Текст книги "Тот, кто полюбит все твои трещины"

Не знаю, что было бы печальнее: знать, что я была бы лишь на треть счастливее, чем сейчас, или знать, что мое нынешнее состояние – это три четверти от всего счастья, что я только могу испытать.

Что, если бы уровень моего счастья был на нуле, я прошла бы через дверь и поняла, что сто процентов счастья все равно не делают меня такой уж счастливой?

И что тогда?

Я начал отвечать: Это не совсем так, – но она уже разошлась, внезапно оказалось, что уже почти полночь, и я сказал: Счастливого Нового – на моих часах вдруг задрожала минутная стрелка, полночь наступила внезапно, и вот мы уже целуемся. Люди по радио радовались Новому году, я услышал взрывы вдалеке, открыл глаза, пока целовал ее, и увидел четырехкрылую колибри за окном – все было слишком, слишком красиво.

Затем, внезапно, полночь осталась позади и мне стало нестерпимо стыдно. Прошла одна секунда после полуночи, что так далеко от полуночи, как только может быть, пока не начнешь двигаться в обратном направлении. Я сказал: Ну, мне пора…

а она сказала: Нет, пожалуйста. Останься со мной. На чуть-чуть.

Возможно, лучшая версия меня поступила бы правильно и ушла бы, а худшая версия вообще бы об этом не беспокоилась и просто с радостью нарушила все запреты, но я ничуть не лучше себя и мог сделать только то, что человек ничуть не лучше меня мог сделать.

Статуя не строится с основания – она вытесывается из цельного куска мрамора, – и я часто задаюсь вопросом, не формируют ли нас качества, которых нам недостает, словно мы все окружены пустотами, которые раньше занимал мрамор. Я могу сидеть в поезде. Могу лежать в кровати без сна. Могу смотреть фильм; могу смеяться. И вдруг, совершенно внезапно, меня поразит цепенящая правда: нас определяет не то, что мы делаем. Нас определяет то, чего мы не делаем.

Я доехал на метро до кампуса Йонатана и плавно вставил свой ключ в дверь его кабинета. Когда я вернулся в свою вселенную, комната была затоплена; должно быть, я оставил Анти-Дверь открытой. До дома я добирался долго. Когда я заполз в постель, Джессика в полудреме сказала: Привет.

Я сказал: Привет-привет.

Она указала пальцем на свою щеку, я поцеловал ее

и спросил: Как вечеринка?

а она сказала: Скучно. Хотела бы я, чтобы ты там был.

а я сказал: Извини.

Она сказала: Я не умею разговаривать с людьми. У меня во рту слишком много зубов; из-за этого я неправильно выговариваю слова. И у меня продолжают расти новые зубы – это очень странно. Как думаешь, это побочный эффект беременности?

а я сказал: Не знаю.

Мы лежали в постели и смотрели на звезды (мы обрабатывали дом от насекомых; кровать стояла на улице) и Джессика сказала: Я скучала по тебе.

Я сказал: Ты когда-нибудь задумывалась о том, каково это – пройти через Анти-Дверь?

Она пробормотала: Иногда.

И уснула.

На следующее утро нас рано разбудил мой телефон, и Джессика прокричала: Выключи его нахрен! Это была ассистентка доктора Хесслейна, и в качестве рингтона стояла «Последняя электричка в Лейпциг», быстрый марш Малера.

Она сказала: Йони, Карл… мертв.

а я сказал: О господи, с ним всё в порядке?

а она сказала: Ну, он мертв, так что… нет.

Карл оставил кран открытым на всю ночь. Вода заполнила здание, и он захлебнулся во сне.

Мы отправились на похороны и шиву[8]8
  Шива – в иудаизме недельный траур по ближайшим родственникам.


[Закрыть]. Я произнес неплохую и точную речь. Джессика с любовью сжала мою руку. Но все это время я думал только об одном: Анти-Дверь у меня в кабинете, и теперь никто, кроме меня, о ней не знает.

Я снова ходил к Джеке. Мы занимались любовью в кровати, которую она делила с мужем; это была противоположность той кровати, которую я делил с женой, и поскольку каждый из нас был полной противоположностью супруга другого, я позволил себя убедить – нет, я сам убедил себя, – что с точки зрения математики это был нейтральный акт.

