Электронная библиотека » Ребекка Куанг » » онлайн чтение - страница 1

Текст книги "Йеллоуфейс"


  • Текст добавлен: 30 декабря 2024, 08:21


Автор книги: Ребекка Куанг


Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Куанг Р.
Йеллоуфейс

R. F. Kuang

YELLOWFACE

Copyright c 2023 by R.F. Kuang


Публикуется с разрешения автора и её литературных агентов – Liza Dawson Associates, США, при участии Агентства Александра Корженевского, Россия

Cover illustration by Nicolas Delort

Fanzon Publishers

An imprint of Eksmo Publishing House


Перевод Александра Шабрина под редакцией Иты Куралесиной и Натальи Никитиной


© 2023 by R.F. Kuang

© А. Шабрин, перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Эрику и Джанетт



1

В ТУ НОЧЬ, КОГДА АФИНА ЛЮ УМИРАЕТ на моих глазах, мы отмечаем ее сделку с Нетфликсом.

Для начала, чтобы эта история имела какой-то смысл, об Афине нужно знать две вещи.

Во-первых, у нее было все: едва она отучилась, как заключила контракт с крупным издательством сразу на несколько книг, получила рекламу на одном раскрученном литературном сайте, анонсы сразу в нескольких престижных арт-резиденциях и список номинаций на премии длиннее, чем мой список покупок. В свои двадцать семь она уже опубликовала три романа (каждый следующий лучше и громче предыдущего). Сделка с Нетфликсом для нее – не что-то судьбоносное, а просто очередная победа, еще один трофей на пути к литературной славе, по которому она бодро зашагала после окончания вуза. Во-вторых, – возможно, как следствие первого, – у нее почти не было друзей. Писатели нашего возраста – молодые, ищущие, амбициозные, которым еще нет тридцати, – как правило, сбиваются в стайки. В соцсетях их полно, писатели восторгаются отрывками из неопубликованных рукописей друг друга («ПРОСТО ОТВАЛ БАШКИ!»), визжат от радости при виде обложек («КРАСОТИЩА КАКАЯ!!!») и выкладывают селфи с профессиональных тусовок во всех частях света. А вот на снимках Афины в Инстаграме[1]1
  Instagram, Facebook – проекты компании «Мета», признанной экстремистской в РФ.


[Закрыть]
, как правило, не было никого, кроме нее самой. Она регулярно постила в Твиттере новости про работу и тонкие шутки для своих семидесяти тысяч подписчиков, но других людей тегала редко. Там не значилось имен, не было рекламы, не рекомендовались книги кого-то из коллег и вообще не выказывалось того публичного «чувства локтя», которое навязчиво демонстрируют молодые авторы. За все время, что мы знакомы, я никогда не слышала, чтобы она упоминала кого-нибудь из близких друзей, кроме меня.

Раньше я считала это обыкновенным зазнайством. Афина до нелепого успешна, так что ей, наверное, просто не хочется снисходить до простых смертных. Наверное, круг ее общения состоит исключительно из людей с синей галочкой в соцсетях, таких же, как она, авторов бестселлеров, которые делятся с ней своими тонкими наблюдениями по поводу современного общества. Дружить с пролетариями Афине попросту недосуг.

Однако в последние годы у меня сложилась другая теория, суть которой состоит в том, что все остальные точно так же, как и я, считают ее просто невыносимой. В самом деле, трудно дружить с человеком, который затмевает тебя на каждом шагу. Вероятно, никто больше не выносит Афину, потому что постоянно ощущать себя ничтожеством на ее фоне очень трудно. Ну а я справляюсь, видимо, потому, что вот такая я жалкая.

В общем, тем вечером в шумном баре на крыше в Джорджтауне с Афиной сижу только я. Коктейли по заоблачным ценам Афина вливает в себя так, будто доказывает, что вечер удался, а я пью, душа в себе сучку, которая тихо желает Афине смерти.


