Текст книги "Заметки о России"

Записи и публикации петербургского периода показывают, что Раск был настроен на волну Румянцевского кружка. В одном из публикуемых писем Раск смело объединяет скандинавскую этимологию слова «русь» с роксоланской[59]59
  См. ниже, часть I, с. 43.


[Закрыть]. В датированной 20 марта 1819 г. рецензии на первый том «Скандинавских героических саг о древних временах» Ю.Г. Лильегрена он оспаривает выведение топонима Гардарики из второго элемента в древнескандинавском названии Новгорода Хольмгард. По мнению Раска, «Гардарики», «царство городов», происходит из более раннего обозначения Руси Гардар, а Хольмгард – из русского имени Холмогоры, где второй элемент значит «гора»[60]60
  См.: Skandinaviska Fornålderns Hjeltesagor… utgifne af Joh. G. Liljegren. Första Delen. Gånge Rolfs Saga… Stockholm, 1818 // Swensk Litteratur-Tidning. 1819. № 14 (03.04). Sp. 209–222; № 16 (17.04). Sp. 241–249 (здесь 246–247). Об истории вопроса см.: Джаксон Т.Н. Austr í Görðum: Древнерусские топонимы в древнескандинавских источниках. М., 2001. С. 49–59, 83–92.


[Закрыть]. Там же он возражает против постулируемой Лильегреном связи слова «русь» с топонимом «Рисаланд» (страна великанов в сагах о древних временах), а в другой написанной в Петербурге работе в связи с перечислением шведских диалектов отмечает: «Также в маленьком округе Руслаген в Упланде есть свой особый диалект, который достаточно отличается от окружающих, однако не до взаимонепонимания. Изучение и точное описание его были бы очень интересными, поскольку оттуда можно было бы вывести древнюю русь (варягов, которые имя “русь” принесли в Гардарики)»[61]61
  Rask R.K. Ueber die norwegischen, schwedischen und isländischen Literaturen und Sprachen // Jahrbücher der Literatur. 1819. B. 6. Anzeige-Blatt für Wissenschaft und Kunst. S. 14; Rask R.K. Samlede tildels forhen utrykte afhandlinger. D. 3. S. 122. Образцы руслагенского диалекта Раск внес в путевой дневник в записи от 23 февраля 1818 г.: Rask R.K. Dagbøger. B. I. S. [41]. Это наблюдение несправедливо присваивали П.Й. Шафарику и датировали 1837 г. (Schramm G. Die Herkunft des Namens Rus’: Kritik des Forschungsstandes // Forschungen zur osteuropäischen Geschichte. 1982. B. 30. S. 12), но и Раск сделал его не первым (ср. примеч. В. Томсена к статье: Verner K. Nogle Raskiniana // Nordisk Tidskrift for Filologi og Pædagogik. 1874. Ny Række. B. 1. S. 299), так как на него уже в 1816 г. ссылался Г.Ф. Голльман (см. ниже).


[Закрыть].

Граф Румянцев в то время увлекался идеей о древнефризском происхождении руси. После смерти в 1793 г. Фридриха-Августа, принца Анхальт-Цербтского, сестра принца и российская императрица Екатерина II унаследовала Еверское княжество (северная часть нынешнего района Фрисланд в земле Нижняя Саксония, включающая город Евер). Княжество принадлежало российским императорам до 1807 г. и затем вновь в 1813–1818 гг. В 1814 г. Г.Ф. Голльман, ректор и профессор провинциальной школы в Евере[62]62
  О Г.Ф. Голльмане см.: Beiträge zur Geschichte der Stadt Jever / Hrsg. von Christian Friedrich Strackerjan. Bremen, 1836. S. 135–139.


[Закрыть], услышал от герцога Ольденбургского мнение графа Румянцева о том, «что, может быть, варягоруссы из наших стран». Граф опирался, в частности, на идентификацию летописного князя Рюрика и Рорика из франкских анналов. Восприняв это мнение как социальный заказ, Голльман написал трактат о древнейших известиях о Евере, в котором имя «русь» увязывалось с названием исторической области Рустрингии (часть ее включило в себя Еверское княжество)[63]63
  См.: Hollmann H.F. Rüstringen, die ursprüngliche Heimath des ersten russischen Grossfürsten Ruriks und seiner Brüder. Bremen, 1816; рус. перевод: Голлманн Г.Ф. Рустрингия, первоначальное отечество первого российского великого князя Рюрика и братьев его / [Пер. И. Снегирева]. М., 1819.


[Закрыть]. Бросается в глаза параллель с недавней теорией о происхождении Рюрика с территории Калининградской области, также задуманной для привязки эксклава[64]64
  Čekin L.S. Rjurikgrad? Ein Kommentar zu Andrej Sacharov // Osteuropa. 2003. 53. Jg. S. 206–212.


[Закрыть]. Но ставки не были столь высоки – к выходу в свет русского перевода книги Александр I отказался от всех прав на княжество в пользу Ольденбургского дома.

Граф, однако, был «очень доволен» выпущенным за его счет переводом сочинения[65]65
  См. письмо Малиновскому от 21 октября 1819 г.: Переписка государственного канцлера графа Н.П. Румянцева с московскими учеными / С предисл., примеч. и указ. Е.В. Барсова. М., 1882. С. 132 (№ 140).


[Закрыть], самой невыгодной стороной которого была лингвистическая. По мнению Голльмана, скандинавские языковые свидетельства в древнерусской истории уравновешиваются словами «старого фрисландского» происхождения и не столь существенны, так как древний шведский язык якобы есть наречие немецкого языка. Сам Рюрик с братьями – не шведы, хотя они, конечно, могли и поселиться на какое-то время в шведском Руслагене[66]66
  См.: Hollmann H.F. Op. cit. S. 25–26; Голлманн Г.Ф. Указ. соч. C. 31–32.


[Закрыть]. Иными словами, новая теория, как надеялся Голльман, не противоречила накопленным к тому времени материалам норманистов. Завершается книга призывом: «Да процветает Рустрингия, отечество российского народа!»[67]67
  См. подробный разбор фризской гипотезы и ее позднейшей судьбы: Яманов В.Е. Рорик Ютландский и летописный Рюрик // Вопросы истории. 2002. № 4. С. 127–137.


[Закрыть]

Раск успел ознакомиться с этой работой в немецком варианте и оценил ее как «дрянную и в корне неверную». Однако он, по-видимому, не донес свою оценку до графа, поскольку отзвук увлечения фризской гипотезой сохранился в письме Румянцева Раску от 24 сентября 1824 г. В ответ на сообщение Раска о подготовке им грамматики фризского языка Румянцев пишет о своем интересе к фризскому языку, в котором рассчитывает найти слова, заимствованные русским благодаря варягам[68]68
  Breve fra og til Rasmus Rask. B. II. S. 140–141; ср.: Rask R. Frisisk sproglære. København, 1825. Следует, впрочем, отметить, что фризская гипотеза в изложении Румянцева не идентична голльмановской, ср. письмо Румянцева архиепискому Евгению от 18 ноября 1819 г. и ответ архиепископа от 7 декабря 1819 г.: Переписка митрополита Киевского Евгения с государственным канцлером графом Николаем Петровичем Румянцевым и с некоторыми другими современниками. Воронеж, 1868. Вып. 1. С. 24, 26.


