Текст книги "Свист на горе"

Просто лежишь себе скучаешь, полез яйца почесать, а потом понеслась. И вот ты уже на сотой странице ищешь подходящую порнушку, но она все никак не находится. А в руках приставший хер, который ты так, оголяешь немного. Он будто собирался раздеться, но сняв штаны до колен, встал и задумался.

– Голодный? – Отвлекал меня Рита от мыслей про собственный член. – Я просто как раз отварила грудку, а в холодильнике есть овощи, если хочешь.

– Ставь. Я съем все.

После короткой паузы, когда Рита уже двигалась в сторону кухни, я взял свой рюкзак и почувствовал тяжесть бутылки вина.

– У меня, кстати, есть бутылка вина! Не знаю, пьешь ли ты такое, но, если что, оно здесь. Лежит на пуфе. – Крикнул я вдогонку и ушел поссать.

Перед выходом я помыл руки и пенис. Потому что гигиену никто не отменял. К тому же, хотелось быть готовым ко всему – мало ли. Да и, вылизывая девушку, приятно думать, что она чистая. Поэтому и я слежу за собой. Взаимное уважение.

Выйдя, услышал из спальни какую-то музыку. Еще звенели столовые приборы. Внутри меня ожидала Рита, растянувшаяся вдоль постели и смотрящая в телефон. На кровати стояла маленькая подставка-стол, придуманная видимо для тех, кто любит питаться лежа. На подставке приборы на две персоны. На телевизор выведено изображение с ноутбука. Вступительные титры, какой-то фильм.

Пытаясь быть максимально тихим, я подошел к кровати и пробежался пальцами по ноге Риты. После чего легко шлепнул ее по ягодице.

– Эй, куда в уличном на кровать?! – Возмутилась она. – Или в белье или в домашнем.

– Но у меня нет домашнего.

– Твои проблемы. Так что кыш.

Я встал и начал раздеваться, пытаясь быть хоть сколько-то привлекательным. Бессмысленно. Краем глаза я увидел, что Рита смотрит в свой телефон, и я ей не интересен. Да и тельце у меня было, мягко говоря, отвратительное.

Складывая вещи на кресло в углу, я поинтересовался, что за фильм она решила мне показать.

Рита ответила, не отрываясь от телефона:

– Французский. Называется «За сигаретами». Комедия, драма.

– Неплохо. Любишь французское кино?

– Очень.

Для меня это было неожиданностью. И я поделился с Ритой, что тоже люблю французское кино. Хотя, пришел к нему недавно и еще очень много мне нужно посмотреть и понять. Рассказал, что люблю работы с Буном, хотя обычно это жвачка, но что-то в нем есть. Ну и заикнулся про некоторые работы Бессона.

Моя партнерша не перестала меня удивлять.

– Неплохо, но Бессон все-таки голливудский режиссер, хотя и француз. Я люблю настоящую Францию. Гаспар Ноэ, Брюно Дюмон, Кристоф Оноре.

– Говоря откровенно, слышал только про Ноэ…

– Ничего. Я рада, что ты интересуешься. Если хочешь, можем как-нибудь устроить марафон французского кино.

Я аккуратно лег рядом и неуверенно промямлил.

– Не знаю, детка, можно.

Когда мы устроились, Рита нажала на плей и, пожелав приятного аппетита, приступила к ужину. Я поспешил присоединиться к ней. Мы ели и смотрели молча. Казалось, она не хочет упустить ни одной детали, поэтому и молчит. А я не люблю говорить в тишину. С тишиной лучше молчать.

После трапезы и вина, которое лично я вылакал сразу, моя партнерша начала раздеваться.

На ней остались только милые синие трусики-бразильяна. А поведение стало больше похоже на нашу первую встречу. Она стала игривой и тактильной. Мне это понравилось, и я ей подыграл настолько сильно, что потерял голову.

Финальный титры встретили нас в обнимку при выключенном свете. Хозяйка лежала у меня на плече и игралась с моими волосами на груди. А я нежно поглаживал ей спину. Мы уже забыли о фильме и просто разговаривали. Про отношения, про работу и хобби, даже про погоду. Поделились краткой биографией. Я вывалил все: смерти родителей, интернат, брак и дурдом. Рита была сдержаннее. Она становилась все больше похожа на человека. Как, наверное, и я.

