Текст книги "В защиту капитализма. Развенчание популярных мифов"

Это замечание верно и указывает на суть проблемы: общественное давление на критику капитализма настолько велико, что заставляет замолчать даже миллиардеров, в то время как богатые люди, выступающие за повышение налогов на богатых и усиление государственного регулирования, могут свободно высказывать свое мнение без опасений. Очевидно, что богатые люди, которые считают капитализм лучшей системой и скептически относятся к чрезмерной роли правительства, должны быть смелее и активнее участвовать в общественной дискуссии.

Связь между деньгами и политикой особенно проблематична в странах, где богатство зависит не столько от предпринимательских идей, сколько от политического влияния, доступа к рычагам власти и коррупции. Это верно, например, для России, где после краха коммунизма горстка олигархов захватила контроль над источниками сырья – особенно нефти и газа – и где решающую роль играют «рентоориентированные» отрасли. Часто это те же страны, в которых широко распространена коррупция. Россия, например, занимает скромное 129-е место из 176 в Индексе восприятия коррупции «Транспэренси Интернэшнл» и даже первое место в Индексе кумовского капитализма журнала «Экономист» за 2016 г.[294]294
  Transparency International, Corruption Perceptions Index 2020, https://www.transparency.org/en/cpi/2020/index/nzl, https://www.transparency.org/en/cpi/2020/index/rus, https://infographics.economist.com/2016/Cronyism_index/


[Закрыть] В Индексе экономической свободы, индексе капитализма Фонда «Наследие», Россия занимает далекое 92-е место. Во многих странах дела обстоят столь же плохо, если не хуже, чем в России. Из этих примеров ясно, что миру нужно больше капитализма, а не меньше, чтобы ослабить связи между политикой и бизнесом.

Многие люди ассоциируют «капитализм» с «коррупцией». Однако, по мнению американского экономиста Алана Мельцера: «Такие правонарушения, как взяточничество, могут быть как государственными, так и частными и распространены во многих странах, но чаще всего они встречаются там, где правительственные чиновники обладают наибольшей властью»[295]295
  Meltzer, 13.


[Закрыть]. Мнение о том, что коррупция особенно распространена в капиталистических странах, просто неверно, что подтверждается сравнением Индекса восприятия коррупции (ИВК) организации «Транспэренси Интернэшнл» с Индексом экономической свободы. Список стран с самым низким уровнем коррупции совпадает со списком стран, имеющих высокий уровень экономической свободы. Из 10 стран с самым низким уровнем коррупции все до единой относятся к категории «свободных» или «почти свободных» по Индексу экономической свободы. Дания, Новая Зеландия, Финляндия и Сингапур – страны с самым низким в мире уровнем воспринимаемой коррупции. Три из этих стран (Дания, Новая Зеландия и Сингапур) также входят в десятку самых экономически свободных стран мира, а Финляндия занимает достойное 17-е место в Индексе экономической свободы (опережая, например, такие страны, как США и Германия)[296]296
  Corruption Perceptions Index (CPI) 2020; https://www.transparency.org/en/cpi/2020/index/nzl; Miller / Kim / Roberts, 2021 Index of Economic Freedom.


[Закрыть].

И наоборот, страны, занимающие последние десять мест по ИВК, – это те же страны, которые классифицируются как «подавленные» в Индексе экономической свободы, например Северная Корея (170-е место по ИВК и 178-е место по Индексу экономической свободы) и Венесуэла (176-е место по ИВК и 177-е место по Индексу экономической свободы). Чем больше правительство вмешивается в экономическую жизнь, тем больше возможностей для подкупа государственных чиновников. Поэтому тот, кто хочет ограничить неэтичное или даже преступное влияние богатых граждан на политику, должен выступать за меньшее, а не за большее правительство.

6. «Капитализм ведет к монополиям»

Иррациональность дебатов о «монополиях» была отмечена экономистом Людвигом фон Мизесом еще в 1922 г. в его эпохальном сочинении «Социализм»: «Простое упоминание о монополии, – писал Мизес, – обычно вздымает такие эмоции, что ясное суждение делается невозможным, а экономические аргументы замещает моральное негодование, обычное в этатистской и другой антикапиталистической литературе»[297]297
  Mises, Socialism, 344 <Мизес. Социализм, 340>.


