Текст книги "Боря, выйди с моря 2. Одесские рассказы"

– У меня к вам серьёзный разговор, – войдя в комнату, твёрдо начала Шелла и, не выдержав, сорвалась на фальцет: – Ваш сын лишает вас внучки, а себя – дочери.

– Успокойся, доченька, – встревожилась Елена Ильинична. – Расскажи без нервов, что произошло. Я сама разберусь с ним.

– Полюбуйтесь! – с вызовом бросила Шелла на стол письмо. – Ваш сынуля!

Надев очки, Елена Ильинична взяла письмо и подошла с ним к окну.

– Нашёл себе хозэрыну! – не дав свекрови дочитать письмо, взорвалась Шелла, сквозь слёзы, дрожащим голосом выдавив из себя:

– Лучше бы Региночка была сиротой, чем заживо хоронила отца!

– Шелла, не смей так говорить!

– А он смеет! Бросить такого ребёнка ради этой гойки! Он смеет! Докатился до проститутки!

– Ты с ним уже говорила? – дочитав письмо, из последних сил сохраняя выдержку, спросила Елена Ильинична. – Как это письмо попало к тебе?

– О чём мне с ним говорить?! – вопила Шелла. – Это ваш сын – вы с ним и разбирайтесь! Эта блядь ждёт от него ребенка! Вы что, до сих пор ничего не поняли?!

– Шелла, как ты можешь так выражаться?

– Блядь! Стерва! Сволочь! – В истерике Шелла бросилась на диван и, дёргаясь всем телом, завыла в подушку.

В испуге Елена Ильинична кинулась к аптечке, чуть не силой заставила Шеллу выпить валерьянки, уговорила лечь и, впихнув ей в рот таблетку элениума, за компанию накапала и себе. Капель для себя не пожалела, вызвав бурное недовольство трёх вышитых на атласном коврике котят. Увидев, что Шелла притихла, Елена Ильинична решительно сняла телефонную трубку. После нескольких безуспешных попыток ей удалось дозвониться.

Шелла пришла в себя и, поняв, что свекровь разговаривает с Изей, настороженно вслушивалась в разговор.

– После работы немедленно приезжай ко мне.

Десятисекундная пауза. По выражению лица свекрови Шелла старалась понять, что говорит ей сын.

– Это не телефонный разговор, – звучал твёрдый голос свекрови. – Приедешь – узнаёшь.

Пятисекундная пауза.

– Да, я здорова. Но я тебя жду.

Десятисекундная пауза.

– Никакого Левита. Все халтуры твои подождут.

Пятисекундная пауза.

– Мне наплевать на твоих студентов. Я два раза повторять не намерена. И учти, что я скорей откажусь от тебя, чем от Региночки.

По фразам, произносимым свекровью, Шелла догадывалась, что отвечали на том конце провода, но, услышав последнюю, она встрепенулась, благодарно посмотрела на Елену Ильиничну и возбуждённо зашептала.

– Скажите ему, что Региночка не желает его видеть.

– При том, при том, – не обращая внимания на реплику невестки, продолжала Елена Ильинична. И грозно добавила: – Учти, все твои шуры-муры мне известны. Если до шести часов ты не явишься – забудь, что у тебя есть мать.

Изя наконец-то понял, что дело принимает серьёзный оборот: мама такими словами зря бросаться не будет, а для Шеллы, когда прозвучала угроза, применяемая в исключительных случаях, наступил переломный момент. Она напряжённо вслушивалась в разговор, пробуя понять, что отвечают на втором конце линии, но Елена Ильинична, поворотившись к невестке спиной, отошла с телефонной трубкой к окну. Томительная пауза, во время которой, пребывая в неведении, Шелла едва не получила инфаркт, закончилась неожиданно:

– Да, я тебя накормлю.

Через секунду (можно было предположить, что прозвучал вопрос о меню) Елена Ильинична ответила:

– Как что? Котлеты с пюре, бульон, вишнёвый компот. Этого тебе мало?

Последние слова миролюбиво завершившегося разговора Шеллу насторожили и возмутили. «Конечно, она его простит! Любимый сыночек! Она уже думает, чем бы его накормить. Чёрта с два она на него повлияет».

Елена Ильинична положила трубку и повернулась лицом к невестке.

