Текст книги "Великая легенда"

Аякс уставился на меня, как будто у него руки чесались вцепиться мне в горло. Не сомневаюсь, что он бы так и поступил, если бы его не сдерживало присутствие старика.

Аякс являл собой внушительное зрелище. Его ноги походили на стволы огромных деревьев, а руки немногим им уступали. И все же только сегодня ему пришлось отступить перед натиском Гектора. Неудивительно, что он выглядел мрачным.

На душе у меня было скверно. Меньше всего я хотел, чтобы Агамемнон знал о моей миссии, – я опасался его вспыльчивого нрава, тем более после сегодняшних событий. Мне до сих пор кажется, что если бы я смог вести переговоры только с Нестором и Менелаем, то добился бы успеха. Увы, мои опасения оказались более чем обоснованными.

Мы прождали не менее получаса, прежде чем вернулся посыльный. Он вручил обрывок пергамента Нестору, который прочитал текст и посмотрел на меня, как мне показалось-, с жалостью. Но когда он заговорил, в его голосе не слышалось никаких эмоций.

– Подожди здесь, Идей, – я скоро вернусь. Аякс, пойдем со мной.

Они поднялись и направились к занавесу, разделявшему шатер, но остановились, услышав мой голос:

– Прошу тебя, Нестор, позволь мне промочить горло. У меня пересохло во рту от долгой скачки.

– Разумеется – мне следовало подумать об этом раньше. Я пришлю тебе вина, – ответил он и скрылся за занавесом вместе с Аяксом.

Первой моей мыслью было выбежать из шатра, вскочить на лошадь и помчаться во весь опор назад в Трою. Я не сомневался, что сообщение пришло от Агамемнона и что оно не сулило мне ничего хорошего. Возможно, Нестор и Аякс удалились в другое отделение шатра, чтобы встретить там царя. Я бесшумно подошел к выходу и, слегка приподняв клапан, выглянул наружу.

Мои худшие опасения подтвердились. Моего коня нигде не было видно. Неподалеку от шатра стояла группа солдат, глядя на вход. Я стал пленником!

Повернувшись, я двинулся к занавесу, за которым скрылись Нестор и Аякс, рассчитывая застать их врасплох и, по крайней мере, обрушить на них мою месть.

«Типично греческий трюк, – думал я, – внушить человеку ощущение безопасности, усыпить его бдительность медовыми речами, а потом предать его!»

Я подошел к середине шатра и уже приготовился напасть на врагов сзади, когда занавес медленно раздвинулся посредине. При виде нового лица я невольно вскрикнул от изумления и застыл как вкопанный.

Это была женщина с подносом, на котором стояли кубок и сосуд с вином. Но в первую очередь я обратил внимание не на поднос, а на ту, в чьих руках он находился, ибо такой красоты мне еще не приходилось видеть.

Я не смельчак, но лицо этой женщины заставило меня напрочь позабыть об опасности и намерении спасаться бегством. Сначала я подумал, что это какая-то греческая царевна – быть может, дочь Нестора. Но почему тогда ее прислали обслуживать троянца Идея?

Женщина – вернее, совсем молоденькая девушка, – казалось, не замечала моего изумления и восторга. Подойдя к столу, она поставила на него поднос и повернулась ко мне с улыбкой, напомнившей цветущий берег Симоиса солнечным весенним утром.

– Это лемносское[67]67
  Лемнос – остров в Эгейском море.


[Закрыть] вино и сыр из козьего молока. Налить тебе вина?

Я не мог произнести ни слова. Как завороженный, я не сводил глаз с ее лица, забыв обо всем при виде столь несравненной красоты.

«Она богиня! – думал я. – По крайней мере, теперь я верю в богинь!»

Наконец мне удалось произнести хриплым дрожащим голосом:

– Кто ты?

Неудивительно, что мое поведение напугало ее, – должно быть, я напоминал жреца в трансе. Она отпрянула к стене шатра, нащупывая отверстие.

Боясь потерять ее навсегда, я взял себя в руки.

– Не бойся, – продолжал я. – Даже ради всей Трои и Олимпа я не причинил бы тебе вреда. Твоя красота поразила меня. Умоляю, назови свое имя.

Немного успокоившись, девушка опустила руку и ответила:

– Меня зовут Гекамеда.[68]68
  О Гекамеде – дочери Арсиноя, ставшей рабыней Нестора, – упоминается в одиннадцатой песне «Илиады», но ее дальнейшие приключения вымышлены Стаутом.


[Закрыть] Я дочь Арсиноя, царя Тенедоса.[69]69
  Небольшой остров у берегов Трои.


[Закрыть]

Я знал, что греки во главе с Ахиллом некоторое время назад захватили Тенедос, и воскликнул, не подумав:

– Значит, ты рабыня!

Я сразу же пожалел о своих словах. Ее лицо покраснело, а глаза сверкнули.

– Недостойно мужчины напоминать мне об этом, – гордо отозвалась она.

Я быстро шагнул к ней, моля о прощении:

– Я не хотел обидеть тебя, Гекамеда, а тем более попрекнуть твоим несчастьем. Мне радостно слышать, что ты смертная, так как я принял тебя за богиню. Ты нальешь мне вина?

Лицо девушки смягчилось, она молча подошла к столу и подняла тяжелый сосуд, чтобы наполнить кубок. Я последовал за ней, восхищаясь безупречной формой ее шеи и плеч и белизной рук. Поставив сосуд, она вопросительно посмотрела на меня:

– Хочешь сыра?

– Да, – ответил я, хотя никогда не употреблял сыр в вине, – если ты положишь его своими пальчиками.

Не сумев удержаться от улыбки, девушка взяла большим и указательным пальцами щепотку желтого порошка и высыпала его в кубок. Потом она повернулась, чтобы уйти.

– Гекамеда! – воскликнул я и умолк, не зная, что говорить дальше. Она серьезно смотрела на меня. – Ты меня простила? – наконец спросил я.

Девушка кивнула.

– Тогда я счастлив. Ты так же прекрасна, как твое имя, Гекамеда. Больше я ничего не скажу, чтобы не обидеть тебя. Ты живешь в шатре Нестора?

– Да, – просто ответила она. – Ахилл подарил меня ему после взятия Тенедоса. Я благодарю Палладу, что не досталась кому-нибудь помоложе.

– Ты права, Гекамеда. Мне жаль тебя. Если бы не грозящая мне опасность…

Ее лицо стало нерешительным. Внезапно она шагнула ко мне, схватила меня за руку и тихо сказала:

– Тебе грозит страшная опасность. Берегись греков.

Прощай.

И затем, словно охваченная приступом страха, выбежала из комнаты, прежде чем я успел попросить у нее объяснений или поблагодарить за предупреждение.

Я стоял с кубком в руке, тупо уставясь на покачивающийся занавес, за которым скрылась девушка. Даже тогда мне было трудно поверить, что это не небесное видение. Я не знал, что в мире существует подобная красота.

Но меня грубо пробудили от грез. Едва я поднес кубок ко рту, как услышал звук у входа в шатер и, повернувшись, увидел дюжину греков. Быстро оглядевшись, они устремились ко мне.

Отскочив на противоположную сторону стола, я поднял тяжелый сосуд и швырнул его в них. Это задержало их, но только на мгновение.

Я опрокинул стол и, используя его в качестве баррикады, стал отбиваться голыми руками, но численное превосходство противника оказалось чрезмерным. Выведенные из себя моим сопротивлением, они повалили меня на пол, продолжая избивать руками и ногами.

Мне казалось, что это продолжается целый час. Я закрыл лицо руками и стал ждать конца.

Потом сознание покинуло меня, и наступила темнота.

Глава 7
Гекамеда из Тенедоса

Когда я пришел в себя, тьма не рассеялась. Нигде не было ни луча света, и некоторое время я лежал, думая, что стал жертвой дурного сна.

С возвращением памяти я понял, что лежу на спине на твердой земле. Попытавшись встать, я обнаружил, что мои запястья и лодыжки крепко связаны. С проклятием я повернулся на бок и стал тянуть ремни, но все усилия оказались напрасны – работа была сделана на совесть. Мои руки были связаны за спиной, поэтому я не мог дотянуться до веревок зубами.

Я напрягал зрение, но ничего не видел. Казалось, будто я лежу на дне глубокой ямы. Когда эта мысль пришла мне в голову, я решил, что меня оставили умирать с голоду, хотя подобной варварской жестокости едва ли можно было ожидать от утонченных греков.

Я стал кричать, и справа невдалеке тотчас же послышался грубый голос:

– Заткнись, троянский пес!

Игнорируя эти слова, я разразился потоком вопросов, но в ответ получил тот же приказ с предупреждением, что, если не подчинюсь, мне придется худо.

Голос звучал внушительно, и я умолк. По крайней мере, я был не один. Несомненно, меня поместили в один из трех шатров напротив шатра Нестора, а голос принадлежал солдату, которому поручили мою охрану.

По-видимому, мне сохранили жизнь для того, чтобы на следующий день меня мог допросить Агамемнон. Было известно, что он целых три дня вытягивал сведения из несчастного Факила, прежде чем приказал принести его в жертву.

Таков был исход моей ночной экспедиции в греческий лагерь – вот к чему привела меня моя слабость.

Она все еще давала себя знать, ибо я по-прежнему пытался винить Елену в моих бедах, хотя и понимал, что несправедливо. Если она и завлекла меня своими чарами, предательство я совершил по собственной воле.

Лежа на земле связанный по рукам и ногам, я наконец нашел мужество признать это.

Приготовившись к худшему, я пытался спокойно думать о смерти. Я отлично знал, что греки никогда не позволят мне вернуться в Трою, сохранив жизнь и честь, а последнюю я подверг такой опасности, что решил цепляться за то, что от нее осталось.

Четыре часа до рассвета – я вошел в шатер Нестора незадолго до полуночи – тянулись еле-еле. Я лежал на животе, на спине, на правом и левом боку, стараясь успокоиться, но тщетно. Мне казалось, что темнота никогда не кончится. Иногда до меня доносились звуки шагов снаружи – очевидно, мимо проходил стражник, – а во время смены охранника в шатре послышались голоса.

Но с первым лучом света, проникшим сквозь маленькую щель в клапане шатра, закипела бурная деятельность. Я слышал, как солдаты бегают по дорожке, обращаясь друг к другу на дюжине разных диалектов.

Кто-то принес моему охраннику, сидящему на скамье в углу шатра, чашку с горячим супом, кусок мяса и горсть соленого печенья. При виде явного аппетита, с которым он атаковал свой паек, я ощутил голод, но, когда через несколько минут мне принесли такую же пищу, с досадой обнаружил, что она не так хороша, как кажется на первый взгляд.

Мясо, по-видимому, срезали с бедра старой пилийской собаки, а от супа исходил резкий запах чеснока – к тому же в нем плавало нечто похожее на кусочки кожи.

Печенье оказалось наиболее удобоваримым, и я съел всю порцию.

После еды мне снова связали руки за спиной, и я переключил внимание на моего стража. Пока в шатре было еще темно, я пытался вытянуть из него какие-нибудь сведения, но он оказался не более приветлив, чем его предшественник. Внешность охранника вполне соответствовала его манерам. Густая всклокоченная борода покрывала большую часть лица и шеи; плащ, мешком висевший на его массивной фигуре, был грязным и рваным. За поясом торчало несколько деревянных дротиков, а на земле возле скамьи, где он сидел, лежало толстое деревянное копье с медным наконечником.

Любые попытки сопротивления с моей стороны выглядели безнадежными, так как я был связан и беспомощен.

Когда солдат, приносивший нам еду, поднимал клапан шатра, внутрь проникал яркий дневной свет. Повернувшись на бок, я мог видеть солнечный блик на земле. Через отверстие доносились крики воинов, становившиеся все громче – очевидно, в лагере происходило нечто необычное.

Прислушиваясь к крикам солдат и приказам командующих, я думал о том, что меня ожидает и когда будет решена моя судьба. Мои размышления прервал воин при полном вооружении, который, судя по блеску доспехов, был военачальником, возможно высокого ранга. При его появлении стражник вскочил на ноги и отдал честь.

Не обратив на него внимания, военачальник подошел ко мне и сказал:

– Идей, ты задержан по приказу царя Агамемнона, который хочет поговорить с тобой. Сейчас он вооружается перед битвой, а когда вернется с поля, тебя отведут к нему.