– Детка, ты засыпаешь.

– Да, пойдем умываться…

– Пойдем.

И мы продолжили лежать.

– Детка…

– Оу?

– Идем?

– Да…

Но мы так и не встали.

– Детка…

Тишина.

– Доброй ночи. – Шепнул я.

– Сладких снов… – Буквально промурчала она мне в грудь и засопела.

Я стал смотреть в потолок, позволяя своим мыслям меня нести.

Забавно. Порой узнаешь человека и все. Он вроде хороший, подходящий, но какой-то не твой. Ничего в тебе не трогает. А порой все, что ты знаешь о человеке ограничено какой-то мелочью, но он все равно манит тебя. Не столько тайной, хотя и ей тоже, сколько сам по себе. Он просто есть. И это задевает в тебе что-то. Заставляет о нем переживать и скучать по его компании. Хотя, казалось бы, ты вообще понятия не имеешь кто он на самом деле. А что, если он страшно храпит или голосовал за Путина?.. Интересно все-таки устроены люди.

Проснулся я от резкой щекотки по лицу. Оказалось, Рита водила у меня по носу кисточкой от пудры.

– Доброе утро, соня. Завтрак на столике, я в душ.

– Стой, а можно мне подставку?

– Подставка для вечера. А тебе нужен повод подняться.

– Я итак поднят в некоторой мере. – Указав взглядом на возвышающийся над общим уровнем одеяла холм стояка, ответил я.

– Вижу, но мне правда пора в душ. – С окончанием этих слов, женское тело мелькнуло в дверях и скрылось

Поставив себе на телефоне Синатру, я приступил к завтраку. Рита приготовила мне овсянку с фруктами и корицей, украсив это остатками вчерашнего вина. Я ел неторопливо, пытаясь насладиться моментом. Но неприятные картины из прошлого решили, что оно того не стоит.

Я вспомнил бывшую жену… И испытал странное, почти тошнотворное чувство, рожденное смешением разочарования и скуки. Мне ее не хватало. Вернее, мне не хватало той, которой она когда-то была. Или такой, какой я ее придумал когда-то. В любом случае я не был готов подпустить к себе новую женщину. Женщины страшны. Причем в любви еще страшнее, чем в гневе.

Все любящие женщины, которых я знал, возводили своих мужчин в божественную степень. А Бог, как известно, непогрешим и не имеет права на ошибку. Но мужчина – не Бог. И, когда женщина находит лишь человека со своими слабостями, ее ждет кризис веры. Любовь быстро становится ненавистью. А Бог летит с неба лицом вниз. И только когда он достигает дна, больной и разбитый, женщина довольна.

Мы с Алисой придумывали друг друга. И каждый из нас видел в другом больше, чем тот представлял на самом деле. Каждый требовал больше, чем ему были способны дать.

Я требовал воли, но хотел иметь дом. Какой толк быть героем, пускай и алкоголических похождений, если тебя никто не ждет? Если тебе некому принести свои истории?..

Она же требовала внимания. Внимания и поклонения. В ее случае это была обычная взаимность. Казалось бы, все логично. Но русский писатель имеет очень маленький запас сил. Много меньше, чем русская женщина. Она и мать, и жена, бухгалтер, повар, посудомойка, подруга и хрен знает, кто еще. Писатель всегда писатель. Как только писатель становится полноценным мужем, отцом, продавцом, столяром и хрен знает, кем еще, он перестает быть писателем. Литература жадна, и она требует тебя всего. Поэтому уважение и почитание той жене, что не ревнует мужа к литературе.

Литература ведь толкала Достоевского за игральный стол, Булгакова к дозе, Пушкина в постели дворянок. Литература привела Есенина к бутылке, Блока к проституткам, а Лермонтова к словесным баталиям. И каждый писал об этом.

Литература делала писателей беспомощными в быту и жизни. Мужчины во многом остаются детьми, особенно переходя из-под опеки матери в опеку жены. Писатель уходит дальше. И остается ребенком во всем, ведь детская фантазия сохраняется даже в автобиографической литературе. Ибо вся литература в той или иной мере автобиографична.