– Не волнуйся, – прочитав её мысли, сказала она, садясь на диван и приглашая Шеллу сесть рядом. – Лучшей невестки, чем ты, мне не надо. Я ему так скажу, когда он покушает: выбирай, я или твоя гойка. Он меня послушает. Я тебе обещаю.

Шелла преданно смотрела на свекровь.

– Мама, – впервые за время визита она назвала её мамой, – эта мерзавка шантажирует его ребёнком.

– Пусть шантажирует. Его ребёнок, или не его, или вообще эта стерва его придумала, меня это не интересует. Я от Региночки – это же такое солнышко! – она всплеснула руками, – никогда не откажусь. Ты с Региночкой для меня ближе, чем он. И если он хочет вдобавок потерять мать – пусть теряет. Иди спокойно домой, – ласково выпроваживала её Елена Ильинична, – я оставлю его сегодня ночевать у себя.

– Но после разговора с ним вы мне позвоните? – встрепенулась Шелла.

– Обязательно. Но так, чтобы он не слышал. А если он придёт домой, сделай вид, что ты ничего не знаешь.

– Как это я ничего не знаю?! – возмутилась Шелла. – Ещё как знаю!

– Прости, я не так выразилась. Не заводи с ним разговор под горячую руку. Хорошо? Если только он не начнёт его сам. В таких делах надо проявить выдержку.

Успокоив и проводив невестку, Елена Ильинична посмотрела на часы. Убедившись, что до Изиного прихода в запасе есть два ещё часа, она накапала себе тридцать капель корвалола и с мыслью: «Он хочет моей смерти», – в изнеможении легла на диван, предварительно заведя будильник на пять часов вечера.

* * *

Советский Союз лихорадило. Одессу «заносило». Отдел била мелкая дрожь. Человечество нехотя рассталось с мечтой о вечном двигателе. С желанием мгновенно разбогатеть оно не расставалось никогда.

Но если в государстве С.С., в дальнейшем именуемом Катало, организация азартных игр частными лицами каралась законом, те же действия, но производимые Каталой, являлись законным промыслом последнего. Катало, играющее против частного лица, выигрывало всегда: игра шла по его правилам. А за попытку уклониться Катало хватало провинившегося за ноги и вытряхивало всё, что находилось в его карманах.

Весь день Изя пребывал в состоянии эйфории. Вчера по Женькиной просьбе он два часа провёл в заводской библиотеке, выписывая выигравшие номера «Спортлото». Наколов с утра на доску лист ватмана и аккуратно расчертив его, Изя вписывал счастливые шесть чисел, пытаясь установить математическую закономерность закона фортуны.

Наблюдая за ним, Мишка Винер, председатель артели «Честный выигрыш», нервничал. Пошёл третий месяц, как ему удалось уговорить около тридцати сотрудников КБ скидываться по шесть рублей. Закупив несколько сот билетов и заполнив их всевозможными вариантами, Мишка терпеливо ждал выигрыша. Но на этот раз Левит шесть рублей не дал. Заподозрив неладное, Мишка напрямую спросил: «Ты дашь деньги или нет?» – Женька помялся и честно ответил: «Нет». – «Почему?» – настойчиво переспросил Винер, и Женька признался, что Изя изобрёл выигрышную систему и он-де теперь регулярно играет с ним и выигрывает.

Вначале Винер не поверил, решив, что Левит из скупости вышел из игры, но, увидев таблицу и шушуканья приятелей, понял: система есть!

Он подошёл к Женьке и, смущаясь, попросил взять его третьим. Женька отказался, ответив, что хозяин системы – Изя. Мишка подошёл к Изе, но тот вдруг начал отказываться, мямлить, мол, системы нет, есть лишь намерение её создать… Звучало неубедительно. Чем упорнее Изя отказывался, тем больше Винер верил: его обманывают! Он предложил Изе продать систему. Тот наотрез отказался. Мишка предъявил ультиматум. Если до двенадцати часов дня секрет системы не будет раскрыт, Изю ждут огромные неприятности. Изя ликовал. Каждые полчаса Винер подходил к нему и грозно спрашивал: «Ну, ты надумал?» Изя глубокомысленно глядел в таблицу и вяло повторял: «Женька пошутил. Системы нет».

