Текст книги "Начальник милиции 1"

– Ну, давай за здоровье! – кивнул полкан.

Мы чокнулись и выпили.

* * *

Вечером того же дня я взял сверток, который передал мне Гурьев, и вышел из своей квартиры.

– Сашка! Ты, что ли? – на площадке второго этажа нарисовалась бабулька с бадожком и в пуховой козьей шали, старательно заправленной в потертое пальто с воротником из лисы. Некогда рыжей, а теперь выгоревшей и по-старчески седой.

– Я, теть Зин, привет! – подошел я и обнял соседку. – Как здоровье?

– А я-то и смотрю, ты – не ты! Белый, как лунь стал. Где твои рыжие вихры, Сашка?

Она вздохнула, но смотрела на меня как-то удивительно светло.

– Ну так… Не молодеем, теть Зин. А ты, я смотрю, молодцом. Хорошо выглядишь.

– Скажешь тоже, – отмахнулась бабулька. – Девятый десяток разменяла, а боженька все не может прибрать меня. Ноги не ходют, а все одно живу.

Ворчала тетя Зина по привычке, а всё-таки нехитрый комплимент и её порадовал.

– Так и живи. Сто лет живи.

– Да какой там? В магазин сходишь, и полпенсии нет. Хоть вообще не ходи. Вот раньше, помню, не шибко богато жили, но в достатке, еще и откладывать умудрялись при советской власти-то. А сейчас вот ведь как – за коммуналку внуки платят, их приходится просить. Не тяну одна…

– Хорошие у тебя внуки, тетя Зина. Вот ради них и живи.

Мы попрощались, и я вышел из подъезда. Вечернее небо хмурилось снежными тучками. Ветер задувал в рукава дубленки, а свитерок непривычно колол кожу.

Сейчас отнесу посылку Гурьева, заскочу в старенький магазинчик, который тут с торца дома был, возьму самую большую вяленую щуку и полторашку, на разлив, своего любимого пива. Как раньше… Нефильтрованного с легкой горчинкой.

От таких мыслей я чуть слюной не подавился. Пиво в этом магазинчике с советских времен еще покупал. Когда на розлив, а когда в бутылках. Если в «чебурашках», то непременно в темном стекле. Потом, когда пустая тара накапливалась, сдавал «чебурашки» в этот же магазин. Как сейчас помню, по двенадцать копеек за штуку, а с 1981-го по двадцать. Кэшбэк во всем мире появился в современное время, а в СССР его придумали очень давно, как сдачу стеклотары.

Но, проходя мимо того места, где должен был быть заветный магазин, я увидел вывеску совсем не пивную. Буквы над железной дверью ядовито светили неоном: «Ставки на спорт».

Тьфу, ты! Жаль магазинчик, ушла эпоха… Ладно, придется в «Пятерочке» пастеризованную дрянь, именуемую пивом, купить и вяленого мягкогобокого леща с пожелтевшим брюхом в вакуумной упаковке.

Я не стал идти на остановку, решил прогуляться. Дом по тому адресу, что дал мне полковник Гурьев, находился, так сказать, не далеко и не близко. Пройдусь. Не слишком большой, но пухловатый сверток выпирал из кармана дубленки. Надо было в пакет его положить.

Полковник просил на адрес отнести небольшую посылочку. Сам не мог, якобы там контингент из бывших сидельцев. Не хотел светиться и быть замеченным в связях с ранее судимыми. Что ж… его понять можно, вот только что связывает начальника колонии с жульманами? Уверен, что там меня ждут не законопослушные, исправившиеся и покаявшиеся за прошлые грешки люди. А урки по жизни, потому и не отправился полкан по такому адресу сам.

Отказывать всё же я ему не стал, он мне еще пригодится. Несколько друзей в колонии у меня осталось, прикипел к пацанам. Обещался проведывать их, а все свидания – через подпись Хозяина. Да и мужик он, вроде, неплохой, деятельность общественную, в которую я ввязался, поддерживал – слишком долго умасливать не приходилось. Но ясен пень, не на одну зарплату человек живет. Одни котлы у него чего стоят и тачка. На зарплату такие не купишь. Ну, не мне судить, сейчас каждый, кто при власти, под себя гребет. Принято так…

Я зашел в хиреющий крохотный продуктовый магазинчик. Усталая тетя-продавщица, она же, наверняка, и хозяйка лавки, с красными от недосыпа глазами, было обрадовалась покупателю (выручки сегодня, видно, кот наплакал), но я взял лишь пакет, переложил туда сверток. Тетя вздохнула.

