Текст книги "Пролетая над гнездом психушки"

Часть 8.
Давление
До чего доводит служба

Далее были попытки вызвать ведомственную скорую помощь, чтобы меня отвезли в нашу поликлинику, они не увенчались успехом и я поехал на маршрутке, благо есть прямой рейс. Телефон я выключил, потому что мне не нужен был лишний стресс, которого мне и так с лихвой хватило. Прибыв к терапевту поликлиники, я вкратце рассказал о том, как меня довели на работе и почему повысился мой пульс. Измерение показало, что мое давление 160 на 100. Это привело к экстренной госпитализации. А я приехал в поликлинику совершенно неподготовленным: у меня даже не было зарядного устройства для телефона. В тот вечер примерно в 17:00 мне поставили капельницу, после нее вкололи снотворное и меня сильно клонило в сон, но я не уснул, хотя еле от этого удержался. Сила воли. Я не хотел встать в 3 ночи и слоняться по коридорам поликлиники без дела и с севшим телефоном.

Я подошел к медсестрам и попросил найти мне зарядку для смартфона, на котором у меня пока еще редкий разъем USB type C. Найти не удалось. Тогда я в шутку предложил построить всех пациентов и спросить, нет ли у кого случаем тайпсишного кабеля. Это, как оказалось потом, был один из признаков «мании величия». Не найдя зарядки для телефона, я пошел в первую попавшуюся из палат пациентов, вежливо попросил зарядку типа micro USB, чтобы зарядить электронную сигарету. Зарядку получил и использовал по назначению. На часах было 9 вечера. Мне захотелось есть, так как обычно я ужинаю в 19 часов, а в больнице ужин в 17. И я также спросил медперсонал о наличии второго ужина, чтобы перекусить перед сном.

Как потом напишут в истории болезни, я «вел себя беспокойно, требовал к себе особого отношения, дополнительного питания даже ночью, был навязчив в общении», «приставал к персоналу, настаивал найти ему зарядное устройство», «настаивал на построении пациентов в коридоре и опросе», «после отбоя заглядывал в палаты пациентов, будил их вопросом о зарядном устройстве». Также ведомственный психиатр указал в истории болезни, что я абсолютно не спал в ночь с 26 на 27 декабря 2018 года. Это ложь. В тот вечер, на фоне нервного возбуждения, я постоянно звонил родным и знакомым с рассказом о ситуации, был возмущен тем, что подорвано мое здоровье в таком молодом возрасте. Потом телефон сел. Я уснул в 22 часа.

Часть 9.
Психиатр
Поиск и сбор материала
для госпитализации

Утром 27 декабря 2018 года после завтрака меня впервые вызвал к себе психиатр. Тогда я относился к нему как к «свету в конце тоннеля», ждал, что он поможет мне, успокоит и поможет разобраться в конфликте, наказать виновных. Поэтому я рассказывал все от чистого сердца, скрывая служебные подробности и применяя фильтр на гостайну. Я объяснял, как я возмущен ситуацией на работе, как приехал в больницу, рассказывал о себе, родителях, школе, ВУЗе, службе, самочувствии. Как показало время, это было ошибкой. Пока я лежал под капельницей, в управлении при участии Константина и СБ уже проводилась серьезная работа. Люди решали, как со мною поступить и как выйти из конфликта наилучшим для них образом.

Таким образом, психиатр слушал меня не с целью помочь восстановить душевное равновесие, а с другой целью – набрать максимум материала, который можно использовать для постановки мне психического диагноза и дальнейшей госпитализации в психиатрию. И он это сделал. Чего я только ни читал в своей истории болезни, когда снова смог мыслить полноценно.

Оказывается, не было в моей судьбе никакой ситуации из глав 2—3, а было на самом деле вот что (выдержка из служебной характеристики):

В течение первого года службы каких-либо отклонений в поведении и общении не проявлял, исполнял свои должностные обязанности на достаточном уровне. Впервые изменения в поведении, негативно сказывающиеся на исполнении обязанностей военной службы, появились весной 2018 года. Появились пренебрежение к сослуживцам, резкая критика поставленных руководством задач и «системы» в общем, надменность, чувство собственного превосходства над «всеми». Авторитетные мнения не воспринимал, независимо от уровня руководителя. Воспитательные беседы положительного эффекта не имели, продолжал настаивать на своих, «единственно правильных» убеждениях. В это же время начал высказывать своим сослуживцам подозрения о слежке за ним, видеонаблюдении и преследовании, принимал в отношении этого активные контрмеры. С учетом риска создания угроз выполняемой работе в марте 2018 года был переведен на менее ответственный участок службы. На новом месте до настоящего времени характеризовался замкнутым, малообщительным, «чудаковатым», с обязанностями справлялся.

