Текст книги "Мадам Поммери. Первая леди шампанского брют"

Я кручу прядь волос.

– Я отклоню его предложение.

Он морщится.

– Пожалуй, вы не сможете это сделать. К тому же я успел отправить контракт по почте.

Я разочарованно прижимаю ладонь ко лбу. Нет, я не позволю этим мужчинам украсть мою винодельню. Достав из сумочки носовой платок и ручку, я пишу на нем соглашение, аннулирующее предложение Вольфа.

– Подпишите это и продайте мне вашу долю, – говорю я.

– Мне жаль, Александрин, но мне сейчас нужны деньги. Я должен по кредитам всему городу, и в конце года пришел срок оплаты по моим счетам.

Я протягиваю ему сумку с деньгами, вырученными от продажи вина.

– Сейчас возьмите это, а остальное я отправлю вам, когда вернусь.

– Александрин, вам трудно отказать. – Грено качает головой. – Но я уже совершил сделку.

Луиза берет его за руки и заглядывает ему в лицо своими фиалковыми глазами.

– Дедушка Грено, пожалуйста, не забирайте у нас винодельню.

9

Птичка строит гнездышко веточка за веточкой

Открытие нового железнодорожного вокзала в Реймсе. Он занимает целый квартал: внизу три зала с арочными сводами, служебные помещения наверху, четыре платформы и девять путей. Я проталкиваюсь сквозь толпу, чтобы поздравить мэра Верле.

Рейнар Вольф бочком подходит ко мне.

– Я всегда считал вас этичной персоной.

– Благодарю вас, месье. Я стараюсь быть ею. – По его тону я понимаю, что мы стоим на грани публичного поединка. Это крайне неприятно.

– Вы пытались за моей спиной выкупить партнерскую долю Грено. – Он шмыгает мокрым носом.

– Забавно, но я считаю, что все обстоит как раз наоборот. – Я нарочно проталкиваюсь между людьми, надеясь, что он отстанет, но он протыривается следом за мной.

– Если я стану вашим партнером, у нас будет капитал на приобретение нового оборудования и мы сможем нанять опытного винодела, – бубнит он. – А с моими связями мы станем продавать наше вино во всех землях Германии.

– «Поммери» больше не будет делать вино, и мне не нужна ваша помощь. – Я ныряю в толпу, оставив Вольфа стоять с разинутым ртом.

Мэр Верле перерезает широкую голубую ленту, и толпа бросается поздравлять его. Я жду возле платформы, пока промышленники и политики жмут ему руку. У мэра поседела борода, а любовь к мучному расширила талию. Но все-таки он видный и элегантный мужчина в длинной норковой шубе и черном смокинге с кремовым бархатным жилетом и шелковым галстуком.

Когда Реймс нуждается в том, чтобы идти в ногу с прогрессом, мэр Верле быстро улучшает ситуацию. Вероятно, его упорство и энергия были теми чертами, которые вдова Клико увидела в своем молодом работнике тридцать лет назад, когда сделала его своим партнером. Теперь Верле управляет всем шампанским домом Клико. Кто лучше него научит меня, как делать шампанское?

Мэр спускается с платформы, видит меня и виновато улыбается.

– Мадам Поммери, простите, что я не навестил вас.

– Примите мои поздравления, месье Верле! Вы сделали нашему городу такой замечательный подарок.

– Северная железная дорога открывает для нашей промышленности всю Францию и другие страны. – Он глядит поверх моей головы на ждущих его «отцов города».

– Кстати о промышленности. Возможно, вы слышали, что я занимаюсь теперь винодельней «Поммери», – говорю я. – Мне очень важно научиться всему, что только можно. Могу ли я попросить вас об экскурсии на винодельни «Клико»?

– Но мы производим шампанское, – говорит он. – Это вдвое сложнее, чем вино.

– Вам будет удобно сделать это завтра пополудни? – спрашиваю я.

Он деликатно кашляет.

– Боюсь, что нет, мадам Поммери. Наши методы уникальны, и я не имею права делиться с кем бы то ни было технологиями изготовления шампанского, на разработку которых вдова Клико потратила всю жизнь. А теперь, извините, я должен встретиться с другими гостями. – Он проходит мимо меня и обменивается рукопожатием с Вольфом.

