Текст книги "Опиумная война"

Рин нужно подавить его с самого начала. Постоянно вынуждать обороняться, потому что если будет обороняться она, то наверняка проиграет.

Проблема заключалась в том, что он дьявольски силен. Он не обладал силой Кобина или даже Куриль, но при такой четкости движений это не имело значения. Он концентрировал ци с гениальной точностью, собирал ее и выпускал через крохотную точку, создавая максимальную ударную силу.

В отличие от Венки Нэчжа мог примириться с потерями и продолжить схватку. Рин поставила ему пару синяков. Он принял их и ответил. И его удары были болезненными.

Прошло уже две минуты схватки. Рин продержалась дольше, чем кто-либо из предыдущих соперников Нэчжи, и кое-что для себя уяснила: он уязвим. Техники, прежде казавшиеся ей невероятно сложными, теперь стали понятны, и она могла с ними справиться. Когда Нэчжа атаковал, его движения были широкими и очевидными, как у кабана. Удары обладали чудовищной силой, но лишь когда достигали цели.

Рин позаботилась о том, чтобы никогда не достигали.

Она не позволит себя покалечить. Но ей нужно не просто выжить. Ей нужно победить.

Пламенеющий дракон. Крадущийся тигр. Вытянувшаяся цапля. При необходимости она повторяла движения из «Игр» Сээцзиня. Движения, которые много раз отрабатывала, связывала одно с другим в проклятых фигурах, выучила до автоматизма.

Но если стиль Рин и ошеломил Нэчжу, он этого не показывал. Оставался спокойным и сосредоточенным, атаковал с методичной уверенностью.

Прошло уже четыре минуты. Легкие Рин сжались, пытаясь накачать кислород в уставшее тело. Но если устала она, то устал и Нэчжа.

– Когда он устает, то становится отчаянным, – объяснял Катай. – А в отчаянии он очень опасен.

Нэчжа становился отчаянным.

Он больше не контролировал свою ци. Только снова и снова нацеливался кулаками на Рин. Он плевать хотел на правила, запрещающие наносить увечья. Если он ее достанет, то убьет.

Нэчжа пнул ее по коленкам. Рин вскрикнула и позволила ему попасть, а потом откинулась назад, притворившись, что потеряла равновесие. Нэчжа немедленно ринулся вперед. Рин приземлилась на пол и отпихнула его.

Она со всей силой ударила Нэчжу в солнечное сплетение и почувствовала, как вышибла воздух из его легких. Она вскочила и с удивлением увидела, что Нэчжа по-прежнему хватает ртом воздух.

Она бросилась вперед и пнула его по голове.

Он упал.

Зрители пораженно охнули.

Рин обогнула Нэчжу, надеясь, что он не поднимется, но знала, что он встанет. Ей хотелось с этим покончить. Ударить его ногой по затылку. Но наставники следили за тем, чтобы поединок прошел с честью. Если она ударит лежачего, ее тут же отправят собирать вещи.

И неважно, что если он поступит так же, все закроют на это глаза.

Прошло четыре секунды. Нэчжа поднял трясущуюся руку и хлопнул по земле. Он кое-как поднялся. С его лба текла кровь, заливая глаза красным. Он смахнул ее и уставился на Рин.

В его глазах читалась жажда убивать.

– Продолжайте, – сказал Соннен.

Рин осторожно обошла Нэчжу. Он по-звериному пригнулся, как раненый волк, припавший на задние лапы.

Когда Рин нанесла следующий удар, Нэчжа схватил ее за руку и притянул к себе. Она сбилась с дыхания. Нэчжа вонзил ногти ей в лицо и процарапал вниз, до ключицы.

Рин выдернула руку и быстро развернулась, отступая. Щеку под левым глазом до самой шеи пронзила резкая боль. Нэчжа пустил ей кровь.

– Аккуратней, Инь, – предупредил Соннен.

Ни Рин, ни Нэчжа не обратили внимания на его слова. «Как будто предупреждение что-то изменит», – подумала Рин. Когда Нэчжа снова бросился на нее, она потянула его на пол за собой. Они катались в пыли, пытаясь друг друга обездвижить, но ничего не выходило.