[Закрыть]. Мизес отмечает, что сфера деятельности монополиста в капиталистической экономике, свободной от вмешательства государства, гораздо меньше, чем полагают «авторы популярной литературы о картелях и трестах»[298]298
  Ibid., 351 <Там же, 346>.


[Закрыть].

На самом деле предполагаемая тенденция к монополии является одним из самых старых аргументов против капитализма. Этот тезис гласит, что свободная конкуренция неизбежно уничтожит сама себя, и в конце процесса концентрации и централизации капитала в экономике будет доминировать небольшое число оставшихся монополий. Ленин описал этот процесс в своей работе 1917 г. «Империализм как высшая стадия капитализма», в которой он пишет: «Это превращение конкуренции в монополию представляет из себя одно из важнейших явлений – если не важнейшее – в экономике новейшего капитализма»[299]299
  Lenin, Imperialism, 23 <Ленин. Империализм, 312>.


[Закрыть]. Ленин продолжает, утверждая, что монополия является «основным законом» современной стадии развития капитализма[300]300
  Ibid., 28 <Там же, 315>.


[Закрыть].

Когда Ленин и другие теоретики говорят о монополиях, они имеют в виду не только компании, контролирующие 100 % рынка, что в любом случае очень редко случается с негосударственными компаниями. Еще Адам Смит в сочинении «Богатство народов» использовал термин «монополия» не только для обозначения торговых компаний, которые являются единственными поставщиками в своих областях, но и для фирм, которые никогда полностью не удовлетворяют «действительный спрос», чтобы продавать свои товары «намного дороже естественной цены». Под «естественной ценой» Смит понимал цену, которая может быть получена в условиях свободной конкуренции[301]301
  Smith, Wealth, 119 <Смит, 115>.


[Закрыть]. Некоторые современные экономисты также определяют монополии в этом более широком смысле как «фирмы, которые имеют определенный контроль над ценой через контроль над рыночным предложением, даже если они не являются единственным продавцом на своем рынке»[302]302
  McKenzie/Lee, 5.


[Закрыть].

Ленин писал, что в 1904 г. в США почти половина общего объема продукции всех предприятий страны находилась в руках одной сотой части общего числа предприятий: «Отсюда ясно, что концентрация, на известной ступени ее развития, сама собою подводит, можно сказать, вплотную к монополии. Ибо нескольким десяткам гигантских предприятий легко прийти к соглашению между собою, а с другой стороны, затруднение конкуренции, тенденция к монополии порождается именно крупным размером предприятий»[303]303
  Lenin, Imperialism, 23 <Ленин. Империализм, 311–312>.


[Закрыть].

Ленин отнюдь не рассматривал эту тенденцию в негативном свете. Следствием образования монополий был «гигантский прогресс обобществления производства»[304]304
  Ibid., 36 <Там же, 320>.


[Закрыть]. На своей наиболее развитой стадии капитализм «вплотную подводит к самому всестороннему обобществлению производства, он втаскивает, так сказать, капиталистов, вопреки их воли и сознания, в какой-то новый общественный порядок, переходный от полной свободы конкуренции к полному обобществлению»[305]305
  Ibid., 37 <Там же, 320–321>.


[Закрыть]. Он резко выступал против «мещански-реакционной критики» капитализма, которая мечтает о возвращении к свободной конкуренции[306]306
  Ibid., 40 <Там же, 322>.


[Закрыть].

Немецкий историк экономики Вернер Плюмпе отмечает, что анализ, подобный ленинскому, был неточным, поскольку он обобщал тенденции в ряде особенно капиталоемких отраслей, таких как тяжелая промышленность, и экстраполировал их в будущее[307]307
  Plumpe, Das kalte Herz, 233.


[Закрыть]. Как отмечает Плюмпе, от крупных компаний, которые доминировали в начале и в середине ХХ в. и послужили основой для ленинских прогнозов, почти ничего не осталось. Некоторые из этих компаний существуют и сегодня под теми же историческими названиями, хотя, как отмечает Плюмпе, они уже не имеют много общего со своими предшественниками[308]308
  Ibid., 626.


[Закрыть].

Как писал Йозеф Шумпетер в книге «Капитализм, социализм и демократия» в 1942 г., чистые случаи долгосрочной монополии должны быть очень редки, и «даже приближенные к ней ситуации встречаются реже, чем случаи совершенной конкуренции»[309]309
  Schumpeter, Capitalism, 99 <Шумпетер. Капитализм, 477>.


