Текст книги "В защиту капитализма. Развенчание популярных мифов"

5. «В капитализме доминируют богатые, они определяют политическую повестку»

«Истинные правители мира» – это сверхбогатые, пишет швейцарский социолог Жан Циглер в книге «Что особенно плохо в капитализме?». «Крошечная группа мужчин и женщин разных национальностей, религий, происхождения, но все они похожи друг на друга в своей энергии, алчности, презрении к слабым, безразличии к общему благу, слепоте к судьбе планеты и судьбе людей, которые на ней живут»[253]253
  Ziegler, 45.


[Закрыть]. Они, по словам Циглера, «холодные монстры»[254]254
  Ibid., 56.


[Закрыть], эти «олигархи глобализированного финансового капитала», которые стали «настоящим мировым правительством»[255]255
  Ibid., 119.


[Закрыть]. Но мало кто осознает эту шокирующую правду, потому что «горстка миллиардеров контролирует большинство средств массовой информации… Они следят за тем, чтобы никакая слишком шокирующая информация о жертвах их каннибалистического миропорядка не попала в коллективное сознание»[256]256
  Ibid., 97–98.


[Закрыть].

Каждый день в СМИ появляются статьи и репортажи о влиятельных лоббистских группах, которые влияют на политику или даже диктуют правительствам, какие законы им следует принимать. Борьба между независимыми личностями (хорошими парнями), раскрывающими зловещие заговоры, инициированные могущественными корпорациями (плохими парнями), которые часто являются капиталистическими кукловодами коррумпированных политиков, является обычным голливудским тропом. В американских избирательных кампаниях широко распространено мнение, что если вы хотите стать президентом, то вам это удастся, только если вы сможете собрать сотни миллионов долларов пожертвований – от Уолл-стрит, от мощных фармацевтических и оборонных компаний, от оружейного лобби, от очень крупных профсоюзов и других групп особых интересов. С точки зрения правых теоретиков заговора, политика контролируется (левыми) миллиардерами, такими как Джордж Сорос, а с точки зрения левых теоретиков заговора, за ниточки дергают либертарианские миллиардеры, такие как братья Кохи. Даже средства массовой информации находятся в карманах горстки миллиардеров. Возьмем, к примеру, газету «Вашингтон пост», которая с 2013 г. принадлежит одному из богатейших людей в мире, основателю «Амазон» Джеффу Безосу. Перед лицом этого непосильного бремени доказательств, кажется, больше не может быть никаких сомнений: деньги правят!

И это еще не всё: критики «социального неравенства» утверждают, что проблема усугубляется, что с ростом неравенства усиливается влияние богатых на политику. Десять лет назад экономист Пол Кругман писал в «Нью-Йорк таймс», что мы живем в «обществе, в котором деньги все больше концентрируются в руках нескольких человек и в котором эта концентрация доходов и богатства угрожает превратить нас в демократию только по названию»[257]257
  Krugmann, “Oligarchy”, The New York Times, November 3, 2011.


[Закрыть]. А его коллега, тоже лауреат Нобелевской премии по экономике Джозеф Стиглиц, в своем сборнике эссе 2015 г. «Великое разделение» заявил, что политика «все больше представляет интересы 1 %»[258]258
  Stiglitz, xix <Стиглиц, 19>.


[Закрыть]. Ноам Хомский, возможно самый популярный критик капитализма в США, пишет, что «реальная концентрация власти находится у доли 1 %» населения: «Они получают именно то, что хотят, потому что они, по сути, управляют этим местом»[259]259
  Chomsky, 140.


[Закрыть].

Я хотел бы противопоставить этому преобладающему мнению три тезиса, которые я проиллюстрирую несколькими примерами:

1) богатые действительно оказывают политическое влияние, но они далеко не так могущественны, как это принято считать в СМИ, голливудских фильмах и у некоторых ученых с антикапиталистическим уклоном;

2) богатые помогают формировать политическую повестку, например посредством лоббирования, – это не только законно в плюралистической демократии, но и важно. И нередко законы, отвечающие интересам богатых, приносят пользу и слабейшим членам общества (например, снижение налогов и дерегулирование);

3) тот, кто считает, что богатые лоббисты, преследуя свои особые интересы, оказывают слишком большое влияние на политику, несомненно, должен выступать за меньшее, а не за большее правительство, т. е. за больший капитализм. Ведь чем больше государство вмешивается в экономику (через субсидии и чрезмерное регулирование), тем большее влияние могут оказывать лоббисты.

