Текст книги "Украсть богача"

Два

На чем мы остановились? Ах да, я в очередной раз ввязался в ежегодную авантюру с экзаменами. Тогда я даже не подозревал, что новый клиент, Руди, изменит всю мою жизнь.

Вторая встреча с парнишкой прошла не лучше первой. Он разозлился, что я не принес пиццу. Я разозлился, что так мало получу. (Миллион триста тысяч ганди – и я еще недоволен! Господи боже мой, да за эти деньги можно купить целую деревню бихарцев[37]37
  Жители штата Бихар.


[Закрыть] – мужчин, женщин, мальчишек и девчонок, и распоряжаться ими по своему усмотрению. Наверняка некоторые так и поступают.)

Десять лет назад я стал бы его репетитором. Мы бы вместе взрослели, изучили достоинства и недостатки друг друга… и прочая западная чушь. Он бы хвастался мне успехами в учебе, и я ласково ерошил бы его волосы. Он дарил бы мне цветы и конфеты.

Теперь же я должен был выдать себя за него. Наверное, это и есть прогресс.

Начали мы с гардероба. Я схитрил, соврал родителям Руди, что важна каждая мелочь: «Неужели вы хотите, чтобы из-за неправильной одежды у него возникли проблемы на экзамене?» В конце концов родителям пришлось раскошелиться еще на несколько тысяч рупий – купить одежду и обувь. Никто и никогда не обращает внимания на одежду, но родители готовы поверить во что угодно. Каждая моя вещь – напоминание об успешно выполненной работе, об отпрыске, которого отправили в лучшую жизнь, об очередных жадных родителях, у которых я выманил пару-тройку драгоценных пайс. После объявления результатов семьи проникались ко мне такой благодарностью, что в следующие несколько дней можно было уговорить их выписать чек на любую сумму, а вот через недельку они снова принимались жаться – столько расходов, машина, дом, летняя практика в Google.

Рудракш. Руди. Как вам его описать? До денег, до костюмов Армани, до рекламных плакатов отбеливающего крема и диетологов, борющихся с его метеоризмом из-за колы и фастфуда?

Ничем не примечательное лицо. Очень североиндийское лицо. Уттар-Прадешское лицо. Лицо, каких в деревнях сотни миллионов. Лицо, которое никто не выберет в Тиндере. Лицо, из-за которого сговоренная невеста откажет после первой же встречи. Маслянистое лицо. Ладони, скорее всего, липкие; к счастью, я ни разу не пожал ему руку. Единственный спорт – настольный теннис. Бадминтон? Слишком сложно. После школы перекусывает уличной едой, в животе, яйцах и крови сплошь голгапа[38]38
  Голгапа (пани пури) – традиционное индийское блюдо, небольшие шарики из теста, обжаренные в масле. Внутрь голгапы наливают бульон или кладут любую начинку.


[Закрыть] и радж качори[39]39
  Радж качори – лепешки с начинкой (например, из фасоли).


[Закрыть]. Родители на Дивали дарят книги о правильном питании.

Волосы у него были длинные, жирные, нечесаные, словом, как у любого богатенького подростка, которому не хватает самоуважения. Если бы я по-прежнему носил парики, скопировать его прическу не составило бы труда. У меня их десятки, пятнадцать тысяч рупий штука, все разной длины, из настоящих волос, которые не знали ни мыла, ни шампуня. Я ни разу не спрашивал у продавца, настороженного мужчины из запущенной лавки в восточном Дели, где он их берет.

Но теперь перед экзаменами я особо и не стараюсь замаскироваться. Больше не переигрываю. Я заработал себе репутацию. Люди думают, что я притворяюсь, веду себя как кинозвезда. Коллеги-консультанты, завидев меня, разражаются напыщенными монологами, точно из фильмов семидесятых годов.

Подростком Руди только и делал, что валял дурака. Дни напролет играл в компьютерные игры. Ночи напролет дрочил. Спросите его, чему он учился, и он вздохнет. Тогда, до славы, денег и женщин, до того, как он стал Первым Мозгом Бхарата[40]40
  Бхарат – официальное название Индии на языке хинди.


