Текст книги "Будь драконом, человек!"

Алекс, молча смотрел на меня странным немигающим взглядом, выражавшим одновременно и сочувствие, и уважение. Проскальзывало в нем что-то еще, едва уловимое и непонятно неприятное, слегка раздражающее меня.

К тому же, я обратил внимание на форму его зрачков, отчего-то не круглых, а слегка удлиненных – делающих их похожими на кошачьи. Никогда не видел таких глаз, хотя… внезапной вспышкой озарило – конечно, видел! Глаза дракона. Строгие и вместе с тем печальные. Вот, что терзало меня – лица всех, я с трудом подобрал слово и со страхом его озвучил, нелюдей несло отпечаток чуждости. От этого-то истинные люди держались особняком, отгородившись непроницаемой стеной враждебности. Н-да… еще одна проблема, которую предстоит решать, но которую я пока оставлю на потом. Потому, что впереди меня ждало несколько тяжелых решений, спровоцированных, в том числе и моим другом, спокойно и расслабленно сидящим напротив меня.

Я с трудом оторвал взгляд от его глаз и тяжело вздохнул. Долгий день Теслы заканчивался, и усталость постепенно сковывала мое тело. Прикрыв веки, я вспомнил все то, что произошло со мной с момента невероятного перехода Сержа.

Алекс провел меня, все еще находившегося в состоянии грогги*, обратно в палату и заботливо уложил на кровать – после вспышки начальственной энергии ко мне пришло оглушенное и покорное расслабление. Он подоткнул одеяло, уселся на табурет и начал рассказывать.

Его слова, произносимые нарочито спокойным тоном, повергли меня в дополнительное изумление – столько событий произошло с момента моей мнимой смерти и завязался столь сложный клубок противоречий, что распутать его могло только божье провиденье… Ну или я. Вот только мой отделенный от тела и погруженный в анабиоз мозг, в запечатанном медицинском модуле, погрузили в спасательный корабль, готовящийся к старту. Дело это не простое, и для проведения всех процедур требовалось определенное время. Если быть точным – порядка суток.

Вот в эти-то сутки и развернулись драматические события, изменившие наш план до неузнаваемости.

Случилось самое неприятное, что могло случиться – совет директоров не устроило стандартное медицинское заключение и, сразу же после объявления моей «смерти», был наложен запрет на кремацию тела – краеугольного камня всей нашей кампании. Видимо кто-то умный, и я догадывался кто, все же не сводил с меня глаз, и зря я надеялся на то, что остался никому не нужным дряхлым стариком. Переиграл сам себя я в этом раунде – люди помнили мою хватку и контролировали как могли. Почуяв неладное, на корабль прибыла выслана группа захвата. И как результат – моей команде пришлось задействовать план В. Разработанный на самый крайний, почти невероятный случай. Прорыв с боем.

Ускоренно стартовав с планеты, мы оставили несколько дружественных мне Коконов, пару близких людей на поле боя и спешно ретировались, нарушая все принятые правила, к входу нужной нам «червоточины». К счастью, корабль, принадлежащий к высшему руководству Корпорации, имел приоритетный статус, а преследователи не догадались выставить барьеры на всех направлениях. Поэтому, ломая пространство, мы без особых помех рухнули в обозначенный, светящимися в черноте космоса, сигнальными фонарями устье канала, ведущего в систему Глизе.

Дальше все было делом техники. Вынырнув через неизвестное количество времени – никто и никогда не мог вычислить, сколько все-таки происходило времени во время перехода, мы были остановлены системой планетарной охраны. Десяток роботизированных боевых станций, руководимых Главной артиллерийской Базой, охраняли выход «червоточины». Настроенных, хвала моей предусмотрительности, на биополе моего мозга.

Благополучно миновав охрану, мы отправились на планету. Оставив за собой бездну возникших проблем…

Я говорю – мы, хотя правильнее было бы сказать они – мои доблестные и верные соратники. Я же, полумертвой тушкой болтался где-то в недрах спасательного корабля.