Нэчжа яростно молотил по воздуху, в опасной близости от ее лица.

От первого удара она уклонилась. Нэчжа занес кулак и ударил слева, вышибив воздух из легких. Нижняя часть ее лица онемела.

Он дал ей пощечину.

Потом вторую.

Она могла выдержать удар ребром ладони. Но пощечина – это слишком личное. Знак превосходства.

Что-то в Рин надломилось.

Она не могла дышать. В глазах потемнело, а потом все стало красным. Ее переполняла ярость, полностью поглотив мысли. Месть была ей необходима как воздух. Она хотела причинить Нэчже боль. Хотела его наказать.

Она отпрянула, согнув пальцы, словно когти. Нэчжа отпустил ее, но Рин последовала за ним, удвоив усилия. Она не была такой же молниеносной. Он ответил на удар, и Рин запоздала поставить защиту, Нэчжа ударил ее по бедру, по руке, но тело не чувствовало боли. Боль – это сообщение, на которое можно не обращать внимания, она придет позже.

Нет – боль вела к успеху.

Нэчжа снова ударил ее по лицу – один раз, второй, третий. Он колотил ее, как дикий зверь, но Рин продолжала отбиваться.

– Да что с тобой не так? – прошипел он.

Важнее, что не так с ним. Страх. Рин видела страх в его глазах.

Нэчжа прижал ее к стене, сжав горло пальцами, но она схватила его за плечи, пнула коленом по ребрам и саданула локтем по затылку. Нэчжа с хрипом повалился наземь. Рин бросилась вниз и вонзила локоть ему в поясницу. Нэчжа вскрикнул и выгнул спину от боли.

Рин прижала левую руку Нэчжи ногой, а его шею удерживала правым локтем. И когда он задергался, врезала кулаком по затылку, придавила его лицо к земле, пока не стало ясно, что он уже не поднимется.

– Разойтись, – сказал Соннен, но Рин его не слышала.

В ушах в ритме боевых барабанов шумела кровь. Сквозь красные линзы перед глазами она видела лишь цель – врага.

Она схватила Нэчжу за волосы и дернула его голову, снова шмякнув о пол.

– Разойтись!

Соннен держал ее за шею, оттаскивая от обмякшего Нэчжи.

Рин отшатнулась от Соннена. Ее тело горело как в лихорадке. Голова закружилась, и Рин осела на пол. Она пылала, нужно было рассеять этот жар, иначе она умрет, но она могла выплеснуть его только на собравшихся вокруг людей…

Ее рациональный разум завопил.

Когда она поднялась с ринга, к ней подбежал Рабан.

– Рин, что…

Она отвела его руку.

– С дороги, – выдохнула она. – С дороги.

Но вокруг столпились наставники, гудели голоса, тянулись руки, шевелились губы. Присутствие всех этих людей ее душило. Рин казалось, что если она закричит, то раскрошит их в мелкую пыль, ей хотелось их уничтожить, но крохотные остатки разума возобладали, и вместо этого она бросилась к выходу.

К счастью, ей расчистили путь. Рин протиснулась сквозь толпу кадетов и побежала к лестнице. Она взлетела наверх, распахнула дверь главного зала и вдохнула глоток холодного воздуха.

Но этого было мало. Она все равно пылала.

Не обращая внимания на крики наставников за своей спиной, Рин бросилась бежать.

Цзян был там, где она и ожидала – в саду Наследия. Он неподвижно и с закрытыми глазами сидел на камне, скрестив ноги.

Рин кинулась через садовую калитку и схватилась за косяк. Мир закружился перед глазами. Все выглядело красным – деревья, камни, а больше всего – Цзян. Он полыхал факелом.

Услышав ее шаги, Цзян открыл глаза.

– Рин?

Она забыла, как разговаривать. Пламя внутри ее потянулось к Цзяну, чувствуя его присутствие, как огонь чует хворост и жаждет его поглотить.

Рин казалось, что если она сейчас не убьет Цзяна, то просто взорвется.

Она приготовилась атаковать. Он поднялся на ноги, уклонился от кулаков и опрокинул ее ловким броском. Рин приземлилась на спину. Цзян пригвоздил ее к земле руками.

