Электронная библиотека » Рекс Стаут » » онлайн чтение - страница 4

Текст книги "Президент исчез"


  • Текст добавлен: 12 ноября 2013, 22:56


Автор книги: Рекс Стаут


Жанр: Зарубежные детективы, Зарубежная литература


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Глава 9

В два часа ночи в кабинете сенатора Аллена все еще сидели пять человек. На самом деле то, что называлось его кабинетом, было помещением, выделенным для работы комитета по расследованию пропаганды мятежного содержания. Однако, поскольку Аллен был председателем этого комитета, комната в настоящее время оказалась закрепленной за ним.

Воздух в комнате был пропитан табачным дымом, в ней царил беспорядок, поскольку в течение сегодняшнего вечера здесь побывало человек сорок. Дым расползался по углам и опускался вниз, чтобы остаться в комнате навечно. За последнюю пару часов сенатор Тилни несколько раз открывал окно. Однако через минимальный, требуемый приличиями промежуток времени Уилкокс, коллега Тилни, всякий раз закрывал ставни. Все пятеро мужчин были сенаторами. Рейд, тонкий, жилистый, подвижный и хмурый, восседал в кресле кого-то из членов комитета. Коркоран, высокий и подтянутый, всегда носивший виндзорский галстук в сочетании с вечерним костюмом, сидел на краю стола и зевал. Повернувшись спиной к остальным, у окна стоял Тилни.

Его утомленные карие глаза всматривались в апрельскую ночь, возможно пытаясь увидеть там то, что он не смог найти в голубых глазах Салли Вормен или в клубах густого табачного дыма, недвижно повисшего в помещении. Аллен, мужчина крупного сложения, в меру упитанный и в меру воинственно настроенный, ухоженный и одетый в хорошо сшитый костюм, бродил из угла в угол, напевая что-то себе под нос. Уилкокс, сенатор с запада, самый молодой из всей пятерки, который еще во время своей первой сессии сумел показать, что умеет быть ведомым и что в его глубоко посаженных и проницательных глазах не мелькнет и тени горечи по причине долгого ожидания шанса стать ведущим, стоял перед Коркораном и взывал к здравому смыслу последнего:

– Ради бога, давайте пойдем по домам.

Коркоран устало покачал головой:

– Нет, по крайней мере, до тех пор, пока Тилни не решит, на чьей он стороне. Мы должны уделить ему столько времени, сколько он потребует.

– Сдался вам этот Тилни, – огрызнулся Уилкокс. – Все, что нам нужно, – это лечь спать.

Со своего места заговорил Рейд, его голос был столь же бодрым, как и он сам; в нем не чувствовалось и тени усталости.

– Вы только тогда говорите человеку, что он вам не нужен, когда вам приходится блефовать, – заметил он. – В случае с Тилни нет необходимости даже пытаться блефовать. Вы не понимаете главного: он знает все, чем мы располагаем. – С этими словами он повернулся к человеку, стоявшему у окна: – Тилни, вы не хуже меня знаете все наши доводы. При рассмотрении вопроса вы можете выступать от имени любой стороны.

Возьмете ли вы это на себя? Вот и все, что требуется от вас. Вы понимаете, как много для нас будет значить уверенность, порожденная консолидированным выступлением. Мы избежим излишней грызни при слушании.

Скажите нам о своем решении прямо сейчас.

Тилни обернулся, часто моргая от табачного дыма. Он пересек комнату и, не обращая внимания на Рейда, остановился перед Коркораном.

– Уилкокс прав, – произнес он, – все, что нам нужно, – это выспаться, и я отправляюсь домой. Ваш провоенный блок смотрится хорошо, Джим. Я думаю, вы сумеете добиться победы.

Коркоран сполз со стола. Его рост был значительно больше шести футов, и он возвышался над Тилни, хотя и тот не казался коротышкой.