[Закрыть].

«В условиях чистого капитализма <монополия> не может существовать достаточно долго, чтобы оказать влияние на общий объем производства, за исключением тех случаев, когда за такой монополией стоит государственная власть (например, фискальной монополии)»[310]310
  Ibid. <Там же.>


[Закрыть].

Почему, спрашивает Шумпетер, так много говорят о монополии? Ответ, по его мнению, должен лежать в области «психологии политических дебатов»[311]311
  Ibid. <Там же.>


[Закрыть]. В США, говорит он, экономисты, правительственные чиновники, журналисты и политики испытывают явную нежность к этому слову, потому что оно стало «жупелом», и практически все, что им не нравится в бизнесе, люди приписывают этой зловещей силе[312]312
  Ibid., 100 <ср.: Там же, 477>.


[Закрыть]. Однако в краткосрочной перспективе он признает, что «настоящие монопольные ситуации или близкие к ним» встречаются гораздо чаще, хотя это не означает, что они оказывают полностью негативное влияние, и, как он также замечает, монополии ни в коем случае не должны оказывать «усыпляющее влияние»[313]313
  Ibid., 102 <ср.: Там же, 480>.


[Закрыть].

Шумпетер был одним из немногих экономистов, кто не рассматривал экономическую функцию монополий в полностью негативном свете, но также описывал их положительный вклад в процесс «созидательного разрушения». Американские экономисты Ричард Маккензи и Дуайт Ли ссылаются на Шумпетера в своей работе «В защиту монополии», в которой они пишут: «В анализе Шумпетера скрыта теория оптимальной монополии, необходимой для максимального экономического роста»[314]314
  McKenzie / Lee, 23. Курсив в оригинале.


[Закрыть]. Оба экономиста не придерживаются некритического взгляда на монополии и признают, что такие рыночные позиции вполне могут быть вредны для экономического роста. Однако они добавляют, «что не все монополии и не все уровни монополизации разрушают благосостояние, что говорит о том, что экономисты должны уделять больше внимания институциональным условиям для того, что можно назвать оптимальной монополией»[315]315
  Ibid., xxi. Курсив в оригинале.


[Закрыть].

В частности, они различают монополии на товары, которые даны – т. е. не создаются монополией – и которые они оценивают негативно, «поскольку монополия не играла никакой роли в создании товара и появлении чистой стоимости», и монополии на товары, которые разрабатываются соответствующими лицами и фирмами и которые могут выполнять полезную функцию[316]316
  Ibid., xx.


[Закрыть]. С их точки зрения, в реальном мире ситуация – на жаргоне экономистов – «совершенной конкуренции», во-первых, недостижима и, во-вторых, нежелательна[317]317
  Ibid., xix.


[Закрыть].

Перспектива получения монопольной прибыли является ключевым фактором инноваций. Конкуренция является существенным фактором экономического прогресса; не в смысле совершенной конкуренции или совершенного рынка – которые могут существовать только в абстрактных экономических моделях, а не в реальности, – а в форме конкуренции, которая всегда подвержена временным монопольным тенденциям. Шумпетер подчеркивал, что совершенная система, «полностью использующая все свои возможности для получения наилучшего результата в каждый данный момент времени», в долгосрочной перспективе может уступать несовершенной системе, «которая не делает этого никогда, потому что последнее может быть условием достижения <более высоких> уровня или скорости долгосрочного развития»[318]318
  Schumpeter, Capitalism, 83 <Ср.: Шумпетер. Капитализм, 461>. Курсив в оригинале.


[Закрыть].

