Текст книги "Мой галантный враг"

Лиллиана была беспомощна против этой неистовой атаки, а ее борьба – безуспешна, и, по правде говоря, когда ее тело было так крепко прижато к его литым мускулам, думать оказалось почти невозможно. Ее разум громко протестовал против такого бесцеремонного обращения, но где-то внутри нее зарождалась странная теплота, которая, медленно растекаясь по телу, лишала ее всякой способности к сопротивлению, пока Лиллиана не ощутила с ужасом, что она податлива в его руках и открыта его поцелую.

И держал он ее теперь по-другому, не так, как за минуту перед тем. Его руки стали ласковыми; он поглаживал ее по спине, хотя все еще не позволял ей отдалиться. Его губы стали менее требовательными и более источающими соблазн, которому трудно было противостоять. Она не замечала, как крепко вцепились ее пальцы в гладкую ткань его туники и как покорны его губам ее губы.

Но когда ее язык потянулся навстречу его языку, она полностью осознала, каким острым наслаждением наполнено сейчас все ее существо. Она чувствовала себя так, как будто в ее прежней холодной форме пламенеет расплавленное новое «я». Это было страшно – до такой степени утратить власть над собой. Это было страшно – но восхитительно. И если бы это еще продолжалось…

– Где теперь твои протесты? – прошептал Корбетт, осторожно коснувшись губами ее уха.

К Лиллиане вернулась способность дышать; вернулся и рассудок.

– Отпустите меня, – с трудом попросила она.

– Тогда не держись так крепко за мою тунику, – напомнил он.

Устрашенная собственным бесстыдным поведением, Лиллиана немедленно выпустила его тунику.

Он бережно поставил ее на землю, но отпустил не сразу, а лишь после того как еще раз крепко привлек к себе. За тканями одежды Лиллиана отчетливо ощутила выступающий бугор его плоти, прижатый к ее животу, и попыталась увернуться. Но его лицо снова обрело выражение язвительной насмешки, и он оценивающим взглядом уставился на нее.

– Ты говоришь, что презираешь меня, но… – Он пожал плечами. – Все равно, это не имеет значения. Возможно, ты и боишься нашего брака, но мы с твоим отцом уже обо всем договорились. Завтра ты станешь моей женой.

Он отпустил ее, и она отступила от него на несколько шагов. Какой он бесчувственный, думала Лиллиана. Совершенно равнодушный к ее терзаниям. Ей хотелось плакать и громко сетовать на судьбу, но гордость не позволяла ей этого. Как бы желая освободиться от тревожного ощущения его телесной близости, она отерла губы тыльной стороной ладони.

– Возможно, я стану вашей женой, – хрипло выговорила она. – Но все равно я буду вас ненавидеть!

В ее глазах засверкали непрошеные слезы, когда она увидела, как потемнело его лицо. Он снова заговорил, и его голос был низким и спокойным, но она безошибочно уловила торжествующий в нем сарказм.

– Поживем – увидим. Но запомни мои слова, Лилли, тебе удастся так легко отделаться от воспоминания о вкусе моего поцелуя или о прикосновении моих рук. – Он повернулся и пошел к выходу, затем остановился и смерил ее ледяным взглядом. – Но если ты действительно сочтешь меня таким уж отвратительным, ты всегда сможешь закрыть глаза и воображать, что это твой прелестный Уильям так тебя разогрел.

И тогда, с видом совершеннейшего отвращения, он вышел за дверь.

Глава 6

– Три жареных цыпленка, пригоршня печеных бобов, кусок сыра, большая тыква… – Лиллиана укладывала все-эти продукты в корзинку с крышкой, надеясь, что ни Туллия, ни служанка Ферга не заметят, как дрожат у нее руки… Она боялась выронить что-нибудь и тем самым выдать себя. Ее стремление сбежать в Бергрэмское аббатство окрепло десятикратно после ужасной встречи с сэром Корбеттом в птичнике. Лиллиана понимала, что дрожь в руках вызвана не только ожиданием побега, но и непонятной властью, которую он возымел над ней, и от этого ярость, клокотавшая в ней, только разгоралась.

