Текст книги "Исповедь гейши"

Высокие каблуки

Что сделает женщина, получив полтора миллиона иен? Если она добродетельна, то положит их на банковский счет мужа и использует на обучение детей или накупит им красивой одежды, чтобы они выглядели не хуже других. Короче, она употребит свалившиеся на нее деньги на поднятие престижа своей семьи. Думаю, все началось именно тогда – я смотрела на чек и думала, что ни за что не отдам его семье, а потрачу все деньги на себя. Вероятно, дьявол уже посеял в моей душе семена зла, и они ждали момента, чтобы прорасти. Вместо того чтобы положить деньги на счет мужа, я открыла свой собственный тайный счет. В мои планы не входило потратить все. Я думала, что, если муж попадет в критическую ситуацию, как это в свое время случилось с моим отцом, я смогу снять эти деньги и выручить его. Вероятно, я обманывала себя. Когда, оставив Акиру на попечение Секи-сан, я открывала счет в банке, женщина со светлыми крашеными волосами проникновенно спросила, нужна ли мне кредитная карта, на что я без колебаний ответила «да».

Через три недели, в половине первого, когда я убирала весь тот свинарник, который Акира устроил за столом во время еды, в дверь позвонили. Удивившись, я пошла открывать. Но это оказался лишь почтальон с толстым конвертом.

– Распишитесь, пожалуйста, – попросил он, вручая мне ручку.

Я машинально расписалась в полной уверенности, что письмо предназначается мужу. Но, перевернув конверт, увидела на нем свое имя. До сих пор помню, как сияла моя карточка. Не золотая, как у мужа, а синяя с серебром. Мне она ужасно понравилась, однако я спрятала ее подальше, предполагая, что никогда ею не воспользуюсь.

Но очень скоро ее пришлось достать. И спровоцировал меня муж. Он сказал, что жена перспективного банковского служащего не должна покупать вещи, сделанные в Японии.

– Тебе следует хотя бы раз в месяц выбираться в магазины и приобретать себе что-нибудь новенькое, желательно европейское, – посоветовал он. – И не показывайся на улице без хорошей сумочки. Никогда не знаешь, кто тебя увидит.

Вы считаете, что я в этой стране чужая и мне следовало отсюда уехать? Да, я всегда мечтала об этом. Мне часто снился сон, в котором я стою у шикарной двери с большим латунным кольцом, какие показывают в голливудских фильмах пятидесятых годов. К этой двери ведут с улицы три ступени. Я легко поднимаюсь по ним в летнем платье от Диора, красном с белым, и красных босоножках от Гуччи на высоких каблуках. В руке белая сумочка-клатч «Дольче & Габбана». Это платье и сумочка до сих пор со мной. Летом всегда ношу клатчи – я ввела их в моду в Японии. До того как меня сфотографировали с одной из них на Омотэсандо, никто их не носил. Но это уже другая история. Как-нибудь я принесу вам фото, и вы увидите, как гламурно я выглядела в молодости. В банке все завидовали Рю. Один из его коллег, прилично накачавшись, как-то раз заявил, что шеф моего мужа завел со мной роман. Но об этом в другой раз. А сейчас вернемся к моей мечте. На чем я остановилась? Да, я стою у зеленой двери. Она открывается, и я вхожу в сверкающее пространство с окнами по обе стороны. Никаких тебе ступенек и обуви в коридоре. И главное, никаких тупорылых домашних тапочек. Я, не снимая босоножек, цокаю каблучками по дому своей мечты, вхожу в огромную гостиную с диванами и мохнатым бежевым ковром, и ноги погружаются в мягкую уютную шерсть. Сажусь на диван, в руке появляется бокал с вином, и я начинаю листать журнал под музыку Моцарта или кого-нибудь там еще. И все вокруг залито светом.

Потом, просыпаясь, вижу, что я по-прежнему в Японии, рядом храпит муж, на полу валяются мои шлепанцы. Маленькое окошко задернуто тяжелыми плотными шторами, а за стеклянной дверью виднеется крошечный балкон. Но это тоже сон. Много лет назад муж поменял наши традиционные японские футоны[2]2
  Футон – традиционный хлопчатобумажный матрас, расстилаемый на ночь для сна и складываемый в шкаф утром.