[Закрыть], Человеком, который знает все, Набобом учености, он был еще невыносимее, потому что тогда он был заурядным индийским пареньком из среднего класса, а они способны довести человека до самоубийства, один-единственный раз закатив глаза.

Сперва мне пришлось провести с Руди три дня, чтобы выяснить, что он знает.

Эти три дня стали пыткой. Мы листали учебники, которые он толком не открывал – на корешках ни трещинки, в тексте ни ожесточенных подчеркиваний, типичных для индийского школьника, ни чернил, расплывшихся от слез, ни жирных пятен от перекусов во время ночной зубрежки.

Раз в пять минут мне приходилось напоминать ему, что вообще-то нужно повнимательнее относиться к моим вопросам об учебе, об успеваемости, обо всем, чего я не знал.

– Твои родители платят за это хорошие деньги, – говорил я.

Пять лет назад эта фраза еще хоть как-то действовала на детей, но Руди только стонал и продолжал тупить в телефон, смотреть гифки и всякую хрень на Ютьюбе, отражавшуюся в залапанных стеклах его очков.

В углу его комнаты, у стенки темного шкафа, стояла гитара, к которой, похоже, никто никогда не прикасался. Такие шкафы есть в каждой делийской спальне, бедной ли, богатой: в них обычно висят старые шали, траченные молью подвенечные платья, старомодные шальвар-камизы[41]41
  Шальвар-камизы – традиционный индийский костюм, состоящий из брюк (шальвары) и рубахи (камиз). Бывает как женский, так и мужской.


[Закрыть] и твердые чемоданы образца тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, которые рука не поднимается выбросить, потому что, сколько ни имей денег, а история Индии учит, что в любую минуту может случиться жопа и вам придется бежать. А может, мы просто жлобы. Не знаю.

На полках высились пыльные стопки западных дисков, наверное, это дерьмо кто-то из родственников привез из Канады, когда это еще считалось крутым: можно похвастаться перед соседями, как вам славно жилось в Ам’рике. Социальных сетей тогда еще не было, теперь-то мы все в режиме реального времени видим, какие американцы на самом деле тупые.

Руди обильно потел и только и делал, что отвечал на вопросы. На груди у него темнело пятно. Вентилятор, вращающийся над нами с такой скоростью, что сунься – и лопасть отрубит тебе голову, не спасал, только гонял воздух. Новенький кондиционер покоился на полу: его еще не установили – наверняка из-за очередной мутной забастовки.

– Слышь, чувак, – говорил он, когда я слишком доставал его вопросами или не скрывал раздражения. – Хватит, задолбал. Думаешь, это очень легко? Дай отдохнуть маленько.

Задолбал? Чувак? Где уважение к старшим? Пусть я старше всего на пять лет, но все же. Мне двадцать четыре, и я заслуживаю уважения. До чего испортились нравы с появлением смартфонов.

И он продолжал ковыряться в носу, бормотать, смотреть клипы на Ютьюбе и девушек в Инстаграме, которые, по его мнению, выглядели чересчур откровенно.

– Ты только посмотри на нее, – с ужасом и восторгом говаривал он, отыскав фотку подруги одной подруги, которая, сложив губы уточкой, позировала где-нибудь на пляже в Таиланде. – Ну и бесстыдница!

Было ясно как день, что он никогда не прикасался к женщине – даже ни разу не разговаривал.

Постепенно стала вырисовываться гора работы размером с Ханумана[42]42
  Хануман – чтимое в индуизме обезьяноподобное божество.


[Закрыть]. Мелкий говнюк вообще не занимался. Не смог ответить мне ни на один вопрос; толку от него не было никакого.

Родители говорили, мол, «мальчик хороший, ему просто нужно помочь» – ложь в духе «британцы хотят основать одну-единственную факторию». У этого придурка совсем не было мозгов, полный олух, или как там индийские родители в фильмах ругают детей. Только и делал, что валял дурака, слушал «Нирвану» и всякое эмо; подсесть на марксизм или марихуану, как сделал бы на его месте любой уважающий себя подросток, ему не хватало смелости. Никогда меня еще так не тянуло врезать клиенту.

