Текст книги "Курсант. Назад в СССР 7"

Рафаэль Дамиров
Курсант: Назад в СССР 7

Глава 1

Москва. Июнь 1982 года. Петровка, 38. Кабинет руководителя межведомственной спецгруппы по раскрытию особо тяжких преступлений. Москва. Июнь 1982 года. Петровка, 38. Кабинет руководителя межведомственной спецгруппы по раскрытию особо тяжких преступлений.

Утренняя планёрка начиналась рутинно. Горохов зачитывал городскую сводку. Погодин зевал. Катков внимательно что-то записывал, я сидел и считал воробьев за окном, и только Света, казалось, слушала Никиту Егоровича.

Я заглянул в блокнот Каткова, который старательно что-то конспектировал с чрезвычайно умным видом. Но оказалось, что тот просто рисует замысловатые узоры, обводя разлиновку клеточек.

Задребезжал телефон. Аппарат звонил редко. Обычно это предвещало очередную командировку. Я с надеждой перевел взгляд с птиц на шефа. Уже две недели торчим в Москве и ничего не делаем. Так только… Местным помогаем по мелочи.

– Слушаю, Горохов, – следователь нахмурился.

За эти почти два года, что прошли с событий в Новоульяновске, Никита Егорович ничуть не изменился. Лишь седины на висках прибавилось да морщины на лбу стали поглубже.

Он озадаченно поговорил с трубкой, почесал намечающуюся лысинку и недовольно пробурчал абоненту:

– А мы тут при чем, товарищ генерал?

Трубка что-то возбужденно вещала. Слов не разобрать, но, судя по всему – дело серьезное.

– Ясно, – закивал Горохов, будто собеседник мог его видеть.

Дзинь. Телефон звякнул, разъединив линию.

– Собирайтесь, товарищи. У нас убийство в гостинице «Россия».

– Шишку какую-то пришили? – поинтересовался я (на простых смертных нашу группу не отправляли, разве что, если трупов было больше, чем три, или прослеживалась серия).

– Да в том-то и дело, что убитый – птица обычного полета, – шеф задумчиво стал складывать бланки в портфель. – Не пойму, почему меня отправили делать осмотр. Есть же районная прокуратура. И городская, в конце-концов… Но сверху указание поступило, чтобы задействовать наши ресурсы по полной.

– Чье указание? Щелокова?

– Бери выше, из Политбюро кто-то в министерство внутренних дел позвонил и задач нарезал.

– Ого… И кого же убили?

– Некий Артур Дицони, солист Большого театра.

– Странная фамилия, – проснулся Погодин.

– Сын цыганского барона, личность наверняка интересная, но при чем тут мы? – продолжал недоумевать следователь.

– Хм-м… Не слышала о таком, – Света задумчиво перебирала в памяти артистов Большого, любила она к искусству приобщаться и частенько посещала спектакли, оперы и прочие балеты.

– Ладно… На месте разберемся, – Горохов встал из-за стола. – По коням. Кабинет свой замкните.

После громкого дела с убийством заместителя прокурора Дубова наша команда приросла еще одним сотрудником – старшим лейтенантом Погодиным, и с барского плеча МВД нам отрядили второй кабинет на Петровке. Горохов теперь, как начальник, заседал отдельно, а мы вчетвером размещались за стенкой.

Быстро собравшись, вышли на улицу. Июньское солнышко с любопытством на нас уставилось. Давненько мы не выходили из кабинетов все разом.

Наша служебная черная «Волга» еле вместила пятерых. Никита Егорович и Катков габариты отъели солидные. Да и Погодин уже начинал матереть. Я уселся за руль. Горохов рядом, остальные сзади. От управления до гостиницы добрались минут за десять.

Гигантское здание из бетона и стекла раскинулось на берегу Москвы-реки, затмив собой Кремль и Храм Василия Блаженного. Смотрелось чуждо и инородно на фоне старой Москвы, но гостиница блистала пафосом новой эпохи и долгое время была символом СССР, пока ее бесславно не снесли в двухтысячных.