[Закрыть] на европейский пружинный матрас. Когда я утром убиралась в спальне, то поднимала его и прислоняла к стене. Все остальное время он лежал на полу, занимая его почти целиком. Место оставалось только для тапочек. Я не хотела расставаться со старыми матрасиками, но муж настоял – он утверждал, что на пружинах лучше заниматься сексом. Однако к тому времени, когда у нас появилась кровать, сексом мы уже почти не занимались. Считается, что только в спальне мы становимся сами собой. Похоже, наше собственное «я» имеет очень незначительный размер, иначе оно просто не уместилось бы в таких тесных спальнях. Кровать была такой огромной, что для наших с мужем «я» уже не оставалось места. Вероятно, именно это и разрушило наш брак.

Вы заметили, какие у меня ступни? Скорее всего нет, иначе ни за что не подошли бы ко мне. Посмотрите на них внимательно. Видите, какие корявые и некрасивые? Они искривлены, как у старухи, сбоку от больших пальцев торчат огромные косточки, а остальные пальцы скрючены, как птичьи когти. Но мои ноги не всегда так выглядели. Это жизнь их изуродовала. Когда я родилась, они были маленькими и нежными, и мать, наверное, целовала их, как я целовала пяточки младенца Акиры. Его изумительные ножки – мягкие, как подушечки, – обволакивали мой палец. Казалось, что они целуют меня. Бедный Акира-сан. Такой любящий и ранимый. Если кто-то обижал его, мальчик не показывал виду, а хранил эту боль в себе, поэтому и бросил школу. В душе у него накопилось столько боли, что он не выдержал.

У мужа были здоровые крестьянские ножищи – он прочно стоял на земле. И при этом его ноги отличались удивительной белизной. Ночью, когда он клал мне их на живот, они мерцали в темноте, словно два полумесяца. Рю говорил, что может нормально спать, только водрузив ноги на меня. Когда мы жили под одной крышей, ощущение его ног на моем теле стало привычным, они словно ставили на мне печать. Или скорее протирали во мне дыру, которая углублялась каждую ночь, проведенную нами на общей кровати в одних и тех же четырех стенах. Вначале его ноги заполняли собой пустоту, прижимая меня к земле, чтобы я не могла уйти. Но потом этого оказалось недостаточно.

Ножки моей дочки Харуки я совершенно не помню, так что могу лишь гадать, какими они были. Я никогда не присматривалась к ним. А вот ноги моей матери так и стоят у меня перед глазами: маленькие и узкие, несмотря на то что ей приходилось выстаивать на них часами. Настоящие аристократические японские ступни. Она всем пожертвовала ради нас. Даже своей честью.

Я часто вспоминаю, как она была одета незадолго до смерти отца. Персиковое кимоно с белыми облаками и серебряными журавлями по низу и на рукавах. Темно-красный пояс-оби и кружевные атласные дзори[3]3
  Дзори – традиционные сандалии с плоской подошвой, изготавливаются из ткани, кожи, соломы и других материалов.


[Закрыть], из той же ткани, что и кимоно. Плюс ослепительно-белые носки. В то время в Токио редко встречался асфальт. Большинство грязных улиц было вымощено камнем. Как мама ухитрялась сохранить свои носочки в чистоте? Как бы читая мои мысли, она говорила:

– Японка всегда должна быть в чистых носках. Иначе это позор для ее семьи.

Но я сомневалась, что это возможно, и когда мать возвращалась домой и выходила из ванной, я бежала туда, чтобы проверить ее носки. Они и впрямь были чистыми, словно она не покидала дома.

Ноги – это зеркало души. Поэтому их надо прикрывать. Мы в Японии не понимаем, как европейские женщины могут ходить в шортах и сандалиях на босу ногу, демонстрируя всему миру свои бледные некрасивые ступни. Мы всегда надеваем чулки, даже с открытыми босоножками. Так поступать нас заставляет элементарный такт и уважение к окружающим. В молодости у меня были замечательные ступни, маленькие и изящные, даже лучше, чем у матери. Ноготки розовые и выпуклые, пяточки кругленькие, пальчики тонкие. Одним словом, само совершенство. Но поскольку этих чудесных ножек никто не видел, от них было мало толку, пока я не купила свои первые туфли на высоком каблуке.

