Текст книги "Смерть содержанки"

– Мисс Керр вела дневник!

Вулф отложил письмо, поднял голову, секунд тридцать рассматривал меня, потом спросил:

– Как тебе удалось выудить из него эти сведения?

– Из кого?

– Из мистера Кремера, конечно.

У меня отвалилась челюсть.

– Чтобы увидеть наше крыльцо, вам пришлось бы высунуть голову наружу.

– Я никогда не смотрю на улицу из оранжереи. Но Кремер, безусловно, приходил. Кто еще мог поделиться с тобой таким фактом? Но вот как тебе удалось развязать ему язык?

– Ладно, так и быть, расскажу.

И я начал со звонка Джилл Харди. Порой, пересказывая разговор, важно излагать его дословно, но я и так стараюсь это делать – так я уже привык и так мне проще. Как всегда, Вулф слушал с закрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла. Я плавно перешел с Джилл Харди на Кремера, поскольку действие шло без антракта, а только со сменой персонажей. Когда я закончил, Вулф чуть приоткрыл глаза, снова закрыл и буркнул:

– Ровным счетом ничего.

– Вы правы, – согласился я. – Если Джилл Харди – лгунья, то очень талантливая. Орри убежден, что она ничего не знает про Изабель Керр, если же знает, то доказать это будет непросто. Если не знает, то можно сбросить ее со счетов. Она для нас абсолютно бесполезна. Что касается Кремера, то, видимо, у него и впрямь имеется этот дневник. Ну и что из этого? Мы и так знали, что у него есть козырной туз. К тому же вряд ли дневник заканчивается словами: «Он потянулся к пепельнице и собирается ударить меня по голове», а это немаловажно. Быть может, Кремеру и впрямь нужен этот дневник, чтобы доказать, что Орри была выгодна смерть Изабель Керр, но мы и так это знаем. Нам нужен еще кто-нибудь. В каком-то смысле это выгодно Джилл Харди, но я сомневаюсь, что она знала об Изабель. Так что согласен с вами – ровным счетом ничего.

Вулф открыл глаза:

– Думаешь, Орри убил ее?

– Нет. Я со всех сторон изучил аргументы Сола, и они мне нравятся. По меньшей мере они ставят вину Орри под такое сомнение, что ни один суд присяжных не признает его виновным, а я тем более. Но в любом случае мы уже на крючке. У Кремера. Если все-таки окажется, что Орри ухлопал эту девицу, я никогда не прощу его. Умыкну Джилл Харди. Она уже думает, что мы с ним похожи.

Вулф хмыкнул:

– Что дальше? Кем ты займешься?

– Сестрой, наверное. Или Эйвери Баллу.

– Насчет мистера Баллу я еще должен подумать. Начни с сестры.

Он выпрямился и потянулся к «Приглашению к расследованию».

Глава 5

В телефонной книге Бронкса числился некий Барри Флеминг, проживающий по адресу: Гумбольдт-авеню, дом 2938. Звонить я, ясное дело, не стал. Судя по статье в «Таймс», миссис Флеминг отказывалась беседовать с репортерами, и мой звонок она наверняка приняла бы за уловку назойливого журналиста. Я отыскал Гумбольдт-авеню по карте Бронкса и ухмыльнулся, потому что моя рука по инерции потянулась к карману для ключей. Дело в том, что из-за одного печального случая, приключившегося со мной несколько лет назад, я установил жесткое правило: никогда не выходить на задания, связанные с убийством, без оружия. А правило, которое вы устанавливаете сами, труднее всего нарушить, но и у него есть предел.

Вообще-то, сестроубийство нельзя отнести к чему-то из ряда вон выходящему. Даже если предположить, что Стелла Флеминг и в самом деле убила сестру, то это вовсе не значит, что всякий, попадающий в ее общество, должен держать наготове заряженную пушку. Поэтому я не взял револьвер, сказал Вулфу, чтобы к ланчу меня не ждали, и отчалил. Спустившись с крыльца, я поднял воротник пальто, хотя гараж был совсем рядом, за углом. Вместо обычной январской оттепели стоял хороший мороз, да и ветер старался как мог.