[Закрыть].

В Петербурге Раск продолжал заниматься финно-угроведением, излагая свои наблюдения в основном в письмах к Р. Нюэрупу. В одном из пространных писем он изложил свои впечатления от поездки по Финляндии, обобщил свои наблюдения над финским языком и рассказал о новых финских публикациях. В другом письме Раск сформулировал основные принципы сравнительного языкознания и, основываясь на русскоязычных исследованиях, разработал свою классификацию финно-угорских языков. Фрагменты этих писем были опубликованы Нюэрупом[69]69
  Письма от марта 1819 г. и от 30 мая 1819 г.: Magazin for Rejseiagttagelser. 1820. B. I. S. 94–108, 188–202. Последующие публикации мартовского письма: Rask R.K. Samlede tildels forhen utrykte Afhandlinger. D. 1. S. 56–70; Breve fra og til Rasmus Rask. B. I. S. 395–407; более полная публикация письма от 30 мая: Samlede tildels forhen utrykte Afhandlinger. D. 1. S. 1–46; критическое издание: Rask R. En Avhandling om Sprogkyndigheden (Lingvistikken), især de finniske Folkeslags Inddeling // Rask R. Udvalgte Afhandlinger. B. 2. S. 239–283; B. III. S. 234–246; Rask R. Ausgewählte Abhandlungen. B. 3. S. 254–267.


[Закрыть], а затем, в немецком переводе, венским литературным ежегодником[70]70
  Finnische Sprache und Literatur. Aus Briefen des Professors Rask an den Professor Nyerup zu Kopenhagen // Jahrbücher der Literatur. 1821. B. 15. Anzeige-Blatt für Wissenschaft und Kunst. S. 14–27 (в начале подборки также дано письмо Нюэрупу от 24 марта 1818 г., см. ниже, часть I). Перевод письма от 30 мая перепечатан в кн.: Über das Alter und die Echtheit der Zend-Sprache und des Zend-Avesta, und Herstellung des Zend-Alphabets; nebst einer Übersicht des gesammten Sprachstammes / Übersetzt von Friedr. Heinrich von der Hagen. Berlin, 1826. S. 61–80.


[Закрыть]. К этому же корпусу текстов следует отнести письмо Нюэрупу, возможно неоконченное и неотправленное, со сведениями о прибалтийско-финских народах[71]71
  Письмо опубликовано: Samlede tildels forhen utrykte Afhandlinger. D. 1. S. 46–53; Håndbog i den danske literatur / Samlet og udarbejdet af Chr. Flor. København. 6. forøgede udg. Gyldendal, 1866. S. 452–456 (часть письма, под заголовком «О жителях Эстляндии, Ингерманландии и Финляндии»); Breve fra og til Rasmus Rask. B. I. S. 369–374.


[Закрыть]. Классификация Раска оказала влияние не только на развитие лингвистической науки. В частности, на нее ориентировался П.И. Кёппен при составлении первой этнографической карты Европейской России, сыгравшей огромную роль в формировании этнического пространства и национальной идентификации в Российской империи[72]72
  См.: Кёппен П. Об этнографической карте Европейской России, изданной Императорским русским географическим обществом. СПб., 1852. С. 18.


[Закрыть]. В 1904 г. К.Ф. Тиандер заявлял, что «группировка финских говоров Раска еще до сего дня может считаться непоколебленной»[73]73
  Тиандер К. Матиас Кастрен – основатель финнологии // Журнал Министерства народного просвещения. 1904. Ч. 353. С. 13.


[Закрыть]. Заслуга Раска перед финским языкознанием и в том, что он убедил графа Румянцева взять на себя финансирование подготовки и издания фундаментального словаря Г. Ренвалля; предметом особой гордости Раска было принятие Ренваллем расковской системы финских падежей и их наименований[74]74
  См. введение к словарю Ренвалля: «Большая часть нами употребляемых наименований именных падежей обязана происхождением славному Раску» (Renvall G. Suomalainen Sana-Kirja: Lexicon linguæ Finnicæ, cum interpretatione duplici, copiosiore Latina, breviore Germanica. Aboæ, 1826. T. 1. P. XII); о поддержке Раском словаря см.: Ibid. P. I. Ср. часть I, с. 38, 58; часть II, с. 98, 110, 112; приложение, с. 144, 153.


[Закрыть].

Один из интереснейших эпизодов петербургской жизни Раска был связан с возвращением из кругосветного плавания брига «Рюрик» под командованием О.Е. Коцебу. В августе 1818 г. «Рюрик» пришвартовался напротив дома графа, на чьи средства он был снаряжен более трех лет назад. Раск познакомился с капитаном и другими славными путешественниками (Л.А. Хорисом, А. фон Шамиссо, И.Ф. фон Эшшольцем), но наибольшее впечатление на него произвел один из алеутов, привезенных на «Рюрике», Маркел. Поговорив с Маркелом, Раск впервые в науке сделал вывод о сходстве гренландского и алеутского языков[75]75
  Полученный Раском от Маркела алеутский языковой материал, крайне важный для истории этого исчезающего языка, опубликован: Thalbitzer W. Et manuskript af Rasmus Rask om Aleuternes Sprog sammenlignet med Grønlændernes // Oversigt over det Kongelige Danske Videnskabernes Selskabs Forhandlinger. 1916. № 3. S. 211–249; Thalbitzer W. The Aleutian Language Compared with Greenlandic: A Manuscript by Rasmus Rask, Dating from 1820, Now in the Royal Library at Copenhagen // International Journal of American Linguistics. 1921. Vol. 2. P. 40–57; Rask R. Optegnelser betræffende det Aleutiske Sprog, samt dets Overeensstemmelse met Grönlandsk // Rask R. Udvalgte Afhandlinger. B. 2. S. 351–360; B. 3. S. 257–260; Rask R. Ausgewählte Abhandlungen. B. 3. S. 280–283.


[Закрыть].

Многообразные научные и организационные занятия, которые Раск описывает в письмах и дневниках, – налаживание научного сотрудничества и книгообмена между российскими и датскими учеными, пропаганда скандинавской и финской литературы, помощь графу Румянцеву и членам его кружка в изучении русско-скандинавских связей, в разработке программы собирания и издания древнейших скандинавских источников по истории Руси, в историко-лингвистическом изучении Российской империи – отвлекали его от основной задачи – подготовки к дальнейшему путешествию. Но в Индию Раск и не спешил. В сентябре 1818 г. он, узнав, что в Копенгагенский университет от Н. Валлиха поступило собрание индийских книг (и немедленно сообщив об этом российским коллегам[76]76
  См.: Соревнователь просвещения и благотворения. 1818. № 10. С. 239–240.