Но зато теперь в систему безнаказанно не мог проникнуть ни один корабль, а значит, мы остались предоставлены сами себе, по крайней мере, на первое время. Что было, конечно, совсем неплохо, но… понимая логику моих бывших соратников, я точно знал, что они не отступятся. Ведь зная топологию «червоточины», легко вычислялись координаты точки выхода. А значит, о тайне нашего нахождения можно было смело забыть.

И судя по полученным показаниям, которые я прочитал, завернувшись в одеяло и тихонько фыркая от злости, они все-таки предприняли попытку прорваться, потеряв при этом часть своих кораблей. Теперь они знали, что я здесь, что задумал нечто нарушающее статус-кво и не собираюсь ставить их об этом в известность. А они знали цену моей хитроумности, мои бывшие коллеги. Но и я знал, на что они могли пойти ради своего благополучия.

Не сумев пройти в лоб, Корпорация, скорее всего, организует подход военных кораблей более изощренным путем – абсолютно недоступных точек космоса почти не существовало. Всегда можно было воспользоваться другими тоннелями, ведущими в соседние области, и уже оттуда, тихим гиператомным ходом, добираться до Теслы. А уже потом брать меня за горло…

Первая кровь пролилась, следовательно, все стороны понимали – война идет за что-то ценное.

Я шепотом произнес вслух – «война». Поперекатывал на языке это простое слово – пять букв, которые несут за собой смерть. Слово, которое легко произнести, но невероятно трудно затем остановить безумие, следующее за ним.

Алекс удивленно глянул на меня своими чудными глазами, и я успокаивающе кивнул. Кажется, он понял ход моих мыслей. Да, друг – мы теперь находились в осадном положении.

Я прикинул – у нас есть пять-шесть, а при удачных обстоятельствах все восемь месяцев, пока флот Корпорации прибудет к Глизе. И можно было не сомневаться, что он не будет торговым, а значит нашей охране, достаточной для защиты довольно-таки узкого выхода «червоточины», не выстоять против боевой армады, атакующей с двух сторон, по всему объему прилегающего космоса.

Вот и весь оставшийся срок нашей жизни – именно в этот период, мы должны были либо благополучно реализовать наш план и суметь проинформировать все человечество о полученных результатах, либо бесславно погибнуть, пополнив когорту проигравших и забытых бунтарей…

Ко всему этому, лично меня ждало еще одно, и весьма серьезное решение – судя по полученному докладу, Кокон моего сына прибыл на Теслу вместе с нами. Получив серьезные повреждения при перестрелке, погруженный в анабиоз, он до сих пор находился в корабле, ожидая моего вердикта…

Учитывая все это, задача выживания станции становилась все более и более настоятельной. Да и не привык я сдаваться просто так…

*– Грогги – ухудшение состояния боксера, после получения им удара в подбородок.

ГЛАВА 4

Серж, странно бликуя желтоватым светом, свернувшись и поджав ноги к подбородку, лежал в медицинском блоке. В изогнутой плоскости защитного экрана отражались медицинские приборы, лампа на потолке и мое деформированное лицо. Тонко пищал анализатор, создавая атмосферу безнадежности и тоски, так знакомую мне по годам, проведенным в стерильных медицинских палатах. Я смотрел на покрытое потом и сведенное в судороге лицо Сержа, и горестно размышлял о превратностях судьбы, собравшей нас всех в этом странном месте, со странной целью и с неясными результатами.

– Ему уже легче, – резкий и сухой голос вырвал меня из потока невеселых мыслей.

Я оглянулся и наткнулся на жесткий и изучающий взгляд черных глаз, смотрящих с откровенно еврейского лица, со всеми его «выдающимися» подробностями. Агнесса Рубинштейн, космобиолог в человеческом теле, без улыбки смотрела на меня, непрерывно протирая носовым платочком очки в холеных руках.

