Текст книги "Полночь и магнолии"

Глава 3

Она чувствовала, как его губы чуть касаются ее губ. И хотя его поцелуй был нежен, его эффект был ошеломляющим.

Под тяжестью мужчины Пичи потеряла равновесие и покачнулась. Ей не нужно было беспокоиться. Сенека почувствовал, как она покачнулась, и крепко сжал ее в объятиях.

Он тоже ощутил ее запах. Это был удивительный аромат, которого он прежде не встречал. Аромат лимона. Да, лимона, но и еще какие-то компоненты, которых он не узнавал.

Ее груди касались его груди. Он мог ощущать их упругие концы. Он хотел освободить эти сочные шары, он хотел видеть их, ласкать их. Он чувствовал, как напряглось все ее тело. Ее губы были плотно сжаты, поэтому он не мог страстно поцеловать ее.

– Пичи, – прошептал он, все еще прильнув к ней своими губами, – раскрой губы для меня, принцесса.

Она слышала, как он нежно говорил ей, но не могла разобрать сказанного. И все, что она могла понимать, было то, что она позволяла ему целовать себя.

Это было удивительным после всего, что они сделали и наговорили друг другу! Как мог один поцелуй заставить ее быстро отказаться от твердых решений?!

– Пичи, открой губы, – прошептал он снова.

Его рукн стали ласкать ее грудь. Большим пальцем руки он теребил сосок под атласным платьем. А потом последовал страстный поцелуй: его язык раздвинул ее губы.

Пичи напряглась. Она не слышала, что и как он говорил. Она вся растворилась в чувствах, прильнула к его груди. Но вдруг резко оттолкнулась.

Сенека недоумевал – только что вся прильнула к нему, и вот уже отскочила и стоит, уставившись горящими глазами.

– Что? – спросил Сенека.

– Я ничего не собираюсь для тебя раскрывать, слышишь ты, ловкий обманщик? Ты… ты… Твой язык оказался у меня во рту. И что это за чертовщина такая?

– Пичи…

– И… И ты дотронулся до мисс Молли?

Сенека нахмурился.

– Мисс Молли?

Она указала на свою правую грудь.

– Это – мисс Молли, а другая – мисс Полли, и никто, кроме тебя, никогда до них не дотрагивался.

– Я понял, что…

– Да, ничего, – перебила его Пичи. – Я сказала тебе, что все это – слишком рано. Щеки ее пылали.

– Почему ты целовал меня, Сенека?

– Потому, что…

– А ты знаешь, что у меня щекотало между ног, когда ты меня целовал?

Он стоял, прислонившись плечом к двери, и рассматривал ее, улыбаясь:

– Трудно поверить в то, что ты говоришь, – произнес он.

– Повинись за то, что ты со мной сделал, Сенека.

– Извиниться за что? 3, а то, что я целовал свою собственную жену? Не буду.

Два чувства боролись в ней – гнев и растерянность.

Пичи была уверена в том, что она убежит от него.

Сенека думал по-другому. С него было достаточно приключений. Он был уверен в том, что она подчинится ему и сделает это сейчас.

Он распрямился.

– Пичи, уймись. Я женился на тебе сегодня, и сейчас настала пора скрепить наш союз. Раздевайся и ступай в постель.

– Что? – изумилась она.

– Ты слышала меня. Поторопись.

– Я… Ты… ты – подлый человек! Вот кто ты! Подлец!

Она вновь подбежала к двери и ухватилась за дверную ручку.

Сенека совсем потерял голову. Он подскочил к ней, взял ее на руки и понес в свою кровать. Неожиданно для нее, он быстро расстегнул свои брюки и начал их снимать.

Увидев это, Пичи стала быстро выбираться из постели. Удивленными глазами она рассматривала его кальсоны. Минута или две пролетели, прежде чем она пришла в себя.

– Боже, Сенека! Что ты собираешься делать? Она запаниковала.

– Бога ради, Пичи, успокойся. Ты что, боишься меня? Ты думаешь, что я дикарь?

– Н… нет. Я… я… н… не думаю так, – сказала она, запинаясь.

– Я знаю, что ты боишься меня, Пичи, но…

– Боюсь тебя? – переспросила она. – Я не боюсь тебя!

