Текст книги "Грустить – это нормально. Как найти опору, когда в жизни все идет не так"

Работа с девяти до пяти (или с десяти до шести в мире журналов) оказывается отдыхом по сравнению с учебой по 30 часов в неделю и в десять раз большим объемом работы. Теперь я могу проводить час в день на беговой дорожке, пока мои ноги не превращаются в желе, а я не перестаю соображать. Я тренируюсь все больше, пока не исчезают внешние женские признаки. Эта проступившая асексуальность кажется мне удивительно освежающей и освобождающей. Теперь у меня есть новая навязчивая идея вместе с подарочным полотенцем кукольного размера от фитнес-клуба: я заменяю отказ от еды на избыточные упражнения.

Чрезмерные упражнения обычно определяют как зависимость или компульсивное поведение. Если это зависимость, люди подсаживаются на бесспорную эйфорию от выполнения упражнения и поэтому делают все больше и больше упражнений, чтобы получить больше удовольствия. Если это компульсивное поведение, люди не обязательно любят то, что они делают, но чувствуют, что обязаны, поэтому выполняют и выполняют упражнения так долго, что это может привести к жизненным проблемам. Я точно отношусь к последним. Мне не нравится, я просто делаю это.

Моя психотерапевт не дурочка. Она видит, что теперь я не просто худая, но и жилистая. У меня плоская грудь, я тугая и плотно сложенная, совсем не такая, во что должен вырасти роскошно одетый малыш или крутой подросток. Она спрашивает меня о моем режиме упражнений. Я говорю несколько полуправд, а потом неуверенно добавляю: «Мне просто нравится бегать». Она спрашивает, отменяла ли я какие-нибудь встречи с друзьями, чтобы потренироваться. «Иногда», – вру я. Получается бессмысленное нагромождение лжи. Она спрашивает, испытываю ли я вину, если не занимаюсь спортом каждый день. Я пожимаю плечами, не говорю ей, что не знаю: я никогда такого не допускала. И понимаю, что, похоже, у меня проблема.

«Зависимость от спорта часто связана с анорексией, – говорит мне Куинн, – и довольно давно». Расширенный опросник обязательных упражнений разработали психологи из Университета Флориды еще в 1991-м, а позже, в 2004 году, его дополнили опросником[48]48
  Предлагается оценить каждое из утверждений ниже по шкале от 1 (совершенно не согласен) до 5 (абсолютно согласен). Если в сумме человек набирает больше 24 баллов, у него риск развития зависимости от спорта.
  1. Занятия спортом – это самое важное, что есть в моей жизни.
  2. У меня были конфликты с семьей и/или партнером относительно того, как много я занимаюсь спортом.
  3. Я занимаюсь спортом, чтобы изменить свое настроение (например, чтобы получить кайф или сбежать от какой-то ситуации и т. д.).
  4. Постепенно я занимаюсь спортом все больше и больше каждый день.
  5. Если я пропускаю занятия спортом, то чувствую себя угрюмым и раздражительным.
  6. Если я начинаю меньше заниматься спортом, а потом начинаю снова, то всегда заканчиваю тем, что занимаюсь так же часто, как и раньше.


[Закрыть] из шести вопросов исследователи из Университета Ноттингем-Трент. «Это стало реальной проблемой, и мы хотели убедиться, что можем помочь людям выработать нормальные пищевые привычки, чтобы у них не было стремления очиститься каким-то другим способом, слишком много занимаясь спортом», – говорит Куинн. Это мудрый совет. Но сомневаюсь, что я прислушалась бы к нему тогда. Я продолжала заниматься спортом ежедневно, пока однажды не упала на эскалаторе в лондонском метро.

5. Избегайте крайностей

Помните это чувство, когда в детстве нам казалось, что, возможно, мы умеем летать? Помню, я как-то попыталась, но в итоге кубарем скатилась через четыре оставшиеся ступеньки и жестко приземлилась на ковер с (к счастью) глубоким ворсом. В принципе, мое падение с эскалатора на станции метро «Камден-Таун» в час пик, когда я пыталась добежать в спортзал после работы, немного напоминало полет. Примерно полсекунды. После было невероятно больно, унизительно и – на некоторое время – изнурительно. Я оказалась в больнице со швами на моем лоснящемся красно-черном от крови подбородке, а медсестра каждый раз приговаривала, что я «счастливица» и «все могло быть гораздо хуже». Мне выписали антибиотики, поскольку станция «Камден-Таун» не славится чистотой, сказали отдохнуть в течение дня и две недели воздержаться от физических нагрузок.

Две недели!

У меня было ощущение катастрофы. Это было еще хуже, чем само происшествие.

Что я буду делать? Как я вообще буду функционировать? Куда я буду ЦЕЛЫХ ДВЕ НЕДЕЛИ сбрасывать всю ту нервную энергию, которую я привычно тратила на занятия спортом?

