Текст книги "Слуги Темного Властелина"

Да, этот шрайя хитер. Ксерий уже не жалел, что подосланные им убийцы потерпели неудачу. Майтанет дал ему молот, коему нет равных: Священную войну!

– Нашего нового шрайю, – сказал он, – сильно переоценивают.

«Пусть себе думает, что это он играет мною».

– Но для чего вам это, Ксерий? Предположим даже, предводители Священного воинства пойдут на то, чтобы удовлетворить ваши требования. Но не думаете же вы, что они станут проливать свою кровь, чтобы вознести солнце империи? Даже если кто-то и подпишет ваш договор, он все равно не имеет смысла.

– Имеет, матушка. Даже если они нарушат свои клятвы, договор все равно имеет смысл.

– Но почему, Ксерий? Для чего вам этот безумный риск?

– Ну же, матушка! Неужели вы настолько постарели?

На миг он испытал непривычное озарение – как все это должно выглядеть с ее точки зрения: меркантильное и оттого из ряда вон выходящее требование, чтобы любой военачальник, собирающийся участвовать в Священной войне, подписал его договор; самая могучая армия, какую нансурцы смогли собрать в этом поколении, отправлена не против язычников-кианцев, но против куда более древнего и непредсказуемого врага, скюльвендов. Как должны ее раздражать хотя бы два этих факта! В таких тонких планах, как его, логика никогда не лежит на поверхности.

Ксерий был не настолько глуп, чтобы полагать, будто он равен своим предкам мощью рук либо силой духа. Нет, Икурей Ксерий III не был глупцом. Нынешний век – иной, и иные силы призваны участвовать в событиях. Великие люди дня сегодняшнего обретают оружие в других людях и в точных, тонких расчетах событий. Ксерий теперь обладал и тем, и другим: его молодой да ранний племянник Конфас и Священная война безумного шрайи. Эти два орудия помогут ему отвоевать прежнюю империю.

– В чем же состоит ваш план, Ксерий? Вы должны мне все рассказать!

– Мучительно, не правда ли, матушка: стоять у самого сердца империи и быть глухой к его биению – когда ты всю жизнь играла на нем, точно на барабане?

Но вместо вспышки ярости она внезапно раскрыла глаза – на нее снизошло откровение.

– Договор – всего лишь повод! – ахнула она. – То, что должно спасти вас от отлучения, когда вы…

– Что – «когда я», матушка? – Ксерий нервно огляделся: их окружала небольшая толпа. Место было неподходящее для подобной беседы.

– Так вот почему вы отправили моего внука на смерть! – воскликнула она.

Ах, вот в чем истинная причина ее мятежного вмешательства! Ее любимый внучек, бедняжка Конфас, который в этот самый миг бродит с войсками где-то по степям Джиюнати, разыскивая ужасных скюльвендов. Это была Истрийя, которую Ксерий знал – и презирал: лишенная религиозных чувств, но одержимая мыслями о своем потомстве и судьбах дома Икуреев.

«Конфасу предстояло возродить Империю, верно, матушка? Меня ты не считала способным на подобные подвиги, так, старая сука?»

– Вы зарываетесь, Ксерий! Вы замахиваетесь на слишком многое!

– А-а, а я было на миг решил, будто вы поняли.

Он произнес это с небрежной уверенностью, но в глубине души во многом верил ей – верил настолько, что ему теперь требовалась добрая кварта неразбавленного вина, чтобы наконец уснуть. А тем более сегодня, после происшествия с воробьями…

– Я понимаю достаточно! – отрезала Истрийя. – Ваши воды не настолько глубоки, чтобы старая женщина не могла достать до дна, Ксерий. Вы надеетесь вытребовать подписи под своим договором не потому, что рассчитываете, будто кто-то из Людей Бивня и впрямь расстанется со своими завоеваниями, а потому, что собираетесь потом объявить войну им. При наличии договора вам не будет грозить отлучение, если вы завоюете мелкие, малонаселенные графства, которые наверняка возникнут после окончания Священной войны. Именно поэтому вы и отправили Конфаса на вашу так называемую карательную экспедицию против скюльвендов. Ваш план требует сил, которые вы собрать не сможете, пока вам приходится охранять северные границы.

Его нутро скрутило от страха.