– Тогда чего же ты боишься? Скажи мне.

– Чистилища.

– Чистилища?

Она медленно слезла с огромной кровати. – Это… это во всем ты виноват, Сенека. За то время, что я здесь, мы друг другу не сказали и ста слов. Я все время была с теми девушками, которые шили для меня, а ты – сам с собой. Я была здесь затворницей.

– Что же ты прикажешь разговаривать этой ночью? – спросил он. – И при чем тут твое чистилище?

– Ладно, послушай. Ты думаешь, что я лягу спать с совершенно незнакомым мужчиной? Сделать это – страшный грех! Сенека рассвирепел.

– Я – твой муж. Разве грешно спать со своей…

– Да, – перебила она его. – Для меня это грех. Ты… я… Даже, если я – твоя жена – это все равно будет грех.

– Что ты еще хочешь знать обо мне? – закричал он. – Спрашивай поскорее, я отвечу. А теперь послушай меня. Ты разденешься и ляжешь спать!

Она нахмурилась. Ей совсем не хотелось подчиняться его воле. Но он уже был на грани того, чтобы послать ее к черту!

– Ты послушай меня сейчас, мистер. Я…

– Я не мистер! Я – принц! Более того, я – твой муж, Пичи. И я приказываю тебе раздеться и идти в постель.

Она раскрыла рот от изумления.

– Я… я даже не знаю, какой тебе цвет нравится…

Он уставился на нее – понять, как работает ее ум, было совершенно невозможно.

– Что ж, ты узнаешь, какой мой любимый цвет, но не ранее чем окажешься в моей постели. Мысли роились у нее в голове.

– Хорошо, Сенека, – сказала она неожиданно. – Я решила остаться здесь. Я остаюсь здесь, слышишь? Только натяни свои брюки, и мы поговорим с тобой. Расскажи мне о себе. Ты собирался мне рассказать о своем любимом цвете.

Она сидела на бархатном кресле и расправляла свои юбки. А еще, у нее была многообещающая улыбка.

– Ну, Сенека? – спросила она. – Какой?

– Что «какой»?

– Твой любимый цвет, – пояснила она.

– Зеленый! Понятно? Зе-ле-ный! А теперь отправляйся в постель!

– Ты все еще не натянул брюки?

– Не натяну, Пичи!

– Надень штаны, иначе я здесь не останусь ни минуты больше. Одень, одень, прошу тебя.

– Хорошо! – ответил Сенека.

Она облегченно вздохнула, когда он оделся.

– А мой любимый цвет – красный, – сказала она в надежде, что их разговор продолжится дальше. – Я не могу разобраться, красные мои волосы или нет. Некоторые говорят, что мои волосы красные. Но что-то в них такое между желтым и коричневым. Скорее всего красно-рыжие волосы, вот так.

– Пичи…

– А кто у тебя закадычный друг?

Его передернуло от такого вопроса потому, что друзей у него никогда не было, а тем более закадычных.

– А что тебе больше нравится – яблоки, груши или вишни?

– Лимон! Давай иди…

– Я же не спрашивала про лимон, Сенека. Я спросила про яблоки или вишни. А вообще-то я люблю орехи. Я собирала их с детства. А моя соседка миссис Макинтош знает, как делать пирог с орехами. Каждую пятницу мы собирались на вечеринку к миссис Макинтош. Она играла на банджо, а я прищелкивала в такт ботинками. Миссис Макинтош всегда угощала ореховым пирогом и даже мою белку. Эти вечеринки у Макинтошей были самыми замечательными в моей жизни. Я не вру. Да, ты, кажется, говорил что-то насчет лимонного пирога, так, Сенека?

Сенека так вышел из себя, что уже не мог отвечать.

– Ладно, забыли про пироги, – пошла она на уступку. – А что тебе больше нравится – запах ванили или запах роз? Который из них больше?

– Боже! – воскликнул он, теряя терпение. – Розы… Мне нравятся розы. Говорю тебе в последний раз: «Ступай в постель!»

– Нет, послушай меня еще. Когда я была маленькой, я подбирала раненых животных, и приносила их домой, и лечила травами. Знаешь, если здесь, в Авентине надо будет кого-нибудь вылечить – я смогу. Я – знаток по травам. Я, конечно, могу помочь и людям, но с животным все-таки проще – они не хнычут так, как люди.