В 12:20 я оставил «херон» на парковке и пешком преодолел полтора квартала до дома номер 2938. Так, обычный десятиэтажный кирпичный муравейник, которых понатыкали множество по всем пяти районам Нью-Йорка, хотя в Бронксе их, пожалуй, больше всего. Конечно, в телефонной книге мог значиться совсем другой Барри Флеминг, но вскоре я это выясню. На кафельном полу в вестибюле вместо ковра лежала резиновая дорожка. Консьержа не было, но стену подпирал лифтер, с помятым бледным лицом и в униформе, явно нуждавшейся в стирке и глажке. Я подошел и произнес:

– Флеминг, пожалуйста.

Лифтер помотал головой:

– Нет их никого.

– Знаю, – ответил я. – Как знаю и то, что миссис Флеминг никого не принимает, но я не репортер; я пришел по личному делу и уверен, что она захочет со мной побеседовать.

В случае этого помятого детины зеркалом души служила физиономия. Никакого впечатления мои пылкие излияния на него не произвели. Его интересовало только одно – сколько. Я снял перчатки, достал бумажник, извлек визитную карточку и пятидолларовую бумажку и сказал:

– Честное слово, приятель. Могу показать даже свою лицензию. Только отвезите меня наверх, а если она меня не пустит, то получите еще столько же.

Лифтер взял у меня визитку, изучил ее, потом забрал и сунул в карман пятерку, после чего ответил:

– Честное слово, приятель, их никого нет. Она ушла часов в десять.

Мне хотелось заехать ему по роже, но я решил, что это не совсем тактично. Поэтому просто спросил:

– А вы не знаете, куда она ушла?

– Понятия не имею, – потряс он головой.

– Может быть, знаете, когда она вернется?

– Нет.

Я дружелюбно улыбнулся:

– Эти сведения не стоят и пятидесяти центов, не говоря уже о пяти долларах. – С этими словами я снова достал бумажник, выудил из него десятку и небрежно помахал ею. – На каком этаже она живет?

– На седьмом. Квартира семь-Д.

– Я должен ее увидеть, и ей необходимо встретиться со мной. Моя карточка у вас есть. Если хотите, можете снять отпечатки пальцев.

И он меня удивил. Должно быть, в нем даже уцелело что-то человеческое, хотя и гнездилось оно достаточно глубоко.

– Может, она на весь день ушла, а там и присесть-то негде, – сказал он.

– Почему? Пол, надеюсь, никто не украл.

Тут лифтер смерил меня взглядом и впервые посмотрел прямо в глаза.

– Только без штучек, мистер, – процедил он. – Замки в наших дверях особо надежные.

– Я вообще ни черта не смыслю в замках. Мне нужна только сама миссис Флеминг.

Я подошел к лифту и прижал все десять пальцев к металлической панели, примерно на уровне глаз.

– Вот, полюбуйтесь. Все мои пальчики, как на картинке.

Я протянул ему бумажку. Он взял ее, вошел за мной в лифт, закрыл дверь и нажал на кнопку.

Чего только не переделаешь, пока коротаешь четыре часа и двадцать минут на лестничной площадке одного из верхних этажей многоквартирного дома. Можно, например, считать, на какой стене больше грязных пятен – на левой или на правой. Или нюхать запахи и пытаться определить их происхождение. Еще можно прислушиваться к завываниям младенца, доносящимся из квартиры 7Б, и гадать, мальчик это или девочка, какого возраста и как эффективнее заткнуть ему рот. А когда приходят или выходят жильцы, можно вытаращиться на них и следить, кто из них обернется, а кто пройдет мимо, делая вид, что не замечает. Или, например, когда дородная и статная женщина вставляет ключ в замочную скважину двери квартиры 7В, а потом поворачивается и спрашивает: «Вы кого-нибудь ждете?», можно мило улыбнуться, сказать: «Да», а потом смотреть, как она отреагирует. В целом время было потрачено не зря. Жаль только, что я не прихватил плитку шоколада, пять-шесть бананов и кварту молока.

Признаюсь, я частенько поглядывал на часы. Их стрелки показывали без десяти пять, когда дверь лифта открылась и из него вышел мужчина. Подойдя ко мне, он остановился и произнес:

– Насколько я понимаю, вы поджидаете мою жену?

Мне ничего не оставалось, как признаться.

– Да, сэр, при условии, что вы Барри Флеминг.

– Она не станет с вами разговаривать. Вы зря тратите время. Она никого не принимает.

– Я знаю, – кивнул я, – но мне кажется, что для меня она сделает исключение, если позволит объяснит причину моего визита.

Я сунул руку в карман, чтобы достать бумажник с визитками, но Барри Флеминг опередил меня:

– Я знаю, кто вы такой. Вернее, я видел визитную карточку, которую вы дали лифтеру. Вы и в самом деле Арчи Гудвин?

– Да. Собственной персоной. Послушайте, мистер Флеминг, давайте оставим это на рассмотрение вашей супруги. Когда она придет, я только скажу, о чем хочу с ней поговорить, а там уж пусть она сама решает. Настаивать я не стану.

– А о чем вы собираетесь разговаривать?

Я предпочел бы сказать это ей, но муж – это все-таки муж.

– О моем знакомом, – пояснил я. – Его зовут Орри Кэтер, и в полиции считают, что Изабель Керр убил он. Время от времени он работал на Ниро Вулфа, так что мы хорошо его знаем и полагаем, что Орри не убивал ее. Вам ведь известно, что я работаю на Ниро Вулфа?

– Конечно.

– Мы занялись этим делом, и мне нужно узнать у вашей жены, не располагает ли она сведениями, которые могут нам помочь. Очевидно, она и сама хочет, чтобы убийца ее сестры был пойман и получил по заслугам, но вряд ли она согласится на то, чтобы пострадал мистер Кэтер, если он и в самом деле невиновен.

– Совершенно справедливо. – Барри Флеминг задумчиво поджал губы. Он был примерно моего роста, неширок в плечах, худощав, с удлиненным скуластым лицом. – Я, безусловно, не хотел бы, чтобы пострадал невиновный. Тем более что речь идет об убийстве. Но я очень сомневаюсь, что моя жена располагает сведениями, которые могли бы представлять для вас интерес. Она не… Она слишком тяжело перенесла случившееся.

– Я понимаю. Поверьте, я сам хочу, чтобы было лучше.

– Хорошо… Где ваше пальто?

– Вон там. – Я указал на лежавшее у стены пальто.

– Возьмите его. Нет смысла ждать здесь.

Он достал связку ключей и направился к двери квартиры 7Д. Пока я поднимал пальто, он открыл дверь и стоял, дожидаясь.

Прихожая квартиры 7Д размерами не превышала бильярдный стол. Флеминг повесил мое пальто и начал снимать с себя собственное, когда открылась входная дверь и вошла женщина. Она изумленно уставилась на меня, потом развернулась и набросилась на Флеминга:

– Барри, зачем ты его впустил?!

По ее тону я сразу понял, как мне повезло, что первым вернулся муж, а не она.

– Успокойся, дорогая. – Флеминг обнял жену за плечи и чмокнул в щеку. – Он только хочет задать тебе пару вопросов. Он думает…

– Мне нечего сказать ему! Сам знаешь!

Я счел своим долгом вмешаться:

– Послушайте, миссис Флеминг! Вам же не может быть безразлично, если за убийство вашей сестры осудят невиновного человека? Ведь тогда настоящий убийца останется на свободе? Вы этого хотите?

Она задрала голову и посмотрела на меня. Ростом она была футов пять, может, на дюйм больше.

– Не ваше дело, что я хочу! – отчеканила она.

– Верно, – согласился я, – но это ваше дело. Я не какой-нибудь не в меру любопытный репортер, я частный сыщик, которому позарез нужны кое-какие сведения. Я уже знаю достаточно. Знаю, например, почему вы отказываетесь встречаться с репортерами, почему говорите, что вам нечего сказать. Дело в том, что ваша сестра была содержанкой, и вам…

– Кем она была?!

– Содержанкой. Это слово нравится мне больше, чем наложница, куртизанка или, если хотите, одалиска. Оно приятнее для слуха. Послушайте: содержанка, с-о-д-е-р-ж-…

Я был вынужден замолчать, чтобы уберечь лицо. Когда на вас налетает разъяренная женщина, норовя вцепиться когтями в лицо, то способ самозащиты зависит от самой женщины. Если она настоящая тигрица, то остудить ее поможет хорошая оплеуха. Но в случае Стеллы Флеминг оказалось достаточно плотно зажать ей рот. В следующую секунду к нам подскочил Барри, обхватил Стеллу сзади, потянул к себе и выкрикнул:

– Вам лучше уйти!

Я был склонен согласиться и подумал: хорошо, что Вулф не мог читать мои мысли, поскольку он полагал, что я понимаю женщин, как вдруг Стелла вырвалась и замолотила кулачками по груди мужа.

– Я не хочу, чтобы он уходил! – визжала она, потом столь же внезапно успокоилась и принялась неторопливо стягивать пальто, а затем кивнула мне. – Заходите. – И как ни в чем не бывало направилась в гостиную.

Барри Флеминг затворил дверцы стенного шкафа и жестом предложил мне идти следом. Я вошел.

Она уже зажгла свет и теперь сидела на диване, покусывая губы. Прежде, будучи слишком занят, я не успел ее рассмотреть. Теперь же убедился, что Стелла совсем не похожа на сестру: темноволосая, кареглазая, с круглым, чуть полноватым лицом. Когда я приблизился, она резко спросила:

– Почему вы так сказали?

– Чтобы раззадорить вас, – признался я. – У меня не было другого выхода.

– Вы знали мою сестру?

– Нет. До вчерашнего дня даже не слышал о ее существовании.

– Тогда как вы догадались…

Я дал ей три секунды, но она так и не закончила. Я развел руками:

– Это же ясно как божий день. Певичка кабаре покидает…

– Она была артистка.

– Хорошо. Артистка покидает театр, снимает квартиру за триста долларов, нигде не работает, изысканно питается, роскошно одевается, покупает машину, пользуется духами стоимостью тридцать долларов за унцию. Как тут не догадаться? И слепому ясно. Но это сейчас не важно. Важно…

– Нет, для меня это важно. Для меня это самое важное на свете.

– Послушай, дорогая, – вмешался Флеминг, – не волнуйся, прошу тебя.

Он уселся на диван рядом с женой.

– Что ж, – ответил я, – если для вас это так важно, значит давайте поговорим об этом. Я слушаю.

– Ей было двадцать восемь лет. Мне тридцать один. Ей было двадцать пять, когда она… оставила работу. Когда умерла наша мать, Изабель было шесть, а мне девять. И шесть лет спустя умер наш отец. Вот почему все это так важно для меня.

– Конечно, – кивнул я.

– Вы не репортер. Уильям назвал мне вашу фамилию, но я ее не запомнила.

– Уильям – наш лифтер, – пояснил Флеминг.

– Спасибо, – поблагодарил я его, а ей сказал: – Меня зовут Арчи Гудвин. Я частный сыщик. Я работаю на Ниро Вулфа и пришел к вам, чтобы…

– Вы сыщик?

– Да.

– Тогда вы должны меня понять. Вы сказали, что нельзя допустить, чтобы настоящий убийца оставался на свободе. Это так. Но если его арестуют и состоится суд, то я не хочу, чтобы хоть кто-нибудь сказал про мою сестру то, что сказали вы. Если такое случится на суде, то наверняка появится в газетах. Если кто-то собирается такое сказать, значит суд не должен состояться. Даже если убийца останется на свободе. Вот почему я не хотела ни с кем разговаривать.