СОШЛИСЬ МЫ С АФИНОЙ ТОЛЬКО БЛАГОДАРЯ обстоятельствам. На первом курсе мы жили на одном этаже в общежитии Йеля, а поскольку обе чувствовали в себе тягу к писательству с тех самых пор, как начали соображать, то и оказались на одних и тех же студенческих семинарах по писательскому мастерству. На заре творчества мы обе публиковали рассказы в одних и тех же журналах, а через несколько лет после университета переехали в один и тот же город. Афина сделала это ради престижной стипендии в Джорджтауне, факультетское начальство которого, по слухам, настолько впечатлилось гостевой лекцией, прочитанной ею в Американском университете, что специально для нее учредило должность преподавателя литературного мастерства на кафедре английского языка. Я переехала из-за того, что у маминой сестры в Росслине была квартирка, которую она мне сдала на условиях оплаты коммуналки – ну и в расчете, что я буду поливать ее цветы. Пресловутого «родства душ» у нас с Афиной не было, не связывала нас и условная глобокая травма. Просто мы всегда крутились в одних и тех же местах, занимались одними и теми же делами, так что дружелюбие у нас вошло в подобие привычки.

Но, хотя начали мы с одного и того же – с курсов по малой прозе профессора Наталии Гейнс, – после выпуска нас разметало, и траектории наших карьер оказались совершенно разными.

Свою первую книгу я написала в порыве вдохновения за год, спасаясь от невыносимой скуки, чем стало для меня преподавание в «Тич фо Америка»[2]2
  Teach for America – некоммерческая организация выпускников-педагогов для преподавания в малообеспеченных районах США.


[Закрыть]
. Каждый день после работы я увлеченно сочиняла историю, которую хотела поведать с детства: подробный роман с элементами волшебства о взрослении и скорби, об утрате и сестринской связи, названный «Под сенью платана». Безуспешно обойдя с полсотни литературных агентов, я все же пристроила книгу в скромном издательстве «Эвермор» благодаря опен-коллу. Гонорар на тот момент казался мне фантастическим – аванс десять тысяч с роялти от последующих продаж; но это было до того, как я узнала, что Афина за свой дебютный роман в «Пингвин Рэндом Хаус» получила шестизначную сумму.

За три месяца до выхода моей книги «Эвермор» взял и схлопнулся. Права на книгу вернулись ко мне. Каким-то чудом литагент, подписавший со мной контракт после неудачи с «Эвермор», перепродал их одному из издательств «Большой пятерки» за аванс в двадцать тысяч долларов («недурная сделка» – мелькнуло в анонсе «Паблишерс Маркетплейс»). Казалось, я была близка к тому, что все мои мечтания о славе и успехе вот-вот сбудутся – «ну вот оно наконец». Однако ко дню выхода первый тираж моей книги вдруг урезали с десяти до пяти тысяч экземпляров, а рекламный тур по шести городам сократили до трех столичных пригородов; не было и обещанных отзывов от известных писателей. Допечатки я так и не дождалась. Всего разошлось две, от силы три тысячи экземпляров. Моего редактора сократили – так часто случается в издательствах во времена спадов. Меня передали какому-то Гаррету, который до этих пор проявлял к книге так мало интереса, что впору задаться вопросом, а не забыл ли он про меня вообще.

«Да это в порядке вещей», – внушали мне. Дерьмовый дебют, со всеми бывало. «Ты же знаешь этих издателей». В Нью-Йорке кромешный хаос, все редакторы и рецензенты завалены работой и получают гроши, грызня идет повсеместно. Так что на другой стороне баррикад травка никак не зеленее. Каждый автор ненавидит свое издательство. Золушек с туфельками здесь не бывает – только тяжелый труд, упорство и неустанные попытки вытянуть тот самый счастливый билет.

Тогда как, объясните, у некоторых получается прославиться с первой же попытки? Еще за полгода до выхода дебютного романа Афины ее фотка в полстраницы уже красовалась в популярном профильном журнале под заголовком: «Новая звезда литературы! Азиатская американка с книгами, которых нам не хватало!» И вид у нее был секси. И контракт на издание в трех десятках стран уже имелся. Дебют Афины Лю прошел под сплошные фанфары критиков в таких изданиях, как «Таймс» и «Нью-Йоркер», а сама книга несколько недель продержалась во всех возможных топах бестселлеров. Премии, которые посыпались в следующем году, стали логичным продолжением. Дебют Афины – «Голос и эхо» (о юной американке китайского происхождения, способной вызывать призраков всех умерших женщин в ее роду) – был одним из тех редких романов, идеально балансировавших на грани между фантастикой и мейнстримом. За это Афину номинировали сразу на «Букер», «Небьюлу», «Хьюго» и «Всемирную премию фэнтези», из которых она заполучила две. Это было всего три года назад. А затем она опубликовала еще две книги, и критики сошлись во мнении, что ее произведения становятся все ярче и лучше.