– Первое время процесс адаптации проходит тяжело, но затем его интенсивность уменьшается, и… – она перевела взгляд на стекло, – я думаю, очень скоро это будет происходить безболезненно. Как… как поменять Кокон.

Что-то неуловимое и неприятное проскользнуло в ее тоне, и я внимательней присмотрелся к ней. Черт! Под ее правой бровью, прямо сквозь кожу, просвечивали четыре маленьких точки. Видимые только опытному глазу, они означали одно – передо мной стоял один из высоких чинов Нео-Луддитской партии!

Я еще раз удивился иронии дочерей Ночи, плетущих наши судьбы на веретене Ананки**. В одной горячей точке собрать столь непохожих людей – это надо было очень постараться. Я мог ожидать увидеть здесь кого угодно – хоть ветхозаветного певца Элвиса Пресли, живого, здорового и веселого, но только не представителя древнейшего движения, возникшего кажется еще в начале девятнадцатого века.

Сквозь столетия они пронесли свою ненависть к машинам, проецируя на них свой страх перед прогрессом. Сменялись формации, появлялись и исчезали государства и страны, человечество в своем неудержимом движении рвалось в техническое будущее, а последователи мифического Неда Лудда, первым уничтожившим два чулочных станка в не менее мифической Англии, продолжали существовать и множить число своих сторонников.

Я-то всегда считал, что дело тут в первобытном страхе людей перед загадочной мощью механизмов, способных выполнять быстрее и качественнее почти любую работу человека. Удел примитивных личностей, неспособных смотреть вглубь происходящих процессов и умеющих, разве только что на прямое и насильственное уничтожение чьей-то собственности.

Хотя, надо признать, бывали времена, когда они набирали серьезную силу и становились настоящими противниками. Особенно когда управление этим, в общем-то, стихийным движением, перехватывал умный и авторитетный человек. Например, Риджерс Крупп. Но, насколько я помнил – и он и его партия была разгромлены лет сто назад.

А Агнесса Рубинштейн, при всей своей суровости, не выглядела на столько. От силы сорок, сорок пять, честно прожитых в настоящем человеческом теле, лет.

Она, опустив подбородок, угрюмо смотрела мне в глаза. В этом упрямом взгляде угольно-черных глаз бурлило и непростое прошлое ее народа, перемешанное с непонятным мне вызовом, и любопытство человека, впервые встретившего представителя столь ненавидимой ею власти. Ведь она прекрасно знала кто я, и какую роль сыграл в продвижении человечества по тернистой тропе прогресса.

Жизнь научила меня никогда не отбрасывать любые возможности и, если хоть на секунду принять допущение о выживании луддитов после последнего разгрома, произведенного не без моей помощи, то присутствие здесь столь высокого представителя партии говорило только об одном. Мой проект не только не выдержал испытания тайной, но и привлек к себе внимание, таких непохожих друг на друга, людей и сил.

Во мне начало подниматься глухое раздражение. Столько лет этой возни, столько крови и смертей – мне это надоело до чертиков. Умные, но при этом потерявшиеся люди кладут свои жизни на алтарь непонятных самим себе идей, захватывая при этом умы незрелых последователей, заставляют и их платить непомерную дань своей гордыне. Это продолжается много и много веков. Боже! Как я устал от всего этого!

В глазах на секунду помутнело – я успел только увидеть, как в испуге отшатнулась Агнесса. Равновесие быстро восстановилось, но странные изменения в зрении остались – мир вокруг как будто поменял свою окраску. Все выцвело и потеряло четкость очертаний.

Пока я занимался анализом своего самочувствия, Агнесса, не отводя от меня глаз, медленно пятилась в проходе, образованном двумя рядами исследовательских столов. Я, не понимая ее поведения, сделал маленький шаг вперед.

Ее глаза в ужасе округлились, она резким движением вырвала, откуда-то из недр своего врачебного халата, небольшой цилиндр, подняла его над головой и громко закричала, кривя в ненависти красивый рот.

– Жизнь без машин!