Лучше бы я занялся йогой. Нес бы мистическую чушь о чакрах, арендовал комнаты где-нибудь на ферме неподалеку от Дели, нанял секретаршу, запилил умеренно-дерьмовый сайт в стиле девяностых, чтобы разводить лохов, которые купятся на мою несовременность и простоту, – и готово дело. Белые осыпали бы меня деньгами! Их пробирает понос? Впариваешь им, что это часть просветления и избавления от эго.

В общем, три дня спустя работа закипела. Я взялся за учебу. У меня оставался месяц на подготовку. Достаточно.

Я с головой ушел в учебники, как всегда. Часы пролетали незаметно. Я запоминал все, что читал, словно выжигал на сетчатке, как хозяин – клеймо на корове.

Дома ложился отдохнуть под вентилятором, который гнал мне в лицо струи пыли и сернистого газа, спал без сновидений три часа, и продолжал заниматься, подкрепляясь кофе, колой и алу паратха[43]43
  Алу паратха – картофельная лепешка.


[Закрыть], на которые я накладывал оглушительно-острый ачар[44]44
  Ачар – мелко нарезанные овощи в маринаде со специями.


[Закрыть] из уличных киосков.

Я вел бесконечную битву с плесенью и облезающей краской. Я сам наводил порядок – пусть я средней руки бизнесмен, который своим умом добился успеха, это еще не значит, что я готов позабыть о скромности и нанять уборщицу. Стандартный индийский пол – крапчатый камень – собирал пыль так, словно она вот-вот выйдет из моды. Вытяжка в ванной сломалась, так что запах сырости и гнили в квартире мешался с душком моего дешевого дезодоранта и термоядерной отбеливающей зубной пасты.

Во сне я грезил о деньгах и о том, как ими распоряжусь. Кебабы. Роскошный ужин в «Моти Махале»[45]45
  Крупная сеть ресторанов в Индии и других странах мира.


[Закрыть]. Чтобы все сочилось маслом ги. Кондиционер. Новый мопед. Свидания. Шикануть в каком-нибудь ресторанчике в Коннот-Плейсе[46]46
  Один из основных финансовых, торговых и деловых центров в Нью-Дели. Здесь располагаются штаб-квартиры ведущих фирм.


[Закрыть], чтобы в итоге так и не суметь стащить практичные синтетические трусики с девушки – младшего менеджера по работе с клиентами из международной компании.

Я копил деньги. Как идиот-отличник, сразу клал их в банк. На что копил? Мог бы заработать состояние на строительстве, китайской промышленности или биткоинах. Сумит говорил: «Видимо, у тебя просто нет к этому способности. Она вообще мало у кого есть».

Что поделаешь. Я соблюдаю законы. Я осторожен. Я планирую будущее. По крайней мере, раньше планировал.

Моя жизнь не ограничивалась работой.

Я каждый день ходил в храм. Сила привычки, память о побоях. Обязательно жертвовал двадцать рупий – немного, но у меня не было корыстных целей и непристойных желаний, так что, считай, я жертвовал в десять раз больше. В вагоне метро до центра Дели мужчины плавали в собственном поту, точно шарики теста в дахи бхалла[47]47
  Дахи бхалла – обжаренное во фритюре тесто, поданное в йогурте.


[Закрыть], и отчаянно пожирали глазами надушенных девиц даже в пять часов утра, когда, казалось бы, стряпня жены должна ограждать их от подобных помыслов.

В гурдвару[48]48
  Гурдвара – сикхский храм.


[Закрыть] я тоже ходил. Точнее, заглядывал, как сказали бы англичане, когда позднерассветное солнце играло на золотом куполе Бангла Сахиб[49]49
  Знаменитая сикхская гурдвара в Дели.


[Закрыть] и нечем было дышать от запаха ги и кориандра: ворчливые сардарджи[50]50
  Самоназвание сикхов.


[Закрыть], обливаясь потом от натуги, готовили дал[51]51
  Дал – традиционный индийский суп-пюре из бобовых.


[Закрыть], гоби[52]52
  Алу гоби – вегетарианское индийское блюдо из картофеля и цветной капусты со специями.


[Закрыть] и чапати на десять тысяч человек.

Потом, если было настроение, я ехал на метро в старый Дели. Проходил мимо рынка Кабутар, где продавали разноцветных волнистых попугайчиков. Клетки громоздились одна на другую, попугайчики гадили друг другу на головы. Кто их покупал, куда они девались – понятия не имею. Разумеется, торговали там не только птицами. Коровы, козы, нескончаемые ряды мотоциклетных шлемов, обернутых для сохранности в полиэтилен, десятки лавчонок с одинаковыми китайскими чемоданами, древесной корой, янтарем, микстурами и мазями из Средней Азии, способными излечить любой недуг. В переулках маячили девицы, манившие вас на разорение и погибель. В общем, место мало чем отличалось от любого торгового центра.

Я недолго бродил по рынку, смотрел, как туристы из Австралии у всех на виду пересчитывают деньги – можете себе представить? – а потом шел в церковь, ту, что неподалеку от Чандни-Чоук[53]53
  Чандни-Чоук – один из старейших рынков Дели.


[Закрыть], самое тихое место во всем Дели. Почти все христиане отсюда давным-давно сбежали, осознав, что на Западе их дискриминируют куда меньше. Остались лишь старики, удалившийся от дел морщинистый священник, витающий вокруг него запах плесени, монахиня с ветхими четками и в очках с толстыми стеклами, похожая на мою давнюю знакомую, в общем, христианский рай, в котором остались лишь дряблые мышцы и дряхлые кости.

Раз в неделю я захаживал даже в Джама-Масджид[54]54
  Соборная мечеть в старом Дели.


[Закрыть]. Консультантам по образованию не помешает заручиться поддержкой всех высших сил, каких только можно. Не в пятницу, когда из этого места возносили к Аллаху двадцать тысяч воплей – жалоб на сыновей и дочерей, испорченных современностью, и на то, что еще придумают эти шафрановые[55]55
  Индийские националисты.


[Закрыть] (то есть молодые люди, преданно служившие нашему прославившемуся на весь мир правительству): то ли устроят погром, то ли стерилизуют всех, кто под руку подвернется, то ли линчуют мусульман, которые, как им кажется, пытаются совратить их невинных дочурок посредством любовного джихада. Лучше бывать здесь в понедельник или вторник, когда группки мужчин с голодными глазами умолкают, если ты проходишь в десяти шагах от них.

Я здоровался с моим любимым попрошайкой, Рамом, который сидел, не шевеля ни руками, ни ногами, у больницы Кастурба. Кидал ему купюру любого достоинства, и он говорил красивым грудным голосом, словно видел меня впервые: «Молодой человек, вы далеко пойдете! Я и сам был таким, когда летал на истребителях в войну семьдесят первого года»[56]56
  Третья индо-пакистанская война – вооруженный конфликт, произошедший в декабре 1971 года из-за вмешательства Индии в гражданскую войну в восточном Пакистане.


[Закрыть], – и рассказывал длинную историю о том, как он обгонял пакистанцев на их американских F-104[57]57
  Локхид F-104 «Старфайтер» – одно– или двухместный американский истребитель.


[Закрыть], после чего я давал ему еще немного денег, хотя и знал, что все его рассказы – полная туфта.

Разумеется, подавал я вовсе не из бескорыстия и человеколюбия. Он был мне нужен. Я утратил хватку обитателя старого Дели. И теперь, когда я выбился в средний класс, мне требовались уличные соглядатаи. Таким вот образом я старался поддерживать связь с реальностью, чтобы крепко стоять на ногах. Дом есть дом, а я такой, какой я есть.

– Что нового? – спрашивал я, и его хитрые глазки обводили улицу, подмечали серебряное шитье на чадре молоденькой домохозяйки, чуть тронутую снизу ржавчиной раму велосипеда торговца кокосами, игру света на лицах прохожих.

– Да ни хрена, – отвечал он.

Но я все равно не отказывался от его услуг – так, ради приличия. Вдруг однажды понадобятся.

Потом его обступала уличная ребятня и кружила, раскинув руки в стороны. Сопливые самолетики дергали меня за штанины, мол, дай денег, я кидал им монетку-другую и следил, чтобы не дрались.

Потом завтрак – пирожок с бараниной в кафе – и домой, чтобы просидеть за учебниками еще восемнадцать часов.

* * *

Старый Дели кажется настоящим, чего не скажешь о Нью-Дели. Он спокойный, укромный, докапиталистический. Но только с виду. Дели – это восемь разных городов[58]58
  На месте современного Дели действительно было семь или восемь исторических городов.


[Закрыть] (в зависимости от того, кого вы спрашиваете) – каждое новое здание-победитель попирает останки предшественника; или два – богатый и бедный, как говорят уроженцы Запада; или один, где все мы теснимся задница к заднице; или тридцать миллионов, считая обитателей подземных переходов, жертв голода в Бихаре, которого, если верить правительству, не было вовсе.

Как по мне, Дели вовсе не существует – ни бедного, ни богатого, ни старого, ни нового, ни могольского, ни британского, ни индийского: деньги приходят, деньги уходят, строят дома, роют метро, пальцы есть, пальцев нет. Это мираж. Множество улиц, кварталов, этнических анклавов, которые совершенно случайно оказались рядом.

Рынки. Кафе. Чандни, мать его, Чоук. Нельзя сказать, что все это места моего детства. Я их видел, только когда выбирался из-за чайного лотка. Раньше у меня просто не было свободного времени. Встаешь, идешь в храм, выносишь лоток, делаешь чай, слушаешь, как покупатели клянут очередь, лишний вес, супругов, детей, потом идешь домой, ложишься спать. В свободный день, благословенный свободный день, может, сходишь в школу, собак погоняешь, пожалеешь себя. Вот и вся моя жизнь.

И все из-за чая.

Терпеть его не могу. У меня от него раскалывается голова и колотится сердце, как у живущего в Америке подростка-индуса, чьи родители узнали, что он встречается с чернокожей. Поэтому мне так трудно проводить время с товарищами по нашей прекрасной профессии. Они пьют только чай. Хлюпают, сплевывают, хлебают его так быстро, точно соревнуются друг с другом. Не то чтобы с ними было о чем говорить, с этими детьми сукиных детей, но они, как никто другой, умеют раздобыть экзаменационные билеты, и если повезет, расскажут: какого полицейского обходить стороной, в каком экзаменационном центре идет кампания против коррупции. Одно из тонких мест в земной коре, где извергается жар со дна общества.

Поэтому время от времени я отваживался заглянуть сюда, в чайную в лабиринтах переулков за Каркардумой[59]59
  Район в восточном Дели.


[Закрыть], где собирались все бывшие учителя мира, сбежавшие от позора.

Восточный Дели – серая клякса на гугл-картах, с маленькими выгоревшими от солнца парками, где все фонтаны пересохли еще в девяносто четвертом, а в крикет играют не по правилам белых; да и в реальности это место выглядит не лучше.

Восточный Дели – самое грязное место в мире, как скажет вам «Нью-Йорк Таймс» или ВОЗ, такое грязное, что их хиленькие трехзначные приборчики зашкаливают и выходят из строя. С загрязнением я еще могу смириться. А вот от вони специй и кипящего коровьего молока – запахов моего детства – я зажимаю нос, но все равно торгуюсь и веду дела.

Восточный Дели – место, которое я зову домом.

Дайте-ка я опишу человека, которого знал лучше всех, пусть даже и потому, что рассчитывал однажды его обойти.

Сумит был из тех, с кем следовало держать ухо востро. Акула. Тонкие, острые, как бритва, скулы, голодные глаза, делец, будущий король мира – такие есть за каждым чайным лотком, в каждой задней комнате каждой индийской лавчонки.

Сперва в нос бил парфюм. Как будто грейпфрут забыли на солнце, он подгнил и побурел.

– Так и заказываешь парики, а, Рамеш? – смеялся он каждый раз, завидев меня.

В тот день я рискнул задать кое-какие вопросы о проектах новых мер по обеспечению безопасности государственных экзаменов, чтобы знать, что к чему в стремительно меняющемся мире образовательной имперсонации. Западные профессионалы собираются на выездных семинарах. Я ходил к Сумиту.

– А, Рамеш? – сказал очередной чамча[60]60
  Подлипала (хинди).


[Закрыть] из свиты Сумита. Они носили майки без рукавов, как их господин и повелитель. Перед ними всегда стояли большие прозрачные бутылки с креатином[61]61
  Креатин моногидрат – спортивная добавка.


[Закрыть] или еще какой-нибудь западной бурдой. Видел я селфи Сумита. Качает мышцы в спортзале с зеркалами от пола до потолка, устроенном в подвале частного дома в Вайшали[62]62
  Округ в центральной части штата Бихар.


[Закрыть], где только и разговоров что о тренировках актеров «Марвел» и добавках для роста волос. В социальных сетях – селфи с тренировок и дурацкие фразы: «Провалил планирование – планируй провал», «Путешествие в тысячу миль начинается с первого шага» и прочая бредятина, которую несешь, когда тебе исполняется сорок и девушки начинают звать тебя «дядей».

А еще от них всех несло этим чертовым парфюмом, как от гигантского надушенного облака, края которого вдобавок смазаны гелем для волос.

Сумит заметил, что я принюхиваюсь.

– «Пако Рабан». Хочешь купить? – спросил он, и в ладонь ему, словно из ниоткуда, тут же вложили флакончик.

Я закатил глаза.

– Дела идут хорошо, брат? – допытывался он. – Переходи работать ко мне, Рамеш.

– Это еще зачем? У тебя проблемы? Тебе понадобился управленец? Поддельный парфюм приносит мало денег?

– Ха! Рамеш, Рамеш, Рамеш, все бы тебе шутить.

Сумит, как всегда, был чрезвычайно горд собой. Лучился самодовольством. Он точно знал, кого подмазать, какой заминспектора не станет задавать вопросов, какой чиновник-должник выдаст учебный план, к какому экзаменатору лучше обратиться. Он мошенничал на экзаменах по вождению, на вступительных экзаменах, на собеседованиях. Дальше, наверное, начнет подделывать профили в Тиндере для всех не склонных к романтике жителей Дели, Ромео с мопедами, недотраханных мужиков с масляными волосами, кучкующихся в каждой кофейне и на каждом уличном рынке.

Он собирал своих подлипал из числа тех, кто завалил государственные экзамены, на которых десять тысяч человек боролись за одно чиновничье место в управлении коммунального хозяйства, или должность билетного контролера, или чистильщика сети канализации, и попал в наш мир. Они были умны, но один из десяти тысяч? Теперь они сдавали экзамены за восемнадцатилетних, такие, что ночью разбуди – ответят.

Все они подражали Сумиту – внешне, ожидая, что и внутреннее приложится: так наше правительство строит синкансэны[63]63
  Синкансэн – сеть высокоскоростных железных дорог.


[Закрыть], рассчитывая, что мы превратимся в Японию.

Звонил телефон, и Сумит говорил слишком громко: «Всего двадцать тысяч, дядя? Я обычно работаю с партиями покрупнее», – и все, присвистнув, дивились его сноровке и его импортным сигаретам.

А он продолжал забрасывать меня оскорблениями:

– Никогда не понимал, Рамеш, как ты ведешь свой маленький бизнес. Ты же застрял в прошлом. У тебя хотя бы Твиттер есть? Подписывайся на меня, будешь влегкую зарабатывать пятьдесят тысяч в месяц.

– Пятьдесят тысяч! – повторял кто-нибудь из его шестерок.

Меня это бахвальство начинало раздражать.

– Пятьдесят тысяч, ха! Эти уроды из Грин-Парка заплатят мне миллион триста тысяч. Съел? Так что возьми обратно свои шутки о париках и засунь в свою сраную жопу.

– У меня есть знакомые со связями. И с деньгами. Они способны по щелчку пальцев разрушить всю твою жизнь. – Сумит примолк, чтобы не начать читать проповедь, точно из пиратской копии книжки об осознанности.

– Сумит, мою жизнь может разрушить даже торговец кебабами – достаточно одного-единственного тухлого галути[64]64
  Галути – разновидность кебаба. Мясо для галути (на хинди это значит «нежный») сначала маринуют, потом перемалывают в мелкий фарш.


[Закрыть] из баранины. У меня тысячи таких знакомых.

– Я вообще-то стараюсь быть вежливым, – ответил Сумит.

– Не нужна мне твоя вежливость. Интересно, каково это – торговать поддельными правами по тридцать тысяч рупий? Тебе нравится командовать своими шестерками?