Если бы богатые были настолько всесильны и все больше укрепляли свою власть, можно было бы ожидать, что они будут очень довольны последними политическими событиями. Однако по крайней мере в Германии это отнюдь не так (ниже я остановлюсь на США). В 2013–2014 гг. исследователи провели в общей сложности 160 глубинных интервью (60–90 минут) с ведущими представителями немецкого бизнес-сообщества[260]260
  Walter, Marg, 19.


[Закрыть]. Исследователи выявили однозначно негативное отношение бизнес-элиты к политике: «Тенденция неблагоприятна. Сегодня [Германия] все еще находится в здоровом положении – не в последнюю очередь благодаря компаниям как двигателям общества, – но если в ближайшее время не будут приняты контрмеры, этот статус может быть утрачен в результате виляния и заблуждений части политиков… Наглость, некомпетентность, эгоизм – такие обвинения и пренебрежительные замечания в адрес ведущих политиков часто можно услышать из рядов бизнес-элиты Германии»[261]261
  Ibid., 129.


[Закрыть]. Некоторые предприниматели и менеджеры даже назвали политических лидеров страны «сборищем болтунов, невежд и эгоистов, которые разрушают страну»[262]262
  Ibid., 130.


[Закрыть]. Левые исследователи были настолько шокированы встреченным отношением, что предположили, что некоторым представителям бизнес-элиты не помешало бы «тщательное политическое образование»[263]263
  Ibid., 130.


[Закрыть].

В начале апреля 2021 г. один из самых влиятельных бизнес-лидеров Германии дал интервью, вызвавшее широкий резонанс. Вольфганг Райцле, председатель совета директоров Linde, одной из самых дорогих компаний Германии, сказал: «После почти 16-летнего правления Меркель Германия во многих отношениях страдает немощью. Проблемы практически везде, куда ни глянешь: наша бюрократия застряла в эпохе факсов, есть отставание в цифровизации, черная дыра в высокоскоростном интернете, огромные недостатки в инфраструктуре и больные школы. И это лишь несколько примеров неудач, которые являются позорными для ведущей индустриальной страны»[264]264
  Boldt, “Top-Manager Reitzle”: https://www.welt.de/wirtschaft/article229695277/Corona-Politik-Wolfgang-Reitzle-uebt-scharfe-Kritik-an-Bundesregierung.html


[Закрыть].

Своими комментариями Райцле затронул вопросы, важные не только для экономики, но и для общества в целом, которые долгое время игнорировались политической элитой Германии. В странах Западного мира за последние несколько десятилетий значительно выросли расходы на социальные нужды, в то время как на инфраструктуру и образование тратится слишком мало. Если бы политическую повестку определял «большой бизнес», то политические приоритеты, безусловно, были бы совсем иными. Недовольство политикой и политиками, выражаемое бизнес-элитой, вполне объяснимо.

В течение 15 лет я находился внутри этого мира, поскольку был владельцем ведущей консалтинговой компании по связям с общественностью в сфере недвижимости Германии. Среди наших клиентов были две ведущие ассоциации («лоббисты») немецкой индустрии недвижимости – «Иммобилиенфербанд Дойчланд» (Immobilienverband Deutschland, которую мы консультировали в течение 14 лет) и Немецкая федерация недвижимости – ЦИА (ZIA, которую мы консультировали в течение 8 лет). В течение этих 15 лет у меня никогда не возникало даже малейшего впечатления, что влиятельные компании определяли политическую повестку дня правительства.

Совсем наоборот. Компании и ассоциации недвижимости находились в постоянной оборонительной борьбе с политиками, которые усложняли им жизнь. Работа «лоббистов» отрасли заключалась не в продвижении бизнес-ориентированной повестки, а в борьбе за предотвращение худшего. Там, где я имел непосредственное представление об устройстве политики, ассоциации не обладали большим влиянием. Даже близко ничего подобного. К сожалению, им обычно не удавалось заставить правительство принять их предложения. Например, ассоциации постоянно предлагали меры по упорядочению строительных норм и правил, но произошло обратное – сейчас в немецком строительном законодательстве насчитывается 25 000 (!) различных норм.