Как она ни старалась выкинуть из памяти все, что случилось между ними, это ей не удавалось. У нее даже не было сил, чтобы сразу уйти из полутемного птичника, так она была потрясена ужасными чувствами, которые пробудил в ней Корбетт. Лихорадочные мысли сменяли одна другую. Но хуже всего было ощущение его невероятной власти над ней. Его поцелуя и ласковой руки оказалось достаточно, чтобы управлять ею! Его оскорбления и угрозы оказались менее разрушительными, чем его страсть. От одного воспоминания об этом Лиллиану бросало в краску – даже сейчас.

Если бы не Томас, она могла бы до сих пор прятаться среди кур в птичнике. Но он ее там обнаружил и принес сообщение, что в зале требуется ее присутствие. С той минуты сестры и гости уже не позволяли ей выполнять обязанности хозяйки дома. Вместо этого ей пришлось сопровождать дам на соколиную охоту и принимать участие в мучительно долгом завтраке на лужайке. Вскоре после полудня прекрасные охотницы уже снова были в замке, но мужчины к этому часу еще не вернулись с охоты. И когда Туллия между делом упомянула о том, что Матушка Гренделла, повивальная бабка и знахарка, занемогла и слегла в постель, Лиллиана усмотрела здесь знамение свыше. И теперь она готовила для старой женщины корзинку с лакомствами от свадебного пира.

– Заверни в этот платок несколько пирожков и большой ломоть белого хлеба и положи их сюда, – приказала Лиллиана Ферге.

– Зачем тебе ехать самой, Лиллиана? – запротестовала Туллия. – С этой корзиной можно послать в деревню любого слугу!

– Туллия, если мне придется пробыть в этом замке и в этой компании еще хотя бы одну минуту, клянусь тебе, я просто взвою! Неужели мало того, что я должна идти под венец с этим гнусным рыцарем? Неужели мне нельзя провести последние часы моего девичества так, как я хочу? – Ее глаза, отсвечивающие янтарем, были широко раскрыты и полны слез.

Тронутая мольбой сестры. Туллия не стала спорить.

– Как хочешь, милая сестра. Но умоляю тебя, не задерживайся и возьми с собой грума.

Брать с собой грума не входило в намерения Лиллианы, воспользовавшись суетой, царившей в замке, – гости развлекались, а слуги сбивались с ног от множества непривычных дел, – Лиллиана вывела из конюшни лошадь. Усевшись в седло, она прислушалась к себе: в душе чувство облегчения боролось с угрызениями совести. Ей казалось, что минуты больше она не сможет делать вид, что смирилась со своей судьбой. И все же не стоило притворяться, будто она не чувствует за собой никакой вины замышляя такой ужасный поступок. Как ни стремилась она избежать этого брака, Лиллиана понимала, каким ударом для отца будет ее побег.

Она совсем не хотела быть непокорной дочерью. Хотя в округе и поговаривали о том, что она слишком долго отсутствует в Оррике и предпочитает оставаться при монастыре, тем не менее она покорилась воле отца и не вышла замуж за сэра Уильяма. Ей ставили в вину упрямый характер, но не прямое неповиновение.

Однако то, что она замышляла сегодня, было не чем иным, как самым возмутительным непослушанием, и она это понимала. Ее бегство опозорит не только жениха, как ей хотелось бы, но и ее отца. Был момент, когда она, уже миновав подъемный мост, едва не повернула назад. Она отпустила поводья, и стройная лошадка заплясала под седлом, а потом весело поскакала по кругу… и наконец Лиллиана ласково потрепала ее по шее.

– А теперь вперед, Эйри. Вперед, девочка. – Она провела пальцами по гриве гнедой кобылки. – Я знаю, тебе не хочется покидать свой дом. И мне тоже не хочется.

Свернув с древнего моста на ровную дорогу, Лиллиана испытала сильнейшее искушение обернуться и взглянуть на замок. Она знала, что увидит: стены из светлого известняка, высокие и прочные; отягощенные плодами сучья каштана, нависающие над зубчатой стеной, и неизменных стражников, раз за разом совершающих обход.

Но что-то не позволило ей обернуться. Здесь был ее родной дом, и она любила его всем сердцем. И все же ее не оставляло ужасное чувство, что он никогда уже не будет тем местом, без которого она до сих пор не могла представить себе свою жизнь. Если ей и суждено когда-нибудь вернуться сюда, возвращение, вероятно, будет совсем другим. Набравшись решимости, она пустила вскачь послушную лошадь, не обращая внимания на встречный ветер.

Лиллиана прямо сидела в седле, ее желтое саржевое платье было уложено глубокими складками вокруг колен всадницы. Перед собой она везла тяжело нагруженную корзину, потому что действительно хотела отвезти гостинцы Матушке Гренделле. Но медлить было нельзя, и когда она доскакала до околицы деревни, ей уже было ясно, что делать. Поблизости, у общинного источника, собралось несколько женщин. Молодые матери, незамужние девушки из деревни приходили сюда дважды в день. На рассвете они приносили к роднику белье и одежду и стирали все это в больших деревянных корытах, а потом развешивали для просушки поверх кустов и на сучьях деревьев.

Теперь они возвращались, чтобы забрать свои вещи прежде чем начнется дождь: с запада набегали грозовые тучи.

– Бог в помощь, Мег, Берта. – Она кивнула двум женщинам, которых знала, а потом и еще одной. – Бог в помощь, Теда.

– День добрый, миледи, – Теда неуклюже поклонилась. – Дозвольте сказать, мы все рады, что вы вернулись в Оррик.

– Вот и хорошо, – ответила Лиллиана. Искренность Теды тронула ее, но и заставила еще острее почувствовать свою вину.

– Мы все слышали насчет завтрашних дел в замке. То-то будет радость для всех для нас! – продолжала Теда. – И надо же, обе сестры венчаются разом! Вот это будет денек так денек!

Лиллиана заставила себя улыбнуться.

– Теда, – начала она. – У меня к тебе просьба. – Уговорить простодушную Теду отнести корзинку к Матушке Гренделле оказалось совсем легко; к тому же ей было предложено часть угощения взять себе. Хотя женщина пожирала Лиллиану любопытным взглядом, можно было не сомневаться: ни Теда, ни любой другой житель деревни не посмеет даже вообразить, что кто-то умышленно пойдет наперекор воле лорда Бартона. Теде и в голову не пришло бы, что Лиллиана может ослушаться отца. В худшем случае она могла бы предположить; что Лиллиана отправилась на свидание с воздыхателем, которого оттеснил могущественный Корбетт. Это Теда могла бы понять и даже посочувствовать. Но прямое противодействие лорду Бартону? Да никогда в жизни.

Не желая еще больше задерживаться и терзать себя мыслями о собственном двуличии, Лиллиана быстро развернула лошадь. Еще раз милостиво поблагодарив добрую Теду, она послала Эйри в галоп.

Лиллиана выбрала нижнюю дорогу, которая вилась вдоль медленной речушки за яблоневым садом. Эта дорога была длиннее, но безопаснее, потому что из замка ее не было видно. Когда же беглянка миновала сад и выехала в поля, с которых уже был убран урожай ячменя и пшеницы, она помчалась во весь опор. Она слишком боялась погони и не могла позволить себе ни минуты отдыха.

Многие поднимали головы и глядели ей вслед, когда она проносилась мимо в облаке отлетающих назад густых каштановых волос, и ее нарядные юбки вздувались, как паруса на ветру. Она понимала, что ее путь будет легко проследить: многие укажут направление, куда она проскакала. Однако она рассчитывала, что ее союзником будет время. Если хоть немного повезет, отец не узнает о ее побеге, пока не вернется с охоты, а это случится, только когда наступят сумерки. Если она к тому времени окажется достаточно далеко, преследователям придется искать ее в темноте, и это задержит погоню.

Задержит, но не остановит. Гнев отца будет ужасным. Но сэр Корбетт… о том, в какую ярость придет сэр Корбетт, она даже думать не хотела.

Лиллиана ехала по большой дороге, направляясь к Миддлинг-Стоуну, за которым находилась развилка; там она должна была свернуть к аббатству. Тяжелые тучи, нависшие над долиной, принесли на землю ранние сумерки, и тускло-фиолетовые тени легли на землю.

Лиллиана беспокойно взглянула на небо. Чтобы не возбуждать подозрений, она не прихватила с собой ни плаща ни накидки. Теперь она опасалась, что промокнет насквозь все равно, решила она, уж лучше прокатиться на лошади в мокром платье, чем провести всю жизнь с ненавистным мужем. И она решительно послала вперед уставшую лошадь.

Она была еще довольно далеко от переправы через реку, когда упали первые капли дождя. Лиллиана взглянула на небо, и сердце у нее ушло в пятки. Устрашающая пурпурная туча, неумолимо наступая с запада, низко нависала над землей. Она надвигалась как грозная морская волна, тяжелая неостановимая, освещаемая то тут, то там вспышками молний.

Раздался первый громовой раскат, затем последовал второй удар, более резкий, который заставил Лиллиану подскочить в седле. Лошадь забеспокоилась, но когда Лиллиана хлестнула ее, она, казалось, полетела вперед. Однако гроза надвигалась.

Они не преодолели еще и половины пути, оставшегося до переправы, когда налетел порыв ураганного ветра. Лиллиана пригнулась к шее лошади, пытаясь ее успокоить, но она и сама была напугана едва ли не больше, чем выбившееся из сил животное. Дождь полил сильнее; гонимые ветром струи хлестали Лиллиану по лицу и рукам. Ей оставалось только одно: прильнуть к шее дрожащей лошади, плотно вцепившись в гриву обеими руками.

Лошадь в панике рванулась вперед по глинистой дороге, словно целая стая демонов гналась за ней. И всадница, и лошадь очень быстро вымокли насквозь. Вскоре Эйри замедлила свой стремительный бег. Но Лиллиане никак не удавалось подчинить своей воле перепуганную кобылку. И когда наконец перед ними внезапно возникли бурлящие воды реки Кин, Эйри внезапно остановилась, тяжело дыша, и никакими силами Лиллиана не могла заставить ее сдвинуться с места.

Только призвав на помощь все свое самообладание, Лиллиана не впала в панику сама. Она предпринимала отчаянные попытки успокоить лошадь, чтобы побудить ее перейти реку вброд. Но упрямая Эйри не намеревалась делать ничего подобного. Она фыркала и взбрыкивала при каждом движении Лиллианы и топталась на месте, отворачиваясь от бурного потока.

Лиллиана была вне себя. Все шло так хорошо! Даже гроза помогала ей, задерживая тех, кто сейчас наверняка идет по ее следу. Но если Эйри не перейдет реку…

Полная решимости не отступать от задуманного, Лиллиана соскользнула с седла на землю, крепко сжимая в руке поводья. Мокрые юбки облепили ноги так, что каждый шаг давался с трудом. Ее волосы мокрым текучим плащом окутывали голову и плечи. Но Лиллиана ничего этого не замечала. Она тянула лошадь за собой, пытаясь провести ее через разбушевавшийся ноток.

Сначала лошадь отказывалась сдвинуться с места и только дико вскидывала голову. Но Лиллиана не сдавалась. «Боже милосердный, помоги мне», – молилась она, стуча зубами от холода. В конце концов, устав от бесплодного сопротивления, лошадь двинулась за хозяйкой. Вода была ледяная, но Лиллиана заставила себя ступить в реку. Она медленно продвигалась вперед и была уже близка к тому, чтобы торжествовать победу – все-таки они уже переправлялись через реку! – и вот тогда случилось непредвиденное.

По течению реки быстро плыло, покачиваясь, недлинное, но толстое сучковатое бревно. Лиллиана не обратила внимания на его внезапное появление, но для Эйри это было последней каплей. Сучья задели ее передние ноги, а потом бревно, развернувшись, ударило ее и по задним ногам. Возмущенная лошадь рванулась в сторону и заметалась в поисках более твердой опоры для ног.

Лиллиана разом потеряла равновесие, когда поводья вырвались у нее из рук. Она упала в леденяще-холодную воду, и течение тут же отнесло ее от лошади. К тому моменту, когда она смогла встать на ноги, Эйри уже выскочила на берег и с диким ржанием умчалась прочь.

Удалось встать на ноги и Лиллиане; отчаяние и страх тяготили ее душу. И рубашка, и платье были мокрыми и тяжелыми. Она продрогла до костей, от холода у нее зуб на зуб не попадал. Все ее мысли сейчас сосредоточились на одном как спастись от невыносимого холода; и она потащилась к топкому и скользкому берегу.

И ветер, и дождь как будто сговорились сокрушить ее, и даже река, казалось, стремится утащить ее на глубину, затягивая в водовороты тяжелые мокрые юбки. Но она упорно боролась, вырываясь из вспененного потока.