Монополии открывают возможность получения прибавочной прибыли – а эта прибавочная прибыль является движущей силой эффективности и инноваций, как метко заметил Маркс в III томе «Капитала»: «Далее: добавочная прибыль, которую в других случаях реализует индивидуальный капитал в какой-либо особой сфере производства, – принимая во внимание, что отклонения нормы прибыли в особых сферах производства непрерывно выравниваются в среднюю норму прибыли, – возникает, если оставить в стороне чисто случайные отклонения, в результате уменьшения издержек производства, расходов на производство. Последнее же, в свою очередь, обязано или тому обстоятельству, что капитал применяется в больших массах, чем средняя, и потому faux frais <непроизводительные издержки> производства уменьшаются, между тем как общие причины повышения производительной силы труда (кооперация, разделение труда и т. д.) получают возможность действовать в повышенной степени, с большей интенсивностью, так как они действуют на более широком поле труда; или же уменьшение издержек производства обязано тому обстоятельству, что, оставляя в стороне размер функционирующего капитала, применяются лучшие методы труда, новые изобретения, усовершенствованные машины, химические средства и т. д., короче, новые, усовершенствованные, стоящие выше среднего уровня средства производства и методы производства»[319]319
  Marx, Capital. Volume III, 644 <Маркс. Капитал. Т. III, 194–195>.


[Закрыть].

Разработка совершенно новых продуктов и рынков сопряжена с совершенно иными рисками и требованиями, чем работа на устоявшихся рынках. Предприниматели с наибольшей вероятностью согласятся на этот повышенный риск, если существует перспектива – по крайней мере временная – получения монопольной прибыли, значительно превышающей обычную норму прибыли. «Следовательно, в более динамичной, реальной экономике, в которой развитие или прогресс должны предвосхищаться каким-то систематическим образом, должна иметь место некоторая сверхнормальная прибыль, и этот уровень прибыльности должен быть выше уровня, достижимого в условиях совершенной конкуренции»[320]320
  McKenzie / Lee, 222. Курсив в оригинале.


[Закрыть].

Когда людей просят сравнить преимущества и недостатки монополий, они обычно упоминают следующие недостатки[321]321
  Pettinger, “Advantages and Disadvantages of Monopolies”.


[Закрыть]:

• более высокие цены и меньший выбор для потребителей;

• меньше стимулов для снижения издержек;

• меньше стимулов для инноваций и инвестиций;

• монополии могут получить политическую власть для защиты своих корыстных интересов.

Однако существуют многочисленные преимущества, которые часто упускаются из виду:

• экономия на масштабе – снижение средних издержек за счет увеличения масштабов производства;

• высокая прибыль может быть использована для исследований и разработок;

• вознаграждение за владение патентом (монопольная власть) может стимулировать инвестиции.

Однако не следует считать, что эти преимущества и недостатки применимы к каждой компании, которая считается монополией. Например, компании, которые сегодня считаются монополиями, могут быть исключительно инновационными. Например, «Амазон», «Фейсбук» и «Гугл» относятся к тем компаниям, которые стали свидетелями того, как их многочисленные конкуренты – включая компании, которые когда-то сами считались монополистами, – быстро утратили свое монопольное положение или вообще исчезли с рынка благодаря технологическим инновациям и появлению новых конкурентов (я еще вернусь к этому на нескольких примерах). Даже в отсутствие серьезной конкуренции такие компании осознают возможность появления новых участников с инновационными технологиями, которые могут узурпировать их доминирующие позиции[322]322
  McKenzie / Lee, 51–52.


[Закрыть]. Это, в свою очередь, является одной из причин, почему эти компании так решительно настроены на продолжение инноваций, даже если они уже доминируют на своих рынках. Если они не будут внедрять инновации, если они недооценят эту опасность, они потеряют свои позиции на рынке.

Любая компания, которая сегодня кажется всемогущей, на самом деле далека от этого всемогущества – и они знают об этом. Франко-бельгийский экономист Николя Пети называет основными угрозами технологические инновации, которые быстро делают существующие решения устаревшими, выход на рынок новых, инновационных компаний и государственное регулирование, которое ставит под сомнение существующие бизнес-модели[323]323
  Petit, 121 et seq.


[Закрыть]. Реальные или мнимые монополии обычно гораздо менее стабильны, чем может показаться на первый взгляд, особенно когда они находятся на пике своего могущества.