Вот, оказывается, как все было на самом деле! Не было там ни ОТО, ни ОП. А был просто чудаковатый сотрудник, который ни с того, ни с сего начал критиковать поставленные руководством задачи и систему в целом. Этот документ лег в основу процесса сбора сведений о моей неадекватности. А вот еще выдержки из документов моей истории болезни:

«Неоднократно отправлял сослуживцам аудиофайлы с антироссийским, экстремистским содержанием „все неправильно живут и будут наказаны“»

«Злопамятен, спустя три года после конфликта во время обучения в ВУЗе разыскал обидчика и избил его, этим поступком очень гордится»

«Изменения в поведении в течении последних трех дней, когда обратил на себя внимание сослуживцев раздражительностью, гневливостью, отказывался исполнять прямые служебные обязанности, создавая конфликтную ситуацию. Со слов сотрудников, владея достаточной технической подготовкой, выкладывал в интернете ролики оскорбительного и экстремистского содержания с указанием на ведомственную принадлежность. На замечания не реагировал».

Комментировать написанное выше я не намерен, скажу лишь, что правды в этих словах нет от слова «совсем». Ну, разве что фраза «владея достаточной технической подготовкой».

После обеда в тот же день меня осматривали уже два психиатра, причем второй ориентировался на мнение и показания первого, также стараясь задавать максимум провокационных вопросов с целью выявить симптомы психических заболеваний. Вечером этого дня мой друг и коллега по службе привез мне из моего дома зарядку для телефона, и все мои попытки будить больных после отбоя или строить их в коридоре вдруг внезапно прекратились. Я уснул поздним вечером. Начался новый день.

Часть 10.
Психолог
Вас не смущает, что вас за сумасшедшего принимают?

Утром 28 декабря 2018 года ко мне зашел психиатр и сказал, чтобы я собирался на короткую беседу с психологом в городе. Я оделся в уличную одежду и выдвинулся на ведомственной машине в сопровождении сотрудников поликлиники. Высадили меня около психиатрического диспансера моего города, я там недавно оформлял справку на получение водительских прав. Постоял немного на улице, покурил вейп. Приехал психиатр ведомственной поликлиники и повел меня в здание. Ничего не подозревая, я проследовал за ним и попал в кабинет без ручек в двери. Там находился врач, который представился мне клиническим психологом. Я включил аудиозапись на телефоне. Далее был долгий разговор.

Сперва психолог попросил меня представиться, потом рассказать о ситуации. Я пересказал свою позавчерашнюю историю. Рассказал, как Константин довел меня до гипертонического криза, как со мной говорили ведомственные психиатры, высказал предположение о том, что сейчас коллеги пытаются подстроить медицинские результаты под то, что я якобы являюсь неадекватным человеком. На вопрос «какой смысл им это делать» я ответил, что это необходимо им для защиты себя от ответственности за неловкую ситуацию с доведением молодого офицера до таких показателей артериального давления. На вопрос «как они могут это сделать» я ответил «с использованием личных связей» и предположил, что «положить меня в желтый дом им было бы сейчас неплохо». Психолог также попытался выяснить, чем конкретно я занимаюсь на работе, но получил в ответ только лишь упоминание того, что я решаю технические задачи. Врач внимательно и с понимающим видом меня выслушал, а потом начал тестировать разные виды моей памяти (зрительную и слуховую), внимание, ассоциативное мышление, умение классифицировать карточки с картинками по смысловым группам.

Все заняло не более 20 минут, после чего психолог спросил, «не смущает ли вас то, что вас считают сумасшедшим»? Вопрос вызвал легкую усмешку, а потом я объяснил, что абсолютно уверен в своем психическом здоровье, и что мое поведение полностью адекватно ситуации. На это мне ответили, что моя ситуация сейчас очень серьезна и я могу легко потерять работу. Тогда я не осознавал, к чему он клонит и не видел никаких возможных негативных для себя вариантов развития событий. Разговор был закончен, и я вышел из кабинета на улицу, а наш психиатр и психолог диспансера остались пообщаться наедине. И тут началось…

Часть 11.
На улице
Вам очень нужно лечь в отделение, от этого зависит ваше здоровье!