Итак, как-то проходит день без физической нагрузки. И мне это не нравится. Совсем. Вино помогает, или, по крайней мере, мне так кажется. Я выживаю. Затем я проживаю еще день. Я возвращаюсь на работу, люди добры ко мне и стараются помочь мне не чувствовать себя идиоткой из-за такого драматичного падения. У меня есть друзья, которые максимально по-доброму и деликатно приглядывают за мной: они догадываются, что у меня проблема, поэтому поддерживают разговоры на нейтральные темы, избегая вопросов еды, веса или походов в зал. Они продолжают приглашать меня на разные мероприятия, несмотря на то что я выпала из разных групповых и семейных активностей, потому что боялась, что там будет еда, или потому что вместо этого выбирала вечером пойти в спортзал. Мой друг Стеф говорит мне: «Мы любим тебя независимо от того, насколько ты успешная на работе или худая!» – и я ощущаю огромное чувство облегчения размером с неоновый рекламный щит. Это что-то странное и удивительное. Мой друг Тони говорит, что всегда будет на моей стороне, – и это очень многое для меня значит.

«Я здесь для тебя и никуда не уйду» – одна из самых лучших фраз, которую может услышать человек с расстройством пищевого поведения, – утверждает Куинн. – Это означает, что он представляет из себя нечто большее, чем его диагноз, и что тот факт, что у него есть проблема, не означает, что он и является проблемой».

Из-за того, что мне нельзя заниматься спортом, у меня образуется свободное время, чтобы обратить внимание на своих коллег в офисе. Вместо того чтобы сразу бежать в зал по окончании рабочего дня, я разговариваю с коллегами и даже начинаю дружить с некоторыми из них. Я социализируюсь, у меня появляется жизнь. Я упорно работаю над тем, чтобы питаться хотя бы наполовину нормально и набрать тот вес, который все врачи считают здоровым. Но мои месячные не возвращаются, у меня больше нет овуляций. Потеря фертильности – одно из самых долговременных последствий анорексии. Меня это тревожит, потому что я уже начинаю чувствовать себя в цепких лапах тоски: такое надоедливое переживание, что мое тело чего-то хочет. Это новая разновидность голода, но я теперь точно знаю, что хочу иметь детей. Меня бросает в дрожь от мысли, что я могла променять возможность стать матерью в погоне за тем, чтобы стать самой худой. Я обращаюсь за консультацией к врачу в больницу Святого Георга в Тутинге, позже – в больницу Святой Марии в Паддингтоне, чтобы они объяснили, почему у меня до сих пор нет месячных. Никто не может этого объяснить. Лучшее, что я услышала: «Может быть, твое тело должно восстановиться». Медсестра, которая тыкает в мою руку иголкой, чтобы взять больше крови на анализы и получить больше информации, говорит практически себе под нос: «Может быть, это твое сердце разбито». Поэтому я топлю свое горе в кувшине с сангрией с моими новыми друзьями по выпивке.

Мне советуют, что если я вообще когда-либо хочу иметь детей, то нужно оставаться в здоровом весе («Я бы посоветовал набрать еще несколько фунтов сверх, если вам интересно мое мнение», – говорит один из докторов) и завести семью пораньше, а не попозже. Мне двадцать шесть, и я очень одинока. Когда я снова прихожу к своему участковому терапевту с ангиной, то ухожу с рецептом на пенициллин, а также на что-то под названием «Флуоксетин». Врач задает мне несколько вопросов[49]49
  Позже я узнаю, что это Опросник депрессии анкеты состояния здоровья (PHQ-9). Пациента просят ответить на вопросы: «Беспокоили ли вас следующие проблемы в течение последних двух недель». Каждый вопрос имеет четыре возможных ответа и оценку:
  • Не каждый день (0 баллов).
  • Несколько дней (1 балл).
  • Более чем в половине дней (2 балла).
  • Почти каждый день (3 балла).
  В последние две недели вы испытывали:
  1. Отсутствие интереса к происходящим событиям?
  2. Безразличие, подавленность?
  3. Проблемы с засыпанием, бессонницу, наоборот, спали слишком много?
  4. Чувство усталости или упадок сил?
  5. Отсутствие аппетита или переедание?
  6. Чувствуете себя неудачником, вините за то, что тяготите свою семью?
  7. Трудно сосредоточиться на чтении или просмотре телевизора?
  8. Двигаетесь или говорите необыкновенно медленно (заторможенность) или, наоборот, возбуждены, двигаетесь больше, чем обычно?
  9. Мысли о самоубийстве или причинении себе вреда?
  Степень депрессии оценивается следующим образом: 0–4 – нет; 5–9 – легкая; 10–14 – умеренная; 15–19 – тяжелая депрессия; 20–27 – крайне тяжелая депрессия.


