Текст книги "Взмах над морем"

Я начинаю паниковать и дёргаю рукав ещё раз, но толку снова нет. И тут до меня доходит, что нужно просто плюнуть на кожанку и снять её. Я стягиваю куртку с левой руки и ещё раз дёргаю правой, но оторваться от мужчины всё равно не могу. Кожанка безвольно висит на моей правой руке, болтаясь между мной и мужиком, из-за чего бежать становится ещё неудобней. Видимо, незнакомец сжал вместе с кожанкой и кофту. У меня непроизвольно выходит взвыть от разочарования.

– Не боись так, ща оторвёмся!

Мужчина поворачивается в мою сторону, стараясь на меня посмотреть (хотя на деле его взгляд блуждает где-то за моим плечом), и подмигивает. Его самодовольное лицо кажется мне до тошноты мерзким. Хочется врезать мужику от всей души, но я вовремя осознаю, что тогда нас нагонят те мужчины и женщина, а чего ожидать от них, я не знаю. Чёрт!

Незнакомец резко сворачивает, и я чуть не падаю – ноги, не ожидавшие такого приключения, переплетаются в узел.

– Ну, ты чё!

Говорит он это таким простым и в то же время разочарованным голосом, будто я сделал неправильный ход в шахматах, а не чуть не пострадал по его вине. Мне снова хочется врезать этому мужику. Вот же козёл!

Он оглядывается назад, чтобы проверить, оторвались ли мы. Поняв, что за нами всё ещё продолжается погоня, мужчина начинает бежать ещё быстрей. Я же думаю, что больше никогда не смогу почувствовать своих ног.

Адская боль, вызванная непривычкой бега, заполнила икроножные мышцы. Мужик бежит, сильно шатаясь, отчего нас то и дело заносит то влево, то вправо, и я поражаюсь, как нам всё ещё удаётся не рухнуть. Ну, хотя бы ему. Я, может быть, и умудрился бы устоять. Мужик, видно, непроизвольно, ещё сильней вцепляется в мою руку, и теперь начинает болеть ещё и она. Точно синяк будет.

Мы опять сворачиваем и вдруг оказываемся на какой-то тихой безлюдной улице. Спальный квартал, догадываюсь я. Странно, что незнакомец привёл нас сюда – мне казалось, что ему нужно тёмное место, где он сможет остаться незаметным, но тут вовсю горят уличные фонари.

Из некоторых окон разливается яркий жёлтый – или, реже, белый – свет. Я успеваю краем глаза увидеть, как из поворота, откуда мы прибежали, показываются наши преследователи, прежде чем мужчина опять дёргает меня в сторону. Теперь мы мчимся по узкой тропинке между домами. Тут нет фонарей, но на улице не настолько темно, чтобы нас вообще не заметили. Мы добегаем до какого-то старого сарая, и мой похититель пролезает внутрь его через дырку, образовавшуюся среди сгнивших досок, потащив меня за собой.

– Фу-у-у-х!

Его тяжёлое дыхание слышится как из рупора. В сарае, несмотря на проблеск света из отверстия, очень темно и пахнет сыростью и старостью. Мужчина наконец отпускает мою руку, и потрёпанная, помятая после бега кожанка падает на пол. Я морщусь, когда где-то раздаётся тихий плеск, – надеюсь, на полу просто вода и ничего больше. Предплечье, за которое меня держали, разражается тупой болью, и ему вторят ноги. Скоро адреналиновый эффект пройдёт, и мне станет совсем хреново.

– Ты только не кричи, малой. Если будем вести себя тихо, они нас не найдут.

Но мне хочется кричать! Даже не кричать – орать! Раздражение, злость и омерзение витают вокруг меня темной аурой. Главный вопрос так и норовит выскользнуть наружу: какого хрена?! Но я молчу, потому что ещё больше я хочу не проверять, что будет, если нас обнаружат. Что бы им ни было нужно от этого мужика – теперь уже будет нужно и от меня. Поэтому мы оба молчим, пытаясь восстановить дыхание. Я почти задыхаюсь, и складывается ощущение, что из-за наших громких вдохов и выдохов снаружи нас слышно куда лучше, чем если бы мы разговаривали вслух. Я стараюсь дышать тише и реже, но от этого становится только хуже.