Тогда я купил еще пару шоколадок, чтобы внести хоть какую-то лепту в её честное дело. Рассчитался и пошел на выход – а там незаметно воткнул эти шоколадки на место на стеллаже. Не люблю сладкое…

Магазинчик, конечно, скоро загнется. Не выдерживает конкуренции с сетевыми громадинами с доставкой. Разрастающийся человейник поглотит душу. И станем мы былинками городской сети, где нет места живому общению, походам в булочную, в гости, на горку. Или просто выйти и посидеть во дворе на лавочке с гитарой или козла забить под «грибком». Нет и не будет уже такого. Теперь мы не только не знаем своих соседей по двору, а не ведаем даже, кто в подъезде, на площадке с нами одной живет. Не здороваемся и уж точно не справляем вместе за шумным застольем первое и девятое мая, накричавшись до хрипоты «ура» после городской демонстрации.

И злость меня такая взяла… Неужели ничего нельзя изменить? Можно. С себя начать! А вернее, с полковника.

Ведь кое-что в моих руках. Если Гурьев делишки мутит, я ему на хвост наступлю. Пусть это маленький, но удар по махине коррупции, а я спать буду спокойней, что мимо не прошел.

Зашел в арку, укрывшись от посторонних взглядов, вытащил из пакета сверток и разорвал его. Склеен он был на совесть, из многих слоев оберточной бумаги. Которая, казалось, никак не хотела кончаться. Я всё рвал и рвал, добираясь до содержимого, а бумага так и не заканчивалась. Что за чёрт?..

– Гражданин! Вы чего мусорите? – в арку заглянула бородатая морда дворника.

Как ни странно, русская. Даже прищур как у деда Щукаря.

– Извини, отец, – ответил я. – Я сам всё и соберу.

А сам продолжал терзать сверток.

– Хе, – хмыкнул дворник и побрел прочь, бубня ко мне спиной: – Отца нашел. Да мы с тобой, почитай, одних годков будем.

Он прав… Не смирился я, что почти уже жизнь прошла. Все пацаном себя представлял – из тех времен, когда железные двери за моею спиной только закрылись.

Пух! – бумага разлетелась клочками, а в руках ничего не осталось. Что за ерунда? Пусто? Кукла? Зачем?..

Сам себя я засыпал вопросами, а ответа так и не нашлось. Это что получается… Гурьев просил доставить посылочку на адрес к восьми вечера сегодняшнего дня, а сам – подсунул пустышку? Для чего? Определенно, чтобы я туда пришел.

Хм… И дальше что? Ни хрена не понимаю. Однако, проверить надо, кто там со мной встретиться должен. Поджидает Сан Саныча.

Только сначала нужно малясь подготовиться к этой «свиданке»… Пустым туда соваться не собираюсь.

Жаль, ни заточки, ни волыны на кармане у меня нет, чтобы с этой многоголовой гидрой бороться. Ничего, что-нибудь придумаем.

Глава 3

Я свернул в строящийся двор со вздымающимися в свинцовое небо остовами девятиэтажных коробок из уныло-серого бетона, напоминавших гробы для великанов.

Походил по стройке, попинал снег. Вспугнул парочку бомжей, которые собирались стырить утеплитель, очевидно, для оборудования своего жилища под люком теплотрассы. Поковырялся в ворохе строительного мусора и, наконец, нашел, что искал – увесистый отрезок арматуры с большой палец толщиной и витой насечкой.

Повертел прутком, помахал, примерился. Самое то… И в рукав спрятать можно, и как ударно-раздробляющее оружие очень даже ничего. Это даже лучше, чем перо. Если умеючи, то на средней дистанции не то что руку «отсушить» можно, а и черепушку раскроить запросто.

Спрятал в рукав находку и направился на нужный адрес. Ржавое железо мерзко прижигало в рукаве кожу холодом. Но потом арматура нагрелась и «прижилась» под дубленкой. Будто стала частью меня. Нового меня. Не узника теперь, а охотника…

– Гражданин! – откуда-то вырулил пеший патруль ППС и кинолог с приземистой немецкой овчаркой.