У меня не остается иного выбора, как взять все в собственные руки.

* * *

Мы подъезжаем к Шато де Бурсо с его башнями и башенками, высокой крышей, украшенной декоративными коваными решетками, отдельно стоящими флигелями, арками окон на узорчатых фронтонах. Все это отражается в обширном пруду. Луиза вне себя от восторга, оттого что побывает в настоящем замке.

Невысокий, коренастый мажордом ведет нас по широким коридорам, соперничающим с элегантными чертогами Версаля. Несколько черных матаготов пробегают по коридору словно суслики в виноградниках. Дворецкий игнорирует их и выходит через зимний сад под стеклянным куполом на веранду, окруженную желтыми форсинтиями и розоватой магнолией. Но мой взгляд привлекают не цветы, а золотые кудри вдовы Клико. Они сияют так, словно художник в последнюю минуту нанес на свою картину блики. Вдова не поднимается на ноги, как того требует этикет, а величественно восседает на диване из гнутого дерева. На ней простое серое платье и шаль с бахромой. Девочка с черными, как вороново крыло, волосами устроилась у ее ног и что-то ей читает.

– Анна, будь добра, поздоровайся, как полагается, с нашими гостьями, – говорит вдова Клико. – В последние дни я не очень доверяю моим коленям. Боюсь, что они не выдержат меня.

Девочка встает и с заученной грацией делает реверанс.

– Добро пожаловать, мадам и мадемуазель Поммери, – говорит она привычным тоном. – Я Анна де Рошешуар де Мортемар, правнучка мадам Клико.

Я отвечаю легким поклоном.

– Рада познакомиться с вами, мадемуазель.

– Почему бы тебе не показать мадемуазель Поммери перед чаем малышей? – предлагает вдова Клико.

Анна берет за руку Луизу, и девочки убегают через арку, увитую глицинией.

– Малышей? – спрашиваю я.

– Котят матагота. – Она жестом предлагает мне сесть за столик из гнутого дерева. – Как там ваш матагот?

Я весело смеюсь.

– Феликс каждый день съедает в винодельне столько мышей, сколько весит сам.

– Вот-вот, я же говорила, что он будет вам полезен.

– А еще он замечательный компаньон для Луизы.

Она кивает.

– Матагот – лучший друг, какие только бывают. – Она поднимает взгляд на лазурное небо, где нет ни облачка. – Какая ужасная погода.

– Вы не любите жару? – спрашиваю я.

Она морщит нос.

– Из-за жары виноградные почки распускаются слишком рано.

– И это влияет на качество винограда? – Я беру тетрадь, чтобы сделать запись.

– Вы не знаете, что бывает с виноградом, когда почки рано распускаются? – Она с недоверием разглядывает мою шляпу с плюмажем, перчатки с изящными пуговками, парижские башмачки.

– «Поммери» – компания-негоциант, – оправдываюсь я. – Мы не выращиваем виноград. Мы покупаем его, чтобы делать наше вино.

– Как я полагаю, вы не из тех, кто не боится запачкать свои руки.

Пытаясь пошутить, я записываю:

– Купить виноградники. Пачкать руки.

Она слабо улыбается.

Мажордом ставит ведерко со льдом возле стола.

– Правильно, Жив. Наша гостья страдает от жажды.

Он наливает нам шампанское и чай, положив в чашку вдовы Клико несколько кусков сахара. Я загораживаю свой чай ладонью, чтобы он не испортил его.

– И закажите несколько рабочих платьев. Предпочтительно винного цвета, чтобы на ткани не выделялись пятна. – Она поднимает свой бокал и говорит простой тост: – Au santé.

Я восхищаюсь прозрачностью и живыми пузырьками в ее шампанском. Но я никогда не видела такой восхитительный цвет.

– Это что – розовое шампанское?

– Первое розовое шампанское, какое когда-либо делалось, – хвастается она.

Я делаю второй глоток.

– Очень фруктовый аромат. По-моему, на вкус это менье.

– Да. Вы действительно знаете ваше вино.

– Но не так, как вы, мадам. – Я пожимаю плечами. Потом расспрашиваю ее, как делать шампанское, и тщательно записываю объяснения. Через некоторое время она перестает отвечать и хмурится.

– Что-то подсказывает мне, что это не светский визит. Пожалуй, вы должны сообщить мне, зачем вы приехали.

Для храбрости я делаю еще один глоток.

– Как вы, вероятно, помните, я получила после смерти мужа винодельню, но мне не по вкусу красное вино. Я всегда любила шампанское. – У меня ужасно горят щеки, а по шее текут капельки пота.

– С вами все в порядке, моя дорогая? Не слишком ли много солнца для вас?

– Короче говоря, я хочу делать шампанское. – У меня перехватывает дыхание. – И я хотела побывать на вашей винодельне, но месье Верне отказал мне. Теперь я поняла, как глупо звучала моя просьба.

– Да, глупо. Абсолютно. – Она протягивает мне платок. – Производство шампанского – самое дурацкое занятие. Вдвое больше работы, чем с вином, и вдвое больше вещей, которые могут пойти не так.

Ну. Все понятно. Она не поможет мне.

Возвращаются девочки, и Жив подает чай и пирожные.

– Пожалуйста, мне не нужно пирожное. – Я машу рукой.

– Как я понимаю, в Реймсе вы арбитр этикета, – говорит вдова Клико. – Но тут деревня, и вы моя гостья. Выберите пирожное и насладитесь им со всем удовольствием, какое может позволить ваша крошечная талия.

– Боюсь, что сладкое мне противопоказано.

– Попробуйте «релижьёз». Превосходное пирожное для верующей женщины вроде вас.

Жив подает мне «релижьёз» – два воздушных шарика, наполненные густым кремом и политые шоколадом. Крем тает во рту. Заварное тесто такое воздушное, что я плыву по воздуху. Или, может, это из-за шампанского, которым я запиваю пирожное.

– Ну, что я вам говорила? – спрашивает вдова Клико.

– Божественно. – Я улыбаюсь, а сама прикидываю, стоит ли мне снова заговорить о шампанском.

Девочки просят позволения и снова убегают к котятам.

– Итак, вы твердо решили делать шампанское? – Вдова Клико вонзает зубы во второе пирожное «Наполеон».

– Да, решила. – Я слизываю шоколад с губ.

– Vendangeurs, сборщики винограда, это сугубо мужской клуб, – говорит она. – Эти люди обмениваются между собой информацией о погоде, состоянии урожая, новых технологиях и текущих ценах на виноград. Вас они не допустят к себе, даю вам гарантию. «Поммери» будет страдать. Но ведь у вас есть взрослый сын, правильно?

Жив подливает мне шампанское.

– Луи получает юридическое образование. Его отец мечтал, чтобы он стал юристом. Я не могу просить у него помощи.

Она тяжело вздыхает, как человек, который знает, какая тяжелая дорога меня ждет. Потом чокается со мной.

– Берите вашу тетрадь.

Восхищаясь ее великодушием, я записываю подробное объяснение «метода champenoise».

– Шампанское – всегда купаж из трех сортов винограда, всегда. Шардоне, пино нуар и менье. Итак, вы собираете разные сорта винограда в разное время, когда созревают ягоды. Вы должны записывать на этикетке, наклеенной на бочку с соком, какой это сорт и с какого виноградника, чтобы знать, что вы будете смешивать весной.

– Точная запись критически важна для купажа, – повторяю я и записываю это в тетрадь.

– А черный виноград давить надо быстро, иначе вы получите красное шампанское.

– Как вы это делаете? – Я пью ее шампанское, отмечая нёбом текстуру, плотность, оттенки вкуса, словно передо мной палитра художника. Сравнение вызывает у меня улыбку.

– Вы должны немедленно слить сок и выбросить кожицу, – говорит она.

– Значит, все не так, как с красным вином, где мы для насыщенного цвета оставляем сок с кожицей.

– Красное вино не идет ни в какое сравнение с шампанским. – Она поднимает бокал на свет. – Шампанское – это изысканность, легкость, ясность, сладость. Добиться всего этого практически невозможно. – Она предлагает мне поднос с пирожными. – Возьмите еще, вам ведь хочется.

Из вежливости я беру еще одно «релижьёз».

Она читает мне лекцию еще час, пока ее голос не хрипит от усталости.

– И вот последний совет.

– Какой? – Я беру карандаш и тетрадь.

– Никогда не считайте слово «нет» за ответ. – Она поднимает палец. – Никогда не считайте «нет» за ответ, и все научатся вас уважать.

Я обдумываю ее совет и спрашиваю:

– Так когда мне можно будет взглянуть на ваш дом шампанского?

* * *

Палец мэра Верле сканирует каждую строку бухгалтерской книги винодельни с точностью ювелира, режущего алмаз. Мне трудно представить себе мэра в юности – немецкого сироту, полного решимости выучить французский. Мадам Клико сказала, что взяла его в подмастерья, и он завоевал ее доверие умом и трудолюбием. Более того, потом она сделала его партнером. Я почти вижу, как жернова за его широким лбом скрежещут и останавливаются, когда он видит мое присутствие.

Я делаю краткий реверанс, надеясь, что мое павлинье-синее дневное платье уместно для делового визита. Цвет кажется смелым после двух лет траура, но Юбине настаивает, что он подчеркивает цвет моих глаз.

– Как я вижу, мое мнение о вас оправдалось, – говорит он, убирая гроссбух в ящик стола. – Но, независимо от моего мнения, мадам Клико настояла, чтобы я показал вам нашу винодельню. Боже упаси, если я не выполню ее желание.

– Я признательна вам за то, что вы нашли для меня время, мэр Верле. Я знаю, как вы заняты.

– Вы хотя бы не взяли с собой дочку, и она не отнимет у нас время. – Он смотрит на золотые карманные часы. – Через полчаса у меня заседание городского совета.

– Я оставила ее в приюте с отцом Питером. – Мэр Верле – главный благотворитель Сен-Реми.

Он встает из-за стола.

– Моя жена говорит, что вы замечательно работаете с приютом.

– Священники учат мальчиков, – говорю я со вздохом, – а вот девочки не получают практически никакого образования. Мои помощницы помогают им научиться хотя бы читать и писать. Ваша супруга оказывает огромную помощь.

– Чтение и письмо не накормят их, – говорит он. – Девочки-сироты должны научиться мыть тряпкой и скрести щеткой, чтобы они могли найти себе работу не только в борделе. – Он надевает свою норковую шубу и обертывает вокруг шеи оранжевый шарф из шерсти мериноса. – Застегнитесь, мадам Поммери. В подвалах холодно.

Он ведет меня в холодное подземное хранилище Клико со знакомыми запахами ферментирующего вина и дубовых бочек. Пюпитры – стеллажи в форме «А» с вырезанными в них дырами – содержат тысячи бутылок, лежащих горлышком вниз. Кависты, «работники погреба», поворачивают бутылки на четверть оборота.

– Что они делают? – спрашиваю я.

У него напрягаются скулы.

– Мадам, конечно же, вы не рассчитываете, чтобы я делился с вами секретами производства.

– Но почему бутылки перевернуты? – спрашиваю я. – И почему они поворачивают их?

Он не отвечает.

– Я буду рада задать мои вопросы вдове Клико, – говорю я, рисую в тетради стеллаж и делаю записи.

Он шумно вздыхает.

– Мертвые дрожжи накапливаются в горлышке бутылки. – Больше никакой информации.

Он сворачивает в помещение, наполненное рядами бродильных чанов; они вдвое больше наших. Когда работники видят Верле, они ускоряют темп. Я отмечаю: надзор делает работу более производительной. Мы идем мимо пятидесяти или шестидесяти чанов с этикетками vins de reserve. От подвала отходят коридоры, наполненные бочками, на которых обозначены виноградник и год. Я пишу: посетить виноградники в Бузи, Верзене, Верзи.

– Здесь так много разных виноградников и так много винтажных вин. Откуда вы знаете, что нужно купажировать друг с другом?

– Чтобы делать выдающееся шампанское, нужен талант. – Он стучит пальцем по своей ноздре. – Мадам Клико – Le Nez.

– Нос? – спрашиваю я.

– У нее невероятное обоняние. Она может определить свойства винограда, почву, погоду после одного дуновения их букета. Она десятки лет работала с нашими виноделами.

– А этому можно научиться? Стать Le Nez? – Я дотрагиваюсь до моего необычайно обычного носа.

– Другой вдовы Клико никогда не будет, – усмехается он.

– Я и не намереваюсь занять ее место. – Но, может, появится какая-нибудь мадам Поммери?

Мы входим в пещеру, где работники вынимают пробки из горлышка бутылки и добавляют жидкость.

– Я полагаю, что они удаляют мертвые дрожжи, про которые вы говорили. Но что они наливают в бутылку?

Он плотнее кутает шарфом шею.

– Это называется le dosage, и рецепт меняется в зависимости от вина, которое мы разливаем по бутылкам, и от того, что нужно для достижения полного потенциала.

– Вы можете пояснить?

– Дозаж зависит от того, когда распустились листья винограда, сколько солнца получил виноградник, как были подрезаны виноградные лозы.

– Но что это конкретно?

– Мадам, вы испытываете мое терпение. Это все равно что спрашивать рецепт суфле. – Он хмурится и смотрит на золотые часы. – Я покажу вам наши les crayeres, крайеры, и потом должен уйти. – Он ведет меня через пещеры, где пахнет сырой землей, словно на поле после дождя. – Римляне добывали здесь мел в I веке нашей эры. Теперь это прекрасное хранилище для шампанского.

– Добывали мел? Он использовался в строительстве?

Он поднимает кусок мела и крошит его в руке.

– Мел слишком мягкий для этого. Мел использовали как удобрение, как чистящее средство, для дубления шкур животных и как раствор для кирпичной кладки.

Тысячи темно-зеленых бутылок лежат в стеллажах по обе стороны коридора.

– А бутылки обязательно зеленые? – спрашиваю я.

Он фыркает.

– Позвольте сказать вам прямо. Производство шампанского – вовсе не элегантное, гламурное занятие, приличествующее женщине вашего положения. Дело опасное, а заработать на нем невозможно. Ваш супруг жаловался, что ему трудно делать красное вино, а шампанское – другой, более высокий класс сложности и капиталовложений.

Его предостережение грызет мои кости, словно дубильная кислота.

– Я учту ваши слова, мэр Верле.

Внезапно взрыв сотрясает меловые стены и все помещение. Рядом со мной на стеллаже взрывается бутылка. Я ударяюсь плечом о твердую стену и защищаю ладонями сердце. Осколки стекла впиваются мне в руку, словно стрелы в глаз быка.

Верле толкает меня к лестнице. Когда мы выходим на улицу, кровь льется по моим суженным от запястья до локтя рукавам.

Верле перевязывает мне руку своим носовым платком с вышитым якорем вдовы Клико и завязывает узлом.

– Пойдемте. Я отведу вас к доктору Дюбуа, – говорит он и направляется на рю Клэр. Мы проходим мимо «Отель-де-Виль», где с ним здороваются несколько советников.

– Идите на совещание, мэр. Я сама дойду до доктора, – говорю я.

Он глядит на советников и снова на меня.

– Пусть доктор Дюбуа пришлет мне счет. – Он приподнимает шляпу и поднимается по ступенькам.

Внутренний голос подсказывает мне, что это мое последнее приглашение к вдове Клико. Факты, которые я узнала, крутятся в моей голове, словно листья в бурю. Там много аспектов; мне нужно учесть их все, а красное вино и так трудно делать. Зачем мне двойные трудности?

10

Как научить старую обезьяну кривляться

Другие виноделы тоже отказываются учить меня, как делать шампанское. Так что я сижу в библиотеке Реймса и поглощаю каждую книгу на эту тему, какую только могу найти. Отец Питер устраивает для меня визит в бенедиктинское аббатство Овиллер, где Дом Периньон когда-то первым сделал шампанское для Людовика XIV.

И все же, когда в винодельню приезжают повозки с виноградом, я теряюсь и чувствую себя как белка, собирающая грецкие орехи накануне урагана. Если мой первый сезон шампанского окажется неудачным – а это может случиться по дюжине причин, – я стану посмешищем для всего Реймса: вдова, вообразившая, что она умнее покойного мужа. Хуже того – возможно, тогда я буду вынуждена принять предложение Вольфа и сделать его партнером.

– Скорее, мамочка. – Моя маленькая молния, Луиза, тянет меня за руку к повозкам. – Месье Васнье нужна моя помощь. Он попросил меня пробовать виноград.

– Это очень важная работа, – говорю я дочке. – Ты у нас самый главный дегустатор винограда.

– Ты слышал, Феликс? – Она качает пальчиком перед котом, растянувшим узкое тело на солнечном пятачке. – У меня важная работа.

Я смеюсь, но вдруг вижу, как Рейнар Вольф, сунув кулаки в жилетку колбасного цвета, наблюдает за разгрузкой винограда.

Я наклоняюсь к Луизе.

– Иди же и помоги месье Васнье.

Она убегает в сопровождении Феликса, ее крошечные башмачки задевают длинную юбку.

Вольф гладит имбирную щетину на лоснящемся красном лице.

– Мадам, я отлично помню, как вы сказали мне, что больше не хотите делать вино и поэтому не нуждаетесь в моей помощи в винодельне. Вы лгали мне?

– Мы не делаем вино, месье Вольф. – Я прохожу мимо него в винодельню, где работники под надзором Васнье перегружают виноград из повозки на площадку. Луиза выбирает стебли и гнилые ягоды, а Дамá несет виноград к прессу. Меня охватывает гордость, оттого что все так слаженно работают вместе.

– Каким образом вы купили новый пресс? – Рыжие брови Вольфа сходятся на переносице.

– Вы только посмотрите на его производительность. – Я хлопаю по полированной клепке бочки и вовсе не намерена говорить ему, что новый виноградный пресс пока еще не оплачен и что мне требуется так много другого оборудования для купажа и розлива вина по бутылкам.

– Пресс вам не по бюджету, уверяю вас. – Губы Вольфа кривятся, словно он съел прокисшую квашеную капусту.

Васнье наклоняется и подбадривает Луизу. Его зеленые глаза озаряет улыбка. Ему надо чаще улыбаться.

Когда корзиночный пресс наполняется доверху, Жильбер, давильщик, поворачивает рукоятку; мускулы на его спине дергаются от усилий. Деревянная плита опускается на виноград, давит его, и сок льется сквозь щели между вертикальными клепками.

Я поднимаю руку и останавливаю его.

– Жильбер, не так сильно. Помягче. Я не хочу, чтобы кожица дала цвет.

– Но это ведь пино нуар, – сердится Жильбер. – Черный виноград. Чем больше цвета, тем лучше вино.

– Мы сейчас не делаем красное вино, – говорю я.

Все работники поворачиваются ко мне, словно я сказала, что Наполеон ходил голый.

– Мы делаем шампанское, – говорю я им.

Все глядят на меня разинув рот, за исключением Дамá – тот несет очередную корзину на давильную площадку.

Жильбер снимает фригийский колпак и чешет в затылке.

– Простите, мадам, но мы ничего не знаем о том, как делать шампанское.

– Требуются годы на то, чтобы освоить методы, – говорит другой работник. – А все шампанские дома держат их в секрете.

Утреннее солнце льется в двойные двери амбара. Я вижу недоверие и смущение на испачканных виноградным соком лицах работников.

Васнье останавливается на краю давильной площадки.

– Мадам Поммери, простите, что я так говорю, но зачем нам делать шампанское, когда на рынке уже доминируют «Вдова Клико» и «Моэт»?

– Вы правы, – соглашаюсь я. – Вы все правы.

Рейнар Вольф разражается смехом.

– Значит, все это шутка?

Мужчины с заметным облегчением присоединяются к нему.

– Хорошо пошутили, мадам Поммери.

– Подождите. Не так быстро. – Я выставляю перед собой ладони. – Месье Васнье, вы привели хороший довод. Но мы и не собираемся копировать «Вдову Клико» или «Моэт». Мы сделаем что-то абсолютно уникальное: шампанское «Поммери».

– «Поммери» обанкротится, а банк не может позволить себе убытки, – зло фыркает Вольф.

Подвальная крыса бежит по дощатому полу, и Феликс бросается к ней. Банкир отскакивает от крысы, но наступает на хвост Феликсу. Матагот широко раскрывает свои золотистые глаза, издает пронзительный кошачий вопль и впивается длинными когтями в ногу Вольфа. Сквозь брюки банкира брызжет кровь.

Вольф пинает Феликса ногой, а кот мгновенно взбирается по корпулентному телу немца и рвет на его голове волосы, словно пучки травы.

– Уберите этого адского кота от меня! – орет Вольф.

Луиза топает ножкой.

– Феликс, ко мне. – Матагот прыгает с Вольфа и бежит к ней.

Банкир поправляет волосы на поцарапанном лбу.

– Мадам Поммери, ваш залоговый кредит привязан к производству красного вина. Если вы делаете шампанское, вы берете на себя риск, и банк не может его поддержать. Мы аннулируем кредит и подадим на вас в суд за мошенничество. Ваша винодельня будет закрыта, а эти люди потеряют работу. – Он проверяет свои раны. – Вам это ясно?

Мои работники пронзают меня кинжалами взглядов, словно я тут главный злодей.

Звучит колокол Реймсского собора, звон вибрирует в моих костях. Если я сейчас проявлю слабость перед Вольфом, другого шанса у меня не будет.

– «Поммери» переходит на шампанское.

Вольф подходит к площадке и обращается к работникам.

– «Клико» набирает людей. Если кто-то из вас хочет получить рекомендацию, я дам ее.

– У нас есть заказчики на шампанское, мадам Поммери? – спрашивает бочар.

– Мы еще не сделали шампанское, – отвечаю я. – Но мы должны верить в себя.

– Простите, мадам, но я не могу так рисковать моей карьерой. – Он снимает фартук, кладет его на мешок свекловичного сахара и уходит с Вольфом и дюжиной других мужчин.

– Если вы передумаете, дверь для вас открыта, – кричу я им вслед, понимая, сколько отчаяния звучит в моем голосе. Разве я вправе их винить? Риск реален, я не могу это отрицать. Разве я думала об их благополучии, принимая свое решение? Честно признаться, не думала. И вот к чему привела моя самоуверенность.

* * *

Анри Васнье, Жильбер и Дамá остаются. Теперь ждут своей очереди уже три повозки, другие на подходе. Как мы вчетвером выполним работу двадцати человек?

Я закатываю рукава.

– Ваша верность будет вознаграждена. Эта страда будет тяжелой, но мы выдержим. Месье Васнье будет грузить виноград в пресс.

– Пожалуйста, зовите меня Анри, – просит он. Еще когда он был учеником, Луи всегда обращался к нему «месье Васнье», хотя других работников звал по имени.

– Как скажете, Анри. – Я киваю. – Жильбер будет давить сок – мягко. Только три раза. – Я наклоняюсь и гляжу в глаз Дамá, чтобы он читал мои слова по губам. – Твоя работа – переливать сок в бочки быстро, чтобы он не окрасился. Я буду писать на бочках сорт винограда и расположение виноградника. Итак, мы делаем шампанское!

– А я и теперь буду проверять виноград? – спрашивает Луиза.

Васнье подхватывает ее и ставит на площадку возле открытых дверей амбара.

– Конечно! Ты самый главный инспектор винограда.

Выжимка сока обычно бывает самым веселым временем для виноделов. Но без опытной команды у нас получилась гонка, мы работаем наперегонки с временем, чтобы успеть выжать сок, прежде чем виноград испортится.

В следующие две недели мы неустанно работаем. В амбаре потрескивает напряженность. Васнье, встревоженный и требовательный, хватается за те клочки знаний, которым он научился у моего мужа. Когда я задаю ему вопросы, он отвечает нервно и неуверенно. Дамá работает молча. Иногда он вглядывается в наши лица, вероятно, пытаясь понять, что происходит.

Вдобавок к нашему хаосу Люсиль, нянька Луизы, уезжает в Страсбург на похороны кого-то из родных, оставив на мое попечение энергичную пятилетнюю дочку. Ну, не только на мое. Дамá присматривает за ней, когда она бегает с Феликсом вокруг мешков сахара, которые я купила, чтобы добавлять в шампанское.

Работая в одиночку на прессе, Жильбер срывает спину. Я привожу к нему доктора Дюбуа. Он прописывает эвкалиптовую мазь и чередующиеся компрессы из горячего песка и льда – и неделю постельного режима, который мы не можем в данный момент себе позволить. Он настаивает на том, что должен надзирать за прессом, поэтому я приношу из дома перину, и он говорит Васнье и Дамá, что надо делать.

Я вынуждена отправить остальные повозки с виноградом назад.

– В этом году вы нарушили контракт, и мы к вам не вернемся, – заявляет мне перевозчик.

Эту проблему я решу потом. Сейчас мы должны выжать сок и разлить его по бочкам.

11

Нельзя быть сразу в двух местах

Апрель 1861 года. Адольф Юбине подхватывает меня за локти и целует в обе щеки.

– Ах, мадам Поммери, как я скучал без вас.

Молодой парень, незнакомый, протирает пыль на полках с модными безделушками – цветами из бархата, украшениями и чучелами птиц.

– Желаете шампанского? – Юбине показывает на запотевшее ведерко со льдом.

– Сейчас всего девять часов. Я даже кофе еще не пила, – смеюсь я.

Юбине хлопает в ладоши.

– Пьер, принеси мадам Поммери кофе с молоком, да молоко чтоб подогрели.

Гибкий и стройный Пьер бежит в заднюю комнату с тряпкой в руке. На ногах у него балетные тапочки.

– Как я вижу, у вас новый помощник, – говорю я. – А что случилось с Густавом?

У Юбине краснеют уши.

– Молодые бездельники. Нельзя на них положиться.

Юбине, обходительный и разговорчивый с клиентами, деспотически требователен к своим помощникам, которые днем работают в лавке, а вечером составляют ему компанию. Мальчишек он находит, вероятно, в «Ла Перль», гламурном убежище от враждебного общества.

Юбине предлагает мне мягкое кресло цвета фуксии возле столика.

– Как вам рабочие платья, которые мы сшили? – Он сидит напротив меня, сцепив пальцы на коленях. На его ногтях безупречный маникюр.

– Рабочие платья хорошие, но я обнаружила, что мне нужно что-то совсем другое.

Пьер возвращается, танцуя, и несет фарфоровую чашку горячего кофе с молоком, как раз то, что мне нужно в это утро.

Юбине небрежно машет ему.

– Виктор, продолжай уборку.

Пьер гримасничает.

– Вы ведь сказали, что его зовут Пьер, – шепчу я.

– Пьер, давай, давай! За уборку.

Пьер исчезает, и Юбине поворачивается ко мне.

– Скажите мне, что у вас в вашей прелестной головке.

Во мне бурлит восторг, я хочу поделиться моей новостью.

– Мы начали делать шампанское! Но не просто шампанское. Я хочу создать совершенно другое шампанское. Освежающее. Самое замечательное шампанское на свете!

Юбине хлопает в ладоши и сжимает руки.

– Конечно же вы создадите его, ma cherie.

– И мне требуется новый гардероб, такой, как я придумала. – Я лезу в сумочку за эскизами, над которыми я долго работала.

Юбине рассматривает мои рисунки.

– Мадам, ваши эскизы напоминают об утраченной элегантности. Но они в чем-то и современные. Позвольте, я принесу образцы ткани.

– Ничего черного. – Слова застревают у меня в глотке. Черная одежда вытягивала из меня жизнь.

Юбине залезает на передвижную библиотечную лестницу и выбирает ткани на верхней полке.

Мои пальцы гладят чувственные шелка, богатый бархат, пушистую шерсть. Меня завораживают сияющие оттенки синего: сапфир, индиго, лазурь, кобальт.

– Луи говорил, что он может определить мое настроение по цвету моих глаз.

– Я обратил внимание на ваши глаза сразу, как только мы познакомились, – они глубокие и турбулентные, как океан, – говорит Юбине. – Под спокойствием скрываются бунт и решительность.

– Да что вы говорите? – Я смеюсь, перебирая образцы.

– Превосходный выбор, мадам Поммери, – говорит он и приносит мне корзинку с отделочными материалами. Я перебираю блестящие шелковые ленты, затейливые кружева, многослойную кайму. Мое настроение поднимается, словно забродивший сок в бочках.

– Таков ваш секрет продаж? – спрашиваю я. – Соблазнять и возбуждать клиентку, пока она не поверит, что сама решила купить дюжины платьев, украшенных вашей самой дорогой отделкой?

Он привстает на цыпочках и расправляет плечи.

– Между прочим, я разработал кое-какие методы, когда был виноторговцем в Лондоне.

– Я забыла, что вы продавали вино. – Восторг бежит по позвоночнику, подавая мне сигнал.

– Я продавал только лучшие вина в самые престижные рестораны и бары, – говорит он, подкручивая мизинцем кончик уса. – Я скучаю по друзьям, по опере, симфоническим концертам, галереям, лондонскому театру.