Розыгрыш обещал стать великолепным. И уже не жалко было потерянного в библиотеке времени, как вдруг… мамин звонок. А ведь после работы он собирался ехать к Левиту заканчивать чертёж приспособления и начинать план цеха. Изя попытался объяснить маме, насколько он занят, но фраза: «Я скорее откажусь от тебя, чем от Региночки», – его насторожила.

Что она знает? Недвусмысленный намёк на шуры-муры подтвердил догадку: маме что-то известно. Оксана виделась с ней? Исключено. Женька кому-то проболтался? Нет, нет, чушь какая-то. Шелла? Утром он с ней расстался – всё было в порядке. Она завернула ему завтрак. Он сказал, что заедет после работы к Левиту и будет дома не раньше одиннадцати.

«Письмо!» – резко ударила в голову чудовищная догадка.

Возвращаясь на прошлой неделе из командировки, по дороге домой он зашёл на почту и, получив письмо Оксаны, положил его во внутренний карман пиджака.

– А, чёрт! Дурак безмозглый! – тихо выругался он. – Такой прокол! – Когда он уже подготовил Шеллу к тому, что на следующей неделе выезжает в срочную командировку в Вильнюс, и позвонил Оксане, чтобы та приезжала к Левиту на Восьмую станцию…

– Чёрт! – застонал он и с мольбой посмотрел на погрузившегося в чертёж Женьку. – Что делать?

Женька не реагировал.

– Старик, есть дело! – после некоторых колебаний Изя подошёл к Левиту. – Пойдем, выйдем, надо посоветоваться.

В отличие от Изи, впервые ступившего на тропу внебрачной любви, гены Казановы, по наследству переданные Левиту, играли в его жизни главную роль. Женскую грудь Левит впервые увидел в родильном доме и никогда с ней больше не расставался. Оксану он подарил Изе, не уточняя, что однажды последний эпюр по начерталке они завершили в его постели. Повторяться он не любил и «выставил» Оксану элементарно: наврал, что Изя, в прошлом советский разведчик, чуть ли не единолично предотвратил фашистский путч в Венгрии. После ранения он вынужден был оставить службу, вернулся в Одессу и по требованию командования, настаивавшего на том, чтобы Изя создал семью, женился. А сейчас, вылечившись, он ждёт приказа отправиться в длительную зарубежную командировку.

Оксана с восторгом смотрела на героя-разведчика и, когда они остались вдвоём (Женька специально пораньше уехал домой), как бы случайно завела разговор о Венгрии. Изя, заранее подготовленный Женькой, о службе в советской разведке ничего не рассказывал, но чем больше он скрытничал, тем с большим восторгом Оксана смотрела ему в рот, пока, осмелев, не расстегнула одна за другой пуговицы рубашки.

Неожиданно для себя Изя «приплыл» быстро. А когда, надев халатик, она вышла на кухню и вскоре принесла на подносе кофе в постель, Изя обомлел. Впервые в жизни он, как барин, лежал на диване и молодая красивая женщина преданно и покорно ухаживала за ним.

Она присела у его ног, и, к Изиному удивлению, у него открылось второе дыхание. О! Это была фиеста! Никогда ранее он не совершал таких подвигов. Окрылённый триумфом, Изя начал ворошить память, вспомнил почему-то рассказ Шейнина «Динары с дырками», и… «Остапа понесло».

– Я пил пиво в Баден-Бадене, в кафе, куда заходил обычно по средам с четырнадцати до четырнадцати двадцати, когда ко мне подошёл долгожданный связник из Центра и передал приказ: через день, приняв облик саудовского дипломата, я должен быть в Будапеште. В тот день мятежники захватили столицу и повесили городское руководство компартии. А дочь первого секретаря горкома, – Изя на мгновение запнулся и перешёл на новую орбиту, – имя её никакого значения не имеет, была нашим резидентом. Но о том, что она была моей любовницей, знал только мой шеф из Центра. Мы должны были пожениться. Поэтому именно мне было поручено найти Яноша Кадара, прятавшегося от мятежников, и передать текст письма, с которым тот должен обратиться в Москву за военной помощью. Когда я прибыл в Будапешт, моя невеста была мертва. Я нашёл Яноша Кадара в бункере под Дунаем и передал ему письмо. Он был растерян, не без оснований опасался за свою жизнь и моё появление воспринял как знак свыше. Я обещал ему пост главы государства. Он беспрекословно выполнял мои указания. Все дни, пока мятеж не был подавлен, я находился возле него, подбадривая и помогая советами. В последний день мятежа мы попали под минометный обстрел. Я сбил Яноша с ног и накрыл его своим телом. Вторая мина аккурат разорвалась возле меня. То, что я плохо слышу на левое ухо, следствие той контузии.