На улице у здания со мной снова побеседовал ведомственный психиатр и объяснил, что обстоятельства вынуждают меня лечь в стационар психиатрического диспансера. «Вы нуждаетесь в помощи, и я не могу вас отпустить. Вас положат на обследование. Если оставить вас без необходимой помощи, последствия для вашего здоровья могут быть серьезными». Начиная понимать, к чему склоняет меня врач, я даже не испугался, а просто спокойно начал гнуть свою линию: «я с радостью лягу в этот стационар через сутки». На часах было ровно 13:00 28 декабря 2018 года.

Я отчетливо заявил, что полностью готов к обследованию (так как моя адекватность не вызывала у меня сомнений), но мне необходимо побывать на работе и инициировать служебные разбирательства по факту доведения меня до гипертонического криза и по факту подачи мне команды писать рапорт на увольнение со службы (главы 7—8). Я прекрасно понимал, что, попав в психушку, я утрачу возможность привлечь виновных к ответственности. Потому был непреклонен. Психиатр и так, и сяк убеждал меня в том, что лечь прямо сейчас все-таки необходимо, но я уже начинал волноваться о том, будет ли у меня возможность реализовать свои права.

Далее врач объяснил мне, что «вы, в конце концов, военнослужащий». И обязан лечь в психушку, если этого требует ситуация, но я тут же нашелся и ответил, что у служителя Родины сейчас по расписанию обед и он вынужден удалиться. Эту попытку уйти удалось остановить обещанием мне обеда в здании психиатрического диспансера. Что ж, пообедать в желтом доме было интересно, и я проследовал внутрь. Как показало время, это было большой ошибкой.

Часть 12.
В приемной
Пройдите в кабинет, сейчас обед
принесут

В здании мы прошли по коридору первого этажа и меня встретили двое санитаров. Я развернул перед их лицами служебное удостоверение и пояснил, что работать им сегодня предстоит с офицером ФСБ, поэтому нужно быть максимально осторожными, чтобы не сделать глупостей. Меня сопроводили до кабинета приемной, после чего ее дверь захлопнулась за моей спиной. Эта дверь тоже была без ручек. В кабинете 3 на 5 метров стояли диван, кушетка, стол, стул. За столом сидел круглолицый доктор. Я присел на кушетку. Началась трехчасовая процедура госпитализации. Я включил диктофон смартфона и объявил: «Внимание! Разговоры записываются!»

Сперва спросили фамилию и адрес. Осознав, что я нахожусь в закрытом помещении с решетками на окнах и без ручек, я почувствовал себя в опасности. Я начал звонить всем своим коллегам и сообщать о сложившейся ситуации. Типичный диалог звучал примерно так:

– Алло, дружище, меня тут в психушку кладут.

– Да ладно, не смешная шутка.

– Это не шутка, меня реально в психушку кладут. Причем в гражданскую, на такой-то улице.

– Ого, ну и ну, ты держись там и ни на что не соглашайся. Тем более в гражданскую. Будь осторожен, не оказывай агрессивного сопротивления.

– Спасибо, до связи.

– До связи.

Я прекрасно понял свой текущий статус «подозреваемого в наличии психического расстройства» и вел себя максимально аккуратно, не давая врачам повода обвинить меня в сопротивлении госпитализации. Санитары спокойно сидели в прихожей, а мы с круглолицым доктором продолжали общаться. Его целью было записать мои персональные данные в бланк на госпитализацию. Моей целью было вызвать к себе сотрудника собственной безопасности, который бы разобрался с ситуацией. Я прекрасно осознавал свою адекватность и был полностью уверен в том, что даже если госпитализация состоится, меня быстро обследуют и выпустят на работу. Главной задачей на данный момент было инициировать служебные разбирательства по факту доведения до гипертонического криза Константином и факту подачи начальником команды писать рапорт на увольнение (главы 7—8).

И я действовал трезво и хладнокровно. В определенный момент я осознал, что персонал больницы не запросил у меня согласие на обработку персональных данных и поэтому действует незаконно, объявил об этом и перестал сообщать сведения о себе. Потом появился мой будущий лечащий врач, женщина слегка за 30. Она пыталась выпросить у меня паспорт, но получила отказ. Далее меня под разными предлогами уговаривали «лечь обследоваться», но я настойчиво требовал прибытия сотрудника СБ и отказывался подписывать согласие на добровольную госпитализацию. Параллельно я звонил по телефону родным и друзьям и требовал у персонала принести обед, ибо реально проголодался. Обеда, к слову, я в этот день так и не получил. Хотя как военнослужащий и человек имел полное право поесть в установленное время.