Многие скажут, что легко прятать пороки за литературой. Скажут, что искусство – не повод прикрывать свой мерзкий характер. Скажут, что подобные слова – ничто иное, как бегство от ответственности. Но так может сказать только обыватель. Средний человек, не способный понять каково это быть прокаженным искусством. Для него это лишь форма игр, выдумка и самообман. А фактический это болезнь. И каждая строчка – аналог рвоты, кашля, сыпи или иного симптома на выбор. Женщина для писателя – санитар его души. Или главный мучитель.

Успех тоже часто приходит с женщиной. Это или жена, или смерть. И обе лишают писателя проблем быта, отвлекающих его от постоянного цикла «думаю-пишу-думаю». Однако здесь выигрывает супруга, ибо она не ставит точку на творчестве. В основном.

В моем браке не было ни такой жены, ни большого автора. Просто два не подходящих друг другу человека, не любивших друг друга, друг друга не знавших.

– Эй, Макс. МАКСИМ!

– Да?

– Ты в порядке?

– Не знаю… Какая-то непонятная грусть накатила. Только не подумай, что это хоть как-то связано с тобой.

– Точно?

– Точно. – Ответил я и, встав, стал собирать стол.

– Ой, не надо, я уберу. Беги умывайся.

– А ты уже все? – Спросил я, но ответа не последовало.

Чувство, подобное тому, что испытываешь, оступившись со ступеньки, прошло от самых пяток до темечка, задержавшись там легким зудом. Так пришло ощущение незащищенности. И вызвана она была отнюдь не частичной наготой.

Незащищенность в моей тяге к людям. И они будто бы об знают о ней, но не говорят. Особенно женщины. Я боюсь женщин. Они мне непонятны. И непонятно кто из нас пользуется другим – чаще кажется, что мной. Даже сейчас. В последний раз, уходя из этого дома, я решил не создавать иллюзий для Риты. Но, учитывая, что я здесь, это решение – еще одна иллюзия. На этот раз, кажется, для меня.

Выйдя из ванной несколько песен спустя, я понял, что изо рта, полного пены, торчит зубная щетка. Вернулся. Сплюнул. Умылся. И только тогда смог продолжить свое утро.

В спальне я застал занятую гимнастикой Риту, одетую в обтягивающий спортивный костюм, подчеркивающий все ее выразительные части. Параллельно на экране ноутбука какая-то баба модельной внешности вела счет.

Войдя, я привлек нежелательное внимание. Девушка из ноутбука сказала что-то на французском. По интонации это звучало как подкол. Возможно Рита получила небольшую порцию стеба на тему того, что у нее дома разгуливает жирная рохля. В любом случае тренировка прекратилась.

– А ты быстро…

– Ну, знаешь, обычно я этим не славлюсь. Я – рабочая лошадка.

– Я знаю, – с ехидной улыбкой сказала Рита.

– Одеваемся?

– Ты. Мне никуда не надо. Я работаю из дома.

– А зачем так рано встала?

– Я всегда так встаю.

Во время прощания девушка поцеловала меня в щеку и пожелала приятного дня.

События развивались быстро, рождая во мне страх, что в глазах девушки мы теперь пара, но это не так. Но Риту это бы очень задело. А мне как-то не хотелось разбивать ей сердце. По крайней мере, сейчас.

– Тебя ждать вечером?

– Да, – брякнул я и покинул квартиру.

ГЛАВА 7

Не знаю какой черт дернул меня согласиться на еще одну ночевку. В любом случае нужно было взять кое-какие вещи. Например, носки и белье. Поэтому я заскочил домой – хорошо, что от работы недалеко.

Утро выдалось безлюдным, поэтому, сидя за прилавком, я мучил писаниной блокнот. В итоге родил небольшой стих в пару строф, потратив не больше часа. Впрочем, этого хватило, чтобы устать и просто таращиться в зал. На одну бутылку, которую я не могу себе позволить. На другую.

Самое сложное на работе – невозможность работать, потому что работы нет. Но и заняться чем-то другим всерьез ты тоже не можешь. Потому что все еще на работе. Смотреть кино или читать тяжело, ведь полное погружение в произведение невозможно – нужно сохранять концентрацию, ведь в любой миг могут нагрянуть люди или, упаси, начальство. Тогда остается только что-то, что не жалко пропустить или выключить.