– А твоя женитьба? Это правда, что ты выполнял приказ? – восторженно спросила Оксана, нежно целуя шрам, оставшийся после удаления аппендикса.

– Ты и это знаешь? Вот Женька болтун! – притворно возмутился Изя, играя её золотистыми волосами. – Ладно, только никому не говори.

– Да, да, никому, – зачарованно повторила Оксана, прижимаясь к его груди.

– По правилам, советский разведчик должен иметь семью. Ты понимаешь, насколько важно, чтобы он постоянно ощущал духовную связь с Родиной?

– Я люблю тебя, – прошептала Оксана от имени Родины.

Даже если бы Изя узнал о присвоении ему звания Героя Советского Союза, он не был бы так счастлив, как в эти минуты, когда волшебно недоступная женщина, купаясь в лучах его славы, восторженно шептала ему на ухо: «Изенька, какое у тебя редкое имя».

– Ты чудо, – восторженно повторял Изя, впервые в жизни гордясь своим ближневосточным клеймом.

На другой день ему было стыдно, и на расспросы Женьки, с утра потащившего его в курилку: «Ну, как? Удалось уболтать девушку?» – он кратко ответил: «Да. Она чудо». – Помялся и, стесняясь того, что произошло, спросил: «Может, признаться, что я инженер?»

– Ты что, с ума сошёл! Хочешь всё испортить? Я ж для тебя старался! – возмутился Женька. – Пойми, женщинам нужен кумир, звезда! Они влюбляются в артистов и футболистов, поэтов и дипломатов, им нужен человек редкой профессии, необычной судьбы, возле которого, точнее в лучах славы которого, они будет блистать. Вспомни, что сказал Джон Кеннеди, когда впервые прибыл в Париж: «Вы, конечно, меня знаете… как мужа Жаклин Кеннеди». Каждая женщина мечтает, чтобы о ней так сказали. Не лишай себя, старик, маленького счастья и не глупи. Ей нужно, чтобы ты был разведчиком. Так будь им! Какая тебе разница! Знаешь, кем только я в своей жизни не был, – и Женька увлечённо принялся перелистывать страницы своих мемуаров: моряк дальнего плавания, следователь прокуратуры и даже незаконнорожденный внук опального Никиты Сергеевича Хрущёва. – Так что не дрейфь, – подбодрил он Изю. – И приобретай, пока я жив, бесценный опыт, если и впредь хочешь голыми руками брать в оборот порядочных женщин.

Изина любовь длилась около года, вспыхивая во время сессии и затихая, когда Оксана возвращалась в бывшую турецкую крепость к машинисту Васе.

Письмо Оксаны Изю обрадовало и удивило. Он не заметил, как увлёкся, и постоянно терзал Женьку разговорами, что надо срочно что-то придумать, чтобы по окончании института привязать Оксану к Одессе.

Потуги коммивояжёра переключить его на другую женщину были напрасны. Как Ева у Адама, Оксана была в его жизни второй женщиной. Изю заклинило, и он позабыл, что в зарослях каждого рая таится своя змея. Штурм Измаила фельдмаршалом Парикмахером приближался. И хотя генерал Сперматозоид со своим малочисленным отрядом уже проник в крепость, подготавливая её к почётной капитуляции, тылы и обозы ещё не подтянулись, застряв в предместьях Одессы. Телефонный звонок застал фельдмаршала врасплох. К появлению мамы он не был готов. Штурм Измаила сорвался, не успев начаться.

– Старик, что делать? – жалобно переспросил Изя, по уши засыпанный осколками телефонного артобстрела.

– Идиот, ты надумал оставить семью?

– Нет, – неуверенно промямлил Изя, – но она ждёт ребёнка.

– Ребята, мой вступительный взнос сто рублей, – раздался за их спинами жалостный голос Винера.