– Ты горишь, – поразился он.

– Помогите мне, – выдохнула она. – Помогите.

Цзян наклонился и взял ее голову ладонями.

– Посмотри на меня.

Сделав над собой усилие, она подчинилась. Его лицо расплывалось.

– Великая черепаха, – прошептал он и выпустил ее.

Цзян закатил глаза и стал бормотать что-то нечленораздельное, слова не были похожи ни на один известный язык.

Потом Цзян открыл глаза и прижал ладонь к ее лбу.

Рука была ледяная. Жгучий холод проник от его ладони ко лбу Рин и растекся по всему телу, такими же струйками, как прежде пламя, они потушили пожар в ее венах. Как будто Рин погрузилась в ледяную ванну. Она корчилась на земле, заглатывая воздух, и задрожала, когда огонь потух.

Все затихло.

Когда Рин пришла в себя, то первым увидела лицо Цзяна. Его одежда была помята. Под глазами синяки, словно он много дней не спал. Сколько она проспала? Он был с ней все это время?

Она подняла голову. Рин лежала на койке в лазарете, но не была ранена, насколько могла судить.

– Как ты себя чувствуешь? – тихо спросил Цзян.

– Помятой, но нормально. – Она медленно села и поморщилась. Рот словно набили ватой. Она закашлялась и потерла горло, нахмурившись. – Что произошло?

Цзян протянул ей стоящую у койки чашку с водой. Рин с благодарностью ее приняла. Вода смочила пересушенное горло, и это было чудесно.

– Поздравляю, – сказал Цзян. – Ты чемпион этого года.

Но тон его не был радостным.

Да и Рин не ощущала никакого подъема, как следовало бы. Она даже не могла насладиться победой над Нэчжой. Она не гордилась собой, лишь была напугана и сбита с толку.

– Что я сделала? – прошептала она.

– Столкнулась с тем, к чему не была готова, – сказал Цзян. В голосе звучали восторженные нотки. – Мне не следовало учить тебя «Пяти играм». Теперь ты станешь опасной и для себя и для окружающих.

– Нет, если вы мне поможете, – сказала она. – Если научите меня с этим справляться.

– Я думал, ты просто хочешь стать хорошим военным.

– Да.

Но теперь она хотела и овладеть этой силой.

Она понятия не имела, что случилось на ринге. Было бы глупо этого не испугаться, но все же никогда прежде она не ощущала такой силы. В то мгновение Рин чувствовала, что способна победить любого. Убить любого.

Она хотела вернуть это чувство. Хотела, чтобы Цзян ее научил.

– Я неблагодарно себя вела в тот день в саду, – сказала она, тщательно подбирая слова. Если она будет говорить слишком подобострастно, то спугнет Цзяна. Но если не извинится, Цзян решил, что она так ничему и не научилась. – Я говорила не подумав. Прошу прощения.

Рин с опаской следила за его взглядом, пытаясь уловить отстраненность, которая означала бы, что Рин его потеряла.

Выражение лица Цзяна не смягчилось, но он и не ушел.

– Нет. Это я виноват. Я не понимал, насколько ты похожа на Алтана.

При упоминании Алтана Рин вздернула голову.

– Ты ведь знаешь, что он был победителем своего года, – бесстрастно произнес Цзян. – В финале он дрался с Тоби. Это была грязная схватка, как у тебя с Нэчжой. Алтан ненавидит Тоби. В самом начале занятий Тоби высказал несколько шуточек про Спир, и Алтан так его и не простил. Но он не такой, как ты. Он не пререкался с Тоби весь год, как сварливая наседка. Алтан проглотил свой гнев и спрятал его под маской безразличия, пока наконец перед зрителями, среди которых были шесть наместников и сама императрица, выплеснул такую энергию, что остановить его сумели только Соннен, Цзюнь и я. Тоби был так сильно ранен, что Энро не отходила от него пять дней.

– Я не такая, – сказала Рин. Она ведь не покалечила Нэчжу. Или покалечила? Сложно было вспомнить, что происходило в той пелене ярости. – Я не… я не похожа на Алтана.