[Закрыть], печатает что-то двумя пальцами на своем компьютере и замалчивает слово «антидепрессант». Я понимаю, что это именно те таблетки, уже после похода в аптеку. Маленькие. Яркие. Аккуратные. Удивительно, но мне нравятся эти безобидно выглядящие капсулы.

В это время богиня домашнего очага Найджела Лоусон приобретает набор кухонных принадлежностей точно такого же оттенка голубизны утиных яиц и свернувшихся сливок, как мои новые таблетки. Два моих друга тоже сидят на них, поэтому мы зовем их «наши Найджелы». С моими Найджелами я чувствую себя хорошо. А также уютно притупленной и вообще без либидо. Но вот она я – еще один человек в статистике молодых людей с психическими расстройствами.

Я проживу на антидепрессантах годы: на святой троице из «Сертралина», «Флуоксетина» и «Циталопрама» (подробнее в главе 14).

Я ем без аппетита, запихиваю в себя еду, пока не начинаю ощущать, что я все сделала правильно. Я отменяю свой абонемент в спортзал и больше хожу пешком. У меня снова появляется округлость в формах, но я не уверена, что мне нравится то внимание, которое они привлекают. Их комментируют и на них реагируют те люди, про которых я думаю, что лучше бы они оставили меня в покое или просто перестали замечать, как в те времена, когда я была очень худой.

Вот те вещи, которые нельзя говорить человеку, который восстанавливается после анорексии[50]50
  Если вы замечаете, что человек резко прибавил или сбросил вес, подумайте дважды, стоит ли ему об этом говорить и в какой форме. Возможно, ваш комментарий стимулирует его расстройство пищевого поведения. (Прим. науч. ред.)


[Закрыть]. Проверено на собственном опыте в первый год, когда я перестала «закукливаться»:

– Ты выглядишь отлично!

– Теперь ты меньше похожа на скелет, чем в последний раз, когда я тебя видел!

– Здорово, что теперь мне есть что обнять!

И прямо добившая меня фраза от бывшего одноклассника: «Рад видеть, что твои сиськи вернулись!»

Я улыбаюсь. И раздражаюсь. И хочу плакать. Все одновременно. А потом я пробую текилу. Меня все еще потряхивает от осознания того, что, возможно, я никогда не смогу иметь детей и все это моя вина. Моя собственная глупая ошибка – результат глупого решения перестать есть благодаря моему глупому эго и стремлению выиграть непонятно что. Как можно быть настолько глупой?! Вот же я глупышка.

В работе я снова нахожу успокоение. Я занята. Каждый вечер я куда-то хожу. Выпиваю после работы. Хожу на мероприятия для прессы, где алкоголь течет рекой. Анорексичное телосложение или зависимость от занятий спортом не приносит тебе очков на таких вечеринках. А вот алкоголь – это приемлемый порок. Я очень настойчиво ищу опору, упрямая в своем стремлении к саморазрушению. По всем параметрам я вешу по-прежнему очень мало, но теперь я пробую много пить. Если честно, в том месте, где я работаю, пара коллег большую часть дней сидит на кетамине, так что я на их фоне выгляжу безобидно (в этом контексте термин K-диета приобретает совсем новое значение). И кажется, это работает как копинг-стратегия. «Ты веселее, когда пьяна», – часто слышу я. Это больно, но мне не нравится разочаровывать людей. Поэтому я продолжаю (журналистка нулевых начинает лебединую песнь побегов в туалет в течение дня). Выпить с редактором в обед не кажется чем-то необычным. Пиар-отдел очень гостеприимный, и социализироваться с бокалом в руке – практически часть работы. «Я не пью, я нетворкаю» – стандартная присказка.

На одном из мероприятий для прессы я встречаю рефлексотерапевта, который говорит, что у меня обезвоживание и я должна на какое-то время отказаться от алкоголя. «Вау, вы можете сказать это, просто посмотрев на мои руки?» – восхищенно спрашиваю я.

Нет, просто ты пахнешь вином в три часа утра.

Оу. Я продолжаю пить с жалким усердием, потому что я «веселее», когда выпью. После работы я решаю присоединиться к кетаминовой компании. Разве в этом есть что-то вредное? И что такого, если в пятницу выпивка в пять часов дня растягивается до закрытия бара? Кого волнует, что я бегу на последний поезд метро, чтобы успеть домой, а моей подруге Сьюзи приходится оттаскивать меня от края платформы, пока мимо проносится поезд? Поезд, который абсолютно точно обезглавил бы меня, если бы рефлексы моей подруги после выпитого белого вина не были бы получше, чем у меня. А машинист поезда, несомненно, получил бы травму из-за этого случая, и, возможно, у него развилось бы посттравматическое стрессовое расстройство. И мы оба лишь добавили бы еще одну цифру к общей статистике на предупреждающем постере лондонского транспорта. «Но это все не важно, – думаю я, – ведь это жизнь! Это весело!»

