Текст книги "Солдат и пёс. Книга 1"

Глава 4

Я обернулся. Гром тоже повернул голову.

К нам неспешно подходил немолодой старший лейтенант. Честно скажу, странновато было видеть человека в таком чине и в таком возрасте. Лет сорок, наверное. Впрочем, рядовые офицеры, тянущие лямку службы в суровых условиях далеких гарнизонов, зачастую выглядят старше своих лет. Но этому старлею точно не было меньше тридцати, что соответствовало бы чину… Невысокий, не очень плечистый, но плотный, коренастый, он казался сделанным из какого-то твердого, неподатливого материала. А облачен был в амуницию дежурного по части, включая красную повязку на руке.

– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! – поспешно отрапортовал здоровяк, успев застегнуть пуговицу, но не крючок воротника.

Офицер не счел нужным ответить на приветствие. Он молча окинул взглядом стоявшего по стойке «смирно» рядового и лишь после паузы соизволил сказать:

– Гладков!

– Я!

– Вижу, что ты. Почему у тебя вид такой уругвайский?

– Виноват…

– Ремень!

Гладков поспешно подтянул ремень в нормальное положение.

– Крючок!

– Сломался, товарищ старший лейтенант. Отлетел.

– Исправить!

– Есть!

Старлей перевел взгляд на Грома, и лицо его как-то необъяснимо потеплело.

– Так… – произнес он. – На службу, значит?

– Так точно, – четко ответил я, понимая, что это и есть тот самый старший лейтенант Смольников, под чьим началом мне надлежит служить.

– Качественный, – кивнул он на Грома. – Все стандарты породы выдержаны…

Перевел взгляд на меня:

– О чем говорили?

– Да ничего особенного, – сказал я. – Просто познакомился с новыми сослуживцами.

Старлей иронически хмыкнул:

– Вот как… Ну ладно. Гладков, я так понимаю, у тебя есть желание домой поехать тридцать первого декабря. В двадцать три пятьдесят девять. Так, что ли?

Гладков криво заулыбался, демонстрируя, что понимает начальственный юмор.

– Н-ну, товарищ старший лейтенант…

– Смотри, будет «ну». Организую… Усвоил?

– Так точно!

– Свободен. Крючок пришей!

– Есть! – и верзилу как ветром сдуло.

В двери КПП показался знакомый мне боец:

– Товарищ старший лейтенант! Звонят.

– Подожди тут, – сказал дежурный и отправился в здание. Походка у него была тяжелая, ступал он плотно, по-медвежьи, без малейшего изящества в движениях. Вообще сразу, интуитивно чувствовалось, что этот человек прошел тяжкую, трудную школу жизни и службы. И невеликий чин – следствие того, что ему пришлось долго подниматься с самых низов…

Недолго переговорив, он вышел из КПП в сопровождении насупленного младшего сержанта:

– Понял, Левченко?

– Так точно… – без радости в голосе ответил тот.

– А раз так, чтоб было сделано! Плохо подчиненных контролируешь. Исправляй!

– Есть…

– Придет начштаба, скажешь, что я на пятый пост пошел.

Распорядившись так, старлей подошел ко мне:

– Так, боец! Теперь с тобой… Документы давай на себя и на кобеля. Кобель ведь? – он взглянул на Грома.

– Так точно.

– То-то же, – с удовлетворением сказал дежурный. – Давай документы!

Изучив все, включая бумаги Грома, он произнес:

– Ну что же… Значит, вливаешься в наши ряды. Под моим началом. Я – командир взвода вожатых караульных собак старший лейтенант Смольников. Алексей Петрович.

– Рядовой Сергеев! Борис Андреевич. А это – Гром.

Смольников еще раз внимательно оглядел пса критическим взглядом.

– Н-да… Что сказать? На первый взгляд, экземпляр отличный. Как показал себя на обучении?

– Нормально, – твердо ответил я. – Толковый, схватывает все на лету. Ну, молодой еще, учиться надо. Но все перспективы есть.

– То-то же, – с тем же выражением повторил старлей. – Тут все от тебя зависит. Как сможешь воспитать.

– Я постараюсь.

– Старайся, – суховато сказал комвзвода, хотел еще что-то добавить, но тут из-за угла КПП, вправо от которого тянулась та самая «территория», показался майор, складом фигуры похожий на Смольникова, но совсем непохожий лицом, круглым и улыбчивым. Образ же моего прямого начальника был суровый и резкий, как бы вырубленный грубым долотом из твердого дерева.