Я за долю секунды успел определить, что у нее в руке, удивиться, как она пронесла сюда межатомный дезинтегратор, способный своим взрывом уничтожить три таких станции как наша, и увидеть, как мимо меня мелькнуло тело Алекса. Он прыгнул на добрых десять метров из дальнего угла лаборатории, проигнорировав даже облегченную гравитацию Теслы. Увы, я прекрасно понимал – человеческое тело неспособно на столь эффектный цирковой номер…

Мельком поразился – кто мы теперь такие, черт побери?

Алекс сбил женщину с ног, и они завозились на полу, уронив на себя пару столов. Я же стоял столбом, не в силах сделать шага – что-то необычное происходило с моим телом. Зрение продолжало свои изменения, даря мне, то болезненно четкое до мельчайших деталей изображение, то размазывая видимый мир на какие-то пиксельные фрагменты, населенные движущимися и, по-видимому, живыми сущностями. Я на секунду потерял связь со своими конечностями, а когда она вернулась – испытал ими новые ощущения. Например – моя правая нога, явственно чувствовала сладковатый аромат свежей крови, струящийся по полу.

Агнесса дико закричала, и над ней медленно встал Алекс, победно размахивая обрубком женской руки. Он зажал своей ладонью ее синеющую кисть, не давая сработать взрывателю. Откуда-то сбоку выскочили еще несколько людей и замерли, ошарашенно оглядывая поле битвы. Они сделали несколько неуверенных шагов, и тут я взорвался.

Окружающий мир скукожился до размеров маслины, звук исчез и вернулся таким многоголосием, что загудела голова. Я смотрел вокруг на несколько уровней видимого и невидимого спектра и понимал предельную враждебность этого тесного места, где находился. Какие-то мелкие биологические существа повернули ко мне свои головы и издавали раздражающие звуки из глубоких щелей на плоских уродливых мордах.

Я втянул воздух, по молекулам анализируя их внутренний состав – странный и незнакомый голод начал терзать меня, а охотиться на обычную свою дичь, не хватало времени. Условно съедобные, существа бестолково бегали по тесному пространству. Внутренние органы моего нового тела начали свою обычную трансформацию, готовясь принять и переварить незнакомый биоматериал – я почувствовал, что мне не хватает массы. Массы для построения добротного и сильного организма. Словно в ответ на беззвучный зов, по телу волнами пробежала дрожь, рождая под кожей полости, внутри которых возникло частое и дробное биение. Воздух вокруг расплавился, обернулся вокруг моего тела горячим саваном и принес дополнительную материю, сразу же позволившую нарастить тело до нужного размера.

Я был полностью готов к переходу, но очень сильно раздражали модулированные крики существ. Выделялся один, самый громкий и неприятный звук, который отдавался болезненным эхом в глубине моего естества.

– Гри – ша – ша – ша! Остано – вись – ись – ись! – шелестел прибой навязчивого зова.

И вдруг все остановилось. Остановился процесс перехода моего условно человеческого тела в совсем уж нечеловеческий и чуждый организм. Остановился поток непонятных мне мыслей и расчетов. Остановилось само время, позволив на мгновенье вернуться в этот мир бедному и слабому человеческому существу Григорию Василевскому…

Ворочаясь в чужеродном и незаконченном теле, я в ужасе закричал. Бывший человек, бывший отец и бывший властитель вселенной, я боролся за этот мир с отчаянием обреченного. И, как бы ни притягивало гибельное ощущение всемогущества дракона, я знал одно – если не сохранить в себе ту малость, которая зовется душой человека, это всемогущество сожрет меня без остатка, оставив только пепел от моей бурной и тяжелой жизни.

Сила воли, держащая меня на плаву более двухсот лет, вновь помогла выбраться из этого кафкианского кошмара. Я не буду превращаться и стану только тем, кем захочу стать сам! Это говорю я – человек! Я возвращаюсь друг Алекс Рубанов!

