Текст книги "Острие копья"

Глава 6

За те полчаса, что я отвозил Анну Фиоре домой, у Вулфа случился рецидив. Этот был весьма скверным, и он продлился три дня. Когда я вернулся на Тридцать пятую улицу, он сидел на кухне за маленьким столом, за которым я обычно завтракаю, пил пиво – три бутылки уже были пусты – и спорил с Фрицем относительно добавления лука-резанца в тарталетки с помидорами. Я постоял и молча послушал несколько минут, а затем поднялся в свою комнату, достал из шкафа бутылку ржаного виски и налил себе стаканчик.

Я никогда толком не понимал природы его обострений. Порой казалось очевидным, что это всего лишь обычная подавленность и хандра, как в тот раз, когда при расследовании дела Пайн-стрит нас подвел водитель такси, однако в другие разы им совершенно не находилось объяснений. Все вроде шло гладко, и мне казалось, что мы вот-вот упакуем посылку и отправим ее наложенным платежом, как вдруг Вулф без малейших на то причин утрачивал всякий интерес. Он просто давал отбой, и все. Что бы я ни говорил, это не производило на него ни малейшего впечатления. Обострение могло длиться от одного дня до двух недель, но случалось и такое, будто он дал отбой навеки и не возвратится, пока не подвернется что-нибудь новенькое. В такие периоды он либо не вылезал из постели, питаясь лишь хлебом да луковым супом, отказываясь видеться со всеми, кроме меня, и запрещая мне даже намеками выражать какие-либо свои мысли, или же сидел на кухне, отдавая Фрицу распоряжения, как готовить блюда, а затем поедая их за моим столиком. Как-то раз за два дня он съел целую половину барашка, различные части которого были приготовлены двадцатью разными способами. И когда такое случается, я обычно вынужден мотаться по всему городу от Бэттери-парка до Бронкского парка, пытаясь отыскать какую-нибудь травку или корешок, а то и ликер, требовавшиеся для блюда, которое они собирались приготовить в следующий раз. Всего один раз я уволился от Вулфа, и это было тогда, когда он послал меня на бруклинский причал, где пришвартовалось судно из Китая, чтобы я попытался купить у его капитана какой-то треклятый корень. У капитана, должно быть, имелся груз опиума или чего-то подобного, и у него появились подозрения. Как бы то ни было, у него не возникло сомнений, что я напрашиваюсь на неприятности, и он удовлетворил мой заказ при помощи полудюжины тощих дикарей, как следует меня отдубасивших. На следующий день я позвонил Вулфу из больницы и заявил, что увольняюсь, однако днем позже он лично приехал и забрал меня домой. Я был столь поражен, что и думать забыл об увольнении. Вот так закончился его рецидив.

Теперь же, едва увидев, как он спорит на кухне с Фрицем, я понял: у Вулфа налицо очередное обострение. Мне стало так противно, что, пропустив у себя наверху пару стаканчиков, я вновь спустился и вышел на улицу. Я думал просто прогуляться, однако через несколько кварталов у меня разыгрался аппетит, и я зашел в ресторан поесть. После семи лет каждодневной стряпни Фрица ресторанная еда была тем еще удовольствием, но возвращаться домой на ланч все равно не хотелось: во-первых, на душе у меня было мерзко, а во-вторых, на меню в период рецидивов совершенно нельзя было положиться. Порой это оказывался сущий пир эпикурейца, иногда какое-нибудь мелкое лакомство за восемьдесят центов из сети «Шраффтс», а иногда просто похлебка.

Впрочем, после еды настроение у меня приподнялось, и я побрел на Тридцать пятую улицу, где пересказал Вулфу, что этим утром говорил Андерсон, и добавил, что, на мой взгляд, до наступления полнолуния надо что-то предпринять.

Вулф все так же сидел за столиком и наблюдал, как Фриц что-то помешивает в кастрюле. Он взглянул на меня так, словно пытался вспомнить, где видел меня раньше, и затем произнес:

– Больше не упоминай при мне имени этого крючкотвора.

Я ответил, надеясь его разозлить:

– Утром я позвонил Гарри Фостеру из «Газетт» и рассказал о происходящем. Мне подумалось, вы захотите поднять шум.

Но Вулф не слышал меня. Он велел Фрицу:

– Вскипяти воду на случай, если придется разделять.