Всемирное исследование потребления наркотиков 2019 года обнаружило, что среднестатистический британец находится на верху списка любителей выпить и в среднем напивается раз в неделю. «Всего лишь раз? Кто эти работники на неполный день?» – думаю я. На втором месте находятся США. Известно, что алкоголь влияет на нервно-химические системы, которые отвечают за регуляцию настроения, и исследования показывают, что в результате тяжелого запоя может развиться депрессия. Ученые также доказали, что прекращение или снижение потребления алкоголя может улучшить настроение. Но повсеместно распространена культура потребления алкоголя, если ты достиг совершеннолетия.

Я не очень хорошо справляюсь с алкоголем, но у моих друзей это получается еще хуже. Один из них обнаруживает, что выпивка после работы начинает растягиваться на двухдневные запои, которые стоят ему потери работы. Другой признается, что доливает водку в свой кофе за обедом. Оба по-прежнему ходят на встречи анонимных алкоголиков (у общества анонимных алкоголиков есть хороший опросник, позволяющий определить наличие алкогольной зависимости[51]51
  Анкета АА для определения наличия у вас алкогольной зависимости выглядит следующим образом:
  1. Вы когда-нибудь решали бросить пить на неделю или около того, но это длилось всего пару дней?
  2. Вы хотите, чтобы люди не беспокоились о том, что и как вы пьете, и перестали говорить вам, что делать?
  3. Вы когда-нибудь переходили с одного напитка на другой в надежде, что это поможет вам не напиться?
  4. Приходилось ли вам выпивать по утрам в течение последнего года?
  5. Вы завидуете людям, которые могут пить, не попадая в беду?
  6. Были ли у вас проблемы, связанные с употреблением алкоголя в течение последнего года?
  7. Вызвал ли алкоголь проблемы дома?
  8. Пытались ли вы когда-нибудь получить дополнительные напитки на вечеринке, потому что вам не хватало?
  9. Вы говорите себе, что можете бросить пить в любое время, когда захотите, даже если вы продолжаете напиваться, когда не собираетесь этого делать?
  10. Пропускали ли вы выходные из-за выпивки?
  11. Вы теряли сознание под воздействием алкоголя?
  12. Вы когда-нибудь чувствовали, что ваша жизнь была бы лучше, если бы вы не пили?


[Закрыть]). Дэвид Натт, профессор нейропсихофармакологии в Имперском колледже Лондона, в 2009 году был со скандалом уволен с поста главного советника правительства по наркотикам после того, как сказал, что алкоголь опаснее, чем экстази и ЛСД. Некоторые мои друзья заинтересовались и попробовали их тоже. Я не употребляю наркотики (виню в этом песню Grange Hill[52]52
  «Просто скажи нет» – песня от состава детского шоу Grange Hill, вышедшая в 1986 году и основанная на фразе, придуманной Нэнси Рейган во время войны с наркотиками в США в 80-е годы. Текст песни «Просто скажи нет» крутился вокруг зависимости Заммо от героина. В ней также есть рэп от его коллеги по сериалу Кевина Байлона. Песня попала в топ музыкальных чартов в Великобритании. Забавный факт, конец связи.


[Закрыть]), но много людей в моем окружении тратят на это большую часть своих денег. Всемирное исследование потребления наркотиков 2019 года обнаружило, что 74 % британцев пробовали кокаин, по сравнению со средним значением в мире в 43 %. Вперед, Британия!

Журналист Guardian и парламентский художник скетчей Джон Крейс открыто рассказал о своей зависимости от героина – больше десяти лет он не мог жить без этого наркотика. После экспериментов с коксом и спидами к двадцати годам он остановился на героине: «Я находился в активном поиске, и мне не нужно было предлагать второй раз. Это превратило меня во что-то такое, что не было мной, и я ненавидел быть собой, – говорит он. – Я был готов сделать что угодно, чтобы не быть собой. Не быть собой было очень привлекательно».

Крейс рос как сын викария, а эта роль, как он объясняет, означает, что от тебя ждут определенного поведения. Он чувствовал себя не в своей тарелке, в замкнутом пространстве и под пристальным вниманием: «Мы довольно плохо умели общаться, но все испытывали давление, что мы должны расти счастливыми. Это было необъятно». Оба его родителя служили на фронте во время Второй мировой войны, и эти суровые испытания их серьезно потрепали. Его отец дважды тонул, пока служил на флоте, и теперь считался героем войны. «Но чувствовал себя как дерьмо», – говорит Крейс. Его мама служила в женской вспомогательной службе ВМС, ее подстрелили под Портсмутом. «Думаю, у них обоих было посттравматическое стрессовое расстройство, – рассказывает он, – чего, конечно, я тогда не понимал. Когда они познакомились, им хотелось покончить со всем этим. Создать счастливую семью». Поэтому, когда Крейсу было семь лет, его папа ушел из флота, чтобы стать викарием. «Пока я рос, был скрытый подтекст, что быть несчастным ненормально», – говорит он мне. Но он был несчастным.