Высокие каблуки – полная противоположность гэта. Достаточно поставить их рядом, чтобы убедиться в убожестве последних. Гэта – это деревянная дощечка с ремешком и двумя деревянными брусочками внизу. Выглядят они неуклюже, ходить в них тяжело, приходится семенить и шаркать ногами. То ли дело высокие каблуки. Ступня в них красиво выгнута, и кажется, что женщина парит в воздухе, словно богиня или фея. Мои первые туфли на каблуке были французскими, тоже от Луи Виттона. Я не слишком разбиралась в иностранных брендах. Просто пошла в тот же магазин, где купила сумку. Натянув их на ноги, я испытала странное, неведомое раньше ощущение. Казалось, я вознеслась в небеса. Это было райское наслаждение, и мне не захотелось их снимать. Видя мою нерешительность, продавщица пришла мне на помощь.

– Вероятно, вы хотите в них остаться? Тогда я положу ваши старые туфли в пакет.

Я была так переполнена чувствами, что не могла говорить. Она все поняла. Выйдя из магазина совершенно другим человеком, с удивлением смотрела я на свою тень. Кто эта женщина с такими длинными ногами? Мне вдруг пришло в голову, что я наконец выгляжу так, как задумал меня Господь.

Расплата пришла чуть позже, когда дома я сняла туфли. Ноги нестерпимо болели, и по икрам словно пробегало пламя. Я не чувствовала пальцев и не могла ими шевелить. Подошвы горели, словно я весь день ходила по горящим углям. Но, суетясь на кухне, чтобы накормить ребенка, я все же чувствовала себя отлично, словно по-прежнему стояла на каблуках и на меня смотрели сотни восхищенных глаз. Боль меня не смущала – это всего лишь оборотная сторона радости. В своем маленьком, неприбранном и пропахшем рыбой доме я была счастлива, как никогда прежде. Тогда я поняла, что боль может приносить пользу. Она придает остроту нашей жизни и не дает забыть ее важные моменты. К тому же небольшое страдание освободило меня от чувства вины. Ведь я весь день была плохой девочкой, думающей только о себе и транжирящей деньги.

На следующее утро боль прошла, и снова можно было быть плохой. И все же любовь к высоким каблукам – не грех. Всякий раз, когда я их надевала, меня посещали возвышенные мысли. Не хотелось обижать людей, грубить или злословить. На каблуках я чувствовала себя всесильной, мне все было по плечу: установить мир во всем мире, встретиться с лидерами государств, убедить их отказаться от атомного оружия.

Когда незнакомцы в костюмах приходили к отцу, первые два раза они снимали ботинки. Я очень хорошо их помню: один из них взял меня за подбородок и сказал: «Смотрите-ка, из нее вырастет красотка». Мне было всего десять, и я зарделась от гордости, что такой важный человек обратил на меня внимание. Я была еще плоской, но, вероятно, ему понравилось мое личико. Теперь-то я понимаю, что он просто хотел запугать моего отца, чтобы тот вернул деньги.

Когда они пришли во второй раз, отец отдал им часть долга. Он украл деньги у компании, где работал. В третий раз мужчины в костюмах обуви уже не сняли. Мне страшно об этом вспоминать. Красивые ботинки, кожаные, с дырочками и буквой «F» сбоку. Каким маленьким и жалким казался отец, лежавший перед этими ботинками лицом вниз и умолявший не убивать его. По лицу его струились слезы, словно он был в экстазе от великолепия этих ботинок.

Это я впустила их в дом и проводила в комнату. Мать с братишкой куда-то ушли, и в доме остались только мы с отцом. Когда разговор был окончен, тот большой мужчина, который прошлый раз взял меня за подбородок, вышел со мной на улицу и купил мороженое. А когда я вернулась, отец был уже мертв. Я не видела, как это случилось. Моя мать сказала мне об этом позже, когда пришла забирать меня от соседей, чтобы отвезти нас с братом в наш новый дом.

Религия счастья

Известно ли вам, что в Японии существует не три, а четыре религии? Раньше их было три: синтоизм, буддизм и христианство. Но в шестидесятые годы у нас появилась новая религия, в которую ударились многие из тех, кто раньше придерживался традиционных. У этой религии нет названия, поэтому я дала ей свое. Я называю ее религией счастья, или хэппиизмом. Ее нам принесли американцы. Поэтому мы не убивали их солдат, когда они подмяли нас под себя. Вместо этого мы посылали своих детей в их университеты. Я принадлежу к тому поколению, которое первым обратилось к религии счастья. И скоро вы убедитесь, что я ее самый ревностный адепт.

Как в любой религии, должны быть храмы. И в Токио их не меньше, чем буддистских и синтоистских. У них разные названия: «Такасимая», «Мицукоси», «Исетан», «Одакю», «Сого», «Люмин», «Парко», «Сейбу». Возможно, кое-что показалось вам знакомым? Вы когда-нибудь были в японском универмаге? Только в «Исетане». Я так и думала. Туда ходят все иностранцы. Вы должны наведаться в «Мицукоси». Элегантные дамы предпочитают именно его.

Он похож на европейский дворец с колоннами, резьбой и золотой лепниной на фасаде. Вход охраняют два каменных льва, двери инкрустированы ценными породами деревьев. Окна и светильники тоже в европейском стиле. А мрамор настоящий итальянский. Дверь вам открывает импозантный швейцар, а внутри с поклоном встречает миловидная женщина:

– Добро пожаловать. Чем могу быть полезна?

Если она вас узнает, то склоняется еще ниже, а голос ее звучит еще любезнее. Она продолжает кланяться, пока вы не пройдете дальше.

Впереди вас ожидает пятиэтажная галерея с изящными золотыми решетками. Со стеклянного потолка льется мягкий дневной свет. Прямо перед вами лестница, достойная самого роскошного дворца. На нижней площадке возвышается огромная фарфоровая статуя богини Удачи. При виде ее меня охватывает восторг. Она словно говорит: «Мы здесь, чтобы наслаждаться и быть счастливыми». Счастье, оно ведь как вино. Хорошее французское вино. Чем больше пьешь, тем больше хочется. А потом пьянеешь и пускаешь слезу. Проспавшись, снова чувствуешь жажду, которую спешишь утолить.

Под сводами универмага жизнь вливается в нас, словно вино в пустой стакан. Летом воздух там сухой и прохладный, зимой теплый и влажный, причем всегда в меру. Здесь все умиротворяет дух, заставляя забывать о хаосе внешнего мира – от температуры воздуха и освещения до тихих голосов продавцов и классической музыки, которая ненавязчиво сопровождает вас повсюду. Сумочка у меня набита деньгами. Пора начинать. Но прежде следует подготовиться. Подобно тому, как перед входом в храм вы отрешаетесь от бренного мира, здесь вам следует отказаться от своего прежнего лица. Поэтому мы проходим мимо гигантской статуи к косметическим столикам, где нас уже ждут, чтобы создать нам новый облик.

Лицо без макияжа – все равно что ноги без чулок. Выходя на улицу, мы обязательно его пудрим. Так оно становится непроницаемым и не может выдать секреты своей хозяйки. К тому же такое лицо не будоражит окружающих. Тени для век у домохозяек и офисных дам всегда светлые и неяркие. На щеках и носу – светлая матовая пудра. А вот губы могут быть накрашены поярче.

Но здесь, в универмаге, вы преображаетесь. Девушки за косметическими столиками сотрут ваше невыразительное лицо и сделают из вас супермодель. Они так ловко наложат макияж – основу, тон, румяна и пудру, что вы сами себя не узнаете. Губы ваши станут яркими и пухлыми, а трещины на них исчезнут без следа. Мастерицы знают, как сделать глаза большими, загадочными или зовущими. Когда они закончат, ваши губы уподобятся розам, усеянным сверкающими каплями дождя. И смело можно будет соперничать с моделями на подиуме. Только подиумом будет эскалатор, возносящий на второй и третий этажи, где продается женская одежда.