Кажется, проходит целая вечность. Боль от синяков, вновь ноющий шрам, гадкий запах сырости и гнили, а ещё вонь, исходящая от незнакомого алкоголика, смешиваются во мне в отвратительный коктейль, и я буквально чувствую всю эту мерзость на своём языке. Начинает тошнить.

Мы ждём бесконечных шесть-семь минут, пока мужчина наконец не прерывает тишину.

– Эгей! Как всегда!

Мужик противно смеётся, и при этом всё его тело шатается. Я слабо понимаю, о чём он говорит, но уточнять у меня никакого желания нет.

– Всегда срабатывает, малой, меня ещё ни разу тут не ловили. Идиоты! Я бы в такие места первым делом заглядывал, если бы кого-то искал.

– Класс.

Фраза, состоящая из одного слова, получается хриплой, смешанной с выдохом, и я не уверен, что мой сарказм вообще услышан. Впрочем, это неважно. Поскорей бы уже отсюда уйти.

– А я смотрю, ты вообще спортом не занимаешься. Ты чё, парень, это же… Это же во!

Мужчина пьяно машет, силясь мне что-то объяснить, но для меня он, в лучшем случае, как танцующая обезьяна. Хотя нет, в её танцах и то больше смысла. Незнакомец продолжает что-то бормотать и нелепо размахивать руками, но логика всего этого исчезла окончательно. Я пытаюсь незаметно и медленно уйти.

– Э, ну ты куда это? Постой, говорю! Ну не спеши, постой!

Пьянчуга опять хватает меня за руку – к счастью, на этот раз левую, – и сам подходит ко мне поближе.

– Ты это, не обессудь. Прости, что схватил так, я это… По дурости.

Он смотрит прямо в глаза, из-за чего мне становится очень неуютно, но зато кажется, будто говорит он абсолютно искренне. Пьяные глаза слезятся, и мне приходится приложить усилия, чтобы не забыть, что это не слёзы раскаяния. Злиться на незнакомца почему-то не выходит, и это очень раздражает. Тот всё продолжает бормотать извинения, и я в конце концов сдаюсь. Решив, что ругаться с нажравшимся мужиком – не лучшее развлечение, я отвечаю, что всё в порядке. И тут же задаю вопрос, поддавшись любопытству.

– Кто за нами гнался?

Если уж я влип в эту историю, то хочу хотя бы знать все её подробности.

– А!

Мужчина сначала машет рукой, мол, это фигня, а потом начинает смеяться.

– Телефон я у них украл.

– Что?!

Я думал, что он задолжал денег или по пьяни влез в драку, но воровство – это не то, чего я мог ожидать. Я стою изумлённый и таращусь на собеседника. Так, оказывается, нас пытались догнать не качки-громилы, а потерпевшие? Чёрт! Если бы я сразу это знал!.. Нужно было всеми силами остановить этого мужика, чтобы ему не удалось сбежать.

Боже, я что теперь, соучастник? Надеюсь, те ребята не смогли рассмотреть моего лица, я не хочу увидеть его на доске объявлений с надписью «Разыскивается»… Украл телефон, ну конечно. Перепродаст по дешёвке и на полученные деньги купит себе несколько бутылок плохого пойла. И выпьет всё в один день. И будет счастлив. И срать он хотел на то, что нарушает закон и что забрал у кого-то не только сам телефон, но и личные фотографии из отпуска, например, воспоминания о котором хотелось навсегда запечатлеть, или важные файлы по работе, которые хранились в заметках и из-за пропажи которых человека могут запросто уволить. А этому пьянице вообще нет никакого дела ни до кого и ни до чего, кроме горячительных напитков. Отброс общества, не иначе.

– Какого чёрта?! И ты впутал в это ещё и меня!

– Ну прости, малой. Прости. Да ты не парься, нас же не засекли! Хочешь, я те часть доли потом отдам?

Я презрительно морщусь. Это мерзко.

– Не нужны мне твои деньги.

Я замечаю, как мужчина облегчённо расслабляется, – явно обрадовался, что не придётся делиться деньгами. Охренеть! Становится ещё более мерзко. Как можно было докатиться до такого?

– Ты должен вернуть телефон.

Мужик пьяно булькает – видимо, это у него смех такой, – а потом пару раз хмыкает.

– Ты серьёзно это, малой? Дурак, что ли?