[Закрыть]), собирался изменить первоначальный план. Он хотел вернуться на год в Копенгаген, чтобы сначала составить там санскритскую грамматику, а уже потом отправиться в Индию морским путем. Копенгагенский покровитель П.Э. Мюллер следующим образом отреагировал на эту идею: «Если Вы сейчас вернетесь [в Копенгаген] или не уедете из Петербурга, то я буду сильно скомпрометирован, так как доносил неправду и королю, и правительственным ведомствам, а Вы – еще в большей степени, так как будет казаться, что Вы решили под ложным предлогом воспользоваться поддержкой, которой иначе не смогли бы получить. ‹…› Я должен признаться, что мне бы больше хотелось, чтобы Вы вместо усилий по пропаганде датской литературы в Петербурге, в принципе достойных, конечно, похвалы, занимались исключительно собственной целью Вашей поездки, поскольку цель эта столь велика, что требует от человека полной самоотдачи»[77]77
  Breve fra og til Rasmus Rask. B. I. S. 360–361 (письмо от 30 октября 1818 г.).


[Закрыть].

В конце 1818 г. Раск предложил графу Румянцеву план экспедиции по изучению финно-угорских народов, которая задержала бы его в России еще на полтора-два года. Граф уже с 1816 г. думал о том, чтобы снарядить подобную экспедицию[78]78
  См.: Терюков А.И. Граф Н.П. Румянцев и финляндские ученые // Санкт-Петербург и страны Северной Европы. СПб., 2003. С. 26.


[Закрыть], но, несмотря на все свое уважение к датскому ученому, он не очень хорошо продуманный план Раска отверг. Возможно, граф понял, что Раск не создан для полевой работы. В результате тому ничего не оставалось, кроме как продолжать путешествие, на которое были выделены средства из королевской казны, то есть ехать на Кавказ и далее в Азию.

Раск отправился на юг 13 июня 1819 г., с длительными остановками в Москве (где он отвлекся на классификацию шведских архивных материалов и провел две с половиной недели, с 24 июня по 10 июля) и в Астрахани (где он плодотворно занимался изучением восточных языков в течение полутора месяцев – с 13 августа по 1 октября).

Четырехмесячным пребыванием в Грузии (ноябрь 1819 – март 1820 г.) Раск завершил свое длительное знакомство с языками и лингвистической наукой Российской империи. Из посмертно опубликованных трудов тифлисского периода следует назвать набросок конца 1819 г. «Исследование о родстве древнескандинавского или исландского языка с азиатскими наречиями», в котором Раск изложил сведения об изученных во время поездки языках и соображения об их взаимосвязи. Как предполагал издатель, Л. Ельмслев, этот текст должен был составить новый заключительный раздел «Исследования о происхождении древнескандинавского или исландского языка»[79]79
  См.: Rask R. Udvalgte Afhandlinger. B. III. S. 160; Rask R. Ausgewählte Abhandlungen. B. III. S. 175.


[Закрыть]. Однако Раск отказался от идеи подготовить дополненное издание своего знаменитого труда. Это значило бы «вливать новое вино в ветхие мехи»: ведь он теперь задумывался о классификации всех языков мира и, в частности, вырабатывал идею «скифской» общности, которую он противопоставлял «сарматской» (индоевропейской) и которая объединяла финно-угорские, самодийские, эскимосские, тунгусо-маньчжурские, монгольские, тюркские, грузинский и другие языки[80]80
  См. письмо П.Э. Мюллеру от 11 июня 1818 г., публикуемое в части I.


[Закрыть].

Другой набросок тифлисского периода, оформленный как черновик письма Р. Нюэрупу от 20 декабря 1819 г. (возможно, неотправленного), содержит рассуждение о желательной «европеизации» грузинского письма, которая позволит «сравнительно маленькому народу», у которого «два очень различных, можно даже сказать, три алфавита», с большей легкостью включиться в мировую культуру. «Но прежде всего надо обдумать, какое лучше выбрать письмо, русское, греческое или латинское». Раск склонялся к модифицированному латинскому письму[81]81
  См.: Breve fra og til Rasmus Rask. B. I. S. 456–457.


[Закрыть]. Орфография и транслитерация были для Раска важными темами, в частности потому, что унификация алфавитов облегчала сопоставление данных разных языков; для русского языка он также пытался выработать новую систему транслитерации, но остановил эту работу из-за возражений академика Круга[82]82
  См. часть II, примеч. 172.


[Закрыть]. Любопытно, что рассуждение о европеизации грузинского письма написано на смеси датского и немецкого языков. По-видимому, Раск формулировал эти мысли в беседах с немецкоязычными знакомыми в Тифлисе. В немецких фразах наброска мы слышим отголоски бесед за столом у губернатора Р.И. фон дер Ховена, у которого Раск нередко обедал (и, в частности, познакомился с А.С. Грибоедовым).

Этот набросок свидетельствует не только об идентификации Раска с немецко-российской культуртрегерской программой, но также об отмеченном С.Н. Кузнецовым расширении «лингвистической парадигмы» Раска за счет новых задач, вставших перед ним во время путешествия. Задачи эти уже не сводились даже к всеобъемлющей классификации языков, прояснению их связей и древней истории говоривших на них народов. Новые созидательные задачи включали в себя и построение новых письменностей, и проект по конструированию нового общечеловеческого языка, «экстраполирующий прошлую историю в будущее и соединяющий ретроспективу с перспективой в единую линию исторического развития»[83]83
  См.: Кузнецов С.Н. Расмус Раск и его лингвистическая парадигма // Современная наука. 2015. № 3. С. 111.


[Закрыть]. Связанный с этим проектом и дописанный в конце путешествия текст, известный под условным названием «Трактат о всеобщем языке», – одно из немногих произведений Раска, существующих в русском переводе. Необходимость создания единого языка для всего земного шара аргументируется российским опытом: «Какого труда стоит молодому человеку, например, в России выучиться немецкому или французскому языку настолько, чтобы понимать профессора или наставника и по этому узкому пути быть введенным ими в царство науки! И как мешает отличие языка и письма простым людям в России учиться у живущих среди них иноземцев!»[84]84
  Перевод на русский см. в статье: Кузнецов С.Н. Расмус Раск: Неосвоенное наследие // Лингвистическая компаративистика в культурном и историческом аспектах / Под общей ред. В.А. Кочергиной. М., 2007. С. 172. Датский оригинал трактата издан не был; переводу С.Н. Кузнецова на русский предшествовали переводы на немецкий и эсперанто в кн.: Rask R.K. Traktatu d’un Linguaz᾽ universale: Teil II aus der nachgelassenen Handschrift «Optegnelser til en Pasigraphie» (1823) = (Abhandlung über eine allgemeine Sprache) / Aus dem Nachlaß hrsg. und kommentiert von Alicja Sakaguchi. Frankfurt am Main etc., 1996.