Я уже миновал стройку, но они, очевидно, видели, откуда я вышел. Пришлось притормозить. Ко мне шли трое молодцев полицейской наружности с лычками сержантов на фальшиках бушлатов. И с собакой ещё, главное. Кого они ловят тут? Скоро впятером будут ходить.

Я разглядывал приближающихся ментов, оценивая ситуацию. В наружности их все по-казенному стандартно: на груди бляха и нашивка «полиция», на шапке – кокардочка мелкая притулилась – невзрачным овалом в мехе цигейковом утонула. Несерьезная фурнитурка. То ли дело раньше, кокарды были так кокарды. Большие, золотистые… Издалека было видно, что мент идет, а не железнодорожник.

– В чём дело? – сухо спросил я, старательно и незаметно удерживая в рукаве пруток. Не дай бог выпадет…

– Что вы делали на строящемся объекте? – трое без лодки, но с собакой приблизились и встали в метре от меня.

Овчарка, черная, как шахтер из забоя, недобро косилась на мою руку, пальцы которой удерживали кончик арматурины… Видать, что-то заподозрила, курва, но пока молчала и не гавкала.

Кинолог, в отличие от собратьев по резиновой палке, росточком не вышел и стоял, цепко держась за поводок с собакой, будто без него мог упасть. Резиновая палка, что свисала с его форменного поясного ремня, казалось, коснется земли, если только он хоть чуть подогнёт колени.

Ёшкин крот… кого сейчас в органы принимают? Филиппков всяких…

– Гулял, – не моргнув глазом, выдал я.

– Странное вы место для гуляний выбрали, гражданин, – прищурился сержант ППС. – Предъявите документы для проверки.

– А в чем дело? – спокойно, но холодно спросил я.

– Документики показываем! – вставил слово собачник, а его псина беззвучно на меня оскалилась, будто по невидимой команде задрала верхнюю губу, обнажив безупречный прикус.

Не люблю я собак, которые людей кусать обучены. Мне еще дед рассказывал, как фрицы их вот такими приземистыми овчарками травили.

– Нет проблем, – я вытащил паспорт из нагрудного кармана дубленки и протянул. – А вы разве не должны представиться? Показать удостоверение.

– Умный слишком? – хмыкнул тот, что стоял ближе, беря в руки документ.

Он смотрелся шире и выше остальных и, очевидно, был старшим наряда.

Конечно, во мне они видели рутинного пенсика небогатой наружности, перед которым вовсе не обязательно расшаркиваться. Хоть дубленка на плечах и норка на голове у меня не потасканные, а вполне себе «живые» и приличные, но все же одежонка эта с начала нулевых у меня приобретена, и большую часть своего существования в шкафу провисела и моль кормила. И сейчас, глядя на прохожих, на их белые пуховики и искусственные шубки попугайской расцветки, я понимал, что гардеробчик мой давно и безнадежно устарел.

– О-о! – довольно и многозначительно воскликнул старший. – Что тут у нас?

Лыба на молодом, но широком и масляном, как блин, лице сержанта изогнулась в подкову. Источник его радости крылся в том, что он выудил из паспорта мою справку об освобождении, что была подоткнута за обложку. – Гражданин Морозов у нас только что откинулся! Интересненько… Ну что, Морозов, говори, какого бобика на стройке шароёбишься. Закладки ныкал?

– Мы вместе гусей не пасли, – хмыкнул я, стараясь держать на словесной дистанции этот ушлый полицейский молодняк. – Так что попрошу на «вы» обращаться.

– Поговори мне еще, урка… – оскалился старший. И получилось это у него синхронно с собакой, та снова задрала губу.

Двинуть бы им арматуриной, но нельзя – при исполнении гаврики. Даже если погон сорвать – уже уголовка, не говоря уже у телесняках. Я лишь скрипнул зубами, а железный прут, что хотел выскочить из-под дубленки, снова спрятался в рукаве.

– Проедем, гражданин Морозов, в отделение.

– Зачем?

– Ну как же? Проверим тебя на причастность к происшествиям, по ориентировкам пробьем. Не просто же так ты по стройке в вечерний час шатаешься. Может, ты там труп прятал? Маньяки, знаешь ли, они такие… С виду тихие и в побитых молью дубленках.