– Животные тебя любят за заботу, вот в чем секрет.

Сенека схватился за голову.

– Ты знаешь, я не хочу знать, что ты за лекарь и, если ты сейчас же не пойдешь в кровать, то я…

– Я знаток по травам, «травяной лекарь», Сенека, – пояснила она. – Так говорят у нас, в Поссом Холлоу, «травяной лекарь». Мы всегда собираем травы в определенное время года. Да, а сколько ты раз жуешь пищу, прежде чем проглотить ее?

– Ради Бога, Пичи! Почему…

– Мой папа всегда говорил, что надо двадцать раз пережевать пищу, прежде чем проглотить ее. Но я никогда так не делала, слишком уж много времени уходило бы на это.

– Пичи…

– Моего батюшку звали Даффом, – быстро произнесла она. – Иногда, когда мы дурачились, я называла его Дафферсом, а он меня – Пичерсом.

– Пичерсом? – переспросил Сенека. Прозвище. Это слово воскресило в его памяти прошлое. Будучи мальчиком, он хотел иметь прозвище. Он попросил всех и каждого, чтобы ему придумали прозвище. Но никто этого не сделал. И тогда он так рассердился, что хотел всех выгнать из дворца.

– Да, а еще никогда не обрезай свой волос в марте, Сенека. Если острижешь их в марте, то весь год будешь мучаться головными болями.

Он так сжал кулаки, что ногти у него побелели.

– Ты, вот кто, моя головная боль!

– От головной боли можно сделать припарку из красного перца и скипидара. А лучше всего лечь спать и положить ножницы под подушку.

– Мне бы лучше с тобой лечь спать, а не с ножницами… под подушкой.

– Я тебе уже четко все сказала, Сенека! Она снова взглянула на его брюки. И вдруг ей захотелось дотронуться до них, узнать, действительно ли они такие мягкие, как выглядят. Ей захотелось увидеть его тело, ту его часть, что спрятана под брюками. Ее бросило в жар. Незнакомое прежде чувство проснулось в ней. О, Боже! Она опять раскисла перед этим мужчиной.

– О чем ты думаешь, Пичи? – спросил ее Сенека. Она взглянула на него и поняла, что ее глаза выдали ее.

– Я… Я сейчас… Сейчас сижу и… думаю. Какой красивый… волос… Ах нет, какое удобное здесь кресло. Я никогда не сидела в таком!

Она пожалела о том, что у нее сорвалось с языка.

– Черт те что со мной, Сенека! Я соврала. Я думала не о кресле… Твои брюки… Я… – Она вскочила и пошла к камину.

– Я… я н…никогда не видела раздетых мужчин, кроме отца, – сказала она, сжав кулаки. – Я… я, однажды видела, как он мылся. Он не такой, как ты, Сенека. Его тело не такое, как у тебя…

– А ты хотела бы сама посмотреть на меня? – спросил он.

Не дожидаясь ответа, он направился к ней, но сделав несколько шагов, замер неподвижно и посмотрел на нее снова.

Отблески камина освещали всю комнату. Это напомнило ему ту первую ночь, когда они впервые встретились. Он был зачарован. И опять ему показалось, что он уже ее где-то видел. Видел эти рыжие локоны, разметавшиеся по плечам. Видел это платье… Когда-то… где-то… Ощущение того, что он знает ее давным-давно, не покидало его.

Он заглянул ей в глаза. Сейчас они излучали сердечность.

– Пичи, – прошептал он. Его синие глаза горели.

Ей вдруг захотелось дотронуться до него, поцеловать его, прошептать сладкие слова. Ей вдруг захотелось отдать ему все, что окружало ее и даже саму себя.

Одного она не могла понять: как и откуда взялись у нее чувства к человеку, которого она едва знала.

Она боялась его приближения.

– Не надо, Сенека… Ты даже не знаешь, как ты разбередил мои чувства. Что-то со мной произошло. Что-то такое сильное, что я еле сдерживаюсь. Хуже нечего сказать, конечно, но я хочу поцеловать тебя сама. О, боже, я сгораю от стыда… Но…

– Но, что?