– Мишенька, оставь нас, пожалуйста, до завтра, – Женька обнял его за плечо и отвёл от Парикмахера, – мы как раз сейчас обсуждаем, следует ли расширить совет директоров.

– Я предлагаю хорошие деньги, – ныл внук отца Фёдора.

– Мишенька, до завтра, – Левит был неумолим. – Приём закончен. Завтра с утра в порядке живой очереди.

Наконец Женька уединился с Парикмахером и, поразмыслив, бросил напарнику спасательный круг: «Ладно! Вали на меня. Маме можешь признаться. Она тебя не продаст. А если Шелла спросит, скажи ей, что ради конспирации я попросил разрешения вести переписку на твоё имя. Надеюсь, остальные письма ты дома не хранишь?»

– Нет, они на работе, в столе.

– Идиот, немедленно уничтожь! Так ты понял, что сказать Шелле?

– А Оксана? Как с ней быть?

– Ты ответил ей на письмо?

– Нет, не успел. Я не знаю что. Она же беременная.

– Ничего не пиши. Позвони и объясни, но только туманно, что не можешь долго говорить. Мол, ты не принадлежишь самому себе. Наверху категорически против продолжения вашей дружбы. Вторые браки запрещены. Всё, что произошло, должно остаться в глубокой тайне. Мол, такая у тебя работа. Се ля ви. Так требует Родина-мать. Ты понял?! Родина-мать настоятельно требует…

– Да, – пролепетал незадачливый советский разведчик.

– Вот дурак! – возмущался Женька. – Так вляпаться! На ровном месте!

– А ребёнок? Что делать с ним? – простонал Парикмахер.

– Чего ты решил, что он твой? Ох уж эта мания величия! С таким же успехом он мог быть и моим! – и чтобы успокоить не в меру разбушевавшегося Парикмахера, Женька признался в давнишнем покорении Оксаны. Изя оказался в лёгком нокдауне. Вторым ударом Женька его добил: «Она приписывает тебе заслугу своего мужа или ещё кого-то, а ты рад стараться, развесил по углам сопли. Ты здесь ни при чём! Запомнил?! Ни при чём!»

* * *

Встреча с мамой, если не считать обещанных фирменных котлет с пюре, бульона и вишнёвого компота, не предвещала ничего хорошего. Он давно уже вырос из коротких штанишек, но по привычке побаивался её гнева, и стоило маме повысить голос, как Изя тушевался и терял под ногами почву. Ничего подобного ни с одной другой женщиной не было. Но спорить с Изиной мамой – хотелось бы видеть ещё одного смельчака, осмелевшего преждевременно открыть рот.

– Рассказывай, что ты уже натворил! – грозно встретила его Елена Ильинична. – Я из-за тебя чуть на тот свет не отправилась!

Изя похолодел. Отсрочки разговора, во время которой он намеревался прощупать почву, выяснить, насколько мама информирована, и понять, собирается ли Шелла подавать на развод, не последовало.

Сценарий, озвученный Еленой Ильиничной в разговоре с Шеллой, сработал безукоризненно – Изя покаялся. Дрожащим голосом он обещал прервать всякие отношения с девушкой из Измаила и, чтобы мама не сомневалась в искренности его слов, поклялся её здоровьем. Этого было достаточно. Елена Ильинична успокоилась и пошла на кухню накрывать на стол.

Изя поплёлся за ней. Впереди ждало не менее страшное – объяснение с Шеллой. Из маминых слов он знал о её реакции и опасался самого худшего – развода. Бессвязные звуки (иногда они объединялись в слова) свидетельствовали о высшей степени возбуждения.

Он занял привычное место за столом. Запах маминых котлет, как нашатырный спирт, подействовал ободряюще – цвет лица приобрёл прежний оттенок, речь стала связной и временами плавной. Когда очередь дошла до компота, способность логически мыслить восстановилась, и он рассказал легенду, предложенную Левитом. Елена Ильинична скривила губы:

– Шито белыми нитками. В письме она обращается к тебе по имени и просит передать Левиту привет.

– Ну, можно сказать, что это мистификация, – неуверенно пролепетал Изя.

Елена Ильинична не выдержала и засмеялась: «Для дураков».

– Мам, что же мне делать? Ты же умная женщина. Подскажи, – заскулил он.