Однажды после такого нейтрального акта я вернулся через Анти-Дверь в свой кабинет. Комната была уже наполовину заполнена водой, доктор Хесслейн сидел на моем столе, положив ноги на стул; он указал на дверь и сказал: Йони! Я хочу дверь, чтобы с тобой спрятать. До того как это не случился, я найду место похуже.

а я сказал: Здесь что-то не так. Это уже происходило. Ты мертв. В этой вселенной ты мертв.

Доктор Хесслейн скорбно кивнул: Это боялось, как я и случился.

Я тоже скорбно кивнул, притворившись, что понимаю чушь, которую он несет.

Он схватил блокнот и набросал диаграмму. Я бы не соврал, если бы не сказал, что я не обеспокоен. Он сделал паузу, затем сконцентрировался на словах: Когда я оставлю Анти-Дверь с тобой… Нет. Когда я оставил Анти-Дверь с тобой, я надеялся, что ты ею воспользуешься. Но я думал, ты сможешь путешествовать между вселенными, как луч света, отражающийся между двумя параллельными зеркалами.

Вместо этого ты провалился между ними, как свет, отражающийся между двух зеркал по диагонали и бесконечно скачущий между ними. Ты понимаешь? Ты возвращаешься не в ту вселенную, из которой пришел!

В поиске доказательств я схватил знакомую книгу – Милтона Хилтона. Я открыл страницу, которую хорошо помнил, ту, на которой Хилтон просил руки Дебры. Теперь там было написано:

Частицы, частицы, частицы повсюду. А еще, Дебра, я люблю тебя, но, я думаю, мне нужно какое-то время побыть одному.

Отношения с Джекой стали сложнее. Чем чаще я ее навещал, тем сложнее нам было общаться. Она была в депрессии. Она ненавидела мужа. Я пытался сказать ей Все будет хорошо, но получалось Ничего не стало плохо. Однажды за едой, заказанной из ресторана, она сказала мне, что не любит меня. Не знаю, имела она в виду именно это или прямо противоположное. Она сказала мне, что беременна. Все, что я мог сказать, – WOW, вверх ногами это выглядит как МОМ.

Я перешел улицу и прополз через Анти-Дверь. Доктор Хесслейн стоял на потолке моего кабинета, он плакал и смеялся одновременно. Слезы заливались ему в глаза. Он прокричал мне: Йони! Все всегда было ошибкой! Ты так чудесно не оправдываешься! Можешь ли ты никогда меня не прощать?

Я выплюнул зуб.

Мой дом был так далеко, дождь лил всю дорогу. Джессика сидела в гостиной, уставившись на нашего новорожденного сына. Я сказал: Он такой красивый.

Она ничего не сказала.

Поэтому я сказал еще раз: Он красивый.

Она сказала: Я не могу перестать готовить. Не знаю почему. Я не могу перестать готовить еду и не могу закрыть рот из-за всех этих новых зубов, и я не знаю, что со мной происходит, что с нами происходит, и мне никогда не было так страшно.

Я хотел сказать: Все будет хорошо, – но вместо этого не сказал ничего.

Она сказала: Ты мне изменяешь.

а я ничего не сказал,

а она сказала: Это был вопрос. Ты мне изменяешь?

а я ничего не сказал,

а она сказала: Если ты мне изменяешь, ничего не говори.

и я ничего не сказал.

Угадай что, – сказала она. – Я тебя ненавижу.

а я сказал: Наверное, я мог и сам догадаться.

Я почти ушла, – сказала она. – Я почти забрала ребенка и ушла, но я слишком тебя люблю.

а я сказал: Ты почти ушла?

а она сказала: Да, но не ушла.

Я бежал, казалось, несколько часов по затопленным улицам мимо перевернутых машин, омерзительных птиц и билбордов, рекламирующих новую книгу Милтона Хилтона «Дебра, прости меня, давай всё вернем».

Ключи не подходили к двери моего кабинета, поэтому я вышиб дверь и нырнул через Анти-Дверь прямо в кухню Бекерманов, где Йонатан пил молоко и пялился на стену.

Что случилось? – спросил я,

и он показал мне записку: Я чуть не осталась. Но не осталась.

Я сел рядом с ним, и никто из нас некоторое время ничего не говорил.

Я сказал: Ты помнишь, несколько лет назад, в метро… Я начал еще раз: Ты когда-нибудь был свидетелем Чего-то Ужасного?

Он кивнул.

Ты что-нибудь – в смысле, как ты – в смысле… Я начал сначала: Что ты сделал, чтобы это остановить?

Он покачал головой.

Он ничего не сделал, прямо как я. Он вспомнил крики, свой страх – мы хором повторили по памяти абзац из книги Милтона Хилтона, который перечитывали снова и снова. Частицы, частицы, частицы повсюду. Насколько нам удалось определить, единственная разница в нашем опыте заключалась в том, что он не лежал в кровати без сна, думая, что бы сделала его противоположность.

Я еще раз подумал о том, о чем мы говорили в лаборатории: что, как правило, противоположностью молчания является молчание.

Я сказал: Что я здесь делаю?

Это был риторический вопрос, но я не рассчитывал на познания Йонатана в области того, какие вопросы являются риторическими, а какие нет, поэтому удивился, когда он не ответил.

Есть старый анекдот о раввине и его ученике, его мне часто рассказывала мама:

Что фиолетовое висит на стене и поет? – спрашивает раввин,

А ученик говорит: Я не знаю. Так что фиолетовое висит на стене и поет?

А раввин отвечает: Дохлая селедка!

Но раввин, дохлая селедка не фиолетовая.

Ну, ее можно покрасить в фиолетовый.

Но раввин, дохлая селедка не висит на стене.

Ну, ее можно повесить на стену.

Но раввин, дохлая селедка точно не может петь!

А, не может? Это я добавил, чтобы тебя запутать!

[ПАУЗА ДЛЯ СМЕХА]

Мне пришло в голову, что, возможно, я попытался слишком сильно раздвинуть границы моей вселенной. В конце концов, мы живем в реальном мире, а в реальном мире можно покрасить дохлую селедку в фиолетовый и повесить ее на стену, но, как ни старайся, петь ее не заставишь.

А я представлял себе, что если бы я был в другой, лучшей вселенной, то кто-нибудь сказал бы мне Всё в порядке или У тебя обязательно получится в следующий раз. Кто-нибудь сказал бы мне, что все глупости, которые я совершил, все мои ошибки не имели значения. Эта кто-нибудь сказала бы мне, что независимо ни от чего она гордится мной, что я наполняю ее сердце теплом и что это на самом деле самое большое, на что можно надеяться в жизни – всего на мгновение сделать другого немного счастливее. Она сказала бы мне – угадай что! – всё будет в порядке.

Но в этой вселенной была только эта пустая комната в этом уродливом доме в этом ужасающем городе, в ней было два Йонатана, и один из них повернулся к другому и глухо спросил: Хочешь покидать мяч?

Мы немного поиграли, у меня получалось лучше, чем я ожидал. Он, естественно, меня обыграл, но ненамного. Несколько раз я смог увести у него мяч и успешно забить из-под кольца, чем удивил сам себя. В какой-то момент мы наблюдали, как солнце садится за рекой, подсвечивая горизонт. Йонатан был поглощен этой необыкновенной красотой, отделившей уродливый день от ужасающей ночи, мне очень повезло, я забил трехочковый, пока он плакал.

Правила табу

• У тебя такое знакомое лицо; мы раньше не встречались?

• Я пью не больше двух (о напитках).

• Забавная история: я действительно умею быть в отношениях.

• Это просто умора.

• Это так интересно.

• Это так смешно.

• Это правда очень смешно.

• [смех]

• На самом деле мой максимум – пять (о напитках).

• У меня, по сути, две специальности.

• Я практически управляю этим местом.

• Я знаю, о чем ты.

• О да, кажется, я где-то читала об этом.

• Я обожаю эту песню.

• Это я обожаю эту песню.

• Это реально самое безумное, что я когда-либо слышал.

• Я реально больше не смогу ничего съесть из этого.

• Мне утром рано вставать…

     ◆ Мне надо на работу…

• Извини, что не звонил; столько всего навалилось.

• Я не могу в пятницу. У меня дела.

     ◆ Просто друзья. Встречаюсь с парочкой ребят.

• Я написал эту песню минут за пять. Получилось не очень.

• Я больше о нем не думаю, честно (о Блейке).

• Больше десяти, но меньше двадцати (о женщинах).

• Это всего лишь тупой корпоратив – если не хочешь идти, я не обижусь.

• Не, звучит довольно интересно.

• Ты был там самым красивым парнем.

     ◆ Я серьезно.

• Ага, выглядят клевыми (о друзьях с работы).

• Я… тоже тебя люблю.