В приемном покое появлялись все новые и новые люди, всем было крайне интересно лично увидеть кадрового офицера ФСБ, которого коллеги пытаются упечь в желтый дом. Я вел себя спокойно и постоянно озвучивал свои неизменные требования: «пришлите сотрудника СБ» и «несите обед». В ходе рассуждений вслух я пояснил, что если на меня посмеют наброситься санитары, то потом будут травмы и серьезные разборки. В какой-то момент персонал решил, что «живым им меня не взять» и вызвал с использованием тревожной кнопки отряд полиции. Двое бойцов в черной форме со шлемами и автоматами заглянули в дверь, услышали, что имеют дело с офицером ФСБ, и благополучно убыли в расположение.

Обстановка накалялась. Мне показывали все новых и новых людей в белых халатах, но никто из них так и не смог убедить меня в наличии проблем с психическим здоровьем и необходимости госпитализации. Выпускать на обед меня тоже отказывались, а я от всех этих разборок жутко проголодался. Тогда ведомственный психиатр, наблюдая все это уже около двух часов, поняла, что легко закрыть меня не получится и стала звонить своему руководству за консультацией. А я в это время уже звонил отцу и описывал веселую ситуацию, в которой находился. Потом позвонил дежурному по Управлению ФСБ и потребовал себе сотрудника СБ прямо в приемный покой. Кое-как это сработало и ко мне выехала машина с тремя людьми: моим начальником на 2 головы выше, сотрудником СБ и начальником областной медслужбы ФСБ. Я с нетерпением ждал прибытия коллег, рассчитывая на их помощь в выходе из этой мерзкой интрижки.

Часть 13.
Эффективное разрешение проблем
Мы обязательно разберемся,
только ложитесь

Сотрудники прибыли, вошли ко мне в приемный покой. Лишние люди покинули помещение. Я выключил диктофон. Мы немного пообщались. Мне в очередной раз объяснили, что ложиться надо обязательно, ведь так необходимо «обследование», что без него никак. Я четким почерком, взвешивая каждую фразу, написал 2 рапорта на проведение служебных разбирательств и передал сотруднику СБ. Он вместе с моим начальником заверил меня, что все необходимые меры обязательно будут приняты и убедил подписать согласие на госпитализацию, чтобы меня обследовали. Ничего подозрительного в «обследовании» я не видел, был уверен, что до нового года выйду с диагнозом «полностью адекватен» и смогу устроить настоящее возмездие. Но, к сожалению, подписал согласие на госпитализацию (а именно на добровольные обследование и лечение) под давлением старших коллег.

Часто спрашиваю себя, почему это сделал? А тут все просто: меня коварно ввели в заблуждение. Целью было восстановить справедливость и наказать виновных в инциденте – и я посчитал, что достиг этой цели, написав эти 2 рапорта. Далее мне необходимо было подтвердить свою адекватность, которую якобы ставили под сомнение авторитетные и компетентные люди. И я решил, что именно это мне и требуется – лечь на обследование, которое однозначно подтвердит мой психический статус абсолютно здорового и трезво мыслящего человека. На этом и сыграли коллеги.

После подписания согласия у меня первым делом изъяли служебное удостоверение. Затем изъяли все личные вещи и верхнюю одежду. Описали все отдельным документом и отправили на склад. Я познал, что означает лишиться всего, что у тебя есть: телефона, паспорта, банковских карт, кошелька, ключей от квартиры, служебной печати и даже наручных часов. Позже с меня сняли обувь и предоставили больничные тапки. Отвели в соседнюю комнату на контрольную помывку в душе. За помывкой следил круглолицый доктор. Заглянули в рот, уши, подмышки. Я уже начинал чувствовать себя вещью. Но мозг работал отлично, и потому телефон я сдал с вытащенной сим-картой и картой памяти. Их я спрятал в складках одежды. За мной пришли санитары и отвели в отделение психиатрической больницы в качестве пациента. С этого момента внезапно начался худший период моей жизни.

Часть 14.
Ад. Первые впечатления
Оставь надежду всяк сюда входящий

Молодой санитар Вадим, присутствовавший со мной в приемном покое все время, провел меня через ряд тяжелых металлических дверей без ручек. Я даже не понял, где закончилась свобода и началась моя новая реальность. В дальнем конце здания у внешней стены была комната, где мне указали на мое койко-место. Обстановка похожа была на зону, только там повсюду решетки, а тут просто сплошные металлические двери с замками без ручек и окна с решетками снаружи. И встречали меня не татуированные авторитеты, а странные, молчаливые, пришибленные жизнью люди, у которых будто бы высосали душу.

Я познакомился с седобородым дедом, который напоминал познавшего дзен мудреца, бывшим депутатом ЛДПР, которому мозг приказывал постоянно бегать трусцой, хорошим плиточником с постоянно трясущимися руками, парнем с переломанной и плохо срастающейся ключицей и многими другими пациентами психиатрического отделения больницы. Отдельного внимания заслуживает Платон – настоящий русский богатырь, который периодически орал в полный голос и стучал своим огромным кулаком по столу, стенам, дверям. Как у него только рука не ломалась от такой мощи! Не прошло и получаса, как мне поставили первый укол. Я был измотан и с радостью плюхнулся на кровать. На душе было легко, ведь виновные будут наказаны, а меня быстро обследуют и выпустят. Заодно и в психушке побывал. Как же жизнь ко мне благосклонна!

Проснулся от объявления ужина. В узком коридоре стоял длинный капитальный стол до самого окна, вдоль него расположились лавки, закрепленные у стен. За ним уже сидели все пациенты, к ним присоединился я. Санитар предавал с одного конца стола необходимое количество порций в жестяных собачьих мисках, пациенты же быстро ловили их и передавали дальше к стене. Потом раздали сильно покоцанные алюминиевые ложки, куски хлеба, жестяные кружки с мерзким компотом. Порции были адски горячими, но на вкус вполне ничего. Время приема пищи не ограничивали, по окончании каждый передавал на край стола миску с ложкой и кружку. После ужина начались расспросы обо мне, кто я и кем работаю, с чем лежу здесь. О том, что я офицер ФСБ, на тот момент уже знали все. Слухи вещь такая. Перед сном съел таблетку и вырубился.

Часть 15.
Ад. Предисловие
Забудь о том, кем ты был до

Выдержка из медицинской документации:

«29.12.2018г

Состояние прежнее. Пациент осмотрен в наблюдательном блоке. Многоречив, постоянно в движении. Недоволен режимом отделения, считает, что он «более высокого статуса и не может находиться среди сумасшедших». Разговаривает на повышенных тонах, при этом темы разговоров отвлеченные. Своего внутреннего состояния не раскрывает, негативистичен. Напоминает о том, что после выписки будет обязательно обращаться в суд с целью возмещения морального вреда. Мышление ускорено по темпу, легко перескакивает с темы на тему, отвлекается, комментирует происходящее вокруг. Критики к состоянию нет. Соматическое состояние удовлетворительное. Гемодинамика со склонностью снижения на Аминазин. Накануне вечером АД снижалось до 90 мм рт ст. на момент осмотра утром Ад 110/70 мм рт ст. Ночью спал, ел достаточно.

– р-р галоперидол 0,5% – 1,0 в/м 2 р/д (утром вечером)

– р-р аминазин продолжить до 01.01.2019г, далее отменить

– с 01.01.2019г. Т. Феназепам 1мг по 1т 2 р/д (У;В)

– таб. финлепсин ретард 400мг 0—1/2—0»

Все, что указано в выдержке – правда. Мне реально кололи эти препараты. День прошел спокойно, размеренно. Со мной беседовал лечащий врач, а я был недоволен режимом отделения. Ждал, когда же состоится обследование, чтобы поскорее покинуть это место. А оказалось, об обследовании не могло быть и речи: к тому моменту я в статусе тяжелобольного психа был помещен на длительное лечение тяжелыми препаратами. Моим родителям донесли мысль, что «их сын сошел с ума и слава богу, что удалось его так вовремя начать лечить». Это был тяжелый удар: вместо жизнерадостного энергичного сына они вдруг получили обколотый лекарствами овощ, который лишь поначалу вызывал у медперсонала проблемы, а позднее стал шелковым и покладистым как образцовый гимназист. Мать приехала в больницу, но ко мне ее не пустили – я был в «наблюдательном блоке» – закрытой части психиатрического отделения, где происходит первоначальная оценка поведения пациентов, находящихся на стационарном лечении. Течение времени продолжалось.