– Ты в точности такая же, – покачал головой Цзян. – Слишком отчаянная. Ты затаила обиду, лелеешь свой гнев и позволяешь ему выплескиваться, и тебе плевать на все, чему тебя учили. Заниматься с тобой было бы ошибкой.

У нее сжалось сердце. Рин вдруг испугалась, что сойдет с ума, она почувствовала сладкий вкус силы, но не конец ли это пути?

– Так вы поэтому отозвали приглашение для Алтана? – спросила она. – Почему вы отказались его учить?

Цзян выглядел озадаченным.

– Я не отзывал приглашение. Я настаивал на том, чтобы он находился под моим присмотром. Алтан – спирец, он предрасположен к гневу и необузданности. Только я способен ему помочь.

– Но кадеты сказали…

– Кадеты ни хрена не знают, – отрезал Цзян. – Я просил Цзиму позволить мне его тренировать. Но вмешалась императрица. Она знает ценность воина-спирца, и была в таком восторге… В конце концов государственные интересы возобладали над заботой о здоровье парня. Его отправили к Ирцзаху и используют его гнев как оружие, вместо того чтобы научить Алтана его контролировать. Ты видела его на ринге. И знаешь, каков он. – Цзян подался вперед. – Но ты… Императрица о тебе не знает. – Он бормотал это скорее себе, чем ей. – Ты в опасности, но станешь… Они не вмешаются, не в этот раз…

Рин наблюдала за его лицом, не смея надеяться.

– Так это значит…

Он поднялся.

– Я возьму тебя кадетом. Надеюсь, что мне не придется об этом пожалеть.

Он протянул руку. Рин схватила ее.

Из пятидесяти студентов, поступивших в Синегард в начале года, тридцать пять получили приглашения стать кадетами. Наставники направили свитки в главный зал, где их получали студенты.

Тех, кто не получил свитков, попросили снять форму и немедленно покинуть академию.

Большинство получило по одному свитку. Нян радостно присоединилась к двум другим кадетам в группе Медицины. Нэчжа и Венка выбрали Боевые искусства.

Катай был уверен, что потерял шанс получить приглашения, когда сдался Нэчже, и так яростно рвал на себе волосы, что Рин забеспокоилась, не облысеет ли он.

– Это было глупо, – сказал Катай. – Трусливо. – За последние два десятилетия никто не сдавался. Теперь никто меня не возьмет.

До турнира он рассчитывал получить приглашения от Цзимы, Цзюня и Ирцзаха. Но его ждал лишь один свиток.

Катай развернул его и расплылся в улыбке.

– Ирцзах считает, что мое поражение было гениальным ходом. Я выбираю Стратегию!

Администратор протянул Рин два свитка. Не открывая их, она уже знала, что они от Ирцзаха и Цзяна. Она могла выбирать между Стратегией и Наследием.

Она выбрала Наследие.

Глава 8

Синегардская академия объявила четырехдневные каникулы на время празднования летнего фестиваля. Следующий семестр начнется после возвращения студентов.

Большинство воспользовались возможностью навестить родных. Но у Рин не было времени для поездки в Тикани, да она и не хотела туда ехать. Она собиралась провести каникулы в академии, но Катай пригласил ее в свое поместье.

– Если хочешь, конечно, – нервно сказал он. – В смысле, если у тебя уже есть планы…

– Нет у меня планов, – ответила Рин. – Я с удовольствием.

На следующее утро она собралась для вылазки в город. Это заняло несколько секунд – вещей у нее почти не было. Рин тщательно сложила в старую дорожную сумку два комплекта школьных рубах и понадеялась на то, что Катаю не покажется неподобающим, что во время фестиваля она будет носить форму. Другой одежды у Рин не было – от старых рубах с юга она избавилась при первой же возможности.

– Я найду рикшу, – предложила Рин, встретившись с Катаем у ворот академии.

– А зачем нам рикша? – удивился Катай.

– А как же мы туда доберемся? – нахмурилась Рин.

Катай уже собрался ответить, как у ворот остановился огромный, запряженный лошадьми экипаж. Возница, дородный человек в бордовой с золотом рубахе, спрыгнул с облучка и низко поклонился Катаю:

– Господин Чен.

Он уставился на Рин, словно решая, следует ли поклониться и ей, но ограничился небрежным кивком.