И тотчас все закончилось. Я бессильно рухнул на выщербленный пол, в густом облаке пыли, мгновенно покрывшим и всю прилегающую поверхность, и сбившихся в тесную кучку людей у дальней стены лаборатории. Бледная Агнесса сидела прижавшись спиной к колонне, и прижимала к груди культю, разбрызгивая капли крови по сторонам. Сухие и бескровные губы мелко дрожали, повторяя раз за разом:

– Он нас сожрет! Он нас сожрет! Он нас сожрет…

Алекс стоял на коленях, по пояс погруженный в серый прах, и все так же держал в руках обрубок с дезинтегратором. Он непрерывно смотрел на меня безумными глазами, а я смотрел в дымящийся проем в металлопластовой стене, в котором стоял обнаженный, как и я сейчас, Серж.

Он выглядел почти как человек, но ничего человеческого в нем уже не осталось – золотистая кожа, удлиненное книзу лицо и огромные желтоватые глаза, перерезанные вертикальными зрачками, чуть иные пропорции мускулистого тела и шесть пальцев на руках. Несмотря на эту явную необычность, он выглядел гармоничным и цельным.

Кто ты теперь, Сергей Гермаш? Бывший человек, бывший Кокон… Испытавший до сих пор никому неведомое – чуждое тело и чуждый, до неприятия, дух…

И кем теперь стал я?

**– Мойры, в греческой мифологии – сестры, дочери богини Никты, прядущие нить человеческой судьбы

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

ГЛАВА 1

Ураган Теслы поражал своей мощью. Воздушный поток, постоянным давлением пригибал могучие деревья и засыпал их подножия горой сломанных веток, сучьев и листвы. Лес гудел, но отчаянно сопротивлялся колоссальному напору, а вот порывы бешеного ветра, разгоняясь в прорехе опушки, трепали Станцию, закрепленную десятком толстенных металлических тросов, словно старую жестяную банку. Система внутренней стабилизации отчаянно выла, пытаясь нейтрализовать особенно жестокие рывки, но все равно внутри все ходило ходуном.

Десять дней прошло из отпущенного нам срока, и мы не могли ничего с этим поделать. Столь оглушительный разгул стихии я испытывал впервые в жизни и, если честно, он меня изрядно пугал. Да и всех остальных моих случайных сотоварищей, ураган вводил в странное, сомнамбулическое состояние.

Зверье снаружи, заранее почувствовав ненастье, скрылось в чаще леса. Мы же, запертые в гулкой и наполненной стоном металла погремушке, маялись без дела, растворившись в своих каютах и укромных уголках станции.

Удар стихии был внезапен. Вот только что, ярко светило косматое солнце Глизе, а через небольшой промежуток времени небо потемнело и на прогалину, очищенную от деревьев опытами Сержа и стараниями охранных роботов, рухнула вся тяжесть непогоды Теслы. Разрыв в сплошном массиве леса создал ветряную воронку, с корнем вырывающую стометровые деревья и в прах размалывающую их друг о друга.

Мудрые инструкции, написанные многолетним опытом исследовательских работ, требовали закрепления корпуса Станции на двенадцать якорных анкеров – что вначале показалось излишним… и о чем, впоследствии, мы не уставали благодарить неизвестных конструкторов этого чуда инженерной мысли, спасшей нам жизнь в аду урагана на планете Тесла.

Связь со спутниками и с базовым кораблем, зависшем на орбите, прекратилась сразу же – пыль и обломки скальной породы содержали слишком много железа, отражающего радиосигналы. Выход за пределы Станции, гарантирующий верную и мучительную смерть, был невозможен, как, впрочем, и любой другой способ изменить свое местоположение. Мы оказались замурованы в небольшом объеме консервированной лакуны*.

Пятнадцать живых душ – недодраконов, людей и Коконов… Весьма адская смесь для запертого пространства.

После моего, незаконченного, перехода, на станции установилось напряженное и взрывоопасное равновесие. Агнессу поместили в медицинский блок и погрузили в искусственную кому – бедняжка, кажется, немного тронулась умом, а разрушенную лабораторию заперли, даже не пытаясь восстановить.