Конечно, ассоциации с гордостью трубили о каждой из своих маленьких побед. Здесь наблюдалось своеобразное совпадение интересов: критики капитализма стремятся представить бизнес-лоббистов всесильными, а сами лоббистские группы заинтересованы в том, чтобы представить себя более могущественными, чем они есть на самом деле. В конце концов, на них давят завышенные ожидания их членов, которые слишком часто разочаровываются, когда их лоббисты не добиваются большего, и которые часто не понимают всех тонкостей процессов принятия политических решений.

Существенной характеристикой плюралистического общества является то, что свои интересы и точки зрения отстаивают различные группы интересов – компании, профсоюзы, экологические организации и т. д. И тот факт, что богатые также помогают формировать политическую повестку, не всегда заслуживает критики, даже если в целом это воспринимается именно так. В прошлом в Пруссии и других государствах существовала трехклассовая избирательная система, при которой голоса граждан, плативших больше налогов, имели больший вес, чем голоса тех, кто платил мало или не платил вообще. Эти времена давно прошли. Но тот факт, что богатые люди – в основном предприниматели – пытаются добиться того, чтобы их голос как меньшинства в обществе был услышан, так же законен, как и для других групп. Вопреки широко распространенному заблуждению демократия не равнозначна неограниченному господству большинства над меньшинством, даже над богатыми. Это была бы «диктатура пролетариата», как пропагандировали Маркс и Ленин, а не плюралистическая демократия.

Тот, кто хочет ограничить влияние богатых, в первую очередь должен ограничить власть правительства и политического класса. В конце концов, богатые с большей вероятностью будут пытаться получить влияние или даже подкупать политиков, только когда правительство усиливает контроль над распределением экономических ресурсов.

США принято считать страной, в которой богатые оказывают особенно сильное влияние на политические события. В течение многих лет противники капитализма, такие как два политика – формально беспартийный сенатор Берни Сандерс и левый демократ Александрия Окасио-Кортез, постоянно трубят о растущем влиянии богатых на американскую политику.

Но если бы только деньги покупали политическую власть, Дональд Трамп никогда бы не стал кандидатом от республиканцев на пост президента США в 2016 г. Скорее всего, эта честь досталась бы Джебу Бушу, который смог собрать гораздо больше политических пожертвований. Даже Бенджамин Пейдж и Мартин Гиленс, политологи и два самых видных сторонника тезиса о том, что политику США определяют богатые, признают, что «большинство жертвователей больших денег – и большинство республиканских аналитических центров и должностных лиц – поддерживали других кандидатов»[265]265
  Page / Gilens, Democracy, 100.


[Закрыть], а «позиции Трампа прямо противоречили взглядам богатых доноров и состоятельных американцев в целом»[266]266
  Ibid., 101.


[Закрыть].

Более того, если бы деньги определяли политические результаты, Трамп не победил бы на выборах 2016 г. Победила бы кандидат от демократов Хиллари Клинтон, как признают сами Пейдж и Гиленс: «Кандидат с лучшим финансированием иногда проигрывает, как это сделала сама Хиллари Клинтон»[267]267
  Ibid., 104.


[Закрыть]. Согласно данным Федеральной избирательной комиссии, Клинтон и ее союзники, включая ее совместные комитеты с Демократической партией и поддерживавшие ее суперкомитеты политических действий, собрали более 1,2 млрд долл. за весь цикл. Трамп и его союзники собрали около 600 млн долл.

Более того, «к сентябрю 2016 г. ни один генеральный директор крупнейших компаний из списка “Форчун 100” не сделал пожертвований на избирательную кампанию Трампа. Его победа была обусловлена не влиянием богатых, а в большей степени оппозицией низов богатым прибрежным элитам»[268]268
  Edwards / Bourne, 22.


[Закрыть].