Нетрудно догадаться, что я сподобился увидеть майора Демина, он же, судя по всему, начальник штаба части.

– Петрович! – весело окликнул он.

Смольников обернулся:

– А, Семеныч, здорово. Вот, пополнение ко мне во взвод.

– Вижу, не слепой. Ух ты, псина какая серьезная, яти мать! Как звать?

– Здравия желаю, товарищ майор! Кого?

– Да обоих, мать ети.

– Рядовой Сергеев. Караульная собака Гром. Восточноевропейская овчарка.

– Коротко и ясно. Быть тебе ефрейтором!

– Я бы и в генералы не прочь…

– Ого-го!.. Нет, вы гляньте только на него, а? Фу ты-ну ты, ножки гнуты… Петрович! Это тебе всех таких умных присылают, мать их?

– Ну, а то, – в тон откликнулся Смольников. – Умных к умным… Студент бывший!

– Ага! За что отчислен, Сергеев?

– Сам ушел. Понял, что не мое.

– А что твое?

– Пока собаки. Животных люблю, собак особенно. А дальше видно будет.

Майор помолчал, осмысливая услышанное. Вывод сделал неожиданный:

– Петрович! Характеристика из института есть на умника твоего?

– Вроде нету. Сейчас еще раз гляну… Нет.

– Почему нет характеристики? – майор вперил взгляд в меня. Глаза у него были очень бледные, едва голубые. Чудь белоглазая – иногда говорят про таких.

– Не могу знать, – я чуть пожал плечами, предчувствуя команду типа: «Петрович, отправь на него запрос в институт, пусть характеристику пришлют»!.. Может быть, так оно и было, но тут Смольников перехватил бразды разговора:

– Денис Семеныч, его надо на все виды довольствия поставить. Сергеев, у тебя шинель, парадка, п/ш… Ну, похоже, нету?

– Нет, товарищ старший лейтенант. Сказали, все на месте выдадут.

– Ну, конечно!.. – Демин выматерился полноценно. – Лишь бы спихнуть в одной хэбэшке… Ладно, Петрович, давай устраивай их, у меня тут еще кое-какие дела есть. Надо этим отличникам пару фитилей вставить. Заодно и за тебя побуду, за дежурного. Только не тяни!

– Тянут девок в бардаке… – пробурчал Смольников. – Пошли, Сергеев.

– Гром, вперед, – велел я псу, дисциплинированно сидевшему у моей правой ноги, как бы приросшему к ней, так что я чувствовал его живое тепло.

И мы пошли, слыша, как Демин, шагнув в здание КПП, заорал:

– А ну, аксакалы, мать всех ети, быстро сюда! Левченко!..

– Тебе говорили, что наша часть собой представляет? – спросил взводный.

– В общих чертах. База ГСМ центрального подчинения.

– Так! А это что значит?.. Что территория хранения громадная, – он повел левой рукой.

Я глянул туда. Мы шли мимо здания с обширными воротами, явно гаража, возле которого стоял бульдозер ДТ-75. За этим зданием и за забором типа «сетка рабица» располагались приземистые склады, ангары, а за ними лес, лес, лес… северный хмурый хвойный лес с редким березовым вкраплением. Я сообразил, что резервуары с горючим находятся за этим лесом. Точнее, в самом лесу, в бескрайней тайге: под них специально там когда-то вырубали места дислокации, подъездные пути и зоны ограждения.

– Лаборатория, – ткнул пальцем старлей в сторону симпатичного аккуратного домика из желтого кирпича. Вообще многие складские сооружения имели этот необычный для кирпича цвет – видать, неподалеку тут имеются залежи некоей особой глины… Впрочем, это не удивительно, а удивительно то, что из лаборатории почудились мне странные звуки…

Пение?!

Это было так внезапно, даже дико, что в первый миг я не поверил ушам своим. Вслушался. Ну поют же!

– Товарищ старший лейтенант!

– Чего?

– Там, в лаборатории…

– Ну?

– Как будто поют?..

– А! Ну, это очень может быть.

Смольников, напротив, совсем не удивился.

– Постойте-ка тут…

Мы остановились. Гром поднял голову, взглянул на меня.

– Нормально, старина, – я по-братски трепанул его по голове.