Мы расплачиваемся и несем наши новые лица к эскалаторам. Хорошая штука эти эскалаторы – ты словно едешь на спине змеи, стоишь на месте, но двигаешься вперед. Паришь в воздухе и в то же время прочно стоишь на ногах. Усталые ноги отдыхают, и боль в них постепенно утихает. Мы гордо выпрямляемся и, задрав подбородок, с нетерпением смотрим вперед. Что ожидает нас сегодня в клубе? Как купленные вещи впишутся в нашу жизнь?

Возносясь на современном, бесшумном и очень дорогом эскалаторе, мы ощущаем, как растет волнение, а все чувства напрягаются до предела. Внутри – звонкая пустота, но мы знаем, что она скоро будет заполнена.

А потом нас пронзает ощущение, ради которого мы и пришли сюда, и будем приходить снова и снова. Все начинается с легкого щекотания в пальцах ног, словно по ним поднимаются крошечные пузырьки, заполняя каждую клеточку тела. Внезапно мы чувствуем, что все внутри нас смеется. Но это только начало. Потом это ощущение исчезает, и на смену ему приходит хладнокровная сосредоточенность.

А сейчас я выдам еще один секрет, самый важный из всех. Одежда живая. У нее нет тела, но есть сознание. Поэтому она старается обольстить и завлечь нас, чтобы мы отдали ей свое тело хотя бы на время. И когда тело попадет к ней в объятия, она всеми силами цепляется за него. Ведь без нашего тела она не ощутит полноты жизни. Нет ничего печальнее, чем платье на распродаже. Красная бирка означает, что платье так и не нашло себе тело. Поэтому уцененная одежда всегда выглядит непривлекательной и унылой.

Как и в любой другой игре, в охоте на вещи есть свои правила. Начинать надо сверху. Это самое важное правило, потому что оно учит самоконтролю и дисциплине. Только овладев им, вы сможете надеяться на милость богов. Второе правило соблюдать проще. Никогда не покупайте того, что выложено на вид. Только глупые и неопытные покупатели попадаются на эту удочку. Там обычно самые дорогие и не лучшие вещи. И третье – избегайте продавщиц. Не смотрите им в глаза. Они лгуньи и обманщицы. Своими льстивыми речами и фальшивыми улыбками они собьют вас с толку. Четвертое правило – определитесь, за чем именно вы идете в магазин, причем еще до того, как вы откроете его золотые двери. Правилу этому довольно трудно следовать – ведь благодать, которая на вас снисходит, заставляет забыть обо всем на свете.

В моем клубе выживают только те, кто уподобляется самураям. Они идут к цели, свято соблюдая кодекс поведения и строго контролируя свои поступки. Если сумеете сделать этот кодекс частью себя, станете настоящим воином. В противном случае ваши карманы быстро опустеют, а шкафы будут набиты ненужными вещами. Это как в любви – когда вы наконец находите свой идеал, тот самый, который предназначен именно для вас, сердце ваше наполняет благодарность. Именно благодарность, потому что вы чувствуете прикосновение божества. Вы – избранница судьбы, вы – победительница. Опережая всех остальных, красивых, умных и целеустремленных, вы быстро хватаете предмет своего вожделения и ищете глазами ближайшую примерочную. Если опыта достаточно, как, например, у меня, то даже искать не нужно – все примерочные известны наперечет. Схема универмага давно впечатана в мозг.

И вот теперь мы вступаем в святая святых моего клуба. Место, которое обожают все женщины, – примерочную. Войти в примерочную кабину все равно что впервые остаться наедине с любимым. Здесь вы наконец можете прижимать свою награду к себе и предвкушать обладание ею. Спрятавшись от назойливых глаз, вы можете ласкать и целовать ее, а потом вступить с ней в отношения, полностью подчинив себе. В примерочной вы наслаждаетесь своей победой, торжественно вступаете во владение.