– Ох и заварил ты кашу. Ладно, слушай… Первая реакция – похоже, Шелла готова тебя простить. Что будет завтра, не знаю, всё зависит от тебя. Зачастую в подобной ситуации женщины принимают на веру любую заведомую ложь и рады быть обманутыми ради сохранения семьи. Конечно, лучше бы, чтобы ей это рассказал Левит. Так выглядело бы убедительнее. Ну хорошо, – согласилась Елена Ильинична. – Попробуй сперва сам. Но учти, колечко с бриллиантом убедительнее любых слов.

Елена Ильинична открыла ящик серванта, вытащила из конверта пятьдесят рублей и протянула Изе.

– Это из денег, что я отложила себе на похороны. Остальное добавишь сам. И запомни: я это делаю только ради Региши.

* * *

Если вы знакомы с женой Парикмахера, не мешало бы познакомиться и с женой Левита. Её, вскользь замечу, зовут Наташа. В молодости Женька часто пел ей душераздирающий романс: «Эх, я возьму Наталию да за широку талию, и пойду с Наталией я в страну Италию», – обхватывал жену за сорок четвёртый размер, а то, что происходило дальше, детям до шестнадцати знать не положено.

Пел бы наш поэт другой романс, однажды придуманный им колючим январским утром на трамвайной остановке «Кладбище» в ожидании «десятки»: «На холоде, деревенея, мечтаю с милой о вине я. Была бы у меня гинея, поехал с милой бы в Гвинею», – может, этим Женькины страдания и закончилось бы. Но так как заклинило его с Наталией на стране Италии, то и накаркал он себе на всю оставшуюся жизнь вагон приключений и кучу неприятностей.

Как известно, неприятности висят на потолке и, если их не беспокоить, сами по себе не сваливаются на голову. Голда Меир – если в деле замешана женщина, ничем хорошим оно не заканчивается – после «самолётного дела» забеспокоилась о здоровье советских евреев, выступила по тель-авивскому радио и призвала их сменить северный климат на мягкий средиземноморский.

Перефразируя Иосифа Уткина – но под маленькой крышей, как она ни худа, свой дом, и свои мыши, и своя судьба, – советские евреи повозмущались в газетах, что не нужна нам чужая Аргентина, «нам и здесь хорошо», и принялись упаковывать чемоданы. Одесские же евреи, прошу не путать черноморцев с прочими представителями избранного народа, вспомнив о заслугах Бернардацци перед вечно весёлым городом, к ста восьмидесятилетию Одессы совершили жест доброй воли. Направляясь в Израиль, в Вене они развернули паруса на сто восемьдесят градусов и в ожидании попутного ветра, позволившего Христофору Колумбу пересечь океан, поселились в предместьях Рима, живо подняв торговлю, ремёсла и цены на арендуемую недвижимость.

Левит ехать никуда не хотел. Его вполне устраивали молодое вино, собственный дом, кульман и женщины разных народов, испытывающие на прочность пружинный диван. Но Наталия, из всех увлечений мужа желая сохранить только кульман, втихаря прививала ему любовь к итальянскому кино.

– Левит, ты видел, что они ели на обед? – возбуждённо заговаривала она, как только супруги выходили из кинотеатра. – А какая там мебель!

Левит тяжело вздыхал, дофантазировав вырезанные из кинофильма кадры купания в бассейне обнажённой героини, и грустно подтверждал:

– Да, итальянская кухня чего-то стоит…

– А машина? Левит, ты можешь представить себя в такой машине? Это же сказка, а не машина!

– Да, – грустно соглашался Левит, представляя себя купающимся в ванне вместе с Софи Лорен.

– В этой стране ты можешь купить на свою вонючую зарплату «Жигули»? Даже если будешь халтурить с утра до вечера?

– Да, – завороженно повторял Левит, представляя, как он занимается в машине любовью с Софи Лорен.

– Что «да»? Ты можешь купить машину?! – вспыхнула Наташа.

– Нет, я не об этом, – очнулся Левит. – Ехать надо.

– Да, я тоже говорю, ехать давно уже надо было.

Зная настойчивость Наташи в достижении поставленной цели, я вполне допускаю, что Голда Меир выступила по радио не по собственной инициативе, приглашая советских евреев вернуться на Землю обетованную. Как Наташа сумела до неё достучаться, покрыто завесой секретности, но Левит дрогнул и даже попытался убедить Парикмахера, медленно дрейфующего между Третьим коммунистическим и Четвёртым социалистическим Интернационалами.