– Спасибо, Мерчи.

Катай отдал слуге сумки и помог Рин сесть в экипаж.

– Тебе удобно?

– Еще как.

Из экипажа они наблюдали почти весь город, раскинувшийся в долине внизу: спиральные пагоды административного квартала поднимались над тонким покрывалом тумана, белые дома с изогнутыми черепичными крышами, облепившие склоны, изгибающиеся каменные стены переулков, ведущих к центру города.

Внутри затененного экипажа Рин чувствовала себя изолированной от грязных улиц. Чистой. Впервые со дня прибытия в Синегард она чувствовала, что ее место здесь. Она прислонилась к боковой стенке и наслаждалась теплым летним ветерком, обдувающим лицо. Она давно уже так не отдыхала.

– Когда вернешься, мы подробно обсудим, что с тобой случилось, – сказал Цзян. – Но твой разум пострадал от очень специфической травмы. Сейчас тебе нужно отдыхать. Пусть этот опыт созреет. И твой разум исцелится.

Катай тактично не стал спрашивать, что произошло. Рин была ему за это благодарна.

Мерчи быстро вез их вниз. Около часа они ехали по главной улице города, а потом свернули влево, на дорогу, ведущую в Нефритовый квартал.

Год назад, когда Рин прибыла в Синегард, она вместе с учителем Фейриком ехала через рабочий район с дешевыми трактирами и игорными домами на каждом углу. Ежедневно навещая вдову Маун, она шла через самые шумные, грязные и вонючие части города. До сих пор для нее Синегард мало чем отличался от Тикани, только более шумный и скученный.

Теперь же из экипажа семьи Чен она видела все великолепие Синегарда. Дороги Нефритового квартала недавно замостили, они сверкали так, будто их начисто отмыли только утром. Никаких деревянных хибар, никаких канав, куда выливают ночные горшки. Она не увидела ворчащих женщин, готовящих хлеб и булочки на уличных жаровнях, потому что не могут позволить себе очаг в доме. И никаких нищих.

Эта тишина ее нервировала. Тикани всегда бурлил – нищие собирали мусор, чтобы потом разобрать и продать, старики сидели на крыльце, курили или играли в маджонг, малыши в рубашках, не прикрывающих ягодицы, бродили по улицам в сопровождении сгорбленных бабушек, готовых их подхватить в случае чего.

Здесь ничего этого не было. Нефритовый квартал состоял из чистеньких заборчиков и огороженных садов. Не считая их экипажа, улицы были пусты.

Мерчи остановил экипаж перед воротами. Они с грохотом отворились. Внутри квадратом стояли четыре вытянутых здания, между ними находился огромный сад. Ко входу бросились несколько белых крохотных собачек с чистейшими, как и плиты дорожки, лапами.

Катай вскрикнул, выбрался из экипажа и опустился на колени. Собаки прыгнули на него, радостно виляя хвостами.

– Этого зовут Дракон-император. – Он почесал псу горло. – Все названы в честь великих правителей.

– А который Красный император? – спросила Рин.

– Тот, который сейчас помочится тебе на ногу, если не отойдешь.

Экономкой была пухлая низкая женщина с веснушками и обветренной кожей, ее звали Лан. Говорила она доброжелательным девичьим голосом, совсем не совпадающим с морщинистым лицом. Синегардский акцент был так силен, что даже после нескольких месяцев практики с вдовой Маун Рин понимала ее с трудом.

– Что ты хочешь поесть? Я приготовлю что угодно. Я знаю кухню двенадцати провинций. Кроме провинции Обезьяна. Там слишком много перца. Это вредно для тебя. А еще я не готовлю вонючий тофу. Единственное ограничение – в продуктах, которые есть на рынке, но почти все я могу купить в лавке с импортными товарами. Что ты любишь? Омар? Водяной орех? Только скажи, я приготовлю.

Привыкшая к непритязательной пище академии Рин не нашлась, что ответить. Как объяснить, что она просто не знает всех перечисленных Лан кушаний? В Тикани Фаны обожали блюдо под названием «что бог послал», состряпанное из того, что оставалось в лавке, обычно это были яичница и лапша.