Если бы за деньги можно было купить политическую власть, то Джо Байден также не стал бы президентом. Возможно, Белый дом достался бы богатому предпринимателю Майклу Блумбергу, который на момент выдвижения своей кандидатуры от демократов был восьмым наиболее богатым человеком в мире с состоянием в 61,9 млрд долл., по данным «Форбс». По всей вероятности, Блумберг потратил на свою избирательную кампанию больше собственных денег (и потратил их быстрее), чем любой другой кандидат в истории, а именно 1 млрд долл. чуть более чем за три месяца. Об этом стало известно из отчета Федеральной избирательной комиссии (FEC) о финансировании избирательной кампании[269]269
  https://www.n-tv.de/politik/Wahlkampf-kostet-Bloombergeine-Milliarde-article21727861.html


[Закрыть]. Блумберг финансировал свою кампанию самостоятельно и не принимал никаких пожертвований.

Блумберг – далеко не единственный кандидат, чье богатство не помогло ему реализовать свои политические амбиции. В 1996 и 2000 гг. республиканец Стив Форбс потратил 69,2 млн долл., чтобы добиться выдвижения своей кандидатуры для участия в президентских выборах, но получил голоса лишь несколько делегатов партийных съездов. В 2020 г. миллиардер Том Стейер, управляющий хедж-фондом, вложил 200 млн долл. из своего состояния, но ему не удалось привлечь на свою сторону ни одного делегата[270]270
  Elaine Kamarck, “If money can’t buy you votes”, https://www.brookings.edu/blog/fixgov/2020/03/05/if-money-cant-buy-you-votes-what-can-it-buy-lessons-from-michael-bloombergs-2020-run/


[Закрыть]. На праймериз 2008 г. Митт Ромни потратил более чем в два раза больше средств, чем Джон Маккейн, – в значительной мере своих собственных денег, – но он выбыл из гонки претендентов в феврале, а республиканскую номинацию получил Маккейн[271]271
  Edwards / Bourne, 25.


[Закрыть]. Одними из самых опасных сторонников капитализма на планете критики капитализма всегда изображают братьев Кохов, но, как трудно превратить деньги в политическую власть, Дэвид Кох узнал еще в 1980 г., когда он был одним из главных сторонников Либертарианской партии и бросил свою шляпу на ринг в качестве кандидата в вице-президенты: он получил всего 1 % голосов[272]272
  Page / Gilens, Democracy, 98.


[Закрыть].

В истории американских выборов некоторые демократические кандидаты собирали деньги в основном у крупных доноров, а другие, такие как Берни Сандерс, больше полагались на небольшие пожертвования. В ходе праймериз 2016 г. 60 % пожертвований на кампанию Сандерса поступило от людей, давших менее 200 долл.[273]273
  Ibid., 96.


[Закрыть]

То же самое, конечно, справедливо и для республиканских кандидатов. Например, Барри Голдуотер и Патрик Бьюкенен мобилизовали большое количество мелких доноров, в то время как таких кандидатов, как Джеб Буш, поддерживали в основном крупные доноры.

В статье в газете «Нью-Йорк таймс» в 2016 г. бывший председатель Федеральной избирательной комиссии Брэдли Смит пришел к выводу, что «сила политических денег переоценена»: «Но хотя деньги играют важнейшую роль в информировании общественности и предоставлении возможности выслушать все мнения, эти выборы еще раз доказывают, что деньги не могут заставить избирателей любить те взгляды, которые они слышат. Джеб Буш – не единственный богато финансируемый кандидат, который выбыл из гонки… Зло “денег в политике” сильно преувеличено»[274]274
  Bradley A. Smith, “The Power of Money”.


[Закрыть].

В книге «Неравная демократия» Ларри Бартелс критикует неравенство и влияние богатых в США. Он изучил «предполагаемый эффект неравенства расходов на избирательные кампании» на 16 президентских выборах в США с 1952 по 2012 г. и пришел к выводу, что «на 13 из этих выборов кандидаты-республиканцы тратили больше своих оппонентов-демократов». Но лишь на двух выборах, а именно на выборах Ричарда Никсона в 1968 г. и Джорджа Буша-младшего в 2000 г., согласно Бартелсу, «кандидаты-республиканцы выиграли близкие выборы, которые они, скорее всего, проиграли бы, если бы не смогли потратить больше средств, чем их оппоненты-демократы»[275]275
  Bartels, 98, table on page 100.