Мы втроем – я, Алекс и Серж, оказались в полнейшей изоляции. Люди обходили нас стороной, опуская при встрече глаза. Кают-компания пустела, стоило кому-нибудь из нас войти в нее.

Впрочем, мы не сильно переживали по этому поводу – нам было чем заняться. Новый опыт требовал нового осмысления.

Пока только Сержу удавалось полностью переходить в стадию дракона, сохраняя при этом малую часть своего рассудка. Хотя иногда, слушая его бессвязную речь, я сильно сомневался в этом. Не показывая, естественно, своего сомнения – ведь мне предстояло пережить это приключение и еще неизвестно как я сам сумею выкрутиться из этой ситуации.

А то, что переход неизбежен мне подсказывал мой организм – еще перед началом бури я начал испытывать знакомое томление. Тело лихорадило и мне стоило большого труда удержаться от полного отпускания вожжей. Невероятно сложно, но я держался – можно было только догадываться, что останется от Станции, если в его стенах материализуется двадцатипятиметровый, пожирающий материю золотой дракон. Особенно когда за тонкими стенками бушует дикий ураган, со средней скоростью пятьсот километров в час…

Похоже, Алекса мучил тот же вопрос. Он иногда бросал на меня косые взгляды, исподволь изучая мою реакцию. Одного только не знал, мой друг – изменения полностью не оставили меня, и я прекрасно замечал его интерес. Потому, что теперь я видел гораздо больше обычного человека.

Например, сейчас, слегка прищурив глаз, я мог наблюдать пульсацию его двойного сердца, бьющегося по обеим сторонам груди. И зачатки полостей, способных почти мгновенно, при наличии достаточного количества материи, развернуться в полноценные баллоны, заполненные гелием.

Многое видели мои новые глаза. Тем более, что строение его тела, до мелочей повторяло мое собственное. Которым я постепенно и учился управлять. В том числе слушая сбивчивый рассказ Сержа.

– Поле… оно такое… – он несколько раз сжал шестипалые кисти, – оно плотное… как густой туман. Нужно только напрячь вот здесь, на затылке и тогда начинаешь прочитывать траекторию…

Он жалко зажмурил медово-желтые глаза, пытаясь передать инопланетное знание пустым, и не имеющим близких понятий, человеческим языком.

Мы, развалившись полукругом, сидели на мелко вибрировавшем полу перед большим панорамным окном наблюдательного блока, сейчас прикрытым защитным жалюзи, и вели ленивую беседу, изредка поглядывая на вакханалию, творящуюся за окном.

Три существа, три стадии превращения – личинка, нимфа и имаго**… Алекс, еще не испытавший волшебства перехода, я – наполовину прошедший инициацию и Серж, почти полноценный дракон.

Оглядев своих случайных товарищей, я мимолетно отметил невероятность своего сегодняшнего положения. Всего лишь несколько месяцев назад я, умирающий старик, и не думал о том, что буду превращаться в инопланетное существо, и более того – получать от этого процесса удовольствие! У меня сладко сжималось сердце, когда я вспоминал свои ощущения во время перехода. И хотя оно не закончилось, так как нужно, но даже той толики всемогущества и полной свободы, которую я ощутил, оказалось достаточно, чтобы отравить все мое последующее существование. Общаясь, двигаясь и совершая десяток обычных человеческих действий, я не мог отринуть от себя эту память.

Хотелось, до крика, до зубовного скрежета, сбросить эту, в общем-то, неплохую оболочку, и управлять той силой, которая бушевала в безукоризненном теле дракона.

Сейчас, впрочем, как и всегда – совершенно по-человечески, я был готов отдать добытое в тяжелой борьбе здоровое тело, за обладание еще более безупречным инструментом моего ненасытного любопытства.

