Текст книги "Молот. Начало пути"

Глава 8

Вереница однообразных дней тянулась нескончаемой нитью. Одно радует, что после визита королевы кормить меня стали два раза в день, и не черным хлебом, а кашей и мясом. Целыми днями я бродил по камере, гремя цепями, словно хищник в клетке. Иногда отжимался и приседал, чтобы разогнать кровь и совсем не закиснуть.

Тюремщик, которого я пощадил, стал ко мне привыкать и уже не боялся. Он единственный, кого я видел из живых существ, если не считать голубей, прилетавших иногда поворковать на узкое окно моей камеры.

Скука и тоска угнетали, и я каждый раз радовался как щенок, когда толстяк заходил в камеру, хотя виду старался не подавать.

Самое главное в одиночке – это сохранить ясность ума. Я вспомнил курс специальной психологии, который нам вдалбливали в академии: человек – существо социальное, если лишить его контактов и сенсорной стимуляции, неизбежен депрессивный психоз, галлюцинации, а там и недолго с катушек съехать. Единственный выход – это чем-то себя занять. Немало примеров, когда зеки, отбывающие в одиночках, сходили с ума. Недаром правозащитники бьются с одиночным заключением, считая его пыточным методом изоляции. Но я не зек… Зеки на пожизненном уже изначально, по большей части, с отклонениями, а в мою подготовку государство вложило немало сил и средств.

Я начал тренироваться два раза в день, кроме приседаний и отжиманий включил в тренировки «бой с тенью» и удары руками по каменной стене, разбивая в кровь кулаки. На регенерацию костяшек уходило меньше минуты, после чего я вновь мог молотить стену. Поначалу цепи мешали, тянули руки вниз, сковывая удары, но потом я перестал их замечать.

Единственный минус тренировок – это повышение аппетита. Постоянно хотелось жрать! Толстяк-тюремщик, которого, как оказалось, звали Леар, тайком доставлял мне лишние порции арестантского пайка, остававшиеся не востребованными другими заключенными. Почему некоторые заключенные отказывались от пищи, я не спрашивал, не хотел знать…

Каждый день я болтал с Леаром, утоляя дефицит общения, узнавая новости об устройстве мира, в котором, похоже, мне придется задержаться надолго… Возможно, навсегда…

Леар рассказал, что когда-то королевство Солт и королевство Тэпия были одним государством, на протяжении многих веков успешно противостоящим набегам варваров из диких земель, раскинувшихся на юге за Долиной Теней. Во главе государства стоял король Эбриан – правитель жёсткий, но справедливый. Однажды на охоте он встретил девушку, одиноко живущую в лесу и собирающую лечебные травы. Девушка угостила короля чаем, после которого он словно помешался на незнакомке. Эбриан ничего не замечал вокруг, говорил только о своей любви к Зане, так ее звали.

После свадьбы Зана родила королю двойню. Мальчика назвали Солт, а девочку Тэпия. Много лет королевство приходило в упадок. Одержимая наживой Зана делала все, чтобы пополнить свои золотые запасы, а заботы о государстве у короля отошли на второй план.

Варвары разоряли дальние деревни, разбойники контролировали торговые пути, собирая дань и убивая тех, кто пытался им противостоять. Внешние и внутренние враги, засухи и ураганы вынуждали крестьян покидать земли и уходить в поисках лучшего за Долину Теней, в неизведанное… Кто-то становился разбойником, кому-то удалось пересечь Долину, и говорят, основать там поселение в союзе с варварами, у которых нет единого правителя, единого государства.

Если бы в тот момент племена кочевников объединились, они легко захватили бы королевство с ослабленной армией, содержать которую король Эбриан был не в состоянии. Так было до совершеннолетия Солта и Тэпии.

Пятнадцать лет назад Тэпия пожалела одну старуху из разорившихся крестьян, воровавшую на рынке хлеб. Ее должны были казнить на городской площади. Во время правления Эбриана воровство считалось смертным грехом. Тэпия уговорила отца пересмотреть законы и считать кражи, совершенные ради пропитания, не преступлением, а проступком. Король очень любил свою дочь. Любил гораздо больше, чем сына, она напоминала ему жену, на которую была очень похожа. Он пересмотрел некоторые порядки и, вникнув в государственные дела, ужаснулся последствиям своего правления. Эбриан попытался помочь королевству, обеспечивая денежную поддержку деревням и торговцам, но Зана почти опустошила казну, ее ненасытность не знала границ…