– Что, – злобно шипела она, – обдумывать свои планы во мраке собственной души – это одно дело, а слышать о них из чужих уст – совсем другое, верно, глупенький мальчик? Все равно что слушать, как пересмешник-попугай копирует твой голос. Тебе теперь это не кажется глупым, Ксерий? Не кажется безумным?

– Нет, матушка, – ответил он, сумев напустить на себя уверенный вид. – Всего лишь отважным.

– Отважным?! – возопила она так, будто это слово привело ее в бешенство. – Клянусь богами, как мне жаль, что я не удавила тебя в колыбели! Что за дурака я родила! Ты нас погубил, Ксерий! Разве ты не видишь? Никто, ни один верховный король киранейцев, ни один воплощенный император кенейцев ни разу не сумел одолеть скюльвендов в их собственных землях! Это Народ Войны, Ксерий! Конфас теперь покойник! Цвет твоего войска погиб! Ксерий! Ксерий!!! Ты навлек погибель на всех нас!

– Нет, матушка, нет! Конфас заверил меня, что справится с ними. Он изучил скюльвендов, как никто другой. Он знает все их слабости!

– Ксерий… Бедный мой дурачок, ну как же ты не видишь, что Конфас еще дитя? Блестящий, бесстрашный, прекрасный как бог, но все равно, он ребенок!..

Она схватилась за щеки и принялась раздирать себе лицо ногтями.

– Ты убил моего мальчика! – взвыла она.

Ее рассуждения – а быть может, ее ужас – водопадом нахлынули на него. В панике Ксерий оглядел прочих присутствующих, увидел, что страх его матери отразился на всех лицах, и осознал, что страх этот появился уже давно. Они страшились не Икурея Ксерия III, а того, что он натворил!

«Неужели я погубил все?»

Он пошатнулся. Костлявые руки подхватили его, помогли удержаться на ногах. Скеаос. Скеаос! Он понимает, что сделал Ксерий. Он прозревал величие! Славу!

Ксерий стремительно развернулся, схватил Скеаоса за красиво уложенные складки одеяния и встряхнул так сильно, что знак советника, золотое око с ониксовым зрачком, отлетел и со звоном покатился по полу.

– Скажи мне, что ты видишь! – потребовал Ксерий. – Скажи!

Старик подхватил свое одеяние, чтобы не дать ему упасть, и послушно потупил глаза.

– В-вы поставили на кон все, о Бог Людей. Только после того, как выпадут кости, можно будет узнать, что произойдет.

Да! Вот оно!

«Только после того, как выпадут кости…»

Из глаз императора хлынули слезы. Он схватил советника за щеки, мимоходом удивившись тому, какая у него грубая кожа. Мать не сказала ему ничего нового. Он с самого начала знал, как много поставлено на кон. Сколько часов провел он наедине с Конфасом, строя планы! Сколько раз приходилось ему дивиться военному дарованию племянника! Никогда прежде не было у Империи такого главнокомандующего, как Икурей Конфас. Никогда!

«Он возьмет верх над скюльвендами. Он посрамит Народ Войны!» Теперь Ксерию казалось, будто он знает это наперед с немыслимой уверенностью.

«Моя звезда входит в Блудницу, привязанная двойным предзнаменованием к Гвоздю Небес… Меня обделала птица!»

Император уронил руки на плечи Скеаоса и был поражен великодушием своего поступка. «Как он, должно быть, любит меня!» Он обвел взглядом Гаэнкельти, Нгарау и прочих, и внезапно причина их сомнений и страхов сделалась ему ясна, как никогда. Он обернулся к своей матери, которая теперь упала на колени.

– Вы – все вы, – вам кажется, будто вы видите перед собой человека, который сделал безумную ставку. Но люди слабы, матушка. Люди ненадежны.

Императрица уставилась на него. Сажа, которой были подведены ее глаза, размазалась от слез.

– А разве императоры – не люди, Ксерий?

– Жрецы, авгуры, философы – все учат нас, что видимое взору – не более чем дым. Человек, которым я являюсь, – всего лишь дым, матушка. Сын, которого вы родили на свет, – всего лишь моя маска, еще одно обличье, которое я принял посреди этого утомительного буйства крови и семени, что вы зовете жизнью. На самом же деле я – то, чем вы обещали мне, что я когда-нибудь стану! Император. Божественный. Не дым, но пламя!