[Закрыть]. А поскольку на выборах 2016 г. Хиллари Клинтон – как показано выше – собрала значительно больше пожертвований, чем Дональд Трамп, за последние 64 года было всего 2 из 17 избирательных кампаний, в которых неравные расходы на кампанию стали решающим фактором на выборах.

Тем не менее тезис о том, что «деньги заставляют мир крутиться», остается популярным, особенно в США. Одним из наиболее часто цитируемых научных исследований, призванных доказать власть денег в США, является статья 2013 г. «Демократия и политические предпочтения богатых американцев» Бенджамина Пейджа, Ларри Бартелса и Джейсона Сирайта[276]276
  Page, Bartels, Seawright, “Democracy and the Policy Preferences of Wealthy Americans”: https://faculty.wcas.northwestern.edu/~jnd260/cab/CAB2012%20-%20Page1.pdf


[Закрыть]. На самом деле в высшей степени удивительно, что эта статья постоянно упоминается как доказательство того, насколько богатые люди определяют политику. Прежде всего, при наличии всего 83 респондентов исследовательская база для количественного исследования очень мала. Более того, все респонденты исследования проживали в Чикагской городской агломерации. При этом многие из респондентов не были по-настоящему богаты, так как лишь 36 из 83 респондентов владели активами на сумму более 10 млн долл.[277]277
  Page / Bartels / Seawright, “Democracy and the Policy Preferences of Wealthy Americans”, 53. Исследования с участием очень богатых людей проводить, безусловно, непросто. Я провел исследование среди 45 состоятельных немцев, личные чистые активы которых превышали 10 млн евро, – у большинства из них состояние попадало в диапазон от 30 млн до 1 млрд евро. Но мое исследование было скорее качественным, нежели количественным. Ср.: Zitelmann, The Wealth Elite.


[Закрыть]

Вышеупомянутое исследование было опубликовано в 2011 г. Конечно, было бы интересно узнать десять лет спустя, получили ли состоятельные респонденты то, чего они желали от американских политиков. Как видно из названия исследования, прежде всего исследователи хотели определить «Политические предпочтения богатых американцев». Из одиннадцати пунктов, упомянутых состоятельными респондентами, наибольшую озабоченность вызвал «бюджетный дефицит». Таким образом, с точки зрения 87 % состоятельных людей, это была самая большая проблема, которую должны решить американские политики. На последнем месте, набрав всего 16 %, оказалось изменение климата. Авторы делают вывод, что «современный акцент в Вашингтоне на сокращении дефицита федерального бюджета затрагивает проблему, которая, безусловно, является самой важной в сознании состоятельных американцев – хотя и не американской общественности в целом»[278]278
  Page / Bartels / Seawright, 68.


[Закрыть].

Прошло десять лет, и государственный долг, сокращение которого, согласно опросу, было главной целью богатых людей Америки, вырос с 15,6 трлн долл. до 28,4 трлн долл., т. е. почти вдвое. На момент проведения опроса государственный долг составлял чуть менее 100 % ВВП США, а сегодня – более 133 %. Если прежде всего богатые хотели увидеть значительное сокращение государственного долга, они не получили его ни от Барака Обамы, ни от Дональда Трампа – и уж точно не от Джо Байдена.

В действительности в политической программе Джо Байдена доминирует тот вопрос, который состоятельные американцы реже всего упоминали в опросе десятилетней давности, а именно борьба с изменением климата через «Зеленый новый курс» (что идет рука об руку со значительным ростом государственного долга).

Итак, оказывают ли богатые люди влияние на политику? Конечно, оказывают, но в меньшей степени на крупные вопросы, которые являются предметом горячих общественных дебатов и определяют общее направление политики. Авторы исследования заявляют: «Один из ключевых выводов заключается в том, что в контактах, которые можно было закодировать, чуть меньше половины (44 %) признали, что они сосредоточены на довольно узком экономическом личном интересе». Таким образом, богатые люди не были действительно обеспокоены «большими проблемами», а предпочитали сфокусироваться на своих непосредственных экономических интересах. Авторы приводят такие примеры: попытка «заставить Казначейство выполнить свои обязательства по предоставлению финансирования TARP конкретному банку в Чикаго», «лучше понять новые положения закона Додда—Франка и то, как они повлияют на мой бизнес [банковское дело/финансы]», «рыболовство и живая природа… получение разрешение на пользование землей» или «получение разрешений от регулирующих органов» для своих клиентов[279]279
  Ibid., 54.