Мы остановились у главного входа. Парковка заставлена экскурсионными красными «Икарусами» с надписью: «Intourist». Возле некоторых снуют восторженные иностранцы. Финны, немцы и прочие китайцы под бдительным оком гида пытались в очередной раз разбежаться по окрестностям, щелкая окружающую обстановку на висевшие на груди фотокамеры. Но гиды бдили достойно. Подготовка их была сродни разведшколе. Собирали подопечных под крыло, как наседка цыплят, не давая лишний раз контактировать с «аборигенами», пресекали неудобные вопросы и всячески опекали иностранцев, чтобы те и чихнуть без их ведома не могли. Даже если в туристической группе затесался шпион, ничего дельного он раздобыть не мог бы, разве что поснимать издалека незаметно стратегические объекты типа заводов.

Паранойя Сталина насчет шпионов уже не довлела над железным занавесом, и иностранцев охотно пускали в СССР, хотя большинство туристов всё равно приезжало только из дружественного соцлагеря. Но и истинным буржуям было интересно воочию повидать страну развитого социализма. А руководство СССР желало продемонстрировать мощь молодого государства, где навсегда победил марксизм-ленинизм.

Просторный холл гостиницы с множественными стойками администраторов, стеклянными витринами с командирскими часами, матрешками и прочими балалайками кишел людьми.

На входе нас сразу взял в кольцо заслон из гостиничных коридорных, сержанта милиции и стоящего чуть поодаль смотрящего в неброском костюме с каменной мордой. Он явно не сотрудник гостиницы. Сто пудов, конторский, эти ребята тоже несли вахту в рассаднике капиталистов и потенциальных шпионов.

– Следователь Горохов, – Никита Егорович безошибочно вычленил из «стражников» старшего (того в сером костюме) и ткнул в него раскрытым удостоверением. – Это со мной, – кивнул он назад, избавив нас от предъявления собственных документов.

Но я все равно светанул новенькими лейтенантскими корочками. Ведь психологический комплекс от курсантской ксивы с фотографией рядового на развороте у меня прошел. Сейчас я там целый летеха.

После высокой награды от Щелокова карьера поперла в гору. В тот же год меня перевели из нашей средки курсантом в Волгоградскую высшую следственную школу милиции, сразу на предпоследний третий курс. Оперской специальности в Волгограде не оказалось, ну и ладно. С образованием следователя можно в любой службе работать, и не только в органах. В Москве и в Саратове на тот момент были только средки, а в Омск – далековато мотаться. Вот и пошел следаком. Все равно учился по старой схеме, под кодовым названием “Фигаро тут, Фигаро там”. Большую-то часть времени проводил на работе в группе Горохова.

Через год получил летеху по сроку выслуги (на зависть своим сокурсникам, которым лейтенантские погоны упали на плечи только при выпуске), а летом 1981-го выпустился с дипломом юриста. Корочки умудрился получить с отличием, хотя знаниями на сессии блистал только по профильным предметам, однако, учитывая сверхлохматость могучей лапы, что меня закинула в учебное заведение, преподаватели, будто сговорившись, ставили мне на экзаменах высший балл, хотя я на этом совсем не настаивал. Как, впрочем, и не возражал.

Нужный номер оказался в другом корпусе. Всего их было четыре, не считая центральной башни во внутреннем дворе. Гостиницу отгрохали аж на пять тысяч рыл. Задумывали ее специально для депутатов Верховного Совета, что до этого периодически оккупировали гостиницу «Москва», вытесняя артистов, туристов и прочих гастролеров.

– Прошу за мной, товарищи, – улыбчивый коридорный возраста позднего Тургенева (и даже борода сверкает роскошной белизной) в пафосном мундире, отделанном золотистыми листочками (издалека напоминал форму генерала банановой республики) повел нас длинными коридорами к нужному лифту.

По профессиональной привычке «генерал» вещал отточенными фразами, рассказывая о заведении, будто мы были обычные туристы.

– Это самая большая гостиница в мире, товарищи, – гордо заявил он. – Комплекс включает в себя магазины, концертный зал, кинотеатр и внесен в книгу рекордов Гиннесса, как самый крупный. Говорят, что артист не может считаться заслуженным и знаменитым, если не выступил в концертном зале «Россия».