Я поднялся наверх, чтобы сообщить Хорстману, что сегодня, а может, еще и целую неделю ему придется нянчиться со своими малютками в одиночку. Он будет несчастен. Было всегда забавно наблюдать, как он притворяется, будто присутствие Вулфа его раздражает, однако, если по какой-то причине Вулф не показывался точно в девять или четыре, он так беспокоился и волновался, что можно было подумать, будто в оранжерее завелся мучнистый червец. Вот я и поднялся, чтобы его огорчить.

Это происходило в два часа дня в пятницу, и первый осмысленный взгляд Вулфа я поймал в одиннадцать утра в понедельник, шестьдесят девять часов спустя.

За это время мало чего произошло. Сначала в пятницу, в четыре, позвонил Гарри Фостер. Я ожидал его звонка. Он сообщил, что эксгумацию и вскрытие тела Барстоу произвели, но никаких заявлений не последовало. Больше он этой историей не занимался, теперь возле ведомства коронера околачивались другие, пытаясь что-нибудь вынюхать.

Где-то сразу после шести раздался второй звонок. Это оказался Андерсон. Услышав его голос, я ухмыльнулся и взглянул на часы. Я так и видел, как он кипит от злости, ожидая шести часов. Он сказал, что хотел бы поговорить с Вулфом.

– Прошу прощения, но мистер Вулф занят. Это Гудвин.

Тогда он заявил, что хочет, чтобы Вулф приехал в Уайт-Плейнс. Я только рассмеялся в ответ. Он бросил трубку. Мне это не понравилось: явно не к добру. Немного подумав, я позвонил Генри Х. Барберу на квартиру и получил исчерпывающую информацию относительно сообщников и ареста важных свидетелей. Затем отправился на кухню и рассказал Вулфу о двух телефонных звонках. Он ткнул в меня ложкой:

– Арчи, этот Андерсон – зараза. Продезинфицируй телефон. Разве я не запретил тебе упоминать его имя?

– Простите, мне стоило догадаться. Вам известно, что я думаю, сэр. Псих, он всегда псих, даже если это вы. Мне надо поговорить с Фрицем.

Вулф не слушал. Я сказал Фрицу, что приду на обед за сэндвичами и поем в кабинете, затем проинструктировал его: вплоть до особых распоряжений он не должен подходить к двери, если в нее вдруг позвонят. Ни при каких обстоятельствах он не должен открывать дверь.

Быть может, то были излишние меры предосторожности, но я не хотел, чтобы кто-нибудь ворвался в дом, пока Вулф пребывает в одном из своих блуминдейловских[5]5
  Арчи имеет в виду Блуминдейловскую психиатрическую лечебницу в Нью-Йорке, закрывшуюся в конце XIX в.


[Закрыть] настроений. Я только радовался, что он не попытался послать меня за чем-нибудь, и надеялся, что подобного не произойдет, потому как я отказался бы. Если я перегибал палку – что ж, хорошо, но я не собирался позволить им сделать из нас дураков. Только через мой труп! Той ночью ничего не произошло. На следующее утро я старался не попадаться Вулфу на глаза, бо́льшую часть времени проводя в гостиной, и открыл дверь газовщику и посыльному, да еще пронырливому юнцу, просившему помочь со средствами на учебу в колледже. Я помог ему спуститься с крыльца. Около одиннадцати я вновь открыл дверь по звонку и обнаружил за ней здоровенного детину, попытавшегося было сразу же войти, поставив внутрь ногу. Я налетел на него плечом и вытолкнул назад, затем вышел сам и закрыл за собой дверь.

– Доброе утро. Вас приглашали? – обратился я к нему.

– Уж точно не ты. Мне нужно увидеться с Ниро Вулфом.

– Это невозможно. Он болен. Чего вы хотите?

Он улыбнулся, сохраняя спокойствие, и продемонстрировал свое удостоверение. Я взглянул на него:

– Ну конечно. Из конторы Андерсона. Его правая рука? Чего вы хотите?

– Ты знаешь, чего я хочу, – продолжал он улыбаться. – Давай-ка зайдем и потолкуем.