[Закрыть].

Американский политолог Джон Йорк, в эссе 2017 г. задавшийся вопросом «Угрожает ли растущее неравенство доходов демократии?», пришел к выводу, что деятельность лоббистов чаще направлена на продвижение таких конкретных интересов, нежели на изменение широких мазков социально-экономической политики. И это, по его мнению, лучше всего можно предотвратить, ограничив влияние государства на экономику: «Ограничение государства также позволит сократить количество денег в политике… Избавление от правил, которые искажают свободный рынок и подстраивают игру для людей с политическими связами, сокращение расточительных государственных контрактов и откатов для приближенных, а также осуждение политиков, которые участвуют в такой практике, остановит реку денег, текущую в Вашингтон, у ее истоков»[280]280
  York, “Does Rising”, unnumbered.


[Закрыть].

Йорк приводит несколько примеров того, как компании, отказавшиеся делать крупные пожертвования или участвовать в лоббировании, терпели политические неудобства и в конечном итоге были вынуждены политиками изменить свою позицию. Подобную практику, скорее всего, можно было бы предотвратить, ограничив власть правительства. «Если бы федеральное правительство не выходило за рамки конституции, статус инсайдера в Вашингтоне не имел бы такого значения, как сейчас».

В 2017 г. автор также не увидел признаков того, что политическое влияние, которым обладают самые богатые граждане Америки, возросло: «Нет никаких доказательств того, что по мере роста неравенства доходов влияние богатых людей на основные политические решения увеличивается. Вопреки тому, что можно ожидать, читая исследования о неравенстве и демократии, в последние десятилетия расходы на программы социального обеспечения для бедных резко возросли, а налоговое бремя для богатых увеличилось»[281]281
  Ibid., unnumbered.


[Закрыть]. В США, которые всегда приводятся в качестве особенно яркого примера вопиющего и растущего неравенства, с 1980 по 2018 г. доля социальных расходов в ВВП выросла с 9,6 до 14,3 %, т. е. на 50 %[282]282
  Edwards / Bourne, “Exploring Wealth Inequality”, 24.


[Закрыть].

В книге «Достаток и влияние», вышедшей в 2012 г., Мартин Гиленс утверждает, что состоятельные избиратели оказывают большее влияние на политику в США, чем избиратели из групп с более низким уровнем дохода. Он изучил 1923 вопроса из опросов общественного мнения, проведенных в США в период с 1981 по 2002 г., дополнив их данными за 1964–1968 и 2005/06 гг.[283]283
  Gilens, Affl uence, 57, 53.


[Закрыть] Затем Гиленс проанализировал политические взгляды представителей групп с низким, средним и высоким уровнем дохода, а затем сравнил их ответы в опросах общественного мнения с политикой правительства в годы после каждых выборов. Он привлек внимание к «представительному неравенству», которое, по его мнению, проявляется в том, что мнения представителей групп с низким и, в некоторых случаях, средним уровнем дохода имеют меньше шансов быть реализованными правительством, чем мнения представителей групп с высоким уровнем дохода. Однако, стоит отметить, что, как признает Гиленс, если к религиозным вопросам, внешней политике и экономической политике «представительное неравенство» еще применимо, то оно не касается социального обеспечения: «Сфера социального обеспечения – единственная рассмотренная область политики, в которой расхождение предпочтений между группами доходов не привело к существенному снижению реакции на предпочтения менее обеспеченных американцев». По мнению Гиленса, это произошло потому, что «американцы с низким и средним уровнем дохода имеют влиятельных союзников, которые, как правило, разделяют их предпочтения по этим вопросам». Например Американская ассоциация пенсионеров (AARP) – одна из самых влиятельных лоббистских групп в США[284]284
  Ibid., 121.