В общем, часов до двух я смотрел в интернете видео с животными и наконец-то проверил сообщения в социальных сетях. Ничего интересного. Совсем. Если не считать корги. Корги очень милые.

Потом приехала новая партия товара. Это подарило мне хоть какое-то занятие, которое я постарался растянуть. Поэтому пересчитал все лишний раз, расклеил защиту и начал выставлять. Неспешно, но очень досконально. Даже протирал бутылочки марлей. Получалось красиво.

Когда они вошли, было около шести. Мужчина и женщина. Вместе выглядели нескладно. Он – худой, длинный, с потерянным взглядом маленьких, почти рыбьих, глаз. Весь расчерчен морщинами по сальной коже. Одет в черное. И она – маленькая, шарообразная, с крашенными крапинкой волосами, спадающими на опухшее красное лицо. Оно выглядело настолько раздутым, будто ее ударила не алкогольная зависимость, а пара грубых мужских рук. Возможно, рук, расчерченных морщинами по сальной коже.

Впрочем, я выглядел, как что-то, что должно находиться между двух этих форм человека.

На мое приветствие они не отреагировали, и я продолжил выкладку новых позиций. Однако, согласно моим обязанностям, стал наблюдать за гостями, дабы в любой момент оказать помощь или препятствовать преступлению.

Боковым зрением увидел активную жестикуляцию. Сообразил не сразу, но оказалось, пара является глухонемой. А я стал свидетелем их аналога беседы. Напряженной беседы, потому что сильнейший алкоголический тремор действовал на мужчину, как своего рода заикание. Их мимику и жесты я понял приблизительно так:

– Абрабраблх. – Вытряхивал слова из рук мужчина.

– Что? Я не понимаю.

Мужчина начал двигаться медленнее, но почему-то более угловато и грубо.

– АБРАБРАБЛХ.

– Я все еще не понимаю. Попробуй медленнее.

– АБРА-БРА-БЛГХ!

– Я все еще не понимаю!

В этот момент мужчина просто отмахнулся рукой, как отмахиваются, смотря на горящий сарай. В его глазах мелькнула какая-то тяжесть. Сложно, когда тебя не понимают. И тяжело.

После мужчина пожал плечами и показал на одну из бутылок. Женщина отрицательно кивнула. Он показал на следующую. Снова отказ. Так они перебрали около пяти вариантов, пока не остановились на бутылке «БаринЪ». Хотя, я бы назвал ее «русская рулетка», потому что вероятность ослепнуть сохранялась в каждой рюмке.

Когда они покинули магазин, я продолжил работать с поставками. Не самый плотный, но постоянный поток выровнял мне кассу, а заодно обеспечил меня занятием до самого вечера. Последней покупкой была моя бутылка красного полусладкого. Смена кончилась. А с ней и хандра.

Убив в дороге пару рассказов Чехова, я был у Риты чуть более, чем через час. Чего не сказать о ней самой. Как оказалось, девушка ушла в магазин неподалеку. И попросила меня заскочить, взять пакеты.

Подойдя, я увидел любительницу французской культуры, втянутую в оживленную телефонную беседу. Из обрывков реплик стало понятно, что она обсуждает меня с кем-то по имени Марина. Приблизившись, получил поцелуй в щеку и указание рукой на три пакета, стоящих у моей спутницы в ногах. Дескать «вот, бери».

Стоило мне все это поднять, как Рита взорвалась разнесшимся по всей улице «ой!», и попрощавшись с Мариной, вернулась в магазин. Я остался стоять с пакетами. Закурил.

Рядом развернулась забавная на мой взгляд картина. Два парня вышли с бутылкой вина и направились к велосипедной парковке. Я решил их подслушать.

– Это че за вино такое?

– Не знаю, Сань. Красное, как ты и хотел.

– Я хотел пива! Катя хотела красное.

– А разве желание Кати не закон? – С усмешкой сказал парень покрупнее.

– Не начинай…

Здесь я решил вмешаться.

– О, «Ля Тур дю При». Хорошее вино, парни. Только дайте ему немного подышать, если не хотите, чтобы вас размазало.

– А ты разбираешься что ли?