Психологи обнаружили, что, когда мы пытаемся отрицать или блокировать какую-то часть наших эмоций, мы начинаем отделяться от самих себя. Диссоциация – защитный механизм, который развивается самым первым (примерно в период с рождения до трех лет) и определяется как отсутствие нормальной целостности и связи между чувствами, мыслями и опытом в потоке сознания и памяти. Если нас учат, что быть грустным плохо, это создает у нас ощущение, что мы можем отделиться от этого чувства. И существует сильная связь между диссоциацией и зависимостью. Если мы сможем достичь счастья и начнем испытывать страх перед негативными эмоциями, то с бо́льшей вероятностью будем «обезболивать» себя с помощью различных субстанций и поведения, которые приводят к развитию зависимости. Мы будем пытаться отвлечь себя, напившись, выбросив все из головы и притупив свои чувства.

Профессор философии Пэг О’Коннор, автор книги «Жизнь в горах: найти смысл в зависимости и избавлении от нее», сама в прошлом имела зависимость. Она использует аллегорию платоновской пещеры, чтобы описать зависимость и избавление, говоря: «Есть соблазн спрятаться или притупить наши ощущения, потому что настоящая жизнь пугающа и болезненна. Мы живем в культуре, в которой боятся страдания, и ни один родитель не хочет, чтобы его ребенок страдал. Многие родители не знают, что делать, если их дети несчастливы». Многие из нас росли с верой, что дискомфорт – это проблема и, если он неизбежно появляется, надо исправить такую ситуацию, чтобы дискомфорта не было, вместо того чтобы переждать (применяй Calpol)[53]53
  Нам давали обезболивающее Calpol.


[Закрыть]. «Нас натренировали использовать таблетки, чтобы давать ответы на вопросы, которые на самом деле просто отражают суть жизни, – говорит О’Коннор, – это проникает очень глубоко, и меня всегда восхищает, когда люди не хотят стать зависимыми от чего-то».

Если вы думаете: «О, это точно не про меня», подумайте снова. Зависимость – это спектр, и чрезмерности любого вида могут быть бесполезными копинг-стратегиями. На пробковой доске над моим рабочим столом висит страница, которую я вырвала из журнала «Стилист» в 2017 году. Это интервью с комиком, ведущим подкастов и человеком, у которого была зависимость, Расселом Брэндом, в котором он говорит: «Я принимал наркотики и пил, потому что не мог справиться с чувствами и размышлениями о том, кто же я на самом деле, поэтому мне было плохо. Это была стратегия выживания, и я думаю, это правда, что, когда люди делают что-то чересчур, они не могут справиться с тем, какие они есть, и не могут справиться с этим миром».

С ним можно поспорить, когда он также называет зависимость благом. «Потому что, если у вас нет сильной зависимости, вы продолжаете нести этот груз. Я знаю столь многих людей, которые выждали до последнего, чтобы сказать: «На самом деле я не такой человек! Агрх, пока». Но меня столько раз пинали под зад, что я просто должен был это сделать. И это благо – стать настоящим».

И вам приходится начать чувствовать.

В этом мире мы испытываем чувство стыда, сопряженное с ощущением грусти, потому что все говорят нам, что мы не должны ее испытывать (подробнее в главе 7). «Мы усваиваем идею, что с нами что-то не так, – говорит О’Коннор, – и огромные толпы людей буквально пропитаны этим стыдом». Конечно, есть много разных причин, которые могут привести к развитию зависимости. «Но многие люди начинают пить и употреблять наркотики, потому что они стыдятся самих себя или их стыдят другие за разные части их личности и вообще их существование в мире, – продолжает она. – А потом они начинают стыдиться своей зависимости, которая становится все сильнее, и сильнее, и сильнее». Мы застреваем в порочном круге стыда и низкой самооценки. Так же было и у Крейса.

«Я все время чувствовал себя незначительным и слабым, – говорит Крейс, – а затем попробовал героин, и это был первый раз, когда я почувствовал полноценность». Он описывает, что употребление героина чем-то похоже на хлопья Ready Brek – такое теплое обособленное состояние, которое он хотел скопировать, это и стало началом его зависимости. На протяжении следующих десяти лет он пытался повторить это ощущение от хлопьев Ready Brek.

Интересно, что Крейс в это время встретил свою жену, они поженились, но он умудрился пропустить большую часть церемонии, засидевшись в туалете с дилером. «Наши отношения разделены для меня на две части, – говорит он, – когда я употреблял наркотики и когда был чист». Он окончательно завязал в марте 1987 года, ужасно отпраздновав свой тридцатый день рождения вместе с дилером в грязной кровати. Заручившись поддержкой жены, он решил прекратить это. «Пришлось приложить много усилий, это было довольно непросто, – говорит он. – Мне действительно было очень трудно понять, кто я такой без наркотиков, и, думаю, общение со мной было сущим кошмаром. Я мог сказать что-то в духе: «Мое излечение важнее всего». И в чем-то это было правдой. Но когда в твоей жизни есть другие люди, вести себя так весьма эгоистично».

– Как реагировала твоя жена? – поинтересовалась я.

– Она была в бешенстве! Понятное дело.

Он вступил в Общество анонимных наркоманов и нашел там еще один источник поддержки и неожиданно новый взгляд на вещи.

– К тому моменту я уже месяц как завязал, но вел себя очень непоследовательно – мой мозг был где-то в другом месте, я отходил почти три недели, то есть, по сути, я только-только протрезвел. А потом нужен был человек, который отвечал бы за чай, кофе и печенье – и я поднял руку.

– Чтобы стать этим человеком?

– Ага! Думаю, они надеялись, что вызовется кто-то другой. Кто-то, кто был чист подольше. Думаю, они боялись, что деньги, выделенные на чай и кофе, просто пропадут. Они определенно думали, что в лучшем случае просто не будет печенья, и тогда через пару недель можно было бы выбрать нового ответственного за печенье. Это было большое доверие с их стороны. И в итоге я занимался этим год. Ощущал свою принадлежность к обществу и себя – выполняющим долг.

Мантра «Еще один день» сработала для Крейса частично потому, что заглядывать дальше в будущее казалось ему невозможным. «Я мог пошутить с друзьями, что лет в шестьдесят у меня случится рецидив, потому что тогда казалось невозможным прожить еще тридцать лет без героина». Сейчас ему шестьдесят три, и он все еще чист. «Привязанности проходят», – добавляет он.

Крейс знает людей, которые совершили суицид во время программы реабилитации. У него были друзья с раком и проблемами с сердцем, у многих людей на программе реабилитации из-за зависимости есть серьезные проблемы со здоровьем. Я интересуюсь, не приобрел ли он какую-нибудь более здоровую зависимость, как это делают многие.

«Спорт, – отвечает он без запинки. – Последние двадцать лет я постоянно занимался спортом. Я бегал на длинные дистанции, пока мои колени не сдались». Сейчас он часами занимается на тренажерах в зале: «Еще я обсессивно коллекционирую вещи, например современную студийную керамику. Британскую керамику последних ста лет. И книги. Я могу нырнуть в них с головой и начать отвечать односложно – в такие моменты я сдерживаюсь и приучаю себя говорить снова». У Крейса также есть семья: сын и дочь, с которыми он тоже хочет проводить время. Поэтому он учится контролировать себя.

«Дочка родилась, когда мне было тридцать пять, и, как большинство свежеиспеченных родителей, я был страшно наивным, – говорит он. – Я думал: «Боже! Что же теперь делать?» Не было никаких правил игры. Но мы знали, что наша задача – удовлетворить ее потребности». Так он и поступил. Воспитание Крейса и его зависимость повлияли на его родительский стиль: «Я пытался сделать ровно противоположное, восполнять и сохранять контакт, быть доступным для своих детей, разговаривать с ними». Крейс «все время» говорит своим детям, что любит их.

«Я все еще злюсь, когда вспоминаю свое раннее детство, – говорит он, – этот гнев не уходит полностью, – хотя он успел помириться с отцом до его смерти. – Все время было это чувство, что он меня не понимает и я его не понимаю, но я восхищался им до самого конца».

Нельзя сказать, что Крейс чувствует себя совершенно спокойно («Я не стал каким-то существом высшего порядка»), и он по-прежнему страдает от депрессии, регулярно ходит к психотерапевту: «Я не жду, что депрессия уйдет или мне станет лучше. Поход к психотерапевту для меня как диализ. Позволяет двигаться дальше, и так будет всегда».

Так будет всегда. Мы все проходим реабилитацию. У еще одного моего друга в двадцать с лишним лет появляется зависимость от игр, гэмблинг[54]54
  Или игромания. (Прим. науч. ред.)


