Текст книги "Древний Рим. Честь преторианца"

Глава 16
Оргия или просто девичник

Просторная комната двух «откормленных индюшек» утопала в роскоши, создавая яркий контраст аскетической обители Бората. Здесь со стен отделанных черным деревом с позолотой свисали массивные бронзовые светильники. Полы были выложены из кипарисовых дощечек

Щепоточка благовоний, брошенная в жаровню, растворялась клубами ароматного дыма. Красные шторы, искусно расшитые золотыми цветами, прятали окна, мозаика на стенах изображала сценки с нимфами и сатирами.

М-да… Один из таких плешивых сатиров, только без козлиных рожек и копыт, зато в съехавшем набок миртовым венке, сидел сейчас на пестром ковре в позе кособокого лотоса и играл на свирели. Никто не планировал спать.

Мелина развалила свои пышные телеса на кровати и кормила виноградом новую подругу. Ой! Приглядевшись, я поняла, что это накрашенный и завитой мальчик – в области груди у него все плоско, зато в паху под короткой туникой заметно бугрилась.

Тулия разливала вино из узкогорлой амфоры с изображением осьминога, рядом на столе стояли серебряные чаши и кратеры для смешивания напитков, а также стеклянный сосуд с чистой водой. Настоящее вино в Риме слишком густое и терпкое – его надо разбавлять, иначе свалишься после пары глотков.

Мое неожиданное появление было едва замечено – хозяйки апартаментов и их странные гости оказались уже достаточно пьяны для бурного выражения чувств. Я немного поколебалась, стоило ли вообще присоединяться к сомнительной компании, но повернуться и уйти без пары приветственных слов посчитала дурным тоном. К тому же обе девчонки младше меня по возрасту и статус их весьма невелик, так чего церемониться.

– Салют красавицам!

– Хайре! – неожиданно звонко ответил мальчик, наряженный девочкой, а потом взмахнул тонкой рукой и тут же замолчал, поскольку во рту у него снова оказалась крупная темная виноградина.

Наверно, парнишка родом из Греции, я помню, что «хайре» там звучит как «радуйся». Что ж, немного радости за сегодняшний день мне точно не помешает. Я смело шагнула вперед и обратилась к Тулии:

– Угостите вином – гулять так гулять!

Мелина потянулась и смачно зевнула, при этом платье ее разошлось, полностью обнажая правую грудь, к которой тотчас приникли красные губы подростка.

«Этой буренке давно рожать пора, а она пьет всякую отраву, чтобы не понести от Фурия, боится, что тот прогонит ее в какое-нибудь захолустье, если начнет расти живот…».

Теребя густые кудри гречонка и щурясь от удовольствия, Мелина лениво обратилась ко мне:

– Развлеки нас какой-нибудь песенкой, птичка, или прочти стих повкуснее, тогда пригласим к столу.

Но Тулия неверной походкой уже подходила ко мне, держа в руках полную до краев чашу. Музыкант-сатир бросил свирель и попытался поймать край бирюзовой женской туники. Тогда Тулия развернулась и со смехом вылила предназначенное мне вино на его похотливую рожу, но старик не обиделся, а, жадно раскрыв рот, принялся ловить багряные струи, после чего повалился навзничь и больше не подавал признаков жизни. Видимо, за ночь это была далеко не первая его чаша.

Я села на другой край ковра, скрестив ноги и опираясь спиной о ларь с откинутой крышкой, а чтобы было мягче, подложила под спину комок тряпья из сундука и пару маленьких пуховых подушек. Ну, вот – сцена готова, можно начинать представление.

Помогла подобрать репертуар та же Мелина, тиская во всех местах своего мальчишку, она принялась ехидничать на мой счет, будто я строю из себя невинную скромницу, а сама по ночам бегаю в казарму и обслуживаю кучу солдат, потому что одного Бората мне маловато. И как только узнала про ночную прогулку!

Я в долгу не осталась и важно продекламировала стихи одного славного русского поэта. Естественно, обращаясь к хозяйке этой вакханалии.