– Я хочу суп «Семь сокровищ», – вмешался Катай, предоставив Рин гадать, что это. – И «Голову льва».

Рин вытаращила глаза.

– Что-что?

– Сама увидишь, – заулыбался Катай.

– Ты могла бы не выглядеть такой ошарашенной селянкой, – сказал Катай, когда Лан принесла им перепелок и перепелиные яйца, суп из акульих плавников, поданный в черепашьем панцире, и свиные потроха. – Это просто еда.

Но «просто еда» – это рисовая похлебка. Или овощи. Кусок рыбы, свинины или курицы, если повезет.

На столе не было «просто еды».

Суп «Семь сокровищ» оказался восхитительным сладким бульоном на основе красных фиников, каштанов в меду, семян лотоса и еще четырех ингредиентов, которых Рин не опознала. «Голова льва», как она с облегчением обнаружила, была не львиной головой, а вареными мясными шариками с мукой, разложенными на полосках белого тофу.

– Но я и есть ошарашенная селянка, Катай. – Рин тщетно пыталась подцепить палочками перепелиное яйцо. В конце концов она сдалась и взяла его пальцами. – И ты все время ешь вот так?

Катай покраснел.

– Ты привыкнешь. В первую неделю в школе мне пришлось несладко. Столовая в академии ужасна.

Трудно было не позавидовать Катаю. Его ванная была больше, чем тесная спальня, которую Рин делила с Кесеги. Библиотека в поместье могла бы посоперничать с архивом Синегарда. Катай мог просто заменить любую вещь. Если он пачкал туфли, то выбрасывал их. Если порвал рубаху, то получал новую, сшитую у портного под его рост и размер.

Катай провел детство в роскоши, занимаясь лишь подготовкой к кэцзюй. Для него экзамены в Синегард были приятным сюрпризом, подтверждением избранного пути.

– Где твой отец? – спросила Рин.

Отец Катая служил министром обороны у самой императрицы. Рин чувствовала облегчение оттого, что не пришлось с ним встречаться, при одной мысли об этом ей становилось жутко, но все равно было любопытно. Похож ли он на постаревшего Катая? С кудрявыми волосами, такой же умный и куда более могущественный?

Китай скривился.

– Встречи совета обороны. Этого незаметно, но город в состоянии готовности. Всю неделю городская стража бдит на посту. Нам не нужно очередное происшествие с «Оперой».

– Я слышала, что «Оперы красной джонки» больше не существует, – сказала Рин.

– В основном. Но движение нельзя уничтожить. Какие-то религиозные фанатики хотят убить императрицу. – Катай насадил на палочку кусок тофу. – Отец будет во дворце, пока не уляжется суета. Он лично несет ответственность за безопасность императрицы. Если что-то пойдет не так, он лишится головы.

– И он не обеспокоен?

– Не особо. Он занимается этим много лет, все будет в порядке. А кроме того, императрица и сама владеет боевыми искусствами, ее не так-то просто убить.

Катай поведал несколько историй, которые рассказывал ему о службе во дворце отец, о забавных происшествиях с императрицей и двенадцатью наместниками, о придворных сплетнях и провинциальной политике.

Рин завороженно слушала. Каково это – расти, зная, что твой отец правая рука императрицы? Какое большое значение имеет то, где довелось родиться. В другом мире она могла бы вырасти в таком же поместье, где получала бы все, что только пожелает. В другом мире она могла бы родиться среди власть имущих.

Спала Рин в огромной комнате, выделенной лишь для нее. Она так долго и крепко не спала со дня поступления в Синегард. Как будто ее тело отключилось после многих месяцев издевательств над ним. Проснувшись, она чувствовала себя лучше и мыслила яснее, чем в течение всех этих месяцев.

После неторопливого завтрака, состоящего из сладкой похлебки и острых гусиных яиц, Катай и Рин отправились на городской рынок.

С самого приезда в Синегард с учителем Фейриком Рин не бывала в центре города. Вдова Маун жила в другой стороне, а расписание занятий не оставляло времени для самостоятельного исследования Синегарда.