Не она ли – неистребимая пытливость разума, сделала нас такими, какие мы есть? Прямоходящие приматы, недавно слезшие с дерева и достигшие звезд за невероятно короткое время, создавшие цивилизацию, повелевающую звездами и планетами, готовы ли мы принять еще более могучие возможности?

Я смотрел на нечеловеческие лица своих нечаянных соратников и видел в них все те же, присущие только людскому роду чувства и эмоции… Страх, боль, любопытство. Что двигало ими – ничтожными частицами невероятно сложного и страшного мира? Осознавали ли они, что стояли на пороге еще одного шага человечества, ведущего в вечность?

– И, если… вот так… повернуть крыло… – Серж упорно продолжал свои корявые попытки объяснить, тупо глядящему на него Алексу, основы управления полетом.

Я усмехнулся и потянулся всем телом. Господи, спаси и сохрани нас – своих непутевых, но упертых и трудолюбивых сыновей!

Внезапно, обострённое сознание восприняло тонкое и едва ощутимое, изменение в окружающем пространстве. Я захлопнул свой зевающий рот и напрягся – в ставшем уже привычном вое ветра послышались новые нотки. Алекс с Сержем так же насторожились и завозились на полу, одновременно уставившись в мутную пелену за окном. Там мелькали серые тени, изредка ударялись о бронестекло куски скал и размолотые в щепы остатки деревьев. Сквозь эту мельтешившую завесу слабо просвечивало красное пятно Глизе, в своей мощи сумевшее пробить и это препятствие.

В общем, ничего особенного – эту картину мы наблюдали много раз за это время. Но что-то странное, находившееся за порогом наших чувств, притягивало и заставляло лихорадочно всматриваться в сумасшедшую круговерть за окном.

Постепенно глаза стали различать едва видимые желтоватые пятна, дрожавшие в глубине далекого леса. Они еле заметно двигались, окружая Станцию неровным полукольцом.

Свист и завывание ветра поднялись до нестерпимой высоты, от которой зазвенело в голове и по всему телу разлилось слабая дрожь. И в тот момент, когда казалось, что этот звук разрушит и Станцию, и ту жалкую протоплазму внутри, которая самонадеянно называла себя человеком, всё неожиданно закончилось.

Ураган мгновенно остановился. На землю и на Станцию, с грохотом начинающегося апокалипсиса, посыпался дождь из обломков, мусора и пыли. Это продолжалось несколько томительных секунд, а затем на наши глаза обрушился беспощадный свет солнца Теслы, огненной воронкой сияющей в безоблачном небе.

Прикрывая руками слезящиеся глаза, мы отползли вглубь станции и только тогда разглядели то, что привлекло наше внимание раньше…

Перед фасадом нашего временного жилища, среди уцелевших колонн исполинского леса стояли на своих шести лапах золотые гиганты. Драконы. Около дюжины великолепных и величественных особей со сложенными по бокам крыльями. Они стояли словно статуи, вырезанные из цельных кусков самородного золота, и блеск их чешуи соперничал с неистовым светом Глизе, отражая и усиливая его убийственные лучи.

Наступила томительная тишина, нарушаемая едва слышимым шорохом станционных механизмов. Природа Теслы замерла, испуганно вглядываясь в «або офо» – Глаз бури, пространство спокойствия в центре циклопического тайфуна.

Неожиданно драконы разом расправили свои крылья, и стены Станции задрожали от вырвавшегося из десятков глоток могучего рева – подняв головы к небу, прекрасные звери пели гимн своему сердитому солнцу.

Серж застонал, и я с тревогой заметил дрожание нагретого воздуха вокруг его тела. Переглянувшись с Алексом, мы одновременно встали. Серж стоял на корточках, неотрывно глядя на взлетающих драконов. Его губы непрерывно шептали непонятные слова. Плохо. Нам нужно успеть, иначе – конец.

Я вскочил и одним прыжком преодолел несколько метров до противоположной стены. С силой вдавив кнопку тревоги, схватил висящий в шкафу металлизированную плащ-накидку и кинул ее Алексу. Тот, надо отдать ему должное, мгновенно понял мой замысел, поймал плащ и укутал стонущего Сержа – нельзя было допустить его превращения в стенах станции.