Не то чтобы у Афины не было таланта. Она хорошая писательница – я прочла все ее работы, и я не настолько завидую, чтобы не признать, что пишет она хорошо. Однако совершенно очевидно: дело не в том, как Афина пишет. Дело в том, какая она сама. Проще говоря, Афина Лю обалденно крута. Уже само ее имя – Афина Лин Энь Лю – звучит классно. Молодцы мистер и миссис Лю, хорошо постарались: выбрали идеальное сочетание экзотики с классикой. Родившаяся в Гонконге, выросшая между Сиднеем и Нью-Йорком, образование Афина получила в британских пансионах и поэтому говорила по-английски с шикарным иноземным акцентом. Высокая и тонкая, с грацией бывшей балерины, с кожей фарфорового цвета, с карими глазищами в опушке длинных ресниц – ну просто вылитая Энн Хэтэуэй, только на китайский манер (не сочтите меня за расистку, но как-то раз Афина опубликовала селфи с «Энни» на каком-то светском рауте, на фото – распахнутые глаза этих трепетных ланей над простой, но броской подписью: «БЛИЗНЯШКИ!»).

Она невероятна, в самом буквальном смысле.

И, конечно же, удостаивается самого лучшего; так уж устроена эта индустрия. Издательства выбирают победителя (достаточно привлекательного, харизматичного, молодого и – что уж, раз все об этом подумали, так давайте скажем – из «меньшинств»), и вкладывают в него свои деньги и ресурсы. Все это чертовски субъективно. Вернее, не субъективно, но все равно продиктовано факторами, которые не имеют ничего общего с качеством прозы. Афина – прекрасная, окончившая Йель, побывавшая во многих странах цветная женщина. Ходят слухи о ее принадлежности к квир-сообществу, и она выбрана сильными мира сего. А я лишь кареглазая шатенка Джун Хэйворд из Филадельфии, и не важно, с каким усердием и как хорошо я пишу, – Афиной Лю мне не быть никогда.

Казалось бы, к этому времени она должна улететь с моей орбиты. Однако мне по-прежнему продолжают приходить дружеские сообщения: «Ну что, как пишется?», «Успеваешь сделать дневную норму по словам?», «Удачи с дедлайном!». Бывают и приглашения: маргарита «счастливого часа» в «Эль Сентро», бранч в «Зайтиньи», поэтический слэм на Ю-стрит. У нас дружба того сорта, когда проводишь достаточно много времени вместе, но ничего по-настоящему друг о друге не узнаешь. Я до сих пор не знаю, есть ли у нее братья или сестры. А она никогда не спрашивала насчет моих парней. Но мы продолжаем тусоваться, потому что это удобно: обе живем в Вашингтоне, а чем старше становишься, тем сложнее заводить новых друзей.

Честно сказать, я не знаю, отчего нравлюсь Афине. При встрече она меня всегда обнимает. Минимум два раза в неделю лайкает мои посты в соцсетях. Где-то раз в пару месяцев мы идем выпить, причем по большей части приглашает она. Сама я понятия не имею, чем могу ей пригодиться, – у меня нет ни положения, ни популярности, ни связей, которые могли бы оправдать потраченное на меня время.

В глубине души я неизменно подозревала, что Афине во мне импонирует именно то, что я не могу с ней соперничать. Я понимаю ее мир, но не представляю угрозы, а ее достижения для меня настолько недосягаемы, что ей не стыдно бахвалиться передо мной своими победами. Хотя кому из нас не хотелось бы иметь друга, который никогда не станет оспаривать наше превосходство, потому что заведомо знает, что это безнадежно? Разве мы все не нуждаемся в ком-то, к кому можно относиться как к боксерской груше?


– НЕ НАСТОЛЬКО ЖЕ ВСЕ ПЛОХО, – УВЕЩЕВАЕТ меня Афина. – Уверена, они всего лишь имели в виду, что тираж в мягкой обложке отложили на пару месяцев.