Меня опять накрывает желанием хорошенько набить его бухую рожу. Голос мой начинает звучать угрожающе, хотя сам я понимаю, что в случае чего ровным счётом ничего ему не сделаю.

– Я не собираюсь участвовать в преступлении! Так что раз ты втянул меня в это, то теперь мы должны вместе вернуть телефон. Не повезло тебе.

Последние слова я произношу, разумеется, с сарказмом, но мужик, судя по его реакции, похоже, этого не понимает.

– Слушай, малой, мне надо семь…

Я не даю ему договорить, резко оборвав.

– Не надо этого. Мы оба не дураки.

Мужчина внимательно смотрит на меня, пытаясь предугадать моё поведение, а потом тяжело выдыхает. Неприятный поток перегара вырывается из его рта и окружает нас, будто сжимая меня в удушье. Тошнить начинает серьёзно.

– Мы их всё равно теперь не найдём.

Он пожимает плечами, пытаясь изобразить сожаление. Правдоподобно это у него не выходит, и сцена с раскаянием получается максимально жалкой. Мне хочется возразить мужчине, сказать, что это не так, что мы легко найдём этих людей, ведь он знает их, а ещё они наверняка напишут заявление о краже. Но потом я понимаю, что мужик прав. Не надо быть экстрасенсом, чтобы догадаться: он украл телефон у первых же бедняг, которые попались ему под руку. Он понятия не имеет, кто они. И в полицию ведь тоже не пойдёшь – меня арестуют вместе с реальным вором. Кто будет проверять, вру я или говорю правду насчёт того, что оказался в этой ситуации случайно? Меня привлекут к ответственности!

Хочется придумать что-то ещё, но в голову, как назло, ничего не приходит. Это добавляет к и так уже огромной мусорке неприятных ощущений и чувств бессилие. Что же делать?

– Да ты не нервничай так, а. Нашёл, из-за чего кипиш устраивать. Такой паинька.

Меня перекашивает от этой издёвки. Я пытаюсь опять выйти из сарая, и на этот раз мужик ковыляет за мной.

– Понимаешь, малой, жизнь такая…

«Не жизнь такая, а ты такой», – проносится у меня в голове. Но вслух я ничего не отвечаю.

– Эй, эй! Да чё ты, малой, так взъелся?

Я от души начинаю отчаянно стонать. Малой, малой, малой, малой, малой, малой, малой, малой…

– Вот тебе хотелось чего-нибудь очень-очень сильно? А, малой? Ну вот чтоб прям ты очень чего-то хотел? Не знал почему, но хотел-хотел? Вот и я хочу. И мне для этого нужны деньги.

В голове невольно рождается ассоциация, как я хочу устроить для нас с Лилией полёт на воздушном шаре. А мужик говорит об алкоголе. Как же мерзко, что две такие вещи оказываются рядом и становятся объектами одного сравнения. Нет. Нет в этих желаниях ничего схожего между собой.

– А если ты чего-то хочешь-хочешь, то оно… Ну, ты всё ради этого делаешь.

Я усмехаюсь.

– Если я что-то и делаю, то только в рамках нормального поведения.

Мужик производит резкий гортанный звук, отшатывается, почти падая, и неприлично ругается из-за этого.

– Да никто, малой, ничего не делает в рамках «нормального поведения»! Нет никакого «нормального поведения»! Ты мне тут ещё про пришельцев давай начни затирать! Поведение! Ха! Нарушил ли я закон? Разумеется. Но «нормальное поведение»? А чё я сделал-то? Своровал! Обманул! Да люди каждый день врут! Что это, если не норма?

Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на собеседника. Его лицо, всё поплывшее, в слабом освещении отдаёт неестественной желтизной, но выражает веселье. Он точно уверен в своей правоте.

– Ты знаешь, малой, у меня машина есть, Toyota Comfort. Старая колымага, но когда-то была о-го-го. Да не суть!

Мужик машет рукой и от такого резкого движения опять косится вбок, соприкасаясь кончиками пальцев с землёй.