Сирена надрывно верещала, собирая в блоке взъерошенных сотрудников. Едва первые люди появились в помещении, я, подхватив мелко дрожащего Сержа, помог Алексу вести его к шлюзу. Кто-то догадался открыть перед нами гермодвери, и мы странным шестиногим зверем ввалились в переходный отсек.

Дверь за нашими спинами с шипением закрылась, и только сейчас до меня дошло – в этой суете мы забыли надеть защитные маски! Кислорода в атмосфере Теслы было в шесть раз больше земного, и подобная прогулка вполне могла привести к скорому летальному исходу. Я в панике оглянулся назад и успел увидеть в небольшом окне злорадные лица моих соплеменников…

Обратного пути не было – они сознательно отрезали от нас спасительный вход.

Господи, как же нас ненавидели и боялись…

Ненависть и страх. Два крыла одного чувства – одно рождает другое и, блуждая в собственных путаных отражениях, создает монстра, полностью овладевающего человеком. Он ненавидит то, чего боится и одновременно пугается результатов своих разрушительных желаний…

Одно, несомненно – чем сильнее ненависть, тем сильнее страх. И наоборот…

Мои сопланетники предпочли обречь нас на смерть, нежели сосуществовать с нами в одном замкнутом пространстве. И я не мог их за это осуждать – монстры, какими мы стали, угрожали самому существованию станции и людей ее населяющих. Бог им судья…

Я выбросил лишние мысли из головы и приготовился встретить свою смерть с гордо поднятой головой. В моей длинной жизни было столь много возможностей умереть и столь мало желания это сделать, что еще один способ оставить этот дивный мир не казался мне поводом изменять своим убеждениям. Я искренне считал – мы не можем выбирать способ появления в этой жизни, но мы можем сознательно принять свою смерть. Это является величайшим выражением свободы человека – свобода выбора окончания своего жизненного пути.

Алекс мгновенно почувствовал, а эмпатия наша достигла совершенно немыслимого уровня, мое настроение и тоже выпрямил спину. Даже стонущий Серж прекратил свой вой и плотнее закутался в металлизированную ткань.

Мы, плечом к плечу стояли перед открывающимся гермодверями и хмуро ждали конца этого чудесного приключения.

*– Пропуск, пробел в чём-нибудь. (Толковый словарь Ожегова)

**– половозрелая особь насекомого

ГЛАВА 2

Створки резко распахнулись и горячий поток, с ревом и свистом, поднимая в воздух скопившийся по углам мусор, ворвался в тамбур. Расплавленный свинец влился в мои, мгновенно съежившиеся, легкие. Долго сдерживать дыхание не получилось – давление с оглушающей силой сдавило тело, выдавливая остатки воздуха из груди.

Мы с Алексом рухнули на пол, корчась и извиваясь, в мучительном желании вытолкнуть из себя этот сжигающий внутренности яд. Обламывая ногти, я рвал на груди комбинезон, но остатками зрения все же заметил, как Серж, отбросив в сторону накидку, стремительно рванулся к выходу.

Мгновенно поверив в его, как мне помнилось вполне обоснованный, опыт, я подхватил обмякшее тело Алекса и из последних сил поволок его к убийственной и ослепительной солнечной завесе.

Как только плотный, словно густой сироп, поток лучей Глизе коснулся моей кожи, в моем организме начали происходить знакомые изменения.

Только в этот раз я был к ним готов и более того, понимая, что это мой единственный шанс выжить, даже призывал эти изменения.

Сейчас этот процесс происходил еще быстрей – видимо сказывался предыдущий опыт. Отшвырнув горячее тело Алекса, – не дай бог пойдет на набор моего тела, я рванул к большой куче мусора и остатков деревьев, лежащих в стороне. Вовремя. Превращение началось, как только я драным кулем рухнул в эту гостеприимную груду.