• Я раньше никогда такого не чувствовал.

• Этот момент, здесь и сейчас, самый счастливый в моей жизни.

• Да.

• Ага.

• Нет.

• Определенно.

• Мне нравятся (о сережках).

• Очень вкусно (о супе).

• У меня такое чувство, что мы понимаем друг друга так, как большинство пар не могут.

• Да, я тоже это чувствую.

• Я правда слушала.

• Я ее даже не заметил.

• Просто парень с работы.

• Ты много надумываешь.

• Он мне как брат!

     ◆ Это было бы странно.

• Я никогда не думал о ней в таком ключе.

• Ну, это просто чудесно.

     ◆ Нет, я не веду себя пассивно-агрессивно.

     ◆ Я правда думаю, что это чудесно.

     ◆ Не понимаю, какой такой «тон» ты имеешь в виду.

Говорю тебе, это чудесно.

• Мне нравятся твои друзья.

     ◆ Ты знаешь, что мне нравятся твои друзья.

• Ну о чем ты? Ты настоящая душа вечеринок.

• Я даже не заметил (о набранном весе).

     ◆ Нет, говорю тебе, для меня ты выглядишь так же, как раньше.

• Я сказала красное (о вине).

     ◆ Я точно сказала красное.

• Я проверил погоду перед выходом.

• Я прочитала твое сообщение уже на пути домой.

• Они хотят, чтобы это была чисто мужская тусовка, без девушек.

     ◆ Лично я думаю, что это тупо, но что поделать?

     ◆ Я им передам.

• Тебе не нужно передо мной извиняться.

• Я считаю, самое важное – это честность.

     ◆ Всё в порядке.

• Хорошо.

• Всё правда в порядке.

• Я же сказала, всё в порядке.

• Я в порядке.

• Конечно, я рада за тебя! (о повышении)

     ◆ Я в восторге!

• Я могу слушать и проверять почту одновременно.

• Я, в отличие от тебя, счет не веду (о выигранных спорах).

• Я тебе доверяю (о Блейке).

• Хорошо, ты прав.

     ◆ Нет, я не говорю это, чтобы ты заткнулся, ты понимаешь, насколько это унизительно?

• Она кажется очень милой.

     ◆ Мне она нравится.

• Меня это не волнует.

• Просто делай что хочешь; меня устроит любой вариант.

• Это был просто кофе!

• Я думаю, ты принимаешь это слишком близко к сердцу.

• Прости меня.

• Мне пришлось работать допоздна.

     ◆ Я же сказала, я была на работе.

     ◆ Зачем мне врать, что я была на работе? Я не понимаю.

     ◆ Понятия не имею, о чем ты.

       ◾Честно.

          → Серьезно.

     ◆ К чему ты ведешь? Ты это все сам придумал.

• Ты совсем меня не знаешь.

• Я не это имела в виду.

• Я этого не заслуживаю.

• Я просто думаю, как будет лучше всего для тебя?

• Все, чего я хочу, чтобы ты была счастлива.

     ◆ Это все, чего я хочу.

• Возможно, проблема в том, что я люблю тебя слишком сильно. Может же быть, что проблема в этом?

• Как только на работе все устаканится, у нас все тоже станет лучше.

• Если ты вернешься домой, мы сможем поговорить об этом как взрослые люди.

• Это так грубо; нет, я не собираюсь уйти в любую минуту.

• Черт возьми, у нас получится!

     ◆ Я хочу, чтобы у нас получилось.

     ◆ Я все сделаю для этого.

• Думаю, та ссора пошла нам на пользу.

• Я больше никогда не сделаю тебе больно.

• Я люблю тебя.

• Я тоже тебя люблю.

Таковы факты

Вест разъебал себе ногу в первый же день на пляже. Ебаный ты в рот, естественно, отличное начало ебаной недели!

Он даже ничего такого не делал; просто, блядь, отвисал там, стоя по колено в воде, и пытался расслабиться, как самый настоящий турист. Он только начал входить во вкус, может быть, впервые за всю его пиздецовую жизнь, когда непонятно откуда взявшаяся волна вывалила гору камней, ракушек и, возможно, даже немного битого стекла прямо ему на ногу и ободрала ее ко всем чертям, оставив всевозможные ссадины и синяки, сделав ее похожей на топографическую карту бог знает чего, где каждая рана и порез представляли собой реку, или ее приток, или горный хребет, или что там, блядь, сейчас рисуют на топографических картах.