Подлипала поморщился. Впился маленькими глазками в Сумитовы часы «Касио», в его джинсы и «Самсунг». И начал мечтать. Большая ошибка. Представьте, что вас окружает столько отчаявшихся людей. Паршивая схема для ведения бизнеса.

– Сколько за последний год у тебя было клиентов? Два. А в следующем сколько будет? Тоже два. У тебя нет амбиций, Рамеш. Ты из года в год делаешь одно и то же. Так и останешься мелочью, сколько ни зарабатывай. Тебе бог дал такие мозги, и как ты ими распорядился?

– Миллион триста тысяч ганди. Куда больше, чем ты заработаешь на подделке продуктовых карточек[65]65
  В 2013 году правительство Индии утвердило программу обеспечения малоимущих семей продуктами питания по карточной системе.


[Закрыть]. Вообще-то, – добавил я, напуская на себя деловой тон, – я пришел спросить про новые проверки безопасности, о которых поговаривает правительство. Скажи мне, чего ожидать, о великий и могучий помощник заместителя министра среди знающих.

– Только такой дурак, как ты, принимает правительство всерьез, Рамеш-бхай. Проверки безопасности? Думаешь, у них есть время этим заниматься?

Мы еще чуть-чуть попрепирались, пытаясь вытянуть друг у друга информацию, как-то договориться. Единственный доступный нам способ общения.

Таких, как мы, сотни тысяч – молодых и беззаботных, старых и сломленных, которые пытаются заработать, торгуются не на жизнь, а на смерть, бьют исподтишка, обманывают – в любой из десяти тысяч чайных восточного Дели.

Глупый юный Сумит. Думал, обзавестись сотнями клиентов – гениальный ход. Думал, путаться с гангстерами и гундами[66]66
  Гунда – наемный бандит (хинди).


[Закрыть] очень умно. Но я-то прекрасно понимал: чем больше клиентов, тем больше проблем. Чем больше вокруг тебя молодых голодных ребят, тем больше неприятностей. Я ни от кого не зависел, я был первоклассным специалистом, и моя жизнь меня совершенно устраивала.

Понятия не имею, почему я не уехал из Дели. Постоянно я плачусь, как здесь тяжело – жуткая жара, ужасные пробки, – и даже не попытался ничего сделать. Так что я должен быть благодарен Руди за то, что он наконец-то это изменил.

Дели не шафран. Дели не специи. Дели – это пот.

Ем. Работаю. Когда устаю, ворчу. Так проходили мои дни, когда у меня еще были все пальцы, – до того, как мы с Руди в одночасье разбогатели, до того, как меня возненавидели каждые домохозяйка и домохозяин в радиусе двух тысяч миль.

Я вкалывал до самого дня экзаменов. Вкалывал, как все индийские родители в семидесятые (по их же словам), когда в телевизоре был один-единственный канал и до школы шли пять часов, стараясь не нарваться на мины и педофилов, когда не было снежинок и миллениалов, которые тусуются в групповом вотсаповском чате собственного воображения.

Каждый день я питался фастфудом – покупал на улице чана[67]67
  Чана масала – блюдо из нута, тушенного в пряном соусе.


[Закрыть], бхел пури[68]68
  Бхел пури – блюдо из риса и овощей в тамариндовом соусе.


[Закрыть] и голгапы – и не поправился ни на унцию. Я рассуждал в кафе о политике, расширении метро, пробках, попрошайках из Бихара, экзаменационных вопросах и, разумеется, загрязнении окружающей среды. А о чем еще говорить? Даже крикет столько не обсуждают. Надо мной посмеивались из-за париков, кривлянья и моих изнеженных белых клиентов.

Я слушал песни из фильмов – о луне, звездах, судьбе, а ночью заказывал на «Алибабе» поддельные «ливайсы» за полторы тысячи рупий. Хватит с меня синтетического дерьма моей юности! Хватит с меня поношенных футболок с «Барселоной» от какого-нибудь избалованного английского или испанского подростка! Теперь-то я был уверен, что мои вещи шьют на той же фабрике в Чунцине, на той самой!

А потом я сдал экзамен, и вся моя жизнь изменилась.