– Присоединяйся к нам, Бронни, – сказал он. В Вашингтоне было только три человека, которые осмеливались называть Бронсона Тилни Бронни. – Черт возьми, ну в чем дело? В твоей верности Стэнли? Так он не ждет ее от тебя. Ненависть к войне? Можно подумать, будто я люблю ее. Рейд любит и Уилкокс любит, ну и пусть их. Я ненавижу войну. Как я полагаю, за эти двадцать лет в Вашингтоне мы с тобой научились подавлять свою ненависть. Так в чем же дело? Ты что, думаешь, что можешь остановить прилив? Силенок не хватит! Так в чем же дело?

– Что-то мне нехорошо, Джим. – Тилни поднял руку и похлопал своего визави по плечу. – Просто у меня болит живот, вот и все. – С этими словами он отвернулся от Коркорана и обвел взглядом трех других сенаторов – Уилкокса, Аллена и Рейда. – Джентльмены. До тех пор пока я не услышу завтрашнего выступления президента, не в моих силах принять решение, которого вы от меня ждете. Это – мое последнее слово. В настоящее время никто из нас не знает, что скажет президент. После его выступления, если моя совесть позволит мне, вы увидите, что я так же готов испить горькую чашу своего поражения, как вы – желчно радоваться ему.

– Ну и ладно! – огрызнулся Уилкокс. – Значит, пусть так и будет.

– Тилни, и не пытайся бороться с нами. – Рейд произнес это сухо, но с дружескими интонациями.

Аллен же был настроен совсем не дружественно.

– Оставьте свою совесть дома, – сказал он с сарказмом, – без нее будет гораздо спокойнее.

А Тилни, не обращая на них никакого внимания, негромко говорил что-то Коркорану, и тот отрицательно качал головой.

– Нет, – промолвил он, после того как Тилни замолчал, – этого мы не можем сделать. Завтра все должно произойти еще до объявления перерыва. Вернее, сегодня. Мы просто обязаны. Присоединяйся к нам, Бронни. Ты можешь не спешить, потому что я готов ждать твоего решения хоть всю ночь.

Не утруждая себя повторением слова «нет», Тилни направился к выходу.

– Спокойной ночи, Джим, – бросил он Коркорану и, ограничившись кивком по отношению ко всем остальным, медленными и неуверенными шагами вышел в коридор, оставив дверь открытой.

– Да он ходячий труп, – пробормотал Уилкокс.

– Не беспокойтесь, к полудню он таким не будет, – отодвинув кресло и встав, отозвался Рейд и спросил: – Вам со мной по пути, Джим?

Коркоран обошел вокруг стола, остановился перед креслом, в котором сидел Аллен, и мрачно посмотрел на сенатора. Потом он заговорил, и, несмотря на усталость, в голосе его звучала злоба:

– В один прекрасный день, если вы почувствуете, что задыхаетесь, придавленный тяжким грузом совести Бронсона Тилни, не вопите, призывая меня на помощь.

– Да бросьте вы! – вмешался Рейд. – Все мы сидим на одной и той же бочке с порохом, – и добавил: – Давайте отдохнем, наконец.

Часть вторая
Вторник – Состояние растерянности

Глава 1

В тот день, когда президент США выступает на объединенном заседании обеих палат конгресса, Вашингтон, раскинувшийся по берегам ленивого Потомака, превращается в столицу мира. Этот город, построенный людьми, которые привыкли самостоятельно определять свою судьбу, обычно довольствуется ролью этакого огромного доходного дома с меблированными комнатами для тех, чьим царствием небесным является общественное учреждение, а надежда на спасение заключена в ведомости на оплату труда. Но время от времени город пробуждается и неохотно осознает тот факт, что он является ядром самого могущественного и динамичного соединения из всей шестерки атомных групп, олицетворяющих крупнейшие империи мира. Такое бывает в день инаугурации президента – раз в четыре года; к таким же событиям отнесен день встречи Нового года.

Еще одной причиной подобного пробуждения, правда в гораздо меньших масштабах, является день, когда президент выступает в конгрессе. Видимые свидетельства отличия этого дня от любого другого едва различимы.

Просто больше полицейских прогуливаются по Пенсильвания-авеню, больше народу толпится на тротуарах, больше дорогих лимузинов направляется в Капитолий.