Услышав это, Гаэнкельти пал на колени. После краткого колебания его примеру последовали и остальные. Но Истрийя ухватилась за руку своего евнуха и поднялась на ноги, не сводя с Ксерия пристального взгляда.

– А если Ксерий погибнет в этом дыму, а, Ксерий? Если из дыма появятся скюльвенды и потушат это твое «пламя» – что тогда?

Он изо всех сил постарался взять себя в руки.

– Ваш конец близок, и вы цепляетесь за дым, оттого что боитесь, что, кроме дыма, на самом деле ничего нет. Вы боитесь, матушка, оттого что вы стары, а ничто не ослепляет, не сбивает с толку сильнее страха.

Истрийя посмотрела на него свысока.

– Мои годы – это мое личное дело. Я не нуждаюсь в том, чтобы всякие глупцы напоминали мне о моем возрасте.

– Ну конечно. Полагаю, ваши груди и так не дают вам забыть о нем.

Истрийя завизжала и набросилась на него, как бывало в детстве. Но великан-евнух, Писатул, удержал императрицу, перехватив ее запястья своими ручищами, и покачал бритой башкой в испуганном ошеломлении.

– Надо было тебя убить! – верещала императрица. – Придушить твоей собственной пуповиной!

Ксерия ни с того ни с сего разобрал смех. Трусливая старуха! Впервые в жизни она казалась ему обыкновенной бабой, не имеющей ничего общего с обычно присущим ей образом неукротимой и всеведущей властительницы. Его мать выглядела попросту жалко! Ради этого, пожалуй, стоило лишиться империи!

– Уведи императрицу в ее покои, – велел Ксерий великану. – И распорядись, чтобы ее осмотрели мои врачи.

Евнух на руках унес с террасы шипящую и вырывающуюся императрицу. Ее пронзительные вопли затерялись в коридорах огромных Андиаминских Высот.

Роскошные краски заката потускнели, сменившись бледными сумерками. Солнце, облаченное в пурпурную мантию облаков, наполовину село. Несколько секунд Ксерий просто стоял, тяжело дыша, ломая пальцы, чтобы успокоить бившую его дрожь. Придворные боязливо наблюдали за ним краем глаза. Стадо!

Наконец Гаэнкельти, более откровенный, чем прочие, благодаря своему норсирайскому происхождению, нарушил молчание:

– Бог Людей, могу ли я спросить?

Ксерий нетерпеливо махнул рукой в знак согласия.

– Императрица, Бог Людей… То, что она говорила…

– Ее страхи не лишены оснований, Гаэнкельти. Она просто высказала ту правду, что прячется во всех наших сердцах.

– Но она угрожала убить вас!

Ксерий с размаху ударил капитана по лицу. Белокурый воин на миг стиснул кулаки, но тут же разжал их и яростно уставился в ноги Ксерию.

– Прошу прощения, Бог Людей. Я просто опасался за…

– Нечего опасаться, – перебил Ксерий. – Императрица стареет, Гаэнкельти. Ход времени унес ее далеко от берега. Она попросту утратила ориентацию.

Гаэнкельти рухнул наземь и крепко поцеловал правое колено Ксерия.

– Довольно! – сказал Ксерий, поднимая капитана на ноги. Он на миг задержал пальцы на роскошных голубых татуировках, оплетающих предплечья воина. Глаза у него горели. Голова гудела. Но чувствовал он себя на удивление спокойно.

Он обернулся к Скеаосу.

– Кто-то принес тебе послание, старый друг. Что это было, вести о Конфасе?

Безумный вопрос, но на удивление тривиальный, если задаешь его, когда нечем дышать.

Советник ответил не сразу. У императора вновь затряслись руки.

«Молю тебя, Сейен! Прошу тебя!»

– Нет, о Бог Людей.

Головокружительное облегчение. Ксерий едва не пошатнулся снова.

– Нет? А что же тогда?

– Фаним прислали своего эмиссара в ответ на вашу просьбу о переговорах.

– Хорошо… Очень хорошо!

– Но это не простой эмиссар, Бог Людей.

Скеаос облизнул свои тонкие старческие губы.

– Это кишаурим. Фаним прислали кишаурима.