– Не отложили, – уныло поправляю я, – а отменили. Бретт сказал, что они просто… не сумели найти под него место в графике публикаций.

Афина поглаживает меня по плечу.

– Да ты не переживай. За твердую обложку роялти больше! Значит, ты и получишь больше. Нет худа без добра, верно?

«Смелое, однако, предположение, что я вообще что-нибудь получу».

Вслух я этого не произношу. От намеков на бестактность Афина может впасть в бурные извинения, реагировать на которые для меня труднее, чем просто проглотить сарказм.

Мы на крыше бара «Грэхэмс», любуемся с диванчика закатом. Афина допивает второй виски сауэр, а я – третий пино-нуар. Как-то незаметно мы переходим на нудноватую тему моих проблем с издателем, о чем я глубоко сожалею, так как от любой попытки Афины утешить или дать совет становится только больнее.

– Гаррета я злить не хочу, – говорю я. – Но, честно сказать, мне кажется, ему просто не терпится отказаться от этого варианта и избавиться от меня.

– Ой, ну не хорони себя раньше времени, – говорит Афина. – В конце концов, приобрел же он твой дебют?

– Да нет, не совсем, – вздыхаю я.

Я вынуждена напоминать Афине об этом каждый раз. Когда дело доходит до моих проблем, в ее памяти ничего не держится – приходится повторять по два-три раза, чтобы что-нибудь закрепилось.

– Того редактора, который покупал права, уволили, и дела перешли к Гаррету, но каждый раз, когда мы разговариваем, у меня ощущение, что ему все фиолетово.

– Ну и пошел он, – бодро напутствует Афина. – Еще по одной?

Цены на алкоголь здесь просто космические, но это нормально: платит-то Афина. Она так делает всегда, я уже перестала сопротивляться. Не думаю, чтобы она когда-нибудь реально понимала, что «дорого», а что нет. По окончании Йеля она поступила в магистратуру с именной стипендией, а уж теперь ей на счет наверняка приходят сотни тысяч. Однажды, когда я обмолвилась, что издательская работа в Нью-Йорке на начальном этапе приносит в год всего около тридцати пяти тысяч, она удивленно посмотрела на меня и спросила: «А это много?»

– Можно бы мальбек, – прошу я. Девятнадцать долларов за бокал.

– Сейчас будет, дорогая.

Афина встает и непринужденно дефилирует к бару. Бармен шлет ей улыбку, а она с удивленным возгласом подносит руки ко рту, как эдакая Ширли Темпл. Оказывается, один из джентльменов за стойкой презентовал ей бокал шампанского.

Поверх музыки плывет ее изящный, радостный смех:

– Да, мы как раз празднуем! А можно еще один, для моей подруги? Я заплачу.

Мне никто из присутствующих шампанское не презентует. Впрочем, это типично. Афину осыпают знаками внимания всякий раз, когда мы появляемся на публике, – если не восторженные читатели, охочие до селфи и автографа, то просто люди, которые находят ее восхитительной. Что до меня, то я здесь невидимка.

– Итак. – Афина с довольным видом усаживается рядом и придвигает ко мне бокал. – Рассказать, как у меня сложилось с Нетфликсом? О боже, Джуни, это было просто безумие! Я там познакомилась с парнем, который продюсировал «Короля тигров». «Короля тигров»!

«Порадуйся за нее, – внушаю я себе. – Просто порадуйся, и пускай она оторвется».

Зависть всегда описывают как нечто острое, зеленое, ядовитое. Беспричинное, едкое, злонамеренное. Однако у писателей, по моему наблюдению, зависть больше напоминает страх. Лично у меня она выражается в неистовом сердцебиении, когда я читаю в Твиттере новость об очередном успехе Афины: новый контракт, номинация на премию, коллекционное издание, выход книги за рубежом. Зависть – это неотвязное сравнение себя с ней, сравнение обязательно не в свою пользу; это паника из-за того, что я пишу недостаточно хорошо или недостаточно быстро, что я сама по себе не такая, как надо, и не стану другой. Зависть – это когда само известие о подписанном Афиной контракте на шестизначную сумму с Нетфликсом на несколько дней выбьет меня из колеи, и я не смогу сосредоточиться на собственной работе. Каждый раз, когда я буду видеть ее книгу на полке магазина, я буду чувствовать стыд и отвращение к себе.