– Я на ней как-то гнал по трассе и случайно сбил кого-то: то ли пацана, то ли женщину. И я, пока меня никто не спалил и номера не запомнил, – фиг же его там знает, может, тот человек выжил – смотался. Уехал, сбежал, понимаешь, малой? И чё? Нарушил я закон? Да, каюсь. А «нормальное поведение»? Не-е-е-т. Потому что это нормально для людей – убегать. Потому что это нормально для людей – спасать свою шкуру. Ну, чем бы я помог тому, кого сбил, если бы меня поймали? Деньгами? Так деньги тому незачем. Моральной поддержкой? Так от меня она ему не нужна. Он бы меня послал куда подальше, вот и вся моральная поддержка. Понимаешь, малой? Ничего я не нарушал. Жизнь такая.

Услышанное повергает меня в шок. Чужие слова никак не хотят укладываться в голове, потому что я не хочу осознавать их смысл. Что сделал этот алкаш?! Я убеждаю себя, что просто неправильно разобрал его пьяный лепет. Мне хочется, чтобы это был бред моего воображения. Мне хочется наорать на мужика. Хочется высказать ему такое, что он на всю жизнь запомнит. И я буду прав. Но мужчина отвратительно пьян, и неизвестно, насколько опасен. Мозг уверяет, что подобный тип угрозы представлять не может. В то же время этот же мозг просит быть осторожным и от греха подальше не влезать в конфликт с незнакомцем.

Мне хочется хотя бы объяснить, что всё, что наговорил сейчас мужик, – полная чушь, что нельзя всегда всё спихивать на других или на жизнь, что нужно уметь нести ответственность за свои дела и слова, что оправдать поступок, который вредит другим, невозможно, но я лишь больно прикусываю собственный язык. Конечно, соблазн вдолбить этому пьянице, что он может делать что угодно лишь в том случае, если это никак – абсолютно никак! – не влияет на кого-то ещё, велик, но рот отказывается открываться. Даже слабое угуканье не может вылететь из моего горла. Голова нещадно трещит. Речь мужика походит на белый шум, который с каждой секундой всё больше и больше сводит с ума. Я готов уже разрыдаться от желания, чтобы меня оставили в покое, оставили одного.

– Так что ты, малой, не переживай так сильно. Чё ты? Ты запоминай, что я говорю, запоминай. А то, знаешь, в последнее время все что-то всегда переживают. Из-за каждой мелочи. Каждой! То не делай, это не трогай… Да тьфу и блин! То заденешь нежные и особенные чувства какого-нибудь оборванца, то экологии навредишь. Сто лет люди делали, что хотели, и всё было хорошо, все были довольны. А теперь экология! Понапридумывали фигни всякой, лишь бы мозги нам парить и деньги экономить, делая не пластмассовые, нормальные, трубочки, а бумажные, которые прям во рту и размокают. Ты думаешь, те богачи, которые гнались за нами, будут плакать из-за этой мобилы? Да они новую себе купят, и всё! Вот ты видел когда-нибудь, чтобы человек, после того как у него украли телефон, без него ходил? Нет, они всегда просто-напросто покупают ещё один. Я думаю, что пропажа телефона – это ни для кого и не проблема. «Потерялся? Ничего, купим новый». Вот если бы они не покупали новых, если бы для людей были бы важны телефоны, если бы они оплакивали их, то это было бы совсем другое дело. Я разве монстр, чтобы красть вещь, которой дорожат? Если бы я был уверен, что после того как я заберу у человека телефон, он не станет больше никогда в жизни покупать другой, то я бы не стал воровать. Я разве монстр? Нет!

Мы делаем петлю и возвращаемся на дорогу, где находится пекарня. Мужик всё не отстаёт, ведя свои странные проповеди, и я начинаю паниковать, думая, как дойти до своего дома так, чтобы он не узнал, где я живу. Плутать, наматывая круги, пока он не выдохнется и заснёт прямо посреди дороги? Тогда я уже смогу спокойно наконец вернуться домой. Но, скорей всего, вырублюсь раньше я сам, и это я буду валяться посреди дороги. Может, просто послать этого пьяницу? Небезопасно. Как же от него отделаться?..

– Ты, малой, помни: если чего-то хочешь, то стремись к этому, даже если остальные говорят, что ты не должен так поступать. Откуда этим остальным знать, что тебе делать, а?

Мужик копошится в карманах и достаёт оттуда пачку бумажек. Половина их летит на дорогу, и ветер, обрадовавшись новым игрушкам, сразу подхватывает их и раскидывает ещё больше. Мужчина протягивает одну мне, а остальные небрежно, скомканно засовывает обратно в карман. Бумажка вся помятая, что меня нисколько не удивляет, а на потёртой поверхности чёрной ручкой написан номер телефона.