Она искала слова и не могла их найти, чтобы объяснить ему свои чувства.

– Мне осталось совсем немного пожить на этом свете, – быстро произнесла она. – Неужели ты не видишь, что я стараюсь, чтобы эти последние дни в моей жизни были самыми прекрасными. Но у меня не будет времени, чтобы исправить свои грехи! Вот почему, мне нужно поступать правильно и не делать ошибок.

Она сделала паузу.

– Я хочу, чтобы наше первое время было особенным. А оно будет особенным, если я буду уверена, что я поступаю правильно, Сенека. Я должна знать тебя и должна быть уверена в своих чувствах к тебе… Так, и только так должно быть у меня и не иначе.

Сенека еще ближе подошел к ней.

– Пичи…

– Сенека… Ты… О, боже… Я больше не могу здесь оставаться…

С этими словами она ринулась к двери и в следующую минуту Сенека услышал, как дверь захлопнулась. Стук дверей, как ни странно, привел его в чувства.

Он не побежал за ней и не попытался остановить ее. Его инстинкт подсказывал, что бесполезно было удерживать ее, а тем более уложить в свою постель. Он не собирался прибегать к насилию, хотя желал ее всеми фибрами своей души.

Время шло, а он все стоял отрешенный в этой пустой комнате под круглой аркой прохода. Некоторое время спустя его взгляд упал на стоявшую в небольшом дубовом буфете бутылку бренди.

Подойдя к буфету, он взял фужер и налил себе чудесного напитка, а затем подошел к камину и уселся в кресло у огня. Он залпом выпил содержимое фужера. Выпил так, как никогда не пил, не смакуя.

Его брачная ночь… Половину ее он провел, сражаясь с Пичи и отвечая на ее вопросы, а другую половину проведет один, размышляя, выпивая…

Он все еще был сердит на нее, хотя уже и осушил три бокала бренди. К тому моменту, когда он выпил четвертый бокал, ему уже захотелось вспомнить, как выглядел тот огромный паук. Он бросил бокал в камин и начал пить бренди прямо из бутылки. Воспоминание о пауке, которого он поймал как-то в детстве и назвал Сильвестром, смутно всплывало в памяти. Он хранил его в маленькой коробке и выпускал наружу только для того, чтобы покормить. Леди Макрос, его воспитательница, однажды наступила на коробку и раздавила Сильвестра.

– «Наследный принц Авентины, – бормотал и вспоминал слова своей воспитательницы Сенека, – не должен возиться с насекомыми».

Он откинулся в кресло. Паук исчез, и теперь опять перед ним стояла Пичи, возбужденная, с рыжими локонами. Эта картина вновь растревожила его.

Обрывки фраз проносились у него в голове.

«Яблочный, вишневый и лимонный пироги. Закадычный друг». Интересно, что бы сказала леди Макрос, если бы узнала, что ему предложили спать с ножницами под подушкой?!

«Зажарь немного льда, леди Макрос, – пробормотал Сенека».

Засыпая, он вспомнил о дверях и расхохотался. «Ты будешь дверью, а я захлопну тебя».

Орабелла Хоггард старалась не обращать внимание на приступы морской болезни, которые развились у нее на корабле. Сейчас все было уже позади. Племянник Бубба и она были уже в лодке, увозившей их прочь от корабля.

Поездка из Северной Каролины была для Орабеллы Хоггард самой ужасной: и качка, и дороговизна билетов – все это угнетало ее. Она злилась. Все это из-за ее племянницы, дочери Даффа.

Дафф умер и нечего не оставил своей сестре Орабелле. Если бы он вспомнил о своей бедной сестрице, то последней не пришлось бы сейчас качаться в этой утлой лодчонке.

Эгоистический братец все оставил своей дочери: землю и золотоносный ручей. Все это принадлежит Пичи. Воспоминания еще больше злили Орабеллу.

Да, вдобавок еще, эта глупая девчонка уехала из Поссом Холлоу искать принца! Об этом ей рассказали Макинтоши, соседи Пичи.

Пичи заплатит за все: за должки своего отца, за то, что покинула Северную Каролину, за то, что заставила Орабеллу так страдать. Да, девчонка заплатит по крупному счету.

– Посмотри, туман рассеивается, тетушка Орабелла, – обратился к ней Бубба. – Посмотри – земля! Мы уже у цели.

– Я ничего не могу разглядеть, кроме тебя, идиота, – ответила тетушка Орабелла.

Она пыталась рассмотреть укутанный туманом остров. Где-то здесь была Пичи.

– Авентина, – прошептала она. – Это слишком далеко, Бубба. Вдали я вижу холмы. Смотри хорошенько пристань к берегу. Да сделай так, чтобы я не промокла.

Бубба бросил весла в воду и выпрыгнул из лодки.

Холодная вода Северного моря доставала ему до талии. Очень осторожно он взял тетушку Орабеллу с ее большим чемоданом на руки и понес ее на берег. Ногти тетушки впились ему в шею, ему было тяжело с такой необычайной ношей, но он старался думать только об одном: как бы благополучно доставить тетушку на берег.

Но, как назло, сильно набежавшая волна разбила его добрые намерения. Нет, он не упал, но наклонился со своей ношей так, что намочил тетушкину юбку. Орабелла заругалась.

– Ты, безмозглое существо! Можешь ты что-нибудь делать так, как надо?

Она еще крепче впилась своими ногтями в его жирную шею.

– Из-извините, тетушка Орабелла, – промямлил Бубба.

И прежде чем он опустил ее на песчаный берег острова, она успела дать ему по шее.

– Слов не знаю, чтобы передать твою глупость, Бубба, – набросилась она на него, одновременно стараясь отряхнуть песок со своей мокрой юбки.

– И чего я с тобой связалась? – прошипела она. – Ты связалась со мной, тетушка Орабелла потому, что тебе одной не под силу выковать золото из золотоносного ручья Пичи. Ты мне говорила, что ты хочешь разбогатеть. Ты говорила…

– Я знаю, что я говорила, безмозглый осел! Бубба съежился от страха. Он знал, что она может опять ударить его. Она так и сделала: стукнула его так, что он вскрикнул от боли.

Орабелла задумалась. Что же дальше делать?

– Очевидно, – стала рассуждать она вслух, – мы должны узнать, где Пичи.

– Как где? – переспросил Бубба, – во дворце, вот где, тетушка Орабелла и с… с принцем…

Орабелла не обратила внимания на сказанное Буббой.

Буббе был 21 год, а на вид можно было дать все двадцать пять, потому что он был высок и толст. У Буббы была небольшая ферма с живностью. И то потому, что он был также глуп, как и животные. Бубба был силен. Он мог работать за троих. Конечно же, он будет искать золото в ручье Макги. Вот почему Орабелла взяла его с собой.

«Золото», – подумала Орабелла. Это слово восхищало ее. Люди искали золото в Аппалачах годами. Несколько лет тому назад Дафф написал Орабелле о том, что в своем ручье он находил золотой песок, но ручей, с его слов, высох. Но Орабеллу нельзя было провести. Она знала, что золото лежит в земле. Извлекал же Дафф золотой песок? А грамотные люди знают, что там, где есть золотой песок, всегда есть золотые самородки. И, возможно, некоторые из них огромные. Скоро она встанет их владелицей.

Подул холодный морской ветер. Орабелла озябла и плотнее замотала свой шерстяной шарф на шее. У Буббы посинели губы от холода.

– Ты… ты сказала, тетушка, – обратился он к ней, – что, когда Пичи умрет, я получу пиджак. А можно я займу комнату в ее доме? И еще, мне бы хотелось взять собаку. Ты знаешь, у меня есть секрет. Я…

– Заткнись, Бубба, – приказала тетушка Орабелла.

Она не желала слушать про его глупый секрет.

Она быстро вышла на тропу, которая вела вглубь острова. Вдоль тропы вытянулись деревья. Ее мысли вновь вернулись к Пичи.

Она никогда не встречалась с девушкой, но доктор Грили подробно описал ее. Орабелла была уверена, что она узнает зеленоглазую, рыжеволосую девушку.

– Доктор Грили, – мечтательно сказала она.

Бубба вопросительно посмотрел на нее.

– О… я помню его, тетушка Орабелла. Это тот человек, который сказал, что Пичи смертельно больна. Я помню. Он каждому сказал в Поссом Холлоу, что она скоро умрет. Я помню. Ты дала ему много денег, чтобы он всем наврал. Ты очень сообразительна, тетушка Орабелла. А я сообразительный? Посмотри на меня! У меня есть тайна! Ты знаешь, какая тайна, тетушка Орабелла?

– Это так легко, – пробормотала Орабелла. Она и не подозревала о том, что Бубба все знает. Она расстроилась и опять пробормотала невпопад:

– Все очень просто.

– … просто? – переспросил Бубба и в тот же миг споткнулся и упал. – Я упал, тетушка Орабелла, – закричал он.

Но тетушка даже не повернулась и не поинтересовалась его самочувствием. Она только бросила:

– Поторопись, Бубба.

– Да, поторопись, Бубба, – сказал он сам себе. – Но не выдавай секрет.

Вдруг Бубба увидел поля, где было много белых животных и оживился.

– Собаки, тетушка Орабелла! Большие белые собаки. Хочу взять себе одну…

– Это – не собаки, это – овцы! И ты не можешь взять одну, – ответила она.

Тогда Бубба закричал:

– Когда кузина Пичи умрет, я возьму одну! я возьму одну! Я…

– Хорошо, – сказала она и больно ущипнула Буббу за руку.

Он сморщился от боли.

– Поди и сделай так, чтобы кузина Пичи умерла. Она – эгоистка. Она не хотела поделить золото с нами. Мы собирались навестить ее, так, тетушка? Мы…

– Да, – ответила Орабелла и еще больнее ущипнула Буббу.

Бубба одернул свою руку.

– Ты сумасшедшая, тетушка, ты думаешь я не помню? Вот почему ты щиплешь меня, – сказал он.

– Бубба…

– Я действительно помню. Мы … мы собирались навестить ее. А ты собиралась отравить ее своим ядом. Ты собиралась подсунуть ей яд в еду. Видишь, я помню. Никто бы не обвинил тебя в убийстве, тетушка, так как каждый знал, что Пичи была смертельно больна, со слов доктора Грили. А о докторе ты позаботилась. Так вот, тогда бы золотоносный ручей стал бы нашим – твоим и моим. И все потому, что у нее больше нет родственников. Разве ты не знаешь, что я тоже сообразительный парень, Орабелла.

Он склонил голову. Его жирные щеки задрожали.

– Но она не осталась дома, – продолжал Бубба.

– Она уехала… А ее сосед. Макинтош, сказал нам, куда она отправилась. Теперь Пичи – кузина принцесса Пичи. Она носит корону не так ли, тетушка Орабелла?

– Идиот! Неужели ты и вправду думаешь, что принц женится на простой девушке из горного селения?

Он хотел ответить, но в тот миг на ладонь ему сел мотылек. Он сжал его в своей пухлой руке, а затем раздавил.

– Может быть кузина Пичи богата. Может быть, любит животных. А почему я не могу иметь собаку? Моя собака сдохла. Да…

Увидев на лице Буббы слезы, тетушка Орабелла стала хлопать его по щекам.

– Прекрати сейчас же хныкать, иначе я тебя отправлю назад. Ты помнишь сиротский приют, Бубба?! Там тебя запрут в маленькой комнате, и ты никогда оттуда не выберешься.

Бубба не помнил этого. Но тетушка Орабелла всегда так описывала то ужасное место, что он не мог не бояться попасть туда. И обратно ему не хотелось уезжать отсюда. Если он уедет отсюда, то никогда не получит собаку, а ему очень хотелось ее иметь.

Хитрая черноглазая Орабелла, она знала, чем и как припугнуть Буббу, как заставить его замолчать. Вдруг вдали, на тропе она заметила кучку детей. У всех детей в руках была шерсть, а у одной девочки – ягненок.

Орабелла удивилась тому, что дети пасут так много овец.

Она резко повернулась к Буббе и прошептала:

– Если ты хоть слово произнесешь, пока я буду говорить с теми детьми, то я… Я отравлю каждое животное в Авентине. Ты слышишь, Бубба? Отравлю всех овец. Таких мягких, хороших маленьких овец. Я их всех убью, если ты рот раскроешь.

Бубба закусил язык. Ему стало жаль овечек. С лицемерной улыбкой на лице Орабелла подошла к авентинским детям. Уж она постаралась говорить с ними без всякого акцента, чтобы дети не разобрались, откуда они появились. Пичи не должна узнать, что они здесь на острове. «А то эта проклятая девчонка узнает и сразу попытается их отыскать», – так думала тетушка Орабелла.

Ей ведь нужно еще время, чтобы придумать план убийства. И, конечно же, ей нельзя было выдавать себя ничем. А обещание отравить всех овец – это все выдумки для Буббы. Ей совсем не хотелось привлекать к себе внимание.

– Здравствуйте, дети, – произнесла тетушка Орабелла, стараясь выговаривать каждое слово правильно. – Мой племянник и я только что прибыли на ваш чудесный остров. Я думаю, что вы расскажете нам о своем житье-бытье, о своем короле, о том, что мы сможем здесь увидеть. Я уже видела ваших чудесных овец. Скажите-ка, а еще кто-нибудь приезжал на ваш остров?

Самый старший из детей, парнишка лет пятнадцати, ответил:

– А что вы хотите здесь увидеть, госпожа? Голос у парнишки был звонким, но неприветливым.

– Я – Ашер. И я могу вам сообщить, что здесь ничего кроме нищеты нет. Все взрослые на острове работают, а нам, детям, поручают пасти овец.

– Бедные маленькие овечки, – пробормотал Бубба и тут же осекся, ибо вспомнил наставления тетушки держать язык за зубами.

Ашер продолжал:

– Мы пасем наше стадо, но…

– Все это очень интересно, – перебила его тетушка Орабелла, – но нам бы хотелось узнать…

– Наши родители по приказу короля все работают на плантациях пасхальных цветов. Хотя у нас на острове столетиями все мужчины только пасли овец. А теперь заботиться об овцах, пасти их. запасать корм приходится нам. А Вы знаете, почему женщины покупают пасхальные цветы: они украшают ими свою одежду, свои нарядные платья. А мы пасем овец, смотрим, чтобы не потерялись. Они могут пораниться или даже погибнуть.

Орабелла ничего не ответила. Ее не беспокоили все эти глупые заботы крестьянских детей.

Девочка с ягненком в руках подошла к Орабелле я сказала:

– Вчера во дворце была свадьба, мэм. Я – Марли. Я видела, сколько гостей в экипажах съехалось на свадьбу! Все леди были в драгоценностях. Но гости не притронулись к свадебному пирогу. Моя тетушка, та что работает на кухне, смогла принести кусочек пирога домой, и я его весь съела.

Орабелла удивилась.

– Свадьба? Кто женился или выходил замуж?

Марли улыбнулась.

– Принц Сенека. Он очень красивый. Я его видела несколько раз верхом на лошади. Он так здорово прыгает через препятствия и ни разу при этом не падает. Принц – лучший наездник в Авентине. Мой дядя говорит, что принц Сенека никогда не улыбается, что он постоянно грустит.

Ашер нахмурил брови и сказал:

– Мы также не улыбаемся. С чего бы нам улыбаться?

Марли высунула язык и стала дразнить Ашера. Орабелла вышла из себя. Она подскочила к детям и начала трясти их обоих.

– Хватит болтать, отвечайте, на ком женился принц?

– На леди, – ответила Марли. – Мы с братом видели ее однажды у реки. Она играла с нашими овцами и поймала рыбину для нас. Ее туфля свалилась в воду. Мы бросились помочь ей, но туфля утонула. Она сказала, что ее, может быть, утянули тролли. Она говорила, что тролли любят жить у замков и им очень нравится похищать обувь. Еще она называла тролли воришками, и мы все смеялись. Мы просили ее приходить к нам. А она пообещала устроить пикник на лугу нам вместе с принцем Сенекой. И еще сказала, что, может быть, и сам король придет туда. Мы никогда не видели королевской семьи на лугах. И вообще, у леди очень странное имя. Мне тоже хотелось бы, чтобы у меня было такое имя.

– Как ее зовут? – спросила громко Орабелла. – Что она из себя представляет?

– Пичи, ее зовут Пичи, – ответила Марли.