Менты заржали.

– Глаза разуй, сержант, я осужден по статье за деяние не насильственного характера. В справке указано…

– Ты меня еще статьям учить будешь, Морозов? Сейчас УАЗик вызову и упакуем. В кандее там прохладно, мигом остынешь, – менты лыбились. – Или, может, у тебя алиби есть? Что молчишь?

– Какое еще, на хрен, алиби? – прошипел я.

– Известно какое, – поддакнул Филипок-кинолог, – индульгенция… Ферштейн?

Он перебирал пальцами в воздухе, будто отсчитывал невидимые купюры.

– А-а! – улыбнулся я, показывая, что намёк понят. – Ну так с этого и надо было начинать, ребятки. А то грузите тут меня своими ориентировками, сводками и холодными бобиками… Индульгенция у меня имеется. Одна с Нижним Новгородом, хватит?

– Ты чо, дядя? – хмыкнул Филиппок. – Штукарем не отделаешься. Три Нижних давай – и разбегаемся…

– Сейчас, сейчас, – кивал я и запустил руку в карман, будто намеревался достать узнаваемые тысячные купюры с изображением Нижнего.

Глазки ментят заблестели в предвкушении легкого барыша. Но моя рука выудила не кошелёк, худой он там или пухлый, а телефон. Палец потыкал в кнопочки (смартфон я так себе и не приобрел).

Лица сотрудников недоуменно вытянулись, но помешать мне они не рискнули, так как я уже громко и четко произнес в трубку:

– Алло! Это Морозов. Да, он самый… Как Семеныча услышать? Я говорю, Николая Семеновича Мясникова, начальника ОСБ ГУВД. Нету на рабочем месте? Да ничего не надо передавать, сам еще раз потом позвоню. Хотя нет… Скажите, что Александр Морозов звонил. Одноклассник. Ага… Спасибо, до свидания.

Услышав, что у меня в одноклассниках целый начальник отдела собственной безопасности подполковник Мясников, ментята убрались в секунду, как ветром сдуло. Вместе с собакой.

А я положил в карман телефон, с которого даже и не звонил. Всегда срабатывает… Главное – знать имя и отчество начальника местного ОСБ. Ну и примерный его возраст, а то если молодой, то за одноклассника не сойдет, а за соседа, например, или товарища по гаражу – запросто. Я этого Мясникова в глаза не видел. Но как откинулся, первым делом зашел на официальную страничку в сети ГУВД области и проштудировал ее. Выучил все руководство. Врага, как говорится, надо знать в лицо…

Я ещё раз оглядел улицу, заодно перехватившись пальцами на арматурине – пусто. Теперь я спокойно мог направиться на адрес. Вот и нужный дом, в который Гурьев меня просил доставить пустышку. Это была обычная пятина, слепленная еще в девяностые из плит с вкраплениями из белой крошки. Немного нелепая и мрачная, как и сама эпоха ее постройки.

Я не спешил ввязываться в дела, стоял поодаль и рассматривал дом. Так-с… По прикидкам, хата в этом подъезде на втором этаже должна быть. Но в него не пойдем, зайдем через другую парадную. Меня ждут, а значит, и в подъезде могут караулить.

Ну а ход – ход я всегда найду.

Я вошел в соседний подъезд, поднялся на пятый этаж. Люк на чердак оказался заперт на навесной замок. Я взобрался по железной лесенке к потолку, вытащил арматурину и всунул в петли, где висела дужка замка. Дернул.

Древние петли скрежетнули и выскочили, что называется, с корнем. Еле успел замок подхватить, чтобы тот не бухнулся на пол – так весь подъезд можно поднять, как взвод по тревоге.

Я снова спрятал своё орудие, на этот раз сунул за пазуху, освобождая руку. Откинул вверх дощатый, обитый крашеной жестью люк и протиснулся в лаз. Напахнуло шлаком, дохлыми голубями, перьями и пылью.

Очутившись на чердаке, я перебрался по крыше к люку соседнего подъезда. Собрался и его подковырнуть прутком, но, на мою удачу, он оказался не заперт.