Я не видел смысла пытаться строить из себя скромнягу. В любом случае я понятия не имел, когда Вулф выйдет из своего состояния, и это буквально сводило меня с ума. Так что я все выложил ему, как только мог коротко. Я сказал ему, что Вулф не знает ничего, чего бы не знали они, во всяком случае касательно Барстоу, а то, что он знает, привиделось ему во сне. Еще сказал, если они хотят подключить Вулфа к делу за плату, то пусть так и скажут и назовут сумму, а он либо примет ее, либо откажется. Сказал, если они испытывают желание опробовать какие-нибудь нелепые ордера, то сами удивятся, как смешно они будут выглядеть еще прежде, чем Вулф покончит с ними. Потом я сказал, что, на мой взгляд, он весит килограммов на десять больше меня, поэтому я даже не подумаю возвращаться в дом, пока он не уберется, и буду ему весьма признателен, если он поторопится, потому как читаю крайне интересную книгу. Пока я распространялся, он вставил несколько замечаний, но, когда я закончил, только и произнес:

– Скажи Вулфу, что это ему даром не пройдет.

– Обязательно. Еще какое-нибудь послание?

– Только для тебя. Пошел ты!..

Я лишь ухмыльнулся и оставался на крыльце, наблюдая за ним, пока он удалялся прочь в восточном направлении. Прежде слышать о нем мне не доводилось, но я не знал Уэстчестер достаточно хорошо. Удостоверение было выписано на имя Х. Р. Корбетта. Я вернулся в гостиную и сидел там, покуривая сигареты.

После ланча, где-то около четырех, с улицы до меня донеслись вопли мальчика-газетчика об экстренном выпуске. Я вышел, подозвал его и купил газету. Половину первой полосы занимал заголовок: «Барстоу отравлен. В теле обнаружен дротик». Я быстро прочел статью. Еще одна напасть на нашу голову. Естественно, Вулф и я в ней не упоминались – этого я и не ожидал. Но подумать только, чем она могла обернуться для нас! Я пенял на себя, что напортачил с Дервином, а потом с Андерсоном, ибо был уверен, что статья может навлечь на нас море неприятностей, хотя совершенно не представлял, какие именно. Еще я ругал Вулфа и его чертов рецидив. Дать бы ему как следует! По крайней мере, мне хотелось. Я вновь перечитал заметку. То оказался вовсе не дротик, а короткая стальная игла, как и предсказывал Вулф, и она была обнаружена под желудком. Как ни был я зол на Вулфа, мне только и оставалось, что воздать ему должное. Это была его картина.

Я прошел на кухню, молча положил газету перед Вулфом на стол и снова вышел. Он крикнул мне:

– Арчи! Давай за машиной, тут для тебя список.

Я притворился, будто не слышал, и со списком позже был послан Фриц.

На следующий день воскресные выпуски ни о чем другом, кроме убийства, не сообщали. Своры журналистов рыскали по всему округу Уэстчестер, но так ничего и не нашли. Я прочитал все статьи и узнал массу подробностей о клубе «Грин медоу», семье Барстоу, Кимболлах, которые входили в четверку игроков, о враче, допустившем ошибку, и еще множество прочих деталей, но по сути никто не раскопал ничего сверх того, что Вулф знал уже в среду вечером, когда спрашивал Анну Фиоре, видела ли она когда-нибудь клюшку для гольфа в комнате Маффеи. Не раскопали даже этого, поскольку в печати так и не появилось приемлемой теории, как же иголка оказалась в животе Барлоу. Все газеты отделывались комментариями токсикологов, объяснявших механизм действия ядов на организм человека.

Вечером в воскресенье я отправился в кино, велев Фрицу никому не открывать. Не то чтобы я чего-то ожидал – Андерсон, судя по всему, начал действовать самостоятельно. Быть может, исходя из мотива или каких-то сделанных открытий дело у него действительно выстраивалось. Я бы напился тем вечером, не будь то воскресенье. К моему возвращению из кино Вулф уже заперся в своей спальне, но Фриц все еще мыл на кухне посуду. Я поджарил кусок ветчины, чтобы сделать себе сэндвич, и выпил стакан молока, поскольку толком и не пообедал. Выпуск «Таймс», который я утром оставил Вулфу, все так же лежал на холодильнике. Десять к одному, Вулф даже не обратил на него внимания.

До начала первого я читал у себя в комнате, а затем долго таращился в темноту. Из-за невеселых дум сон ко мне не шел. Но очевидно, стоило ему прийти, как больше он не уходил. Когда утром мне удалось продрать глаза и взглянуть на часы на прикроватном столике, было уже за девять. Я сидел на кровати, позевывая, и тут сверху до меня донеслись звуки, окончательно прогнавшие сон. Либо то топали две известные мне пары ног, либо я все еще спал. Я вышел в коридор и прислушивался с минуту, а затем побежал вниз. На кухне Фриц пил кофе.

– Мистер Вулф наверху с Хорстманом?

– А то как же. – Это была единственная языковая фривольность, которую позволял себе Фриц, и он никогда не упускал возможности ввернуть ее. Он улыбнулся мне, радуясь, что я снова оживлен и весел. – Теперь я только приготовлю ногу ягненка и натру ее чесноком.

– Натри сумахом, если хочешь. – Я отправился к себе одеваться.

Обострение прошло! Меня буквально трясло от волнения. Тщательно бреясь, я даже насвистывал в ванной. Раз Вулф снова в норме, может случиться всякое.

Когда я появился на кухне, меня поджидали тарелка инжира и плотный омлет, к кофейнику была прислонена газета. Я принялся за заголовки и инжир одновременно, да так и замер с набитым ртом. Затем лихорадочно бросился читать абзацы, проглатывая недожеванные плоды. Все было предельно ясно, газета излагала это как факт. Хотя подтверждений не требовалось, я лихорадочно стал листать страницы, вдоль и поперек пробегая их глазами. На восьмой полосе, почти в самом низу, обнаружилось четкое и лаконичное объявление в четкой тонкой рамке:

ВЫПЛАЧУ ПЯТЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ ВОЗНАГРАЖДЕНИЯ ЛЮБОМУ ПРЕДОСТАВИВШЕМУ ИНФОРМАЦИЮ, КОТОРАЯ ПРИВЕДЕТ К ОБНАРУЖЕНИЮ И СПРАВЕДЛИВОМУ НАКАЗАНИЮ УБИЙЦЫ МОЕГО МУЖА ПИТЕРА ОЛИВЕРА БАРСТОУ.

ЭЛЛЕН БАРСТОУ

Я перечитал его три раза, потом отбросил газету и заставил себя успокоиться. Покончил с инжиром и омлетом, тремя тостами и тремя чашками кофе. Подумать только, пятьдесят кусков! И это притом, что банковское сальдо Вулфа провисает, словно бельевая веревка под мокрой попоной. К тому же теперь у нас есть шанс не вылететь из самого громкого шоу сезона. Я был холоден и спокоен, но до одиннадцати оставалось еще целых сорок минут. Я отправился в кабинет, открыл сейф, протер повсюду пыль и стал ждать.

Когда в одиннадцать появился Вулф, вид у него был свежий, а вот настроение не особенно добродушное. Он лишь кивнул мне, пожелав доброго утра, и далее совершенно не обращал на меня внимания, просто уселся в свое кресло и принялся просматривать почту. Я ждал, намереваясь продемонстрировать ему, что и другие способны проявлять его черствость, однако, когда он принялся проверять ежемесячный счет от «Харвиса», я не выдержал и выпалил:

– Надеюсь, вы хорошо провели выходные, сэр!

Он не взглянул на меня, но я увидел, как его щеки прорезали складки.

– Спасибо, Арчи. Они прошли восхитительно, но, проснувшись этим утром, я ощутил себя столь раскисшим, что считайся я лишь с самим собой, то непременно остался бы в постели ожидать разложения. В голове моей укоризненно звучали имена: Арчи Гудвин, Фриц Бреннер, Теодор Хорстман. Ответственность. И я поднялся, чтобы вновь взвалить на себя эту тяжкую ношу. Не то чтобы я жалуюсь. Мы все в ответе друг перед другом, но моя ноша по силам лишь мне одному.

– Простите, сэр, но вы окаянный лжец. На самом деле вы заглянули в газету.

Он продолжал изучать счет:

– Тебе не удастся вывести меня из себя, Арчи, не сегодня. Газета? Единственное, на что я смотрел этим утром, была жизнь, и отнюдь не в газете.

– Значит, вы не знаете, что миссис Барстоу предложила в награду пятьдесят тысяч долларов тому, кто укажет убийцу ее мужа?

Вулфа замер с карандашом в руке. Он не посмотрел на меня, но карандаш сохранял неподвижность несколько секунд. Потом он убрал счет под пресс-папье, положил рядом с ним карандаш и поднял голову:

– Покажи.

Я продемонстрировал ему сначала объявление, а затем статью на первой полосе. В объявлении он прочел каждое слово, статью же лишь пробежал глазами.

– Ну и ну… – наконец выдавил из себя Вулф. – Ну и ну… Мистеру Андерсону деньги не нужны, даже допуская, что у него есть возможность их заработать, а всего лишь миг назад я как раз говорил об ответственности. Знаешь, Арчи, о чем я думал в постели этим утром? Я думал, как ужасно и как занятно было бы уволить Теодора и дать всем этим живым и дышащим растениям, всей этой высокомерной и избалованной красоте, увянуть в муках жажды и удушения.

– Боже мой!

– Да. Просто фантазия ранним утром. У меня не хватит духа на подобное. Скорей уж я устрою аукцион, если решу сложить с себя ответственность, и куплю билет на пароход в Египет. Ты ведь знаешь, что в Египте у меня есть дом, который я никогда не видел. Человек, подаривший его мне, чуть более десяти лет назад… Да, Фриц, в чем дело?

Вид у Фрица был немного взъерошенный. Ему явно пришлось поспешно натягивать пиджак, чтобы открыть входную дверь.

– К вам леди, сэр.

– Как ее зовут?

– Она не представилась.

Вулф кивнул, и Фриц удалился. Через минуту он вновь появился на пороге и с поклоном впустил молодую женщину.

Я поднялся. Она направилась было ко мне, но я кивнул в сторону Вулфа. Она посмотрела на него, остановилась и сказала:

– Мистер Ниро Вулф? Меня зовут Сара Барстоу.

– Садитесь, – ответил Вулф. – Прошу вас простить меня, но по техническим соображениям я встаю только в экстренных случаях.

– Это и есть экстренный случай, – заявила она.

Глава 7

Из газет я уже многое знал о Саре Барстоу. Ей было двадцать пять лет, она пользовалась завидной популярностью. Мисс Барстоу окончила колледж Смит и была известна как в обществе Холландского университета, так и в различных кругах курортного Уэстчестера. Конечно же, красавица, если верить газетам. Пока она устраивалась в кресле перед Вулфом и какое-то время сидела, разглядывая его, я пришел к выводу, что газетчики не врут. На ней было желтовато-коричневое льняное платье с подобранным к нему в тон жакетом и черная шляпка, надетая набок. Судя по перчаткам, она водила машину. Пожалуй, лицо у нее было маленьким, но соразмерным и правильным. Зрачки сверкали слишком ярко, и веки припухли от усталости и, быть может, от слез, вдобавок она была бледной, но за всем этим проглядывали здоровье и привлекательность. Говорила она тихим чувственным голосом. Мне она понравилась.

Сара Барстоу пустилась в объяснения, но Вулф направил на нее палец:

– В этом нет необходимости. К тому же это наверняка мучительно для вас, мисс Барстоу. Я знаю. Вы единственная дочь Питера Оливера Барстоу. Расскажите только, что привело вас ко мне.

– Да… – Она замялась. – Конечно же вы знали, мистер Вулф. Мне немножко сложно… Пожалуй, я надеялась на вступление. – Она выдавила из себя улыбку. – Я хочу попросить вас об одолжении… Не знаю, насколько большом.

– Это я вам скажу.

– Конечно. Для начала я должна спросить, знаете ли вы, что этим утром моя мать дала объявление в газете?

– Я прочел его, – кивнул Вулф.

– В общем, мистер Вулф, я, то есть мы, вся семья, вынуждены просить вас игнорировать это объявление.

Вулф вздохнул и выпятил подбородок:

– Необычная просьба, мисс Барстоу. Предполагается ли, что я проявлю схожую необычность в ее удовлетворении или же все-таки получу объяснения?

– Объяснения есть, конечно же. – Она помедлила в нерешительности. – Это отнюдь не семейная тайна. Всем известно, что моя мать – до некоторой степени и при различных обстоятельствах – невменяема. – Она смотрела на него со всей серьезностью. – Не подумайте, что за этим кроется какая-то мерзость или что дело в деньгах. Денег много. Я и мой брат отнюдь не скупцы. Не подумайте также, что моя мать недееспособна – определенно не в юридическом смысле. Просто уже на протяжении многих лет ей порой требуются наши опека и любовь, и это… Эта ужасная вещь случилась как раз в один из таких периодов. Обычно она не мстительна, но это объявление… Мой брат называет его жаждой крови. Наши близкие друзья, естественно, поймут, но есть еще и общество, а мой отец… Круг общения моего отца был весьма широким… Мы признательны, что знавшие его скорбят с нами, но не хотели бы, чтобы они… Отец не хотел бы… чтобы они все видели, как мы спускаем ищеек… – Тут она охнула и умолкла, быстро посмотрела на меня и снова на Вулфа.

– Да, мисс Барстоу, – отозвался Вулф, – вы назвали меня ищейкой. Я не в обиде. Продолжайте.

– Простите меня. Я бестактная дура. Было бы лучше, если бы пришел доктор Брэдфорд.

– Доктор Брэдфорд имел такое намерение?

– Да. То есть он считал, что ему следует это сделать.

– А ваш брат?

– Ну… Да. Мой брат крайне сожалеет… Об объявлении, я имею в виду. Но он не совсем одобрил мою идею прийти к вам. Он считал, что это будет… бесполезно.

– Исходя из предположения, что отозвать ищейку трудно. Вероятно, он разбирается в собаках. Вы закончили, мисс Барстоу? Я хочу сказать, у вас есть другие объяснения?

Она покачала головой:

– Уверена, мистер Вулф, достаточно и этих.

– Итак, насколько я понимаю, вы против каких-либо усилий, призванных обнаружить и наказать тех, кто убил вашего отца?

Мисс Барстоу уставилась на него:

– С чего вы взяли?.. Нет. Я сказала не так.

– Вы просите, чтобы я воздержался от подобных усилий?

Она сжала губы и раскрыла их, чтобы лишь процедить:

– Понимаю. Вы истолковали мою просьбу самым превратным образом.

– Отнюдь. Откровенным, но не превратным. Понятное дело, вы сбиты с толку, но я способен рассуждать здраво. Ваша позиция в том виде, как вы ее изложили, просто неразумна. Просите меня о чем-то одном, но не настаиваете на всех своих пожеланиях, так как они исключают друг друга. Например, вы можете сказать, что желаете, чтобы я нашел убийцу, но все же просите не ожидать вознаграждения за это, поскольку его назначила ваша мать. В этом заключается ваша просьба?

– Нет, не в этом. Вы знаете, что не в этом.

– Или же вы можете сказать, что я вправе потребовать вознаграждение, если мне удастся отыскать убийцу и я решусь настаивать на исполнении обязательств, однако семья этого не одобрит по причинам морального характера. Так?

– Да. – Ее губы дрогнули было, но в следующий миг она крепко их сжала, а затем внезапно вскочила и набросилась на него: – Нет! Я жалею, что пришла сюда. Профессор Готлиб ошибался. Вы могли бы оказаться посообразительнее… До свидания, мистер Вулф.

– До свидания, мисс Барстоу. – Вулф не двигался. – В силу причин технического свойства я не встаю из кресла.

Она пошла прочь, однако на полпути к двери в нерешительности замедлила шаг, остановилась на мгновение и обернулась:

– Вы ищейка! Бездушная ищейка!

– Весьма вероятно. – Вулф согнул крючком палец. – Вернитесь-ка в кресло. Давайте-давайте. Ваше поручение слишком важно, чтобы испортить его минутной вспышкой негодования. Так будет лучше. Самообладание – черта замечательная. Теперь, мисс Барстоу, мы с вами можем сделать одно из двух: либо я категорично, но галантно отказываю вам в изначальной просьбе, как вы ее подали, и мы расстаемся едва ли не врагами. Либо вы отвечаете на несколько моих вопросов, которые мне хотелось бы вам задать, и потом мы решаем, как нам быть. Что вы выбираете?

Мисс Барстоу нетвердо держалась на ногах, но в смелости ей отказать было нельзя. Она села в кресло и устремила на Вулфа настороженный взгляд, а затем произнесла:

– За два прошедших дня я ответила на множество вопросов.

– Не сомневаюсь в этом. Могу себе представить их содержание и глупость. Я не потрачу впустую ваше время и не нанесу оскорбления вашему интеллекту. Откуда вы узнали, что мне что-то известно об этом деле?

Она как будто удивилась:

– Откуда узнала? Как же, ну это же вы его инициатор. То есть это же вы обнаружили. Об этом все знают. И про это было в газете – не в Нью-Йорке, а в Уайт-Плейнсе.

На последнее я усмехнулся. Хороший урок Дервину. Будет знать, как науськивать Бена Кука, чтобы тот препроводил меня в участок.

Вулф кивнул:

– Просили ли вы мистера Андерсона об одолжении, о котором попросили меня?

– Нет.

– Почему?

Мисс Барстоу замялась:

– Ну… Мне показалось, в этом нет необходимости. Показалось… Я не знаю, как объяснить.

– Пошевелите мозгами, мисс Барстоу. Не потому ли, что вы посчитали маловероятным, чтобы он раскопал что-либо достойное упоминания?

Она полностью овладела собой. Ее руки – чертовски приятные руки с крепкими пальцами лежали сжатыми в кулачки на коленях.

– Нет! – отрезала она.

– Прекрасно. Тогда что заставило вас счесть вполне вероятным, по крайней мере возможным, что мое расследование принесет более существенные результаты?

Она начала было:

– Я не считала…

Но он прервал ее:

– Ну же, возьмите себя в руки. Я задал прямой и честный вопрос. Вы ведь сочли меня более компетентным, не так ли? Поскольку я первым добрался до истины?

– Да.

– Иными словами, поскольку я каким-то образом узнал, что ваш отец был убит отравленной иглой, выпущенной из рукоятки клюшки для гольфа?

– Я… я не знаю, мистер Вулф.

– Мужайтесь. Скоро это закончится. Следующий вопрос продиктован одним лишь любопытством. Откуда взялась эта странная уверенность, будто я столь исключительная личность, что положительно отзовусь на идиотскую просьбу, которую вы вознамерились мне изложить?

– Даже не знаю. Вообще-то, никакой уверенности у меня не было. Но я решила попытаться. И еще я слышала, как один университетский профессор – Готлиб, психолог, – упоминает ваше имя… Он написал книгу «Современное раскрытие преступлений».

– Да. Книга, которую сметливый преступник просто обязан разослать всем знакомым детективам в подарок.

– Возможно. Его мнение о вас более лестное. Когда я позвонила профессору Готлибу, он сказал, что вы не поддаетесь анализу, так как обладаете поистине дьявольской интуицией, и что вы чуткий художник, а еще человек чести. Это произвело впечатление… Вот я и решила повидаться с вами. Мистер Вулф, я прошу вас… прошу вас…

Я был уверен, что она сейчас расплачется, и мне этого не хотелось. Но Вулф бесцеремонно прервал ее:

– Это все, мисс Барстоу. Это все, что я хотел узнать. Теперь моя очередь попросить вас о любезности: не позволите ли вы мистеру Гудвину проводить вас наверх и показать вам мои растения? – Сара Барстоу уставилась на него, а он продолжил: – Никаких уловок с моей стороны. Я всего лишь хочу остаться наедине с дьяволом. На полчаса, пожалуй. И кое-кому позвонить. Когда вы вернетесь, у меня будет для вас предложение. – Он обратился ко мне: – Фриц позовет вас.

Мисс Барстоу встала и пошла со мной, не проронив ни слова. Я решил, что оно и к лучшему, так как ее походка была нетвердой, а состояние в целом даже наводило на подозрение, что она малость не в себе. Чтобы не затруднять мисс Барстоу подъемом по лестнице, я провел ее по прихожей к лифту Вулфа. Когда мы вышли на верхнем этаже, она схватила меня за плечо:

– Мистер Гудвин, почему мистер Вулф отослал меня сюда?

Я покачал головой:

– Бесполезно меня спрашивать, мисс Барстоу. Даже если бы я и знал, то не сказал бы. А поскольку я ничего не знаю, то не лучше ли нам полюбоваться цветами?

На звук открывшейся двери в коридор из помещения, где растения высаживались в горшки, выглянул Хорстман.

– Все в порядке, – успокоил я. – Мы тут посмотрим немного?

Он кивнул и быстро исчез.

Сколько бы раз я ни бывал в оранжерее, все равно неизменно заходил туда, затаив дыхание. Подобное я испытывал и от некоторых других вещей: например, сколько бы раз я ни видел, как Снайдер[6]6
  Фрэнк Элтон Снайдер (1894–1962) – американский бейсболист, кэтчер «Нью-Йорк джайентс».


[Закрыть] подпрыгивает, одной рукой принимая опасную подачу – словно одна молния останавливает другую, – сердце неизменно замирает. Вот так и с оранжереей.

Вулф использовал бетонные стойки и стеллажи из металлических уголков, а также систему распыления, изобретенную Хорстманом для увлажнения. Здесь было три основных помещения: одно для каттлей, лелий и гибридов, другое – для гибридов одонтоглоссумов, онцидиумов и мильтоний, а третье представляло собой тропический уголок. Еще тут имелось помещение для пересадок, каморка Хорстмана и угловое помещение для размножения орхидей. Расходные материалы – горшки, песок, сфагнум, перегной из листьев, суглинок, корни чистоуста, древесный уголь и черепки – хранились в неотапливаемой и незастекленной комнате возле наружной шахты лифта.

Поскольку стоял июнь, на рамах были установлены затеняющие реечные экраны, и все внутри: широкие листья, цветки, узкие проходы, десять тысяч горшков – было покрыто узорами из полосок света и тени. Мне это нравилось – так казалось эффектнее.

Для мисс Барстоу посещение оранжерии стало уроком. Она училась любоваться цветами. Конечно же, поначалу необходимость разглядывать их нравилась ей не больше, чем мне ее просьба игнорировать предложение о награде. Впрочем, ей хватило воспитания, чтобы у первых рядов каттлей изобразить вежливый интерес к увиденному. Первым, что все-таки задело ее за живое, был небольшой стебель примерно с двадцатью цветками Laeliocattleya Lustre. Я был весьма доволен, поскольку это одно из моих любимых растений.

– Поразительно, – произнесла она. – Ничего подобного не видела. Цвета изумительны.

– Да. Это межродовой гибрид, в естественной природе их не существует.

Она заинтересовалась. В соседнем проходе располагались Brassocattlaelia Truffautianas, и я срезал парочку цветков и вручил ей. Я немного рассказал о скрещивании, рассаде и прочем, но мисс Барстоу, похоже, не слушала. В следующем помещении меня постигло разочарование. Одонтоглоссумы ей понравились больше каттлеи и ее гибридов! Я заподозрил было, что все дело в высокой стоимости и сложности выращивания, но выяснилось, что причина ей неведома. О вкусах не спорят, махнул я рукой. А больше всего – даже после посещения тропического отсека – ей понравилась малютка Miltonia blueanaeximina, на которой я никогда не задерживал взгляд. Мисс Барстоу восхитилась изяществом ее форм. Я кивал, начиная терять интерес. К тому же меня сильно занимало, что же замышляет Вулф. Наконец появился Фриц. Он подошел прямо к нам, поклонился и церемонно объявил, что мистер Вулф нас ожидает. Я усмехнулся и с удовольствием ткнул бы его в бок, когда проходил мимо, но знал, что он никогда мне этого не простит.

Вулф так же сидел в кресле, и я не заметил никаких признаков, что он покидал его. Он кивком предложил нам с мисс Барстоу сесть и поинтересовался:

– Вам понравились цветы?

– Они поразительны. – Она смотрела на него уже иными глазами, для меня это было очевидно. – В них слишком много красоты.

– С первым согласен, – кивнул Вулф. – Вот только долгое и близкое знакомство с ними рассеет подобное заблуждение, станет очевидной и скудость их характера. Впечатление, которое они произвели на вас, всего лишь их блеф. И красоты не может быть слишком много.

– Возможно. – (Орхидеи ее больше не интересовали.) – Да, возможно.

– Как бы то ни было, они скрасили ваше ожидание, помогли приятно провести время. И конечно же, вы хотели бы знать, как его провел я. Сначала я позвонил в свой банк и попросил немедленно раздобыть отчет о финансовом положении Эллен Барстоу, вашей матери, и подробности завещания Питера Оливера Барстоу, вашего отца. Затем позвонил доктору Брэдфорду и попытался уговорить его заехать ко мне сегодня днем или вечером, однако он сослался на занятость. Потом сидел и ждал. Пять минут назад мой банк сообщил мне все, о чем я запрашивал. Я послал за вами Фрица. Вот и вся моя деятельность.