[Закрыть] Первый публикатор трактата А. Сакагучи выделяет петербургский период жизни Раска, когда он знакомился с выходившими в России сравнительно-лингвистическими трудами, как ключевой для формирования идеи о всеобщем языке[85]85
  Ibid. S. 9–10.


[Закрыть].

После отъезда из Тифлиса самая сложная, азиатская часть путешествия великого датского лингвиста только начиналась, но один из лучших периодов его трудной жизни, когда он еще не знал пределов своим силам и возможностям, подходил к концу.

В середине июня он «сильно заболел» в Ширазе, и после этого в дневнике часто встречаются жалобы на здоровье. Из города Бушир на побережье Персидского залива он морем добрался в конце сентября в Бомбей, где был обласкан губернатором, историком М. Эльфинстоном, нашел все необходимое для серьезного изучения хиндустани и санскрита, был принят в Литературное общество Бомбея. В то же время он страдал от нарыва на правой руке; в ноябре добавились неприятности с вороватыми слугами, от которых приходилось избавляться. Из Бомбея Раск выехал 21 ноября вглубь субконтинента, 4 января 1821 г. добрался до Бурханпура, оттуда направился прямо на север, перевалил через горы Виндхья и 24 марта прибыл в Агру. В описании этого маршрута еще встречаются интересные заметки о природных и культурных памятниках; Раск пару раз ездил на слоне, размышлял о тождестве Будды и Одина[86]86
  Эти мысли он изложил в письме неизвестному адресату от 18 февраля 1821 г., на английском. В частности, Раск сравнивает имена сына и внука Одина Сигурлами и Свафурлами, правивших в Гардарики, с тибетским титулом «лама» (Breve fra og til Rasmus Rask. B. II. S. 39).


[Закрыть] и, конечно, продолжал учить языки.

Из Агры Раск отправился по реке Джамне, и на судне началась цепь неприятностей, которые, возможно, объясняются тяжелым обострением психической болезни – мании преследования. Раск подозревает прислуживающих ему солдат в воровстве, а затем и в желании его отравить. Он вслушивается в их разговоры, но точно понять не может – даже его лингвистическим способностям есть предел. Конфликты не прекращаются, в дневник заносится такая, например, запись: «…солдат настолько невыносим, что я его ударил»[87]87
  Rask R.K. Dagbøger. B. I. S. [162].


[Закрыть]. В таком состоянии Раск прибыл 1 мая 1821 г. в датскую колонию Серампор близ Калькутты, где поселился в доме доктора К. Мундта. И там Раск продолжал ощущать угрозу своей жизни, на этот раз со стороны слуг доктора. Предпринятое полицмейстером расследование не помогло; Раск спокойно работать в доме доктора не мог[88]88
  Этому эпизоду и истории болезни Раска посвящена специальная статья: Petersen C.S. Et Bidrag til Rasks Levned // Dania. 1903. B. X. 155–170.


[Закрыть].

Наконец, он нашел попутный корабль, на котором 25 июня отплыл, а 26 июля прибыл в Мадрас. Оттуда 17 октября Раск проследовал в Транкебар (где пробыл с 25 октября по 5 ноября) и затем на Цейлон. Через некоторое время после прибытия в Мадрас он почувствовал себя лучше; перелом ознаменовался новым открытием: возможно, он первым заметил сходство между дравидийскими и уральскими языками, причислив их к единой «скифской» общности[89]89
  Постскриптум, датированный 27 сентября 1821 г., к письму П.Э. Мюллеру, начатому 10 июня, см.: Breve fra og til Rasmus Rask. B. II. S. 45–47.


[Закрыть].

30 ноября Раск поселился в Коломбо, где, вернувшись к одной из своих излюбленных тем, разработал для местного литературного общества систему передачи индийских языков латинскими буквами[90]90
  Эта система была использована в кн.: Clough B. Compendious Pali Grammar, with a Copious Vocabulary in the Same Language. Colombo, 1824, см. упоминания Раска на с. 7 и 8; согласно дневнику, Раск написал для этой грамматики главу о произношении: Rask R.K. Dagbøger. B. I. S. [204], но в книге о его авторстве не говорится.


[Закрыть], напечатал брошюру на датском языке о сингальской письменности, изучал рукописи на пальмовых листах в библиотеке методистской миссии и собрал коллекцию таких рукописей для Копенгагенской университетской библиотеки[91]91
  См.: Nordstrand O.K. A Note on Rasmus Rask and the Ceylonese Manuscripts at the Library of the Wesleyan Mission, Colombo, in 1822 // Journal of the Sri Lanka Branch of the Royal Asiatic Society. New Series. 1974. Vol. 18. P. 70–73.


[Закрыть]. В Коломбо он вспомнил своих российских знакомых и отметил в дневнике, что 10 января 1822 г. передал «письма фон Ховену в Тифлис, Мазаровичу в Тавриз и Уиллоку в Тегеран»[92]92
  Rask R.K. Dagbøger. B. I. S. [187]. Письма не публиковались и место их хранения неизвестно.


[Закрыть].

Физически он, по-видимому, оставался слаб и в феврале 1822 г. был готов к возвращению домой. Попытка отплыть в Копенгаген 30 марта кончилась неудачей, так как судно 5 апреля потерпело крушение близ берега. Наконец, он покинул Коломбо 19 августа, проследовал вдоль восточного побережья Индостана с остановками в Транкебаре, Мадрасе и Калькутте. 1 декабря Раск сел на корабль, взявший курс из Калькутты на родину. Была длительная стоянка в Порт-Луи на Маврикии, после чего судно обогнуло южную оконечность Африки и 25 апреля прибыло в Дувр. 5 мая 1823 г. Раск уже в Копенгагене, где он поселился у Р. Нюэрупа и поставил точку в своем путевом дневнике.

От ученого-путешественника ждали трудов и ярких рассказов о дальних экзотических странах, его подвигу первопроходца были готовы поклоняться – вспомним повсеместное поклонение А. фон Гумбольдту, на которого Раск ориентировался в начале своего пути. Но вернулся Раск «с отвращением ко всему азиатскому»[93]93
  Эти слова Раска с огорчением цитирует Й. фон Бюлов в письме от 31 августа 1823 (?) г., см.: Breve fra og til Rasmus Rask. B. II. S. 75–76.