Вполне довольная, я подхожу со своей наградой к кассе. Знаете, почему члены клуба никогда не воруют? Боятся утратить членство, а хуже этого ничего нет. Кипение в крови у меня стихает, однако ненадолго – когда я начинаю думать, сколько предстоит купить, чтобы поместить мое сокровище в достойную оправу, оно начинается снова. Новое платье – это только начало, теперь надо тщательно обдумать все остальное, вплоть до цвета и рисунка чулок. Деньги, которые выделены на мое тело, я трачу с умом.

Я абсолютно счастлива, и чувство это не покидает меня до возвращения домой. Религию счастья подарили нам американцы. И теперь мы хотим, чтобы все в мире обрели это счастье и покупали, покупали, покупали… Тогда настанут мир на земле и всеобщее благоденствие. Вы замечали, какими счастливыми выглядят жители этой страны? Совсем как в Америке. Но наше счастье отличается от американского. Счастливыми нас делает принадлежность к клубу. Однако этим мы обязаны вам. Если бы вы не вложили в нас стремления к счастью, мы бы не помышляли ни о каких клубах.

Часть вторая

Томоко

У вас изумленный вид. Мне нравится, когда вы удивляетесь. Наверное, поэтому я и делюсь всем этим с вами. Поначалу я чувствовала себя виноватой, выбалтывая свои секреты. Но теперь знаю, что мне нечего стыдиться – ведь в моем поведении нет ничего противоестественного. Наоборот, все, что я делаю, не только нормально, но даже неизбежно, поскольку все люди тайно завидуют друг другу. А зависть объединяет людей сильнее, чем любовь. Однако женская зависть имеет свои особенности. У женщин ведь нет иерархии. Каждая женщина завидует всем другим женщинам. Мы прекрасно знаем, что, как бы мы ни старались, нам всегда можно найти замену. Потому что место женщины в обществе определяют мужчины. И не важно, работает она или сидит дома, итог всегда один. Поэтому домохозяйки ненавидят работающих дам, и наоборот. Какими бы разными мы ни казались с виду, начинка у нас одна.

А с домохозяйками дело обстоит сложнее. Мы можем быть членами разных клубов – теннисных, потребительских, благотворительных, здорового образа жизни, бега трусцой или икебаны, – но дома у нас у всех одинаковые, так же как ежедневная рутина и вообще весь образ жизни. Вы знаете, что по понедельникам вам может не хватить маринованной трески, если вы придете в супермаркет слишком поздно? А по вторникам там всегда нехватка говядины. В четверг – дефицит креветок и красного луциана. В пятницу вообще ничего не найдешь, и все мы покупаем только яйца. Вы представляете? Мы такие одинаковые, что даже семьи свои кормим одним и тем же. Тогда почему нашим детям не быть на одно лицо?

Вот этого мы больше всего и боимся.

Ведь если все женщины слеплены из одного теста, чем наши дети могут отличаться друг от друга?

Превратить своих детей в вундеркиндов – вот единственный способ выделиться из безликой массы. Они должны получать только самые лучшие оценки и во всем быть первыми. Это единственный путь к успеху. Но чтобы сделать из ребенка вундеркинда, ты сама должна превратиться в суперженщину. И домохозяйки прилагают для этого все мыслимые усилия, неустанно трудясь и заставляя трудиться своих отпрысков. Мы не жалуемся, просто упорно идем к цели, подчас падая замертво от изнеможения. Мужчины на такое не способны.

«Что она такое несет? Она что, не в своем уме?» – словно написано у вас на лице. Я ведь суперженщина и могу читать по глазам.

Дорога к совершенству скрыта завесой тайны, и так будет всегда. Но я приоткрою для вас эту завесу. Чтобы стать сверхчеловеком, нужно создать внутри себя что-то вроде поляны, куда вы будете выбрасывать весь свой мусор – усталость, раздражение, ненависть к семье и своим обязанностям, серую рутину будней. В бесконечной тишине ночи вы станете следить, как на ваших дьявольских угодьях прорастают сорняки. А днем придется их усердно вытаптывать, создавая мифический образ сверхженщины.