[Закрыть].

С другой стороны, в сфере экономической политики, по мнению Гиленса, мнения групп с низким уровнем дохода менее вероятны. Так какая же политика, по мнению Гиленса, приведет к «большему представительному равенству в экономической сфере»? Гиленс считает, что для решения проблемы представительного неравенства необходимо «повысить минимальную заработную плату, увеличить пособия по безработице, ужесточить корпоративное регулирование… и в целом ввести более прогрессивный режим личного налогообложения»[285]285
  Ibid., 117.


[Закрыть].

Однако утверждение о том, что повышение минимальной заработной платы, увеличение налогов на богатых и ужесточение регулирования отвечают интересам рабочего класса, вызывает сомнения. Двумя американскими президентами, которых в последние десятилетия наиболее яростно осуждали за одностороннее представление интересов богатых и за слишком сильное бюрократическое регулирование, были Рональд Рейган и Дональд Трамп. Оба они действительно добились значительного снижения налогов для богатых и дерегулирования в некоторых сферах, но это помогло малообеспеченным слоям населения больше, чем многие меры социальной политики.

Американская мечта о мобильности доходов, которая для многих сегодня превратилась в кошмар недовольства, была жива и здорова в 1980-х годах: 86 % домохозяйств, которые в 1981 г. относились к квинтилю беднейших доходов, к 1990 г. поднялись по экономической лестнице в более высокий квинтиль. Процент бедных домохозяйств, перешедших в квинтиль самых богатых с 1981 по 1990 г., был даже немного выше, чем процент тех, кто остался в квинтиле самых бедных. Число американцев, зарабатывающих менее 10 000 долл. в год, в 1980-е годы сократилось на 5 %, в то время как число тех, кто зарабатывает более 50 000 долл., выросло на 60 %, а число тех, чей годовой доход превышает 75 000 долл., увеличилось на ошеломляющие 83 %[286]286
  Niskanen / Moore, unnumbered.


[Закрыть].

О годах Рейгана ходит много небылиц, например постоянно повторяемое зловредное утверждение, что богатые белые были единственными бенефициарами политики Рейгана за счет более бедных афроамериканцев[287]287
  Ibid., unnumbered.


[Закрыть]. Во время президентства Дональда Трампа – до пандемии коронавируса – безработица в США упала до рекордно низкого уровня, а экономическая ситуация улучшилась для малоимущих, афроамериканцев и латиноамериканцев – факторы, которые позволили Трампу на его вторых президентских выборах в 2020 г. добиться значительных успехов среди этих групп избирателей, традиционно сторонящихся Республиканской партии. Таким образом, утверждения критиков капитализма о том, что политика, выгодная богатым, должна быть вредна для бедных, явно не соответствуют действительности.

Но как насчет аргумента, что большинство членов Конгресса США сами очень богаты? «Практически все сенаторы США и большинство депутатов в Палате представителей входят в 1 % самых богатых, когда они попадают в Конгресс… В общем и целом в исполнительной власти ключевые должности в сфере международной торговли и экономической политики также занимают лица, принадлежащие к 1 %», – критикует левый экономист Джозеф Стиглиц[288]288
  Stiglitz, 92.


[Закрыть]. Итак, в какой степени их личное богатство влияет на политику этих лиц, принимающих решения?

Выявлению взаимосвязи между богатством американских конгрессменов и их поведением при голосовании посвящено множество исследований. Мартин Гиленс, который обычно критикует влияние богатых на американскую политику, в этом вопросе признает, что нет никаких доказательств связи между их богатством и политическими решениями, принимаемыми членами Конгресса или Палаты представителей: «В совокупности описанные выше результаты анализа позволяют предположить, что личные интересы и предпочтения законодателей могут определять их голосование в Конгрессе, но беспокойство по поводу растущего богатства членов Конгресса, вероятно, неуместно. По крайней мере с точки зрения экономической политики в широком понимании либералы и консерваторы с одинаковой вероятностью могут быть найдены как среди самых богатых членов Конгресса, так и среди тех, у кого меньше всего ресурсов. Невозможно с уверенностью сказать, будут ли американские парламентарии вести себя иначе, если их жалованье окажется в середине распределения американских доходов, а не на вершине. Но похоже, что существенные различия в экономическом статусе членов Конгресса не связаны с широкими паттернами голосования по экономической политике»[289]289
  Gilens, Affl uence, 238.