Это была пятница, или, как говорят в Пуэрто Вальярта, Friday, потому что все в отеле говорят на английском. Вест даже не пытался воспользоваться своим уже девять лет как проржавевшим школьным испанским, хотя иногда, когда бармен наливал ему una cerveza[9]9
  Пиво (исп.).


[Закрыть], он говорил “Merci beaucoup” – так он представлял себе юмор. Это и правда было смешно, потому что бармены все равно продолжали говорить на английском, и знаешь что, если надо объяснять, значит, не надо объяснять.

Хорошая новость заключалась в том, что даже с разъебанной ногой Вест все равно мог делать то, что хотел, а именно сидеть на пляже, весь день пить пиво и смотреть на воду. В самом деле, нет худа без добра: благодаря травме он мог не делать ничего, что не хотел. Его отец или нынешняя жена его отца могли спросить: «Эй, хочешь поехать в город?», или «Хочешь посмотреть на руины?», или «Хочешь покататься на лодке?» А Вест поморщился бы и сказал: «Да я бы с радостью, но… нога».

А еще она постоянно становилась темой для разговоров; привлекательные американские chicas подходили к нему и спрашивали: «Привет, что случилось с твоей ногой?» А он отвечал: «У меня вопрос получше: что случилось с нашим обществом, почему мы стали воспринимать сломанные вещи как что-то неполноценное? Лично я считаю, что именно наши недостатки делают нас цельными». А потом он мог с ними переспать.

Конечно, этого ни разу не случалось, по крайней мере в твоем присутствии, но, как Вест неоднократно тебе говорил, это просто потому, что ты была рядом. «Ни одна девушка не станет подходить ко мне поболтать, когда со мной сидит другая девушка. В смысле, это же логично». Ты спрашивала, хочет ли он, чтобы ты ушла, а Вест пожимал плечами и говорил: «Это свободная страна», – а потом, вспоминая, что находится в Мексике, добавлял: «Погоди. Или нет?»

Ты приехала в отель только в субботу. Сказала родителям, что не сможешь вылететь вместе с ними в пятницу, потому что в этот день выпускной у Меган Доэрти, но на самом деле ты не пошла к Меган Доэрти. А осталась дома. И набрала себе ванную, что на тот момент казалось так утонченно и так по-взрослому. Ребенком ты часто мылась в ванне, но в этот раз ты набрала ванну, ванна была набрана, и, будто этого недостаточно, ты зажгла свечу (свечу!), притащила родительский проигрыватель в ванную и поставила запись Джони Митчелл (неважно, какую – Blue – неважно), сейчас ты над этим смеешься, но тогда это казалось таким значительным. Ты навсегда распрощалась со старшей школой – скоро тебя отправят в колледж в Бостоне, где ты забудешь обо всех друзьях и врагах из старшей школы, обо всем, что было так важно, обо всех ваших общих шуточках.

Каждые семь лет все клетки в наших телах обновляются, и мы становимся полностью другими людьми. Сидя в ванной и слушая California, ты думала о своих нынешних клетках, думала о том, как однажды изменишься; проснешься утром как-то раз, и внезапно все будет по-другому, и то, что заставляло тебя плакать, вызовет лишь желание закатить глаза, а то, от чего ты закатывала глаза, заставит плакать. Но, конечно, это будет через много, много лет.

Кстати, о новых клетках каждые семь лет. Это ФАКТ, и если бы ты поискала, то нашла бы его в своей личной книге фактов, которую никому никогда не показывала, – синий блокнот на спирали – на первой странице ты вывела неровной рукой «Таковы факты». В ней скрывались сотни секретов, столь же будничных и правдивых, как «ФАКТ: львов называют королями джунглей, но они не живут в джунглях; львы живут в саванне».

Твой сводный брат вызвался встретить тебя в аэропорту в субботу. Мама считала, что лучше поехать всей семьей, но отец убедил ее, что вам, детишкам, захочется поболтать. В конце концов, сколько времени уже прошло? Разве не ради этого все затевалось?

Вест нацарапал «ХЕЗЕР» большими печатными буквами на листке из желтого блокнота в линейку и поднял его над головой в зоне выдачи багажа, где ждал твоего прибытия. Вест сделал это на 80 % ради шутки, но на 20 % из-за беспокойства, что может тебя не узнать, так много времени прошло.