– Ицик, – ласково ворковал он, – я собираюсь в Нью-Йорк. Хочу открыть там маленькое КБ. Советская разведка настойчиво предлагает тебе внедриться в мою фирму. Ты будешь продавать на Лубянке мои чертежи, а я на Уолл-стрите – твои. Чем плохой бизнес?

– Ты охренел?! – отказался шутить Изя. – Ты понимаешь, что губишь себя? Здесь у тебя гарантированное жильё, работа. А там? Кому ты там нужен? Кто тебя ждёт? Своих безработных им девать некуда!

– Не дрейфь, студент. Конструктор – он и в Африке конструктор. Но мне надоело по ночам черпать дерьмо из унитаза и вызывать каждый раз аварийку, потому что, видите ли, какая-то блядь забила стояк и никому до этого нет дела.

– Но это же не повод менять Родину!

– Родину? О какой Родине ты говоришь? О той, что тебя, конструктора первой категории, имеет, как батрака на уборке помидоров? Вспомни, ты сам мне рассказывал, как собирался устроиться в КБ поршневых колец. Вспомни, вспомни… Тебя взяли на работу?

Перед глазами Изи всплыла жирная харя кадровика, невозмутимо на Изин вопрос: «Требуются ли вам конструкторы?» – ответившего: «Нет», – и не пожелавшего разговаривать, несмотря на объявление при входе, призывающее крупными буквами: «Требуются конструкторы всех категорий».

– Антисемитизм здесь был всегда, – согласился Изя. – Мы привыкли. Куда нам деться? А где его нет? Там то же самое. Эренбург писал, что в Америке с евреями обедают, но не ужинают. Потому что обед – это деловая встреча в ресторане, а ужин – приглашение в дом. Другой уровень общения.

– Ах да, там ещё негров линчуют. Индейцев гноят в резервациях, а японцев вешают на деревьях.

Изя не подался на провокацию и хладнокровно ответил:

– Евреям повезло, что в Америке есть негры и пуэрториканцы. Я не осуждаю тебя. Хочешь сытой жизни – езжай, но Родина моя здесь, и ни за какие коврижки я её не променяю.

Изя соблазнял прелестями социализма Наташу, затем, изменив тактику, запел о Дерибасовской, о ностальгии, которая убьёт их через полгода заморской жизни, и добился своего. Наташа, всплакнув, предложила выпить за то, чтобы они когда-нибудь смогли приехать к Парикмахерам в гости.

Изя ушёл расстроенный, зная, что назавтра Женька пойдет в кадры подписывать овировскую анкету, и Дмитриев, начальник отдела кадров и бывший полковник КГБ, как принято в таких случаях, в обмен на свою подпись предложит Женьке подать заявление об увольнении.

– А что у него с той бабой? – полюбопытствовала Шелла, когда Изя пришёл домой и рассказал о планах Левитов.

– Он порвал с ней, – дрогнувшим голосом пролепетал Изя, побаиваясь, что история грехопадения, по-дружески взятая на себя Женькой, вновь станет предметом особого разбирательства.

– А я-то думала, что он едет с ней. Там же была такая любовь! – съехидничала она, сделав акцент на слове «такая».

Изя промолчал, всякий раз чувствуя себя неловко, когда Шелла заводила разговор об Оксане. Ситуация двусмысленная. Промолчать опасно, возразить нечего, остаётся следовать правилу: если у жены тешется язык, лучше позволить ему выговориться. Хватит того, что мама временами устраивает ему вырванные годы, выволакивает на ковёр и, как великий инквизитор, выпытывает: «Ты действительно расстался со своей проституткой?» – Изя замаялся повторять, что давным-давно забыл девушку из Измаила, и, чтобы мама оставила его в покое, жаловался на тяготы жизни с тёщей под одной крышей, взявшей привычку ходить в туалет, когда он любит свою жену. И что жить он так больше не может. С водой, выключаемой в двенадцать часов ночи, и с тёщей, сующей во всё свой длиннющий нос.