В прошлом году ей казалось, что рынок переполнен. Но нет, пик активности приходился на Летний фестиваль, весь город словно взорвался. Повсюду в переулках стояли тележки уличных продавцов, так что покупателям приходилось двигаться гуськом. Но это было нечто. Да. Ряды жемчужных ожерелий и нефритовых браслетов. Лотки с гладкими камнями размером с яйцо, на которых проступали буквы, а то и целые поэмы, стоило опустить их в воду. Мастера-каллиграфы писали имена на гигантских веерах, размахивая кистями с черными чернилами с аккуратностью и смелостью мечника.

– А это что?

Рин остановилась перед полкой с крохотными деревянными статуэтками мальчиков‐толстяков. Рубахи мальчиков были спущены, обнажая гениталии. Рин поразилась, как можно продавать такую непристойность.

– А, это мои любимые, – ответил Катай.

В качестве объяснения продавец взял чайник и облил статуи водой. Когда они стали мокрыми, глина потемнела. Вода полилась с их причиндалов, как струйка мочи.

Рин засмеялась.

– И почем они?

– Четыре серебряные монеты за штуку. Отдам двух за семь.

Рин побледнела. От денег, которые поменял для нее учитель Фейрик, осталась лишь одна императорская серебряная монета и горсть медяков. В академии деньги тратить было не на что, и она не подозревала, насколько дорого все стоит в Синегарде.

– Хочешь купить? – спросил Катай.

Рин энергично замахала руками.

– Нет-нет, я просто…

На лице Катая мелькнуло понимание.

– Подарок. – Он протянул серебро торговцу. – Одного писающего мальчика для моей подруги, которую так легко развлечь.

Рин вспыхнула:

– Катай, я не могу.

– Они же ничего не стоят.

– Для меня они стоят дорого, – сказала она.

Катай сунул фигурку ей в руку.

– Если еще хоть раз заикнешься о деньгах, я брошу тебя здесь, и ты заблудишься.

Рынок был таким огромным, что Рин боялась забираться далеко от входа, если она заблудится в извилистых проходах, как тогда найдет дорогу обратно? Но Катай двигался по рынку с уверенностью знатока, показывая, какие лавки ему нравятся, а какие нет.

Синегард Катая был полон чудес и доступен. Синегард Катая не был пугающим, потому что у Катая были деньги. Если он спотыкался, половина лавочников бросалась ему на помощь в надежде на щедрые чаевые. Если ему разрезали карман, он шел домой за другим кошельком. Катай мог себе позволить стать жертвой города, потому что ему было куда падать.

Рин не могла. Ей приходилось напоминать себе о том, что все это ей не принадлежит, несмотря на абсурдную щедрость Катая. Единственный ее билет в этот город лежит через академию, и нужно постараться изо всех сил, чтобы его добыть.

По вечерам на рынке зажигались фонари, по одному у каждого торговца. Все вместе они напоминали стайку светлячков, отбрасывая неестественные тени от всего, на что падал свет.

– Ты когда-нибудь видела театр теней? – Катай остановился перед большим парусиновым навесом. Рядом стояла вереница детей, протягивающих медяки за вход. – То есть это для малышей, но…

– Великая черепаха! – вытаращила глаза Рин. В Тикани ходили рассказы о театре теней. Она выудила из кармана мелочь. – У меня есть вот это.

Под навесом толпились дети. Рин и Катай прошмыгнули в задние ряды, пытаясь притвориться, что им не на пять лет больше, чем остальным посетителям. Впереди висела большая шелковая ширма, залитая с другой стороны мягким желтым светом.

– А теперь я расскажу вам о возрождении страны.

Кукольник говорил из будки рядом с ширмой, так что его не было видно. Зычный, низкий и мелодичный голос раскатился по забитому людьми помещению.

– Это история о спасении и объединении Никана. История о Триумвирате, трех легендарных воинах.

Свет за ширмой потускнел, остались только алые всполохи.

– Воин.

На ширме появилась первая тень – мужской силуэт с мечом почти в его рост. Он был в тяжелых доспехах, из плеч торчали острые шипы. Над шлемом развевался плюмаж.

– Гадюка.

Следующим появился стройный женский силуэт. Голова кокетливо склонялась набок, левая рука согнута, словно она что-то прятала за спиной. Возможно, веер. Или кинжал.