– Вроде того. Короче, хорошее вино.

– Спасибо, брат. Бывай! – Ответил Саня и вместе с другом погрузился на велосипеды.

– Ага, удачи!

Парни скрылись за ближайшим поворотом, а из-за спины прозвучал голос Риты.

– Кто это был?

– Не знаю. Какие-то парни.

– Вы выглядели, как приятели.

– Правда?

– Да. Ты со всеми что ли можешь найти общий язык?

– Сейчас я хочу найти общий язык с тобой, – ответил я, сложив затем губы бантиком и намекая на поцелуй.

Девушка улыбнулась и вскрикнула:

– Дурак! – А после перешла на шепот. – Все дома.

Раздевшись, мы направились на кухню разбирать покупки. Я поставил музыку и начал послушно выполнять задания хозяйки квартиры. К концу вспомнил, что купил на вечер вина. Оказалась, что Рита тоже. Причем такое, как мы пили прошлым вечером. И как то, которое я взял сегодня. Ей оно очень понравилось. Для меня это было неожиданностью, потому что такие вина были совершенно не из ее социальной прослойки.

Разобрав покупки, которые по словам Риты были на пару дней, а по чеку – на месяц моей жизни, я отпросился в душ. Полотенца у меня не было, и Рита радушно предложила одно из своих. Сказала, что занесет.

Я ушел в ванную, забрав музыку с собой. Не могу лишний раз без нее. Тишина меня пугает. Вернее, даже не тишина, а мысли, обитающие в ней. Мои мысли, мои травмы, мои демоны.

Девушка вошла в момент, когда я намыливал пенис, отчего тот встал, и все выглядело так, будто я дрочу.

– Ты не мог потерпеть до ужина, развратник?

– Ага, как подумаю о тебе, так сразу встает колом.

– Правда? – Смутилась девушка.

– А вот думай теперь…

Повисла пауза. Я смотрел на Риту, она смотрела на мой пенис.

– Короче, это для лица, – перебирая полотенца, заговорила она, – это для ног, а большое для тела.

Мне всегда хватало одного. Главное помнить какой стороной я протер лицо, а какой задницу.

Покинув ванную в одном только полотенце, я застал хозяйку на кухне, увлеченно заполняющую помидоры фаршем. Моего появления она не заметила, потому что телефон с музыкой остался лежать на раковине.

Пользуясь внезапностью, пристроился к ней сзади и скользнул руками под футболку. Она томно задышала. И полушепотом сказала:

– Тише… Ты же хочешь поужинать. Или нет?

– Начну с тебя, – сказал я и стал стягивать с нее белье, после чего спустился поцелуями от шеи до ягодиц; а после немного наклонив девушку, принялся вылизывать ее промежность.

К моменту, когда мы закончили, помидоры остыли достаточно, чтобы я мог ими насладиться. Не люблю горячую пищу – у меня чувствительный рот. Потом все болит и шелушится. Особенно обидно обжечь язык. Я слишком люблю им пользоваться.

Из-за ослабленных и дрожащих ног Риты мы остались на кухне. Чтобы от стула не было прохладно, я кинул ей под задницу свою рубашку. Она это, кажется, восприняла как должное.

Вилка пронзила пищу насквозь и полоснула по ушам тошнотворным скрипом. В остальном же в происходящем было что-то художественное. Что-то живописное и кинематографичное. Я твердо решил, что в одной из моих книг будет такой эпизод. Он будет как бы показывать открытость и искренность персонажей, предстающих друг перед другом настоящими, незащищенными, естественными. Нагими во всей полноте этого слова.

В этом даже будет что-то библейское – Адам, Ева и фаршированные помидоры. Чревоугодие в чистом виде. А перед ним и прелюбодеяние. Очень по-христиански.

– Как прошел твой день? – Спросила девушка, поцеловав вино легким наклоном бокала.

Меня это немного смутило. Даже несколько унизило. Но, проглотив свое недовольство, я переключился на беседу и рассказал про немую пару.

Рита рассмеялась.

– Даже представить себе не могла такое. Ты должен выступить с таким стендапом!

– Да, думаю, из этого можно что-то родить. Но мне кажется, это небольшой рассказ про глухонемых, отвергнутых обществом, алкашей, которые нашли друг друга. Любовь рождается в самых неожиданных местах. Люди такое любят и с удовольствием съедят.