– Ты, малой, хороший, мне нравишься. Бери мой номер, слышишь? И звони. Всегда, когда захочешь что-то сделать. Ты не стесняйся. Понимаю, знакомы мы плохо, но, поверь, я мужик что надо. Ты звони, когда приспичит, не стесняйся, слышишь?

Мне хочется тут же выкинуть этот мусор, но собеседник не отводит глаз, на удивление долго сосредоточив взгляд на мне. Я содрогаюсь и засовываю бумажку в передний карман джинсов.

– А потом всю жизнь проводить в бегах или за решёткой?

Я вскидываю скептический взгляд на собеседника. Сколько раз его уже ловили правоохранители? Или он такой ловкий, что его ни разу не находили?

– Не, ну ты, малой, не загибай. Не пойман – не вор, ну и всё такое. Я ж не говорю тебе, что надо через закон переступать. Я говорю: «Не сдавайся!»

Я снова усмехаюсь.

– Да нет, похоже именно на то, что говорите. Вы сами только что закон нарушили, «стремясь к желаемому». Вы уж определитесь.

Мужик шмыгает носом, чихает и трёт глаза.

– Да ты не сравнивай, у меня ж выбора нет – мне приходится. Да и я аккуратный. А ты аккуратный? Да не, неважно, ты меня не слушай… Не слушай дурака. На нары не надо. Этого и я не хочу. Но у меня выбора нет, понимаешь? Вот говорят, что выбор есть всегда. У меня нет! Нет его у меня! Мне приходится!

Он срывается на крик и орёт так, словно оправдывается, будто я обвинил его в чём-то неприличном. Незлобно кричит, но горячо, ярко. Руками трясёт. Мне это начинает казаться комичным.

Я сворачиваю направо, не доходя до пекарни. О том, что я здесь работаю, ему тоже не стоит знать, а то заявится ещё как-нибудь, потребует еды или, что хуже, опять начнёт разговор.

Я уже не чувствую ног, вместо них – бездонная дыра боли. Переставляю я их чисто механически, и поэтому каждую секунду мне кажется, что я сейчас упаду. Незнакомец тоже еле держится на ходу, весь шатается и дёргается. Клетки моего мозга уже делают ставки, решая, кто из нас двоих упадёт раньше. Рана на животе начинает болеть сильней, явно не улучшая ситуацию. Надеюсь, она хотя бы не будет кровоточить. Конечно, порез несильный, но и я в медицине не разбираюсь. Синяк на правой руке тоже ноет. Боже!..

– Да это неважно. Эх, сейчас бы бутылочку… Ты что любишь? Водку? Настойку? Или ты богатый и любишь коньяк? Ох, как давно я не пил коньяк! Всё бы отдал… Слушай, малой, а у тебя его нет, а? Поделился бы. Жадничаешь? Тогда я куплю! Хочешь, весь телефон отдам? Он, конечно, намного дороже стоит, но раз такое дело… Всё равно он легко мне достался. А? Хочешь? Ты можешь его вернуть, или что ты там хотел с ним сделать?.. Все в выигрыше! Ну чё, по рукам? А? Ты что, молчишь, что ли? Соглашайся, малой! Соглашайся!

Я смотрю на мужчину, шатающегося из стороны в сторону. Когда он подходит достаточно близко, всегда задевает моё плечо своим, толкая. Я поражаюсь, как этот пьянчуга ещё может ходить и говорить так, что его, пусть и не всегда, но можно понять. Сколько он выпил?..

Взгляд мужика плавает в пространстве, не останавливаясь на чём-то конкретном даже ни на секунду, но я знаю, что он ждёт моего ответа. Он вообще слишком хорошо соображает и ориентируется для человека, который еле передвигает ноги. «Практика!» Я издаю безразличный смешок. Практика, это точно.

Я раздумываю над тем, поверит ли мужик, что у меня в помине нет никакого коньяка, или посчитает, что я вру, и с ещё большим усилием начнёт со мной торговаться? Что мне делать во втором случае? Если я буду огрызаться, то он точно решит, что я просто жмот и не хочу с ним делиться, но не отстанет.

Время идёт, и я понимаю, что чем дольше я тяну с ответом, тем хуже мне же и будет, но так и не могу придумать, что ему сказать.