Положительные функции монополий признаются слишком редко, однако они ни в коем случае не относятся только к гигантским корпорациям, которые обычно ассоциируются с этим термином, но могут быть применимы и к небольшим компаниям, которые занимают фактически монопольное положение на нишевом рынке. Я сам основал компанию в нишевом рынке в Германии (Dr.ZitelmannPB.GmbH, сегодня PB3C), которая занимала фактически монопольное положение более 15 лет – как поставщик услуг по связям с общественностью в немецкой индустрии недвижимости. В течение более десяти лет у нас практически не было конкурентов, что означало, что мы могли взимать высокую плату и обеспечивать выполнение условий контракта, что позволяло нам с высокой степенью уверенности планировать свои доходы. Конечно, со временем стало известно, что наша компания получает очень высокую прибыль (рентабельность продаж составляла в среднем 48 % в течение 15 лет, пока я не продал компанию), и на рынок вышли новые поставщики с более низкими ценами и менее жесткими условиями контрактов, чтобы конкурировать с нами.

Но без моей компании как примера для подражания эти конкуренты, вероятно, никогда бы не появились. В этом отношении «монополия» моей компании помогла создать рынок профессиональных PR-услуг в немецкой индустрии недвижимости. И некоторые инновации, такие как предложение расширенного спектра услуг и повышение уровня профессиональной специализации различных отделов, которые до этого были почти неслыханны среди PR-фирм, могли быть реализованы только благодаря защите этой квазимонополии. Эта монополия возникла – как это часто бывает – благодаря исключительному положению моей компании на рынке.

Это показывает, что даже на узкоспециализированных и нишевых рынках монополии могут выполнять положительную функцию. Компания, которую я продал в 2016 г., продолжает вести бизнес и сегодня и по-прежнему является лидером рынка, но, конечно, из-за конкуренции высокая норма прибыли, которой мы наслаждались в первые дни существования компании, больше недостижима. Этот пример показывает, что понятие «монополия» включает далеко не только гигантские международные корпорации, о которых мы обычно думаем, когда слышим это слово.

Но давайте вернемся к ведущим мировым технологическим гигантам. Во всем мире такие компании, как «Гугл», «Амазон», «Фейсбук», «Майкрософт» и «Эппл», рассматриваются как угроза. Почти все ими пользуются, но вряд ли кому-то они нравятся. Некоторые опасения обоснованны, особенно по поводу политической предвзятости таких компаний, как «Фейсбук», – я вернусь к этому ниже. Но многие критические замечания, которые обычно высказываются в адрес монополий, не относятся к этим компаниям. Американский экономист Тайлер Коуэн на примере «Гугл», «Фейсбук» и «Эппл» показывает, что эти компании отнюдь не враждебны инновациям – совсем наоборот. «На практике крупные технологические компании оказались активными новаторами. Более того, перспектива быть купленным “Гугл“ или одним из других технологических гигантов повысила стимул к инновациям для других компаний, а также предоставила компаниям, испытывающим трудности, доступ к капиталу и опыту, когда в противном случае они могли бы закрыться или вообще не начать свою деятельность»[324]324
  Cowen, 102–103.


[Закрыть]. Сегодня крупные технологические компании тратят огромные суммы на исследования и разработки – по оценкам, только в 2018 г. шесть гигантов: «Амазон», «Гугл», «Майкрософт», «Нетфликс», «Фейсбук» и «Эппл» – потратили на исследования и разработки не менее 22,6 млрд долл.[325]325
  Petit, 130–131.


[Закрыть]

Не только эта цифра противоречит многим характеристикам, обычно приписываемым монополиям. В большом исследовании 2020 г. («Технологические гиганты и цифровая экономика») Николя Пети приводит ряд аргументов, которые релятивизируют общепринятое понятие «монополия» и вводят термин «молигополия». Такие технологические гиганты, как «Амазон», «Гугл», «Майкрософт», «Нетфликс», «Фейсбук» и «Эппл», работают во все большем количестве областей, и они конкурируют друг с другом и другими серьезными соперниками в целом ряде сегментов рынка: «“Гугл” разработал сервис электронной почты, браузер, мобильную ОС и социальную сеть. Компания “Амазон” выросла из специализированного онлайн-продавца книг в универсального онлайн-продавца, а также провайдера услуг облачных вычислений и теперь владеет сетью продуктовых магазинов[326]326
  Ibid., 116.


[Закрыть]. А “Фейсбук” – это компания, структурированная по двум сегментам рынка: глобальные сети и обмен сообщениями». И технологические гиганты продолжают открывать новые сегменты, где они сталкиваются друг с другом и с другими компаниями, – «Майкрософт» в сегменте игр, «Гугл» в сегменте самоуправляемых автомобилей, «Фейсбук» в платежных системах, а «Амазон» в производстве и потоковой передаче видео. Это интересно, когда смотришь на эти компании не с точки зрения антимонопольного законодательства, а с точки зрения биржевых аналитиков. В любом анализе есть ссылки на довольно большое количество существующих или потенциальных конкурентов, как показывает Пети на ряде примеров[327]327
  Ibid., 53 et seq.