Солнце село, и, казалось, всякая надежда угасла вместе с ним.

В тесном дворике, который Гаэнкельти выбрал для встречи, точно лохмотья на ветру, трепалось клочьями пламя факелов. Окруженный карликовыми вишнями и плакучими остролистами, Ксерий крепко стиснул свою хору, так, что захрустели костяшки пальцев. Он обводил взглядом мрак примыкающих к дворику галерей, бессознательно подсчитывая своих людей, еле видных во мраке. Обернулся к тощему колдуну, стоявшему по правую руку, Кемемкетри, великому магистру его Имперского Сайка.

– Тебе этого достаточно?

– Более чем достаточно, – негодующим тоном отозвался Кемемкетри.

– Не забывайтесь, великий магистр! – одернул его Скеаос, стоявший по левую руку от Ксерия. – Император задал вам вопрос!

Кемемкетри напряженно, словно бы нехотя склонил голову. В его больших влажных глазах отражались двойные языки пламени.

– Нас здесь трое, о Бог Людей, и дюжина арбалетчиков, все при хорах.

Ксерий поморщился.

– Всего трое? То есть ты и еще двое?

– Тут уж ничего не поделаешь, о Бог Людей.

– Разумеется.

Ксерий подумал о хоре в своей правой руке. Он легко мог унизить надменного мага одним лишь прикосновением, но тогда их останется только двое. Как он презирал и ненавидел колдунов! Почти так же, как необходимость пользоваться их услугами.

– Идут! – шепнул Скеаос.

Ксерий стиснул хору еще сильнее, вырезанные на ней письмена обожгли ему ладонь.

Во двор вступили два эотских гвардейца, вооруженные не столько мечами, сколько лампами. Они встали по обе стороны бронзовых дверей, и между ними появился Гаэнкельти, все еще не снявший церемониального доспеха, а следом за Гаэнкельти – человек, закутанный в черное холщовое одеяние с капюшоном. Капитан подвел посланца к нужному месту – туда, где смыкались и пересекались круги света от четырех факелов. Несмотря на яркий свет, Ксерию были видны лишь губы посланца да левая щека, наполовину закрытая капюшоном.

Кишаурим… Для нансурцев не было слова ненавистнее – разве что скюльвенды. Нансурских детей – даже детей императора – воспитывали на страшных сказках о языческих колдунах-жрецах, об их развратных обрядах и бесконечном могуществе. Само это слово пробуждало ужас в душе нансурца.

Ксерий попытался перевести дыхание. «Зачем они прислали кишаурима? Чтобы убить меня?»

Посланец откинул капюшон, расправив его по плечам. Потом отпустил руки – и черный балахон упал наземь, открывая взору длинную шафрановую рясу. Выбритая голова была бледной – ужасающе бледной, – а самой приметной чертой лица были пустые черные глазницы. Безглазые лица всегда пугали Ксерия: они напоминали о черепе, скрывающемся за каждым живым человеческим лицом, – но сознание того, что человек этот, несмотря ни на что, все же способен видеть, болезненно сдавило горло. Ксерий сглотнул – не помогло. Как и рассказывали ему наставники в детстве, вокруг шеи кишаурима обвилась змея – шайгекский соляной аспид, черный, блестящий, словно намазанный маслом. Мелькающее жало и глазки, заменявшие жрецу его собственные глаза, покачивались рядом с его правым ухом. Незрячие провалы уставились прямо на Ксерия, в то время как змеиная головка ворочалась из стороны в сторону, медленно озирая дворик, методично пробуя на вкус воздух.

– Ты его видишь, Кемемкетри? – прошипел еле слышно Ксерий. – Ты видишь знак его колдовства?

– Я ничего не вижу, – откликнулся великий магистр. Его голос был напряженным: он боялся, что его услышат.

Глазки змеи на миг задержались на темных галереях, обрамлявших дворик, будто оценивали опасность, таящуюся во мраке. А потом змея, точно рулевое весло на хорошо смазанной уключине, плавно развернулась и уставилась на Ксерия.

– Я – Маллахет, – сказал кишаурим на безупречном шейском, – приемный сын Кисмы из племени Индара-Кишаури.

– Ты – Маллахет?! – воскликнул Кемемкетри.

Очередное нарушение этикета: Ксерий не давал ему дозволения заговорить.