То ли действия того злополучного чая кончилось, то ли король наконец прозрел – но он понял, что пока у власти его жена, гибель королевства от разорения и неурядиц неизбежна. Однажды ночью он разбудил своих детей и вручил им пергамент со своим наказом, в котором говорилось, что после смерти короля и королевы править будут оба, брат и сестра, разделив королевство на две части. Говорят, что так он хотел спасти хотя бы часть своего наследия; если один из детей повторит его путь и окажется бездарным правителем, есть вероятность того, что второй справится с возложенной миссией. Пергамент с наказом был в крови. Это была кровь королевы Заны. В ту ночь король убил ее ударом кинжала в сердце. После этого короля больше никто не видел. Говорят, что убив жену, он сбросился с Орлиной скалы в бездонную пропасть, зная, что после содеянного не сможет смотреть в глаза своим детям, своему народу…

А спасенная от казни старуха оказалась потомственной гадалкой. Она и сейчас жила в Астрабане и помогала своим даром королеве…

* * *

Почти два долгих месяца я провел в заточении. Вечерело… Унылый отблеск заката таял на полу камеры, оставляя меня в полной темноте. Ночь окутала тюрьму, но почему-то спать не хотелось. Я бродил по камере, гремя цепями и чувствуя прикосновение тьмы, словно она проникала в меня.

Неизвестное ранее чувство тревоги подкрадывалось из черноты. Нестерпимо захотелось есть. Я схватил миску с остатками каши, но почувствовав запах вареной крупы, с отвращением отшвырнул ее. Дико хотелось мяса…

Странно, обычно в это время я уже сплю, но прилив сил в эту ночь и необъяснимая бодрость не давали покоя. Я отчетливо слышал каждый шорох за стенами тюрьмы. Вот с дерева мягко спрыгнула кошка, вот пьяный запоздалый прохожий обдал струей угол грязной подворотни. Где-то хлопают ставни, слышался скрежет запираемых на ночь засовов; город готовится ко сну, а мне хотелось… сам не пойму, чего…

Спустя час в прорезь окна протиснулся холодный луч луны. Он манил меня и завораживал, словно слиток золота жадного ростовщика. Я потрогал горячий лоб – температура под сорок, не меньше, но чувствую себя как никогда хорошо.

Я приблизился к пятну лунного света и коснулся его рукой. Тело передернуло, словно током. Я посмотрел в окно – раздвигая лиловые облака, в зенит выходила полная луна. Твою мать! Сегодня полнолуние!

Вдруг дикая ломка скрутила меня, вынуждая упасть на колени. Казалось, я слышу хруст собственных костей и треск натянутой кожи. Стиснув зубы, я пытался сопротивляться луне. Закрыв глаза, я судорожно вытеснял тьму из своего сознания, лихорадочно вспоминая лучшие моменты жизни, отчего боль тут же усилилась, сдавливая удушьем и разрывая бешеным сердцебиением.

Я хрипел, корчась и катаясь по полу, как вдруг сознание пробила темная мысль: «От своей сущности не уйти, не надо сопротивляться, будь собой»! И я на миг отпустил луну, позволяя ей проникнуть в меня, и сразу почувствовал облегчение. Но спустя секунду мои вены вздулись, а внутри что-то затрещало. Я посмотрел на пальцы и ужаснулся: прямо у меня на глазах они удлинялись и чернели, покрываясь шерстью, а из ногтей вытягивались загнутые когти! Я вскочил на ноги и, вздернув голову к луне, закричал, но вместо крика раздался рык. Он раскатами прокатился по тюрьме и окрестностям, взбудоражив городских собак.

Я схватился за лицо, но вместо него нащупал пасть зверя. Вместо кожи – черная шкура, а мышцы превратились в твердь. Никогда я не чувствовал в себе такой мощи и беспричинной злобы! Я хотел убивать…

Я рванул цепи кандалов, разорвав звенья, и скакнул на дверь камеры. Та затрещала, но выдержала. Ярость красной пеленой застлала глаза. Снова и снова я бросался на дверь, кромсая ее когтями и вгрызаясь зубами.

Крики и топот бегущих стражников за дверью еще больше будоражили меня! Измочалив дверь, я сорвал ее с петель и выскочил в коридор в гущу перепуганных стражников. Те, пытаясь остановить двуногого огромного волка, рубили мечами. Я прыгал на солдат, раздирая их на куски, уворачиваясь от мечей, отталкиваясь от стен и потолка. Из семи человек в живых осталось двое. Отшвырнув оружие, они в ужасе бросились бежать. В три прыжка я настиг несчастных и оторвал им головы.