[Закрыть].

Недавно я прочитал биографию Джеффа Безоса, написанную Брэдом Стоуном[328]328
  Stone, Bezos.


[Закрыть], и вся биография рассказывает о постоянных сражениях, которые Безосу приходилось вести с конкурентами с первого дня работы. Среди них были как специализированные игроки, например онлайн-поставщик подгузников, так и крупные компании, такие как «Ебэй», «Эппл», «Барнз & Нобл», «Уолмарт» и др. Утверждение, что такая компания, как «Амазон», способна устранить своих конкурентов, просто абсурдно.

Пети заключает: «Представление о крупных технологических компаниях как о монополистах интуитивно привлекательно, но аналитически неверно. Выводы о монополии, основанные на наблюдениях за ограниченным соперничеством на рынке происхождения технологических гигантов, представляют собой узкий взгляд на конкуренцию. Несмотря на патентное доминирование, крупные технологические компании не живут спокойной жизнью. Их интенсивные усилия не согласуются со стандартной теорией монополии. Лучше представить себе крупные технологические фирмы как молигополистов, т. е. фирмы, которые сосуществуют как монополисты и олигополисты»[329]329
  Petit, 257.


[Закрыть].

Большинство критиков, призывающих правительства усилить регулирование определенных рынков или разрушить монополии, упускают из виду тот факт, что монополии, как правило, гораздо менее долговечны, чем многие считают. Бельгийские экономисты Дирк Ауэр и Николя Пети проанализировали освещение монополий в СМИ за 150-летний период. Они проанализировали в общей сложности 1399 статей с 1850 по 2000 г.[330]330
  Auer / Petit, 112.


[Закрыть] Выводы, сделанные в результате анализа, подтверждают, что освещение монополий в СМИ в подавляющем большинстве случаев носит негативный характер: 61 % статей, которые оценивали два исследователя, имели негативный уклон, 30 % были нейтральными и лишь в 9 % упоминались положительные аспекты монополий[331]331
  Ibid., 117.


[Закрыть]. Само по себе это неудивительно, поскольку СМИ вообще обычно публикуют скорее негативные, нежели позитивные материалы. Однако следует задуматься над тем, что о возникновении монополий сообщается гораздо больше и чаще, чем об их исчезновении[332]332
  Ibid., 119.


[Закрыть]. «Если бы статьи в прессе охватывали случайную выборку монополий, то мы должны были бы увидеть примерно столько же статей об исчезающих монополиях, сколько и о появляющихся. Это объясняется тем, что очень немногие монополии просуществовали весь период, охватываемый набором данных»[333]333
  Ibid., 119.


[Закрыть]. Их анализ освещения событий в прессе подтверждает то, что Милтон Фридман писал о монополиях еще в 1962 г., а именно что их значение сильно преувеличено, отчасти потому, что «монополия больше просится в газету и привлекает к себе больше внимание, чем конкуренция»[334]334
  Friedman, 104 <Фридман, 174>.


[Закрыть].

Чтобы доказать правоту Фридмана, не нужно даже заглядывать так далеко в историю. В 2019 г. Тайлер Коуэн в книге «Большой бизнес» написал, что в последние десятилетия в США критике как монополии подвергались, в частности, следующие компании: «Кодак», «Ай-Би-Эм», «Майкрософт», «Палм», «Блэк-Берри», «Йяху», «АОЛ», «Диджитал Эквипмент Корпорейшн», «Дженерал Моторз» и «Форд». «Из этого списка только “Майкрософт” остается доминирующей компанией»[335]335
  Cowen, 84.


[Закрыть].

В статье «В этот раз иначе? Шумпетер, технологические гиганты и фатализм монополии» американский экономист Райан Борн приводит множество примеров компаний, которые были признаны монополиями и в дальнейшем лишились доминирующего положением на рынке[336]336
  Bourne, “Is This Time Different?” https://www.cato.org/sites/cato.org/files/2019-09/Is%20This%20Time%20Different%3F.pdf


[Закрыть]. Например, социальная сеть «Майспейс», была основана в 2003 г. и быстро набрала миллионы пользователей. К июню 2006 г. «Майспейс» стала самым посещаемым сайтом в США, опередив даже «Гугл». В 2007 г. ведущая левая газета Великобритании «Гардиан» задалась вопросом: «Сможет ли “Майспейс” когда-нибудь лишиться монополии?» К началу 2008 г. доля «Майспейс» на рынке социальных сетей составляла 74,4 %, а к декабрю 2008 г. только в США ее посещали 75,9 млн человек. Но всего через шесть месяцев «Фейсбук» обогнал «Майспейс» в США, и к концу 2009 г. доля компании на рынке сократилась до 30 %. Сегодня «Майспейс» почти полностью утратила значимость. Борн заключает: «Важно отметить, что история “Майспейс” показывает, что сетевые эффекты, которые приводят к массовому росту, могут также привести к быстрому краху, когда появляется более совершенный продукт»[337]337
  Bourne, “Is This Time Different?”, 7.


[Закрыть].

В ноябре 2008 г. журнал «Форбс» опубликовал большую статью о производителе сотовых телефонов «Нокиа». Заголовок обложки журнала гласил: «Один миллиард клиентов – может ли кто-нибудь догнать короля сотовых телефонов?». После того как с 1998 по 2011 г. «Нокиа» неизменно оставалась крупнейшим в мире производителем мобильных телефонов, в первом квартале 2012 г. ее обогнала «Самсунг», поскольку южнокорейская компания заняла примерно 25,4 % рынка. На долю «Нокиа» по-прежнему приходились приличные 22,5 % рынка, а на долю «Эппл» – 9,5 %. Тем не менее с 2008 г. доля «Нокиа» упала более чем на треть. Примечательно, что в 1990-х годах компания «Нокиа» разработала самый первый в мире смартфон, «но она не предвидела важности приложений для привлекательности телефона, пока не стало слишком поздно»[338]338
  Ibid., 8.


[Закрыть]. В 2013 г. «Майкрософт» купила подразделение «Нокиа» по производству мобильных телефонов, доля которого на мировом рынке в то время составляла всего 3 %[339]339
  Ibid., 9.


[Закрыть].

Другой пример – компания «Ксерокс», которая изобрела первое фотокопировальное устройство в 1960 г. и доминировала на рынке в 1970 г. с долей рынка почти 100 %. Подобно тому как сегодня люди говорят «я гуглю», когда ищут информацию в Интернете, в те времена (и в определенной степени до сих пор в США) люди говорили «ксерю», когда что-то копировали. В 1973 г. компанию «Ксерокс» обвинили в нарушении антимонопольного законодательства, после чего началась затяжная судебная тяжба. Но тогда, как и сегодня, проблема была решена рынком, поскольку такие компании, как «Ай-Би-Эм», «Истмен-Кодак», «Кэнон», «Минольта», «Рико» и др., выпустили более компактные и дешевые фотокопировальные устройства[340]340
  Ibid., 15.


[Закрыть]. Копиры конкурентов использовали жидкий тонер, не требующий особого ухода, и были собраны из недорогих, стандартизированных деталей. Они продавались через обычные магазины канцелярских товаров, а не через дорогую фирменную сеть. Внезапно японцы стали продавать копировальные аппараты низкого класса по ценам ниже себестоимости машин «Ксерокс», в то время как «Ксерокс» хотела продолжать зарабатывать на объемах копирования как на надежной подписке, как она всегда это делала. Доля рынка «Ксерокс» сократилась с 95 % в 1972 г. до 49 % в 1979 г., а затем впервые опустилась ниже отметки в 30 % в 1998–1999 гг.[341]341
  Heuer, “Die Einfalt der Vervielfältiger”.


[Закрыть] Сегодня «Ксерокс» занимает менее 2 % мирового рынка копировальных аппаратов[342]342
  https://de.statista.com/statistik/daten/studie/181577/umfrage/marktanteile-der-hersteller-von-druckern-weltweit-seit-2009/


[Закрыть].

Другой пример – компания «Кодак», которая в 1976 г. занимала более 90 % американского рынка фотопленок и 85 % американского рынка фотоаппаратов[343]343
  Bourne, “Is This Time Different?”, 9.