А еще чувствуется изменение в психологическом настрое обитателей города. Нет, общество здесь не бывает наэлектризовано до такой степени, как в Кливленде или в Сент-Луисе в день открытия чемпионата мира по бейсболу, однако и здесь пролетают искры и возникают такие разряды, которые в обычное время отсутствуют.

В десять часов утра находившийся в кабинете министра обороны генерал-майор Фрэнсис Каннингем выглянул из окна и, не оборачиваясь к хозяину кабинета, проворчал:

– Что, черт возьми, этот город возомнил о себе? Это что – Париж во время революции?

Министр, который в это время потянулся за телефонной трубкой, промолчал.

Порядок в городе по-прежнему поддерживался полицией. Армия – личный состав, грузовики, газовые гранаты и соответствующее вооружение, – хотя и была приведена в состояние повышенной готовности, все еще находилась на своих базах. Вопрос о введении в город войсковых частей все еще оставался открытым. Первое за этот день столкновение произошло вскоре после рассвета, когда колонна коммунистов численностью в пятьсот человек собралась возле казарм морской пехоты и начала движение в западном направлении по Вирджиния-авеню. Капитан полиции, которому довелось читать о том, что Наполеон без особого почтения относился к не содержащим конкретной задачи приказам, принял самостоятельное решение о том, что красным не следует особо торопиться. Несколько человек были ранены, стройные ряды коммунистов рассеяны и обращены в паническое бегство, а сам капитан получил сильнейший нагоняй. Позднее с высоты здания, расположенного возле Гарфилд-парка, на головы тех же самых красных посыпались камни и обломки кирпичей. Некоторые демонстранты попытались было бросать эти камни и кирпичи обратно, однако руководители демонстрации выводили таких людей из рядов колонны, и она шла дальше, оставив нескольких своих товарищей в кузове грузовика, приспособленного под походный госпиталь. Поднявшись на крышу, полиция смогла задержать трех человек в серых рубашках. Этим их улов и ограничился.

Все утро то там, то здесь возникали столкновения, главным образом в юго-восточной части города. Еще несколько стычек имели место у вокзала «Юнион депо».

В результате столкновения на Второй улице, которое закончилось еще до прибытия полиции, было обнаружено тело серорубашечника. Этот человек лежал, раскинувшись на мостовой, и голова его была расколота, словно упавший с высоты цветочный горшок. Пока это был единственный зарегистрированный случай убийства. Для того чтобы не упустить момент, требующий вмешательства армии, Главное управлении полиции регулярно передавало все сведения об обстановке в городе в кабинет министра обороны.

Министр закончил говорить по телефону, и генерал-майор Каннингем спросил его:

– Ну, так что там говорит наш добрый президент?

– Все отдано на мое усмотрение. – При этих словах министр обороны почесал свое ухо. – Смешно. Я должен решать, нужно ли применять войска. Мне не удалось поговорить с самим президентом, но Браунелл сказал, что это решение – окончательное. Он направляет сюда это распоряжение, сделанное в письменной форме.

– Ну и?..

Министр покачал головой:

– Давайте подождем, что нового нам сообщит Тэннер.

Начальника полиции Тэннера, который не располагал столь уединенным кабинетом, как у министра обороны, осаждали со всех сторон. Он же больше всего на свете не любил беспокоиться. Кражи со взломом, дорожно-транспортные происшествия и даже имевшие место убийства не относились к поводам для беспокойства.

Это была составная часть его работы, и этих событий следовало ожидать. Однако коммунисты, серорубашечники и прочие, к ним относящиеся, при всем том, что их деятельность казалась начальнику полиции вполне подпадающей под понятие «преступная», имели корни, и тут уж ничего не попишешь. Корни эти тянулись к такому множеству карманов в политической среде, что неизбежно приходилось обращаться с ними так, как если бы они были обычными гражданами. И если бы только они одни! Тэннер только что положил телефонную трубку, выслушав доклад лейтенанта полиции, который сообщил, что на углу Четырнадцатой улицы и Нью-Йорк-авеню собралась большая группа женщин, человек сто или более, требующих, чтобы им разрешили пройти маршем по Пенсильвания-авеню к самому Капитолию.