 
– Излюбили тебя, измызгали – невтерпеж,
Что ты смотришь так синими брызгами,
Или в морду хошь…
 

Мелина сразу заткнулась, видимо, придумывала достойный ответ, а Тулия довольно захихикала, плюхнулась со мной рядом на пол и вместо того, чтобы угостить, сама приложила ко рту вновь налитую чашу.

Пришлось и эту даму уважить. Я с сожалением покачала головой и патетически произнесла:

 
– Сыпь, гармоника, чаще, чаще…
Пей, выдра, пей,
Мне бы вон ту – сисястую
Она глупей.
 

– Это стихи Пиндара? – сухо полюбопытствовала Мелина, на минуту оставив своего мальчика в покое.

– Нет, дорогая, это Сергий Есенин. Великий римский поэт с рязанскими корнями. Стыдно не знать, матушка.

Мелина обиженно фыркнула и запустила в меня парочкой померанцев. Что-то вроде местных мандарин, один я даже поймала и попыталась вернуть, но угодила прямиком в пах юному греку. Вышел т конфуз. Парень аж привстал и болезненно морщась, часто захлопал накрашенными ресницами. Я же закрыла лицо руками и давилась со смеху, хотя по-хорошему следовало бы извиниться.

Зато сердобольная Мелина с причитаниями принялась дуть на ушибленное место, для чего задрала на парне одежку и даже… ах, неловко смотреть, что там у них дальше случилось, но гречонок был очень умело утешен и вскоре забыл о маленькой неприятности.

Тулия на карачках подползла к дрыхнущему «сатиру» и принялась тормошить его с требованием музыки, ей хотелось потанцевать. А я, чтобы немного загладить вину и внести свою лепту в безобидную оргию, принялась напевать песенку из одного старого кинофильма. Мелина выросла в приморском городишке, ей должно понравиться.

И в самом деле, девчонки заставили меня спеть и во второй и в третий раз, и даже стали визгливо подпевать припев:

 
– Нам бы, нам бы, нам бы, нам бы всем на дно,
Там бы, там бы, там бы, там бы пить вино,
И под океаном – трезвым или пьяным
Нам будет все равно.
Дьяволу морскому свезем бочонок рома —
Ему не устоять!
 

Я объяснила, что ром – это подобие неразбавленного хиосского. Убойная штука, одним словом, разит наповал. Потом мне все же дали красного вина и мы попытались станцевать с Тулией нечто вроде канкана. Давно я так искренне и безрассудно не веселилась. Словно на краю пропасти.

Мы так хохотали и визжали, что к нам заглянул Афес. Говорят, евнух был оскоплен еще в юности по приказу Тиберия, которому не сумел угодить. И теперь смотритель гарема весьма завистлив к чужому распутству, конечно, если речь не идет о самом цезаре.

Угрюмый Афес велел нам ложиться спать, потому что утром Фурий может потребовать каждого участника вечеринки к себе для различных надобностей, а потому нужно выглядеть свежо и красиво, чтобы полностью удовлетворить все запросы коронованного эстета.

Имя цезаря вызвало унылую гримасу на лице Тулии и что-то вроде страха мелькнуло в глазах Мелины. А я же на пьяную голову испытывала только злость. После выходки в бане Фурий стал мне глубоко противен. Но моя жизнь сейчас целиком находится в его слабых надушенных ручонках. Значит, действительно пора расходиться и попытаться хоть немного отдохнуть до скорого рассвета.

Что он нам принесет…

Глава 17
Мир на Палатине

На следующий день ближе к обеду я встретилась с Мелиной в купальне. Первая наложница цезаря тщательно старалась скрыть следы вчерашних возлияний и тайных любовных утех. Одна чернокожая рабыня удаляла излишние волоски с ее тела, другая приводила в порядок ногти – придавала им округлую форму и полировала до блеска, третья заботилась о лице.

Глянув на себя в бронзовое зеркальце, я тоже решила воспользоваться местными косметическими средствами. Не то, чтобы хотелось соблазнить кого-то нежным цветом лица, а из женской солидарности, за компанию.

Сначала мое лицо, шею и плечи натерли тестом, замешанным на молоке ослицы, а потом особым шпателем из слоновой кости на кожу нанесли смесь из гусиного жира, бобовой и рисовой муки. Ощущения не очень приятные, но пришлось терпеть.

Думаю, самой Мелине сейчас приходилось гораздо хуже, – она возлежала с маской из растертой чечевицы, семян орегано и экскрементов зимородка. Красота требует терпения и стойкости, особенно, если хочешь прельстить царственный взор пресыщенного извращенца.

Надо признать, результат утренних косметических процедур мне очень понравился, хотя Тулия, как раз закончившая подводить брови сурьмой, утверждала, что в моем случае обязательно нужно попробовать средство на основе свежей мочи телят и меда. У меня, видите ли, на щеках веснушки образовались, я много гуляю в саду на солнце – это удел простолюдинов и рабов.

В свою очередь я открыто намекнула, что сурьма и киноварь – вещества ядовитые и медленно травят организм молодой женщины. Но Тулия только пренебрежительно хмыкнула и принялась очищать зубы порошком из пемзы. Для меня это слишком крайние меры, по совету лекаря Лепида я с первых дней во дворце удачно пользуюсь чем-то вроде обычной соды.

Пока мы препирались с Тулией, ее старшей подруге уже завили и уложили волосы в пышную прическу, затем Мелина сама надела серебряные браслеты и пару перстей, придирчиво осмотрела достойно ли лежат складочки столы и шагом истинной матроны удалилась обратно в свои покои.

И очень вовремя, потому что вскоре после ее ухода в купальню забежала растрепанная рабыня от самого Фурия. Император желает видеть свою «певчую птичку», то есть меня.

С неровно бьющимся сердцем я натянула на влажное тело нижнюю тунику, а поверх свежую льняную паллу аметистового цвета, закрепила бронзовой пряжкой поясок и едва усидела на месте, пока рабыни украшали лентами мои длинные волосы.

Тулия посматривала ревниво, но мне было не до нее, я настраивалась на тяжелый разговор со злобным тираном, каким мне сейчас представлялся Фурий.

У резных дверей в личный таблинум – кабинет цезаря, как обычно, стояла преторианская стража. Узнав Бората, я в душе застонала – глаза красные, под глазами залегли синеватые тени, веки воспалены… Ба, да у нас и синяк на правой скуле! Интересно, в каком тогда состоянии Рыжий, так и хочется спросить, но времени нет и, проходя мимо, я только легонько касаюсь опущенной ладони Бората.

Гвардеец сжал пальцы в кулак и не сдвинулся с места, а я уже вошла в таблинум. Буду вести себя естественно и скромно, прикушу язычок и стану лишь отвечать на вопросы, не то, что прежде могла болтать целыми часами, видя искренний, как мне казалось, интерес и участие к моим словам.

Едва завидев меня, император сейчас же протянул обе руки навстречу и даже поднялся с изящной тахты.

– Я очень скучал, Валия. Отчего ты бледна, тебе нездоровится?

– Немного болит голова. Пройдет. Рада видеть тебя в добром здравии.

Поклонившись, я села в кресло рядом с лежанкой Фурия и приняла самый смиренный вид. А он внезапно опустился у моих ног и обнял мои колени, прижавшись к ним щекой. Разговор пошел тоже странный.

– Валия, прошу, не покидай меня. Если бы ты знала, как я томлюсь в одиночестве среди этих позолоченных стен. Все кругом ненавидят меня.

– И боятся.

– Только страх и удерживает их от нападения.

Мы оба замолчали. Вязкая тишина прерывалась лишь глубокими скорбными вздохами Фурия да щебетом ласточек за раскрытым окном. Мне так хотелось выбежать в сад или прогуляться по городу, лишь бы вырваться из плена этих белых рук, но я послушно сидела на месте.

– Милая, за что ты сердишься на твоего господина?

«Вот это поворот… Как будто со мной говорит брат-близнец Фурия – нежный и кроткий, а не самодовольный наглец, бьющий по лицу рабынь и заставляющий друзей раздеваться у всех на виду. Друзей ли…».

– Фурий, скажи, пожалуйста, кто я для тебя?

Я даже осмелилась встретиться с ним взглядом и в его светлых глазах прочла что-то вроде сожаления и тоски.

– Ты словно глоток чистой воды в мутных водах отчаяния.

– Так выплыви из этих мутных вод, наконец!

«О, нет, нет, Валя, не наступай на прежние грабли, хватит его учить, он сам прекрасно знает, что ему нужно и даже будет решать за тебя саму».

– Фурий, скажу честно, ты меня испугал, – мягко промолвила я.

– Чем же, цветочек мой? Как дивно ты сегодня хороша… тебе очень идет этот цвет, носи чаще такую одежду, она отражает твою строгость и в то же время чувствительность. Я написал вчера пару строк о тебе, позволь я прочту.

Облокотившись на мои колени, Фурий принялся нараспев декламировать оду пугливой нимфе, заглянувшей в его купальню однажды вечером. Мне надо растрогаться и уронить пару слезинок на редеющую макушку поэта?

– Благодарю тебя, повелитель, ты очень добр к твоим недостойным слугам.

Наконец он сбросил маску скучающего романтика.

– Какая дурная игра. Что случилось? Тебе недостает украшений или моя еда недостаточно вкусна, а, может, кто-то тебе угрожает или в комнате твоей скверный запах. Что же, Валия?

«Как сложно ступать босыми ногами по лезвию гладиуса! В самом деле, Валюша, какого рожна тебе еще надо?»

– Божественный император, я в растерянности. Мне кажется, я сполна утолила твое любопытство и мое дальнейшее пребывание здесь бессмысленно. Ты мне больше не рад, если открыто насмехаешься и обращаешься как с рабыней. Я боюсь сказать лишнее слово, боюсь тебе не угодить. Великодушный Фурий… позволь мне уйти и просто молиться за твое здоровье и за благо всего Рима. Я желаю вам обоим только добра. Мне незачем лгать. Прошу тебя…

– Замолчи же, неблагодарная!

Он резко поднялся и заходил по комнате из угла в угол, заложив руки за спину. Рабы жались к стенам, боясь поднять голову, а я зажмурилась, пытаясь представить, в шкуру какого животного меня зашьют, прежде чем выбросят на арену к тиграм. Интересно, после смерти я попаду в Тартар или в Элизиум – царство теней…

Меня встретит Плутон или сияющая Юнона? Тьфу ты, ведь я же не римлянка-язычница и уже знаю о страданиях Христовых, меня, наверно, куда-то подальше отправят, туда, где апостол Петр брянчит своими ключами. Вот же морока с божественными пантеонами разных эпох и стран!

Не в силах больше терпеть напряженное молчание я вознесла руки к высокому расписному потолку и пафосно воскликнула стихами Марии Хамзиной:

 
– О, Боги, Боги – яду и вина,
В мои ладони льется тишина
И пахнет медью – пряной и соленой…
 

– Продолжай! – Фурий остановился в центре таблинума и, наморщив прыщавый лоб, жадно вслушивался в мои слова.

 
– У тишины ни берега, ни дна,
Тяжелая, багровая волна,
Коснувшись сердца, станет раскаленной.
 

(с)

– Когда ты говоришь так красиво, я готов подарить тебе все, что имею. А ведь это немало, Валия – это почти весь мир. Говори еще и еще, умоляю…

В его глазах были слезы восторга, искривленные губы жалобно подрагивали. Передо мной был безумец, влюбленный в громкие слова и гармонию стиха, а как иначе описать метаморфозы творящиеся с Фурием?

Через полчаса нашей живой, трогательной беседы я, пожалуй, простила ему свой стыд в термах и прочие обиды и страхи.

На полированной кипарисовой скамеечке у моих ног сидел истинный ценитель прекрасного, чуткий, душевный юноша с раненым сердцем. Одинокий и несчастный властелин огромной империи.

А я была «лучом света» в темном царстве… Путеводной звездой во мраке порока… Я почти поверила ему снова.

И вот в самый разгар нашего дружеского общения, слуга доложил о необходимости принять важную делегацию из северной провинции. Фурий досадливо поведал мне, что советник Дакрон еще вчера во время пирушки назначил важнейшую встречу. Решается вопрос союза с влиятельным племенем варваров.

Насколько я поняла, некий германский царек поссорился с соседями и хочет заручиться поддержкой Рима, чтобы с помощью легионеров победить в междоусобной войне. И как это принято, в знак своей верности высылает заложника родной крови.

Этот молодой воин прибыл в Рим с ротой крепких, хорошо обученных германских парней и хочет заслужить право влиться в преторианскую гвардию – элитный римский спецназ. Несусветная наглость! Или хитрость. По-моему, так дело шито белыми нитками.

Я хотела так прямо и заявить Фурию, но представила, как бы смешно выглядел мой женский стратегический совет. Лучше не высовываться лишний раз. У цезаря под рукой куча легатов, трибунов, «Дакронов» и «Катонов», пусть решают сами, не буду я в историю вмешиваться.

Но больше всего удивил меня Фурий, приказав присутствовать на приеме этого знатного заложника. Ради украшения и поддержки, не иначе.

– Хочу, чтобы ты сидела рядом со мной, хочу касаться края твоей накидки. Ты мне сегодня нужна.

«Словно дите малое, и как без меня обходился долгие годы. Ах, да прежде рядом была Марцилла – пусть римская земля будет ей пухом».

В сопровождении охраны мы миновали атриум и аллеи мраморных белых колонн. Нас ожидал большой зал для приема, но пиршество назначено на вечер, а сейчас произойдет что-то вроде церемонии знакомства. Отставая от Фурия на полшага, я чувствовала себя скованно.

Рядом грузно шагал Борат, я устала косить глаза на его латы, тускло поблескивающие на солнце, когда мы проходили открытый двор. Наверно, Борат тоже недоумевал – прежде меня не брали на такие важные заседания. Но все меняется ежедневно по воле цезаря. Главное, сидеть тихо.

Глава 18
«Акела промахнулся!»

Уж не знаю, зачем так было нужно, но Фурий велел мне сесть по левую руку от себя. Может, хотел представить в роли сестры, хотя сомневаюсь, что Марцилла присутствовала на совещаниях. Надо получше расспросить о ней слуг и самого Катона, но я немного боюсь задевать тему несчастной девушки. Еще Фурию донесут о моем интересе, вдруг он разозлится.

На заседании я впервые увидела советника Дакрона. Это мужчина лет шестидесяти с грубым обветренным лицом и громким сиплым голосом. Начинал карьеру в легионе, а до военной службы был простым пастухом. Сумел заслужить доверие покойного Тиберия и дружбу Фурия.

Но с последним-то все понятно, мне Тит Сергий и прежде рассказывал, что Дакрон попросту потакал всем причудам вероятного наследника – водил по лупанарам, дарил лошадей и девиц из экзотических стран, сыпал льстивыми увещеваниями, советовал, как приятнее и чуднее потратить казну.

А потому с некоторых пор Катон и Дакрон – соперники за внимание Фурия, хотя обязаны кивать друг другу при встрече и согласовывать быстро растущие расходы.

Насколько я поняла, Дакрон дурно влияет на цезаря, ведя политику «после нас хоть потоп». Неприятный человек во всех отношениях, недаром Тит Сергий его почти открыто ненавидит.

А германцы оказались ребята бравые, все как на подбор светловолосы и голубоглазы, собственно, брюнетов там быть и не должно. Их предводителя-заложника из царского рода звали Грани. Верзила под два метра ростом. Красавец с хищным профилем и повадками зверя, подобравшегося для прыжка. Он коряво говорил на латыни, по– крайней мере, я через слово его понимала.

Но особенно меня порадовали штаны. Первые мужчины, которых я увидела в Риме с прикрытыми ногами. Варвары, одним словом, но повеяло от них чем-то родным. Мои славянские предки в зрелом возрасте уж точно ходили в какого-то рода штанах, а не только в подпоясанных рубахах.

Грани нехотя, с этакой вальяжной ленцой опустился на одно колено перед креслом Фурия и принес клятву верности Риму, даже будто бы поцеловал кончик протянутого ему под нос имперского жезла, а потом золотой перстень императора. Все прям сразу и поверили…

Конечно, и речи быть не могло, чтоб из германских головорезов сделать личную охрану Фурия. Но Дакрон гнул свою линию, открыто намекая, что с херусками надо подружиться и взять под могучее крыло римского орла для всеобщей выгоды.

Итак, запомним, что Грани – младший брат вождя племени херусков. Очень приятно. А родственника Арминия у него случайно нет? Был такой реальный исторический персонаж, знатно досадивший римлянам в Тевтобургском лесу.

Пока я вспоминала статьи учебников, переговоры удачно завершились и гостям начали разносить кубки с вином, а также легкие закуски. Заиграли невидимые флейты и лютни, воины освободили место в центре залы для небольшого увеселительного представления. Причем, в знак некоторого расположения Фурий милостиво разрешил Грани сесть рядом с собой.

Я видела, как тотчас напряглась стража, – лица преторианцев, под шлемами словно высеченные из камня, налились бдительностью. Но у германца не видно при себе оружия, наверно, все тщательно проверили и отобрали еще при входе во дворец. Парни его тоже были с голыми руками. Против нашей доблестной охраны у них никаких шансов, даже если они что-то нехорошее и замышляли. Можно расслабиться.

Дакрон хлопнул в ладоши, приглашая в залу танцовщиц. Я умоляюще глянула в сторону Фурия, может, мне можно тихонечко скрыться? Заметив мое нетерпеливое ерзание, тот лишь властно положил белую ладонь на мое колено, прикрытое чудесной аметистовой паллой. Никогда больше не оденусь в его любимый цвет!

А еще на меня уставился этот красавец-херуск. Будто хотел понять, что я за птица – скромный серый воробышек или царевна-лебедь. Между тем гости держались уже более свободно, с любопытством наблюдали за тем, как полуголые египтянки выгибаются под быстро набирающую темп музыку. По зале поплыли запахи лаванды.

Я видела, как некоторые германцы презрительно двигали носом. Ну-ну, осталось снять с варваров штаны да искупать в ванне с розовыми лепестками, тогда они поймут, отчего римляне так сильны. Отдыхать надо правильно, ребята, вот и вся разгадка. Ну, это я, конечно, пытаюсь шутить.

Фурий все крепче сжимал мое колено, потому что женщина с золотистой кожей, гибкая как змея, танцевала уже в двух шагах от его кресла. Ее маленькие острые соски были выкрашены в ярко-красный цвет, между полными высокими грудями колыхалась ладанка, из которой то и дело сочились на тело капли ароматного масла, скользили вниз по плоскому животу, смешивались с бисеринками пота, терялись во впадинке пупка. Завораживающее во всей своей непристойности зрелище…

Женщина приоткрывала влажные блестящие губы и быстро-быстро водила по ним напряженным язычком, закатывала глаза, трогала себя за промежность, ритмично дергая бедрами, словно имитируя страстное совокупление с невидимым партнером.

Мне было смешно и стыдно смотреть на этот сверхкачественный разврат. А еще становилось душно, воздуха свежего не хватало. Я отводила глаза то в пол, то на стену и вдруг снова наткнулась на насмешливый взгляд Грани.

Такое чувство, что он один из присутствующих не таращился на соблазнительную египтянку у ног цезаря. Я притворно нахмурилась, чувствуя, как полыхает мое лицо, а потом… потом случилось нечто ужасное. Женщина рванула с себя широкий узорчатый пояс, и, оставшись голышом, кинулась в объятия Фурия.

А вслед за нею кинулся Грани. Он вывернул ее руку назад и повалил женщину на пол. Перед тем, как все вокруг закричали, я успела услышать у своих ног странный сухой хруст. Голова танцовщицы неестественно развернулась назад.

Дальше я ничего не видела, на меня навалился Фурий и еще какой-то солдат из охраны. Кресло мое деревянное перевернулось, я грохнулась на мраморный пол, здорово ударив локоть, а ноги мои были чем-то или кем-то прижаты, было очень больно и тяжело.

Сквозь гул мужских голосов я четко различила крик Бората: «Зачем ты убил ее, собака, она могла бы имя назвать?!» И рычание Грани в ответ: «А ты где был, сын волчицы?» Над моей головой звучала непередаваемая брань, лязгало оружие и стонал Фурий.

Но уже скоро императора подхватили и куда-то унесли, кажется, он не пострадал, а зала наполнилась воплями мечущихся танцовщиц. Солдаты волокли их за волосы, обыскивали, били по лицу.

Я перевернулась на спину, баюкая поврежденную руку, не хватало сил подняться, ноги не слушались. Краем глаза заметила стычку Катона с Дакроном, от прямой драки их удерживали преторианцы. Зато херуски стояли у стены, словно зрители, – почесывали свои космы, терли носы, нагло улыбались стражникам, обнажившим на них короткие римские мечи. Где же Грани…

– Ты не ушиблась, госпожа? Можно, я помогу тебе подняться?

Я даже ответить не успела, как германец подал мне руку и, поддерживая под спину, поднял с пола.

– У вашего царя плохая стража, мои люди точно не будут лишними.

До меня медленно дошел смысл сказанного, и я в панике принялась вертеть головой, ища Бората. Это он в очередной раз должен был спасти императора, именно он – верный, надежный Борат, а никак не дикий варвар из германских лесов. Какая пощечина преторианскому престижу!

Сердце глодала запоздалая вина – из-за нашей болтовни Борат не спал всю ночь, не отдохнув, вышел на ответственную службу, пропустил удар египтянки.

Но зато как же наблюдателен и быстр оказался этот чертов херуск! Как будто заранее знал о готовящемся покушении или то была простая случайность? Она может стоит Борату карьеры и возвысит Грани. Дойдет до того, что из германцев все же сделают отряд особого назначения, вот они возгордятся и обнаглеют.

А Бората сослуживцы в казарме заклюют. Тот же рыжий Марк начнет попрекать за невнимательность. Так Борат не один же стоял за плечом Фурия, почему только на него все шишки сыпаться должны, так не честно!

Голова кругом идет, нога болит, руку согнуть не могу, да еще Грани шепчет в самое ухо:

– Если ты его родственница, почему о тебе все забыли… Где твои служанки, где твоя личная охрана?

Пришлось ляпнуть, что я тут на птичьих правах, так же как и он, только за мной не стоит племя херусков, с которыми Риму сейчас выгоден мир. Грани уже более уверенно поглаживает мое плечо, но нас наконец-то замечает Катон, отдает приказ своему рабу, и тот забирает меня от германца, чтобы проводить в покои советника, видимо, Тит Сергий хочет со мной поговорить после того, как во дворце восстановится порядок.

У дверей я оборачиваюсь и смотрю на Грани. Его лицо серьезно, а светлые глаза будто улыбаются. Сегодня ему удалось утереть нос преторианцам, оттого и доволен. Но он явно себе на уме и вряд ли на самом деле желал спасти жизнь Фурия.

Чем больше я думаю об этом происшествии, тем больше оно смахивает на крупную подставу. Она выгодна тому, кто хочет дружбы с царем херусков и войны с остальными варварами. Таков был изначальный план Дакрона.

Надо обсудить с Титом Сергием…