Текст книги "Звонок в дверь"

Глава 4

Вечером той среды, измученный и упавший духом, я поднялся без четверти одиннадцать на крыльцо старого особняка из бурого песчаника и позвонил в дверь. Дверь была закрыта на цепочку, и своими ключами я воспользоваться не мог. Впустив меня в дом, Фриц спросил, не желаю ли я, чтобы он подогрел утку карри, а я в ответ раздраженно буркнул «нет». Сняв пальто и шляпу, я прошел в кабинет. Наш крупногабаритный гений удобно расположился за письменным столом в кресле – изготовлено по спецзаказу для человека весом одна седьмая тонны, – погрузившись в чтение книги Линкольна Барнетта «Сокровище нашего языка»; рядом на подносе стояли бокал и бутылка пива. Я прошел к своему письменному столу и сел. Я знал, что Вулф не оторвется от книги, пока не дочитает до абзаца.

Что он и сделал. И даже заложил нужное место закладкой – тонкой полоской золота, подаренной много лет назад клиентом, которому подобная вещь была явно не по карману.

– Ты, конечно, уже пообедал, – констатировал Вулф.

– Нет, не пообедал. – Я закинул ногу на ногу. – Простите, что дрыгаю ногами. Я съел что-то очень жирное, вот только забыл, что именно, в какой-то тошниловке в Бронксе. Это было…

– Фриц разогреет утку и…

– Не разогреет. Я сказал ему, что не нужно. У меня сегодня выдался самый паршивый день в жизни, и я должен закончить его соответственно. Сейчас я дам вам полный отчет и отправлюсь спать, чувствуя во рту вкус жира. Во-первых…

– Проклятье! Ты должен поесть.

– Я сказал «нет». Интересы клиента превыше всего.

Итак, я дословно пересказал все разговоры и описал ход событий, включая двоих мужчин в припаркованной машине, номер которой я записал. В конце повествования я высказал свои соображения: а) проверять регистрационные номера машин – пустая трата времени; б) Сару Дакос можно смело вычеркивать или, по крайней мере, проверить позже; какие бы скелеты ни прятало в шкафу семейство Брунер, дверца, по мнению клиента, надежно заперта. Когда я протянул Вулфу документ, подписанный миссис Брунер, Вулф бросил на него небрежный взгляд и велел убрать в сейф.

Я так же подробно доложил о своем посещении офиса Эверса, включая, конечно, встречу с Моррисоном. И высказал мнение, что я повел себя не совсем правильно. Следовало сказать Моррисону, что мы располагаем секретной информацией, которой у него нет и не будет, а следовательно, могли бы способствовать тому, чтобы он не вылетел со службы, однако рассчитываем на услугу за услугу. Конечно, риск был велик, хотя Моррисон вполне мог расколоться. Вулф, покачав головой, сказал, что это сделало бы нас слишком уязвимыми. Тогда я встал и, обойдя его стол, взял со стойки словарь, открыл его, нашел то, что мне нужно, и вернулся на место.

– Неспособный выдержать удар, – сказал я. – Плохо защищенный, имеющий слабые места. Вот что значит «уязвимый». Пожалуй, невозможно сделать нас еще более уязвимыми, чем мы сейчас. У меня ушел весь день, чтобы разыскать Эрнста Мюллера, которого обвиняли в том, что он переправлял краденое имущество через границы штата, но сейчас выпустили под залог. Этот Мюллер оказался еще хуже Эверса. Мюллеру пришла в голову шальная мысль начистить мне рожу, и он был не один, поэтому пришлось как-то реагировать, так что, возможно, я сломал ему руку. Тогда…

– Ты не пострадал?

– Только мои чувства. Итак, заправившись жирной едой, я отправился на поиски Джулии Фенстер, которую ложно или не ложно обвинили в шпионаже, судили, но оправдали. И я провел весь вечер в безуспешных поисках этой дамочки. Наконец я нашел брата Джулии, но не ее саму, а он еще тот жук. Пожалуй, никто в мире не проводил настолько бездарно день, как я. Вот такие дела. А ведь этих троих мы отобрали для разработки как самых перспективных. Жду не дождусь, когда вы покажете ваш план на завтра. Я положу его под подушку.