Только после этого я немного успокоился и огляделся. Коридор завален кусками человеческих тел, а потоки крови стекали даже с потолка! В кого я превратился?! На секунду мне стало немного жаль убитых, но темная кровь продолжала бурлить. Казалось, что я не могу себя контролировать…

Я помчался по пустому тюремному коридору. Вот и главный вход, запертый изнутри. Я откинул засов и очутился на нижнем этаже королевского замка. В полумраке зала несли вахту два стражника. Увидев мой силуэт на фоне трепещущих факелов, они с криками побросали копья и скрылись. Большим усилием воли я подавил в себе желание догнать и разорвать их. Я сохранил им жизнь… Значит, все-таки я могу контролировать свою темную сторону.

* * *

Огромными прыжками я скакал на верхние этажи, раскидывая по пути часовых и стараясь больше никого не убивать. Вот и спальня королевы. Охрану у двери пришлось разорвать – это были более отчаянные воины, и несмотря на охвативший их ужас, отступать они не собирались.

Я ворвался в спальню. Королева, проснувшись от криков, металась по комнате, от страха не смея даже зарыдать. Одним прыжком я сбил ее с ног и придавил к паркету. Еще секунда, и был готов перекусить ей горло. Она смотрела на меня расширенными зрачками глаз, полных слез. Губы ее дрожали, словно силились что-то сказать.

Я оскалился, собираясь прикончить лживую тварь! Как вдруг я почувствовал родное тепло. Оно исходило от Тэпии, от ее живота! В смятении я отскочил в сторону и, словно побитый пес, втянув голову в плечи, заскулил. Я чуть не убил ее! Я чуть не убил мать моего дитя!

– У тебя будет сын, мой сын… – прорычал я.

– Да, Молот, я ношу от тебя дитя… Пророчества сбываются – если бы я тогда не разделила с тобой ложе, ты бы меня сейчас убил…

– Теперь я никогда не причиню тебе вреда, – прилив неизвестного мне ранее чувства позволил быстро и безболезненно принять человеческий облик. – Я убью каждого, кто посягнет на твою жизнь…

– Теперь ты Люпус, ты не можешь никого защищать… Ты сам убийца…

– Нет! – воскликнул я. – Сегодня у меня получилось сохранить жизнь нескольким врагам. Я должен научиться контролировать свою темную сторону, я смогу… Я не Люпус, я Молот. У тебя будет сын, я чую его, мой сын… Я закрыл лицо руками, чтобы Тэпия не видела моих мокрых глаз. Плечи мои задергались…

Глава 9

Вот уже неделю я жил в лесу в разоренном когда-то мной лагере разбойников между деревней Ксилон и Даромиром в королевстве Солт. Тогда один шалаш я предусмотрительно оставил и не стал сжигать.

Я покинул замок Тэпии в ту же ночь, когда намеревался убить ее. Она вернула мне доспехи, оружие, а мой конь дождался меня на постоялом дворе. Я пообещал покинуть ее королевство, ведь Тэпия опасалась меня. Предсказание гадалки о том, что я убью правителя и сяду на трон, не давали ей покоя.

Я не хотел доказывать обратное, пока не научусь полностью подчинять себе свою темную сторону. После первого обращения кровь оборотня ощущалась теперь всегда, не только ночью и не только в полнолуние. Опасаясь за жизни окружающих, следующее полнолуние я решил дождаться в одиночестве, в лесу, в тридцати милях от Даромира, где не будет соблазна кого-нибудь растерзать.

Словно новорожденный, я учился управлять своим телом, пытаясь обратиться в оборотня и обратно. Но дальше первой стадии обращения дело не продвигалось. На первой стадии я оставался в облике человека, только глаза превращались в ледяные волчьи зрачки. Самому страшно смотреть на такие глаза в отражении клинка кинжала. Обострялись слух, реакция и обоняние. Примерно на треть повышались скорость, выносливость и сила. Но истинная мощь и неуязвимость открывалась только на второй стадии – после полного обращения в ликана. Такое могущество я испытал лишь раз.

Многочисленными тренировками я добился того, что смог обращаться до первой стадии за несколько секунд в любое время. А если меня что-то злило, или адреналин выбрасывался в кровь во время охоты на лесную дичь, обращение происходило мгновенно.

Поначалу в таком состоянии я мог оставаться не более минуты, затем десять, полчаса и сейчас, преследуя косулю, я продержался почти час. Словно хищник почти час без устали я бежал по следу добычи, чуя ее страх и обреченность.

Я настиг животное, когда оно совсем выбилось из сил, запутавшись в зарослях папоротника. В прыжке я попытался вцепиться в горло косули зубами, но осекшись, заставил себя вытащить кинжал и быстро прекратить ее страдания. А так хотелось рвать живую плоть клыками, чувствовать теплые пульсирующие струи крови на своем лице… пасти… Но нет, я не зверь, я человек…

* * *

Вернувшись в лагерь, я искупался в лесной речушке, освежевал добычу и развел костер. Запах жаренного на вертеле мяса манящей дымкой наполнил поляну.

Вальяжные сосны неспешно покачивались, закрывая заоблачными кронами закатное солнце. Птичий гомон и стрекотание кузнечиков растворились в вечерней тишине и затихли. Ночь подкрадывалась бесшумно, словно черная змея. Наступало время тьмы… Мое время…

Я сидел на бревне, смакуя ужин. От наслаждения, сам того не замечая, я обратился в первую стадию оборотня. Обострившееся обоняние и повышенная чувствительность рецепторов позволяли получать больше наслаждения от пищи. Борясь с желанием проглотить горячий кусок целиком, я закрыл глаза и тщательно его пережевывал.

Сзади раздался шорох. Не поворачиваясь, я прыгнул с места и, развернувшись в воздухе, набросился на незваного гостя, разорвав его на части. Это была просто лиса, подкравшаяся на запах мяса… Кровь питала землю, стекая с моих пальцев, словно прощаясь с моим человеческим «Я». Вспомнились слова Тэпии: «Теперь ты Люпус, ты не можешь никого защищать… Ты сам убийца». Сознание прорезали образы растерзанных мной тюремщиков… Я поморщился и меня передернуло.

Неужели я есть ЗЛО?! Тот, кто испытал на себе зло, может забыть его, тот, кто его совершил – никогда…

Досада и раздражение на самого себя проникли в душу, отравляя бессилием. Но нет! Я не сдамся! Я не Люпус! Я Молот… Человек… Можно жить среди волков, но оставаться человеком, можно жить среди людей, но быть зверем…

Еще из прошлой жизни за мной тянулся кровавый след, но я никогда не был зверем. Убитые мной враги – террористы, забравшие и покалечившие много жизней. Смерть ни одного из убитых мной бандитов не трогала меня, никто не являлся во снах и видениях, я ни о чем никогда не сожалел. За голову каждого я получал медаль, которую потом беззаботно обмывал с товарищами. Лишь после смерти жены я стал пить один, засвечиваясь в кабаках и рискуя вылететь со службы. Но мне было все равно… Вкус к жизни притупился, осталась лишь одна цель – уничтожать… И в этом я был лучшим, а руководство смотрело на мое разгульное и «неподобающее» для разведчика поведение сквозь пальцы. Не потому, что относилось ко мне с пониманием, нет… напротив, меня таскали по штатным психологам, вынуждая проходить бесконечные тесты на профессиональную устойчивость психики и моральную ориентацию личности. Я научился обманывать полиграф, вычислять вопросы-ловушки в тестах, и всякий раз выдавал отличные результаты. Заключения ложились в мое личное дело всегда с одинаковой формулировкой: «Рекомендован для оперативной работы и прохождения службы в экстремальных условиях. Категория профпригодности: “ПЕРВАЯ”, статус: разведчик-ликвидатор». Не человек, а терминатор какой-то. Без эмоций, сожалений и терзаний… Настоящий разведчик… или социопат?..

А здесь нет террористов, праведная война осталась там… Здесь я убиваю, чтобы выжить, но почему-то мне это начинает нравиться… Чтобы почувствовать вкус к жизни, нужно как следует проголодаться… Но как ни сладка была бы жизнь, она будет тяготить, если чувствуется привкус крови. Если только ты не одержим… Нельзя отпускать на волю внутреннего демона, однажды он окрепнет и сожрет тебя…

* * *

Всю ночь я ворочался и вставал, то выпить кружку ключевой воды, то пройтись по лагерю, принюхиваясь и поглядывая на растущую луну. Лишь когда розовые лучи тронули макушки деревьев, удалось забыться сном.

Через несколько часов далекий гул всколыхнул сознание. Я вскочил с лежанки, словно и не спал, и прислушался… В нескольких километрах проходила конница: топот копыт перемешался с лязгом лат и криками всадников.

Накинув доспехи и схватив молот, я выскочил из лагеря. Звук приближался со стороны Даромира. Здесь одна дорога, и она ведет в Ксилон. Зачем королевскому легиону наступать на маленькую деревушку? Я должен это узнать. В Ксилоне остался близкий мне человек в этом мире – золотоволосая Тида. Я часто вспоминал ночи в Ксилоне, пролетевшие в ее объятиях…

Обратившись до первой стадии, я рванул на звук. «Первач» – так я назвал облик, который принимал при обращении до первой стадии – был абсолютно идентичен человеку. Лишь звериная злоба, горящие глаза и скрытая мощь отличали первача от человека. Удерживать молот и обращаться с оружием становилось проще – повышалась скорость реакции, чувства обострялись, а интуиция усиливалась.

От лагеря до дороги около двух миль. Я бежал, не сворачивая, прорываясь через сплетения корней и сучьев, перепрыгивая через овраги и валуны. Природа, казалось, притихла, зверушки притаились в норах и птицы вспархивали, возвещая об опасности – бежал волк.

Приблизившись к дороге, я замедлился, перейдя на еле слышную скользящую походку. Листва расступилась, открывая обзор. По проселку тянулась нескончаемая вереница солдат легиона: конница гремела броней, за ней, стараясь не отставать, семенили легкие латники пехоты, на огромных колесах покачивались запряженные быками повозки с продовольствием и палатками. Почти в самом конце колонны выделялась отделанная золотом походная карета с королевским гербом в виде красного дракона на белоснежном фоне. Уверен, что в карете ехал король Солт.

Я условно разделил колонну на десять частей, посчитал, сколько в одной части живой силы и умножил на десять – прием для быстрого приблизительного подсчета сил противника. Получилось около тысячи конных воинов и около двух тысяч пехотинцев. Судя по масштабам маневра и запасам продовольствия, целью являлся явно не Ксилон. За Ксилоном граница с королевством Тэпия и дорога на Астрабан. Солт объявил войну соседнему королевству, родной сестре?

Тенью я следовал за колонной, выжидая, когда «от стада отобьется ягненок». Спустя час армия остановилась на короткий привал. Некоторые солдаты, скинув оружие, разбрелись по кустам, с облегчением удобряя траву.

Я юркнул в заросли березняка за неказистым рыжим пехотинцем лет двадцати – совсем еще мальчишкой. Такого разговорить будет нетрудно… Рыжий парень беззаботно пускал струю на трухлявый пень, насвистывая веселую мелодию. Бесшумной тенью я вырос у него за спиной и приставил кинжал к горлу:

– Если услышу звук, он будет последним в твоей жизни! Ты меня понял?

Рыжий затряс головой. Я сдернул с него поясной ремень и, связав ему руки за спиной, увел подальше от дороги.

– Куда вы направляетесь, кто во главе армии? – спросил я.

– Прошу… господин, не убивайте!.. Я простой помощник трактирщика!

– Отвечай! – я махнул молотом поверх его головы с такой силой, что тот всколыхнул рыжие патлы, заставляя веснушчатое лицо вытянуться.

– Я-я-я в-в-все скажу!.. Меня рекрутировали на прошлой неделе для проведения каких-то масштабных учений, мы идем второй день, а учений все нет, и похоже, останавливаться не собираемся, и с нами следует король Солт.

– Куда вы направляетесь?

– Я не знаю, – всхлипнул парень. – Простым солдатам этого не говорят, но ходят слухи, что король намерен захватить королевство Тэпия, а провизии у нас столько, что можно добраться до Астрабана и при необходимости долго держать его в осаде.

– Врешь! Королева Тэпия – сестра Солта!

– Клянусь! Я говорю правду! Говорят, что у них не ладилось с самого детства, и Солт всегда завидовал сестре, которую отец любил больше, а их мать королева Зана ненавидела Солта.

– Как мне встретиться с Солтом?

– Это невозможно! – глаза рыжего округлились, а брови поползли вверх. – Он в карете с личной охраной. Вас убьют или возьмут в плен, прежде чем вы приблизитесь к нему! Я человек маленький, я не могу провести вас к нему…

– Это уже моя забота, – я привязал пехотинца к дереву. – Не дергайся, будешь хорошим мальчиком – останешься жить.