[Закрыть], что, конечно, не могло не разочаровать его друзей и доброжелателей. В мемуарах Н.К.Л. Абрахамса излагается характерный эпизод: после возвращения Раска Абрахамс с другими молодыми людьми пришли в дом Нюэрупа в надежде услышать о приключениях славного путешественника. Надежда эта не оправдалась. «Раск собственно ничего не говорил, робел и забивался в угол, и когда мы ‹…› пристали к нему с вопросами, то смогли из него только вытянуть, что он однажды ездил на слоне и что однажды, когда он спал в татарской палатке, по его лицу пробежала большая зеленая ящерица; возможно, ящерица приняла его скучное лицо за камень. Раск ездил за границу за языком и, по-видимому, не смотрел ни направо, ни налево»[94]94
  Abrahams N.C.L. Meddelelser af mit Liv / Udg. af Arthur Abrahams. Kjøbenhavn, 1876. S. 179–180.


[Закрыть]. Конечно, Раск и в лучшие дни не был внимателен к фауне, которую он почему-то был вынужден описывать во время этой встречи[95]95
  Ящерица – это, конечно, жаба, с которой Раск встретился на пути из Астрахани в Моздок (см. часть I, с. 85). В катании на слоне есть символика, которую мог бы оценить более благожелательно настроенный датский слушатель (орден Слона, высшая национальная награда Дании, дает награжденному статус «рыцаря Слона»).


[Закрыть], но какое разительное несоответствие между Раском российского периода, автором искрящихся юмором писем, собеседником, приводившим в восторг своих новых знакомых в Або или Петербурге, и этой жалкой и скучной фигурой, жмущейся в угол в гостиной у Нюэрупа.

Первой крупной работой Раска, изданной после возвращения из Азии, была написанная по-датски грамматика, но не санскрита, а… испанского языка[96]96
  Rask R. Spansk Sproglære efter en ny Plan. København, 1824; см. также испанский перевод со вступительной статьей и комментариями: Rask R.K. Gramática Española. Según un nuevo plan (1824) / Ed. y estudio preliminar de Josefa Dorta. Madrid, 2001.


[Закрыть]. За ней последовали грамматики фризская, итальянская, саамская, английская[97]97
  Rask R. Frisisk Sproglære udarbejdet efter samme Plan som den islandske og angelsaksiske. København, 1825; Rask R. Italiænsk Formlære, udarbejdet efter samme Plan som den spanske Sproglære. København, 1827; Rask R. Ræsonneret Lappisk Sproglære efter den Sprogart, som bruges af Fjældlapperne i Porsangerfjorden i Finmarken. En Omarbejdelse af Prof. Knud Leems Lappiske Grammatica. København, 1832; Rask R. Engelsk Formlære, udarbejdet efter en ny Plan. København, 1832.


[Закрыть]. Как-то он познакомился с Ф. Дёвунной, носителем языка акра (га), прибывшим из Датской Гвинеи (ныне часть Ганы), и с его помощью составил грамматику этого языка. Это единственная книга Раска, которая издана в переводе на русский язык[98]98
  Rask R. Vejledning til Akra-Sproget på Kysten Ginea, med et Tillæg om Akvambuisk. København, 1828; Раск Р. Руководство по языку Акра / Подг. к изд. А.А. Жукова, Б.С. Жарова, Е.В. Красновой; вступ. ст. А.А. Жукова; предисл. Л.А. Вербицкой. СПб., 1999.


[Закрыть].

Из работ, основанных на южноазиатских материалах (которых прежде всего от Раска ждали и его покровители, и научная общественность), Раск издал большую статью о древнеперсидском и авестийском языках. Ее он написал по-английски (закончил в Мадрасе 11 октября 1821 г.) для публикации Литературным обществом Бомбея. Этот английский оригинал был опубликован М. Эльфинстоном уже после смерти Раска, но Раск переработал статью и издал на датском языке в 1826 г.; в том же 1826 г. вышел немецкий перевод[99]99
  См. критическое издание: Some Remarks on the Zend-Avesta and Zend Language. Om Zendsprogets og Zendavestas Ælde og Ægthed // Rask R. Udvalgte Afhandlinger. B. II. S. 125–208; B. III. S. 200–222; Rask R. Ausgewählte Abhandlungen. B. III. S. 218–242.


[Закрыть]. Однако работу над грамматикой санскрита он так и не завершил.

Ко времени возвращения Раска в Копенгаген индоевропеистика продвинулась вперед благодаря «Системе спряжений» Боппа и второму изданию «Немецкой грамматики» Гримма. Согласимся с Х. Педерсеном в том, что не могло быть и речи о простом продолжении его труда по сравнительно-историческому языкознанию; имела смысл только «совершенно новая и более подробная переработка материала». За оставшиеся ему девять лет жизни Раск этого выполнить не успел[100]100
  См.: Pedersen H. Indledning // Rask R. Udvalgte Afhandlinger. B. I. S. LIV; Pedersen H. Einleitung // Rask R. Ausgewählte Abhandlungen. B. I. S. LXI–LXII.


[Закрыть].

В работах, посвященных последнему периоду жизни Раска, нередко ощущается та же неудовлетворенность, с которой к творчеству Раска относились его покровители и некоторые коллеги. Он много отвлекался, не мог сосредоточиться на том, что – со стороны – представлялось его главной задачей. Результаты его «факультативных» занятий нередко опережали свое время и просто не могли быть по достоинству восприняты современниками, что, конечно, не способствовало его научной карьере. Положение его долго было неустойчивым. После смерти Нюэрупа в 1829 г. он унаследовал его должность университетского библиотекаря, а место экстраординарного профессора восточных языков Копенгагенского университета он получил только в декабре 1831 г. (уже чувствуя приближение своей смерти от чахотки, он сказал по поводу этого назначения: «Боюсь, слишком поздно»[101]101
  Цит. по: Jespersen O. Rasmus Rask. Kjøbenhavn; Kristiania, 1918. S. 58.


[Закрыть]).

После возвращения из путешествия Раск много времени и сил отдавал проблемам датского правописания, о котором издал считающийся ныне классическим труд[102]102
  Forsøg til en videnskabelig dansk Retskrivningslære med Hensyn til Stamsproget og Nabosproget. København, 1826.


[Закрыть]. Страстной пропагандой орфографической реформы он нажил врагов и насмешников. Один из них, К. Мольбек, писал 10 июля 1826 г. Я. Гримму: «Вообще-то здесь у нас удивляются, что этот ученый, путешествия и исследования которого обошлись государству в колоссальную сумму[103]103
  См. часть I, примеч. 278.


[Закрыть], все еще не предъявил никаких плодов своей российско-азиатской поездки, кроме варварского правописания и орфографической теории для датского языка. Также всем, помимо прочего, известно, что наш король как-то соизволил выразить удивление, что он пока не видел никаких других результатов многолетнего путешествия Раска, кроме нуля над буквой А»[104]104
  Цит. по: Briefwechsel der Gebrüder Grimm mit nordischen Gelehrten / Hrsg. von Ernst Schmidt. Berlin, 1885. S. 188.


[Закрыть] (имеется в виду буква å, за введение которой вместо диграфа aa ратовал Раск и которая была введена в датский алфавит только в результате орфографической реформы 1948 г.).