После этого он повернулся и вышел, так же бесцеремонно, как появился.

Моя догадка оказалась верной – Агамемнон надеялся получить от меня сведения относительно прочности троянских стен. Я твердо решил, что сообщу ему только ложные сведения, и это решение укрепила весть, что мне придется целый день лежать связанным на земле.

Сначала меня обуял гнев, но, осознав свою беспомощность, я покорился неизбежному.

Постепенно крики солдат стали тише, а резкие, отрывистые приказы военачальников звучали все реже.

Я слышал, как Нестор обратился к солдатам с речью, – если бы его воинские способности были равны ораторским, он, несомненно, стал бы великим героем. Тем не менее красноречие старика помогло мне отвлечься – я с удовольствием прислушивался к его цветистым фразам.

Наконец звуки его голоса сменил топот ног удаляющихся солдат, после чего наступила тишина.

Она продолжалась очень долго, и я подумал, что все солдаты отправились на поле боя и лагерь опустел. Это вновь навело меня на мысль о бегстве – я стал пробовать крепость стягивающих меня ремней и задумчиво поглядывать на охранника. Очевидно, он догадался о том, что творится у меня в голове, так как со злобной усмешкой поднял с земли и прислонил к колену копье. Безусловно, он был бы только рад предлогу вонзить его мне в грудь, и мое первое движение стало бы последним.

Впервые мне в душу закралось отчаяние. Поведение солдата явственно давало понять, что все кончено и моя гибель близка. Меня обуял страх, и только колоссальным усилием воли я удержался от того, чтобы молить о милосердии моего стража.

Время текло невыносимо медленно. Мне казалось, что прошло уже немало часов после ухода солдат и что им уже пора возвращаться. Но вскоре, когда в шатер внезапно проник свет и я увидел, что клапан подняли и перекинули через шест, выяснилось, что еще не было и полудня. Сидящий неподвижно охранник вскочил с удивленным возгласом, который я повторил вслед за ним, как только в проеме появилась женская фигура с большой металлической чашей в руках.

Это была Гекамеда, рабыня Нестора!

Бросив на меня быстрый предупреждающий взгляд, она вошла в шатер и направилась к солдату, опирающемуся на свое копье.

– Я принесла тебе лемносского вина, – сказала девушка, протягивая ему чашу.

Солдат смотрел на нее с нескрываемым подозрением.

– Великая милость от дочери Арсиноя, – с усмешкой отозвался он.

– Что? – воскликнула Гекамеда удивленным тоном. – Ты сомневаешься в моих намерениях?

– О твоих намерениях я ничего не знаю. Я сомневаюсь в твоей доброте, и с полным основанием. Зачем девушке из Тенедоса утолять жажду афинянина? Угости вином своего отца – ему это не может повредить.

При этом грубом напоминании о покойном отце глаза Гекамеды вспыхнули, а губы задрожали от гнева.

– Меня не заботит твоя жажда, – ответила она сердито, но с достоинством. – Думаешь, мне нравится прислуживать таким, как ты? Старый Нестор приказал мне принести тебе вино, и я повиновалась. Я скажу ему, что ты не хочешь пить.

Все еще держа в руках чашу, она повернулась к выходу.

– Погоди! – остановил ее солдат. – Говоришь, вино прислал Нестор?

– Ты не ошибся. – Гекамеда язвительно добавила: – Может быть, мне сказать ему, что ты предпочитаешь получить вино из его собственных рук?

Когда она снова повернулась, солдат быстро подошел к ней и схватил ее за руку.

– Дай мне вино. Не знаю, что пробудило щедрость в таком скряге, как Нестор, но похоже, твои слова правдивы.

Гекамеда вырвалась, расплескав вино, и протянула ему чашу.

Я не сомневался, что вино отравлено. Возможно, я льстил себе, думая, что Гекамеда решила меня спасти, но я знал, что, будучи женщиной, она не могла остаться равнодушной к восхищению, которое светилось в моих глазах прошлой ночью.

Кроме того, я не забыл многозначительный взгляд, который девушка бросила на меня, войдя в шатер.

Я ошибся – вино было абсолютно безвредным. Но оно сыграло свою роль. Посмотрев на меня и пробормотав, что было бы не худо прихватить и кубок, солдат поднес чашу к губам. Он начал жадно пить, и чаша не позволяла ему видеть то, что четко видели мои глаза.

Это произошло с быстротой молнии. Рука Гекамеды скользнула в складки одежды и вновь появилась, сжимая кинжал. Еще одно стремительное движение – и чаша упала наземь, а вслед за ней солдат с кинжалом в боку.

Но Гекамеда не обладала ни силой, ни опытом воина. Вскоре стало ясно, что рана была не смертельная: хотя из нее хлестала кровь, солдат вскочил на ноги и бросился к Гекамеде, которая стояла в противоположной стороне шатра, закрыв лицо руками. Я не успел ее предупредить, и в следующий момент он стиснул горло девушки грязными пальцами.

Глава 8
Ради любви и славы

Я понял, что нужно действовать без промедления.

Связанный, я использовал единственный способ движения – переворачиваясь с одного бока на другой, начал катиться по земле в сторону солдата и Гекамеды. Почувствовав внезапно какое-то препятствие, я увидел копье охранника и стал перепиливать о его острие ремни, стягивающие мои запястья. Мне удалось освободить руки, хотя я и порезал их в нескольких местах.

Пришедший в ярость солдат, забыв обо мне, повалил Гекамеду наземь и душил ее своими ручищами, рыча, как дикий зверь. Понимая, что еще секунда – и будет слишком поздно, я подполз к ним на четвереньках (мои лодыжки все еще были связаны) и вонзил копье в спину солдата.

С диким воплем он рухнул на землю рядом с девушкой, извиваясь, как змея, но вскоре перестал дергаться.

В следующий момент я перерезал ремни на лодыжках, оттащил солдата в сторону и опустился на колени возле Гекамеды. Она тяжело и прерывисто дышала, ее глаза были закрыты, на горле темнели следы пальцев солдата, напоминающие пятна грязи на статуе из паросского мрамора.

Я начал растирать ей шею. Ее дыхание стало ровнее, и наконец она открыла глаза, пытаясь нащупать лоб беспомощными и неуверенными движениями руки.

– Гекамеда! – негромко окликнул я. – Ответь мне!

– Идей… – хрипло заговорила девушка с исказившимся от боли лицом. – С тобой все в порядке?

– Не думай обо мне. Что с тобой? Тебе очень больно?

– Нет. Сейчас все пройдет.

При виде ее улыбки мои глаза наполнились слезами.

Я помог ей встать, и вскоре Гекамеда смогла говорить без особых усилий. Бросив взгляд на тело солдата, она воскликнула с внезапной свирепостью:

– Надеюсь, он мертв? – Удостоверившись в этом, девушка снова повернулась ко мне: – Ты должен немедленно бежать!

Я улыбнулся:

– Это невозможно, Гекамеда. В этих доспехах меня остановят, не успею я отойти и на десять шагов от шатра. Кроме того, меня знают в лицо. Нет, здесь я в большей безопасности.

– Значит, все, что я сделала, бесполезно для тебя? – воскликнула она, в отчаянии ломая руки. – Но клянусь, тебе удастся спастись. Я должна придумать какой-то способ… Нестор сейчас в своем шатре…

Гекамеда задумчиво наморщила лоб, потом, велев мне ждать ее возвращения, выскользнула из шатра.

Я понятия не имел, каковы ее намерения, и занялся телом солдата. Его облачение не могло мне помочь – кроме грязного и дырявого плаща, на нем ничего не было. Я вытащил кинжал, который Гекамеда воткнула ему в бок, и спрятал его в своих доспехах; извлечь копье, пронзившее солдата насквозь, оказалось невозможно.

Я предпринимал отчаянные попытки это сделать, когда услышал голос Гекамеды:

– Скорее, Идей! Это для тебя.

Девушка держала в руках полный комплект доспехов. Как ей удалось их донести, было выше моего понимания, тем более что они были достаточно тяжелыми, в чем мне вскоре пришлось убедиться.

Я поспешил облегчить ее ношу.

– Как ты достала… – начал я, но она прервала меня:

– Сейчас не время объяснять. Это доспехи Менестона – сына Нестора; я взяла их в шатре Нестора, когда он сидел спиной ко мне. Быстро надень их, скрой лицо забралом – и тебя никто не узнает.

Я сразу оценил ее план, и меня не пришлось уговаривать. Когда я стал снимать свои доспехи, Гекамеда повернулась ко мне спиной, и я увидел, как порозовели ее шея и плечи. Несмотря на всю опасность моего положения, я улыбнулся при виде подобной стыдливости и начал спешно надевать доспехи Менестона. Наколенники были мне малы, но я смог застегнуть серебряные пряжки, после чего прикрепил кирасу, латный воротник, меч и наконец щит.

Со шлемом в руке я подошел к Гекамеде:

– Я готов. Не знаю, как тебя отблагодарить…

– Не думай об этом. Уходи скорее! – Она положила руки мне на плечи, словно собираясь вытолкнуть меня из шатра.

– Но, Гекамеда, я должен знать, почему…

– Прошу тебя, уходи! Неужели я приложила столько усилий ради того, чтобы видеть, как тебя схватят из-за твоей медлительности?

– Если бы я мог взять тебя с собой…

– Это невозможно. Уходи, Идей, и помни Гекамеду. Да будут боги милостивы к тебе. – С этими словами она выбежала из шатра, понимая, что только так можно ускорить мое бегство.

Я последовал за ней, надев шлем и прикрепив его к кирасе. Выйдя на солнечный свет, я сразу почувствовал, что мужество возвращается ко мне. Приблизившись сзади к шатру Нестора и обнаружив там несколько привязанных и уже оседланных лошадей, я вскочил на ту, которая показалась мне самой быстрой, и повернул ее к полю битвы и Трое.

Это была бешеная и опасная скачка. В любой момент меня мог остановить один из греческих вождей, знавший, что Менестон сегодня не участвует в сражении, и полюбопытствовавший, кто носит его доспехи.

Но мне повезло. Боевые действия исчерпывались стычками между небольшими отрядами, и меня никто не задерживал. Оказавшись на троянской стороне поля, я сбросил шлем и поскакал с непокрытой головой. Некоторые узнавали меня, но я не останавливался, чтобы ответить на их вопросы. Миновав равнину, я проехал через ворота, когда удары гонгов на Скейских башнях созывали жрецов на вторую молитву.

У порталов дворца я передал лошадь стражнику и поднялся к входу, перескакивая через три ступеньки.

Пройдя без задержек по главному коридору и взбежав по лестнице, я услышал свое имя и, обернувшись, увидел Киссея, выходившего из покоев Полита.

– Идей! – радостно воскликнул он. – Я беспокоился о тебе. Слава богам, ты вернулся целый и невредимый. Ты смог повидать свою даму?

– Смог, – ответил я, – но сейчас у меня нет настроения для шуток. Пойдем со мной, Кисеей, я должен многое рассказать тебе.

Он взял меня за руку, и мы направились в мои покои.

Я ожидал – как мне казалось, не без оснований, – что столкнусь с серьезными проблемами, объясняя свой визит во вражеский лагерь и возвращение во дворец в доспехах греческого воина. Очевидно, я переоценил собственную важность, так как никто не обратил внимания на мое отсутствие, за исключением царя Приама, но и он ограничился равнодушным вопросом, почему я не пришел к нему в обычное время утреннего совещания, и даже не удостоил меня вниманием, чтобы выслушать мой красноречивый ответ.

После краткого разговора с царем в его покоях я вернулся к себе, чтобы отдохнуть до послеполуденного заседания совета. Я мог думать только о Гекамеде.

Уже поделившись с Киссеем моим планом на будущую ночь, я взял с него обещание помочь мне. Кисеей отправился заручиться помощью двоих-троих наших общих друзей, на которых мы могли положиться.

Сегодняшнее заседание совета было скучным и утомительным. Все ощущали реакцию на вчерашние великие события, поэтому присутствовали только старшие советники – Антенор, Панфой, Ламп, Клитий, толстяк Гикетаон, Фимоэт, Укалегон и еще полдюжины. Воины либо отдыхали, либо находились в поле.

Было много разговоров, которые ни к чему не привели. Я покинул зал с чувством, что если троянцы победят, то не благодаря этим старым болтунам и пьяницам, а несмотря на них.

Одно дело, откладываемое мною до сих пор, больше не могло ждать: следовало сообщить Елене о провале моей миссии к грекам. Сразу же после заседания совета я направился в дом Париса.

Среди причин, по которым мне не хотелось наносить этот визит, был страх встретиться с Гортиной.

Сегодня настал пятый день после нашей первой встречи – день, назначенный для исполнения моего обещания. Я знал, что собой представляют грейские девушки – свирепые маленькие дьяволицы с острыми языками и поразительной отвагой, – а Гортина, как я уже говорил, была типичной греянкой.

Но делать было нечего, и я решительно постучал в ворота.

К счастью, я застал в верхнем холле только Эфру и Климену. Гортины не было видно. В ответ на мою просьбу повидать Елену Климена ответила, что это невозможно.

– Почему? – осведомился я.

– Приказ госпожи. Парис с ней в ее покоях.

– Это не имеет значения. Я должен ее видеть. Пойди к ней и доложи о моем приходе. – Видя, что Климена колеблется, я добавил: – Разве ты не знаешь, что я вестник царя Приама? Повинуйся! Сообщи своей госпоже, что Идей хочет поговорить с ней насчет жертвоприношений.

Пожав плечами и выпятив подбородок, девушка отправилась выполнять поручение. Наглость некоторых служанок просто поразительна, но что можно с этим поделать? Разве только надрать им уши, но толку от этого не будет никакого.

Вскоре Климена вернулась и сказала, что Елена примет меня немедленно. Я последовал за ней по длинному коридору. У двери в переднюю она остановилась и громко произнесла мое имя.

Шагнув через порог, я услышал голос Елены из соседней комнаты:

– Можешь войти, Идей.

Я ожидал застать с ней Париса и вошел с сугубо официальным видом. Но Елена была одна, очевидно отослав мужа после сообщения о моем приходе. Она сидела на мраморной скамье, откинувшись на подушки; золотистые волосы падали ей на плечи.

– Ну? – нетерпеливо осведомилась Елена, когда я приблизился к ней. – Какие новости?

– Только плохие, – ответил я. – Мне удалось побывать в греческом лагере…

Она прервала меня:

– Ты видел Менелая?

– Нет. Я отправился в шатер Нестора и поговорил с ним. При этом присутствовал Аякс. Они притворились, будто послали по моей просьбе за Менелаем, но вместо него ворвались солдаты и схватили меня. Теперь я точно знаю, что греки не согласились бы на мир с Троей ценой твоего возвращения. Моя миссия была бесполезной.

Последовало молчание.

– Говоришь, они схватили тебя? – наконец спросила Елена.

– Да, и бросили в грязную палатку, как простого пленника. Твое желание исполнилось – я пострадал за свое предательство.

– Как же тебе удалось бежать?

– Какое это имеет значение? – отозвался я. – Ведь я ничего для тебя не значу – достаточно того, что я в Трое. Коротко говоря, я убил моих стражей их же копьями, украл доспехи Менестона из шатра Нестора и поскакал через поле.

С губ Елены сорвался удивленный возглас – она приподнялась на локте и устремила на меня взгляд, в котором светилось нечто похожее на восхищение. Нетрудно понять, почему я предпочел не упоминать имени Гекамеды.

– Убил стражей? – воскликнула Елена. – Афинских воинов? И я должна верить этой чепухе, Идей?

– Мне безразлично, веришь ты или нет, – спокойно ответил я.

– Ха! – Елена выпрямилась. – Что я слышу? Тебе безразлично? А ведь не так давно ты заявлял, что любишь меня!

– Человек нередко стыдится вчерашней глупости.

Со мной происходит то же самое.

В глазах Елены появился знакомый опасный блеск, который притягивал к ней мужчин, обретающих в результате лишь смерть и бесчестье. Я чудом избежал того и другого, и она, должно быть, считала меня слабоумным, думая, что я снова могу попасться в ловушку.

– Если я правильно поняла, твоя любовь к Елене была всего лишь глупостью? – спросила она, глядя на меня сквозь ресницы.

– А чем еще я могу ее считать? – отозвался я. Разговор меня забавлял, но я старался не слишком оскорблять Елену, из-за ее недавней угрозы сообщить о моей измене царю Приаму. – Не знаю, любил ли я тебя, Елена, – скорее просто был увлечен тобою. – Я притворился испытывающим колебание. – Сказать тебе правду? Я просто хотел развлечься. Ты ведь знаешь, каким унылым стал наш город после начала осады – ни театров, ни состязаний, ни танцев. Я ужасно скучал, а флирт с тобой обещал хоть какое-то развлечение. Нет, я не любил тебя.

Я стоял, не зная, чего ожидать – вспышки гнева или ледяного презрения.

Но вместо этого Елена разразилась смехом. Она раскачивалась взад-вперед – ее веселье явно было искренним.

Я удивленно посмотрел на нее и осведомился:

– Что в этом смешного?

– Право, это так забавно! – Елена с трудом перевела дыхание. – Идей, ни один из мужчин не осмеливался на подобное заявление, но я это заслужила. Признаюсь, что была не права, принимая тебя за глупца, и прошу прощения. Я бы хотела стать твоим другом.

Передо мной была новая Елена, о существовании которой я никогда не догадывался. Теперь я понимал, почему такие разумные люди, как Гектор и Рез, водили с ней дружбу, не становясь при этом жертвой ее чар.

Она забавлялась за счет дураков вроде Париса и Менелая – и я едва не оказался в их числе.

Ты не хочешь быть моим другом, доблестный Идей? – продолжала Елена, очевидно принимая мое молчание за неуверенность. – О любви больше не может быть и речи – я уважаю тебя так же глубоко, как презирала раньше.

– Я охотно стану твоим другом, Елена. Давай забудем прошлое.

– Отлично. Скрепим наш договор? – Она хлопнула в ладоши и, когда появилась Климена, послала ее за вином и сыром. – Пусть это будет неразбавленное прамнийское вино.[70]70
  Красное вино с виноградников горы Прамний.


[Закрыть]

Когда принесли вино, мы наполнили золотую чашу и отпили из нее по очереди, скрепив нашу дружбу.

Веселье Елены уступило место серьезности – как только унесли сосуд и чашу, она повернулась ко мне и сказала:

– Ты должен гордиться, Идей. Во всем мире у меня только три друга – теперь ты четвертый. Если бы ты знал имена троих остальных, то не устыдился бы такой компании.

– Кто же они?

– Этого я не могу тебе сказать. Но ты говорил, что ужасно скучаешь. Я тоже. Попробуй меня развеселить.

Ты назвал себя философом, так научи меня философии.

Я сел рядом с ней на подушки, и мы провели час в интересной беседе. Елена была отнюдь не глупа и вполне могла сама обучать философии. Доктрина Ферсикла мелькала у нее на языке, как солнечные блики в волосах. Но в вопросах религии она оставалась твердокаменной фанатичкой. Елена не сомневалась, что Леда родила ее от Зевса, заявляла, что находится под особым покровительством Афродиты, и насмехалась над моими естественными теориями.

Я так увлекся разговором, что едва не забыл, что договорился встретиться с Киссеем в моих покоях, как только истечет последняя клепсидра. Вспомнив об этом, я поднялся и сказал Елене, что у меня назначена встреча во дворце. Она сама удивилась, что уже почти ночь.

– Приятный был день, – вставая, заметила Елена. – Впрочем, обрести друга всегда приятно. Не стану тебя задерживать. До свидания, и пусть боги вдыхают дым твоих жертвоприношений.

Я вышел и быстро зашагал по коридору, так как дело, ради которого я собирался увидеться с Киссеем, было крайне важным.

Но нашей встрече не суждено было состояться в назначенное время. Почти дойдя до конца коридора, я услышал, как меня окликнул женский голос, и обернулся. У открытой двери стояла та, кого я меньше всего желал видеть, – Гортина собственной персоной.

Мне не терпелось вернуться во дворец, и я не собирался тратить время на служанку. Поэтому, не обращая на нее внимания, стал спешно спускаться по лестнице.

Голос Гортины перешел в крик. Можно было подумать, будто ее убивают.