Из знакомых мне авторов каждый испытывает нечто подобное по отношению к кому-нибудь другому. Писательство – занятие одинокое. У тебя нет уверенности в том, что твое творчество имеет какую-то ценность, а любой признак того, что ты отстаешь в этих крысиных бегах, повергает в пучину отчаяния. Говорят, надо просто заниматься собственной рукописью. Но как трудно это делать, когда чужие книги попадаются на каждом шагу!

Вот и я тоже испытываю порочную зависть, выслушивая рассказы Афины о том, как она обожает своего редактора, литературную глыбу по имени Марлена Энг, которая «вытащила меня из безвестности» и «действительно улавливает авторские идеи на своем уровне, понимаешь?». Я смотрю в темно-карие глаза подруги, обрамленные этими невозможно пышными ресницами, которые придают ей сходство с диснеевской зверушкой, и меня разбирает любопытство: «Каково же это – быть тобой?» Каково быть такой немыслимо совершенной, обладать всем лучшим в мире? И может быть, из-за этих коктейлей или из-за игры моего писательского воображения я ощущаю, как в животе у меня скручивается жаркая пружина. Возникает странное желание вонзить пальцы в ее накрашенный ягодно-красный рот и разодрать лицо на части, аккуратно, словно с апельсина, снять с тела шкурку и, обернувшись ею, застегнуть молнию.

– И блин, она так меня понимает, словно трахается с моими словами! Ну, ментально!

Афина, хихикнув, очаровательно морщит носик. Я подавляю желание ткнуть в него пальцем.

– Ты когда-нибудь думала о процессе редактирования как о сексе с редактором? Ну как будто вы делаете большого литературного ребенка?

«Да она пьяна», – доходит до меня. Всего два с половиной напитка, а уже набралась; в очередной раз забыла, что я своего редактора терпеть не могу.

Пить Афина не умеет совершенно. Я поняла это еще в начале первого курса, когда на домашней вечеринке у одной старшекурсницы в Ист-Рок держала дорогую подругу за волосы, пока та блевала в унитаз. У нее есть бзик: она любит прихвастнуть, что разбирается в скотче (она называет его или «виски», или «виски из Хайлэнда»), но едва успевает пригубить, как щеки уже пунцовые, а речь скачет. Напиваться Афина любит, а в пьяном виде становится несносной и впадает в истеричную патетику.

Впервые эти ее повадки я заметила на Комик-Коне в Сан-Диего. Мы тогда все толклись у большого стола в баре отеля. Там Афина, вся раскрасневшаяся, хохотала как безумная, а парни вокруг пялились на ее грудь (один потом прослыл в Твиттере приставучим извращенцем).

«О боже, – причитала она. – Я к такому не готова. Сейчас крыша поедет. Я не готова. Ты думаешь, меня тут ненавидят? Думаешь, все меня тайком ненавидят, но просто ничего не говорят? Ты бы мне сказал, если бы ненавидел?»

«Да перестань, – успокаивали ее парни, поглаживая по руке. – Кто ж тебя такую может ненавидеть?»

Раньше я думала, что такие проделки – просто уловка для привлечения внимания, но со мной наедине она вела себя так же. Вдруг она становится такой ранимой, голос начинает дрожать, словно от подступающих слез, или же словно она думает поведать секрет, который раньше тщательно скрывала. Зрелище не из простых.

В этом есть какое-то отчаяние, и я даже не знаю, что меня настораживает больше – что она такая манипуляторша или что ее ранимость может оказаться правдой.

Несмотря на буханье музыки и басовые вибрации, бар кажется вымершим, что, вообще-то, объяснимо: сегодня вечер среды. Подходят двое, пытаясь всучить Афине свои номера, но она отмахивается. В этом заведении мы единственные женщины. На террасе царит тишина, вызывающая клаустрофобию, и это нервирует, так что мы дружно допиваем и уходим. Я с некоторым облегчением думаю, что на этом у нас все, но тут Афина приглашает меня к себе. Квартира недалеко от Дюпон-Сёркл, всего несколько минут на такси.