Мама жалела его и советовала потерпеть, приговаривая, что очередь в кооператив подвигается, Абрам Семёнович уже сорок второй по списку. С того злополучного дня, когда в химчистке «выстрелило» письмо, Елена Ильинична не позволяла себе расслабиться – чуяла: сын ступил на минное поле. Она сделала всё, что смогла: позвонила Шелле, попросила быть благоразумной и повторила легенду: по глупости Изя посодействовал Левиту в его амурных делах. Себя успокаивала: «Беспокоится незачем. Если не зацепила душой, телом его не удержит».

Шелла не очень-то им и поверила, но желание сохранить семью перевесило; она проглотила обиду и лапшу скушала, с иезуитским наслаждением поддерживая у мужа комплекс вины.

– Мне всё-таки интересно знать твоё мнение. Левит же твой друг. Что бы ты сказал, если бы я оказалась на месте той гойки?

«Ты и так на месте Оксаны», – хотелось ответить Изе, но, держась от греха подальше, он принял безразличный вид и уткнулся в телевизор.

– Опять твой футбол! – Шелла не на шутку разозлилась. – Интересно, если бы во время футбола я тебе изменила с Левитом, ты бы это заметил или нет? Ты слышишь? Я к тебе или к стенке говорю?!

– Гол! – радостно завопил Изя и, схватив недоумевающую Регину, закружил её вокруг себя. – Гол! – они повалили Шеллу на диван и, с дикой страстью обнимая её: «Го-ол!» – восстановили пошатнувшееся семейное счастье.

Что ни говори, а в футболе есть своя привлекательность…

* * *

В то время как Левит готовился пополнить ряды предателей Родины, справедливо возмущавшейся желанием Женьки с ней распрощаться, его несостоявшийся компаньон, Мишка Винер, пошёл по первому кругу ада.

В конструкторском отделе созвали профсоюзное собрание. С болью в голосе товарищ Дмитриев объяснил молчаливой аудитории, что в тот час, когда Родина-мать предоставила некоему Винеру право на бесплатное высшее образование, его сверстники, место которых он незаслуженно занимал на студенческой скамье, защищали от китайских агрессоров священные рубежи острова Даманский. На фронте он, полковник Дмитриев, предателей и дезертиров расстреливал на месте. Сейчас не те времена.

– Мы гуманны, – гремел голос полковника. – И вместо вполне заслуженной пули получи, бывший советский гражданин Винер, наше двухсот пятидесятимиллионное презрение и плевок в спину.

Неблагодарный Винер, с позором уволенный с работы, в ожидании разрешения из ОВИРа ездил с женой на толчок распродавать награбленное у советского народа домашнее имущество и консультировал Левита, выходящего на старт марафонского забега.

Родина-мать грустно глядела им в спину. Но едва в её поле зрения попал Абрам Семёнович, она оценила его давнишние заслуги и предоставила ключи от трёхкомнатной кооперативной квартиры на Первой станции Черноморской дороги. Счастливые Парикмахеры на белом коне въехали в Букингемский дворец, а Слава Львовна купила на Маразлиевскую новый диван:

– Для Региночки, – пояснила она соседям, – на выходные я забираю её к себе.

Ребёнку пошёл шестнадцатый год, и Слава Львовна безапелляционно объявила, что если доживёт до Региночкиной свадьбы, то жить внучка будет только с ней. «Шелла так и не научилась готовить эсекфлейш[4]4
  Эсекфлейш (идиш) – жаркое.


[Закрыть], – с сожалением думала Слава Львовна. – И не так делает гефильте фиш[5]5
  Гефильте фиш (идиш) – фаршированная рыба.


[Закрыть]. Слушать ничего не хочет. На всё у неё своё мнение. А Региночка, дай только ей бог здоровья, такой киндер[6]6
  Киндер (идиш) – ребёнок.


[Закрыть], что второго такого ещё надо поискать. С ней я буду иметь нахэс[7]7
  Нахэс (идиш) – счастье.


[Закрыть]. И, дай бог, уеду в Израиль. Этот кусок идиота, – речь шла об Изе, – и слушать ничего не желает, а Шелла, дура, смотрит ему в рот и во всём потакает».

С Абрамом она на эту тему не заговаривала, твёрдо зная: он сделает так, как она скажет. Прикажет – положит на стол партбилет, на который молится, как дурень на икону. Но без детей она никуда не поедет. Пусть Региночка подрастёт. Бабушка всерьёз возьмётся за её воспитание.