– А почему название такое? – подковырнул я.

– А чем вам название не угодило, молодой человек? – прищурился провожатый.

– Как известно, у нас избегают таких названий. В обиходе Союз или РСФСР, а тут – Россия.

– Россия-матушка – наши истоки, – заявил «Тургенев». – Почитай, все оттуда вышли.

Коридорный вдруг остановился:

– Здравствуйте, Муслим Магометович, – провожатый вдруг расплылся в улыбке с полупоклоном перед джентельменского вида чернявым мужчиной средних лет.

Его лицо мне показалось до боли знакомым. Тот в ответ мельком кивнул, будто старался проскочить мимо побыстрее.

– Это же ведущий “Песни года”, – восхищенно проговорил Погодин.

– Эх, молодежь, – покачал головой коридорный. – Великих певцов надо знать в лицо. – Бородач, убедившись, что постоялец уже достаточно удалился, тут же напел хриплым голосом пару строчек.

 
Ты – моя мелодия,
Я – твой преданный Орфей…
 

– Так это Магомаев? – восхищенно пробормотал Погодин. – Не узнал его. В жизни он по-другому выглядит.

– Он самый, – гордо возвестил провожатый. – У него тут как квартира уже. Месяцами может в номере жить.

Лифт доставил нас на четвертый этаж. В коридоре, возле нужного нам номера 413, толпился народ. Мелькали серые мундиры милиционеров (да не простых, а целых генералов), синие – прокурорских работников (в звании ниже «полковника», в пересчете на наши, не увидел), люди в штатском, которые вовсе были не гражданскими.

– Ого, – тихо присвистнул я. – Сколько правоохранителей сбежалось, будто члена Политбюро убили.

– Тс-с, Андрей Григорьевич, – шикнул на меня Горохов. – Не в том месте и не в том смысле упоминаешь этих, – Горохов ткнул пальцем в потолок. – Вмиг к политическим террористам припишут. Хотя ты прав. Солист большого театра, причем новенький и никому не известный, а столько шуму.

– А вы что? – коридорный собирался уже нас оставить, но остановился и развернулся. – Не знаете, кто такой Артур Дицони?

Катков и Погодин одновременно развели руками.

– Вся Москва знает, а вы – нет… – усмехнулся бородач.

– И кто же он? – нахмурился Горохов.

– Простите, товарищи дорогие, но об этом не принято говорить вслух – органы соответствующие бдят. – Коридорный кивнул на людей в штатском. – А мне еще внуков растить, на родителей надежды нет, ведь трудятся они не в гостинице, а на заводе. Ладно, прощевайте, пойду я. И так уже лишнего наговорил.

Нам навстречу шагнул пузатый прокурор, на черных петлицах по две огромные звезды – по-нашему аж целый генерал-лейтенант получается.

Судя по вальяжности и некоторой надменности, навсегда застывшей на пухлом лице, чувствовал он себя среди высоких чинов явно, как рыба в воде. А то и как щука среди окуней. Явно был из генеральной прокуратуры. Черт… Кем же на самом деле был этот покойный цыган?

– Никита, – генерал позволил Горохову пожать себе руку, на остальных только бросил мимолетный взгляд, задержав его чуть подольше лишь на Свете, что смотрелась среди мужиков жемчужинкой. – Дело решили поручить твоей группе.

Горохов, явно недовольный, что его так по-панибратски назвали в присутствии подчиненных, коллег и прочих горничных, с язвинкой в голосе спросил:

– К чему нам такая честь, Павел Алексеевич? Я так понимаю, потерпевший был артистом местного пошиба? Есть районная прокуратура. Городская, в конце концов.

– Не ерепенься, Егорыч, – понизив голос проговорил генерал. – Сам знаешь, кем был убитый… Сверху результатов ждут уже сегодня.

– Черт побери! – всплеснул руками Горохов. – Вы меня, конечно, извините, Павел Алексеевич, но о потерпевшем мне лишь известно, что он был солистом Большого театра. Скажите, наконец, что он за птица такая важная…

– Об это вслух не говорят, – назидательно улыбнулся «генерал». – Но сам понимаешь, все, что касается ЦК – по раскрытию на первом месте. Подключайся оперативно. В номере сотрудники из МУРа, введут тебя в курс дела.