Забрав багаж и пройдя таможню, ты увидела его: очень волосатый нескладный парень в шортах с кучей карманов, в солнечных очках-авиаторах и футболке с необъяснимо длинным рукавом, будто на улице не стояла сорокаградусная жара. Ковыляя туда-сюда и теребя бороду, этот загадочный отпрыск твоего отца казался одновременно старше и моложе своих двадцати шести. ФАКТ: он немного напоминал бездомного.

– Да вы только посмотрите, – сказал Вест.

И ты сказала:

– Это вы только посмотрите.

А Вест сказал:

– Нет, вы только посмотрите. Вы только, блядь, посмотрите.

Поездка в Пуэрто Вальярта была идеей твоей матери. Через стену спальни ты слышала, как родители спорили об этом.

– Предполагается, что это будет отпуск, – сказал твой отец. – Я люблю Веста, но ты же знаешь, он будет занозой в заднице всю неделю.

– Я хочу, чтобы Хезер лучше узнала своего брата.

И вот он, эта тщедушная макаронина, несет твой багаж из лифта в номер. Это было почти чересчур – увидеть его снова спустя все эти годы. Один его запах был для тебя почти чересчур.

– Я занял кровать у ванной; надеюсь, ты не против. Подумал, ты захочешь спать у окна.

– Отличный вид, – сказала ты. Окно в номере выходило на стройку. Отель Crown Imperial расширялся. Кран поднимал балку, перемещая ее из одной кучи балок в другую. Однажды все это станет отелем.

Вест нахмурился и, пытаясь преодолеть дискомфорт, перенес вес с одной ноги на другую.

– Номер довольно буржуйский; это подбешивает. Хочешь, пойдем на пляж, возьмем чего-нибудь выпить? А, бля, ты, наверное, хочешь повидаться с родителями, да?

Ты пожала плечами:

– Я постоянно с ними вижусь. Предполагается, что это будет отпуск, ведь так?

Вест посчитал это уморительным.

Ты нашла пару шезлонгов в песке под большим деревянным зонтиком и кинула на них полотенце. Твой вроде-как-брат схватил блуждающего официанта и заказал два пива и банановый дайкири.

– Они очень стараются втюхать ананасовые напитки, – сказал он, – но я думаю, что они делают их из смеси, а в банановые идут настоящие бананы.

– Ой, а я не пью, – выпалила ты, будто он спросил тебя об этом, будто кому-то было до этого дело.

– А, хорошо, – слишком громко сказал Вест. Он подмигнул тебе (зачем?) и обратился к официанту: – Леди будет безалкогольный дайкири. – Вест ухмыльнулся, будто это была какая-то их личная шутка. – Ты, наверное, совсем меня не помнишь, – сказал Вест, прикуривая сигарету. – Сколько тебе тогда было, лет шесть?

Ты кивнула. Ты его не так чтобы помнила, а то, что помнила, возможно, и не помнила на самом деле, а просто выдумала, сотворила брата из туманных рассказов родителей и встревоженных взглядов, которыми они обменивались всякий раз, когда речь заходила о нем.

– Крики, – сказала ты, – я помню много криков.

– Ага, – засмеялся он. – Я тоже.

Ты зажмурилась от солнца, отражающегося в воде.

– Хочешь в океан?

– Не, ты иди, – сказал он между затяжками. – А я посмотрю.

И ты пошла.

И он смотрел.

Ты встретилась с родителями на ужине в ресторане отеля.

– Похоже, ты уже немного загорела, Хезер, – сказал твой папа. – Надеюсь, ты мажешься кремом от загара…

– Как нога? – спросила твоя мама.

А Вест ответил:

– Ну, ей пиздец, Джун.

Твой папа скрестил руки на груди и сказал:

– Нам попросить людей со стойки регистрации вызвать врача?

И Вест сказал:

– Не, пап, все будет в порядке, но все заметили, что ты продемонстрировал отеческое сострадание.

Твоя мать сочувственно сдвинула брови.

– Ну, я надеюсь, это не испортит тебе всю поездку.

После ужина ты проводила маму в ее номер. Она взяла тебя за руку и тепло улыбнулась, и ты задалась вопросом, сколько еще раз за следующие несколько месяцев, оставшиеся до колледжа, она возьмет тебя за руку и тепло улыбнется.

– Ты же не против делить номер с Вестом?

И ты сказала:

– Нет, мам, – как ни в чем не бывало. Почему она вообще спрашивает?

Ты умылась и залезла в кровать. Достала книгу из сумки.

– Что читаешь? – спросил Вест.

– А, просто тупая книжка про старшеклассниц в Нью-Йорке.

– И как она тебе?

Ты покраснела.

– Не очень, но интересно, что будет дальше.

– Так, мне скучно, – сказал он. – Я собираюсь спуститься вниз и чего-нибудь выпить. Пойдешь со мной?

В баре отеля Вест развлекал тебя историями о своих приключениях: про то, как однажды нашел достаточно мебели на обочине, чтобы обставить целую комнату; про то, как испортил вечеринку, переспав с девушкой гитариста; про то, как у него каким-то образом завелись клопы. Когда Вест почувствовал, что бар «внезапно стал очень буржуйским», он повел тебя ковылять по пляжу.

– Итак, введи меня в курс дел. У тебя есть парень?

Ты помотала головой.

– Почему? Ты симпатичная девушка.

– Н-не знаю, – сказала ты. – Мне кажется, были парни, которые видели меня своей девушкой. Просто я еще не встречала парня, который бы этого стоил.

– Стоил чего? – спросил он, и ты пожала плечами.

– Не знаю. Этого. Всего этого.

– На самом деле, я думаю, это правильная мысль, – сказал он. – Не торопись. Многие подростки сейчас слишком стараются вырасти побыстрее.

Ты рассмеялась.

– Серьезно? Это реальный факт о подростках?

Он неловко улыбнулся.

– Я не знаю; ты у нас подросток, ты мне и скажи.

– Наверное, ты прав, – сказала ты. – Но я не думаю, что, типа, быть в отношениях и заниматься сексом – то же самое, что становиться взрослой, понимаешь? Типа, «становиться взрослым» может много чего значить.

– Вот, это проницательное наблюдение – а еще оно объясняет, почему у тебя никогда не было парня.

– А это что еще значит?

– Ты слишком умная для пацанов из старшей школы. Мозги у тебя наверняка от мамы.

– Наверняка, – сказала ты. – Уж точно не от отца, клинического психолога.

– Не-е, не ведись на его крутую работу, Хезер; я клянусь, этот мудак тупой как пробка.

На мгновение ты засомневалась, не ткнуть ли его в рану на ноге, а потом задумалась, не унаследовала ли ты желание тыкать людей в раны от своего отца, клинического психолога.

Потом Вест сказал:

– Это что еще за херь?

Ты подняла голову. На пляже, примерно в десяти метрах от вас, в песке дергался и бился пес – какая-то помесь терьера. Вест побежал вперед, чтобы рассмотреть его получше.

– Вот дерьмо.

– Он в порядке?

– Эй, приятель, ты в порядке?

Собака проскулила.

– Вот черт. Псу пиздец. Думаю, у него припадок или типа того.

– Не трогай его, – сказала ты, в то время как Вест сгреб пса и поковылял обратно к отелю. – Осторожно, – прокричала ты. – У него может быть бешенство или еще что!

Ты последовала за своим братом в лобби Crown Imperial.

– Сэр, вы не можете пронести это животное внутрь. Сэр? Пожалуйста!

Вест вывалил собаку на стойку регистрации.

– Мы нашли его на пляже; думаю, ему очень больно, – сказал он. – Вы должны что-нибудь сделать.

Пса перестало трясти, и теперь он просто лежал на стойке, скуля и истекая слюной. А консьерж повторял:

– Сэр? Сэр!

А Вест сказал:

– Отъебись со своим сэром. Этой собаке нужна ебаная медицинская помощь.

И мужчина спросил:

– Это ваша собака?

Вест вскинул руки вверх и злобно зашагал кругами.

– Нет, это не моя собака. Я же вам сказал. Здесь вообще кто-нибудь говорит на ебаном английском?

Люди начали пялиться. Группа студентов, одетых как сынки богатых родителей. Пожилая пара. Мужчина с ребенком.

Ты сказала: «Успокойся, Вест», – и консьерж посмотрел на тебя и сказал: «Вы не могли бы попросить его успокоиться?» – как будто ты не этим сейчас занималась.

– Есть какой-нибудь собачий доктор, которому вы можете позвонить? В Мексике есть ебаные доктора для животных или как?

Консьерж тоже пытался сохранить спокойствие:

– Сэр, в отеле есть правила…

Вест закричал:

– Вы можете хотя бы дать ему какой-нибудь ебаной воды или типа того? Господи Иисусе!

Теперь закричал мужчина с ребенком:

– Эй, почему бы тебе не последить за языком?

– За языком? Эта собака сейчас, мать ее, умрет! – Затем сразу же: – Извините. Вы правы. Извините за выражения.

К этому моменту начальник консьержа вышел к нам и сказал:

– Сэр, мы позвонили в службу надзора за животными. Они уже едут. Вы хотели бы подождать их вместе с собакой?

Вест выдохнул.

– Да. Спасибо большое, я вам очень благодарен.

– Хорошо, но он не может здесь оставаться. Нам придется вынести его наружу, ладно?

– Ага. Слушайте, мне жаль, что я спросил, говорит ли здесь кто-нибудь на английском.

– Все в порядке.

– Все здесь отлично говорят на английском. Но вы ведь не обязаны это делать; это ваша страна. Но на английском все здесь говорят просто прекрасно. Я вел себя как мудак, это все сгоряча, понимаете?

Мужчина покачал головой.

– Я понимаю, что вы расстроены. Это не проблема, сэр.

Вест посмотрел на его бейджик.

– Хорхе? Ты охуенный парень; не позволяй никому говорить, что это не так.

Хорхе кивнул.

– Хорошо, сэр.

Двое сотрудников отеля осторожно завернули собаку в полотенце с эмблемой Crown Imperial и понесли ее к главному входу. Вы пошли за ними мимо мужчины с ребенком.

– Эй, послушай, – сказал мужчина. – Я понимаю, ты очень расстроился из-за собаки, но это семейный отель. Как думаешь, сможешь сделать мне одолжение и быть поаккуратнее с матерными словами?

– Ага, могу, – сказал Вест. – Извини. Я просто… бля! Извини.

Двое посыльных положили собаку на ступеньки перед зданием. Вест сел рядом и почесал ей живот.

– Держись, приятель, – сказал он. И затем посмотрел на тебя: – Не замерзла?

Ты покачала головой. Не замерзла, не особенно.

Подъехало такси, из него выпрыгнула пьяная парочка. «О господи, это твоя собака?» – спросила женщина, а ее муж сказал: «Давай, Эми, пойдем».

Вест помотал головой.

– С этим псом все нормально? – спросила Эми.

Вест сказал:

– Он просто устал.

Муж Эми повел ее в Crown Imperial, и, пока они заходили, было слышно, как Эми хихикает: «А я такая, типа, а откуда у этого парня собака?»

Вест вертел в руках незажженную сигарету.

– Ничего себе первая ночка, – сказала ты. Вест посмотрел на тебя, и ты грустно улыбнулась ему, но он не улыбнулся в ответ.

– Это отстой, – сказал он, его глаза покраснели. – Это, блядь, полный отстой.

ФАКТ: в воскресенье Вест начал пить рано. Ты провела с ним практически весь день, просто сидя на пляже и глядя на воду.

В какой-то момент твоя мама подошла и спросила, можно ли ей к вам присоединиться, а Вест сказал:

– Ну, я не знаю, Джун, тут довольно многолюдно. Может, тебе стоит поискать местечко у бассейна.

А она сказала:

– Окей, я понимаю намеки, – и ушла с натянутой улыбкой.

Вест посмотрел на тебя и поморщился.

– Ты, наверное, думаешь, что я настоящий мудак.

Ты так и думала, отчасти, но в то же время:

– Нет, я все понимаю.

– Дело даже не в ней. Это он меня бесит.

– Конечно, это логично, – соврала ты. Это не было логично. ФАКТ: твой отец был самым добрым, самым бесконфликтным человеком, которого ты знала, и было трудно представить, чтобы он хоть кого-то мог бесить. Иногда, когда ему приносили неправильный счет в ресторане, он все равно его оплачивал, потому что для него легче потратить деньги, чем ругаться.

– Я хочу сказать, то, что папа сделал со мной и моей мамой… нельзя искупить это дерьмо бесплатной поездкой в Мексику.

– А что он сделал?

– Он был мудаком, вот что он сделал.

– Ну а конкретно…

– Люди перерастают меня, – сказал он тем же безразличным тоном, каким можно сказать «Это высокое здание». Он поднял палку и швырнул ее в воду. – Все, кто любит меня, однажды меня перерастают.