– А ты – Кемемкетри.

Безглазое лицо склонилось, но голова змеи застыла неподвижно.

– Встреча со старым врагом – большая честь для меня.

Ксерий ощутил, как напрягся великий магистр.

– Ваше величество, – чуть слышно прошептал Кемемкетри, – вам необходимо уйти! Немедленно! Если это и впрямь Маллахет, вам грозит серьезная опасность. Не только вам, но и всем нам!

Маллахет… Ксерий уже слышал это имя прежде, на одном из совещаний Скеаоса. Тот, чьи руки в шрамах, как у скюльвенда…

– Так значит, троих недостаточно? – отозвался Ксерий, почему-то ободренный страхом своего великого магистра.

– Среди кишаурим Маллахет – второй после Сеоакти! И то лишь потому, что закон их пророка запрещает не кианцу занимать должность ересиарха. Сами кишаурим страшатся его могущества!

– Великий магистр прав, о Бог Людей, – вполголоса добавил Скеаос. – Вам немедленно нужно удалиться. Позвольте мне вести переговоры вместо вас…

Но Ксерий не обратил внимания на их речи. Как они могут быть столь малодушны, когда сами боги хранят эту их встречу?

– Приятно познакомиться, Маллахет, – сказал он, сам удивляясь, как ровно звучит его голос.

После краткого молчания Гаэнкельти рявкнул:

– Вы находитесь в присутствии Икурея Ксерия III, императора нансурцев! Преклоните колени, Маллахет.

Кишаурим повел пальцем, и аспид у него на шее насмешливо качнулся в такт.

– Фаним не преклоняют колен ни перед кем, кроме Единого, Бога-в-Одиночестве.

Гаэнкельти, то ли машинально, то ли из невежества, замахнулся кулаком, собираясь ударить посланца. Ксерий успел остановить его, вытянув руку.

– Для такого случая мы, пожалуй, отбросим придворный этикет, капитан, – промолвил он. – Язычники и так скоро склонятся предо мной.

Он накрыл кулак, сжимавший хору, ладонью другой руки, повинуясь бессознательному стремлению скрыть хору от глаз змеи.

– Ты пришел, чтобы вести переговоры? – спросил он у кишаурима.

– Нет.

Кемемкетри процедил сквозь зубы казарменное ругательство.

– Зачем же ты пришел?

– Я пришел, император, чтобы вы могли вести переговоры с другим.

Ксерий удивленно моргнул.

– С кем?

На миг показалось, будто со лба кишаурима сверкнул сам Гвоздь Небес. Потом из тьмы галерей послышались крики, и Ксерий вскинул руки, пытаясь защититься.

Кемемкетри забормотал что-то невнятное, настолько невнятное, что голова кружилась. Вокруг них взметнулся шар, состоящий из призрачных языков синего пламени.

Ничего не случилось. Кишаурим стоял так же неподвижно, как прежде. Глаза аспида сверкали, точно раскаленные уголья.

И тут Скеаос ахнул:

– Его лицо!

Поверх подобного черепу лица Маллахета, словно прозрачная маска, возникло иное лицо: седовласый кианский воин, чьи ястребиные черты все еще хранили отпечаток пустыни. Из пустых глазниц кишаурима на императора оценивающе уставились живые глаза, а с подбородка свисала полупризрачная козлиная бородка, заплетенная по обычаю кианской знати.

– Скаур! – сказал Ксерий.

Он никогда прежде не встречал этого человека, но каким-то образом понял, что видит перед собой сапатишаха, правителя Шайгека, подлого язычника, чьи нападения южные колонны отражали уже более четырех десятилетий.

Призрачные губы зашевелились, но все, что услышал Ксерий, – это далекий голос, произносящий незнакомые слова с певучей кианской интонацией. Потом настоящие губы под ними тоже открылись:

– Ты угадал верно, Икурей. Тебя я знаю в лицо по вашим монетам.

– И в чем же дело? Падираджа прислал говорить со мной одного из своих псов-сапатишахов?

Снова пугающий разрыв в движении лиц и звучании голосов.

– Ты не достоин падираджи, Икурей. Я и в одиночку могу переломить твою империю об колено. Скажи спасибо, что падираджа благочестив и соблюдает условия договоров.