– А! Ты чё, жмотишь, малой?

Ну вот, началось. Думай, тупая голова, думай!

– Тебе что, телефон уже не нужен? Или ты ещё что-то хочешь? Раз молчишь, значит коньяк у тебя есть, просто отдавать ты его не хочешь. А? Верно говорю, малой?

Я готов закричать от бессилия, но тут у меня наконец появляется идея. Я молниеносно продумываю дальнейший план действий и резко останавливаюсь.

– Хочешь коньяк?

Я стараюсь произнести это посолидней и без неприязни. Мужчина начинает скабрёзно лыбиться.

– О, наконец переговоры начались. А то я как со стенкой, ей-богу. Ты, я смотрю, не особо общительный.

Я пытаюсь изобразить на лице улыбку. На самом деле, сегодня мне уже приходилось наигранно улыбаться посетителям, когда я спрашивал о воздушных шарах, но тогда посетители улыбались мне в ответ, были добры и воспитанны, и от этого моя улыбка сама по себе превращалась в искреннюю. Сейчас же я вообще не могу назвать то, как раздвинулись мои губы, улыбкой. Остаётся надеяться, что мужик своими замыленными тающими глазами не заметит открытой неприязни на моём лице.

– Давай так…

Я говорю размеренно и громко, чтобы он точно всё понял.

– У меня нет коньяка, но я готов его тебе купить. За телефон. Только за телефон – бутылку коньяка. Видишь тот магазин?

Я кивком указываю на продуктовый и краем глаза слежу за реакцией пьяницы.

– Мы сейчас зайдём туда, и ты выберешь любой коньяк, какой захочешь, а я оплачу.

Незнакомец недоверчиво бурчит и пытается сосредоточить взгляд на мне.

– Любой?

– Любой. Но ты отдашь мне телефон. Согласен?

Он шмыгает носом, что-то обдумывает и, улыбнувшись во все тридцать два зуба, кивает, счастливо смеясь.

– По рукам, малой, я согласен. Ух, тысячу лет не пил коньяк! Напиток аристократов! Богов!

Мечтательно улыбаясь, мужик начинает шагать быстрей. Благо, его было нетрудно уговорить. Продуктовый находится через дорогу, и нам надо пройти через пешеходный переход. Красный танцующий человечек по ту сторону проезжей части предупреждает об опасности и просит остановиться. Я сбавляю шаг, собираясь дождаться зелёный сигнал светофора, но вижу, что мужчина и не думает останавливаться, – наоборот, ускорив шаг, он бежит к противоположному тротуару. Ему явно не терпится добраться до магазина с заветным алкоголем. Белый Ford Focus, даже чуть-чуть не притормозив, проносится в каких-то жалких десяти сантиметрах от спины мужика, и у меня на несколько секунд в испуге замирает сердце. Сам же мужчина даже не оборачивается – он уверенно идёт к своей цели, не видя на своём пути никаких препятствий.

Почти дойдя до конца дороги, пьяница неожиданно падает. Я недолго жду, рассчитывая на то, что он сейчас встанет, но ничего не происходит. Меня одолевает беспокойство, и я смотрю на светофор. Резвый красный человечек указывает на цифру девять, затем восемь, семь… Я не дожидаюсь, пока загорится единица, и со всех ног бегу к мужчине. Конечно, было бы куда проще сейчас уйти, оставить его разбираться со своими проблемами самостоятельно и наконец избавиться от него, но я понимаю, что не могу бросить его вот так, на дороге, да ещё и не поняв, что с ним.

Перед нами останавливается какой-то грузовик. Темноволосый водитель выглядывает из окна и смотрит на нас. Видно решив, что мы просто два алкоголика, и даже ничего не спросив, он ворчит, оглядывается по сторонам, убедившись, что на дороге больше никого нет, разворачивается и объезжает нас по встречной полосе, несмотря на то, что ему горит красный. Я наклоняюсь, чтобы лучше рассмотреть своего недавнего похитителя, и дотрагиваюсь до его руки.

Мужик что-то недовольно бормочет, ругаясь матом, и пытается встать.