– Ну давай, – наседает она. – У меня дома есть потрясный виски, именно для такого случая, и ты должна зайти его попробовать.

Я утомлена, и веселье как-то подувяло (зависть усиливается, когда ты пьяна), но на жилье Афины мне взглянуть любопытно, и я соглашаюсь.

Ни хрена себе! Я знала, что Афина вполне состоятельна (гонорары за бестселлеры – штука серьезная), но не представляла, насколько она богата, пока мы не переступили порог ее квартиры на девятом этаже. Две комнаты, в которых она обитает в одиночестве, – одна для сна, другая для писательства, – обе с высокими потолками, лакированным паркетом из твердых пород дерева и окнами от пола до потолка. За окнами – уходящий за угол балкон. Дизайн в том вездесущем стиле фоток из Инстаграма*, где сквозь минимализм проблескивает роскошь: изящная деревянная мебель, экстравагантные книжные полки и безукоризненные однотонные ковры. Растения и те смотрятся дорого, а под калатеями шипит увлажнитель воздуха.

– Ну что, виски? Или что-нибудь полегче? – Афина указывает на винный шкаф (подумать только, у нее есть гребаный винный шкаф!). – Может, рислинг? Или вот это чудесное совиньон блан, если только душа не просит красного…

– Виски, – говорю я, чувствуя, что единственный способ пережить остаток этой ночи – напиться как можно сильнее.

– Чистый, со льдом или олд-фешен?

Я понятия не имею, как пьют виски.

– М-м-м… Давай как себе.

– Значит, олд-фешен.

Она уходит на кухню.

Слышно, как там открываются створки шкафов, позвякивает посуда. Кто бы знал, что олд-фешен обернется такими хлопотами?

– У меня здесь прекрасный «Уислпиг» восемнадцатилетней выдержки, – воркует Афина. – Мягонький, будто ириски с черным перцем, ты оценишь.

– Конечно, – отзываюсь я. – Звучит вкусно.

Афина что-то не торопится, а мне не мешало бы пописать, и я брожу по гостиной в поисках туалета. Интересно, что меня встретит там. Может быть, какой-нибудь хитрый освежитель. Или корзинка с нефритовыми вагинальными шариками.

Замечаю, что дверь в кабинет распахнута. Комната очень красивая, и я не могу удержаться, чтобы туда не заглянуть. Картинку я сразу узнаю по постам Афины в Инстаграме* – сама она называет это место своим «храмом творчества». Перед окном с викторианским кружевным тюлем стоит огромный письменный стол красного дерева на гнутых ножках, а на столе красуется черная пишущая машинка.

Да-да. У Афины пишущая машинка; никаких там Ворд, Гугл Докс или Скривнер. Она пишет в молескинах, потом в ход идут листочки-стикеры, и уже затем она настукивает полноценные черновики на «ремингтоне». Это заставляет ее тщательней «фокусироваться на уровне предложений» (ее словечки, которые так часто проскальзывают в интервью, что я уже затвердила их наизусть). Иначе она пишет целыми абзацами и не видит за деревьями леса.

Ну правда. Кто так говорит? И кто так думает?

Для тех, кто не может и абзаца написать, не теряя фокуса и не заглядывая в Твиттер, продаются уродливые и страшно дорогие электронные пишущие машинки. Но Афине это, видите ли, не по нраву; она пользуется винтажной пишущей машинкой – трескучим устройством, для которого надо покупать специальные чернильные ленты и толстые прочные листы.

«На экране я писать просто не могу, – сетовала Афина. – Мне надо видеть текст в печатном виде. В напечатанном слове есть что-то основательное. Возникает ощущение постоянства, осязаемости того, что ты пишешь. Это дает мне возможность сконцентрироваться, проясняет мысли и заставляет точно подбирать слова».

Я забредаю в глубь кабинета, в подпитии не соображая, что это неприлично. В каретке еще торчит лист бумаги, на котором всего одно слово: «КОНЕЦ». У машинки лежит стопка страниц толщиной в ладонь.

Рядом со мной материализуется Афина, держа по стакану в каждой руке.

– О, это мой проект по Первой мировой. Наконец-то закончила.