[Закрыть]. Компания «Кодак» полностью недооценила переход на цифровые камеры, после чего рынок снова эволюционировал и на нем стали доминировать высокотехнологичные камеры для мобильных телефонов. В 2012 г. компания подала заявление о банкротстве и позже попытала счастья в других бизнес-моделях. «Кодак» – пример того, как некоторые компании могут удерживать монопольное положение в течение длительного периода времени. Но это не относится к подавляющему большинству монополистов, что подтверждают истории «Майспейс» и «Нокиа».

В некоторых случаях можно утверждать, что монополия – это не более чем временное явление, которое существует только для того, чтобы смениться другой монополией, примером чему служат «Майспейс» и «Фейсбук». Такие виды монополии называются «серийными монополиями». Есть бесчисленные примеры отраслей, где в какой-то момент времени потребители стекаются к «лучшему в своем классе» поставщику. «На таких рынках фирмы будут конкурировать за возможность стать монополистом. Именно в этой конкуренции продукты, создающие больше ценности для потребителей, выигрывают у тех, которые создают меньше ценности. Обратите внимание на то, что это значит. Сами акты конкуренции, которые представляют собой испытание этих продуктов рынком… будут выглядеть как монополизирующие. Потому что так оно и есть. Они определяют, чья монополия будет действовать до тех пор, пока более совершенные продукты не подтолкнут новые кампании по захвату рынка с растущей отдачей»[344]344
  Liebowitz / Margolis, 267.


[Закрыть].

Одной из компаний, которую сегодня часто критикуют как монополиста, является «Амазон». Зародившись как онлайновый книжный магазин, «Амазон» расширил спектр своих услуг, включив в него постоянно растущий перечень категорий товаров. Конечно, традиционные книготорговцы жалуются, что не могут выгодно конкурировать с «Амазоном», но это просто потому, что «Амазон» предлагает гораздо большее разнообразие товаров – включая подержанные книги, – чем любой обычный книготорговец. Но это не значит, что «Амазон» непобедим в долгосрочной перспективе. В основном ниже радара широкой публики растут новые успешные модели, которые работают без «Амазона» и «которые в долгосрочной перспективе могут даже подгрызть корни самой дорогой компании в мире. Принцип звучит просто, но для успешной работы много элементов нужно сложить в единый паззл: производители потребительских товаров устанавливают прямой контакт с клиентами через социальные сети и организуют каждый этап процессов вплоть до доставки товаров к порогу покупателей. Это позволяет компаниям сохранять контроль над каждым звеном цепочки создания стоимости. Эксперты называют это “прямыми поставками потребителю”, или сокращенно D2C. В результате производители обходят крупные платформы электронной коммерции и отсекают всех посредников. По мнению экспертов рынка, тенденция D2C может стать зародышем движения, способного в долгосрочной перспективе подорвать нынешнее господство “Амазон” в электронной коммерции»[345]345
  Michael Gassmann, https://www.welt.de/wirtschaft/plus225775833/D2C-Trend-Amazon-muss-um-sein-Monopol-fuerchten.html


[Закрыть].

Некоторые крупные компании уже стали первопроходцами в D2C, включая компании по производству спортивных товаров «Найк» и «Адидас». Конечно, это лишь обзорная информация, и, возможно, к тому времени, когда вы будете читать эту книгу, станет очевидно, что «Амазон» потеснил и эти новые бизнес-модели.

Конкуренция и монополия не являются абсолютными противоположностями, а представляют собой диалектическое противоречие: конкуренция порождает монополию, поскольку побеждает лучший продукт. Высокая монопольная прибыль привлекает новых конкурентов, которые постепенно разрушают монополию, но в определенный момент сами могут на время стать монополистами, чтобы затем снова быть уничтоженными своими конкурентами. Только в случае государственных монополий этого не может произойти, поскольку государственная власть не позволяет составлять им конкуренцию. Милтон Фридман подчеркивал, что фундаментальным недостатком как государственного регулирования, так и государственной монополии является чрезвычайная сложность обращения вспять такого развития событий. «Я скрепя сердце заключил, что частная монополия, если она терпима, может быть наименьшим из зол», – заметил Фридман[346]346
  Friedman, 159 <Фридман, 57>.


[Закрыть].