Вот уже вторая женщина за один день не хотела, чтобы состоялся суд, хотя и по другой причине.

– Что ж, я понимаю, – произнес я. – Спорить с вами трудно. Я даже в определенном смысле согласен с вами. Вы не хотите допустить суда, даже если они арестуют настоящего убийцу. Я же не хочу допустить суда над невиновным, а это неизбежно случится, если не принять мер. Вы же читаете газеты?

– Да, стараюсь ничего не пропускать.

– Естественно. Значит, вам известно, что полиция задержала Орри Кэтера, который работал на Ниро Вулфа. Вам прежде приходилось видеть или слышать это имя? Орри Кэтер?

– Нет.

– Вы уверены? Ваша сестра никогда не упоминала его?

– Нет. Я совершенно уверена.

– Мы с мистером Вулфом прекрасно знаем его. Мы убеждены, что он не убивал вашу сестру. Я не говорю, конечно, что мы знаем о нем все. Возможно, он даже и был тем покровителем, который оплачивал квартиру вашей сестры… Вы качаете головой.

– Она не качала головой, – сказал Флеминг.

– Извините, значит, мне показалось. В любом случае, платил он или нет, мы не верим, что он убийца, потому мистер Вулф и послал меня к вам. Если мистер Кэтер предстанет перед судом… сами понимаете, к чему это приведет. Все, что к тому времени будет известно о вашей сестре, выплывет наружу. Как вы знаете, суд присяжных должен оправдать подсудимого, если в деле достаточно оснований для сомнения в его виновности. Вот мы и хотим, чтобы в деле возникло достаточно сомнений для того, чтобы полиция не передала этого дела в суд. Вы ведь часто виделись с сестрой, верно?

– Очень ловкий ход, – прервал Флеминг, – но должен напомнить вам, что для моей жены одинаково плохо, состоится суд над виновным или невиновным человеком. Я не могу в этом согласиться с ней, но ведь Изабель и в самом деле приходилась ей сестрой.

– Нет, – покачал головой я. – Это вовсе не ловкий ход. Нам и вправду нужно только внести в дело достаточные сомнения. Например, доказать полиции, что веский мотив для убийства имелся еще у кого-то. Или выяснить, что Изабель говорила кому-то, например вашей супруге, о том, что ей угрожают. Или еще что-то в этом роде. Кстати, если даже полиция изобличит преступника, суд над ним будет менее тяжелым для вашей супруги, чем суд над Орри. Нам, между прочим, известно, какими уликами против Орри располагает полиция.

– Какими?

– Не могу сказать. Это конфиденциальные сведения.

Барри Флеминг прищурился:

– Знаете, мистер Гудвин, я преподаю математику и люблю решать задачи. Эта задача, конечно, ближе для моей жены, чем для меня, но тем не менее это также вызов для моего ума. – Он потрепал жену по колену. – Ты не возражаешь, дорогая, если я признаюсь, что хотел бы помочь распутать эту загадку? Но я не стану вмешиваться. Я разделяю твои чувства. Делай как считаешь нужным.

– Вполне справедливо, – сказал я и обратился к миссис Флеминг: – Так вы часто виделись с сестрой?

Она положила ладонь на руку мужа:

– Да.

– Один-два раза в неделю?

– Да. Почти каждую субботу мы вместе обедали, потом шли в театр или в кино. Мой муж субботними вечерами играет в шахматы.

– В газетах написано, что позавчера, когда вы пришли туда, вам не ответили на звонок и вас впустил управляющий. Так?

– Да.

– Очень важно, что случилось, когда вы вошли в спальню. Я не хочу причинить вам боль, миссис Флеминг, но это и в самом деле важно. Что в точности вы подумали, когда увидели на полу тело вашей сестры?

– Я ничего… ни о чем не подумала.

– В первый миг вы, конечно, испытали шок. Но потом, когда вы увидели… когда вы осознали, что ее убили, вполне естественно было бы подумать что-то вроде: «Он убил ее» или «Она убила ее». Вот почему это так важно – первая мысль часто оказывается правильной. Кто был этот «он» или «она»?

– Никто. У меня не было таких мыслей.

– Вы уверены? В подобных случаях мысли беспорядочно роятся.

– Я понимаю, но мне ничего такого в голову вообще не приходило. Ни «он», ни «она». Я даже не пыталась гадать, кто бы мог ее убить. Все, что я знаю, так это то, что нельзя допустить судебного разбирательства.

– Суд непременно состоится. Над Орри Кэтером. И мы должны сделать все возможное, чтобы предотвратить его. Ваша сестра когда-нибудь показывала вам свой дневник?

Стелла Флеминг нахмурилась:

– Изабель не вела дневник.

– Нет, вела. Полиция нашла его. Но поскольку…

– Что в нем говорится?

– Не знаю. Я его не видел. Но поскольку…

– Зря она вела дневник. Это только усложняет дело. Она мне ничего не говорила. Должно быть, держала его в запертом ящике. А разве я не имею права на этот дневник? Не могу я потребовать его у полиции?

– Сейчас – нет. Только потом. Если суд состоится, дневник будет фигурировать на нем в качестве вещественного доказательства. Так это называется на юридическом языке. Ладно, поскольку вы его не видели, не будем тратить на это время. Дело представляется довольно безнадежным, поскольку, кроме вас, расспрашивать мне некого. Хорошо было бы добраться до человека, который платил за квартиру, за машину, за духи и так далее, но я не знаю, кто он. А вы?

– Нет.

– Удивительно. Я надеялся, что знаете. Вы ведь были близки с сестрой?

– Конечно.

– Значит, вы должны знать, с кем она дружила. Поскольку вам даже в голову не приходит, кто бы мог ее убить, я об этом не спрашиваю. Но с кем еще она была близка? Вы же должны были сказать это полиции.

– Нет, я не говорила.

Я приподнял бровь:

– Вы и с ними отказываетесь говорить?

– Нет, но я не могу сказать им то, чего не знаю. Дело в том… – Она замолчала, помотала головой и повернулась к мужу. – Скажи ему сам, Барри.

Барри Флеминг потрепал ее по руке.

– Дело в том, – начал он, – что Изабель жила как бы двойной жизнью. Одна жизнь была с моей женой, ее сестрой. В меньшей степени в этой жизни был и я. Другая жизнь была с ее… можно сказать – в ее кругу. Мы с женой почти ничего не знали, хотя догадывались, что в основном ее друзья вращаются в театральном мире. Вы понимаете, что по определенным причинам жена предпочитала не общаться с ними.

– Дело не в том, что я предпочитала, – поправила она, – а в том, что так просто сложилось.

Что ж, существенным подспорьем я бы это не назвал. Но все же список подозреваемых сузился до границ театрального мира.

– Хорошо, – сказал я, – вы не можете назвать мне того, кого не знаете. Но хотя бы какие-то общие знакомые у вас были? Хотя бы один человек?

Она покачала головой:

– Нет, никого.

– Доктор Гамм, – подсказал Флеминг.

– Ах да, конечно.

– Ее лечащий врач?

– И наш тоже, – кивнул Флеминг. – Терапевт. Он… Можно сказать, что мы с ним приятели. Он тоже любит шахматы. Когда пару лет назад Изабель заболела бронхитом, я…

– Почти три года назад, – поправила Стелла Флеминг.

– Возможно. Так вот, тогда я обратился к нему. Он вдовец и живет с двумя детьми. Два или три раза мы приглашали вечером его и Изабель поиграть с нами в бридж, но игрок из нее был неважный.

– Просто ужасный, – проронила Стелла Флеминг.

– Она совсем не чувствовала карту, – добавил Флеминг. – А его зовут Теодор Гамм, с двумя «м». Он ведет прием на Семьдесят восьмой улице в Манхэттене.

Флеминг явно старался помочь, и я был ему признателен: наконец-то, черт возьми, я заполучил хотя бы одно имя и адрес! Я даже достал записную книжку и старательно занес в нее первые, добытые с таким трудом сведения.

– Ему нечего вам сказать, – произнесла Стелла Флеминг совершенно спокойным голосом, но в следующий миг вдруг сорвалась с места, вся дрожа, сжав кулачки и сверкая глазами. – Никто вам ничего не скажет! Нет, никто! Уходите отсюда! Убирайтесь вон!

Флеминг тоже вскочил и схватил ее сзади за плечи, но она, казалось, даже этого не заметила. Останься я сидеть, она бы, скорее всего, успокоилась, но у меня с самого утра маковой росинки во рту не было. Я кивнул Флемингу, он кивнул в ответ, и я вышел в прихожую, забрал пальто и шляпу и удалился.

– Вам все-таки удалось пробиться к ней? – спросил Уильям, когда я втиснулся в лифт.

– Да, благодаря вам, приятель. Вы ведь их обоих предупредили, что я там околачиваюсь.

Снаружи стало еще холоднее, но «херон», слава богу, завелся сразу, и я покатил в сторону Гранд-Конкорс.

Когда чуть позже половины седьмого я вошел в кабинет, Вулф сидел за своим столом, угрюмо изучая кипу документов толщиной в добрых два дюйма – часть стенограммы дела Розенбергов, за которой он посылал, прочитав первые три главы «Приглашения к расследованию». Мой стол был девственно-чист – никаких посланий или памяток о телефонных звонках. Я выдрал листок из записной книжки и сидел, пялясь на него, пока Вулф не кашлянул. Тогда я поднялся и положил листок перед Вулфом.

– Полюбуйтесь, – гордо произнес я. – Фамилия и адрес врача, который почти три года назад лечил Изабель Керр от бронхита.

– Ну и что? – буркнул Вулф.

– Поймете, когда я расскажу о предшествующих событиях. Я провел час в обществе мистера и миссис Флеминг. Сейчас или после обеда?

Вулф посмотрел на часы. До анчоусов в кляре оставалось всего тридцать пять минут.

– А это срочно?

– Нет, черт возьми!

– Тогда это подождет. Сол звонил два раза. Ноль. Фред присоединился к нему с утра. Я позвонил мистеру Паркеру, и он пришел после ланча. Я рассказал ему все, что мы знали, не назвав только Эйвери Баллу. После встречи с Орри мистер Паркер перезвонил и сказал, что договорился о твоем посещении Орри завтра в десять утра. Мистер Паркер считает, что тебе это будет полезно.

– Орри уже предъявили обвинение? Предумышленное убийство?

– Нет.

– Но и под залог не выпускают?

– Нет. Мистер Паркер не хочет торопить события. – Вулф покосился на листок. – Кто это такой? Он убил Изабель Керр?

– Нет, он ее вылечил. Я очень горжусь этим листочком. На нем все наши сведения.

– Пф! – Вулф отодвинул мой листок в сторону и вновь погрузился в стенограмму.

Ведение деловых разговоров за обедом – строжайшее табу, но беседовать о преступлениях и преступниках вообще не возбраняется, так что дело Розенбергов было главной темой во время поглощения анчоусов в кляре, куропаток в кастрюльке под соусом без оливок, огуречного мусса и творога со сливками по-креольски. Конечно, беседа носила академический характер, ведь Розенбергов уже давно не было в живых, но, с другой стороны, тауэрских принцев не было в живых уже пять столетий, а Вулф в свое время потратил целую неделю, разбирая эту тайну веков. Решив ее, он снял с полки «Утопию» Томаса Мора, поскольку вынес вердикт, что Мор оклеветал Ричарда III.

Лишь перейдя в кабинет и выпив кофе, Вулф позволил себе вернуться к нашему делу. Он отодвинул поднос в сторону и поинтересовался, буду ли я излагать беседу с Флемингами дословно. Я ответил, что да. Когда я дошел до сделки с Уильямом, Вулф поджал губы, но промолчал, не став выражать вслух своего неудовольствия по поводу того, что я спустил пятнадцать зеленых, а выставлять счет нам некому – не Орри же. После этого Вулф откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и не шевелился до тех пор, пока я не закончил. Тогда он приоткрыл глаза и спросил:

– Так ты пропустил ланч? Совсем ничего не ел?

Я помотал головой:

– Если бы я покинул свой пост, то, чтобы вернуться, пришлось бы выложить сотню. Уильям – редкостный сквалыга.

Вулф резко выпрямился:

– Никогда больше не поступай так.

– Ничего, мне полезно поголодать. У меня было девять унций лишнего жира. Мне комментировать или это сделаете вы?

– Давай.

– Хорошо. Первое – убила ли Стелла свою сестру? Два против одного, что не убивала. Она…

– Только два?

– Да, больше предложить не могу. По ее словам, сестра была для нее самым важным в жизни. Дважды в моем присутствии она утрачивала контроль над собой. Ей все это и впрямь слишком тяжело. Если она побывала там в субботу утром и… Мне нужно это разжевывать?

– Нет. А почему именно два против одного? Почему не один или не меньше?

– Потому что женщины убивают своих родных сестер только в том случае, если ненавидят или боятся их. Стелла, безусловно, любила сестру и хотела… скажем, спасти ее. Ладно, ставлю три против одного. Кстати, если она и убила, нам это ничего не дает. Как это доказать? Даже если мы раздобудем улики, Кремер и окружной прокурор не поверят нам, не говоря уже о присяжных. Так что выкиньте ее из головы. А вот на мистера Флеминга я не ставлю. Конечно, у него, как и любого другого, мог быть свой мотив, но, судя по тем сведениям, которыми я располагаю сейчас, он мог прикончить Изабель только ради того, чтобы его жена перестала из-за нее беспокоиться, что, по-моему, немного притянуто за уши. Одно непонятно: почему он меня впустил?

– Чтобы жена не нарвалась на тебя на лестничной площадке, – предположил Вулф.

– Возможно, хотя он мог меня выгнать или пригрозить полицейским. Я думаю, дело в том, что он и впрямь любит решать задачки либо подумал, что так будет лучше для жены. Вывод следующий: если Флеминги тут ни при чем, то они даже не представляют, кто бы мог это сделать. Стелла сказала, что не может даже попытаться кого-то назвать, и я ей верю. Врунья из нее прескверная. Когда я нарочно ляпнул, что, возможно, Орри и платил за квартиру, она помотала головой. Потом отнекивалась, но я уверен, что она знает имя покровителя. Впрочем, что нам до этого – мы тоже знаем.

– Если Орри сказал правду.

– Сказал. Ему деваться было некуда. Кстати, самое лакомое блюдо я приберег напоследок. Я имею в виду вторую жизнь Изабель. Театральный круг.

– Да, – буркнул Вулф.

– Что «да»?

– Тут придется повозиться. Впрочем, этого следовало ожидать, как только ты узнал о ее отношениях с сестрой. Женщина, которая питается на чьи-то деньги, нигде не работает, конечно, предпочитает совершать трапезу не в одиночестве. Ты смеешься?

– Да. Большинство мужчин тратили бы деньги не только на еду. Впрочем, это не важно. Итак, у нас теперь имеется круг… как и ожидалось. Десятки или даже сотни людей. Господь всемогущий! Предлагаю наконец прощупать Эйвери Баллу.

– Я как раз о нем думаю. Сначала я хотел… Впрочем, ладно. Обсудим это завтра после твоей встречи с Орри. – И Вулф потянулся к стенограмме.