Афина славится своей скрытностью насчет проектов, которые еще не завершены. Никаких бета-ридеров. Никаких интервью, никаких выкладываний фрагментов в соцсетях. Даже ее агенты и редакторы не получают ни одного наброска, пока вещь не написана целиком. «Книгу нужно выносить в себе, пока она не станет жизнеспособной, – сказала она мне однажды. – Если я явлю миру вещь прежде, чем она полностью сформируется, – она погибнет». (Странно, что никто не критиковал ее за эту гротескную метафору, но, кажется, Афине все можно.) Единственное, что проскальзывало в ее речи в последние два года, – это то, что она готовит роман, имеющий отношение к военной истории двадцатого века и что для нее это «серьезный художественный вызов».

– Блин, поздравляю.

– Как раз сегодня утром напечатала последнюю страницу, – щебечет Афина. – Никто еще ничего не видел.

– Даже твой агент?

– Джаред? – Афина смешливо фыркает. – Он только бумажки перекладывает да чеки подписывает.

– Толстенный какой.

Я подхожу ближе к столу, тянусь к стопке, но отдергиваю руку. Пьяная дурища – нельзя же просто так хватать чужие вещи!

Однако Афина, вместо того чтобы шлепнуть меня по ладони, одобрительно кивает:

– Ну так что?

– Ты хочешь, чтобы я его прочитала?

– Ну не весь и не прямо сейчас. – Она смеется. – Он очень длинный. Просто… просто я так рада, что его дописала. Глянь, какая стопка, – красиво, правда? Увесистая. Прямо-таки… что-то в этом есть. Объем, весомость.

Звучит нетвердо; она пьяна так же, как и я, только мне досконально понятно, что она имеет в виду. Эта книга огромна во многих смыслах. Такие книги оставляют след.

– А можно… – Мои пальцы зависают над стопкой.

– Да бери, пожалуйста. – Афина энергично кивает. – Мне надо еще привыкнуть к тому, что она здесь, снаружи. Что я наконец разродилась.

Какой дикий, назойливый образ. Я знаю, что чтение этих страниц лишь распалит во мне зависть, но ничего не могу с собой поделать. Снимаю с самого верха десятка полтора страниц и бегло их просматриваю.

Боже правый, хорошо-то как.

Читать в нетрезвом виде не мой конек – глаза будто соскальзывают с абзацев, – но даже этот небрежный, беглый просмотр дает понять, что книга будет потрясающей. Текст плотный, уверенный. Нет мелких огрехов, как в ее дебютной работе. Слог стал более зрелым, обрел чеканность. Каждое описание, каждый стилистический оборот – слово к слову, цельно.

Мне так, наверное, и в жизни не написать.

– Тебе нравится?

Афина нервничает. Глаза распахнуты, почти испуганны; наблюдая за мной, она растерянно теребит ожерелье. Как часто она разыгрывает это представление? И с какой силой ее осыпают похвалами, когда она это делает?

Это мелочно, но я не хочу давать ей необходимое одобрение. Пусть эта игра работает с восторженными рецензентами и фанатами, но не со мной.

– Не знаю, – блекло отвечаю я. – Какое тут спьяну чтение.

Она выглядит удрученной, но только на мгновение. Мне видно, как она поспешно натягивает улыбку.

– Да-да, глупо, конечно, чего-то требовать…

Мигнув, она смотрит вначале на свой стакан, затем на меня, а затем на свою гостиную.

– Тогда, может, просто… потусим?

И вот мы тусим вдвоем с Афиной Лю.

В подпитии она, оказывается, потрясающе банальна. Не рассуждает ни о Хайдеггере, ни об Арендт, ни еще о каких-нибудь философах, которыми так любит козырять в интервью. Не рассказывает взахлеб, как она однажды очаровательно провела время в Париже, став моделью «Прада» (вышло совершенно случайно: постановщик просто заприметил ее возле кафе и пригласил поучаствовать). Хихикая, мы перемываем кости знаменитостям. Сходимся на том, что тот последний красавчик с щенячьими глазами нас никак не колышет, а вот Кейт Бланшетт мы бы дали на нас наступить. Афина хвалит мой стиль. Спрашивает, откуда у меня такие туфли, брошь, серьги. Восхищается моим умением экономить: «А я так и покупаю половину своих вещей в “Талботс”, как бабка старая». Я смешу ее рассказами о своих студентах – стайке сонных прыщавых юнцов, которые без проблем окажутся в Лиге Плюща благодаря связям родителей (если только не провалятся с явно чужими эссе, содержащими жалобы на какие-то жизненные невзгоды, которых у них сроду не бывало). Мы делимся историями о неудачных свиданиях, о сокурсниках, о том, как однажды запали на одних и тех же парней из Принстона.