Иногда, правда, сорняки растут слишком быстро, заслоняя от нас небо. Тогда настает время извлечь на свет божий полуживую девушку, похороненную в глубинах сознания. Только она сможет избавить нас от всесильных сорняков. Мы начинаем красиво одеваться и чувствуем себя молодыми и привлекательными. Или идем в гимнастический зал, храм или любой другой клуб, который распахнет перед нами двери и даст почувствовать свою избранность.

Поэтому нам так важен выбор клуба. Там мы обретаем себя. Переступив его порог, чувствуем себя совсем иначе. На нас нисходят спокойствие и умиротворенность, в душе поселяется буддистская пустота. И не важно, чем отделаны стены клубов – дорогим деревом и кожей или дешевым пластиком с неоновыми трубками. На душу они воздействуют одинаково. Мы чувствуем себя счастливыми, словно наконец обрели дом.

Однако найти нужный клуб довольно нелегко. Обычно в этом нам помогают друзья. У меня не было подруг, и мои шансы попасть в нужный клуб приближались к нулю. Я вполне могла угодить в какое-нибудь унылое заведение типа фитнес-центра или кружка обучения икебане. Но от этой ужасной судьбы меня спасла Томоко.

Мне уже исполнилось двадцать семь, когда я вновь встретила Томоко. Самое смешное, что она увидела меня первой, а я не смогла узнать ее даже после того, как она окликнула меня. И все потому, что на меня навалилась макура.

По-японски макура – это полная темнота. Для меня же это слово обозначает нечто большее. Сумрачное состояние, когда ничего не хочется делать, думать или говорить. Полная безжизненность, не нарушаемая ни единым звуком или лучом света. Через нее проходят многие женщины, но предпочитают на эту тему молчать. Чтобы уйти от этого, одни начинают пить, другие ударяются в религию, а кое-кто замолкает до конца своих дней. Такое никогда не обсуждается, это один из многочисленных женских секретов.

Макура пришла в мою жизнь, когда я была беременна Харукой. Темнота, непроницаемая и бесконечная, поглотила меня внезапно, словно я опустилась на дно моря в безлунную ночь. Она обволокла сознание, лишив возможности двигаться и говорить. Я сидела в доме с задернутыми шторами, потеряв всякое представление о времени. Темнота была как бы отражением мрака моей души. Иногда я забывала забрать из садика Акиру, и мне звонила его воспитательница. Я заставляла себя подняться, с трудом одевалась и тащилась за сыном. Мои всклокоченные волосы и кое-как напяленная одежда вызывали у других матерей презрительные улыбки, и никто из них не попытался протянуть мне руку помощи. В Японии женщины должны справляться со своими проблемами сами.

В тот день, когда я встретила Томоко, ничто не предвещало появления темной тучи. Это был день моего рождения. Подарком мужа было приглашение на ужин в дорогой французский ресторан. Он предварительно договорился со своей теткой Асако, что она заберет Акиру из начальной школы и посидит с ним до нашего возвращения. Рю сообщил мне об этом, как только мы проснулись. Пока я приходила в себя от удивления, Рю, как обычно, потискал мою грудь, в темпе кончил и ушел на работу. Я ничего не успела почувствовать, но не огорчилась. Когда я отводила Акиру в садик, душа моя пела от восторга. «Какой же у меня добрый и щедрый муж, какой внимательный!» – думала я, надраивая дом и готовя ужин для Асако-сан.

К одиннадцати я все закончила. Впереди был целый день, затянутый розовой дымкой ожидания. Принимая душ, я загадала себе загадку: какого цвета свободное время у замужней женщины? Да, розового, конечно, прыснула я, а потом меня так разобрало, что я буквально стонала от хохота. К счастью, его заглушил шум воды, и он не достиг ушей соседей. На пути к станции я тщательно распланировала свой день. Сначала пройдусь по магазинам, потом где-нибудь перекушу, после чего отправлюсь в салон красоты и немного подремлю, пока они будут трудиться над моими волосами и ногтями. Если вдруг поход по магазинам затянется, просто куплю по дороге онигири[4]4
  Онигири – популярное блюдо японской кухни из пресного риса, слепленного в виде шара или треугольника, часто с начинкой внутри, завернутого в сушеные водоросли.


[Закрыть]. Как бы там ни было, впереди меня ждет замечательный день.