– Как хочешь… Только скажи где можно будет глянуть.

– Хорошо, давай телефон.

Я открыл ей страницу моего сообщества в социальных сетях. Место общения с читателями и главный ресурс распространения моей писанины. Причем, не всегда лучшей ее части.

– Спасибо, подписалась.

– Но ты еще ничего не читала.

– Не сомневаюсь, что мне понравится.

– Ладно, дело твое… – Я сделал паузу. – А ты чем занималась весь день?

– Работала. Ничего интересного. Потом пила кофе с мамой и сестрой.

Прожевав большой кусок выпавшего из помидора фарша, я отхлебнул вина, и продолжил беседу.

– А кем ты, кстати, работаешь? Просто формулировка «в интернете» не самая понятная.

– Я частный преподаватель французского. Сейчас вот работаю с одной парой из Екатеринбурга. Мужа, он программист, пригласили в Дижон. Дали полгода на подготовку базиса.

– Дижон… Бургундия?

– А ты откуда знаешь?

Активно жестикулируя вилкой, я принялся щеголять остатками своих знаний:

– Бургундское герцогство в свое время было большим конкурентом Парижа. Я же успел поучиться на историческом.

– И там проходят историю Франции?

– Нет. Но я шел сверх учебной программы.

– А почему не закончил?

– Выбрал искусство.

– И как?

– Продаю алкоголь, нигде не печатают.

– Похоже на биографию гения. – Ответила Рита и, улыбнувшись, погладила меня ступней по бедру.

– Спасибо, очень смешно.

– Нет, правда. Не помню, чтобы хоть у одного большого писателя жизнь сложилась по схеме «у меня все хорошо, я пишу книги, и я богат».

– Сомерсет Моэм был таким.

– Исключение подтверждает правило. Слышал такое?

– Слышал…

Дальше беседа перешла в обсуждение актуальных новостей. Девушка рассказывала мне про московский митинг и пожары в Сибири. В которой, кстати, как оказалось, никто из нас никогда не был.

Забавно, но я почти не видел мою страну. Да и от ее богатств моя жизнь, если и меняется, то очень мизерно. Поэтому мне от этого пожара стало ни горячо, ни холодно.

Позже, бокал спустя, я понял, что это удар по экологии. Экологии моего быта. Ведь чем меньше экологически хороших мест, тем больше приток людей в эти места. А я не хочу, чтобы в моем городе стало тесно. Хотя, больше людей – больше читателей… Нет-нет, все равно тесно, да и экологию погубят. Впрочем, ладно, экологию и так погубят.

После ужина каждый стал заниматься своими делами. Рита листала ленту в инстаграме, а я читал, иногда отвлекаясь на разные фотки каких-то звезд, показанных моей спутницей. Тела на снимках были мне незнакомы, но у каждого около миллиона подписчиков. Даже стало интересно – кто они… Не звезды, а те, кто сделал их таковыми.

Вот какой толк жительнице Омска смотреть на случайную московскую девку, цитирующую Ремарка под фотографией на фоне Арбата? Ремарка! Впрочем, хоть не Булгакова… Ладно, наверное, это зависть. Мне, может, тоже хочется, чтобы меня цитировали словами, которые я не говорил. Или еще лучше – хочу, чтобы их вырвали из контекста. «Твоя женщина – главный столп твоего успеха. Помни это, когда захочешь снова разбить ей сердце» – глупее и цитатнее я придумать, увы не смог. Это тоже будет в одной из моих книг… И моей радости не будет предела, если это сработает.

Увидев, что я нахмурился, Рита поцеловала меня в щеку, вернув мой заблудившийся разум обратно в комнату. Я вернулся к чтению.