– Теперь, когда шрайей стал Майтанет, все наши договоры подлежат пересмотру, Скаур.

– Тем больше причин у падираджи пренебрегать тобою. Ты сам подлежишь пересмотру.

Скеаос наклонился к уху императора и прошептал:

– Спросите, зачем тогда все это представление, если вы теперь не в счет. Язычники устрашились, о Бог Людей. Это единственная причина, отчего они явились к вам таким образом.

Ксерий улыбнулся, убежденный, что старый советник лишь подтвердил то, что он и так знал.

– Но если это так, для чего тогда все эти из ряда вон выходящие меры, а? Для чего отправлять ко мне посланцем лучшего из лучших?

– Из-за Священной войны, которую собираются развязать против нас ты и твои собратья-идолопоклонники. Отчего же еще?

– И оттого, что вы знаете: Священная война – мое орудие.

Гневное лицо искривилось в улыбке, и до Ксерия донесся далекий смех.

– Ты перехватишь у Майтанета Священную войну, да? Сделаешь из нее огромный рычаг, которым ты перевернешь века поражений? Нам известно о твоих мелких потугах связать идолопоклонников договором. Знаем мы и о войске, которое ты отправил против скюльвендов. Дурацкие уловки – все до единой.

– Конфас обещал, что уставит дорогу от степей до моих ног кольями с головами скюльвендов.

– Конфас обречен. Ни у кого не хватит хитрости и мощи на то, чтобы одолеть скюльвендов. Даже у твоего племянника. Твое войско и твой наследник погибли, император. Падаль. Если бы на твоих берегах не собралось такое количество айнрити, я бы прямо сейчас отправился к тебе и заставил вкусить моего меча.

Ксерий сильнее сжал хору, чтобы сдержать дрожь. Ему представился Конфас, истекающий кровью у ног какого-нибудь дикого разбойника-скюльвенда. Зрелище было ужасным, но император помимо своей воли испытал наслаждение. «Тогда у матушки останусь только я…»

Снова Скеаос шепчет на ухо.

– Он лжет, чтобы запугать вас. Мы только сегодня утром получили вести от Конфаса, и все было в порядке. Не забывайте, о Бог Людей, не прошло и восьми лет, как скюльвенды наголову разбили самих кианцев. Скаур потерял в том походе трех сыновей, включая старшего, Хасджиннета. Постарайтесь раздразнить его, Ксерий! В гневе люди часто совершают ошибки.

Но он, разумеется, уже думал об этом.

– Ты льстишь себе, Скаур, если ты думаешь, будто Конфас так же глуп, как Хасджиннет.

Нематериальные глаза поверх пустых глазниц моргнули.

– Битва при Зиркирте была для нас большим горем, это верно. Но скоро ты и сам испытаешь подобное. Ты пытаешься уязвить меня, Икурей, но на самом деле лишь пророчишь собственное падение.

– Нансурия несла и более тяжкие потери – и тем не менее выжила! – ответил Ксерий.

«Но Конфас не может потерпеть поражение! Знамения!»

– Ну ладно, ладно, Икурей. Так и быть, соглашусь. Бог-в-Одиночестве знает: вы, нансурцы, народ упрямый. Я, пожалуй, даже соглашусь, что Конфас может одержать победу там, где мой сын проиграл. Не стану недооценивать этого факира. Он ведь провел четыре года у меня в заложниках, не забывай! И тем не менее все это не сделает Священную войну Майтанета твоим орудием. Тебе нечем поразить нас.

– Есть чем, Скаур. Люди Бивня не ведают о твоем народе ничего – еще меньше, чем Майтанет. Когда они поймут, что воюют не только против тебя, но и против твоих кишаурим, их военачальники подпишут мой договор. Для Священной войны нужна школа, а у меня эта школа как раз имеется.

Бесплотные губы растянулись в улыбке поверх неподвижного рта Маллахета.

Снова странный, далекий голос:

– Хеша? Эйору Сайка? Матанати ескути ках…

– Что? Имперский Сайк? Ты думаешь, твой шрайя уступит тебе Священную войну в обмен на Имперский Сайк? Майтанет, видно, повыдергал все твои глаза в Тысяче Храмов, а? Что ты видишь, Икурей? Видишь ли ты наконец, как быстро утекает песок из-под твоих ног?