Еще лейтенант сказал, что они являются членами ассоциации «Женщины за мир», хорошо одеты, настроены очень решительно и несут огромные транспаранты с антивоенными лозунгами. Когда начальник полиции приказал лейтенанту, чтобы тот попросил митингующих разойтись, и когда лейтенант в ответ на это сказал, что ему потребуется целый взвод, чтобы справиться с ними, начальник завопил:

– Ладно, пусть они маршируют, эти чертовы дуры!

Очередной рапорт о беспорядках, сделанный около одиннадцати часов дня, был последней каплей в чаше терпения начальника полиции; он сказал вышедшему с ним на связь капитану, чтобы тот обратился к министру обороны и доложил обстановку непосредственно ему. В военном управлении капитана соединили с самим министром. В это время Каннингем все еще находился в кабинете. Министр выслушал телефонный доклад капитана, задал пару вопросов, а потом приказал:

– Не вешайте трубку! – После этого он повернулся к генералу: – Вот вам и история с географией. Три сотни серорубашечников собрались в аллее между Двенадцатой улицей и Пенсильвания-авеню. Их предводитель заявляет, что они намереваются пройти маршем к Капитолию. Капитан полиции отвечает на это, что никуда они не пойдут. И как вам это нравится, руководитель показывает ему пропуск, подписанный специальным уполномоченным Форрестом!

Каннингем широко раскрыл глаза:

– Не может быть!

– Да!

– Подпись подделана.

– Капитан утверждает, что подпись Форреста ему хорошо известна. Но имеет ли Форрест законное право подписывать такой пропуск?

– Думаю, что да. Правда, точно не знаю. А кто руководитель этой группы? Линкольн Ли?

– Нет. Какой-то высокий мужчина с черными волосами.

– Арестуйте его, – рявкнул Каннингем, – а группу разгоните!

– За что его арестовать?

– За то, что он не является Линкольном Ли. Да не все ли равно за что! В любом случае разгоните их.

Немного поколебавшись, министр заговорил в телефонную трубку, отдавая приказ. Покончив с этим делом, он снова обратился к Каннингему и спросил:

– А вам что-нибудь известно о Форресте?

– Я не знаю ровным счетом ничего! – взорвался вдруг генерал. – Это большое счастье, что я – солдат и от меня не требуется знать хоть что-либо. Во всяком случае, благодаря этому мне нечего стыдиться.

Средоточием всеобщего волнения было здание Капитолия. Полиция, как конная, так и пешая, могла поддерживать порядок только на участках, огороженных канатами. Полицейские старались продемонстрировать выдержку, однако то там, то тут кто-то получал дубинкой по голове. Серорубашечников в толпе не было видно; однако у многих пришедших сюда были подняты воротники пиджаков и плащей. Хотя, с другой стороны, конечно, даже самый законопослушный гражданин имеет право на защиту от ветра. Численность собравшихся росла, толпа становилась все менее управляемой, и полиции пришлось действовать более решительно. Когда примерно в половине двенадцатого сюда прибыл начальник полиции, он испытал скорее облегчение, чем тревогу: на основании поступавших к нему докладов у него возникло подозрение, что все обстоит гораздо хуже. Он вышел из машины, начал обходить своих офицеров, расставленных по постам на наиболее важных в стратегическом отношении участках, и у него даже зародилась надежда, что, может быть, ему удастся дотянуть до вечера, не прибегая к помощи военных.

Начальник полиции был весьма крупным мужчиной, поэтому, двигаясь в нужном ему направлении, он просто отбрасывал в сторону любого замешкавшегося и не успевшего уступить дорогу. В четверть двенадцатого, за пятнадцать минут до прибытия президента, начальник полиции подошел к ступеням, ведущим к западному подъезду, и оказался прямо перед делегацией ассоциации «Женщины за мир». Они выглядели усталыми, взволнованными и решительно настроенными; их знамена и лозунги развевались над ними на высоких шестах.