Мы снова выглядели, как пара… Постоянно вращая эту мысль, я лучше не делал. Стоило сосредоточиться на хорошем – у меня есть пища, алкоголь и абонемент на секс. Ешь, пей, трахайся. Будто и не нужно большего…

Но в тот же момент при мысли об этом меня стало щемить. Я просто не могу представить себя в такой жизни. Вот мы с Ритой встаем, делаем зарядку, едим какую-то здоровую еду, а потом что? Я пишу, она учит, мы трахаемся; а после обсуждаем новости и планируем поездку на Лазурный берег с ее семьей. Ее отец меня ненавидит, мама в лучшем случае терпит, а сестра тайно хочет, чтобы я ей присунул. Возможно я даже иду на заочное, получаю диплом по рекламе или журналистике, пишу в журналы. Где-то в тридцать два Рита рожает красивого мальчика, похожего на маму. На отца он похожим не будет. Сложно быть похожим на ничто. Такая жизнь точно меня избалует, а баловни редко похожи на людей.

А литература? Что станет с ней? Что я буду писать? «У меня все хорошо, люблю свою жизнь.» И кому это надо? Те, у кого все хорошо, редко думают про остальной мир по-настоящему. Страдальцы не столь эгоцентричны. Каждый страдалец в душе надеется, что он не один такой. Что соседу тоже паршиво. И водителю автобуса паршиво. И даже той милой девчонке с работы тоже паршиво. Счастливцы желают счастья по инерции от своего, страдальцы желают боли от чистого сердца.

От мыслей меня отвлек телефон, известивший о поступлении заработной платы. Казалось бы, мелочь, но ее было достаточно, чтобы отвлечь меня от тяжелой картины счастливого будущего.

Я продолжил читать и не заметил, как уснул.

ГЛАВА 8

Открыв глаза, я увидел знакомую картину. Рита, француженка на экране, гимнастика. Зажмурившись, снова провалился в сон, только сладость его была недолгой.

Мне снилось, что я нахожусь на церемонии вручения какой-то важной литературной премии. Самая престижная номинация – роман года. Ведущий объявляет меня. Я поднимаюсь для получения награды, но из-за кулис выбегает Рита в свадебном платье и, сделав сложный борцовский прием, сбивает меня с ног. После чего, взвалив на плечо, уносит к алтарю. И вместо премии я получаю свидетельство о заключении брака.

Меня бросило в холод, и я проснулся. Оказалось, в комнате было открыто окно, и резко поднявшийся ветер ворвался в дом. Моя спутница поспешила что-нибудь надеть, а я сильнее вжался в теплое одеяло.

Было около полудня. Среда.

– Доброе утро, – шепнула упавшая рядом девушка.

– Есть что-нибудь выпить?

– Как грубо. Ни привета, ни доброго утра.

Мне стало не по себе. Я услышал в этих словах, нет, даже увидел Алису. Радужные шорты, черная майка, мордашка, похожая на какого-то милого зверька типа ласки. А ведь этот милый зверек способен убить противника в десять раз превышающего его в размерах и оттого не стесняется быть агрессивным. Это очень роднит их с моей бывшей, которая будто снова нависла надо мной с одной из множества своих претензий…

– Макс?..

– А? А, да, извини… Так есть что-нибудь выпить?

Рита промолчала, нахмурив лицо, и посмотрела на меня с укором. В тот же момент она снова стала Алисой. Только менее привлекательной ее версией…

– Ой, блять, понятно! – Огрызнулся я и, встав с постели, направился в кухню. Если меня не подводила память, там оставалась полупустая бутылка вина.

После пары глотков алкоголь кончился. И я решил идти за добавкой. Рита молча ходила за мной, изредка тяжело дышала, и явно хотела что-то мне сказать.

– Куда ты? – Наконец нарушила она тишину.

– За бухлом.

Девушка встала в позу и голос ее стал тверже.

– Ты не можешь здесь пить, когда я работаю.

– Бросай работу.

– Папа меня убьет.

– А меня убьет алкоголь. Мы все чем-то жертвуем.

– Ты не будешь сейчас здесь пить.

– Ну, значит, я буду пить дома. Подай мне вещи, не хочу идти в спальню в обуви.

Ее лицо обезобразилось в гримасе

– Не уходи.

– Не указывай мне. Принеси вещи.

– МАКСИМ!

– Хорошо, я сам пройду.

После этих слов девушка попробовала в меня вцепиться, но я машинально замахнулся, и она остановилась, после чего буквально завыла. Тупая девка. Видимо все-таки решила себе, что мы пара. Вместе теперь и навсегда. Дальше только родители, совместный отдых и свадьба. Ага, да, я на это не куплюсь. Только не снова. Мне твои дешевые слезы по боку – реви себе, сколько хочешь.

Собрав вещи, я вышел. Меня уже не пытались остановить. Даже больше, меня стали гнать на все возможные адреса всех возможных направлений. Больше я не был особенным. Теперь такой же, как все мужчины. Мне лишь бы жрать, спать, да член пристроить. Грубиян, алкоголик и эгоист.

– Ну, так раз такой обычный, так чего это ты повелась на меня, дура? Может быть, это ты виновата, что увидела во мне черт знает кого и что-то там себе надумала? – Крикнул я в конце, но дверь уже закрылась, заполнив подъезд гулом.

Прежде чем вернуться домой, я зашел на работу и нарвался на недовольную Кристину. Как оказалось, на последнем приеме товара я просмотрел большую партию пива с подходящими сроками. Теперь это пиво нужно было срочно продать, чтобы не пришлось ставить его на уценку. И это оказалось отличной новостью, потому что я был готов рвать и метать, даже зная свою неправоту. Но уценка спасла меня от ссоры с напарницей.

Ведь, не считая съеденных начальством нервов, уценка – это лучшее, что может быть с тобой в алкогольном бизнесе. Потому что это пара дней в месяц, когда можно взять отличное пиво в половину, а иногда и в треть от его стоимости.

Думая о том, как буду потягивать холодное пиво, смотря мультики и наворачивая на вилку лапшу из пакета, я пропускал недовольство Кристины мимо ушей… Можно было взять целую коробку – она как раз идеально входит на полку в холодильнике. А Кристине скажу, что раз это моя вина, то я все и куплю, чтобы у нас не осталось просрочки. Все равно мы получаем процент от общих продаж, а, значит, каждая покупка возвращает мне немного денег обратно в карман. И в этом плане уценка становится еще лучше, ведь, учитывая процент возврата, я покупаю восемь литров пива всего за пару сотен. Бутылка сносного вина стоит столько же. Такая вот математика.

Дома, потягивая пиво, я понял, что, рассматривая свою квартиру, я не вижу ее в настоящем. Я вижу ее в прошлом. Приятном прошлом, где жив отец, и мы смотрим вместе вторую часть «Терминатора». А еще также пьем пиво, наслаждаясь парой папиных стейков. Он рассказывает мне какую-нибудь странную отцовскую историю, цитирует книги Довлатова и фильмы Гайдая. А я завороженно слушаю.

Этот черт умел красиво говорить и всегда чувствовал момент, когда собеседнику нужна шутка для разгрузки мозга. Можно было бы многому научиться, но я тогда был юн, глуп и склонен к бунту. А потом отец умер.

По щеке пробежала небольшая слезинка. Я поднял пиво над головой. Мне было приятно думать, что с той стороны, если она есть, папа поднял свое. Мы стукнулись, и мои мысли побежали дальше.

Я вижу времена, когда мы с Алисой планировали ремонт. Вижу, как ютились на маленьком диване, где единственной возможностью для совместного сна был только сон в обнимку. Потом у нас появилась большая кровать, чтобы у каждого было место. Но Алиса все равно прижималась ко мне, заставляя ежится и смещаться к стене. Я часто не высыпался из-за этого. Теперь у меня достаточно места на кровати, чтобы чувствовать себя на ней одиноко.

Слезы ударили из обоих глаз и медленно побежали, капая на ноги. А я все пил и пил. Пил и плакал. Плакал и копошился в прошлом, вместо того, чтобы посмотреть в размазанное от слез настоящее.

В каждом метре квартиры какая-то боль. В брошенных в угол носках, в висящей на стуле рубашке, в разводах клея на обоях. Но я люблю это место. И не потому что оно мое. На самом деле оно мне не принадлежит. Как по сути и жизнь. Ведь любая случайность, будь то пьяный подросток в папиной машине или нарушенные нормы строительства, могут меня ее лишить. Я не выбирал, когда родиться, и вероятно не выберу, когда умереть. Это не моя жизнь. Это жизнь, которую я живу. И в большей мере владею чужой жизнью, чем своей – потому что решиться на убийство другого легче. Да и процесс часто интереснее. Ну, мне так кажется.