Я сошла с поезда на станции Гинза, как раз у главного перекрестка. Стоял чудесный осенний день. Небо сверкало синевой, солнце ласково грело спину. Улицы были заполнены хорошо одетыми людьми, с достоинством спешащими пообедать. Обычно вид нарядной толпы повергает меня в приятное волнение. Но сейчас радостное чувство, переполнявшее меня все утро, куда-то ушло.

Я вдруг остановилась, причем так резко, что мужчина, шедший позади, чуть не врезался в меня. Я обернулась, чтобы извиниться, но он отвел глаза. И тут навалилась макура, и я потеряла всякое представление о времени и пространстве.

Не знаю, сколько я простояла перед универмагом «Мацуя», но вдруг кто-то положил мне руку на плечо. Я раздраженно обернулась и увидела высокую красивую офисную даму в фиолетовом костюме от Шанель и с оливковой сумочкой Келли «Эрмес». Я хотела извиниться и отойти в сторону, как вдруг незнакомка произнесла мое имя. Да-да, мое имя. То, которое дали мне родители, хотя после замужества меня так уже никто не называл.

– Каё-сан, разве ты не узнаешь свою школьную подругу Томоко? – спросила женщина.

Каё – не очень красивое имя, и я редко кому его сообщаю. Я так удивилась, услышав его из уст незнакомой дамы, что буквально раскрыла рот. Томоко рассмеялась, сверкнув полоской белоснежных зубов с маленьким зазором между двумя передними, и тут я сразу узнала ее. Не помню, что я тогда сказала и говорила ли вообще, помню только, как она нетерпеливо схватила меня за руку и, оттащив от дверей универмага, из которых выливались потоки покупателей, потянула в тихий переулок.

В тот день на мне были брюки на резинке – дешевые штаны, которые продаются в пригородных торговых центрах по тысяче иен за штуку. Прежде я не пересекалась ни с одной работающей женщиной. И вот теперь иду по Гинзе рядом с потрясающе красивой офисной леди, ощущая, что все пространство вокруг нас наэлектризовано восхищенными мужскими взглядами. Тут мне пришло в голову, что рядом с ней я выгляжу просто уродом, и я смущенно отступила назад. Но очень скоро поняла, что зря волнуюсь – в тени красавицы Томоко меня попросту никто не замечает. Я скромно шла рядом, прикидывая, сколько может стоить ее наряд и что у нее за работа, раз она позволяет себе такие дорогие вещи. Неужели она выскочила замуж за миллионера? Или работает в крупной компании? Передо мной словно раздвинули плотные шторы, и я почувствовала, что макура куда-то исчезла.

Томоко привела меня в кафе «Ренуар», классическую кофейню Гинзы, где подавали только кофе и бисквиты с кремом. Меня несколько удивил ее выбор, ведь сейчас время обеда, но потом я сообразила, что в ресторанах все места, вероятно, уже заняты и там стоит такой шум, что не поговоришь. Когда мы поднимались по крутой деревянной лестнице, я заметила, что туфли у Томоко из крокодиловой кожи – явно «Прада».

И только когда мы сели за столик в дальнем углу кафе, я осмелилась посмотреть ей в лицо. Мы молча изучали друг друга, отмечая следы, которые время наложило на нашу внешность.

Я сразу поняла, что изменилось в Томоко. Она всегда была красавицей, но сейчас она к тому же выглядела дорого. Как антикварная вещь или часы Патек Филипп. И это делало ее еще желаннее для мужчин. Я вспоминала, как они смотрели на нее на улице – вожделея, но прекрасно понимая, что такая женщина не для них. Как ей это удавалось? Дело здесь было не только в одежде. В Гинзе полно шикарно одетых женщин. Я снова внимательно взглянула на нее. Ее крашеные темно-русые волосы были модно подстрижены и завиты. Стильный макияж подчеркивал красоту лица. Кожа светилась, а пухлые губы сверкали, как отполированные. Глаза были широко раскрыты, миндалевидные веки поблескивали золотистыми тенями. И тут я поняла, в чем дело. Моя подруга изменила разрез глаз, сделав их по-европейски большими.