Новым увлечением Раска была древнеегипетская и древнееврейская хронология. В его лингвистических трудах сравнительная составляющая могла быть заметнее исторической, но мотивом этих трудов еще со школьных времен был интерес к происхождению и началу истории сперва древних скандинавов, а потом и человечества. Теперь же к своим грамматической и орфографической системам он задумал прибавить хронологическую[105]105
  См.: Rask R. Den gamle ægyptiske Tidsregning, efter Kilderne på ny bearbejdet. København, 1827. Fortale. S. 14.


[Закрыть].

В работе о еврейской хронологии мы встречаем одно из редких воспоминаний Раска о его большом путешествии. Подтверждая историчность библейского рассказа о Ное, Раск заметил, что «как раз Грузия и окрестные земли и есть тот регион, где произрастает дикий виноград, что я сам видел. ‹…› Поэтому в высшей степени вероятно, что Ной у армян получил и попробовал (высушенные) виноградины…»[106]106
  Rask R. Den ældste hebraiske Tidsregning indtil Moses, efter Kilderne på ny bearbejdet og forsynet med et Kart over Paradis. København, 1828. S. 56.


[Закрыть]. Возможно, личный опыт также лежит в основе его попыток найти в рассказе о первых днях творения свидетельства о древнейших миграциях с «Кавказских или среднеазиатских гор» в южные страны. Согласно Раску, слова Библии о создании зелени и травы на третий день могут свидетельствовать о разительном отличии южного пейзажа от северного высокогорья, «где, например, Арарат покрыт вечным снегом». «Может быть, даже первые два дня, когда разделились твердь и воды, напоминают о древнейшем переселении с более высокогорных мест, где небо, особенно в сильную метель, кажется слившимся с землей»[107]107
  Rask R. Den ældste hebraiske Tidsregning indtil Moses. Fortale. S. 13–14.


[Закрыть].

Что же касается собранных во время путешествия кавказских лингвистических материалов, то к ним Раск вернулся в последний год жизни. Получив наконец постоянную профессорскую должность, Раск написал и опубликовал «программную» работу в преддверии торжественного собрания Копенгагенского университета 10 ноября 1832 г., в котором он уже не смог принять участие. Она, по-видимому, оказалась одновременно как первой публикацией грузинских материалов, так и последней прижизненной публикацией Раска, умершего 14 ноября (напечатана она была между 1 и 10 ноября). В этой работе Раск разобрал вопрос о транслитерации грузинских и армянских текстов «европейскими буквами», то есть латиницей, в целях этимологических и компаративистских изысканий[108]108
  Rask E. Nonnulla de pleno systemate Sibilantium in lingvis montanis, item de methodo Ibericam et Armenicam lingvam literis Europæis exprimendi. Hauniæ, 1832.


[Закрыть]. И одно из последних воспоминаний о Раске также связано со вновь пробудившимися в нем кавказоведческими интересами. Его друг, филолог-классицист Р.Й.Ф. Хенриксен (1800–1871), застал Раска занятым грамматическими изысканиями «примерно за месяц до его смерти ‹…› насколько помнится, с грузинской Библией перед ним»[109]109
  Henrichsen R.J.F. Rasmus Rasks Skoleliv, Indbydelsesskrift til Afgangsexamen og Hovedexamen i Odense Cathedralskole 1861, цит. по: Jespersen O. Rasmus Rask. Kjøbenhavn; Kristiania, 1918. S. 58.


[Закрыть].

Сохранилась переписка Раска с российскими учеными, с которыми он познакомился во время своего большого путешествия. Узнав о возвращении Раска из Индии, П.И. Кёппен обратился к нему как к своему близкому другу и передал новости об общих знакомых, в частности о И.Н. Лобойко, которого Раск «сделал скандинавом» и который получил должность профессора в Вильне[110]110
  Письмо от 20 февраля / 3 марта 1824 г.: Breve fra og til Rasmus Rask. B. II. S. 85–86. Как сообщает Кёппен, он до этого писал Раску в Калькутту.


[Закрыть]. Во втором сохранившемся письме, от 8 (20) мая 1824 г., Кёппен выразил недовольство, что после путешествия Раск вместо ожидавшихся от него трудов по языкам Азии опубликовал испанскую грамматику – в отличие от Ф. Боппа, работавшего над грамматикой санскритской. Вдобавок он дал дружеский и опять-таки некорректный совет: «Я, однако, хотел бы надеяться, что Вы в Вашем издании зенд-авесты не сопроводите текст на языке оригинала одним лишь датским переводом. Все же позаботьтесь о том, чтобы и чужеземцу не пришлось ломать себе голову»[111]111
  Breve fra og til Rasmus Rask. B. II. S. 98.


[Закрыть]. По-видимому, с Кёппеном своими чувствами по отношению к немцам Раск не делился… Возможно, на этом их переписка и закончилась.

Переписка с Лобойко также не была продуктивной, но не по причине уязвленного самолюбия или патриотических чувств. Раск ему написал первый, вспомнив о нем, по-видимому, благодаря письму Кёппена, и просил ответить на немецком, так как русский он подзабыл, а Лобойко будет трудно писать по-датски[112]112
  Письмо от 27 апреля 1824 г.: Breve fra og til Rasmus Rask. B. II. S. 92–93.


[Закрыть]. Лобойко ответил подробным письмом о работе в Виленском университете, о городском обществе, об этнической и языковой ситуации в Виленской губернии, об общих петербургских знакомых (в том числе о графе Румянцеве и о П.И. Кёппене), наконец, о том, как он дорожит воспоминаниями о знакомстве с Раском, который для него предстал «благотворным существом, присланным с небес дабы усилить и облагородить ‹…› наслаждение науками»[113]113
  Письмо от 9 мая (ст. ст.) 1824 г. Место хранения неизвестно, опубликовано в переводе на датский язык: Et Brev fra Lobojkov til Rask / Meddelt af H.K. Rask // Nordisk Ugeskrift. Den 25 Juni 1837. Årgang. I. Nr 26. S. 221–226. С этого издания письмо перепечатано дважды: Verner K. Nogle Raskiniana // Nordisk Tidskrift for Filologi og Pædagogik. 1874. Ny Række. B. 1. S. 291–295; Breve fra og til Rasmus Rask. B. II. S. 99–105 (цитата на с. 102).


[Закрыть]. Второе письмо Раска содержит известия о личных обстоятельствах и о научных новостях и даже описание некоей проживавшей в Копенгагене у поэтессы Ю.М. Йессен небогатой, но благовоспитанной девушки из Швеции, которую Раск прочил Лобойко в невесты[114]114
  Письмо от 6 сентября 1824 г.: Breve fra og til Rasmus Rask. B. II. S. 117–121.