Взводный открыл дверь лаборатории, и освобожденная песня рванулась из помещения:

– И-и… н-на Тиха-ам а-акеане… свой закон-чи-ли па-аход!.. О, Петрович, здорово! Ты откуда?!

– От верблюда! Палыч, ты опять нажрался? На моем дежурстве, да?.. Спасибо, на хрен!

– П-петрович, все это херня, кроме баб и коммунизма!.. Слушай! Эту песню не задушишь, не убьешь!..

И хриплый пьяный голос загорланил:

 
– Мальбрук в поход собрался,
Наелся кислых щей,
В походе обосрался
И помер в тот же день!
 
 
Все в войске загрустили,
Солдат и командир,
И с ним похоронили
Обосранный мундир!..
 
 
Вдова его Елена
Сидела на горшке
И жалобно пердела
С бумажкою в руке!..
 

«Мальбрук» – французское искажение фамилии английского полководца времен «войны за Испанское наследство» герцога Мальборо. Приблизительно такую маршевую песню распевали французские солдаты той эпохи, хвастаясь растрепать в пух и перья всех англичан на свете. Задорная мелодия перекочевала со временем в русскую армию, а слова – плод народного творчества. От оригинала сохранился только «Мальбрук», а откуда взялась «вдова Елена», совершенно непонятно.

Гром с некоторым недоумением настроил уши, вслушиваясь. Видимо, мелодика и ритмика звуков нашли в собачьей душе какой-то отклик. Впрочем, Смольников прервал исполнение жесткой критикой и угрозами запереть в некий подвал, ругался довольно долго, до пока невидимого «Палыча» не дошло, что дело серьезное:

– П-петрович, я понял! Все, тишина и покой, крепко глазки закрой… Когда я тебя подводил?!

Последнее было произнесено с неизмеримым пафосом, на что последовала отповедь, закончившаяся требованием немедленно отоспаться в течение двух часов, и после этого привести себя хоть в какое-то подобие нормы.

Смольников вышел раскрасневшийся.

– Пошли! – рявкнул на повышенном тоне. Но, видно, посчитал, что ситуация требует объяснения. Я узнал, что начальник лаборатории, прапорщик Климовских, вполне хороший, даже отличный специалист своего дела, подвержен нашей народной слабости. Запоями это не назовешь, но может вот так нажраться и безобидно побуянить. Начальство ругается, однако терпит, поскольку спеца такого класса найти трудно…

Пока это объяснение длилось, я успел увидеть и пожарное депо с вышкой, и вот уже показались вольеры, и Гром заметно насторожился, чуя знакомые и незнакомые запахи…

– Ну вот, – старлей указал на небольшое одноэтажное здание казарменного типа, – это наша резиденция и есть. Кинологическая.

Последнее он произнес с заметной гордостью.

Мы подошли к зданию, Смольников велел мне подождать, сам вошел внутрь, и я услыхал, как гулкий голос вскричал:

– Встать! Смирно! Товарищ старший лейтенант, взвод вожатых ка…

– Вольно, – перебил Смольников. – Выходи строиться!

Шуршание, звяканье, топот. На крыльцо стали выбегать солдаты. При виде меня у каждого из них широко распахивались глаза, кого-то озаряла улыбка. Но ни возгласов, ни расспросов – народ дисциплинированный. Построились. Сержант, ефрейтор, трое рядовых.

– Равняйсь! Смирно! – скомандовал взводный. – Товарищи сержанты и солдаты, в нашем взводе пополнение! Ну, сами видите…

Он представил нас с Громом коллегам, назвал и мне пофамильно присутствующих, сказал, что двое – рядовые Айвазян и Рахматуллин сейчас находятся на проверке постов, еще один – рядовой Табачников – в наряде по КЖ. После чего приказал:

– Рядовой Сергеев, встать в строй!

– Есть! – я встал. И Гром со мною рядом, ясное дело.

Взводный отдал еще несколько рутинных распоряжений и отбыл выполнять обязанности дежурного по части, бросив напоследок:

– Зинкевич! Определи Сергеева, его собаку, оформи штатное оружие.

– Есть, – спокойно ответил сержант, как я понял, помкомвзвода.

– Сергеев!

– Я!

– Постель и прочее получишь на вещевом складе, если что, ребята подскажут. Эмблемы на петлицах поменяй. Нам тут артиллеристы ни к чему, мы ГСМ-щики… Вольно, разойдись!

И ушел.

Вот тут парни, конечно, обступили меня, забросали расспросами, на которые я отвечал удачно, не теряясь. Не обошлось и без хохм по поводу моего баскетбольного роста:

– Сколько у тебя?

– Ну, сто девяносто один, девяносто два… – отвечал я наобум, зная, что почти не ошибусь. А вообще атмосфера во взводе была товарищеская, все-таки все тут были коллеги по редкой специфической профессии, все закончили одну и ту же учебку, «Красную Звезду» под Москвой – она была единственная на всю Советскую армию. И, разумеется, отбор туда был по психологическим качествам: только уравновешенный терпеливый человек способен нормально работать с животным.

Конечно, полетели вопросы: в какой роте был, да кто ротный, да с кем еще там проходил службу… В моей «прежней жизни» я в этой учебке, разумеется, бывал, так что представление имел (в двадцать первом веке она получила название «Кинологический центр № 740 Минобороны РФ»). Фамилию ротного выявил из документов – почему-то она оказалась незнакомой никому…

– Он недавно, что ли, там? – удивился ефрейтор Храмов.

– Не знаю, – простодушно ответил я. – Не поинтересовался. Он у нас все время был.

В общем, сошло, да и Зинкевич вмешался:

– Ну все, будет! Ему еще на довольствие встать надо, не то без ужина останется. Пошли, Борис, Грома твоего определим… Отличный пес! Видно сразу. Как он к тебе попал?

Я правдоподобно отговорился на эту тему и ловко съехал на позитивные качества Грома: он у меня и такой, и сякой, и золотой… Зинкевич (звали его Гена) слушал все это с одобрением, видно было, что к своей «собачьей специальности» он сильно неравнодушен.

Мы отвели Грома в вольер, определили место. Конечно, при этом выслушали отчаянное бреханье: сородичи сильно взволновались при появлении нового соседа. Он же воспитанно отвечал на это молчанием, молодец. Но я, конечно, был уверен, что когда я уйду, Гром перегавкнется с кем надо, установит авторитет. Вольется, так сказать, в собачий коллектив.

Ну а я начал бурно вливаться в солдатский. Грома мы определили, напоили. Сержант объяснил мне график раздачи пищи собакам. В оружейной комнате закрепил за мной автомат АКМ, подсумки с магазинами… И дальше я пустился по канцеляриям, каптеркам, складам. Смех и грех: штаны парадной формы одежды на меня подобрать не смогли, прапорщик-начальник склада только крякнул: «Эк тебя вытянуло в Коломенскую версту!..» Перебрали все возможные брюки, и во всех я бы выглядел словно какой-нибудь Паташон.

– Ладно, – махнул рукой прапор, – пока отложим. Тут новая партия прибыла, может, среди них… Тогда уж и все остальное получишь. Давай пока постельные принадлежности!

Короче, вот такая суета-маета закружила меня, и вроде бы я все успел, и Грома покормил, и на ужин успел вместе со всеми.

К этому моменту я уже успел узнать и понять, что в части три основных подразделения, соответственно три казармы: рота охраны, пожарная команда (официальное название – Военно-пожарная команда № 1086) и мы, ВВКС. Ну и плюс водители, повара и «вечный дневальный»: ни к чему не способный, слабосильный, хромой и косой рядовой Унгуряну, тихий ужас всей части. Как его пропустила медкомиссия молдавского военкомата?! Это знают только она и Господь Бог, а факт налицо. В первый же свой караульный наряд при перезарядке автомата Унгуряну перепутал последовательность действий и всадил пол-магазина в пулеулавливатель. Оцепенев от шока, он молотил и молотил длиннющей очередью, кроша в щепки бревно пулеулавливателя… и счастье, что никого не задело. Знакомый мне лейтенант-«пиджак», по фамилии, как выяснилось, Богомилов, потом язвительно говорил, что при оценке на коэффициент интеллекта Унгуряну поставил бы мировой рекорд… Правда, с обратной стороны. Хотели было его комиссовать – да оказалось, что тем самым портятся какие-то показатели. Пришлось оставить, что оказалось даже к лучшему: интеллектуала-рекордсмена на веки вечные спровадили на всякие хозработы, которые никому не хотелось делать, а он не роптал. Правда, он и там косячил не по-детски, но это было все же не критично. Числился при этом стрелком, впрочем, как водители и повара.

После ужина Зинкевич разъяснил мне висевшую на стене схему охраны: посты часовых и караульных собак. Поставил в очередность нарядов, в том числе на КЖ. Схема была в общем, несложная, но я понимал, что рисунок и реальность вещи разные. Надо все своими глазами увидеть, своими руками потрогать…

Вечерняя поверка была формальностью, но все же Зинкевич ее провел, заполнил журнал и объявил отбой.

Кровать была, понятно, мне коротковата, но и она показалась блаженством после утомительного дня. Уснул я мгновенно.

А проснулся от повелительного крика:

– Тревога! Взвод, в ружье!..

Глава 5

В казарме вспыхнул свет.

Бойцы вскакивали, стремительно одевались. Я от них не отставал.

В маленьком коридорчике, где был оборудован дежурный уголок, канительно задребезжал телефонный звонок. Чертыхнувшись, почти одетый сержант метнулся к аппарату.

– Да! Да, товарищ капитан. Личный состав по тревоге… Понял! Есть. Грищук с тремя бойцами… На четвертом посту. Есть!

Он вбежал обратно. Взгляд мгновенно окинул комнату.

– Так… Сергеев, Табачников, со мной! Остальные на месте в полной боевой готовности. Храмов за старшего!

– Что там, Ген? – пропыхтел Храмов, натягивая сапог.

– Проникновение на пост. Может, и ложная тревога, черт знает! Разберемся.

В оружейке я и Юра Табачников схватили свои автоматы, примкнули магазины.

– Быстрей, быстрей! – торопил Зинкевич. – Борька! Твой Гром обучен по следу идти?

– Да, – кратко ответил я, не зная этого, но не сомневаясь в талантах Грома. Умница.

– Пошли! Возьмешь его. И я Рекса своего. Юрок, ты с нами так, налегке. Как стрелок.

– А Джек?!

– От Джека твоего толку как от быка молока…

– Ну уж, скажешь тоже! Да он у меня…

– Все, отставить. Борис, скорей!

И мы понеслись к вольерам.

Где-то вдалеке слышался тревожный, хоть и явно затихающий лай. Псы в вольерах тоже взволновались, бегали, ворчали, подгавкивали. Гром был начеку, стоял, помахивая хвостом. Но – спокоен, выдержан. Говорю же, пес – золото! Собственно, второй Сент…

Я отбросил ненужные печали. Быстро облачил Грома в нужную снарягу:

– Рядом!

Сержант тоже был уже с Рексом:

– Вперед!

И мы побежали.

На службе вообще редко ходят просто так. Либо маршируют, либо бегают. Вот и сейчас мы бежали в среднем темпе.

Темная и прохладная сентябрьская ночь на территории части выглядела диковинным пейзажем из пятен света, теней, полутеней и тьмы. Прожектора, дежурное освещение – все это было достаточно продуманно, распределено так, чтобы оставалось как можно меньше неосвещенных мест. Понятно, что абсолютно это сделать невозможно, и какие-то зловещие темные провалы в системе были, и в целом ландшафт выглядел как в фильме жанра «дарк фэнтези».

Все это как-то сказочно пронеслось передо мной. Время то ли сжалось, то ли растворилось… не знаю, как это назвать и объяснить, но точно эффект был. Я и моргнуть не успел, как мы очутились «на грани цивилизации»: здания, сооружения, спящая техника – все это кончилось. Ряд уходящих влево от нас столбов с прожекторами – их мертвенный полусвет заливал скошенное поле, и это уже выглядело настоящим хоррором. За полосой полусвета не столько виднелась, сколько угадывалась стена леса, а несколько подальше, если опять же смотреть влево, виднелась караульная вышка.

– Ждем немного, – распорядился Зинкевич.

И верно, минуты не прошло, наверное, как я различил топот бегущих ног справа, со стороны казарм и штаба части. Показались четверо: младший сержант и трое рядовых.

– Здорово, Ген… – задыхаясь, проговорил старший группы.

– Привет, Сань, – обронил наш командир.

И они кратко переговорили. Из беседы я понял следующее.

На пятном посту – это дальше от нас, мы сейчас находимся на четвертом – замечено проникновение на территорию. Точнее, подозрение на это… Словом, ситуация такова.

Караульная собака, находящаяся на привязи, внезапно подняла лай, и часовой, молодой боец первого года службы, встревожился. И тут же ему почудилось, что некая тень скользнула к ограждению: сетке Рабица, растянутой меж деревянными столбами и закрепленной на них. Караульные вышки были оборудованы полевой телефонной связью, и конечно, солдат, слегка паникуя, вмиг отзвонился в караульное помещение. Ну и оттуда пошла писать губерния, то есть лавина принятия решений.

С одной стороны – черт его знает, почудилось-не почудилось, впечатление самое шаткое. А с другой – вдруг и правда, кто-то просочился на объект! Это вопиющее ЧП. И в данном случае куда лучше перестараться, чем недостараться. Поэтому «в ружье» подняли часть отдыхающей и бодрствующей караульной смены во главе с одним из разводящих, младшим сержантом Александром Грищуком. И добавили на подмогу троих из ВВКС с собаками.

Я ощутил, как напрягся Гром, но никаких пустых движений, рычаний, ворчаний… Рекс Зинкевича волновался сильнее, топтался, помахивал хвостом… Я видел, как Гена легонько хлопнул пса по холке: тихо!

Сержанты совещались с полминуты. Собственно, решение одно: идти на пятый пост и действовать по обстановке.

– Вперед, – скомандовал Гена. Все же он был на одну лычку старше Грищука. И мы все, люди и собаки, двинулись вперед в призрачном свете прожектора.

Слева от нас была ограда, дополненная прожекторными столбами и караульными вышками, справа – собачьи посты. Это два столбика, надежно закрепленных в грунте, на расстоянии 30–40 метров друг от друга. Между ними на высоте примерно метра вывешен трос. На него надето кольцо цепи, другим концом сцепленное с ошейником. То бишь, соединенный с тросом, пес бегает вдоль него примерно как троллейбус вдоль провода. Разумеется, и трос и столбики – все это прочное и крепко связанное. В обязанности вожатых входит в том числе периодическая проверка данного оборудования.

На четвертом посту по проволоке бегал не очень крупный «восточник» – молодой, должно быть, или уж так, ростом не вышел. Рекс заворчал, на что последовал немедленный оклик Гены, Гром отреагировал спокойно.

Метрах в двадцати впереди из полутьмы возникла рослая солдатская фигура в ватнике. Автомат в руках. Хищно блеснуло лезвие штык-ножа.

– Стой! Кто идет?

– Разводящий и группа усиления! – крикнул Грищук.

– Пароль!

– Камчатка! Отзыв?

– Чукотка! Разводящий ко мне, остальные на месте!

Ритуал был соблюден полностью. В качестве паролей и отзывов незамысловато использовались географические названия, как правило, близкие в сознании советского человека. Могло быть что-то вроде «Ашхабад – Ташкент» или «Минск – Брест». Или «Кама – Волга».

Грищук, привычным движением поправив автомат зашагал, захрустел сапогами по гравию. А я, глядя на ватник часового, начал как-то особенно ощущать прохладу осенней ночи. Горячка бега и быстрой ходьбы остывала, и в х/б сделалось зябко.

Караульные, поднятые впопыхах, тоже были в «бумажках», хотя наверняка под гимнастерки у них было что-то поддето.

– Слышь, земеля! – вполголоса вдруг окликнул меня один из них. – Ты чо, новенький, чо ли? Чо-то я тя ране не видал!

Говорил он с грубоватым диалектом, не то уральским, не то сибирским.

– Да, – спокойно отозвался я. – Вчера прибыл.

– А-а!..

– Тебе какое дело? – полуобернулся к любопытному Зинкевич. – Много знать хочешь? Ученый, что ли? Копченый!

– Да ладно, Ген, чо ты? Просто из интересу!

– Не Гена, а товарищ сержант. А молчание – золото…

– Группа, ко мне! – крикнул Грищук.

Из разговора с часовым выяснилось, что на четвертом посту все обстояло спокойно, а на пятом вдруг пес разразился диким лаем, взбудоражилась и псина четвертого поста… и пошла цепная реакция.

– Ясно, – сказал Гена. – Идем дальше.

На пятом посту церемониал повторился: пароль, отзыв… разводящий ко мне… А дальше темп событий резко ускорился.

– Где ты видел нарушителя? – спросил Зинкевич.

– Ну… – неуверенно сказал часовой, – видел-не видел…

– Но собака же залаяла!

– Это да. Но, может, зверь какой…

– Тьфу! – сплюнул Грищук. – Часовой из тебя, как из говна пуля. Ладно! Где это было?

– Вон там, – показал рукой боец.

Пошли туда. Зинкевич включил ручной фонарик – тот был довольно мощный, светил неплохо. И тут мы увидали…

– Т-твою мать! – невольно вскричал Табачников.

В ограде зияла дыра. Сетка Рабица была явно распорота каким-то инструментом так, что мог, пригнувшись, пройти человек.

– Кучеренко! – окликнул часового Грищук. – А ты что, оглох, ослеп? Обоссался?! Здесь ведь возни минут двадцать, не меньше!

– Не!.. – испуганно вытаращился Кучеренко. – Не было возни!

– Заранее, – негромко сказал я. – Заранее эту дыру проделали…

– Точно, – кивнул Зинкевич. – Похоже на то. Но когда? И как?! По идее тут все перекрыто…

– Ну дак, – с философским вздохом произнес знакомый сибирский говорок. – Идея-то она идеей, а жизнь жизнью…

– Маркелов, не умничай, – велел Грищук. – А как они здесь друг у друга пост принимали?! Не видели, что ли, ротозеи?.. Кучеренко!

Тот подавленно молчал. Сказать было нечего.

Пока эти дебаты шли, наш помкомвзвода водил туда-сюда лучом фонаря. И тут…

– Стой! – вскрикнул я, схватив сержанта за руку.

– Что? – почему-то шепотом спросил он.

А я сам толком еще не знал – что. Просто в луч попало нечто, лежащее на земле. Какая-то тряпка, что ли.

Без раздумий я бросился вперед. Гром тоже. Мне пришлось раздвинуть дыру, чтобы он смог пробраться в нее, а я проник следом, чуть не зацепившись ремнем АКМ. Но ничего, все обошлось. Услышал, как за мною запыхтели, закарабкались остальные.

Тряпка оказалась рабочей рукавицей. Наполовину брезентовой, наполовину тканевой. Я поднял ее, осмотрел в свете фонаря.

– Новая, – вынес вердикт. – Новее не бывает!

– Значит, его, – озвучил Гена то, о чем я успел влет подумать.

– Гром, – я поднес рукавицу к носу овчарки. – След! Ищи!

Гром навострил уши, смешно задвигал носом, внюхиваясь. А вообще он напрягся, во всем его облике проявился азарт. Обнюхав перчатку, он пригнул голову, поводил ею из стороны в сторону… Замер.

– След! – нетерпеливо повторил я.

Гром вроде бы как-то неуверенно шагнул вперед… но вот резко подался вперед и тут же оглянулся на меня.

– Ищи! – велел я.

И Гром рванул вперед.

Мы неслись по лесу, по его незнакомым тропкам, световое пятно хаотично прыгало – Зинкевич бежал сразу за мной, держа фонарь. И еще кто-то сзади подсвечивал. Кто-то споткнулся, упал или чуть не упал, матюкнулся. А Грома точно разобрал драйв охотника, некие древние, спящие волчьи гены вдруг проснулись, превратили служебного пса в хищника, он натянул поводок, мешавший бегу, зарычал… И по необъяснимому наитию я понял, что мы вышли на цель.

Я отстегнул поводок:

– Гром! Взять!

Освобожденный от узды, пес одним броском оторвался от нас. Я услыхал его грозный рык из тьмы. И сержант отпустил Рекса. Хищной тенью пес пронесся мимо меня, немного забирая влево.

Собаки в темноте видят нормально. Похуже кошек, но намного лучше нас. Так что для Грома и Рекса никаких проблем в движении не было. Но и мы их не потеряли. Я слышал рычание, старался выдерживать курс по нему, а следом за мной и все прочие – хотя, конечно, и ветви хлестали, и грунт неровный, каждый шаг в неизвестность, ведущая нога натыкалась то на какой-то выступ, то попадала в ямку… Но в целом – вперед, вперед, вперед!

Гром резко взлаял. Ничего дружественного в этом звуке не было, напротив – честная агрессия, «иду на вы». Секунда – он свирепо зарычал, и тут же шум, треск веток и отчаянный вопль:

– Все! Все! Сдаюсь! Уберите собак! Уберите!..

Свирепо загавкал Рекс.

Я чуть не упал, когда моя левая нога попала в невидимую колдобину, но сумел удержать равновесие.

– Гром! Оставь!

Пляшущий луч выхватил из темноты разъяренных Грома и Рекса над мужским телом, лежащим, обхватив голову.

Секунд через пять-десять мы были рядом.

– Гром, оставь! Молодец. Молодец!

Я поощрительно потрепал пса по шее. И слегка пнул лежащего в бедро:

– Подъем!

– Собак уберите, – плаксиво проныл лежащий.

– Вот сука… – запыхавшись проговорил кто-то из бойцов. – А я-то думал… Не, ну как вы его взяли! Лихо!

– Не вы, а мы, – с нажимом скорректировал Грищук.

– Мы, мы, – с юморком произнес Зинкевич.

– И сука – это собачья женщина. И девушка. Так что не надо, – сказал я. – Так! Здесь не плацкарт. И не купе. Вставай давай!

Лежащий зашевелился, обозначая движение вверх, но не встал. Я продублировал:

– Ты что, с первого раза не понимаешь? Мне повторить прикладом по горбу?.. Ну, живее, живее!..

Он осторожно, сутулясь, привстал. Псы заворчали. Задержанный вздрогнул.

Это был мужичонка неопределенных лет, самого обычного простецкого вида, в какой-то темной робе, что ли.

– Ты кто, жопа? – сердито рявкнул Грищук. – Имя?!

– Это… Это мое имя?

– Свое я сам знаю! Ну, быстро!

– Ни… Николай.

– Фамилия, мать твою!

– Шубин. Николай Шубин…

– Зачем проник в часть? Ну! – я обозначил недвусмысленное движение прикладом вниз, в область ширинки черных штанов.

Задержанный вздрогнул, руками невольно прикрыл пах.

Конечно, я не собирался его трогать. Не по-мужски это, не по-солдатски измываться над беззащитным. Но припугнуть для пользы дела бывает необходимо.

– Да я так… ребята! Я случайно… – запричитал он, – ну, поддал, заплутал, хрен знает, лес какой-то! Потом слышу, собаки бегут, лают. Ну, здесь я струхнул, конечно… А тут вы…

– Так, – прервал я бессвязную речь. – Ты хочешь, чтобы тебе всю твою подвесную систему отшиб?

И я вновь указал взглядом на эту самую систему.

– Стой, стой, Сергеев, – довольно официально перебил Зинкевич. – Давай его в дежурку… Что-то он п*здит. Случайно. Ага, как же… На режимный объект. Саня, пошли кого-нибудь на пятый пост, пусть звонят в караулку, мол, нарушитель задержан. Ты, чучело! Ты один?

– Я?.. Один, один, да!

– Точно? Смотри, если соврал, потом пеняй на себя!

– Да говорю, один! Нечаянно, ребята, ну поддатый был, ну чо…

– Перегаром не пахнет, – заметил я.

– Маркелов! – распорядился Грищук. – Давай на пост, скажи Кучеренке, пусть в караулку звонит! Вот, держи фонарь. Пусть еще скажет, что заграждение нарушено на пятом посту. Не забудь!

– Ага! – сибиряк схватил фонарь, попер через лес, причудливо маяча световым пятном по еловым кронам.

– Не ага, а есть!.. Э, чалдонский валенок!

– Ну, пошел, – приказал Зинкевич задержанному. – Шаг влево, шаг вправо считается побегом. Стреляем без предупреждения!

– Ребят… Да отпустите, я уйду, и все! Я что, шпион какой, что ли? Мне ваши военные тайны на хер не надо…

– Ты что, дурак? – резко прервал я. – Это ты будешь военной прокуратуре объяснять, шпион ты, или нет. Пошел без разговоров!

Он уныло заткнулся, и мы какое-то время пробирались сквозь заросли. Впрочем, заросли в хвойном лесу – понятие условное, здесь ведь нет подлеска, то есть кустов, травы, отчего двигаться по такому лесу гораздо легче, нежели по лиственному. Конечно, если деревья растут не слишком плотно, и нет завалов валежника. Здесь этого не было.

Выбрались на дорогу. Это была не просека, а самая настоящая дорога, хоть и грунтовка – для проезда грузовых автомобилей. И она была не прямая, а овальная; грубо говоря, вроде стадиона, она окружала огромные резервуары. Вот теперь-то я увидел их!