К тому времени как Лиллиана вышла на берег, она совсем выбилась из сил. Слезы мешались с дождем, и ей пришлось опереться на искривленный ствол тиса – ноги ее уже не держали. Эйри бесследно исчезла, и Лиллиана уже не рассчитывала найти ее. Оставалось только надеяться, что пугливая лошадка благополучно доберется до дома.

Но рыдания, которые она до сих пор подавляла, теперь прорвались наружу, и волна нестерпимой жалости к себе затопила Лиллиану. Как несправедливо, что эта гроза помешала ее побегу! Как несправедливо, что ей выпало на долю покинуть родной дом таким недостойным способом! И как несправедливо, что отец оказался столь непреклонным в своем решении выдать ее замуж за это чудовище – сэра Корбетта! Ни с Оделией, ни с Туллией так не поступали, растравляла она себя, поминутно – хоть и безрезультатно – вытирая глаза. Им позволили выбрать себе мужей по сердцу. А ей – нет. Почему?

Ответа на этот вопрос не было – по крайней мере, такого ответа, который она согласилась бы принять. Несчастная и жалкая, как никогда раньше, Лиллиана скорчилась в убогом укрытии, которое мог ей предоставить старый тис.

Когда ливень кончился, было уже совсем темно. Только скудный свет от лунного серпа пробивался сквозь высокие облака, оставшиеся после грозы.

Однако теперь Лиллиану подстерегала новая беда. Из-за отшумевшего ливня вода в реке поднялась настолько, что, казалось, Кин вот-вот выйдет из берегов. Переправляться сейчас на ту сторону даже верхом отважился бы не всякий, перейти ее вброд было попросту невозможно. Раздавшийся поток наполнял ночь шумом, в котором тонули все другие звуки. Лиллиана безнадежно смотрела на далекий противоположный берег. Переправиться она не сможет – это было ясно. И она медленно повернулась, чтобы уйти от реки.

И тогда она увидела гигантскую фигуру.

За ней молча наблюдал всадник, сидящий на могучем коне. Темнота скрадывала его черты, но Лиллиане незачем было видеть его лицо, чтобы понять, кто это такой. Она замерла на месте, и даже сердце у нее, казалось, перестало биться. Сэр Корбетт нашел ее. В темноте, под грозой – он выследил ее. Это казалось невозможным – и все же он был перед ней. И Лиллиана безошибочно чувствовала его гнев и враждебность.

Она не размышляла. Она не приняла сознательного решения, что речные волны будут к ней более милосердны, чем этот мстительный жестокий рыцарь. Она просто инстинктивно попятилась назад, лишь бы отдалиться от его яростного молчания.

Ноги у нее уже настолько окоченели, что она едва ли почувствовала, что снова вступила в ледяную воду. Течение увлекало за собой ее юбки; течение сбивало с ног. И тут, медленным ровным шагом конь двинулся к ней. Лиллиану обуяла настоящая паника. Как одержимая, она стремительно повернулась и устремилась прочь от берега, в холодные черные воды. Не сделав и двух шагов, она оступилась на камне, и течение подхватило ее. Она барахталась, пытаясь удержаться на поверхности и в то же время отплыть как можно дальше от всадника. Но он уже настиг ее, и она почувствовала, что твердая рука крепко ухватила ее сзади за ворот платья; не успела она опомниться, как он вытащил ее из воды.

– Отпустите меня, вы, подлое животное! – вскричала она, когда он бесцеремонно швырнул ее в седло перед собой. – Уберите руки, или мой отец прикажет выпороть вас так, что на вас живого места не останется!..

– Кого действительно надо выпороть, так это тебя – сказал он, удерживая ее руки, так чтобы она не могла сопротивляться, а потом крепко прижал ее к своей широкой груди. – Вот только пока неизвестно, кому выпадет эта честь – твоему отцу или мне.

Угроза, прозвучавшая в его словах, на несколько мгновений заставила Лиллиану примолкнуть. Прилагая все усилия, чтобы голос не выдал ее, она отважно потребовала:

– Лучше бы вам меня не трогать. Ну и что, что у нас с отцом бывают разногласия… Он никогда не позволит…

– Твой отец, – прошептал он ей на ухо, – благословил меня на поиски своей сумасбродной дочери, моей сумасбродной невесты. Не забывай, день нашей свадьбы близок. После того как будут принесены обеты, ни твой отец, ни кто-либо другой не посмеет указывать мне, каким образом я должен добиваться повиновения от собственной жены!