Мы вошли внутрь просторного двухкомнатного номера, потеснив высокие чины. На кровати лежал абсолютно голый молодой мужчина. Распластался, неуклюже раскинув руки. Из раны на груди в районе сердца застывший красный ручеек вёл к целой луже, что пропитала постель. На животе под пупком поперечный разрез, тоже залитый кровью.

Света поморщилась и отвернулась. Погодин тоже скривился, но взгляда не отвел. И лишь криминалист Катков, словно легавая на охоте, сделал стойку. С интересом оглядывая обстановку и труп хоть и мёртвого, но довольно симпатичного и запоминающегося цыгана, возле которого копошились сразу два судмедэксперта в перчатках и какой-то сторонний криминалист с «Зенитом».

– Товарищи! – громко произнес Горохов. – Разрешите представиться. Горохов Никита Егорович, руководитель специальной межведомственной следственно-оперативной группы. Осуществление первичных следственных мероприятий поручено мне и моему личному составу. Я попрошу посторонних покинуть место происшествия. Остаются только эксперты и работники уголовного розыска. Спасибо за понимание.

Генералитет (что прокурорский, что МВД-шный) с удивлением уставился на наглеца. Какой-то следователь смеет им указывать?

– Товарищи, я прошу побыстрее, пожалуйста. Вы мешаете осмотру и поиску возможных следов, – настаивал мой начальник.

Мы молчали, но согласны были с каждым словом.

Высокие чины загудели и потянулись к выходу. Не решились осадить Горохова. Понимали, что если дело поручено ему, то на месте происшествия он и есть главный.

Никита Егорович подозвал двух оперативников и стал их расспрашивать. Меня кто-то тронул сзади за плечо:

– Здравствуйте, Андрей Григорьевич.

Я обернулся и не поверил своим глазам. Передо мной стоял ГБ-шник Черненко. Несмотря на жаркую погоду, мой старый знакомый по Новоульяновску был в плотном костюме и шляпе.

– Товарищ майор, – я пожал протянутую мне твёрдую, как доска сухую ладонь. – И вы здесь…

– Подполковник, – улыбнулся Черненко.

– Поздравляю, растете. Слышал, вы теперь здесь в столице насовсем обосновались?

– Мы там, куда Родина пошлет, – двусмысленно проговорил подполковник. – Давайте отойдем в сторонку. Переговорим.

Раньше от таких предложений я бы напрягся, размышляя о том, как бы не сболтнуть чего лишнего. Я давно знал, что контора бдила за мной, и иногда казалось, что они уже раскусили во мне попаданца. За те четыре года, что я здесь, уже привык к их вниманию и теперь особо не тревожился. Однако если они меня и раскусили, то дали зеленый свет. Не трогали, ведь своими поступками Петров, а в прошлом майор Нагорный, доказал, что цели преследует исключительно благие, и службу тянет, укрепляя ту самую безопасность Родины, о которой они так пекутся.

Мы вышли из номера.

– Слышал про ваши подвиги, Андрей Григорьевич, – Черненко вытащил сигарету и предложил мне, я отказался.

– Да какие подвиги? Так… Обычная служба.

– Ну, не скромничайте, – прищурился подполковник. – Поговаривают, что раскрытие убийства моего старого знакомого товарища Дубова – чисто ваша заслуга. Горохов против Гоши Индия уже обвинения выдвинуть даже успел.

– Неправильно говорят, – слукавил я. – Это был наш общий план с Никитой Егоровичем, а финты с Гошей – обманный манёвр, чтобы усыпить бдительность истинного преступника.

Черненко степенно кивнул. Все движения у него выходили неприметными и одновременно какими-то породистыми.

– Будем считать, что я поверил. Только Горохову орден-то не вручили… Ну, не важно. Я вот про что хотел поговорить с вами. Потерпевший, как вы успели заметить, человек не особо выдающийся, но за него внесли веское слово люди с самого верха.

– И чем же он им так дорог?

– Убили его ночью, – продолжал подполковник, будто не расслышав моего вопроса. – Причина смерти – удар ножом в сердце.

– У него еще вспорот живот, – уточнил я.

– Это уже постфактум. Судмедэксперт определил по характеру кровотечения, что разрез нанесен позже, когда большая часть крови уже покинула организм через повреждение на груди.

– Зачем тогда надо было резать живот?

– Вот это самое интересное и непонятное. По предварительным данным установлено, что у убитого похищена золотая цепочка с подвеской из бриллиантов.

– Женская, что ли? – удивился я.

– Отнюдь. Артурчик, как истинный цыганский барон, любил носить подобные украшения. Говорят, никогда не расставался с этой цепочкой, а сейчас ее нет.

– Получается, что мотив убийства – ограбление?

– Возможно, но это было бы слишком просто. Есть нестыковки.

– Какие?

– Шкатулка с остальными ювелирными украшениями не тронута. Хотя стояла на видном месте. А там перстни и браслеты. И, между прочим, тоже с камешками.

– Хм-м… Потерпевший таскал с собой «золотой запас» по гостиницам? Странно.

– Он жил здесь уже полгода. Считайте, что был как дома.

Надо же, вот уже второй пример такой интересной жизни. Какая все-таки блажь – в гостинице жить, дорого и неудобно.

– Вот как? Не думал, что работники театра столько зарабатывают. Пусть даже и Большого. Кто же он такой, черт возьми? И откуда у него цепочка с бриллиантами? Может, она была бутафорией? Как это – реквизит?

– Ювелирка подлинная. Ее стоимость равняется примерно цене десяти новеньких “Жигулей”.

– Ни хрена себе, – не стал я, в отличие от Черненко, вещавшего исключительно ровным голосом, скрывать своих эмоций. – Не по средствам жил товарищ Дицони.

– Это подарок его любовницы. С гостиницей тоже она договорилась.

– Кто такая?

– Галина Леонидовна, по нашим данным, занимается скупкой и перепродажей бриллиантов, в том числе за валюту.

– Ну так вот и ниточка. Нужно тряхнуть эту Галину по полной, насколько я понимаю, она уже насобирала на себя кучу тяжких статей.

– Не все так просто, Андрей Григорьевич. Ее фамилия – Брежнева…

Глава 2

– Брежнева? – только сейчас до меня дошло, почему все так боялись произносить очевидные вещи вслух.

Еще по прошлой жизни я знал, что Галина Леонидовна имела во времена СССР скандальную известность, которую, естественно, старались ограничить определенными кругами. Благодаря эксцентричному поведению и своенравному характеру дочь генсека была тем яблоком, которое, вопреки бытующему мнению, упало от яблони очень далеко.

Похождения первой леди Союза активно обсуждались московским бомондом, но официально хроники бурной жизни непутевой дочери нигде не мелькали. Разве что в засекреченных материалах КГБ.

– Дочь Леонида Ильича? – я состряпал на лице удивление. На всякий случай. – Того самого?

Вдруг Черненко проверяет меня и подозревает, что я все-таки из будущего? Хотя это, скорее, моя паранойя. Но ведь был у меня уже однажды удивительный разговор, да и, как говорил товарищ Шилов, герой одного известного сериала про ментов: «Береженого бог бережет, а небереженого конвой стережет».

– Информация конфиденциальная, – понизил голос подполковник. – Сами понимаете. Просто я хочу, чтобы ваше расследование пошло в правильном русле.

– Конечно, понимаю. Только о Галине уже вся Москва гудит. Даже коридорный, что нас сюда провел, кажется, знает не меньше вашего. Если Артурчик – фаворит Брежневой, вряд ли можно ее подозревать в причастности к его смерти и тем более к краже подвески.

– Да, но, по нашим сведениям, Галина Леонидовна связана с некой группой, занимающейся скупкой и перепродажей бриллиантов.

– Бриллиантовая мафия? – выудил я термин из будущего.

Так будут называть потом темные делишки Галины и членов семей высокопоставленных номенклатурщиков, связанные с ювелирными махинациями.

– Скажете тоже, – отмахнулся Черненко. – У нас в стране мафии нет и не было.

И не будет, чуть не сказал он. Ага.

– Не уверен. Алмазы советской огранки очень ценятся за рубежом. Что-то у вас есть на Брежневу? – спросил я, даже не надеясь, что ГБ-шник поделится такими сведениями.

– Немного, конечно. Скупает она бриллианты легально, в Столешниковом переулке в магазине «Алмаз».

– А сбывает как?

– Сбывает… Не совсем легально. Но это закрытая информация.

– Дайте угадаю, Алексей Владимирович, – для важности я даже лоб наморщил. – В окрестностях этого магазина «Алмаз» ошиваются подпольные скупщики драгоценностей. Брежневой и ходить далеко не надо. Наверняка у нее среди такого контингента есть свои проверенные люди. Еще возможна и другая схема обогащения на камешках. На первый взгляд вполне себе законная. Цены на бриллианты у нас повышаются регулярно, примерно раз в два-три года. Решение об этом принимается на секретном заседании Политбюро. Но чудесным образом Галина узнает о повышении цен заблаговременно. Покупает ювелирные украшения в магазинах, а после возвращает их по завышенной, уже новой цене. Я угадал? А еще алмазы можно скупать до огранки – прямо на Московской ювелирной фабрике.

– Вы очень прозорливы, Андрей Григорьевич, – на лице Черненко отобразилось некоторое восхищение, которое он не смог скрыть. – Не надумали к нам перейти? Не надоело урками заниматься?

– Я пропустил службу в вооруженных силах. К вам мне дорога закрыта.

– Это все решаемо, вы же понимаете…

– Спасибо, но почему-то с детства мечтал стать милиционером.

– Мечта сбылась, – хитро улыбнулся подполковник. – Нужна новая.

Перейдя на шёпот, еле слышно добавил:

– Генсек совсем плох. Сердчишко шалит, да и возраст. Неровен час, отдаст богу душу. Тогда в стране настанет переломный момент. Сейчас ваше ведомство на коне, но в скором будущем все может произойти. Сами знаете, какие отношения у Щёлокова с нашим бывшим шефом, который, как вы знаете, уже пошел на повышение и в мае занял кресло секретаря ЦК КПСС.

– Вот как настанет переломный момент и это самое будущее, тогда и подумаю, – я не стал напрямую отказываться.

Лучше уж быть союзником тех, чей руководитель скоро займет главный пост в стране. Пусть считают, что я в раздумках, так и мне спокойнее.

– Андрей Григорьевич! – меня окликнул выглянувший из 413-го номера Горохов. – Вы нужны на осмотре. Пройдите сюда.

И очень вовремя, как чувствовал.

– Вас начальник зовет, – Черненко, сухо улыбнувшись, протянул мне руку, – До свидания. Передавайте привет отцу. Давненько про него не слышно. Это радует.

– Сплюньте, – я пожал ладонь. – Надеюсь, он остепенился.

– Горбатого могила исправит, – покачал головой Черненко. – Я, честно вам скажу, много видел. Вы присматривайте за ним. Уж очень он неугомонный человек и радикальный журналист. Таких у нас не жалуют.

– Спасибо за предостережение. До свидания.

Мы попрощались, и я вошел в номер. Тело убитого уже перевернули на живот. Катков марал дактилоскопической кисточкой мебель и предметы обстановки, Погодина не было (пошел, видно, по оперскому плану работать), Света стояла тихонько в углу и наблюдала за происходящим. Но вид у нее был далеко не праздный. Пытливый ум прокручивал версии на основе психологических “фишек”.

Я одного не мог понять – почему вдруг все в таком напряжении. Что тут без меня обнаружилось? И тут заговорил один из специалистов.

– Обратите внимание, – профессорского вида судмедэксперт в неестественно белоснежном, будто накрахмаленном, халате указал на спину убитого, которую усеяли красные борозды. – Кровоподтеки свежие, нанесены прижизненно, примерно в один период со временем смерти. То есть около десяти-пятнадцати часов назад.

– Его что, розгами били? – вытаращился Горохов, оторвавшись от протокола осмотра. – Следы, будто его высекли.

– Посмотрите, – судмед провел пальцем в перчатке по спине трупа. – Некоторые линейные следы образуют группы и ложатся как бы веером. Это напоминает удары многохвостой плети. Как минимум с пятью концами.

– Бл*ха, – не сдержался Никита Егорович. – Его что, пытали?

– Похоже на то… Но удары не слишком сильные. Ведь целостность кожных покровов не нарушена. Крови на спине нет.

– Но все же его били? – вмешалась Света.

– Да, но следы могли остаться и от не слишком чувствительных ударов, – продолжал «профессор». – Это все индивидуально для каждого организма.

– Как это? – спросил Горохов.

– Все зависит от эластичности стенок сосудов, от свертываемости крови, от факта приема гормональных препаратов и даже от состояния и функционирования печени. Вскрытие покажет. Исследования мы проведем по полной.

– Куда экспертизу назначать? – спросил Горохов. – В какое учреждение?

– В НИИ судебной медицины минздрава СССР.

Значит, я не ошибся. Не простой это судебный медик оказался. Как пить дать – профессор.

– Вот еще, – продолжал эксперт. – Обратите внимание. На запястьях тоже имеются кровоподтёки. Будто руки связывали при жизни. Ну или надевали наручники.

– Похоже, что парня убивали долго и мучительно, – задумчиво пробормотал Горохов, обгрызая кончик авторучки. – Скорее всего, пытали… Но зачем? По предварительным данным, ничего, кроме бриллиантовой подвески, не похищено. А тут ещё осталось столько всего. Значит, это не ограбление.

– Или убийца шел именно за подвеской, – предположил Катков, оторвавшись от обработки журнального столика дактилоскопической кисточкой.

В этот момент он был похож одновременно на маляра и на трубочиста, так как умудрился перемазать черным порошком лицо и руки. Но не обращал на это никакого внимания, ушел с головой в работу – в буквальном смысле этого слова.

– Возможно, что так, – кивнул Горохов. – Что там у тебя, Алексей, есть пальчики?

– Полно, Никита Егорович, только вопрос – чьи они… Труп я откатаю, проверю. Отсею лишние. Но тут есть несколько следов, оставленных явно женскими пальцами. Отпечатки четкие. Папиллярные линии аккуратные, тонкие, кожа явно без мозолей. Руки не видели физической работы. Похоже, что к нашему убитому в гости захаживала аристократка.

Дьявол! – ругнулся я про себя. Надеюсь, это отпечатки не Галины. Иначе нам явно не поздоровится. Хотя даже если и ее. В базе пальцев дочки Брежневой сто процентов нет – и вряд ли кто-то позволит нам ее вызвать на допрос, да к тому же дактилоскопировать. Принцесса сейчас неприкасаема. Наслаждается кутежом, любовниками и дорогими бриллиантами. Жизнь в Голливудском стиле. Но она еще не знает, что после смерти отца все в одночасье рухнет. А жизнь она закончит, страдая от алкоголизма в девяностых – нищей в психиатрической больнице.

Я пошарился по комнатам. Осмотрелся. Номер аккуратный, ухоженный, окна выходят на Васильевский спуск, с видом на Красную площадь и собор. Но обстановка как в дешевом мотеле, хотя тут как посмотреть – на сегодняшний день для непритязательного советского гражданина трёхзвёздочная гостиница может показаться очень даже шикарной. Все-таки в номерах «России» по-домашнему уютно.

– Андрей Григорьевич! – позвал меня Горохов, увидев, что я брожу с озадаченным выражением на лице. – Что, есть мысли?

– Много странностей, – ответил я, не переставая мерить комнаты шагами. – Порядок не нарушен. Даже постельное не сбито. Если его пытали, хоть что-то должно об этом говорить. Например, разбитая кружка. Перевернутый стул, на худой конец. Следов борьбы нет совсем. Как театральная постановка, где экономят время и деньги на реквизите.

– Что ты хочешь этим сказать? – Горохов заинтересованно на меня уставился.

– Такое ощущение, что потерпевший знал убийцу. Спокойно впустил его в номер. Дал себя связать. Высечь какой-то плетью. При этом не орал, кляпа нет, а криков никто не слышал. А потом дал себя прирезать.

– Бред какой-то… – пробормотал Горохов.

– Вот и я так думаю.

В номер залетел запыхавшийся Погодин, следом за ним два МУР-овских опера.

– Никита Егорович! – выдохнул Федя. – Есть свидетель! Подняли вчерашнюю смену, администратор видела, как около полуночи Дицони вошел в гостиницу с какой-то дамой.

– А почему нам об этом не сказали сотрудники милиции и доблестные смежники в штатском, что тоже вчера дежурили?

– Нам об этом говорили, – вмешался один из приданных оперов в кепке-хулиганке. – Но никто из них дамочку эту не запомнил. Видели ее издалека.

– Как так? – возмутился Горохов. – А для чего тогда на входе столько стражников? Дармоеды…

– Артур Дицони, – продолжал оперативник, – проживал на особых правах. Его гостей не регистрировали и даже позволяли им оставаться после 23-х часов. Он частенько появлялся в гостинице с девушками. Всегда с разными. Поэтому на него уже никто не обращал внимания. А администратор была новенькой, работала недавно и остановила парочку. Дицони ее отчитал и даже пригрозил увольнением. Дескать, таких уважаемых постояльцев, как он, надо знать в лицо и выполнять негласное правило гостиницы – не досаждать ему и его гостям глупыми вопросами. Вот она и запомнила его спутницу.

Картина вырисовывалась интересная.

– А наш Артурчик был не промах, – задумчиво проговорил следователь. – Настоящая звезда. Что насчет его спутницы?

– Администратор говорит, что дама одета была вызывающе. Очень короткая юбка, как она выразилась, не слишком отличалась от широкого пояса. Туфли на шпильке такой, что росту ей в полголовы добавляли. Макияж, как боевой раскрас индейца. Но в целом дама ухоженная и с виду одета в шмотки недешевые, скорее всего, заграничные.

– Отлично, везите свидетельницу ко мне в кабинет на Петровку, здесь закончим и там с ней побеседуем. Фоторобот составим, пока помнит все…

– Есть, – оперативник кивнул (Горохова уважала и знала вся Петровка) и вместе с напарником вышел из номера.

– Похоже, что убитый пользовался услугами элитных проституток, – высказала предположение Света.

– С чего вы так решили? – вскинул на нее бровь Горохов.

– Тогда нестыковки, что обнаружил Андрей – сходятся. Никто убитого не пытал. Он развлекался с продажной женщиной. Игры такие у них.

Однако! Честно сказать, не ожидал я такого услышать от Светы. А спокойно как говорит, загляденье.

– Какие такие игры? – Горохов с интересом уставился на Свету. – С пытками?

– Это не пытки, а так называемое сексуальное доминирование. Сейчас я объясню, чтобы было понятно. Убитому в жизни не хватало некой госпожи. Тогда версия Андрея вполне объяснима. И потом, не просто же так труп абсолютно голый. Явно прослеживается сексуальный подтекст.

– Вы хотите сказать, что проститутка причиняла боль потерпевшему? Но зачем? Он что? Мазохист?

Горохов был здорово сбит с толку.

– Скорее всего, да. Возможно, причина кроется в психической травме, пережитой в детстве. Подчинение, переживание боли, унижения становится единственным понятным способом получения любви и связанного с ней удовольствия.

Светлана так и выдала все это ровным лекторским голосом, но потом всё-таки тихонько выдохнула. Не слишком удобно даме мужчин в таких вот вопросах просвещать, даже если она – эксперт по потёмкам человеческой души.

– Хм-м… – Горохов поскрёб затылок. – Какая неординарная личность этот товарищ Дицони. Значит, ищем проститутку. Найдем ее и закроем дело.

– Я бы не рассчитывал на быстрое раскрытие, – я снова внес свои «три копейки». – Сомневаюсь, что проститутка убила артиста.

– Почему? – поморщился Горохов, словно негодуя, что я помешал и забрил его такую правильную следственную версию. А главное – такую короткую в плане сроков ее реализации. Мечта следака, а не версия.