– Бесполезно обсуждать что-то на пустой желудок. Если не утку, тогда, может, омлет?

– Нет.

– Икру? Мы получили фунт свежей.

– Вы отлично знаете, как я люблю икру. Но в данный момент не желаю оскорблять ее соседством со съеденным сегодня жиром.

Вулф налил себе пива, подождал, пока пена осядет на полдюйма, глотнул и, облизав губы, посмотрел на меня:

– Арчи, ты что, пытаешься склонить меня вернуть аванс?

– Нет. Я знаю, что это нереально.

– Тогда нечего попусту молоть языком. Тебе прекрасно известно, что мы взялись за работу, которая, если рассуждать логически, сама по себе абсурдна. Мы оба пришли к такому мнению. И крайне маловероятно, что наводки мистера Коэна окажутся нам полезны, за исключением, быть может, одной. При проведении любой операции что-то делается наобум святых. В нашем случае не что-то, а буквально все. Мы целиком и полностью зависим от превратностей судьбы. Мы можем только просить, а не командовать. У меня нет плана на завтра. Все зависело от сегодняшних результатов. Однако нельзя сказать, что сегодняшний день прошел бесплодно. Любая мелочь может подтолкнуть кого-то к более решительным действиям. Если не завтра, то на следующей неделе. Ты усталый и голодный. Проклятье! Съешь хоть что-нибудь.

– Как насчет завтрашнего дня? – покачал я головой.

– Мы обсудим это утром. Не сейчас. – Вулф снова открыл книгу.

Я встал, пнул ногой стул, взял со своего стола документ, положил его в сейф, после чего отправился на кухню налить стакан молока. Фриц уже лег спать. И тут до меня дошло: то, что оскорбительно для икры, не менее оскорбительно и для молока. Вылив молоко обратно в коробку, я взял чистый стакан, бутылку бурбона «Олд Сэнди», налил себе на три пальца и сделал хороший глоток. Бурбон отлично поладил со съеденным мной жиром, и я, проверив, хорошо ли заперта задняя дверь, прикончил бутылку, сполоснул стаканы, поднялся к себе в комнату, надел пижаму и переобулся в тапочки.

Я собрался было взять электрическое одеяло, но потом отбросил эту идею. Мужчина, оказавшийся в крайних обстоятельствах, не должен бояться трудностей. Со своей кровати я взял только подушку, а из стенного шкафа в холле – одеяла и простыни. Нагруженный постельными принадлежностями, я спустился в кабинет и, убрав диванные подушки, застелил диван простыней. Когда я разворачивал одеяло, у меня за спиной раздался голос Вулфа:

– Сомневаюсь, что это настолько необходимо.

– А я нет. – Я расстелил одеяло, затем – еще одно. – Вы ведь читали книгу. При желании они могут быть весьма оперативными. Они могут порыться в наших досье… И кстати, не забывайте о сейфе.

– Ба! Ты явно сгущаешь краски. Взломать сейф в доме, где есть люди?

– Им и не придется. Это уже вчерашний день. Вам не мешало бы обзавестись литературой по электронике. – Я подоткнул одеяло в ногах дивана.

Вулф отодвинул кресло, выпрямился, пожелал мне спокойной ночи и удалился, прихватив с собой «Сокровище нашего языка».

В четверг утром я еще лелеял слабую надежду, что, спустившись на кухню с пустым подносом для завтрака, Фриц передаст мне указание подняться к Вулфу для брифинга. Но не сбылось. А поскольку Вулф останется в оранжерее до одиннадцати, я занялся обычными делами, и к десяти часам все было в полном ажуре: постельные принадлежности уложены в стенном шкафу наверху, завтрак съеден, «Таймс» прочитана, почта распечатана и придавлена пресс-папье на письменном столе Вулфа, а Фриц вразумлен. Вразумлен, но отнюдь не успокоен. У него сохранились яркие воспоминания, впрочем, как и у всех нас, о том, как пулеметы на крыше дома напротив обстреляли нашу оранжерею, разбили сотню стекол и уничтожили несколько тысяч орхидей[3]3
  Отсылка к роману Р. Стаута «Второе признание».


[Закрыть]. Обнаружив, что я ночевал в кабинете, Фриц объяснил это тем, что мои окна выходят на Западную Тридцать пятую улицу, и не на шутку встревожился. Пришлось сказать, что я не беженец, а скорее страж, однако он не поверил ни единому моему слову.

После того как я разложил почту, оставалось лишь тупо убивать время. Был только один телефонный звонок: Фрицу звонил рыботорговец. Я прослушал весь разговор, но никаких признаков прослушки вроде бы не заметил, хотя она, безусловно, была. Да здравствует технический прогресс! Современная наука научилась таким штукам, что никто ничего не может с этим поделать, но никто ни черта и не понимает, что происходит. Я достал из ящика блокнот и снова изучил секретную информацию, которую слил нам Лон Коэн, на предмет имевшихся возможностей. В списке было в общей сложности четырнадцать пунктов, и по крайней мере пять из них казались совершенно бесперспективными. Мы копнули три из имевшихся девяти, но безрезультатно. Я один за другим взвесил оставшиеся шесть. И решил, что самый перспективный, или менее бесперспективный, связан с женщиной, уволенной из Государственного департамента и принятой туда обратно. Я потянулся было к телефонному справочнику Вашингтона проверить, указан ли там ее номер телефона, но меня остановил звонок в дверь.

Я вышел в прихожую посмотреть через одностороннюю стеклянную панель во входной двери, рассчитывая увидеть какого-нибудь незнакомца, возможно двоих, решившихся на непосредственный контакт. Или, на худой конец, Моррисона. Однако на крыльце стоял наш старый знакомец доктор Волмер, имевший собственный кабинет в доме через квартал от нашего. Я открыл доктору дверь и поздоровался. Доктор вошел, впустив в прихожую порыв ледяного зимнего ветра. Закрыв дверь, я сказал, что если он ищет пациентов, то ему лучше обратиться к соседям, и протянул руку за его шляпой.

Доктор не стал снимать шляпы.

– Арчи, пациентов у меня хоть пруд пруди. Все кругом болеют. Но я только что получил для тебя сообщение по телефону. Мужчина, имени он не назвал, попросил лично передать тебе, что ты должен в одиннадцать тридцать быть в отеле «Вест-Сайд» на Двадцать третьей улице, номер двести четырнадцать, предварительно проверив, что за тобой нет хвоста.

Я удивленно поднял брови:

– Ничего себе сообщение.

– Я тоже так подумал. Он сказал, что ты посоветуешь мне держать язык за зубами.

– Ладно, советую. – Я посмотрел на часы: 10:47. – А что еще он сказал?

– Больше ничего. Просто сообщение. Сразу после просьбы передать его лично.

– Номер двести четырнадцать, отель «Вест-Сайд».

– Все верно.

– А какой у него был голос?

– Трудно сказать. Не высокий и не низкий. Обычный мужской голос.

– Хорошо, док. Большое спасибо. Можно попросить вас еще об одном одолжении? Мы проводим весьма хитроумную операцию, и вас наверняка засекли. Не исключено, что кто-нибудь захочет поинтересоваться, зачем вы приходили. Если будут спрашивать, вы можете…

– Я скажу, что вы позвонили и пожаловались на боль в горле.

– Нет. Вдвойне неверно. Он узнает, что с моим горлом все в порядке и никакого звонка не было. Наш телефон прослушивается. Проблема в следующем: если кто-нибудь догадается, что мы получаем через вас конфиденциальные сообщения, ваш телефон тоже поставят на прослушку.

– Господи! Это ведь незаконно!

– Зато еще веселее. Если вас кто-нибудь спросит, можете разыграть возмущение и сказать, что это не его чертово дело. Или вы можете, так и быть, пойти ему навстречу и сказать, что приходили измерить Фрицу кровяное давление. Нет, не пойдет. У вас нет с собой тонометра… Вы приходили…

– Я приходил взять у Фрица рецепт улиток по-бургундски. Так-то лучше. Не имеет отношения к моей профессии. – Доктор направился к двери. – Право слово, Арчи, операция действительно хитроумная.

Я согласился и снова поблагодарил доктора, а он, в свою очередь, попросил передать наилучшие пожелания Вулфу. Закрыв за Волмером дверь, я не стал задвигать засов, поскольку собирался уходить. Затем я отправился на кухню и сообщил Фрицу, что он только что дал доктору Волмеру рецепт улиток по-бургундски, после чего из кабинета позвонил по внутреннему телефону в оранжерею. Не хотелось верить, что федералы прослушивают и внутренний телефон. Трубку взял Вулф, и я ему все объяснил.

– У тебя есть хоть какое-то представление? – ворчливо спросил Вулф.

– Ни малейшего. Но это явно не ФБР. Им-то зачем? Возможно, наше деловое предложение кого-то расшевелило. Эверса, или мисс Фенстер, или даже Мюллера. Инструкции будут?

Вулф фыркнул и повесил трубку.

Обнаружить хвост и отделаться от него будет наверняка нелегко, и это потребует времени, а значит, если я не хочу опоздать на встречу, мне понадобится помощь. К тому же я должен был быть готов к отдаленной возможности, что Эрнст Мюллер, расстроенный тем, что ему выкрутили руку, решил со мной расквитаться. Я надел хранившуюся в ящике письменного стола наплечную кобуру и зарядил пистолет «марли» 38-го калибра. Впрочем, не мешало иметь под рукой и другие боеприпасы. Открыв сейф, я достал из резервного фонда штуку баксов потрепанными десятками и двадцатками. Конечно, тут имелись и другие засады. Так, например, меня могли сфотографировать в номере с обнаженной особой женского пола, или с трупом, или бог его знает с чем, но, похоже, придется нырнуть с головой в холодную воду.

Я вышел из дому без одной минуты одиннадцать. Не оборачиваясь, я направился к аптеке на углу Девятой авеню, нашел там телефон-автомат и набрал номер гаража на Десятой авеню, где стоял автомобиль Вулфа – «херон-седан». Том Халлоран, работавший в гараже вот уже десять лет, взял трубку не сразу, а когда ответил, я изложил ему программу действий. Он сказал, что будет готов через пять минут. Решив, что лучше дать ему не пять, а десять минут, я немного задержался у стойки с книгами в бумажной обложке. После чего направился обратно на Западную Тридцать пятую улицу, миновал старый особняк из бурого песчаника, свернул на Десятую авеню, прошел через офис гаража прямо к седану с включенным двигателем. Том уже сидел за рулем. Я залез назад, снял шляпу, свернулся калачиком на полу, и машина тронулась с места.

В этой модели «форда» вполне хватало места для ног, но не для туловища человека ростом шесть футов, и, не имея акробатических навыков, я ужасно страдал. Через пять минут я начал подозревать, что Том нарочно резко тормозит и дергает машину на поворотах, чтобы проверить мою выносливость. Когда у меня окончательно сдавило грудь и онемели ноги, Том остановился в последний раз, и я услышал его голос:

– Ладно, приятель. Все чисто.

– Проклятье! Тащи сюда домкрат.

Том расхохотался. Я освободил голову и плечи, затем, ухватившись за спинку сиденья, кое-как выкарабкался и надел шляпу.

Мы были на углу Двадцать третьей улицы и Девятой авеню.

– Ты уверен? – спросил я.

– Абсолютно. Все чисто.

– Превосходно. Но в следующий раз возьми карету «скорой помощи». Ты найдешь в углу кусок моего уха. Можешь оставить себе на память.

Я вылез из автомобиля. Том спросил, не нужно ли чего-нибудь еще, я ответил «нет», сказав, что отблагодарю его позже, и он уехал.

Отель «Вест-Сайд», расположенный в глубине квартала, строго говоря, нельзя было назвать грязной дырой, хотя многие именно так и считали. Отель все еще приносил доход, поскольку пару лет назад владельцы обновили фасад и отремонтировали холл. Я вошел и, проигнорировав всех окружающих, включая лысого коридорного, направился к лифту. Когда я поднялся на нужный этаж и подошел к ближайшей двери посмотреть номер, моя рука непроизвольно потянулась за «марли». Даже если меня поджидал сам Дж. Эдгар Гувер, один неверный шаг – и он вполне мог схлопотать пулю в лоб. Дверь номера 214, расположенного слева по коридору, оказалась закрыта. Часы показывали 11:33. Я постучал, услышал чьи-то шаги, дверь открылась. И я оцепенел, таращась на круглое красное лицо и грузную фигуру инспектора Кремера из убойного отдела.

– Ты вовремя, – пробурчал Кремер. – Входи.

Он посторонился, и я прошел в номер. Пока мой бедный мозг оправлялся от шока, я зафиксировал обстановку тренированным глазом: двуспальную кровать, комод с зеркалом, два кресла, стол с настольным календарем, который не мешало бы заменить, открытую дверь в ванную комнату. Положив пальто и шляпу на кровать, я испытал новое потрясение: одно из кресел было придвинуто к столу, на котором стояли коробка молока и стакан. Ей-богу, Кремер специально купил это для меня! Хотите верьте, хотите нет.

Кремер подошел к креслу с подлокотниками и спросил:

– Хвоста не было?

– Само собой. Я всегда следую инструкциям.

– Присаживайся.

Я сел в свободное кресло. Кремер перевел на меня взгляд колючих серых глаз:

– Телефон Вулфа прослушивается, да?

– Послушайте, – начал я, – вам прекрасно известно, как обстоят дела. Если бы я перечислил сотню имен наших абонентов, то вашего там точно не было бы. Молоко для меня?

– Да.

– Тогда у вас точно крыша поехала. И вы не тот инспектор Кремер, которого я хорошо знаю. Я теряюсь в догадках. Почему вы интересуетесь, прослушивается ли наш телефон?

– Потому что не хочу еще больше все усложнять. Я люблю определенность. И хочу знать, была ли у меня возможность просто позвонить и пригласить тебя сюда.

– Ой, ну конечно могли! Но если бы вы это сделали, я бы сказал, что нам, пожалуй, стоило бы прокатиться на машине.

– Ладно, – кивнул Кремер. – Гудвин, я хочу знать. Я в курсе, что Вулф связался с ФБР, и мне нужна полностью вся картина. Даже если у нас уйдет весь день.

– Это уже переходит все мыслимые границы, что вам отлично известно.

– Черт побери! – взорвался Кремер. – То, что я здесь, действительно переходит все мыслимые границы! То, что я вызвал тебя сюда! Мне всегда казалось, что ты не лишен здравого смысла! Неужели ты не понимаешь, что я делаю?!

– Нет. Не имею ни малейшего понятия.

– Ну тогда я тебе скажу. Гудвин, я знаю тебя достаточно хорошо. Знаю, что вы с Вулфом любите идти напролом. Знаю, потому что это входит в мои обязанности. Но вы никогда не пересекаете красную линию. Итак, здесь только ты и я. А потому я тебе скажу. Два часа назад мне позвонил комиссар полиции. Ему звонил Джим Пераццо. Слышал о таком?

– Да. Случайно слышал. Лицензионный отдел, Государственный департамент, штат Нью-Йорк. Бродвей, двести семьдесят.

– Еще бы тебе не слышать о нем! Ладно, не буду тянуть кота за хвост. ФБР хочет, чтобы Пераццо лишил Вулфа лицензии. И тебя заодно. Пераццо просит комиссара дать ему компромат на вас с Вулфом. А комиссару известно, что я уже много лет… хм… контактирую с вами. И теперь он требует подробный отчет. В письменном виде. Ты ведь понимаешь, что такое отчеты. Все зависит от того, кто их пишет. Прежде чем приступить к отчету, я должен знать, чем это Вулф так насолил федералам. Мне нужна полная картина.

Когда тебе показывают нечто такое, к чему необходимо хорошенько присмотреться, надо хоть чем-то занять руки: например, закурить сигарету – впрочем, я не курю – или высморкаться. Я открыл коробку молока и осторожно налил себе полный стакан. Одно было совершенно очевидно: Кремер мог или вызвать меня звонком в полицию, или лично прийти к Вулфу, однако не стал этого делать, подозревая, что наш телефон прослушивается, а дом находится под наблюдением. Выходит, Кремер желал провести нашу встречу втайне от ФБР и в результате организовал ее с риском для своей карьеры. Он рассказал мне о ФБР, Пераццо и комиссаре полиции, что крайне нетипично для разговора полицейского инспектора с частным детективом. Получается, Кремер не хотел, чтобы мы лишились лицензии, и его явно что-то грызло. Неплохо бы узнать, что именно. В подобных ситуациях, прежде чем делиться информацией, особенно с копом, нужно было звонить Вулфу, но сейчас об этом не могло быть и речи. Мои постоянные инструкции состояли в том, что в случае чрезвычайной ситуации следует руководствоваться здравым смыслом и опытом.

Что я и сделал. Отхлебнув молока, я поставил стакан и сказал:

– Если вы можете нарушать правила, значит и я тоже могу. Вот так.

После чего выложил Кремеру все как на духу. Рассказал о беседе с миссис Брунер, о стотысячном авансе, о разговоре с миссис Брунер и Сарой Дакос, о своем визите в «Эверс электроникс», о поисках Эрнста Мюллера и Джулии Фенстер, ну и наконец, о ночи, проведенной на диване в кабинете. Я не стал передавать все слово в слово, хотя осветил основные моменты и ответил на все вопросы. Когда я закончил, стакан с молоком опустел, а у Кремера в зубах появилась незажженная сигара. Инспектор не курил сигары. Он их жевал.

Вынув сигару, он спросил:

– Итак, сто штук в любом случае остаются у Вулфа?

– И чек персонально для меня, – уточнил я. – Неужели я забыл сказать?

– Нет, не забыл. Впрочем, Вулф меня не удивляет. С его самолюбием за хорошие деньги он возьмется за самое гиблое дело. А вот ты меня здорово удивил. Уж кому-кому, а тебе хорошо известно, что с ФБР нельзя бодаться. Даже Белый дом с ними не связывается. Но ты демонстративно расковыриваешь их старые раны. Рано или поздно ты доиграешься! Это не у меня, а у тебя крыша поехала.

Я налил себе еще молока:

– Вы правы. Абсолютно правы со всех точек зрения. Еще час назад я был готов сказать «аминь». Однако сейчас мое отношение изменилось. Я, случайно, не упоминал о том, что Вулф говорил вчера ночью? Он сказал, что любая мелочь может подтолкнуть кого-то к более решительным действиям. Так оно и вышло. Их это подтолкнуло к тому, чтобы пнуть под зад Пераццо, его – позвонить комиссару полиции, того – накрутить вам хвост, а вас – пригласить меня для разговора с глазу на глаз и даже угостить молоком, что просто невероятно. Если происходит одна невероятная вещь, то не исключена и другая. Согласны ответить на мой вопрос?

– Валяй.

– Вы не слишком любите Ниро Вулфа и определенно не любите меня. Тогда почему вы хотите представить комиссару отчет, который позволит нам сохранить лицензии?

– Я этого не говорил.

– Ни черта подобного! – Я постучал по коробке с молоком. – Вот это говорит лучше любых слов. А еще то, как вы пригласили меня сюда. Итак, почему?

Кремер встал с кресла, на цыпочках прокрался к двери – легко и бесшумно, учитывая его возраст и телосложение, – рывком открыл дверь и высунул голову в коридор. Похоже, в отличие от меня, у инспектора не было железной уверенности в отсутствии слежки. Он закрыл дверь, прошел в ванную комнату, открыл кран и через минуту вернулся со стаканом воды. Неторопливо выпил воду, поставил стакан на стол, сел и посмотрел на меня с прищуром:

– Знаешь, я тридцать шесть лет работаю копом. И впервые в жизни сливаю информацию постороннему.

– Весьма лестно для меня. И для мистера Вулфа.

– Чушь собачья! Вулф не способен распознать лесть, даже если на ней будет надпись крупными буквами. Да и ты тоже. Гудвин, я собираюсь тебе кое-что сказать. Но это предназначено только для тебя и Вулфа. И больше ни для кого. Ни для Лона Коэна, или Сола Пензера, или Лили Роуэн. Усек?

– Не понимаю, при чем здесь мисс Роуэн. Она всего лишь близкий друг. И нет смысла мне что-то говорить, если мы не сможем это использовать.

– Вы это используете в лучшем виде. Но я тебе ничего не говорил. Итак, никому ни слова.

– Ладно. Мистера Вулфа здесь нет. Он не может дать вам честное слово. Поэтому я делаю это за него. За нас. Даю наше честное слово.

– Годится. С твоей феноменальной памятью тебе не нужно записывать. Имя Моррис Элтхауз тебе о чем-нибудь говорит?

– Ну конечно, – кивнул я. – Я читаю газеты. Висяк. Застрелен. В грудь. В конце ноября. Ствол не найден.

– В пятницу ночью. Двадцатого ноября. Тело обнаружила утром уборщица. Смерть, предположительно, произошла между восемью вечера пятницы и тремя часами утра субботы. Один выстрел в грудь. Пуля прошла через грудную клетку навылет, раздробив ребро. И попала в стену в сорока девяти дюймах от пола, оставив лишь зазубрину. Элтхауз лежал на спине, ноги раскинуты, левая рука прижата к туловищу, правая рука – на груди. Полностью одет, но без пиджака, в одной рубашке. Никакого беспорядка, никаких видимых следов борьбы. И как ты сказал, никакой пушки. Я не слишком быстро?

– Нет.

– Останови меня, если у тебя возникнут вопросы. Убийство произошло в гостиной квартиры на третьем этаже дома номер шестьдесят три по Арбор-стрит: две комнаты, кухня и ванная. Элтхауз жил там три года. Одинокий. Неженатый. Тридцать шесть лет. Писатель-фрилансер. За последние четыре года написал семь статей для журнала «Тик-Ток». Собирался жениться в марте на некой Мэриан Хинкли, двадцать четыре года, сотрудница «Тик-Ток». Естественно, я мог бы продолжать. Мог бы принести дело. Но там нет никакой полезной информации о его передвижениях, контактах или связях. Короче, ничего такого, что могло бы помочь. Нам, по крайней мере, не помогло.

– Вы упустили одну маленькую деталь. Калибр пули.

– Нет, не упустил. Никакой пули. Ее там не было.

У меня округлились глаза.

– Надо же! Чертовски чистое убийство.

– Угу. Чистое и хладнокровное. Судя по ране, пуля была тридцать восьмого калибра или больше. А теперь два факта. Факт первый: последние три недели Элтхауз собирал материал для статьи о ФБР для журнала «Тик-Ток», но в квартире ничего не оказалось, вообще никаких следов. Факт второй: около одиннадцати вечера пятницы три фэбээровца покинули дом номер шестьдесят три по Арбор-стрит, завернули за угол, сели в машину и отчалили.

Я молча смотрел на Кремера. Существуют самые разные причины держать рот на замке, из них самая веская – это когда тебе нечего сказать.

– Итак, они его убили, – продолжил Кремер. – Неужели они заявились к Элтхаузу с намерением убить? Определенно нет. Есть несколько вариантов развития событий. Я предпочитаю первый. Скорее всего, сперва они позвонили ему по телефону, Элтхауз не ответил, и они решили, что его нет дома. Тогда они отправились к нему на квартиру, позвонили в дверь. Он опять не ответил, поэтому они сами открыли дверь и вошли, чтобы устроить незаконный обыск. Элтхауз вытащил ствол, но кто-то из них его опередил. Их там, в Вашингтоне, хорошо тренируют. Они нашли то, что им было нужно, забрали это и благополучно свалили, прихватив с собой патрон от одного из своих стволов.

Я слушал. Еще никогда в жизни я не слушал так внимательно. Затем я спросил:

– А у него что, была пушка?

– Да. «Смит-вессон» тридцать восьмого калибра. У Элтхауза было разрешение. Разрешения на месте не оказалось. Они его забрали. Тебе придется спросить зачем. В ящике лежала коробка с патронами. Почти полная.

Я сел и после небольшого раздумья сказал:

– Выходит, вы раскрыли дело. Мои поздравления.

– Гудвин, ты играешь с огнем. Тебе что, на пальцах объяснить?

– Нет. Ну а вообще… Их кто-нибудь видел?

Кремер покачал головой:

– Я предоставлю тебе любую информацию, кроме этой. Свидетель вам все равно не сумеет помочь. Он видел, как они вышли из дома, сели в машину и уехали, и записал регистрационный номер. Вот так мы все и узнали, но это все, что мы узнали. У нас были связаны руки. Даже если бы мы выяснили имена фэбээровцев, куда бы это нас привело? Я видел многих убийц, да что толку, если я не мог ничего доказать? Но эта треклятая организация… Я бы отдал годовую зарплату, чтобы прижать их к ногтю и упечь за решетку. Это не их город, а мой. Наш. Полицейского управления Нью-Йорка. Мы уже много лет имеем на них зуб. А сейчас, видит Бог, они думают, что им позволено вламываться в частные дома и совершать убийства на моей территории, да еще и смеяться надо мной!

– Неужели? Они что, действительно смеялись?

– Да. Я лично отправился на Шестьдесят девятую улицу, чтобы побеседовать с Рэггом. Я сказал ему, что они, конечно, знали, что Элтхауз собирал материал для статьи, и, возможно, следили за ним в ночь убийства, а в таком случае я буду весьма благодарен за сотрудничество. Рэгг ответил, что он бы и рад услужить, однако у них слишком много работы, чтобы помогать нам с разоблачением представителей спецслужб. Я не стал говорить, что у нас есть свидетель. Рэгг просто поднял бы меня на смех. – У Кремера заходили желваки. – Мы, естественно, обсуждали ситуацию в офисе комиссара полиции. Несколько раз. У меня связаны руки. Мы бы с радостью повесили убийство на эту банду головорезов. Но что у нас было для жюри присяжных и что мы могли получить? И мы от них отстали. Поэтому я сказал себе: я не только представлю комиссару отчет о вас с Вулфом, но и все ему объясню. Сомневаюсь, что вас лишат лицензий. Хотя, от греха подальше, не стану рассказывать о нашей встрече. – Он встал и подошел к кровати взять шляпу и пальто. – Ты можешь остаться и допить молоко. Надеюсь, миссис Брунер не зря потратит свои деньги. – Кремер протянул мне руку. – С Новым годом!

– И вам того же. – Я ответил на рукопожатие. – А ваш свидетель сумеет их опознать, если до этого дойдет дело?

– Гудвин, я тебя умоляю! Трое против одного?

– Знаю. Но если это понадобится скорее для проформы, он сумеет?

– Возможно. Он думает, что да. Я рассказал тебе все, что знал. Не приходи и не звони. А сейчас дай мне пару минут спокойно уйти. – Комиссар направился к двери и уже на пороге сказал: – Передай Вулфу мои наилучшие пожелания.

Молоко я допивал уже на бегу.