– Малой, подсоби… Помоги подняться, а…

Первая реакция – радость, что он жив, следом – раздражение от всей этой ситуации в целом. Надо было просто уходить, а не переживать за этого алкаша. Сам себе проблемы создаю. Тем не менее, я протягиваю руки и помогаю мужику. От него несёт тухлятиной, и, когда я делаю вдох, эта вонь проникает в моё горло и лёгкие. Желудок сворачивается, скручивается, и меня снова начинает тошнить.

Как можно быстрей и как можно дальше я отшатываюсь от собеседника, пытаясь спастись от вонючей бомбы. Мужик делает ещё один шаг и опять спотыкается, но на этот раз уже удерживается на ногах. Мне начинает казаться, что не такой уж он и пьяный, – просто любит доводить свои действия до абсурдности. Мужчина говорит что-то неразборчивое и норовит опять схватить меня за рукав, но я вовремя дёргаю плечом, предотвращая железную хватку. Он внимательно смотрит на меня, пытаясь понять, что не так и почему я не даю ему руку. Я ожидаю, что незнакомец что-то сейчас скажет, но он молча отворачивается и уже аккуратней идёт вперёд.

Когда мы наконец оказываемся на тротуаре, на светофоре опять мигает красный человечек. И толку, что этот мужик так спешил? Мы добрались сюда ни на секунду раньше, чем если бы дождались зелёный.

До магазина мы доходим уже без происшествий, и одно это уже меня радует. Когда мы приближаемся к дверям, мне становится неуютно. Совершенно не хочется, чтобы меня видели в компании такого человека, и непонятно даже, что в этом хуже: если меня тоже посчитают пьяницей или если подумают, что я на трезвую голову поддерживаю чужой алкоголизм да и вообще вожусь с такими маргиналами? Поэтому я пытаюсь сделать вид, что я сам по себе, но, думаю, у меня не особо это выходит.

– Э, малой, ты чё в стороне идёшь? Не знаешь случаем, где тут эликсиры продаются?

Мужик подмигивает и трясёт рукой, видимо изображая алкоголь. Я мысленно прикидываю расположение товаров в этом магазине. Поскольку сам я непьющий, на то, чтобы вспомнить, уходит достаточно времени, что не особо нравится моему собеседнику.

– Нам надо немного вперёд. А после хлеба – налево.

Он кивает, и я вижу, что радость предвкушения так и плавает на его лице. Мужчина опять ускоряет шаг и заодно подгоняет меня. Когда мы наконец доходим до нужного стеллажа, мой спутник явно не находит себе места от удовольствия: ряды с бесчисленным количеством спиртного кажутся ему самым настоящим раем. Он направляется к полкам, на которых красивым янтарным цветом переливаются всевозможные виды виски, но уже через пару шагов замедляется, отвлекаясь сначала на водку, а потом на вино.

– Ух, и винца бы сейчас тоже!

Мужчина украдкой смотрит на меня с очевидным намёком. Я недолго молчу.

– Ладно. Можешь взять и его.

– Любое?

Я готов его убить этой бутылкой вина.

– Любое.

Я понимаю, что мужчине сносит голову от невообразимого веселья. Его бешеный взгляд начинает метаться со скоростью света, не зная, за что зацепиться. Я вижу, как у незнакомца учащается дыхание, – он почти задыхается. Мужик начинает бегать от одной полки к другой, то присаживаясь, чтобы хорошенько рассмотреть то, что стоит внизу, то вытягивается, чтобы достать до верхних. Он берёт одну бутылку, потом меняет её на вторую, потом берёт третью. Я с удовлетворением понимаю, что мой план сработал.

Доведя своего нежеланного спутника до людного места, чтобы быть уверенным, что в случае чего ему помогут, я больше не переживаю, что он откинет копыта. Я убеждаюсь, что сейчас он совсем уже сходит с ума из-за подвернувшейся ему возможности выпить два наилучших, каких он только захочет, напитка, и аккуратно отхожу в сторону. Мужик не обращает на меня никакого внимания, полностью растворившись в своём сладком забвении. Я быстрым шагом направляюсь к выходу из магазина, стараясь на всякий случай идти так, чтобы пьяница меня не увидел, если вдруг начнёт искать.