[Закрыть].

Кстати, депутаты Всекитайского собрания народных представителей в Китае, среди которых немало миллиардеров, вероятно лишь снисходительно улыбнулись бы богатству своих американских коллег. В то же время в других западных странах, включая Германию, члены законодательных органов отнюдь не так богаты, как в США. Но всегда ли наличие богатых политиков является недостатком?

Состоятельный политик зачастую гораздо более независим и свободен в принятии решений, чем тот, кто полностью зависит от своей партии. Примером из Германии может служить многолетний депутат от ХСС Петер Гаувайлер, который является блестящим юристом и часто декларировал самый высокий доход среди всех членов немецкого парламента, Бундестага. Его финансовая независимость позволила ему следовать своим собственным убеждениям и придерживаться мнений, которые не совпадали с линией партии. Депутат, который всю жизнь занимается политикой – и не может заниматься ничем другим, – не обладает этой имманентной независимостью.

В прежние времена богатство фактически было прямым требованием для занятия политической должности. С первых дней существования Рима, через Римскую республику и имперский период вплоть до поздней Античности, именно богатство в первую очередь определяло положение и влияние гражданина. Экономическая элита всегда представала в виде политической элиты. Например, император Август установил, что сенаторами могли стать только те, кто обладал одним миллионом сестерциев; чтобы быть причисленным к аристократии, нужно было обладать 400 000 сестерциев.

Сегодня проблема многих парламентов состоит не в том, что в них работает слишком много предпринимателей, а как раз наоборот. После федеральных выборов 2017 г. в Германии газета «Франкфуртер альгемайне цайтунг» опубликовала статью под заголовком «В два раза больше предпринимателей в Бундестаге»[290]290
  Frankfurter Allgemeine Zeitung, “Doppelt so viele Unternehmer”, https://www.faz.net/aktuell/wirtschaft/deutlich-mehr-unternehmer-imbundestag-15225816.html


[Закрыть]. Их число выросло с 35 в предыдущий созыв до 76 на выборах 2017 г. (из 706 депутатов). Больше экономических знаний и больше предпринимательского мышления, безусловно, сделают политику лучше, а не хуже. В Бундестаге, избранном в 2021 г., доля предпринимателей среди вновь избранных представителей снизилась с 2 до 1,4 %[291]291
  https://www.welt.de/wirtschaft/article234058756/Bundestagswahl-Das-sind-die-Berufe-der-neuen-Abgeordneten.html


[Закрыть].

Если богатых людей в западных странах и можно упрекнуть, то не в том, что они чрезмерно вовлечены в политику, а в том, что они недостаточно вовлечены. Во всяком случае, это относится к тем богатым людям, которые также являются сторонниками капитализма. В то время как голоса критиков капитализма, таких как Джордж Сорос или Том Стейер, которые яростно выступают за повышение налогов на богатых, звучат громко, сторонники капитализма редко выступают публично. Пейдж и Гиленс говорят о «публичном молчании большинства миллиардеров». Дэвид Кох, который оказывает финансовую поддержку либертарианским взглядам, сам сделал всего один публичный комментарий по налоговой политике за 10 лет; его брат Чарльз Кох вообще никогда не выступал с публичными комментариями по этим вопросам[292]292
  Page / Gilens, 106.


[Закрыть]. «Публичное молчание большинства миллиардеров, – пишут Пейдж и Гиленс, – заметно контрастирует с готовностью небольшой, необычной группы миллиардеров – включая Майкла Блумберга, Уоррена Баффета и Билла Гейтса – высказываться по поводу конкретной государственной политики… Все трое выступают за существенную систему социальной защиты, прогрессивные налоги и умеренное регулирование экономики. Обычный американец, который пытается судить о том, что думают американские миллиардеры о политике и что они делают в этой сфере, слушая Блумберга, Баффета и Гейтса, будет сильно введен в заблуждение»[293]293
  Ibid., 106.


[Закрыть].