– И Страж.

Страж был самым худым из троих – сутулая фигура, закутанная в бесформенное одеяние. Рядом с ним ползла большая черепаха.

Алый цвет за ширмой сменился мягкой желтой пульсацией в ритме сердца. Тени трех героев увеличились, а потом исчезли. Вместо них появились очертания гор. Кукольник начал рассказ.

– Шестьдесят пять лет назад, после Первой опиумной войны, народ Никана страдал под гнетом Федерации. Никан погрузился в лихорадку и туман опиума. – Над пейзажем поплыли прозрачные ленты, дающие иллюзию дыма. – Люди голодали. Матери продавали детей ради куска мяса, ради отреза ткани. Отцы убивали детей, чтобы прекратить их страдания. Да, именно так. Детей вроде вас! Никанцы решили, что боги их покинули, иначе как могли варвары с востока нести такие разрушения?

Ширма стала бледно-желтой, как щеки опиумного наркомана. Группа крестьян стояла на коленях, склонив головы до земли, словно рыдая.

– Народ не нашел защиту в лице наместников. Когда-то могущественные правители двенадцати провинций стали слабыми и разобщенными. Лелея старые обиды, они воевали друг с другом и не объединились, чтобы изгнать захватчиков из Мугена. Растрачивали золото на выпивку и женщин. Дышали маковым наркотиком, как воздухом. Обложили провинции непосильными налогами, ничего не давая взамен. Даже когда Федерация уничтожала их деревни и насиловала женщин, наместники ничего не предпринимали. Они и не могли ничего сделать.

Люди молились о появлении героев. Молились двадцать лет. И наконец боги послали им героев.

В левом нижнем углу ширмы появились силуэты трех взявшихся за руки детей. Тот, что посередине, был выше остальных. У того, что справа, были длинные струящиеся волосы. Третий ребенок стоял чуть поодаль, повернувшись к краю ширмы, словно видел то, чего не видят остальные двое.

– Боги не послали героев с небес. Они выбрали трех детей, сирот войны, крестьян, чьи родители погибли во время налетов на деревни. Все трое были самого скромного происхождения. Но они могли говорить с богами.

Тот ребенок, что стоял посередине, уверенно зашагал к центру ширмы. Двое других последовали за ним на расстоянии, как за предводителем. Их ноги двигались так плавно, что казалось, будто за ширмой находятся маленькие человечки, а не марионетки из бумаги на нитях. Рин восхищалась техникой кукольников, но гораздо больше – самой историей.

– Когда сгорела их деревня, три ребенка поклялись отомстить Федерации и освободить страну от захватчиков, чтобы другие дети не страдали, как страдали они. Они много лет тренировались у монахов в храме Удан. Когда они подросли, то уже овладели боевыми искусствами с потрясающим умением, наравне со взрослыми, тренировавшимися несколько десятилетий. К концу своего ученичества они отправились на самый высокий пик в стране, гору Тяньшань.

Появилась массивная гора. Она заняла почти всю ширму, тени трех героев на ее фоне казались крохотными. Но по мере того как герои приближались к ней, гора уменьшалась и становилась плоской, пока наконец герои не оказались на вершине.

– На пик Тяньшань вели семь тысяч ступеней. На вершине, так высоко, что не долетит даже самый сильный орел, стоял храм. Из него три героя поднялись на небеса и вошли в Пантеон, дом богов.

Теперь три героя оказались у ворот, похожих на ворота академии. Дверь была выше их вдвое, с замысловатой резьбой с изображением бабочек и тигров, а большая черепаха низко склонила голову, когда они проходили мимо.

– Первого героя, самого сильного из трех, вызвал к себе Дракон-повелитель. Герой был на голову выше своих друзей, с широкой спиной и руками как стволы деревьев. Боги сочли его главным из тройки.

«Если мне предстоит командовать армией Никана, мне нужен хороший меч», – сказал он и встал на колено перед Драконом-повелителем. Дракон велел ему встать и протянул огромный меч. Так он стал Воином.

Воин взмахнул массивным мечом над головой по широкой дуге и резко опустил. Когда меч ударился о землю, полетели искры красного и золотистого света.