[Закрыть]. В основном потому, что ему грустно и он не знает, что с этим делать. Исследователи из Университета Джорджа Мейсона и Северо-Восточного университета в США в 2019 году обнаружили, что люди, которые полностью проживают и признают свои эмоции, с меньшей вероятностью обратятся к нездоровым копинг-стратегиям или будут испытывать тревогу и депрессию. Если мы позволим себе чувствовать, то будем лучше со всем справляться. Но мой друг грустит в мире, который говорит ему, что быть грустным – не круто. Поэтому он подавляет это. Хоронит. Пытается отвлечься. Сначала он делает ставки, чтобы просто отвлечься, но вскоре это перерастает в зависимость. Заканчивается тем, что он закладывает свой дом. Когда ему все-таки оказывают помощь, то он все равно продолжает видеть во всех событиях напоминания о гэмблинге и чуть не срывается, когда общий друг ставит диск с фильмом «Одиннадцать друзей Оушена». (Чувак, что? Ох…)

«Гэмблинг гораздо более распространенное явление, чем вы можете подумать, – говорит Йен, который тоже был игроманом, а теперь представитель общества анонимных игроманов. – Это не так, как с алкоголем, наркотиками и едой, – когда все видят, что у человека зависимость. С гэмблингом все может быть незаметно, пока не закончатся деньги». Йен считает, что многие из нас знают или даже состоят в отношениях с человеком, у которого игромания (есть тест от Общества анонимных игроманов[55]55
  Не живете ли вы с компульсивным игроманом?
  Тест (а кто не любит тесты?). Если вы ответите «да» хотя бы на шесть из этих вопросов, возможно, вы живете с компульсивным игроманом (или сами будете им).
  1. Вас постоянно беспокоят сборщики долгов?
  2. Часто ли рассматриваемый человек находится вне дома в течение длительных необъяснимых периодов времени?
  3. Теряет ли он время на работе из-за азартных игр?
  4. Считаете ли вы, что ему нельзя доверять деньги?
  5. Верно ли, что он обещает, что перестанет играть, умоляет и умоляет дать еще один шанс, но при этом играет снова и снова?
  6. Играл ли он когда-нибудь дольше, чем планировал, пока не проиграет все деньги?
  7. Он немедленно возвращается к игре, чтобы попытаться вернуть убытки или выиграть больше?
  8. Играл ли он когда-нибудь, чтобы решить финансовые проблемы, или имел нереалистичные ожидания, что азартные игры принесут семье материальный комфорт и богатство?
  9. Занимает ли он деньги, чтобы играть в азартные игры или платить по долгам?
  10. Пострадала ли когда-либо его репутация из-за азартных игр, иногда даже в результате совершения незаконных действий, чтобы получить деньги на азартные игры?
  11. Вы дошли до того, что стали прятать деньги, необходимые для покрытия расходов на проживание, опасаясь, что вы и остальные члены семьи можете остаться без еды и одежды, если этого не сделаете?
  12. Обыскиваете ли вы его одежду, просматриваете ли бумажник/кошелек, когда представляется возможность, или иным образом проверяете его действия?
  13. Вы прячете его деньги?
  14. Замечали ли вы личностные изменения по мере того, как он все больше играл?
  15. Он постоянно лжет, чтобы скрыть или отрицать свою игровую деятельность?
  16. Использует ли он индукцию вины как метод перекладывания ответственности за свою игру на вас?
  17. Пытаетесь ли вы предугадывать его настроение или пытаетесь контролировать его жизнь?
  18. Испытывал ли он когда-нибудь угрызения совести или впадал в депрессию из-за азартных игр, иногда вплоть до нанесения себе повреждений?
  19. Доводили ли вас когда-нибудь азартные игры до угрозы разрушения семьи?
  20. Считаете ли вы, что совместная жизнь – это кошмар?


[Закрыть]). Культура споров и ставок распространена повсеместно, а отчет Комиссии по азартным играм показывает, что количество детей, имеющих проблемы с азартными играми, выросло в четыре раза в промежутке с 2016 по 2018 год. Четыреста пятьдесят тысяч детей в возрасте от одиннадцати до шестнадцати лет регулярно делают ставки – суммарно их больше, чем тех, кто принимает наркотики, курит или пьет алкоголь.

Первый опыт Йена был в пятнадцать лет, что привело к развитию зависимости и стоило ему двух браков, средств к существованию и в конечном итоге свободы, потому что он был приговорен к тюремному сроку. «Это как прогрессирующая болезнь, – говорит он, объясняя, что проблемы со здоровьем, разводы и финансовые проблемы – все это распространенные триггеры, – потому что зависимости часто возникают, когда мы не можем выразить наши чувства, а мужчины очень плохи в этом».

Я говорю ему, что женщины тоже не всегда хороши в этом.

«Твоя правда, – соглашается он. – Возможно, мы все могли бы почувствовать себя лучше, если бы показывали, что нас беспокоит».

О да!