Как ни была она перепугана раньше, это не шло ни в какое сравнение с тем ужасом, который породили в ней эти слова. С криком отчаяния она рванулась, чтобы высвободиться и спрыгнуть, но добилась этим только одного: равновесие в седле было нарушено. Копыто коня соскользнуло с неровного камня, и с громким всплеском оба седока ушли под воду.

Лиллиана выскочила из воды первая; она ничего не видела, потому что мокрые волосы залепили ей лицо. Но не успела она найти твердую опору для ног или хотя бы броситься вплавь, как его рука нашла ее руку, и одним быстрым рывком он снова подтянул ее к себе. Как будто она была просто ничтожным обломком, из числа тех, что несла река, он выволок ее из воды на берег – туда, где было повыше.

Когда наконец, он усадил ее на лесной поляне, густо росшей травой, и остановился, она еле дышала, но и он задыхался почти так же, как она. Он стоял над ней темным дуэтом в слабом лунном свете и казался ожившим воплощением всех ее детских ночных кошмаров. Молчаливый, безликий демон, чернее самой ночи, страшнее всего, что могло изобрести дневное воображение. И он был уверен, что она станет его женой!

Она заплакала и закрыла лицо руками. Она не хотела плакать перед ним, но ничего не могла с собой поделать.

Она сделала все, что могла, но этого оказалось недостаточно. Хладнокровно и умело он выследил ее, и теперь она действительно была полностью в его власти.

Она не знала, что ее ждет. В лучшем случае – злобные обвинения и угрозы. В худшем – побои. Она пыталась утешить себя тем, что убивать ее он не станет, после того как выловил из реки, хотя такое искушение у него наверняка было. Но он ничего не говорил и не сделал к ней ни шагу, и тогда она подняла на него грязное, залитое слезами лицо.

Однако сэр Корбетт вообще не смотрел в ее сторону. Его глаза были прикованы к вороному жеребцу. Едва различимый в темноте, конь медленно выбирался на берег, припадая на переднюю ногу, и было очевидно, что каждый шаг причиняет ему боль.

Сэр Корбетт сразу рванулся к коню, но вдруг остановился и обернулся к ней. Он опустился рядом с ней на одно колено, поднял тяжелую прядь ее спутанных волос и слегка потянул за эту прядь.

– Ты сделала все, что могла, чтобы высмеять меня. Чтобы меня опозорить. – Он потянул ее за волосы чуть сильнее. – Чтобы меня утопить.

Затем он низко наклонился, так что его лицо оказалось почти рядом с ее лицом. Даже в темноте она с ужасом ощутила, каким бешенством сверкают его холодные серые глаза.

– Но если окажется, что из-за тебя Кисмет искалечен навсегда, то ты пожалеешь, что на свет родилась!

Он не оставил ей времени для ответа, и, по правде говоря она и не хотела отвечать. Она могла лишь оставаться там где была, и с тревогой наблюдать, как бережно ведет он коня до берегу вверх, выбирая более пологий склон. Потом он легкими умелыми движениями ощупал поврежденную ногу, то и дело поглаживая коня и все время приговаривая непонятные ласковые слова.

Несмотря на свой страх, Лиллиана не могла ошибиться: между конем и его хозяином существовало несомненное понимание. Такое случается не часто, думала она. Будь это не он, а кто-нибудь другой, она искренне восхищалась бы им. А так ее страх только усилился: ведь она была уверена, что этот доблестный рыцарь израсходовал на боевого коня весь запас своих добрых чувств.

Лиллиана сидела на траве, скорчившись и обхватив руками колени, когда Корбетт провел коня мимо нее.

– Поднимайся и пошли, – кратко приказал он, даже не позаботившись взглянуть, повиновалась ли она ему.

Но Лиллиана хорошо понимала, что сейчас нельзя ему перечить. Больше ничего не было сказано между ними, когда они пустились в обратный путь: молчаливый рыцарь, прихрамывающий конь и несчастная, поникшая девушка.