Выскочив на улицу, я сворачиваю за ближайший поворот и пускаюсь в бег. Мышцы ног снова орут и неприятно пульсируют, отправляя меня в ад. И без того уставшее тело с трудом переносит новые испытания. Мне хочется завалиться в первые попавшиеся кусты, но я продолжаю бежать. Сердце стучит, не переставая даже на долю секунды, и стук этот заполняет весь мой организм. Адреналин смешивается со страхом. Я убегаю от жалкого алкаша, а ощущение – будто спасаюсь бегством от по меньшей мере маньяка-насильника.

Мне всегда было интересно, откуда сестра умеет печь. Конечно, у неё, как у девочки, были уроки по домоводству, но я ни разу не видел, чтобы на них готовили что-то сложнее, чем макароны с подливой или суп. Хотя, если верить Лене, они и это там варили раз в сто лет, а на обычных занятиях в лучшем случае делали салат. Я всё-таки думаю, что она привирает, но кто знает…

Сестра протягивает мне маленький пакетик с надписью «Разрыхлитель, 5 г».

– А теперь добавь его в тесто. Потом ещё сливочное масло, и взбей всё.

Я выполняю всё, как она сказала. Вообще я никогда раньше не интересовался кулинарией. На самом деле, я боялся пробовать готовить, ожидая, что другие парни меня засмеют. Даже Бруно и Кир стали бы меня подкалывать. Они-то смеялись бы, конечно, по-доброму, но это не особо успокаивало. Но сейчас, помогая сестре, я со страхом осознаю, что мне это нравится. Нравится готовить.

Я добавляю в полученную смесь сахар, понимая, что непроизвольно запоминаю рецепт.

– Молодец! Я думала, ты будешь всё только портить, если честно.

Готовить на кухне никому, кроме поварих, разумеется, нельзя, но для Лены они делают исключение. Имея талант к кулинарии и желание учиться новым рецептам, она частенько помогает взрослым с приготовлением ужина или полдника. Я не думаю, что работа поваров от этого идёт быстрей, но они явно поддерживают кулинарные начинания моей сестры. А сегодня, когда она захотела научить меня печь капкейки, я был шокирован.

– Взбивай аккуратней, а то нас потом заставят всё это мыть.

– Прости.

Мне нравится проводить время вот так, наедине с сестрой. Не имея нормальной, в понимании большинства, семьи, я чувствую себя рядом с Леной в безопасности. Я знаю, что мы очень близки, хоть и в детском доме наше кровное родство могло ничего и не значить, и поэтому безумно ценю наши тёплые отношения. Я смотрю на сестру и улыбаюсь, задумываясь, как же мне повезло – иметь семью в никому ненужном Доме.

– А теперь заливаем тесто в формочки. Вот так.

Она показывает мне, как нужно делать.

– Не до конца.

Нежное тесто стекает на бумажные края формы. Я вижу капкейки уже приготовленными – они красивые, аккуратные и необыкновенно пахнут. Не сдержавшись, откусываю кусочек от одного из них, и он тает на моём языке, впитываясь в каждую клеточку моего рта. Я беру кондитерский мешок с тестом и повторяю движения сестры. Первая формочка заполняется полностью, до краёв. Я виновато смотрю на Лену, но она в ответ лишь улыбается и кивает на следующую форму. Тогда я пробую ещё раз. Я делаю всё медленно, будто один неверный шаг испортит все старания сестры.

Лена довольно кивает, когда я заканчиваю со второй формочкой, берёт столовую ложку и тоже перекладывает тесто. Мы заполняем форму за формой и встречаемся посередине ряда. Я лукаво смотрю на сестру – она лукаво смотрит на меня. Мы одновременно тянемся к седьмой, центральной, формочке – её ложка уже дотрагивается до бумаги, но я успеваю просунуть свой мешочек раньше и быстро выдавливаю его содержимое. Моё и её тесто смешиваются, выливаясь за края, и около маленькой бумажной формочки образуется липкое желтоватое озеро. Оно разливается, становясь всё больше и больше, поглощая основания других формочек.

– А я говорила!

Голос у Лены резвый, весёлый и жизнерадостный. Она хватает первую попавшуюся тряпку и начинает протирать стол, пытаясь остановить разрастающуюся лужу теста. Несколько капель всё же падают на пол, и я вытираю их губкой. Губка эта старая, изношенная, она рассыпается в руке, а ещё она мерзейшая на ощупь. Я тут же, морщась, выкидываю её в урну. Всё это время мы с Леной безостановочно смеёмся. Искренний смех быстро превращается в больной, но нам трудно остановиться.