[Закрыть]. Оно осталось без ответа. Через полтора года Раск написал Лобойко в третий раз, послав ему свою «Фризскую грамматику» и посетовав, что с момента возвращения получил от него только одно письмо[115]115
  Письмо от 28 января 1826 г.: Verner K. Nogle Raskiniana // Nordisk Tidskrift for Filologi og Pædagogik. 1874. Ny Række. B. 1. S. 300–301 (в каталоге датировано 29 января, см.: Breve fra og til Rasmus Rask. B. II. S. 351).


[Закрыть].

К. Вернер, опубликовавший переписку Раска с Лобойко, мог только гадать, почему Лобойко прервал общение со своим датским другом и учителем[116]116
  Verner K. Nogle Raskiniana // Nordisk Tidskrift for Filologi og Pædagogik. 1874. Ny Række. B. 1. S. 285–286.


[Закрыть]. Среди материалов Лобойко в Российской государственной библиотеке сохранились черновики дружеских, по-видимому неотосланных, писем. Один датирован 16 августа 1827 г., другой написан около 1830 г.[117]117
  Российская государственная библиотека. Отдел рукописей (далее – ОР РГБ). Ф. 205 (Общество истории и древностей российских). № 122. Ч. 4. Л. 249–250 об., 247–248 об. Благодарю А.И. Рейтблата за указание на скандинавские материалы Лобойко в данном фонде.


[Закрыть] Они свидетельствуют о том, что Лобойко Раску ответить собирался, только очень сильно затянул с этим, то есть поступил, в общем, согласно своему характеру – как добрый, увлекающийся, но разбрасывающийся человек с обширными невыполненными планами. Среди тех же бумаг хранится и запрос из Копенгагена за подписью К.Ю. Томсена о скандинавских древностях на территории Польши и России, который был прислан Раском приложением к его второму письму[118]118
  ОР РГБ. Ф. 205. № 122. Ч. 3. Л. 223–225 об. Оригиналы трех писем Раска, присланных в Петербург после смерти Лобойко (где их видел К. Вернер, следовавший указанию А.А. Куника, см.: Verner K. Nogle Raskiniana. S. 285–286), нам разыскать не удалось.


[Закрыть]. Томсена, в частности, интересовали рунические надписи, а также орнаменты, похожие на перерисованные им образцы бронзового века[119]119
  ОР РГБ. Ф. 205. № 122. Ч. 3. Л. 223 об. Образцы эти Томсен позднее опубликовал: Ledetraad til Nordisk Oldkyndighed / Udg. af det kongelige Nordiske Oldskrift-Selskab. Kjöbenhavn, 1836. S. 62–63. За идентификацию изображений благодарю М. Аксбоэ.


[Закрыть], и надписи на древнейших скандинавских монетах с «расщепленными на концах» буквами[120]120
  Там же. Ч. 3. Л. 223 об. Ср.: Malmer B. Nordiska Mynt före år 1000. Lund; Bonn, 1966. Pl. 8, 22, 24. За идентификацию изображений благодарю Й.К. Моэсгора.


[Закрыть].

В 1823–1824 гг. Раск переписывался с графом Н.П. Румянцевым (запросы и поручения которого содержатся и в письмах Кёппена и Лобойко)[121]121
  Письма Н.П. Румянцева Раску от 19 апреля 1824 г. и от 24 сентября 1824 г. с благодарностями за присылку книг, научными новостями и вопросами см.: Breve fra og til Rasmus Rask. B. II. S. 91–92, 140–141.


[Закрыть]; со своим знакомым по Петербургу и Москве В.С. Караджичем, также недавно завершившим трудное путешествие[122]122
  Письма Раска В.С. Караджичу (декабрь 1823 г. или январь 1824 г.) и от 16 февраля 1824 г. см.: Breve fra og til Rasmus Rask. B. II. S. 83–85. О Караджиче и его трудах Раска извещал И.С. Фатер, см. письма от 9 ноября 1923 г. (когда он принимал сербского ученого у себя дома) и от 15 сентября 1824 г. (уже после отъезда Караджича): Breve fra og til Rasmus Rask. B. II. S. 79–81, 140.


[Закрыть]; с академиком Х.Д. Френом[123]123
  Френ продолжил переписку, начатую Раском во время путешествия, см. ниже, часть I, письмо от 23 августа 1819 г. и примеч. 261. Письмо Френа от 9 ноября 1824 г. не опубликовано, место хранения: Копенгаген. Det Kongelige Bibliotek. Add. 198 fol. Nr 12. В том же фонде хранится неопубликованная просьба о библиографических справках (письмо Френа Раску от 18 мая 1831 г., см.: Breve fra og til Rasmus Rask. B. II. S. 382).


[Закрыть]. Опубликовано письмо Раску А.И. Арвидссона, который сообщил о репрессиях царского правительства, закрывшего его газету «Або моргонблад» и уволившего Арвидссона из Абоской академии[124]124
  Письмо от 12 июня 1823 г.: Breve fra og til Rasmus Rask. B. II. S. 71–72.


[Закрыть]. Письмо Раску А.Д. Гиппинга от 18 июля 1824 г. пока не издано. Он сообщил о денежных делах Раска, попросил дать распоряжение по поводу хранившейся у него румянцевской золотой табакерки, рассказал о переменах в своей карьере и о научных новостях[125]125
  Место хранения: Копенгаген. Det Kongelige Bibliotek. Add. 198 fol. Nr 111. Гиппинг был доверенным лицом Раска в Петербурге, и они часто переписывались во время путешествия Раска по России, см. хранящиеся в том же фонде (nr 104–110) неопубликованные письма Гиппинга от 1 сентября, 1/12 октября, 24 октября, 20 ноября, 11 декабря, 25 декабря 1819 г. и от 26 января 1820 г.


[Закрыть].

А.М. Шёгрен – единственный из российских корреспондентов Раска, который с ним так и не увиделся лично. Но влияние Раска Шёгрен в конечном итоге испытал в наибольшей степени. Переписка продолжалась всю жизнь. Шёгрен советовался с Раском по поводу своей экспедиции к финским народностям России, делился филологическими новостями из Петербурга, сообщал о своих находках[126]126
  Помимо переписки во время пребывания Раска в Петербурге (см. ниже, часть I), опубликованы письма Шёгрена от 21 ноября 1823 г. и от 1 февраля 1831 г.: Breve fra og til Rasmus Rask. B. II. S. 81–83, 249–254. Не опубликованы письма от 9 марта и 12 июня 1824 г., от 22 октября 1829 г., от 17 мая, 4 июня, 14 октября 1830 г., от 8 февраля, 18 мая, 5 октября, 25 декабря 1831 г. (место хранения: Копенгаген. Det Kongelige Bibliotek. Add. 198 fol. Fasc. 16. Nr 283–284, 286–289, 291–294; nr 295 является приложением к письму от 8 февраля 1931 г.). Из ответов Раска опубликовано письмо от 10 сентября 1830 г.: Dyggve H.P. Tre ikke tidligere trykte breve fra Rasmus Rask // Danske Studier. 1932. S. 143–145; Breve fra og til Rasmus Rask. B. II. S. 246–249.


[Закрыть].

О влиянии Раска Шёгрен писал в автобиографии, недавно опубликованной на русском языке[127]127
  Шёгрен А.Й. Мой путь в науке / Пер. с финск. И.Ю. Марциной, Э.Г. Рахимовой // Основоположник российского академического кавказоведения академик Андрей Михайлович Шёгрен: Исследования. Тексты. М., 2010. С. 743–903.


[Закрыть]. Она переведена с финского перевода[128]128
  Sjögren A.J. Tutkijan tieni / Käsikirjoituksesta suomentanut Aulis J. Joki. Helsinki, 1955.


[Закрыть]; шведский оригинал никогда не издавался[129]129
  Рукопись сохранилась в Литературном архиве Общества финской литературы (SKS KIA) в Хельсинки (Anders Johan Sjögren. Omakätinen elämäkerta. 1794–1845) (ранее была в архиве А.А. Борениуса под номером Bor2: 223). В SKS KIA также хранится копия, профессионально переписанная и затем выправленная: Anders Johan Sjögren. B1516. Благодарю Й. Пёйся за присланную фотокопию и Л. Аура за данные о фонде Шёгрена.


[Закрыть]. Краткий вариант автобиографии (где, как и в полном варианте, Шёгрен говорит о себе в третьем лице) включен в напечатанный анонимно как на русском, так и на шведском языке некролог М. Кастрену[130]130
  Очерк жизни и трудов Кастрена // Вестник Императорского русского географического общества. 1853. Ч. 7. Отд. 7. С. 100–133; Teckning af M.A. Castréns lefnad och verksamhet // Suomi, Tidskrift i fosterländska ämnen. 1854. 14. Årg. Helsingfors, 1855. S. 237–283.


[Закрыть]. Такое необычное решение – включение в некролог младшему коллеге описания собственного жизненного пути – Шёгрен оправдывал сходством научных судеб, а также тем, что считал свои покровительство, рекомендации и советы «главным двигателем славы» Кастрена. Но оба они, и Шёгрен, и Кастрен, были «воспламенены» к занятиям лингвистикой Расмусом Раском.

В некрологе говорится, что сначала Кастрен «намеревался было готовиться в пасторы и, кроме исторических и философских наук, изучал греческий язык, а особливо языки восточные, – но после обратился к родному своему финскому языку в связи его с другими чудскими наречиями, быв воспламенен к тому, как сам рассказывал, чтением одного сочинения Раска, где знаменитый датский филолог указывает на великую важность подробнейшего исследования всех этих языков и наречий.

‹…› Тот же знаменитый филолог Раск, совершавший, в 1818 году, через Або, где находился еще Финский университет, ученое путешествие в Россию, Персию и Индию, живым примером своим воспламенил молодого еще студента Шёгрена переменить направление любимых его упражнений и пробудил в нем первую мысль посвятить себя такому же путешествию для чудских языков, какое совершал Раск для скандинавских и германских. Об этой своей мысли Шёгрен, будучи все еще бедным студентом, решился, весною 1819 года, писать к Раску в С. Петербург, где путешественник этот пробыл долгое время. Раск не медлил отвечать Шёгрену письмом, в котором расхвалил славную его мысль и всячески поощрял его приложить все возможное старание к осуществлению ее, что Шёгрен и исполнил со всею энергиею финна»[131]131
  Очерк жизни и трудов Кастрена. С. 101–102.


[Закрыть].

Основываясь, по-видимому, на неизданных дневниках Шёгрена, Х.П. Дюггве считал, что в 1832 г. «по предложению Шёгрена Раск был 26 ноября избран в Академию наук, но об этом отличии он так никогда и не узнал: Раск умер 14 ноября»[132]132
  Dyggve H.P. Tre ikke tidligere trykte breve fra Rasmus Rask // Danske Studier. 1932. S. 143; ср.: Ronimus P. Klientistä patroniksi – Anders Johan Sjögrenin urakehitys verkostojen Pietarissa 1820–1838. Suomen historian pro gradu tutkielma. Tampere, 2000. S. 51.


[Закрыть]. В автобиографии Шёгрен писал об этом предполагаемом избрании несколько иначе: «Ш[ёгрен] ‹…› по собственной инициативе в Петербургской академии наук в декабре прошлого 1832 г. предложил Раска в иностранные члены-корреспонденты Академии, каковым он и был единогласно избран, хотя на общем собрании 29 декабря 1832 / 10 января 1833 г. [его имя] более не оглашалось, так как газеты незадолго до этого принесли новость, особенно горестную для Ш[ёгрена], о неожиданно ранней смерти Раска уже 14 ноября 1832 г.»[133]133
  SKS KIA. Anders Johan Sjögren. B1516. S. 140; ср. двойной перевод (через посредство финского) в кн.: Шёгрен А.Й. Мой путь в науке. С. 845.


[Закрыть]. В списках персонального состава Академии наук имя Раска так и не появилось.

С утратой Раска его значение стало все больше осознаваться датской общественностью, не уменьшалось и стремление идеализировать его научный подвиг, заставив его наконец соответствовать тем ожиданиям, с которыми Раска встречали после путешествия в Азию. В 1842 г. на его могиле был сооружен красивый памятник, на котором нанесены надписи на четырех языках (арабском, санскрите, исландском и датском) четырьмя разными алфавитами (арабским, деванагари, руническим и датским). Как с горечью констатировал О. Есперсен, подбор алфавитов продемонстрировал эрудицию комиссии, которая заказала памятник, но противоречил идеям Раска, считавшего разнообразие систем письма помехой на пути просвещения и международного общения[134]134
  См.: Jespersen O. Rasmus Rask. S. 60.


[Закрыть]. Надпись на санскрите, языке, который, в общем, навязывался Раску его благожелателями, также свидетельствовала о непонимании жизни и трудов великого ученого[135]135
  Ср. замечание в статье: Nielsen H.F. Rasmus Kristian Rask (1787–1832) Liv og levned // RASK. Internationalt tidsskrift for sprog og kommunikation. 2008. Vol. 28. S. 34.


[Закрыть]. К этому же времени Д. Монис, в начале его карьеры портретиста датского «золотого века», создал и литографированный портрет Раска; в качестве основы использовалось единственное прижизненное изображение 1818 г., но были внесены некоторые поправки[136]136
  Впервые опубликован на форзаце посвященной надгробному памятнику брошюры: Beretning om Gravmælet over Prof. R. Rask / Udg. af K. Gislason, M. Hammerich, P.G. Thorsen. Kjöbenhavn, [1842]; описание портрета содержится там же (S. 6).


[Закрыть]. Главная из них заключалась в том, что теперь вместо простонародной одежды Раска решено было представить в парадном костюме, более приличествующем профессору Копенгагенского университета. Этот портрет стал наиболее популярным изображением Раска и неоднократно копировался.