– Что ты имеешь в виду?

– Даже нам известно о планах твоего проклятого шрайи больше, чем тебе.

Ксерий покосился на Скеаоса, увидел, что его морщинистый лоб омрачен скорее тревогой, нежели расчетами… Что происходит?

«Скеаос! Что мне говорить? Что он имеет в виду?»

– Что, Икурей, язык проглотил? – насмешливо окликнул его заемный голос Маллахета. – Так вот, на, подавись: Майтанет подписал пакт с Багряными Шпилями! Багряные маги уже готовятся присоединиться к Священному воинству. Школа у Майтанета уже есть, и такая школа, по сравнению с которой твой Имперский Сайк – ничто, как по численности, так и по могуществу. Так что ты уже сброшен со счетов.

– Это невозможно! – воскликнул Скеаос.

Ксерий стремительно развернулся к старому советнику, ошеломленный его дерзостью.

– В чем дело, Икурей? Ты дозволяешь своим псам выть у тебя за столом?

Ксерий понимал, что ему следует разгневаться, но подобная выходка со стороны Скеаоса была… беспрецедентной.

– Да он лжет, Бог Людей! – воскликнул Скеаос. – Это всего лишь уловка язычника, стремящегося добиться уступок…

– Для чего бы им лгать? – перебил Кемемкетри, не желавший упускать случая уесть своего старого врага. – Уж не предполагаешь ли ты, будто язычники хотят, чтобы мы руководили Священной войной? Или ты думаешь, что они предпочтут вести переговоры с Майтанетом?

Они что, забыли о том, что здесь их император?! Они говорят так, будто он – всего лишь фикция, сделавшаяся бесполезной! «Они полагают, будто я не имею значения?!»

– Нет! – возразил Скеаос. – Они знают, что Священная война – наша, но хотят, чтобы мы думали, будто это не так!

Внутри Ксерия разворачивалась холодная ярость. Ох, и крику будет сегодня вечером!

Но тут оба либо опомнились, либо почуяли, что Ксерий не в духе, и внезапно умолкли. Пару лет тому назад ко двору приезжал зеумец, который развлекал императора дрессированными тиграми. Потом Ксерий спросил, как ему удается управлять такими свирепыми зверями с помощью одного только взгляда.

– Это потому, – ответил чернокожий гигант, – что в моих глазах они видят свое будущее!

– Ты уж прости моих слуг за излишнее рвение, – сказал Ксерий призраку на лице кишаурима. – Я-то их не прощу, можешь мне поверить.

Лицо Скаура на миг исчезло, потом возникло вновь, словно собеседник кивнул, убрав лицо из-под невидимого луча света. Ох, как, должно быть, смеялся над ними этот старый волк! Ксерий словно наяву представил себе, как он будет забавлять падираджу рассказами о раздорах при дворе императора.

– Что ж, я буду их оплакивать, – отозвался сапатишах.

– Побереги слезы для своих сородичей, язычник! Кому бы ни принадлежало руководство Священной войной, тебе все равно конец!

Фаним в самом деле были обречены. Несмотря на то что Кемемкетри проявил вопиющую непочтительность, он говорил правду. Падираджа предпочтет, чтобы Священная война была в его руках. С фанатиками договориться невозможно.

– О-о, сильно сказано! Наконец-то я говорю с императором нансурцев. Тогда ответь мне, Икурей Ксерий III, – что ты можешь предложить теперь, когда оба мы оказались в невыгодном положении?

Ксерий помолчал, поглощенный лихорадочными расчетами. Он всегда соображал лучше всего, когда сердился. В голове крутились возможные варианты. Большинство основывалось на том, что Майтанет дьявольски хитер. Он подумал о Кальмемунисе и его ненависти к кузену, Нерсею Пройасу, наследнику конрийского трона…

И тут он все понял.

– Для Людей Бивня ты и твои люди – не более чем священные жертвы, сапатишах. Они говорят и ведут себя так, словно их победа уже предначертана в писании. Быть может, наступит время, когда они научатся уважать вас не меньше, чем мы.

– Шрай лаксара ках.

– Ты имеешь в виду – бояться.

Теперь все зависело от его племянника, там, далеко на севере. Более чем когда-либо. «Знамения…»

– Я сказал – уважать.