В итоге мы растягиваемся у нее на диване и хохочем до колик в боках. Я и не подозревала, что с Афиной можно так весело проводить время. Никогда прежде я не была с ней настолько собой. Знакомство мы водим уже более девяти лет, но я всегда держалась в ее присутствии несколько настороженно – отчасти потому, что нервничала, а вдруг она поймет, что я и наполовину не такая блестящая или интересная, как она полагает, а отчасти из-за того, что происходило на первом курсе.

Но этим вечером, впервые за долгое время, я не чувствую, что мне нужно фильтровать каждое слово. Я не пытаюсь производить впечатление на гребаную Афину Лю. Мы просто тусим с Афиной.

– Надо встречаться почаще, – то и дело повторяет она. – Джуни, ну честно, почему мы никогда не делали этого раньше?

– Сама не знаю, – отвечаю я и добавляю, стараясь чтобы это прозвучало глубокомысленно: – Может, мы боялись того, как сильно понравимся друг другу?

Слова глупые и совершенно не вяжутся с действительностью, но, похоже, ей приятно их слышать.

– Может быть, – соглашается она. – Может быть. Джуни! Жизнь так коротка. Зачем мы возводим эти стены?

Ее глаза сияют. Рот увлажнился. Мы сидим бок о бок на ее футоне, почти соприкасаясь коленями. В какое-то мгновение мне кажется, что Афина сейчас наклонится и поцелует меня (вот это пассаж! вот это поворот!), но она с визгом отшатывается, а до меня доходит – мой стакан накренился так сильно, что виски льется на пол. Слава богу, что на паркет; если бы один из дорогущих ковров Афины оказался испорчен, я бы, наверное, выбросилась с балкона. Она смеется и бежит на кухню за салфеткой, а я делаю еще глоток, для успокоения, дивясь своему бешено колотящемуся сердцу.

Как-то внезапно наступает полночь, а мы на кухне печем панкейки – свои, не из сухой смеси, – добавив в них несколько ложечек экстракта пандана (тесто становится едко-зеленым, но готовить нормальные панкейки – это не про Афину Лю).

– Похоже на ваниль, только лучше, – поясняет она. – Дух такой травяной, как будто дышишь лесом. Даже не верится, что белые люди до сих пор ничего не знают о пандане.

Афина скидывает панкейки со сковородки мне на тарелку.

Они подгоревшие и кривые, но пахнут восхитительно, и тут до меня доходит, что я умираю с голоду. Я хватаю панкейк руками и проглатываю его в мгновение ока, а подняв глаза, вижу, как Афина пристально на меня смотрит. Я вытираю пальцы, в ужасе от того, что вызвала у нее отвращение, но она со смехом ко мне присоединяется: начинается состязание. Звенит таймер, и мы набрасываемся на полусырые панкейки, запивая их молоком, чтобы не застревали в горле.

– Семь! – задыхаясь объявляю я. – Семь, и это…

Но Афина на меня не смотрит. Она хмурится, часто моргает. Одна рука тянется к горлу, другая колошматит меня. Губы приоткрываются, и наружу вырывается глухой, тошнотный хрип.

Она давится.

Геймлих, я же умею его делать – умею же, да? Я со школы его не вспоминала. Но тем не менее подхожу сзади, обхватываю Афину за талию и надавливаю ей на живот, чтобы комок вылетел наружу (какая она тонюсенькая!), но Афина по-прежнему мотает головой, хлопая меня по руке. Панкейк наружу не выходит. Я давлю еще раз. Еще. Не работает. Мелькает мысль схватить телефон, нагуглить «ГЕЙМЛИХ» или глянуть инструкцию на Ютубе. Но на это уйдет драгоценное время, целая вечность.


Страницы книги >> 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 2 Оценок: 1

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации