Текст книги "Кошмарные и фантастические истории. Сборник рассказов"

Призрак Индии в Англии

Есть одна история, словно написанная вчера. Ее можно толковать по-разному, только своей значимости история не потеряет. Но давайте не будем принимать во внимание страну происхождения нашего призрака? Во-первых, описываемое событие произошло незадолго до последних выборов в парламент, а во-вторых, из-за приближения Рождества, когда у признаков наступает тот самый сезон "Р".

Одинокий всадник – что может быть лучшим или, вернее, более избитым началом для истории про кровь и ужас? Тем не менее, столь неоспоримое одиночество было для всадника явлением не из приятных. Он тем временем ехал в город хорошей дорогой, хотя, стоит признаться, разница между хорошей и плохой дорогой была практически незаметна – обе дороги из Честера в Тарполи были чрезвычайно разбиты. Люди, знающие эту часть Англии, без лишних колебаний, в один голос скажут вам, что для долгих поездок в туманный и промозглый февральский вечер, есть местности более приятные. Только что вернувшись из Индии, наш одинокий всадник нашел положение дел отнюдь не радостным.

Преодолевая милю за милей по прямым, но битым дорогам, между раскинувшихся зарослей размокшего вереска и мрачных сосновых лесов, мимо прудов и дебрей тростника, чащи дрока и ольхи, не встретив ни одной души с тех пор, как он покинул выцветший, лишенный растительности рельеф соляного района, – где овцы черные, словно чернила, а трава, что они едят, покрыта копотью от пожаров соляных шахт, – когда, наконец, дорога разделилась, и на одной стороне указателя он прочитал «Тарпорли: шесть миль», а на другой «Бадворт: полмили», он с неестественной тоской глянул в сторону дороги на Бадворт.

Сквозь сгущающиеся сумерки всадник видел мерцающие огни деревенских окон, слышал радостные крики играющих детей, но неизгладимое впечатление на него оказало красноватый свет там, где, очевидно, был местный постоялый двор. Это зрелище было настолько сказочным, что всадник решил повести свою лошадь «У Георга». Ужин, костер, бутылка вина, и как полагается в лучших традициях романов, наш одинокий всадник остался наедине со своими мыслями. Быть может, прохладный встречный ветер опечалил его. Быть может, он сожалел о том, что свернул не на ту тропу и не может отужинать в Тарпорли. Во всяком случае, что-то его беспокоило, он часто вставал и глядел в окно.

Ночь была холодной, морозной, с влажными от дождя туманами, лежащими словно белые толстые подушки на поле и пруду. Ветер накатывающими порывами наполнял старый дом тревожными звуками, волнами приносил с собой дождь, барабанящий по окнам.

Перед тем как лечь спать служанка заглянула к всаднику.

– Просто хочу узнать, нужно ль Вам чего, сэр.

Узнав, что он ни в чем не нуждается, она пожелала ему покойной ночи и нерешительно направилась к двери, но потом обернулась:

– Я б допоздна не засиживалась, господин. Теперь вредно по ночам не спать. Во сне Вы его, может, и не услышите.

– Кого?

– А? Это все, что я могу сказать, сэр. Вы все равно скорее на ветер подумаете.

Дверь резко закрылась, и служанка ушла.

– Интересно, – задумался всадник. – Кого, черт возьми, эта женщина думает, я могу услышать?

Почему-то его снова потянуло к окну. Пару раз обойдя комнату, он остановился и выглянул в темноту.

Дождь стих, и сквозь несущиеся облака стали пробиваться отблески лунного света. Ветер завывал над безмолвной деревней, раскачивая вывеску постоялого двора так сильно, что ее стоны становились похожи на неупокоенный дух мертвеца с церковного кладбища напротив. За ним, над прудом с тростником по краю, возвышались черные квадратные очертания мельницы, но при этом размытые. Когда дул ветер, силуэты ольхи у мельницы содрогались. Они будто на мгновение останавливались, чтобы прошептать что-то друг другу или ивам внизу, чьи плачущие ветви словно тянулись к грани черной воды. Крупная рябь на пруду мрачно расходилась у берега, и среди тростника раздавались плеск и шорох. И он тоже, казалось, гнется и шепчет: «Оно близко! Слушай».

Далеко в темной воде внезапно плюхнулась гигантская рыба. Вдалеке раздался жуткий крик какой-то дикой птицы, будто бы она быстро улетала из места, наполненного нечистой силой. Затем сам ветер, кажется, замер и прислушался, затаив дыхание. И далеко над устьем ручья, впадающего в пруд, где стоит разрушенный домик, словно маленькое пятнышко на краю моря сверкающей воды, сквозь дрейфующий туман порывисто поднимается долгое, низкое, печальное эхо. Оно звучит не совсем незнакомо для уха нашего всадника и переносит его разум, благодаря некоторым связям в голове, прямо к безлюдным ночам в джунглях Индии.

Он распахивает окно и выглядывает наружу. Эхо нарастает и затихает вдали у самой дальней кромки воды, где дорога извиваясь попадает в деревню. «Оно приближается!» Затем ветер вздрагивает, вырывается из камыша и проносится дальше, спеша по травянистым полям в завитках тумана, к открытым болотам, к сосновым лесам, куда угодно, подальше от этого разрушенного домика у озера, от церковного двора с засохшим у ворот тисом.

Как сказала хозяйка дома нашему путешественнику, вышедшему постоять у двери, когда-то этот тис был великолепным деревом с широко раскинутыми густыми зелеными ветвями, шуршащими на ветру. Но много лет назад пошли слухи о павшем на него проклятии. Тис поник и съежился, и когда на ветвях не осталось листьев, между ними стала видна черная гнилая веревка, свисающая с самой большой ветви прямо, будто на ней висело что-то тяжелое. «Шила в мешке не утаишь», – шептались жители деревни. И хотя старик утверждал, что это он сам, будучи маленьким мальчиком, сделал там качели, и это может быть веревка, оставшаяся от них, его соседи ничего не хотели слышать.

Они говорили, что Старый Коуп, который раньше жил в домике, который кстати превратился в руины, со своей дочерью и плохо с ней обращался, мог рассказать об этой веревке и о том, как она использовалась, больше, чем большинство из нас хотели бы услышать. Но Cтарый Коуп и его дочь, давным-давно исчезли, и никто не знал ни причины, ни цели, а также почему домик у озера оказался свободен. Так вот когда тисовое дерево усохло, и веревка была замечена, в деревне поползли слухи, в которые верили все больше, о том, что Коуп совершил ужасный поступок. Конечно же его особняк приобрел дурную славу и превратился в руины. Даже днем его старались обходить стороной. Похожая участь постигла и тисовое дерево. Днем в его ветвях весело играли дети, а ночью лишь ветер носился мимо, и, как говорят, уже много лет ветер не шевелит ни одну веточку. А вечером дети быстро проходят мимо него.

В течение последнего месяца или даже больше в деревне почти каждую ночь слышали Собаку Дьявола, появляющуюся из особняка Старого Коупа, и ее вой, когда она пробегала мимо тиса на церковный двор, где пыталась выкопать могилу. Так, все соседи сошлись во мнении, что Старый Коуп мертв, и его злой дух вернулся, чтобы навещать место своего прежнего злодеяния и пытаться вырыть могилу для костей своей жертвы на церковном дворе.

Все это наш путешественник вспоминает сейчас, когда слышит приближающийся вой эха, и он пристально смотрит в ночь, уже не чувствуя былого уюта. Мертвая тишина опустилась на воду и сушу, как давящий, удушающий плащ. Призрачный вой становится все громче и ближе. Обитатели домов съеживаются в своих кроватях и шепчут: «Дьявольский Пес! Он уже близко!». И теперь, отчетливый и внезапно близкий, раздается вой, и как раз в тот момент, когда его дверь распахнулась, и испуганная хозяйка ворвалась с криком «Ах? Сэр, он уже близко!», наш путник безошибочно узнает визг индийского шакала.

– Это не призрак, сударыня, это лиса или какая-то дикая собака. Был бы я снова в Индии, я бы сказал, что это обычный шакал, Джек, как его называют.

– Как вы сказали? Джек? Послушай, Том – обернулась хозяйка к мальчику, который топтался у двери и был напуган не меньше ее самой, – как звали того косматого волка, который сбежал с выставки диких зверей в Тарполи в августе прошлого года и с тех пор его никто не видел? Джек?

– Да, его так и назвали, мэм.

После этого наш путешественник мирно лег спать. А на следующее утро во время исследования старого домика Коупа нашлось не только удобное логово Джека, но и фрагменты старого письма, отправленного Коупом, в котором было написано, что он уехал на ферму своего брата в другое графство. Также при помощи писем, отправленных любопытными соседями, обнаружилось, что со своей дочерью он жил в комфорте, если не в мире, и которая, так и не будучи убитой, развила все злобные качества своей матери и этим доставила старику, так утверждали его новые соседи, много неудобств.

Офицерские призраки

Никто и слова не говорил, пока «Неукротимые» ограничивались пикниками, гонками по городу, флиртом с местными девушками и другими невинными занятиями. Но когда они начали гоняться за привидениями, люди стали в недоумении поднимать брови. Никто не может спокойно жить рядом с полком, в котором развлекаются, изображая призраков. Это не разрешено Уставом. Но когда местные жители напомнили об этом, «Неукротимые» сказали, что это не их рук дело, и отправили за разъяснениями к Тессеру. А Тессер в свою очередь послал их… в лагерь, что подальше.

Он сказал, что в последнее время кто-то безнаказанно потрошит постель и рвет струны его банджо, пока его нет. И каждый считает своим долгом пошутить на эту тему. Так что Тессер будет очень признателен, если местные жители оставят замечания о призраках при себе.

Все это происходило до того, как «Неукротимые» поклялись своими невестами, что невиновны в каком-либо вторжении в покои Тессера.

Примерно в то же время за обедом Хоррокс упомянул, что прошлой ночью по его комнате бродили две белые фигуры. «Неукротимые» энергично отрицали свое участие и посоветовали проконсультироваться с Тессером.

Я не думаю, что младшие офицеры могут верить во что-либо помимо своих шансов на победу в кампании, но Хоррокс и Тессер были исключениями. Они начали верить в призраков. И на то были причины.

Хоррокс рассказал, что обычно ловил себя на том, что, проснувшись около трех часов утра, смотрит, как два белых «нечто» скачут по его комнате, подпрыгивая до потолка. Он отличался спокойным нравом и холодным рассудком. Поэтому примерно через неделю, проведенную в наблюдении за своими слугами, подстерегая чужаков и пытаясь не спать всю ночь, Хоррокс пришел к выводу, что его преследуют призраки, а, следовательно, ему не стоит беспокоиться. Он не собирался раззадоривать их своим страхом. Поэтому проснувшись он, как всегда, вздрогнул, и увидел, что призраки, словно кенгуру, прыгают по всей комнате. Он только пробормотал: «Продолжайте! Не обращайте на меня внимания!», и снова заснул.

Тессер, в свою очередь, на этот рассказ Хоррокса ответил:

– Прекрасно, что Вы можете видеть своих призраков и даже в каком-то смысле развлекаться. Я же своего не вижу, и мне это совсем не нравится.

Тессер рассказал, что часто возвращается в свою комнату глубокой ночью и видит, что постельное белье разодрано на две половины, причем настолько ровно, будто сделано одним движением руки наискосок: от правого верхнего угла постели до левого нижнего. При этом лампа валяется на полу, а его любимое лакированное банджо с винтовой головкой валяется на кровати с порванными струнами. После третьего погрома Тессер забрал струны с собой, и, когда вернулся, носильщик сообщил ему, что из комнаты на протяжении получаса доносилась самая прекрасная музыка, какую он когда-либо слышал.

– В котором часу это произошло? – спросил у носильщика Тессер.

– Где-то между девятью и десятью часами, – ответил мужчина. Тессер ушёл ужинать в половине восьмого и вернулся в полночь.

Он выспрашивал у своего носильщика, угрожал ему невообразимыми вещами. Носильщик даже посерел от страха:

– Я бедный человек, – произнес он. – Если сахиба преследует дьявол, что я могу сделать?

– Да кто сказал, что за мной охотится Дьявол? – взвыл Тессер от злости и раздражения.

– Я своими глазами видел Его, – сказал носильщик. – Как он ночью возле вашей кровати шатался. Поэтому в вашей комнате все вверх ногами. Я слабый человек, поэтому в вашу комнату никогда не вхожу один. Со мной бхисти ходит.

Тессер разозлился не на шутку и поговорил с Хорроксом. Они решили расставить ловушки, чтобы поймать дьявола, и пригрозили слугам собачьими плетьми, если еще хоть раз «делки-проделки» будут иметь место. Но слуги и так боялись до потери памяти, не было смысла усугублять их мучения. Когда Тессер уходил на ночь, четверо его людей спали на веранде его квартиры, но, заслышав игру на банджо без струн, сразу же убегали.

Однажды Тессера на месяц отправили с отрядом «Неукротимые» в Форт, что в Говиндгаре, Джамруде или Пхиллауре. Он с радостью с лейтенантом в помощниках покинул свою квартиру, потому что дьявол, играющий в его голове изрядно надоел. Но дьявол тоже последовал за ним. Пробыв в Форте около десяти дней, Тессер однажды отправился на обед, а когда вернулся, то обнаружил, что его подчиненный несет караул по другую сторону рва Форта, как можно дальше от офицерских покоев.

– Что случилось? – спросил Тессер.

Лейтенант бросил:

– Слушайте! – и они, стоя под звездами, услышали из офицерской комнаты, высоко в стене форта, «трям-пам-трам» банджо: казалось, будто играли четко по нотам пьесы.

– Это представление, – сказал лейтенант, – продолжается уже три чертовых часа. Раньше я и не думал о дезертирстве, но теперь всерьез об этом задумываюсь. По моему мнению, Тессер, вы лучший из лучших, я в этом уверен, но… по-моему… Слушайте, сейчас с вами совершенно невозможно жить. Знаете, в мои обязанности не входит служить… человеку с призраками.

– Значит вот как! – рявкнул Тессер. – Учти, если ты вздумал вести себя как осел, я посажу тебя под арест… в свою комнату!

– Сажайте меня куда хотите, но я не собираюсь присутствовать на этих адских концертах. Это неправильно. Не реально. Послушайте, я не хочу ранить ваши чувства, но постарайтесь вспомнить, не совершили ли вы что-нибудь… какое-нибудь убийство, которое ускользнуло из вашей памяти… или не подделали ли что-нибудь…?

– Прекрасно! Такой разносторонний, двуличный, сопливый дурак, как ты…

– Осмелюсь заметить, что так и есть, – сказал лейтенант. – Но вы же понимаете, что рассудок при таком балагане я не сохраню?

Тем временем банджо грохотало так, будто играло сразу на двадцати струнах. Тессер бросил камень, и осколки разбитого окна посыпались в искусственно вырытый ров Форта, но банджо продолжало играть. Тогда Тессер потащил лейтенанта за собой в казарму и обнаружил в своей комнате ужасный бардак – лампа опрокинута, постельное белье разбросано по полу, стулья перевёрнуты, а стол стоял под каким-то невероятным углом. Тессер окинул взглядом весь беспорядок и безнадежно пробормотал:

– Прекрасно…

Офицер заглянул внутрь:

– Рад, что вы так думаете, – сказал он. – Для меня этого достаточно. Я запер вашу комнату сразу после того, как вы ушли. Послушайте, я думаю, вам лучше ходатайствовать о замене меня Хорроксом. У него аналогичная проблема, а это все сделает из меня болтливого идиота, если так будет продолжаться.

Тессер лег спать очень злой среди обломков мебели, а на следующее утро поехал в свою квартиру и попросил устроить Хоррокса так, чтобы «этот дурак служил со мной».

– Ты опять столкнулся с ними, не так ли? – спросил Хоррокс. – Я тоже. На этот раз три белые фигуры. Будем переживать все это веселье вместе.

Итак, Хоррокс и Тессер вместе обосновались в Форте, и «Неукротимые» говорили приятные вещи о «семи дьяволах». Тессер не знал, откуда пошла эта шутка. Три ночи из семи его комната была перевернута вверх дном. Хоррокса же никто не трогал, вероятно, его призраки были привязаны к месту. В то время как на Тессера привидения охотились: его дьявол переехал вместе с ним с предыдущей квартиры в Форте.

Вдвоем парни стали выяснять все, что возможно, пытаясь понять, кто ответственен за беспорядки в комнатах Тессера. В конце второй недели они решили выяснить саму причину. А позже посчитали эту затею гиблым делом. Что бы это ни было, Оно отказывалось быть пойманным. Даже когда Тессер демонстративно вышел из Форта, а Хоррокс лежал под кроватью Тессера с револьвером. Вся прислуга была напугана как никогда прежде – все свидетельствовало о том, что не они вытворяли все это. Как-то Тессер сказал Хорроксу:

– «Офицер с привидениями» звучит уже смешно, но представь, что будет дальше. Только подумай, как будет звучать «полковник с привидениями»! Слушай, а, предположим, я женюсь! Ты можешь допустить, что девушка проживет со мной и этим дьяволом хотя бы неделю?

– Не знаю, – сказал Хоррокс. – Я не каждый день женюсь. Но когда-то я знал женщину, которая была замужем за человеком, страдающим делирием¹. Он уже умер, и я думаю, она вышла бы за тебя замуж, попроси ты ее. Хотя она уже и не совсем девушка, но у нее большой опыт общения с другими дьяволами – синего вида. Сейчас она на государственной пенсии, и ты, знаешь ли, мог бы написать ей. Но лично я, если бы не страдал от собственных призраков, предпочел бы тебя избегать.

– В том-то и дело, – ответил Тессер. – Этот дьявол закончит тем, что испортит мою репутацию, а ты знаешь, что последние недели я и так ощущаю себя выжатым лимоном, хотя ложусь в десять.

– Этот дьявол не той природы, – возразил Хоррокс. – Это либо первоклассное мошенничество, за которое кое-кого следует убить, либо ты оскорбил одного из этих индийских богов. Само собой разумеется, что такая мерзкая страна полнится всевозможными мерзавцами.

– Но почему это существо так зациклилось на мне? – спросил Тессер. – И почему оно не показывается, а играет со мной, будто… будто Дьявол?

В этот темный час они говорили близ столовой, и даже здесь они услышали, как в двадцати метрах от них в комнате Тессера играет банджо.

Хоррокс убежал в свою комнату за дробовиком с револьвером, и они с Тессером, пока банджо продолжало бренчать, тихо прокрались к двери тессеровской комнаты:

– Теперь мы его достали! – сказал Хоррокс и, распахнув дверь, выстрелил из дробовика. Тессер же отправил все шесть пуль револьвера в темноту, изо всех сил нажимая на спусковой крючок.

Мебель была разрушена, а Форт разбужен, но это все. Никто не был убит, а банджо лежало на разбросанном белье, как обычно.

Затем Тессер сел на веранду и прокричал такие слова, которые точно сроднили бы его с целой сворой Дьволов. Хоррокс тоже кое-что пробормотал, но Тессер выругался самыми худшими словами.

Когда месяц подошел к концу, и Хоррокс, и Тессер были рады. Они в последний раз все обсудили, но не пришли ни к какому заключению.

– Сдается мне, что лучшим планом было бы заставить твоего Дьявола размяться. Отправляйся в Бомбей с отслужившими свой срок, – предложил Хоррокс. – Если это и правда Дьявол, он последует за тобой.

– Этого недостаточно, – ответил Тессер. – В это время года в Бомбее невозможно жить. Но я попробую бросить его дежурным на складе в Хиллз.

Так он и сделал.

Здесь история кончается. Дьявол остался на том месте, а Тессер был свободен. Если бы я выдумал эту историю, то должен был бы придумать подходящий финал, объяснить все, как чей-то розыгрыш. Но мое дело придерживаться фактов, поэтому я могу рассказать только то, что рассказал. Возможно, Дьявол был выдумкой. И если так, то это был один из самых прекрасно организованных розыгрышей. Если это выдумкой не было… впрочем, решайте сами.

Розыгрыш Тика Буало

Он приехал к нам из Наогана, что в Центральной Индии, и как только мы его увидели, сразу же прозвали Зверем. Эта история произошла в столовой 45-го Бенгальского кавалерийского полка, дислоцировавшегося в Пинди. И то, о чем я собираюсь написать, произошло не более года тому назад. Я уже говорил вам, что он был Зверем – стар даже для младшего офицера, однако, позже оказалось, что он поздно пошел в армию и много ездил по всему миру. Жаль, мы этого не знали заранее. Хотел бы я узнать это еще тогда. Возможно, удалось бы сохранить честь столовой.

В Наогане его звали «Клещ», потому что у него никогда не было долгов, но мы считали его Зверем не поэтому. Наоборот, у большинства из нас не было ни одного долга. Нет, что мы ненавидели в этом парне, так это его «темно-лошадность». Я не смогу описать по-другому. Кроме того, писать вообще сплошное наказание. Но все остальные парни в столовой считают, что я единственный, кто умеет прилично обращаться с пером, и что я должен рассказать миру, как именно всё произошло – это дело чести. Теперь все так по-звериному над нами подшучивают.

Как я уже сказал, нам не нравилась «темно-лошадность» Клеща Буало. Под этим словом я имею в виду, что никто никогда не знал, что этот парень может выкинуть. Каждый раз, когда кто-нибудь из парней пытался привлечь внимание девушек, появлялся Клещ со своей звериной самодовольной ухмылкой и заставлял парня чувствовать себя никчемным и ужасно униженным. Это была его сильная сторона – притворно улыбаясь перебивать парня, когда тот пытается что-то сделать. Все то же самое было и с бильярдом, верховой ездой, теннисом, даже банджо. В отличии от многих он действительно мог заставить банджо петь, пожалуй, даже лучше, чем Банджо Браун из Касаули.

А чтобы еще больше все испортить, сначала он притворялся будто ничего не умеет. Но в конце концов мы его раскрыли, и сделали бы это еще раньше, если бы услышали разговор старого Харкнесса, мастера верховой езды, на следующий день после того, как Клещ был передан под его руководство для превращения в «шершня» (так прозвали наш полк). Харкнесс рассказал мне это, когда я пришел в Школу верховой езды, и посмеялся над Клещом, цепляющимся за шею своей старой кобылы, будто никогда раньше не видел лошадь.

Харкнесс ругался, как и подобает ругаться мастеру верховой езды:

– Помяните мое слово, мистер Мактавиш, он водит меня за нос и будет делать то же самое со всеми вами. Он умеет ездить верхом. Дай Бог, чтобы хоть кто-то из вас смог так ездить. Он притворяется темной лошадкой, будь он проклят – вот что он делает!

Когда Клещ упал с крупа, выглядел он невинно как младенец. Но я заметил, что свалился он так, будто знал, как это нужно сделать. Из-за того падения Харкнесс выгнал его из школы. Тем не менее на лошади во время парада он держался довольно прямо, но притворялся ужасно этому удивленным. Что ж, нам было все равно, пока однажды ночью он не выиграл нас всех в бильярд. После этого мы перестали доверять Клещу, хоть он и клялся, что это была счастливая случайность. Мы дразнили его и не давали спать около недели, но осторожно – боялись. Однажды мы с вечера дали его лошадям немного опиума. А утром, когда Клещ зашел в конюшню за лошадью, нашел только спящие, мирно посапывающие тушки.

Что, мягко говоря, вывело его из себя. Полковник ему, конечно, не помог, отругав за то, что тот позволил своим лошадям заснуть в неустановленное время. Конечно, мы хотели, чтобы лошади всего лишь были немного вялыми на следующее утро и ничего больше. Но, видимо, что-то пошло не так. Надо отдать должное Зверю, он очень просто ко всему относился и не обращал внимания на то, как мы его задирали и подкалывали. Впрочем, он никогда нам не нравился. Человек, у которого всегда есть туз в рукаве, не может нравится. Это нечестно.

Так вот, однажды в июле Клещ взял трехмесячный отпуск и куда-то уехал – кажется, в Кашмир. Нам он ничего не сказал, а мы не хотели его спрашивать.

Поначалу мы по нему скучали, потому что пропал человек, над которым можно подшутить. В нашем полку такое не любят, но все мы вместе, как гвозди в банке, и уважаем слабости друг друга.

Примерно в октябре появился Клещ с кучей голов, шкур и рогов – мы даже подумали, что парень умеет стрелять так же хорошо, как и делать все остальное – и вся столовая обрадовался в ожидании продолжения веселья. Но теперь Клещ стал совершенно другим человеком. В жизни не видел, чтобы кто-то так сильно изменялся. В нем не осталось ни грамма хвастовства и напыщенности. Он перестал заключать пари, пил много меньше того, что пил раньше, избавился от своих лошадей и стал слоняться без дела, как старый призрак. При этом было странное ощущение, что он специально вёл себя тихо, чтобы быть популярным. Примерно через три недели мы начали думать, что ошиблись в нём – в конце концов, он не такой уж и плохой парень.

Полковник встал на его защиту. Он сказал, что Клещ чем-то ужасно расстроен, и мы действительно должны помочь ему. Полковник говорил это понемногу. Я не уверен, что он смог бы выговорить все это сразу, даже если бы пытался в течение недели. Но в конце концов полковник заставил нас все осознать. И в какой-то тихой манере – Клещ был очень спокоен во всем, что он тогда делал – он больше, чем когда-либо, увлекся новым бандобустом, и мы почти все прониклись к нему симпатией. Я говорю почти все, потому что я был исключением. В этом вопросе у него тоже кое-что припрятано в рукаве.

Видите ли, он отдал шкуры и головы в столовую, и их в качестве трофеев развесили по всей стене. Я смотрел, как их расставляют, и заметил в одном уголке таможенную марку, что-то вроде штампа анилиновыми чернилами, который должен быть у всех шкур, поступающих из Пешавара. Сейчас-то я знаю, что Кашмир – не Пешавар, и медведи таможенные марки под шкурой не носят, но тогда я сидел смирно и ничего не сказал. Хочу напомнить, что Клеща Буало я подозревал с самого начала. Парни из отряда говорят, что меня это касается так же, как и всех, но мало ли что в отряде говорят. Одной из новых изюминок Клеща было нежелание оставаться одному.

Он никогда об этом не распространялся. Однако, не было ни дня, чтобы он не приходил к ребятам в каюту после обеда, как раз когда они пытались немного вздремнуть, и сидел неподвижно либо без умолку болтал. Он вообще был очень странным в этом плане. Некоторые думали, что у него помешательство, другие – что он был помолвлен и хотел сбежать, а один новенький, только что поступивший на службу, клялся, что Клещ совершил убийство и его преследует призрак жертвы. Однажды вечером после ужина мы сидели за столом и курили, и этот новенький начал болтать о каком-то приближающемся празднике танцев. Спросил старину Клеща, не придет ли он, и отпустил пару не самых приятных шуток о «клещах». В общем, Клеща это сильно задело.

Он поднес ко рту стакан с хересом, и его рука задрожала так, что он пролил его на свою куртку. Возможно, мне показалось, но выглядел он ужасно бледно, а, когда начал говорить, его словно что-то душило:

– Сходить на бал? Нет! Я лучше сгнию прямо здесь!

Не часто парни так реагируют на предложение поразвлечься. Я сидел рядом с ним и тихо спросил:

– Эй, старина, в чем дело?

Клещ перед тем уходом в отпуск становился всё большей собакой, и это сделало его ответ еще страннее.

– Дело?! – воскликнул Клещ, срываясь на крик. – Ты бы не спрашивал, в чем дело, если бы видел то же, что и я!

Затем он повернулся к новенькому:

– Ты, этот, того самого, что имеешь в виду, мелкий тот и этот самый (пришлось опустить некоторые слова, которые он использовал. Они не очень приятные), задавая мне такой вопрос?

Летать всем графинам на крыльях любви, не останови мы в тот же момент начинающуюся драку. А когда Клещ пришел в себя, то начал извиняться за все подряд и называть себя самыми жестокими словами за то, что поднял шум. И это поразило нас больше всего. Клещ себя так, как правило, не вел.

Полковник со своей стороны стола рявкнул:

– Что, во имя всех сумасшедших, случилось? Буало, ты с ума сошел?

Затем Клещ вскинул голову, как лошадь вставшая на дыбы, и начал говорить. Одному Богу известно, что именно он пробормотал, но он дал нам понять, что если он и не сошел с ума, то уж точно к этому близок, и, если нам не все равно, он нам все расскажет. А нам было не все равно, потому что мы как на иголках стояли – так сильно желали узнать причину резких перемен в парне. Клещ наполнил свой стакан портвейном – графин с ним был ближайшим – и рассказал нам эту историю. Я могу записать ее так, как он ее рассказал, слово в слово, не потому что у меня хорошая память, а потому что… Я вам позже расскажу.

Вот что Клещ дрожащим голосом поведал нам, курящим и внимающим.

– Вы знаете, что я брал отпуск на три месяца, так ведь? И ездил в Кашмир? Но вы, скорее всего, не знаете, – (мы не знали) – что первый месяц я провел в Массури. Я, пока там был, сидел тихо и не высовывался, потому что поехал к девушке, которую вы, парни, не знаете. Она приехала из Пачмарри и была дочерью тамошнего врача. Я очень хорошо знал ее, когда служил в Наогане, и еще тогда влюбился в нее.

Он замолчал секунд на тридцать и обвел взглядом всех за столом, чтобы посмотреть, как мы это восприняли. Мы в отряде не такие уж глупые, чтобы влюбляться в незамужних девушек. Полковник с этим не согласен, и он совершенно прав. Но никто из нас и пальцем не пошевелил, и Клещ продолжил.

– Она была самой совершенной девушкой на земле, и я выбью мозги любому оборванцу, который будет это отрицать. – (Никто из нас не хотел этого, даю вам слово.) – Клянусь своей душой, я намеревался жениться на ней, если бы она только меня приняла. И она приняла. О небо! Она приняла меня!

Клещ закрыл лицо руками и продолжил как сумасшедший. Мне подумалось, что либо ему напекло голову солнцем, либо начал действовать портвейн. Он снова наполнил стакан, а мы глядели друг на друга и гадали, что же будет дальше.

– Кто-нибудь из вас помнит полковой бал в Массури в этом году?

Любопытно, что ни один из нас не был в Массури, но, будьте уверены, что мы знали все о бале. (А соберите нас в кучу – и мы лучшие танцоры в Индии за исключением того, что это неправда.) Кто-то сказал «да», и Клещ снова продолжил:

– Это случилось там! Там случилось! Я заранее договорился, что она обязательно подарит мне четыре или пять танцев, а если получится, то и все остальные партии она станцует тоже со мной. Думается мне, она задолго до этого знала, что я люблю ее. И я сказал ей перед началом танца, что намерен сделать предложение. Шла первая из оставшихся партий – их в тот вечер было три. Моей целью на каждой было посидеть с ней и сказать, как я ее люблю. В тот вечер мы много танцевали, пока она не начала жаловаться на боль в боку, и тогда мы вышли на веранду.

Клещ пригладил волосы рукой и закатил глаза, еще больше став походить на маньяка, а мы тихо сидели и, ничего не говоря, наполняли бокалы.

– По окончании последней партии собачьего вальса она ушла в гардеробную, так как застежка ее туфель ослабла, – я слышал, как она объясняла это мужчине, с которым танцевала, – а я вышел на веранду, чтобы обдумать то, о чём я должен был сказать. Когда я обернулся, то увидел её рядом. И до того, как я успел сказать хоть что-то, она взяла меня под руку и посмотрела на меня. «Что же вы собираетесь мне сказать?» – молвила она. И я отвечал – хотя, признаюсь, был поражён тем, что она сама подняла эту тему. Только Господь знает, что я сказал и что – она. Я говорил, что люблю её, и она говорила тоже самое. Смотрите мне! Если кто-либо из вас засмеётся, клянусь, я ему графином мозги выбью!