лица Паолы Годольфин, побледневший еще больше, упал пред ней на колени и с рыданием крикнул, простирая к ней руки:

– О, прости меня, Паола! Прости меня!

– Ты грязный урод, безродный проходимец, подлый лакеишка…– продолжала неистовствовать Паола.

При последнем ее слове Годольфин встал с колен и твердо перебил ее, сказав:

– Я не лакей, Паола, я служащий!

– Ты лакей, потому что мой отец подобрал тебя черт знает где и взял к себе в услужение. Но это неважно!.. Помни одно: если ты не откажешься от мысли шпионить за мной, я подыщу себе какого-нибудь дворянина, который переломает тебе кости так, что впору будет сделать из тебя паштет для собак короля Карла! – И, окинув Годольфина надменным взглядом, Паола вышла из комнаты. Юноша упал головой на прилавок и с бешенством прошептал:

– О, я ненавижу и люблю ее!.. Я хотел бы убить ее и… отдал бы жизнь за один ее поцелуй!

VII

Тем временем Генрих Наваррский и Ноэ сошли с моста и направились по правому берегу Сены.

– Так что же? – спросил Генрих. – Пойдем мы в Лувр?

– Мне кажется, что это будет очень разумно, – ответил Ноэ, – тем более что…

– Но ты забываешь, что у меня имеется письмо от Коризан-дры к госпоже Лорьо! – нетерпеливо перебил его принц.

– Те-те-те! – насмешливо протянул Ноэ. – А я-то думал, что Коризандра предательница и что ваше величество изволит питать к ней настолько неприязненные чувства…

– Я не люблю больше Коризандры, – ответил Генрих, – я отомщу ей за ее предательство по твоему же совету, дружище!

– То есть совратив с пути истинного ее приятельницу ювелиршу? Ну а вернувшись обратно домой, вы смиренно отправитесь к графине и будете клясться ей…

– Постой, милый мой! – перебил его принц. – Да ты, кажется, собираешься читать мне мораль? Ну так и я могу просить тебя – о каких это важных делах ты шептался с дочерью чудовища Ренье?

– О том, что она очень красива. Да, Анри, она очень красива, и я с удовольствием стану другом ее сердца!

– Да ведь это очень опасно, Ноэ!

– Но вы же сами говорили, что любовь без опасностей пресна! Благоразумие покинуло тебя, Ноэ, – укоризненно ответил Генрих. – Еще недавно ты упрекал меня в неблагоразумии, а теперь сам сам…

– Да ведь я-то – совсем другое дело! Я ведь – не принц, приехавший в Париж, чтобы…

– Тише ты! – остановил его Генрих. – Ну-с, куда мы пойдем?

– В Лувр, если вам угодно!

– Ну, так мне угодно отправиться сначала на Медвежью улицу, где живет госпожа Лорьо! – решительно заявил принц.

Через некоторое время они пришли на Медвежью улицу. Счастье благоприятствовало им: первый человек, к которому они обратились с вопросом, где здесь лавка Лорьо, оказался приказчиком ювелира, Вильгельмом Верконсином, и предупредительно вызвался проводить их, особенно когда узнал, что у незнакомцев имеется письмо от графини де Граммон, подруги детства его хозяйки.

Дом, в котором жили Лорьо, был одноэтажным особнячком. Стены отличались солидной толщиной, окна были заграждены толстыми железными решетками, окованная железом дубовая дверь постоянно оставалась запертой, и, прежде чем впустить гостя, его оглядывали через маленькое оконце. На стук Верконсина в оконце появилось лицо старого еврея.

– Это я, дедушка Нов, – сказал Вильгельм Верконсин, – со мной двое господ, которые желают видеть барыню.

– Барина нет дома! – буркнул еврей, подозрительно осматривая наших героев.

– Дорогой господин Иов, – нежно сказал Генрих, – нам не нужно вашего барина, так как мы пришли не за деньгами и не собираемся ни занимать, ни закладывать. У нас письмо к госпоже Лорьо от графини Коризандры де Граммон!

– А, это другое дело! – ответил Иов и сейчас же принялся отодвигать бесчисленные засовы и откидывать крючки.

Наконец дверь открылась, и молодые люди вошли в мрачную, темную прихожую. Перед ними была винтовая лестница, ведшая наверх, налево была дверь в мастерскую.

Тщательно заперев входную дверь, старик Иов обратился к молодым людям с униженными поклонами:

– Не соблаговолит ли ваша честь вручить мне письмо графини де Граммон? Я очень извиняюсь, – поспешно сказал он, заметив нетерпеливое движение Генриха, – но госпожа Лорьо никогда никого не принимает без доклада!

Генрих отдал ему письмо, и старик ушел.

– Неужели Лорьо так боится за свои сокровища? – спросил Ноэ.

– О нет, – ответил юный Верконсин, – он не держит дома больших сумм. Просто он ревнив!

В этот момент старый Иов вернулся и с новыми униженными поклонами пригласил молодых людей следовать за ним. Они прошли через мастерскую и остановились на пороге комнаты, убранной с чисто восточной роскошью. Можно было подумать, что это не салон ничтожной мещаночки, а будуар какой-нибудь принцессы.

На венецианской кушетке лежала женщина, перечитывавшая письмо Коризандры. При входе принца она подняла голову, и Генрих увидел пред собой ту самую женщину, которую он и Ноэ еще недавно вырвали из рук Рене Флорентийца.

– Так это вы… вы? – удивленно сказал принц. – Подумать только, что всего два дня тому назад я, не зная этого, сидел за одним столом с подругой Коризандры!

– А я, могла ли я думать, – сильно покраснев, ответила молодая женщина, – что моим спасителем был принц…

– Осторожнее! – остановил ее Генрих. – В Париже меня зовут просто сир де Коарасс!

Обменявшись первыми приветствиями, Генрих уселся подле прекрасной Сарры, тогда как Ноэ сел в стороне от них. Лорьо заговорила опять:

– Я уже давно не видела милой Коризандры, по крайней мере года четыре. Ее отец был моим благодетелем и заменил мне отца. Я выросла под его кровлей, и Коризандра звала меня своей сестрой…

– В таком случае вы должны любить ее так же сильно, как она любит вас, – заметил Ноэ, вкладывая в эти простые слова особый смысл, ускользнувший от Сарры, но не от принца, которого они заставили вспомнить предательское письмо графини.

А ювелирша продолжала:

– Мой муж, Самуил Лорьо, – сын еврея-выкреста, выросшего во владениях сира Андуэна, отца графини. В трудный момент старик Лорьо предоставил все свое состояние в пользование сира Андуэна. Последний выдал меня замуж за его сына.

– Вы кажетесь счастливейшей и наиболее любимой женщиной на свете! – сказал принц, которого мало интересовала генеалогия господ Лорьо. В ответ на фразу принца Сарра с видимым трудом подавила тяжелый вздох и ничего не сказала.

«Отлично! – подумал Ноэ. – Письмо Коризандры уже произвело свое действие: красотка вытащила первые орудия на окопы и собирается вести атаку на сердце принца в качестве жертвы грубого, ревнивого мужа».

– Коризандра, – продолжал принц, который не догадывался о скептических соображениях своего друга, – очень любит господина Лорьо.

– Да, – ответила Сарра, – мой муж всегда внушал графине большое доверие! – И, сказав это, она еще раз глубоко вздохнула.

Воцарилась короткое молчание, во время которого Сарра бросила беспокойный взгляд на песочные часы.

«Гм!.. – подумал Ноэ. – Выходит так, будто наш визит оказался очень несвоевременным! Нет, решительно у этой женщины имеется любовник, и она ожидает его прихода!» – мысленно воскликнул он, уловив новый взгляд хозяйки, брошенный на часы.

Принц не замечал, насколько Сарра Лорьо казалась встревоженной и обеспокоенной. Он продолжал говорить о Коризандре, о счастливой случайности, позволившей ему прийти на помощь Сарре в трудную минуту. Но с каждой минутой хозяйка становилась все молчаливее и все упорнее смотрела на часы. Ноэ решил прийти ей на помощь.

– Послушайте-ка, Анри, – сказал он, – не забудьте, что с наступлением вечера очень трудно пробраться в Лувр, а часы бегут! – И с этими словами он решительно встал.

Теперь уж принц глубоко вздохнул и взглянул на Сарру; последняя поспешила сказать ему:

– Завтра мой муж будет у вас с визитом!

– Отлично! – рассмеялся принц. – Но мне-то будет позволено еще раз наведаться к вам?

– Ах, ваше высочество! – сказала ювелирша тоном, в котором упрек смешивался с явной насмешкой. – Вы забыли Коризандру, которая так любит вас!

– Нет, – ответил принц, покраснев и потупясь. Он хотел взять Сарру за руку, но молодая женщина быстро схватила молоточек из черного дерева и ударила им по серебряному колокольчику, стоявшему на столе около нее. На звон явился старый Нов, хозяйка знаком приказала ему проводить гостей.

VIII

Молодые люди молчаливо направились по Медвежьей улице и, свернув на улицу Святого Дионисия, дошли до Сены, по правому берегу которой и направились к Лувру.

– Пибрак видел меня ребенком, – задумчиво сказал Генрих, – готов держать пари, что он сразу узнает меня!

– Это очень возможно, – ответил Ноэ, – но надо постараться, чтобы он отнюдь не узнал вас с первого взгляда. Ведь у него может вырваться какое-нибудь неосторожное слово, которое сразу обнаружит ваше инкогнито.

– Ты прав! – согласился принц.

– А поэтому будет лучше, – продолжал Ноэ, – если я отправлюсь в Лувр один. Я повидаю Пибрака и предупрежу его.

– Отлично, – сказал принц. – Ну а я в таком случае подожду тебя здесь! – И он указал на кабачок, вывеска которого гласила: «Свидание беарнцев».

В этом кабачке было пусто, только два ландскнехта играли в кости за грязным, засаленным столом. Когда принц вошел, его встретила на пороге хорошенькая девушка лет двадцати в беарнском чепчике. Она спросила:

– Чем прикажете служить вам, благородный господин? Юный принц знал, как сладко звучит родной язык в ушах тех, кто живет вдали от родины. Поэтому он ответил по-беарнски:

– Чем угодно, прелестное дитя мое!

Девушка вздрогнула, покраснела от удовольствия и крикнула:

– Эй, дядя, земляк!

На этот крик из глубины зала выбежал маленький человек лет пятидесяти. Протягивая руку принцу, он спросил:

– Вы беарнец?

– Да, хозяин. Я из По.

– Черт возьми! – крикнул трактирщик. – Здесь, в Париже, все земляки – братья мне! По рукам! ЭЙ, Миетта! – обратился он к девушке в красной юбке, продолжая говорить на родном языке. – Принеси-ка нам бутылочку того доброго кларета, который стоит там в углу… Знаешь?

– Еще бы! – смеясь, ответила девушка. – Того самого, которого не полагается ландскнехтам!

– Так же, как и швейцарцам, французам и прочей нечисти, – добавил трактирщик, подводя принца к столику и без церемоний усаживаясь против него. – Простите меня, – продолжал он, – я отлично вижу, что вы – дворянин, тогда как я простой кабатчик. Но в нашей стране дворяне не кичливы, не так ли?

– И все порядочные люди одного происхождения! – ответил принц, крепко пожимая руку трактирщика.

– Странное дело, – сказал последний, в то время как Миетта расставляла на столе оловянные кружки и запыленную бутылку с длинным горлышком, – чем больше я смотрю на вас… Надо вам сказать, что в молодости я пас стада в Пиренеях поблизости от Коарасса и нередко встречал красивого дворянина… Ну а другого такого пойди-ка сыщи!.. Это было лет двадцать тому назад, но я мог бы подумать, что это вы сами и были, если бы…

– А кто же был этот дворянин? – спросил Генрих, который при первых словах трактирщика вздрогнул, а теперь улыбался, овладев собой.

– О, это был большой барин…– При этих словах кабатчик случайно взглянул на правую руку принца и сейчас же встал, почтительно снимая свой берет. – Хотя ваша честь и одета в камзол грубого сукна, словно мелкопоместный дворянин, – продолжал он, – но… это ничего не значит!

Принц беспокойно оглянулся на ландскнехтов, которые продолжали спокойно играть в кости.

Кабатчик, очевидно, понял этот взгляд, потому что сейчас же надел свой берет и снова уселся на место.

– У этого барина было на пальце кольцо, – продолжал он на беарнском наречии. – Однажды в дождь он укрылся в нашей хижине. Вот он и показал это кольцо мне и моему отцу, сказав:

«Друзья мои, посмотрите на это кольцо. Я сниму его, только умирая, и тогда отдам сыну. Пусть же всякий житель Гаскони и Наварры признает его по этому кольцу!» – Того барина звали Антуан Бурбонский, ну а так как я запомнил кольцо и вижу его вот на этом самом пальце…

– Молчи, несчастный! – шепнул принц. – Ты узнал меня, это хорошо, но… молчи!

В это время ландскнехты кончили играть и, расплатившись, тяжело вышли из кабачка.

Трактирщик встал и сказал, отвешивая почтительный поклон:

– Ваше высочество, такой принц, как вы, не наденет камзола из грубого сукна и не заберется запросто в простой кабачок без соображений политического свойства. Но будьте спокойны! Я не пророню ни словечка о том, что признал ваше высочество, и это так же верно, как то, что меня зовут Маликаном, и как я дам колесовать себя за члена вашего дома!

– Да сядь же, – сказал ему принц. – Ведь мой отец разрешал тебе сидеть в своем присутствии. Так вот, присядь и давай поговорим. Ты можешь дать мне кое– какие сведения. Приходилось тебе видеть короля?

– Ну еще бы! Ведь Лувр-то совсем близко от моего заведения, только по другую сторону!

– Каков король собою?

– Король-то? Коли говорить откровенно, странный он государь! Всегда нелюдимый вид… Вечно он болен, взволнован… Говорят, что сам-то он очень добрый, но вот… королева-мать доводит его до жестокости и бешенства…

– Ну, а… его сестра?

– Принцесса Маргарита? Вот что, ваше высочество: вы уж позвольте мне говорить с вами так же открыто, как приходилось, бывало, с вашим покойным батюшкой! Позволите? Да? Так вот, иной раз мне приходят в голову странные мысли. Вижу я, например, что ваше высочество соблюдает инкогнито, и вспоминаю, как наш земляк, капитан Пибрак, рассказывал вот в этом самом зале другому военному, что в Лувре поговаривают насчет брака Маргариты Валуа и Генриха Наваррского!

– А, так насчет этого говорили?

– Только вчера еще, ваше высочество! Ну так вот мне и пришло в голову, чго, по обычаям нашей страны, моему принцу захотелось сначала повидать принцессу Маргариту в неподготовленном виде, прежде чем начать ухаживать за ней!

– Что же, эта мысль не лишена остроумия! – заметил принц улыбаясь. – У нас говорят, что не следует покупать поросенка в мешке, и если принцесса некрасива…

– Вот уж нет, она хороша, как ангел!

– В таком случае мать была совершенно права, если пожелала видеть ее моей женой!

– Вот уж нет, должен я сказать и тут!

– Это почему?

– Да видите ли, ваше высочество, ваш покойный батюшка любил говорить, что лучше быть угольщиком и жить в своей хижине, чем одеваться в шелка и бархат, но искать приюта под чужой кровлей!

– Это золотые слова, Маликан.

– Конечно, наваррский король повелевает таким маленьким государством, что французский король в сравнении с ним является важным барином. Поэтому французская принцесса крови должна казаться лакомым кусочком для наваррского короля, но…

– Да договаривай же до конца, нелепый человек!

– Но и принцессы крови иной раз подвержены той же участи, что и простые горожанки, а именно: о них слишком много говорят!

– Эй, эй, друг мой! – недовольно сказал Генрих, сердито сдвигая брови. – Начинаешь ты издалека, да кончаешь уж очень близко!

– Простите великодушно, ваше высочество, но ваш покойный батюшка всегда позволял нам говорить с ним совершенно откровенно.

– Ну так говори, черт возьми!

– Так вот, если вашему высочеству придется когда-нибудь побывать в Нанси…

– У моего кузена Генриха де Франс?

– Вот именно. Так герцог Генрих сможет порассказать вам много всякой всячины о принцессе Маргарите!

– Маликан, – сказал Генрих, – ты верный слуга, и возможно, что твои советы и предостережения очень полезны. Но в данный момент я должен повиноваться желанию матери… Тише! – перебил он сам себя, увидев входившего Ноэ.

Маликан сделал вид, будто не замечает, что вошедший ищет принца. Он крикнул Миетту, приказав ей прислужить новому посетителю, а сам ушел за стойку.

– Чем могу служить вам? – спросила Миетта.

– Ровно ничем, красавица, – ответил Ноэ. Миетта скорчила гримаску и убежала. Ноэ подошел к принцу и сказал ему:

– Пибрак ждет вас!

– Вот как? – ответил принц. – Как же ты разыскал его?

– Да очень просто. Я отправился в Лувр с самым независимым видом. Часовой остановил меня, но я сослался на то, что хочу видеть капитана Пибрака. Только я назвал его имя, как из кордегардии вышел какой-то мужчина, подошел ко мне и сказал: «Это вы ищете меня? Я вас не знаю, но, судя по произношению, вы должны быть гасконским дворянином, ищущим моей протекции». С этими словами он утащил меня к себе в комнату, где я вручил ему письмо от королевы, вашей матушки. Вид знакомого наваррского герба на печати страшно взволновал Пибрака. Узнав, что вы здесь неподалеку, он приказал мне сейчас же сходить за вами и дал в провожатые пажа, который ждет нас луврских ворот. На прощанье Пибрак шепнул мне: «Попросите принца поторопиться, потому что я, вероятно, буду иметь возможность показать ему принцессу Маргариту!»

Последняя фраза заставила Генриха вздрогнуть. Он сейчас же встал и, крикнув Маликану: «Покойной ночи, земляк!», взял под руку Ноэ и вышел с ним из кабачка. Впрочем он не преминул воспользоваться случаем, чтобы ущепнуть Миетту за подбородок, сказав ей подходящий комплимент.

У ворот Лувра Ноэ поджидал прехорошенький паж. Он казался переодетой девушкой – такой был белый и розовый.

– Как вас зовут, милочка? – спросил его принц.

– Рауль, к вашим услугам, месье! – с изящным поклоном ответил мальчик.

Они прошли по целому ряду галереи, коридоров и зал, переполненных солдатами и придворными. Генрих внутренне улыбался, вспоминая простоту нравов наваррского двора.

Наконец перед одной из дверей паж остановился и заявил:

– Здесь частная квартира господина Пибрака! «Гм!.. – подумал принц. – Старый сир де Пибрак живет в такой лачуге, в которой его сын, вероятно, не захочет держать своих лошадей. Но то в Наварре, а то в Лувре…»

Паж открыл дверь и приподнял портьеру, пропуская принца. Генрих вошел в комнату.