Осторожно приподнял его и спустился на площадку между вторым и третьим этажом. Я действовал тихо и сноровисто, будто всегда ждал этого момента, всей жизнью к нему готовился. Стал ждать, поглядывая в пролет вниз. Нужная хата на втором, и кто там – я не знаю, но она отлично просматривается с моей позиции. Остается лишь ждать…

Простоял час, в разное время мимо прошмыгнуло пара жильцов – бабуля в подъеденном молью каракуле и мятый на морду мужик в возрасте с характерным спиртовым запашком. Больше никого. Дом старый, и, похоже, кроме одиноких стариков никого не приютил. Тихое место, хорошее для… Для чего? Что здесь мутит полкан?

Постоянно поглядывая то вверх, то вниз, я подождал ещё немного. И через полчаса дверь нужной квартиры распахнулась, и на площадку вышел… Да ну нафиг! Серый?! И ухмыляется, главное, так же, как тогда в трубку – пока думал, что ему удастся старушку на пол-ляма развести. Как он вывернулся? Его же по новой должны были принять за мошенничество, и никакое УДО ему не светило.

Как так вышло, что эта харя скалится сейчас в десятке шагов от меня?

В голове мигом прояснилось… Мысли пролетели за пару секунд.

Получается, что полковник Гурьев все замял. Стер запись разговора, и Серый таки откинулся. Все ясно. Это всё с его, полкана, одобрения и разрешения делается. Иначе как объяснить все эти раззолоченные вазы, пальмы и прочие статусные излишества? Ну ты и гад, Сильвестр. Старушек, значит, грабить и своих же на съедение… Слушок ходил, что на руку он не чист, ну так а кто на зоне чистенький? На то она и зона.

А теперь, что получается? Чтобы я хай не поднял и не сболтнул лишнего, он отправил меня прямо на хату, где ждала засада. Я скрежетнул зубами. Убрать меня захотел? Сейчас проверим…

Следом за Серым тем временем вышел незнакомый бугай. О чем-то переговариваясь, они стали спускаться. Видно, задолбались меня ждать. Решили, что не приду уже сегодня. А я пришел… по ваши души пришёл, упыри.

И теперь бесшумно, словно дикий кот, следовал за ними. Почти не дышал, держа арматурину наготове. Нужно попытаться послушать, о чем они говорят.

Когда я проходил площадку второго этажа, дверь угловой квартиры неожиданно распахнулась, и оттуда вывалился молодой, с дурной мордой ротвейлер. Он тянул на ремешке девчонку возраста поздней школьницы.

– Здрасти! – пискнула девчонка мне и тут же добавила. – Да вы не бойтесь, он не кусается!

Не боюсь я собак, просто не люблю. Лоснящаяся гуталиновым блеском, с подпалинами собака, будто уловив мою неприязнь, утробно зарычала, не разжимая зубов.

– Граф! Фу! – девочка повисла на том конце «шнурка», сдерживая кобеля, а тот вдруг попёр вперёд, почуяв у меня за пазухой пруток. Или просто я ему не понравился.

В общем, «комсомолка» и ее Баскервиль сделали все, чтобы меня спалить. Серый и бугай, конечно, обернулись на шум и застыли, наблюдая невероятную картину. Я схватился обеими руками за дверь и что есть силы толкнул ее от себя, пытаясь отбиться от собаки.

Тяжелая, времен бандитских девяностых дверь из толстенного листа «паровозной» стали захлопнулась. Прищемив поводок, отсекла девчонку. Псина осталась снаружи, а ее хозяйка – внутри квартиры.

Граф, больше не сдерживаясь, ринулся в атаку, но поводок, застрявший в двери, мигом отбросил его назад.

Серый и бугай вышли из секундного оцепенения, опомнились и кинулись ко мне.

А я уже готов был их встретить. Ведь назад мне ходу нет – зверюга рвет и мечет, и вот-вот лопнет струнка поводка. Ее хозяйка молотит с той стороны двери и что-то кричит, не может выйти. Хорошо я дверь припечатал, что аж заклинило.

Я выхватил из-за пазухи короткую арматурину и прыгнул через три ступеньки вниз. Сработал на опережение.

Серый уже тянулся в карман, когда я сходу ударил его по руке прутом.

– А! – вскрикнул он, а его конечность безвольной плетью повисла.

Пальцы урки разжались, из его ладони на пол дзинькнула заточка. Серый выл пуще пса и держался за перебитую руку, а я уже нацелился в бугая. Его рожа, что кирпич, глубоко посаженные крохотные глазки жгут злобой из-под навеса бровей. Вылитый неандерталец.

Короткий замах, удар! И пруток летит в район плеча противника. Но бугай оказался проворен, как его пещерный предок. Отскочил назад и выхватил из кармана пистолет. Я даже разглядел, как хищно сверкнуло потертое воронение в робком свете подъездной лампочки.

Первая мысль – хана! Пришьет сейчас. Времени на раздумья нет. Замах! Я что есть силы запустил железяку в «неандертальца». Туша огромная – не промахнешься. А сам рванул наверх, к чердаку.

Боковым зрением углядел, как пруток глухо стукнул бугая в грудь. Тот охнул и осел. Выпавший пистолет брякнулся о бетон, но к оружию уже тянул руку Серый.

Но и две секунды – это уже шанс!

Я протиснулся вверх по ступенькам между рвущейся с измочаленного поводка собакой и перилами. Откуда только силы взялись, не мальчик давно. Но жажда жизни гнала вперед.

Вот я уже миновал прыжками десяток ступенек. Сейчас заверну в пролет и уйду с линии выстрела. А там и до чердака доберусь.

Будто спиной я видел, как Серый поднимает пистолет и целится. Слышал, как булькает кровавой пеной проклятия бугай, что лежит на стылом полу с проломленной грудиной.

Треньк! – раздался сзади страшный звук. Я сразу понял, что он означает. Лопнул поводок.

Не успел я обернуться, как разъяренная собака повисла у меня на спине, вцепившись в ворот дубленки.

Сука! Уйди, демон! Взмах кулаком. Удар локтем. Хрен там! Не достать «клеща» на своей холке. Очередной замах – и я теряю равновесие.

Вместе с ротвейлером я скатился по ступенькам. Пёс приложился хребтом о твердь. Осознал всю боль и, взвизгнув, метнулся в сторону родной квартиры. В это время перепуганная девчушка справилась с дверью и распахнула ее. Собака, пришибленная, но живая, на всех парах влетела в квартиру с обрывком поводка, что развевался за ней. Испуганная девчонка захлопнула дверь, укрыв себя и питомца.

Всё это я слышал, стараясь встать со ступенек и нащупать подрагивающими ногами опору. Тут же подхватив пруток, я вскочил рывком, намереваясь атаковать отморозков, пока не очухались. Но не успел.

Бах! – предательски громко прогремел выстрел. Оглушительно. Ударил эхом стен по ушам и сбил меня с ног. Я снова попытался вскочить, но меня будто тяжелым саваном сковала странная слабость. Мать твою! Это не звук меня свалил! В горячке я даже не почувствовал, как на груди у меня появилась аккуратная дырочка. И теперь из нее сочился ручеек. Он казался бурым и безжизненным на фоне старой коричневой замши.

Вот суки! Пришили-таки… Я почувствовал, что пальцы все еще стискивают прут. Нестерпимо хотелось швырнуть его во врагов, но сил уже не было даже для того, чтобы оторвать от пола руку.

Сквозь красную пелену я рассмотрел ухмыляющуюся рожу Серого. Тот, наскоро убедившись, что я загибаюсь, развернулся и пнул бугая, но и его подельник не шевелился. Надеюсь, издох падла… Туда тебе и дорога.

Где-то наверху послышался звук открываемой двери. Какие-то жильцы услышали выстрел. Я уже ничего почти не видел, только неясный свет брезжил где-то на потолке. В груди горело, в глотке саднило.

Услышал, как Серый сбегает по ступенькам. А через пару секунд за его спиной бухнула подъездная дверь на пружине. Смылся, гад! Ну ничего… Я тебя и в аду достану!

И неясное пятнышко света на потолке вдруг безвозвратно погасло. Я, кажется, даже почувствовал, как что-то будто отделилось от моего тела. Сгусток? Душа? Сознание? Нет, конечно, скорее всего, это был предсмертный глюк. Агония…

Я умер. Только странным оборвавшимся отзвуком прозвенела мысль: не зря я собак не любил. И погиб от псов…