«Многие из нас просто твердят себе: «Завтра все будет по-другому», – говорит Йен. – Но завтра не будет по-другому, если мы ничего не изменим сегодня». Он потерял пятерых друзей из-за зависимостей. («Я нес их гробы. Узнал, что один из друзей повесился на дереве»). Сегодня он страстно настаивает, что нужно меняться. «Мы должны помочь людям снова установить контакт со своими эмоциями, даже с плохими, печальными или нелицеприятными», – говорит он. У нас нет данных о том, какой процент зависимостей вызван расстройствами настроения или тревожными расстройствами, а какой процент – случайным стечением обстоятельств, которых можно было бы избежать в другой среде или при эффективной проработке своих эмоций. Исследование ученых из Университета Джорджа Мейсона и Северо-Восточного университета предполагает, что способность прочувствовать и проработать свои эмоции может снизить нашу вероятность обратиться к нездоровым копинг-стратегиям. Наука подтверждает, что печаль и зависимость неразрывно связаны.

Согласно последнему исследованию счастья, зависимое поведение последовательно связано с ощущением несчастья, угрюмости, тревожными расстройствами, низким уровнем благополучия, социальной изоляцией и стигматизацией. В главе, посвященной «Зависимостям и несчастьям», известный экономист Джеффри Сакс отмечает, что зависимости могут приводить к возникновению клинической депрессии «за счет нарушений настроения или острых стрессов, которые возникают как вторичный симптом при зависимостях». В то же время депрессия и другие расстройства настроения тоже могут приводить к зависимому поведению, потому что люди «занимаются самолечением» и пытаются преодолеть свою дисфорию, употребляя наркотики или за счет других зависимостей.

Социальные эпидемиологи, профессора Ричард Уилкинсон и Кейт Пикетт убеждены, что растущее во всем мире неравенство ведет нас к увеличению зависимых людей. В своей книге «Внутренний уровень» они пишут, что «попытки удерживать свой статус и самооценку в современном неравном обществе могут вызывать сильный стресс» и «этот стресс может привести к повышенному желанию почувствовать себя лучше с помощью алкоголя, наркотиков, переедания, шопоголизма или других костылей». Эти дисфункциональные копинг-стратегии дают передышку, чтобы на какое-то время освободиться от чувства тревоги.

Даже те из нас, кто никогда не страдал от зависимостей, скорее всего, в какой-то момент занимались самолечением или обращались к использованию нездоровых копинг-стратегий, чтобы избежать болезненных эмоций. Нам всем было больно, и мы изо всех сил старались понять, как с этим справиться. И если зависимость от героина – крайний полюс этой шкалы, то есть множество социально приемлемых зависимостей, которые могут оставаться неизменными на протяжении всей жизни, как гэмблинг или алкогольная зависимость. Культура, к счастью, развивается. И прийти домой испачканным в кебабе и с чувством тошноты уже не считается «хорошо проведенной ночью» (вот были времена…). Но у всех нас есть свои костыли – наши бесполезные копинг-стратегии.

«Я постоянно вижу, что не боль потери разрушает людей, но то, что они сами делают, чтобы избежать этой боли», – говорит психотерапевт Джулия Самюэль. Я узнаю, что довольно часто люди попадают в лапы зависимостей или ведут себя безрассудно, когда переживают потерю. Есть предположение, что нам уже так плохо, что мы вполне можем себе позволить облажаться еще сильнее.

И все же я удивляюсь, почему в свои двадцать лет так легко поддалась соблазну зависимого поведения. И почему расставание с глупым парнем запустило нисходящую спираль событий.

– Новая потеря всегда приводит с собой предыдущую потерю, – говорит мне Самюэль.

– Даже если это был просто парень? – спрашиваю я.

– Просто парень?

Она немного закатывает глаза. Я люблю, когда она так делает.

– «Просто парень», который возродил уже жившую в тебе идею, что тебя нельзя полюбить, если ты несовершенна? – спрашивает она. – Просто твой первый парень, которого ты любила, а он тебя бросил?

Ну если так на это посмотреть…

Зависимое поведение может вызвать множество разных триггеров, но мои были порождены грустью. Если бы я смогла лучше справиться со своей грустью, если бы тогда я понимала, что быть грустной – нормально, возможно, я бы не усвоила удручающе простой вариант возненавидеть себя. Я говорила с друзьями, пока писала эту главу, и снова и снова слышала истории про чрезмерность и отказ: эти копинг-стратегии отвлекают нас на короткое время, но они не работают. Потому что мы должны испытывать весь спектр чувств.

Следующий шаг – это привыкнуть к своим ощущениям настолько, чтобы начать категоризовать свой опыт и чувствовать разные эмоции. Этот навык называется «дифференциация эмоций» или «эмоциональная гранулярность», его связывают с позитивным психическим здоровьем. Хотя нам довольно мало известно о том, как наш мозг дифференцирует эмоции, психологи из Гарвардского университета и Университета Вашингтона обнаружили, что мы довольно плохо умеем это делать примерно до 25 лет. Не повезло.