Начальник полиции заговорил с женщиной, стоявшей впереди шеренги. Очевидно, она возглавляла делегацию.

– Вы, дамы, – сказал он, – выглядите совершенно неуместно, устроив здесь посиделки.

– Никакие это не посиделки! – услышал он негодующий ответ. – Мы хотим, чтобы президент видел нас.

Есть ли для этой цели лучшее место, чем это?

Начальник полиции покачал головой и продолжил путь к тому месту, где образовался небольшой людской водоворот. Какой-то мужчина начал произносить речь.

Глава 2

Еще одна толпа собралась в самом Капитолии.



Галерею посетителей заполняли жены членов сената и палаты представителей, работники посольств, лоббисты, вдова экс-президента, вице-президент Американской федерации труда, жены судей, пестрое сборище государственных чиновников из различных бюро, комиссий и комитетов и небольшая группа тех, кто может быть отнесен к простому народу. Поскольку еще не прозвучал призыв соблюдать тишину в связи с началом работы сессии, шум, производимый множеством голосов, был оглушающим и характеризовался необычной высотой тона – настолько сильным было всеобщее напряжение. Здесь были собраны люди знающие; им была известна расстановка сил в палате представителей, выступающий за войну блок ястребов в сенате, они знали лиц, уполномоченных вести заседание, на котором будет присутствовать президент. Здесь знали всех в лицо, здесь было известно, что миссис Стэнли еще не прибыла и что важнее всего: здесь знали, что не только великая нация, но и весь мир, вся громадная, страдающая цивилизация затаила дыхание в ожидании того, что раньше всех увидят и услышат глаза и уши этой всеведующей публики.

Среди тех, кто оказался в ложе прессы, находились не только зрители, но и действующие лица драмы. Они, то исчезая, то появляясь снова, беспокойно передвигались с места на место, переговаривались друг с другом и оглядывали зал. Некоторые что-то писали в своих блокнотах. Здесь находились главы информационных бюро, звезды журналистики, а также все те газетчики рангом помельче, которым выпал случай попасть сюда.

И сами парламентарии, как сторонники правового решения вопросов, так и сторонники насильственных действий, в большинстве своем заняли места в зале; отдельные группы стояли в проходах, депутаты то выходили из гардеробов, то вновь скрывались в них; то тут, то там мелькали служители Капитолия. Среди ветеранов и лидеров политических группировок парламента был замечен Рейд, который стоял у стены рядом с членом палаты представителей Мортоном и, нахмурившись, слушал его, Коркоран, беседовавший с группой, включавшей в себя председателя палаты представителей и вице-президента; неподалеку переговаривались о чем-то сторонники мира Стерлинг и Джекмен. Аллена и Уилкокса видно не было, а Тилни сидел неподвижно, закрыв глаза и опустив подбородок на грудь. Все волновались, и нервы у всех были взвинчены, даже у тех, кто занимал низшую иерархическую ступень в стане парламентариев и заранее знал, как ему голосовать, что бы там ни случилось. Им, подобно статистам в театральной постановке, разрешалось разделять только тревоги и волнения, оставив всю славу ведущим артистам. Однако никто не мог лишить их права хотя бы на это.

В три минуты пополудни и председатель палаты, и вице-президент поднялись каждый на свою трибуну, последний стукнул деревянным молотком по столу, что-то пробормотал и свирепо оглядел зал. Шум голосов постепенно замер, члены парламента прошествовали к своим местам, снова раздался стук молотка, и в зале воцарилась тишина.

Секретарь палаты что-то начал читать, что именно – никто не слушал. Какой-то сенатор привстал из своего кресла; его опознали и тут же втянули в дискуссию о географии Соединенных Штатов Америки. Последние, опоздавшие покидали гардероб.

Дискуссия продолжалась. Было замечено, что вице-президент поднялся со своего кресла и, глядя на кого-то, в удивлении поднял брови. Председатель палаты, немного поколебавшись, продолжил дискуссию. Было двадцать минут первого. На верхней галерее Салли Вормен прошептала мужу:

– Что, этот бездельник проявляет нерешительность перед выходом на сцену?

В других местах тоже шептались, постепенно шепот становился все громче, переходя в возмущенный ропот.

Этого представления зрители ждали достаточно долго, и их раздражала необходимость сидеть перед занавесом, опущенным из-за того, что актеры запаздывают.

В двадцать пять минут первого в боковом проходе показался служитель Капитолия. Одним прыжком преодолев ступени, ведущие к трибуне вице-президента, он протянул ему лист бумаги. По всей палате пронесся легкий шумок. Никто не сомневался, что это – телефонное сообщение о том, что президент только что выехал из Белого дома, значит, предстоит еще четверть часа ожидания. Однако, к большому удивлению всех собравшихся, вице-президент, наклонившись к председателю палаты, прошептал ему что-то, а затем поднялся со своего кресла, спустился с возвышения и исчез в боковом проходе, том самом, через который вошел служитель Капитолия. По залу прокатился гул голосов. Председатель палаты вновь постучал молотком по столу и призвал к порядку.

Вице-президент вернулся не более чем через три минуты. Вместо того чтобы снова занять свое место, он пересек зал, подойдя к началу прохода, и взмахом руки подозвал сенатора Коркорана. Тот вскочил и поспешил к вице-президенту.

Вице-президент говорил очень тихо; те, кто был близко от него, видели, как он побледнел и как на скулах Коркорана, внимательно слушавшего, заиграли желваки.

Внимание всех собравшихся – гостей, журналистов, парламентариев – было сосредоточено на этой сцене.

Так продолжалось в течение нескольких минут; наконец Коркоран повернулся и зашагал обратно к своему месту. Проходя мимо Рейда, он остановился и на него бросил выразительный взгляд. Очевидно, этот взгляд имел особое значение, потому что Рейд в ответ кивнул.

Затем вице-президент вновь поднялся на свою трибуну. Председательствующий передал ему деревянный молоток для ведения собрания, и вице-президент принял его, продолжая стоять, плотно сжав рот. Сенатор, выступавший по вопросу о географии США, замолк на полуслове и вернулся на свое место, так и оставив в последней фразе сказуемое без дополнения. Вице-президент прочистил горло и заговорил, обращаясь к затаившей дыхание аудитории:

– Я должен сделать следующее заявление. Только что было получено сообщение о том, что ввиду плохого самочувствия президент не имеет возможности предстать перед нами. В силу этого обстоятельства возникает необходимость перенести на другой срок повестку дня этой сессии.

Тишина царила в зале еще несколько мгновений, потом ее нарушил вздох, несший в себе и страх, и изумление и прокатившийся по залу от кресел депутатов до галереи зрителей. Не успел вице-президент закончить, как сенатор Корокоран вскочил:

– Я вношу предложение объявить перерыв в работе сессии.

Половина парламентариев поднялась со своих мест; некоторые поддержали это предложение, и громче всех кричал сенатор Аллен. Вице-президент ударил молотком, прокричал в поднятые к нему лица короткую фразу о перерыве в работе объединенной сессии обеих палат конгресса, и вместе со спикером они покинули свои трибуны.

После этого в зале началось неописуемое: здесь было все – и негодование, и тревога, и потрясение, и хаос.

Мужчина, который сидел рядом с Бронсоном Тилни – сенатор Коллинз от штата Вермонт, – прокричал тому прямо в ухо:

– Это хоть и умная, но грязная проделка, и он за нее заплатит!

Тилни, взгляд которого выражал усталость, большую чем когда-либо, не обратил на него никакого внимания.

А четверть часа спустя, направляясь в своем лимузине домой, миссис Ричард Артур Каултер развивала перед ехавшей вместе с ней приятельницей по имени Диана Фримен идею, которая могла бы предотвратить возникновение подобных форс-мажорных обстоятельств.

– Вы знаете, дорогая, – говорила она, – мне думается, президенту следовало бы, подобно артисту оперы, иметь дублера. Как вы считаете?


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации